Как правило, типичным для университета было существование небольшого ядра влиятельных профессоров, окруженных группой преподавателей всех видов (доктора, магистры, лиценциаты, кандидаты и бакалавры), помогавших им выполнять преподавательские обязанности. Эта группа зарабатывала себе на жизнь частными уроками или тьютерством. Лёвена тут может послужить прекрасной иллюстрацией: в этом университете прежде всего было четкое разграничение между professores regents и professores legentes. Последние должны были только учить, в то время как регенты, которые всегда являлись докторами, не только преподавали, но и играли важную роль в комитетах факультета: определяли программу обучения, представляли факультет, экзаменовали студентов, председательствовали на диспутах и делили между собой плату за обучение. Короче, regents хорошо оплачивались и обладали влиянием. Их статус составлял предмет зависти, поэтому занять их должность было мечтой legentes. Второе различие существовало между professores ordinarii и non ordinarii (или extraordinarii). В отличие от последних, ordinarii преподавали по расписанию утром; они обучали наиболее важным предметам, и посещение их лекций для студентов было делом обязательным. Наконец, третья группа профессоров оплачивалась и назначалась королем или его представителями: professores reign или caesarii (regius professors) на факультетах теологии, права и медицины [21, с. 247-248].

Такое разнообразие, характеризующее положение преподавателей в Лёвене, не было исключением. Немецкие факультеты права, например, имели doctores collega и doctores non collegiati (аналогично regentes и legentes в Лёвене), т.е. устанавливали различия между теми, кто закончил данный факультет, и теми, кто получил степень в другом месте; теми, кто платил за обучение, и теми, кто не платил (обычно - старшие студенты, которые должны были вести repetitiones и курсы). Наконец, еще одно деление: преподаватели lesende и nicht-lesende; ordinarii, extraordinarii и Privatdozenten: последние не получали жалованья! Их жизнь зависела от успехов как частных преподавателей. После нескольких лет работы в таком качестве эти преподаватели могли получить оплачиваемые лекции. В Париже влиятельным docteurs regents ассистировали docteurs agreges и docteurs honoriures (в меньшей мере) [33, с. 78-79].

В испанских и итальянских университетах ведущие профессора, возглавлявшие catedras mayo res, вели занятия утром, а младшие лекторы, занимавшие catedras minores, обучали днем. Первые пользовались правом старшинства на церемониях, входили в состав университетского комитета, участвовали во всех экзаменационных и степенных церемониях - привилегия, благодаря студенческим взносам обеспечивавшая значительный доход. Наконец, их регулярное жалованье также было в среднем в 2- 3 раза выше, чем у других лекторов.

Для завершения картины нужно упомянуть и почетных докторов университетов, которые, как правило, принадлежали к различным религиозным, политическим, литературным или научным группам, хотя в некоторых случаях и играли заметную роль в университетской жизни. Чаще, однако, обладателями этих званий становились известные деятели, а не те, кто был признан как ученый [31, с. 418-420].

Вывод из всего сказанного очевиден: того профессора, которого мы знаем по сегодняшней университетской практике, в начальный период новой истории не было вовсе.

Преподавание как профессия

Каждая профессия предъявляет свои особые требования к человеку, избравшему свой профессиональный путь. С этой точки зрения особый интерес представляет изучение вопроса о том комплексе требований, которым должен соответствовать преподаватель. В данном случае нас интересуют бытовавшие ранее представления западноевропейского общества по этому вопросу, а так же требования, предъявляемые к методике обучения.

«Человек организованный, честный, имеющий упорядоченную систему знаний, обладающий коммуникативным даром, станет профессором с большей вероятностью, чем научный монстр, работающий только для себя и мира и уделяющий мало внимания своим студентам, или гений с отвратительной моралью, не почитающий за дело усердное чтение лекций, или сумбурный схоласт, бессвязно выплескивающий на голову слушателей содержание предмета без всякого разбора, бессистемно, не руководствуясь при этом никаким методом обучения», - такую оценку вынес кандидатам в преподаватели Л. Якоб в 1798 г. [Цит. по: 34, с. 128].

В уставах некоторых средневековых университетов и колледжей можно обнаружить попытки определить методы, которыми нужно пользоваться при обучении. Так, в отношении общих лекций в колледже Церкви Христовой (Оксфорд) было определено, что лекторы должны сформулировать темы предстоящих занятий в начале недели, а проверять, насколько их освоили студенты, в конце. В воскресенье и праздничные дни профессор должен был находиться в лекционной аудитории не менее часа, для того чтобы ответить на вопросы своих учеников. Таким образом, регламентировались не только предметы и методы обучения, но и работа преподавателей. Надо сказать, что преподавательские прогулы - постоянная проблема большинства университетов XVII в., несмотря на то, что университетские власти и правительственные органы стремились разными способами гарантировать выполнение преподавателями своих обязанностей. Так, в случае пропуска занятий без уважительной причины профессора могли оштрафовать или даже уволить.

Однако помимо преподавания профессора исполняли в университете и другие обязанности: должны были участвовать в работе факультетских или университетских правлений, различных комитетов, выполнять функции ректора, декана, главы колледжа, библиотекаря и т.д. [35, с. 42-43]. Правда, в начальный период новой истории проявилась тенденция к ограничению административных полномочий преподавательского корпуса.

Что же касается работы со студентами, то обязанности преподавателей не ограничивались только контролем над освоением ими знаний. Им приходилось, например, надзирать за поведением студентов в свободное от занятий время, а в некоторых университетах - даже контролировать образ их жизни, досуг, религиозные чувства.

Таким образом, занятия профессоров состояли не только в преподавании и, в той или иной степени, подготовке публикаций. Помимо уже перечисленного, они вели частное обучение и практику. Но дело не ограничивалось и этим. Университеты и большинство преподавателей рассматривались властями как интеллектуальный ресурс церкви и государства: теологи и правоведы выступали в роли советников принцев, епископов, ландграфов, парламентов, посланников в зарубежных странах. Участвовали они и в составлении индекса запрещенных изданий, решали вопросы публикаций и продажи книг, выступали проповедниками и цензорами проповедей, консультантами [33, с. 80-81 ].

Современники, конечно, отдавали себе отчет в том, что такого рода обязанности отнимают у профессуры массу времени, которое можно было бы потратить на исследования или преподавание. Потому-то Отто Гейнрих из Гейдельберга (1502-1559) и считал, что нельзя вменять профессорам в обязанность заниматься или обременяться деятельностью, связанной с канцелярией и судом. Однако уже в 1652 г. в уставах Гейдельберга курфюрст Карл Людвиг записал, что extraordinarii факультета права должны не только обучать, но консультировать и давать советы в любое нужное время [1, с. 172].

Порядок назначения на преподавательские должности

Перед тем как приступить к описанию общих характеристик профессуры, стоит ответить на вопрос о том, каким требованиям должны были отвечать кандидаты на преподавательские должности, какие качества являлись решающими для назначения нового профессора.

Присуждение докторской степени, что почти всегда было формальной, но очень дорогой и ритуальной церемонией, символизировало прием новоиспеченного доктора в круг преподавателей. И тем не менее во многих университетах наличие докторской степени не было не только единственным, но и самым важным условием назначения. Сказанное особенно справедливо в отношении преподавателей факультета искусств. Большинство из них были, как правило, лиценциатами или магистрами, которые, обучая на этом факультете, одновременно учились на каком-нибудь высшем факультете, чаще всего - теологическом. Немало преподавателей без докторской степени было и на других факультетах.

В Испании, например, для преподавательской работы в университете необходимой являлась как минимум степень бакалавра. Хотя большинство учебных заведений требовало от недавно назначенных преподавателей получения степени лиценциата или доктора за период от шести месяцев до года. В южных Нидерландах в университетах могли преподавать только лиценциаты. В Лёвене за период с 1501 по 1797 г. на факультеты медицины, права и теологии были приняты 339 профессоров, но только 104 (30,7 %) из них имели до своего назначения докторскую степень. 103 преподавателя (30,4 %) получили ее после назначения, прежде всего, когда перед ними открывалась возможность занять место в collegium strictum факультета. Однако 132 профессора (39,9 %) так никогда и не озаботились получением докторской степени. С другой стороны, на факультете права Ингольштадта 77 из 87 профессоров были doctores, в Кельне (1460-1559 гг.) среди профессоров права доктора составляли 83 %, а на факультете права Тюбингена, начиная с 1601 г., наличие этой степени являлось необходимым условием получения ordinarius (для extraordinarh было достаточно лиценциатства) [30, с. № 8, с. 42; 5, с. 214].

Однако, если наличие докторской степени не было решающим условием приема на университетскую должность, то, спрашивается, какими критериями руководствовались власти в своем выборе? Ответить на этот вопрос однозначно очень трудно.

В целом можно утверждать, что существовали три системы назначения: во-первых, комитет факультета, который оценивал качества кандидата и принимал окончательное решение. Во-вторых, вопрос назначения решался не факультетом, а всеми членами университета. И, наконец, в-третьих, решение принималось на уровне местной (региональной) власти или на уровне правительства. Эти три пути назначения - факультетом, университетом и властями - иногда встречаются в смешанных формах: в Оксфорде, например, шесть королевских профессоров назначались короной; несколько - избирались на больших университетских собраниях (в решении вопроса о занятии места на кафедре теологии леди Маргарет участвовали все, получившие степень по теологии в университете; профессора поэзии избирали те магистры искусств, чьи имена были занесены в регистрационные книги колледжей). Большинство же профессоров избирались небольшими советами, в состав которых, как правило, входили главы некоторых колледжей, а также некоторые общественные должностные лица. Обучение в колледже велось силами исследователей, избиравшихся руководством или путем кооптации [7, с. 120; 8, с. 114-115].

Во Франции право назначения почти всегда принадлежало факультетскому совету. Согласно требованиям уставов открывшаяся вакансия должна была быть объявлена, а претенденты, называвшиеся concours, подвергнуты ряду строгих испытаний. Факультетский совет, после обсуждения качеств испытуемых, принимал решение большинством голосов [6, с. 118]. Стоит отметить, что в начале XVII в. на смену процедуре конкурсов постепенно приходит другая, связанная с подбором кандидата. Совет предлагал вероятного кандидата короне и получал для него письменный патент. Иногда король, кроме того, назначал профессоров непосредственно (в середине XVII в. так и произошло с двумя парижскими профессорами права). Правда, на других факультетах во Франции эта традиция не прижилась, а выдвижение кандидата обычно происходило только в момент введения профессорской должности.

Претендентов на получение кафедры на престижных факультетах обычно было немало. Как правило, - 5 или 6, иногда и больше. Так, занять кафедру медицины Пьера Дортомена в Монпелье стремились 12 человек. Здесь следует сказать, что конкурсы никогда не проводились на тех факультетах, где назначения делались на короткий срок. Сказанное особенно справедливо в отношении факультетов медицины Парижа и Анже, где профессора работали всего 1-2 года. В таких университетах их назначал совет факультета [17, с. 278].

Публичные испытания, известные как oposiciones, устраивались и в испанских университетах, уставы которых обязывали объявлять вакансии и приглашать квалифицированных ученых принять участие в конкурсе. Соискатели обязаны были подготовить комментарии по заранее определенному тексту. Выбирали того, кто признавался самым компетентным. Решение принималось не советом факультета, а всем академическим сообществом, включая и студентов. Участников выборов подстерегало немало ловушек: результаты во многом зависели от позиции студентов. Кроме того, colegios mayores использовали тактику, гарантирующую победу на выборах своим членам. Так, в колледже Санта Крус (Santa Cruz), например, каждый должен был делать ежегодный взнос в 100 реалов для покупки голосов студентов. Есть свидетельства того, что профессора Саламанки использовали в качестве избирателей "отсутствующих и мертвых", религиозные же ордена к моменту выборов привозили своих коллег из отдаленных монастырей, чтобы они (коллеги) исполнили роль избирателей. Но итог выборов определялся не только голосами. Важную роль играли взятки, коррупция, насилие, террор. Несмотря на все попытки университетской администрации и Королевского совета прекратить такого рода практику, результаты оказывались скромными. Очевидец хаоса студенческих выборов в Саламанке XVII в. записал: "Здесь нет ни одной пожизненной кафедральной должности, за которой не стоял бы миллион смертных грехов" [4, с. 115-116]. Жалобы на такие исключительно коррумпированные и часто бурные студенческие выборы вынудили Филиппа IV в 1623 г. передать ответственность за подбор университетских преподавателей Королевскому совету, что после 1641 г. становится здесь нормой [7, с. 123].

В Падуе сенат Венеции (с 1517 г.) формировал специальную группу в составе трех магистратов, чья задача состояла в том, чтобы участвовать в управлении университетом, включая назначение новых преподавателей, принимать решения по принципиальным вопросам, касающимся программ обучения. В Неаполе в это время управление университетом все более становится делом испанского вице-короля. В Оксфорде и Кембридже корона также использует свое влияние при назначении глав колледжей, стремясь гарантировать рассмотрение только приемлемых для нее кандидатов. Кроме того, основывая королевские кафедры, которые обеспечивались, и назначения, которые делались самой короной (как это было, например, в Оксфорде, Кембридже, Париже и Лёвене), гражданские власти усиливали в университетах свои позиции [16, с. 146; 12, с. 216]. Очевидно, что права университета или факультета выдвигать и рекомендовать кандидатов в большинстве случаев игнорировались.

Общая характеристика средневековой профессуры

Перемены в положении профессоров были вызваны нарастающей секуляризацией, усиливающимся правительственным и церковным контролем, ростом влияния социального окружения, корпоративности, а также провинциализма.

В континентальных университетах Европы особенно важную роль сыграла именно секуляризация. Если в Англии университетские преподаватели по-прежнему должны были быть священнослужителями, то в Париже медицинский факультет стал секуляризованным уже в 1452 г., а факультеты права и искусств - в XVI в. В 1553 г. папа римский Юлий II определил, что в Гейдельберге профессором канонического права может быть и мирянин, если других подходящих кандидатур нет. Сама же секуляризация означала, что церковь утратила контроль над университетом вообще и профессурой в частности, следствием чего и стали перемены в социальном и экономическом положении профессоров, теперь уже людей женатых, имевших детей.

Однако тенденция к секуляризации не означала полное отстранение клириков от преподавания. На протяжении XVI - XVII вв. возрастает, например, роль иезуитов, которые, несмотря на значительную им оппозицию многих факультетов и университетов, весьма преуспевали в своей деятельности: занимали важнейшие кафедры философии и теологии во многих католических университетах и даже полностью контролировали факультеты и университеты. Помимо иезуитов, и другие монашеские ордена по-прежнему сохраняли за собой ведущие кафедры в Италии, Испании и Франции. Не следует забывать и о немецких теологических протестантских факультетах, которые играли (особенно в XVI и XVII вв.) весьма важную роль. Многие профессора, например, были здесь и членами консисторий [15, с. 56; 27, с. 63].

В рассматриваемый период в жизни университета все более заметную роль начинают играть и правительства, следствием чего становится утрата преподавателями многих из тех свобод, которыми они обладали прежде.

Нередко только благодаря финансовой поддержке со стороны правительства можно было улучшить экономическое положение профессуры, что и произошло в Упсале в 1620 г., когда крупное пожертвование со стороны короля Швеции Густава II обеспечило условия для возрождения университета [18, с. 392].

Принципы подбора профессорского состава

И действительно, большинство европейских университетов XVII в. были больны инбридингом. В некоторых из них оформились настоящие академические династии. Так, в Гессене потомки теолога Ментцера, профессорствовавшего в Марбурге и Гессене (1596-1624), тоже определяли жизнь университета, который в период с 1650 по 1700 гг. в итоге стал типичным семейным заведением; в Тюбингене в XV-XVI вв. члены семей Буркхардов-Бардили и Гмелинов (XVIII-XIX вв.) чередовались при занятии профессорских и административных университетских должностей [33, с. 82].

Естественно, семьи ставили свои интересы выше интересов университета, а семейственная наследственность профессуры превратилась в почтенную традицию.

Популярность университета в значительной мере зависела от умения университетской администрации привлечь на работу таких преподавателей, которые могли бы сделать его привлекательным для студентов, а значит, более богатым и привлекательным для преподавателей.

Вместе с тем инбридинг и кумовство, наряду с нараставшим политическим и религиозным многообразием Европы, вели к свертыванию интернациональной практики, присущей средневековому университету. Правда, и в этом случае абсолютизировать сказанное нельзя. Например, на факультете права Ингольштадта четверть преподавателей (1472-1625 гг.) составляли иностранцы. На таком же факультете в университете Павии (1499-1699 гг.) насчитывалось 39 "иностранцев", 69 преподавателей, родившихся в герцогстве, и 117 - из самой Павии. В XVI в. попытки привлечь иностранную профессуру характерны для многих университетов. Однако правила, отдававшие предпочтение местным гражданам или обязывавшие преподавателей не принимать предложения от других университетов, имели своим следствием сокращение числа преподавателей-иностранцев. Вместе с тем нараставшая конкуренция постепенно, но неумолимо приводила ко все более жестким ограничениям, касающимся назначений на профессорские должности. Например, в 1624 г. указом герцога Альбы, вице-короля Испании, в Неаполе предпочтение на конкурсах, связанных с занятием профессорских должностей, было отдано неаполитанцам. В Падуе, Перуджи и Пизе действовали такие же условия. Даже в Болонье, в университете, который на протяжении долгого времени держал четыре кафедры для иностранных ученых, происходят перемены: с середины XVII в. болонские граждане монополизируют все преподавательские должности. В 1664 г. папский легат в Болонье объясняет сокращение числа обучающихся, в частности, тем, что университет испытывает недостаток иностранных преподавателей, а профессора-болонцы - некомпетентны [16, с. 147; 27, с. 64].

Если в XVI в. профессора считали себя членами Republique des Lettres - международного сообщества, для которого национальных границ не существовало, то в конце того же столетия начались перемены.

В XVII в. в швейцарских университетах (Базель, Женева, Берн), где профессура была тесно связана с городскими правительствами, преподавателей-иностранцев и даже просто выходцев из других кантонов не было вовсе. Если в XVII в. студент из местных имел в два раза больше шансов получить назначение в университет по сравнению со своими коллегами, то в XVIII в. таких возможностей у него было больше уже в 4 раза. Правда, попытки противодействовать этой тенденции предпринимались.

Такую политику, в частности, проводил Лейден, где при организации университета использовали решения, хорошо знакомые Западной Европе и сейчас: привлекали выдающихся иностранных ученых, предлагая им высокое жалованье и низкую учебную нагрузку. Аналогичные шаги были предприняты и в Гёттингене. Здесь известным иностранным профессорам, в частности, оплачивались расходы, связанные с переездом, создавались условия для проживания. В итоге предложения, исходившие от Гёттингена, оказались почти неотразимыми. Аналогичного рода попытки, направленные на восстановление интернационализма профессуры, были предприняты и в ряде других университетов. В уставах 1558 г. Гейдельберга электор ввел положение, согласно которому при приеме на работу выпускники этого университета не имели приоритета перед другими соискателями: "чтобы избежать разрушения studium или падения его авторитета" [12, с. 217; 15, с. 58; 38, с. 142].

Оплата работы в университете

В 1627 г. испанские кортесы обратили внимание на то, что доходы профессоров стали намного ниже того размера, который необходим для жизни, в результате чего знающие и серьезные ученые уже не могут оставаться в университетах, а вынуждены искать другие должности, более подходящие для жизни.

В 1599 г. профессора Лувены жаловались на то, что их жалованье не позволяет им содержать даже слугу, а кафедра профессора французского права в Бордо оплачивалась так плохо, что было трудно найти преподавателей [13, с. 97; 19, с. 73].

Подобные жалобы звучали отовсюду. Но действительно ли работа в университете оплачивалась так плохо?

Ответ зависит от многих факторов, в том числе и таких, как экономическое положение университета, города или государства, статус факультета (или кафедры), известность преподавателя, его возраст, опыт, численность студентов.

Часть старых университетов (типа Оксфорда, Парижа и Саламанки) имели собственность, располагали ресурсами и доходами. В части университетов профессора были наделены пребендами. В следующей группе оплата преподавателей зависела от взносов студентов или дипломированных выпускников. Наконец, оставшиеся должны были поступать на жалованье города или правительства.

Многие университеты наделяли своих профессоров товарами и привилегиями в дополнение к жалованью, взносам, гонорару и другим формам денежных поступлений. Так, гейдельбергский ученый Ян Грутерус дал согласие принять назначение только при условии, что в его распоряжение ежегодно будет предоставляться повозка с вином, а для жилья выделен дом с садом... Дрова для отопления, продукты или лицензии на продажу пива и вина - таковы только некоторые примеры общего неденежного вознаграждения профессуры. Преподаватели могли также наделяться налоговыми льготами или какими-то другими привилегиями. В Павии, например, профессора были освобождены от постоя солдат, а в Милане - от налогов на собственность [30, № 8, с. 43-44].

Но в любом случае вплоть до XVIII в. основным источником профессорских доходов были пребенды и плата учащихся, а не жалованье (хотя число профессоров, состоящих на жалованье, росло). Первым немецким университетом, полностью зависевшим от государственного бюджета и денег студентов, фактически стал Гёттинген. Вместе с тем полагаться на студенческие взносы было делом небезопасным: как только эти поступления уменьшались, многие оказывались в трудном материальном положении.

Преуспевающие преподаватели, подобные Лютеру или Меланхтону, виттенбергская аудитория которых насчитывала 400-600 чел., или Алкиатусу, занятия которого в Болонье (1539 г.) посещали около 600 студентов, жили, конечно, хорошо. Но их коллеги, например, из Гейдельберга, где в 1525 г. преподавателей было больше, чем студентов, в этом отношении оказались менее удачливы.

Размер жалованья преподавателя зависел от его известности, персональных умений и опыта. При этом преподаватели-иностранцы получали больше. В университете Павии (XV в.) у 30-50 % преподавателей оплата не превышала 50 флоринов (примерная зарплата квалифицированного рабочего), а у 5 % находилась в пределах от 600 до 2000. Эта разница в XVII в. стала еще большей. Власти предпочитали привлекать одного-двух известных профессоров с высоким жалованьем, в то время как размер оплаты труда остальных означал жизнь впроголодь. Так, в Риме в XVII в. некоторые преподаватели получали 700 скуди, в то время как другие должны были удовлетворяться суммой в 40-60 скуди [30, № 8, с. 45].

Очевидно, что в крупных университетах ординарные профессора зарабатывали неплохо. В своем исследовании немецких факультетов права (XV-XVI вв.) Бурмейстер, например, пришел к выводу, что максимальное жалованье профессоров за XVI в. возросло со 100 флоринов (1520 г.) до 200 (1540 г.), а за тем и 300 флоринов (1560 г.). Некоторые же получали еще больше, что ни в коем случае не обрекало людей на голод, как иногда говорят. Такое положение было характерно не только для немецких факультетов права. Известно, что и труд преподавателей лютеранских университетов Уппсалы и Лунда в XVII в. оплачивался неплохо; то же относится и к большинству ординарных голландских профессоров. Весьма состоятельными были преподаватели Саламанки, Алкалы и Вальядолида (в XVI в. средний размер их жалованья составлял 500 дукатов, что в 5 раз превышало доход мастера-ремесленника). Аналогичным образом обстояло положение дел и в Англии [33, с. 84; 32, с. 374].

Стоит напомнить, что одним из результатов секуляризации стало и то, что многие преподаватели женились и имели семьи, поэтому жалованья, ранее достаточного для проживания самого преподавателя, теперь нередко не хватало.

В тех университетах, где работа оплачивалась плохо, профессора уделяли обучению лишь небольшую часть своего времени, остальное же тратили на поиски дополнительного источника заработка.

Таким образом (с учетом совместительств в том числе), не стоит удивляться, что прогулы для преподавателей XVI и XVII вв. становятся делом привычным. Так, в 1648 г. некто из Саламанки жалуется: "очень редко, чтобы кафедра свободных искусств <...> читала лекции непрерывно в течение года, некоторые (профессора. - Л.Д.) не читают даже месяца, а другие - и пару дней". В Ингольштадте (1586 г.) дело зашло настолько далеко, что, как утверждали студенты, "им удалось увидеть того или другого профессора всего лишь раз" [Цит. по: 34, с. 129; 38, с. 143; 30, № 8, с. 50].

Единственный способ переломить подобную ситуацию состоял в увеличении размера жалованья, поэтому, начиная с XVI в., представители университетов всячески стремились убедить власти в необходимости такого шага, но первыми его сделали в Вене.

Карьера и мобильность преподавателей

В XVI в. тенденция к специализации в преподавании начинает усиливаться. И все же до конца XVI в. и даже в XVII один профессор нередко обучал, например, и еврейскому языку, и медицине, и теологии, и праву. Вместе с тем, развитие наук вынуждало и профессоров, и ученых концентрировать внимание на изучении одной, частной, области знания или даже специализироваться в том или ином конкретном научном направлении. Наиболее интенсивно этот процесс развивался в крупных университетах, где было много профессоров, причем с различными интересами. Если в малых университетах один или два профессора просто по необходимости читали всю факультетскую программу, то в крупных в XVII в. некоторые профессора преподавали одну дисциплину на разных факультетах.

Общая тенденция к специализации, однако, не означала, что преподаватели не имели возможности делать карьеру или переходить с кафедры на кафедру. Как уже отмечалось, существовало несколько видов кафедр, что влияло и на статус профессоров: их авторитет разнился в зависимости от кафедральной принадлежности точно так же, как и размеры получаемого жалованья. Назначение на должность было или пожизненным или на определенный срок. Профессора, имевшие пребенды, назначались почти всегда пожизненно, даже если теоретически их и можно было заменить [29, с. 194; 32, с. 375-376].

На протяжении XVI, XVII и XVIII вв. волна критики пожизненной тенуры для профессоров и исследователей нарастает. Сказанное можно проиллюстрировать фрагментом одной петиции 1528 г. к кортесам, составленной в Испании, где старшие профессора назначались пожизненно: «Мы просим..., чтобы профессора в студиях Саламанки и Вальядолида занимали кафедры не пожизненно, а только на определенный срок, как это происходит в Италии и других местах. Потому что, когда они становятся пожизненными, возникает масса проблем и трудностей, особенно среди тех, кто только что занял кафедру: они перестают проводить исследования и помогать студентам. В случаях, когда профессора занимают кафедры временно, ситуация улучшается: они стремятся сохранить место, увеличить размер своего жалованья и иметь больше студентов на занятиях» [12, с. 218; 15, с. 59].

Вместе с тем в некоторых странах, например, Германии, практика пожизненных назначений вообще не получила распространения: здесь должности занимались на срок в пределах от одного до пяти лет. В некоторых же университетах (например, Гейдельберге) вообще действовал запрет на пожизненную профессорскую тенуру. В результате в Ингольштадте (1472- 1625 гг.) только 2,9 % профессоров права находились на службе более десяти лет; 17 % преподавали менее года; 11 % - от одного до трех лет; 13 % - три-шесть лет; 20 % - от шести до десяти лет [30, № 9, с. 46].

Обычно преподаватели начинали свой путь с кафедры факультета свободных искусств. Однако через несколько лет они, как правило, стремились занять кафедру какого-нибудь высшего факультета.

Отношение преподавателей к своим обязанностям от страны к стране, от университета к университету менялось, что, в частности, определялось и размером оплаты труда. Распространенными были два подхода к пониманию смысла университетского преподавания как карьеры.

В соответствии с первым - это была реальная карьера. Как уже говорилось, профессора оставались в университете, стремясь проложить путь наверх, или переходили из одного университета в другой. Во Франекере, например, только 21 из 177 профессоров (1585-1811 гг.) оставили профессорскую карьеру во имя другой работы (12,3 %). 43 человека сменили университет. Другими словами, приблизительно 88 % преподавателей смотрели на профессорство как на дело всей жизни, а 66 % так и проработали до самой смерти в стенах этого небольшого университета. В Лувене из 954 профессоров (1501-1750 гг.) 191 (20 %) (в большей мере преподаватели факультета искусств и в меньшей - права) покинули университет: кто-то перешел в другое учебное заведение, кто-то получил назначение и стал епископом, членом совета, судьей и т.д. Но даже если покинувшие стены этого университета профессора составили пятую их часть, все же 80% осталось. Так что можно утверждать: большинство университетских преподавателей рассматривали профессорство как карьеру. Получив кафедру, они оставались в том или ином университете до самой смерти, если только не переходили в другой. Так обстояло дело в Нидерландах, так было (поскольку речь идет о regents ordinaires) и во Франции середины XVII в.

Вместе с тем между университетом и миром практикующих врачей или юристов, с одной стороны, и различными университетами, с другой, связей было немало. Так, среди 71 профессора, которые были назначены в Хардвик (Harderwijk) после 1648 г. и чье прежнее занятие известно, 22 уже обучали в другом университете или школе. Назначения получили также 11 бывших адвокатов, 12 ректоров латинских школ и один врач. Таким образом, профессорский корпус пополнялся не только по «вертикали», в рамках внутриуниверситетской карьеры, но и по «горизонтали», за счет привлечения людей из частной и профессиональной жизни [30, № 9, с. 46-47].

Так что известный врач или адвокат вполне мог стать членом университетской корпорации. Впоследствии одни сохраняли за собой кафедру, одновременно занимаясь своей профессиональной практикой, другие же целиком посвящали себя работе преподавателя. Привлечение таких практикующих врачей или юристов часто происходило по инициативе самих факультетов или университета. Вообще же университеты с жалостью расставались со своими наиболее известными преподавателями, которые предпочли другую работу (особенно в конце XVI - начале XVII столетий). Так, немецкие факультеты права покинули многие правоведы, которые не только были привлекательны для студентов, но и действительно могли поднять уровень преподавания. Однако хороших преподавателей теряли не только эти факультеты. Университеты покинуло и немало известных теологов, ставших епископами [22, с. 34; 30, № 9, с. 48].

Профессура как особая социальная группа

К концу средних веков дистанция между преподавателями и студентами увеличивается: вследствие все более возрастающей в доходах профессуры доли зарплат и бенефиций, преподаватели все меньше начинают зависеть от взносов студентов. Сложившаяся корпорация магистров и студентов, таким образом, постепенно слабеет, в итоге распадаясь на две группы: тех, кто учит, и тех, кого учат. Первые всеми силами стремились защитить и сохранить свои права, доходы и власть. Поэтому в ходе выборов, кроме социальных, экономических или семейных проблем, возникали и проблемы корпоративного или финансового порядка. Так, в Англии жалобы на сложившуюся систему выборов членов совета колледжей касались, главным образом, продажности самих этих выборов. Члены совета, из числа которых всегда назначались тьютеры, часто избирались не на основании интеллектуальных качеств, а по капризу основателя колледжа или каких-либо случайных обстоятельств. В 1511 г. кандидаты на занятие профессорской должности в Орлеане жаловались, что доктора-регенты (doctores regentes) в этом университете за последние 100 лет ни разу добровольно не приняли ни одного нового коллеги: назначению всегда предшествовало судебное разбирательство. Парламент Парижа, не будучи убежден в беспристрастии профессоров, в 1532 г. принял решение, в соответствии с которым каждый кандидат в присутствии представителей Парламента должен был провести общую repetitio в помещении Парижского университета.

Нужно отметить и еще одну особенность: университетская корпорация делилась на профессоров и студентов. Внутри каждой из этих групп были свои подразделы. Так, профессорский статус оценивался в категориях старшинства и определялся статусом факультета, на котором человек преподавал. Порядок старшинства был таким: теология, право, медицина и, далеко позади, свободные искусства. Особенно очевидной иерархия в среде профессоров становится при проведении разного рода процессий и церемоний; ею определяется и порядок предоставления слова при голосовании. В средние века докторам вручали шляпу, облачение, книгу, кольцо и цепь как знаки докторского отличия. Кольцо, символизировавшее достоинство благородного сословия и высшего духовенства, означало переход доктора в ряды интеллектуальной знати. Уставы университетов определяли, например, и то, какой должна быть академическая одежда [8, с. 116-117; 22, с. 35; 26, с. 40].

Другую особенность, свидетельствующую о росте самосознания преподавательского корпуса, можно усмотреть в так называемой «галерее профессоров». Начиная с XVI в. во многих университетах (в частности, Париже, Сиене, Болонье, Неаполе и Тюбингене) пишутся портреты каждого поколения преуспевающей профессуры [17, с. 279-280]. Такие портретные галереи должны были свидетельствовать об исключительности истории alma mater, о тех выдающихся людях, которые преподавали в ее стенах. А усиление интереса академиков и общества в целом к случаям смерти некоторых университетских преподавателей (что подтверждает все более увеличивающееся число траурных речей) - еще одно свидетельство роста все того же самосознания.

Что же касается отношений профессуры с обществом, тут картина - не столь ясная, а потому прежде всего остановимся на социальном происхождении преподавателей. Хотя удовлетворительной статистики на этот счет нет, в целом можно считать, что они редко бывали выходцами из высших слоев общества. Большинство профессоров происходили из нижних и средних его слоев: это были сыновья интеллектуальных буржуа - священнослужителей, учителей латинских школ, врачей, профессоров (Нидерланды и Франция) или же мелких землевладельцев (Англия, Польша).

Конечно, сказанное нельзя абсолютизировать: и среди профессоров попадались представители дворянства. Так, 24 из 59 профессоров французского права в южных университетах Франции (1681-1793 гг.) происходили из дворян. Во многих странах профессора была тесно связаны с городскими магистратурами и государственной службой (например, в некоторых немецких и итальянских университетах) или, применительно к Испании, - letrados. Но по мере того, как инбридинг и корпоративизм на выборах становятся все более явными, все чаще сыновья или зятья бывших профессоров назначаются на преподавательские должности.

Надо сказать, что вплоть до XVIII в. проблема взаимоотношений профессуры и дворянства была одной из острейших: велись горячие дискуссии относительно того, действительно ли докторантство (в области права) делает держателя степени благородным и можно ли считать его благородство выше благородства по рождению? [32, с. 377; 34, с. 130-132].

Корни этого вопроса уходят в классическую старину. Так, преподавателям в Константинополе после двадцатилетней педагогической работы присуждали dignitas vicana; глоссаторы XV в. интерпретировали этот факт как comes или dux. Кроме того, классическое «scientia nobilitat» (знание облагораживает) было воспринято и средневековыми комментаторами. Но, поскольку описание всего хода дискуссии заставило бы слишком отклониться от темы, ограничимся одним замечанием: в рассматриваемый период профессора многих университетов Германии, Нидерландов, Италии и Франции все заметнее идентифицируют себя с дворянством. В XVI и особенно XVII вв. профессор права или медицины в Лувене назывался «messire» (благородный). Он, в частности, носил оружие, что и было прерогативой последних. Протесты против подобной практики не помогали. Кроме того, в некоторых университетах, например, в Кракове, профессора после двадцати лет службы действительно получали дворянство. Доктора же вообще пользовались большим количеством дворянских привилегий. О привилегиях в одежде уже было сказано выше [29, с. 195; 24, с. 36; 21, с. 249].

Другой пример, подтверждающий сказанное, можно найти в Вормской реформации (1498 г.), где декретом устанавливалось, что практикующих и преподающих докторов права и медицины, а также дворян нельзя подвергать пыткам. В том же документе зафиксировано, что «принцы, графы, доктора, рыцари, епископы, аббаты, монахини и больные люди не должны вызываться для дачи свидетельских показаний в суд. Судья сам должен прийти к ним на дом, чтобы получить нужные сведения» [3, с. 112].

Вместе с тем не стоит преувеличивать значение сказанного. Конечно, социальное положение человека зависело не только от фортуны и привилегий. Не менее важным оказывалось и мнение общества о профессии в целом. Диапазон оценок профессуры был чрезвычайно широк: от обожания и энтузиазма до обличения и презрения. Обвинения в коррупции и продажности, безразличии, пропусках занятий, в недостаточном интересе к преподаванию раздавались повсеместно. «Если в прошлые дни не было лекционных аудиторий для магистров, то сейчас нет магистров для лекционных аудиторий», - писал в 1638 г. один из профессоров Саламанки [34, с. 135]. Кроме того, часть людей считала, что профессора просто не могут выполнять свои преподавательские обязанности.

Профессор являлся предметом критики и насмешек не только как преподаватель, но и как ученый. Наиболее ядовитый сарказм в адрес ученых, вероятнее всего, зафиксирован в «Похвале глупости» Эразма Роттердамского [37] - произведении, быстро получившем широкую известность и популярность во всех европейских странах, в том числе и в России.

Заключение

Завершая, следует заметить, что высшая школа существовала и до университета, например: античная Академия Платона, Аль-Азхарская и Магнаврская школы в Константинополе, Академия Алкуина и т.д., однако высшей профессиональной школой становится только университет;

Ремесленный дух средневековой жизни, прежде всего средневековых городов, - вот то главное, что способствовало рождению университета. Считается, что родиной первого университета была Южная Европа, где в итальянской Болонье городские школы-гильдии, обучающие ремеслу юриста, в XII в. объединились в университет, тем самым положив начало:

- во-первых, соединению в структуре одного учебного заведения профессионального и высшего образования. Университет становится высшей школой, поскольку в нем, кроме специально-профессиональных, даются еще и дополнительные знания. Применительно к университету определение "высшее" означает: выше того, что необходимо для профессиональной подготовки;

- во-вторых, возникновению союза ремесла и интеллектуального искусства;

- в-третьих, существованию учебного заведения для обучения интеллектуальной профессии.

Таким образом, благодаря появлению университета интеллектуальная профессия обрела свой дом, что и помогло ей со временем стать массовым явлением.

Университеты в ходе своего становления делали все больший акцент на общем образовании (о чем свидетельствует повсеместное возникновение факультетов свободных искусств), особенно там, где они возникали не на базе ремесленных гильдий, а создавались церковью на основе церковных кафедральных школ, например, Парижский и Оксфордский. Создание светских учебных заведений было тесно связано с ростом городов, укреплением социальных позиций горожан, их потребностями в жизненно необходимом образовании.

Университет в переводе с латинского означает «общность», «совокупность» - сообщество преподавателей с учащимися. Одним из первых университетов был Парижский, который в 1200 г. получил королевскую хартию с указанием прав. Старейшими университетами в Англии были Оксфордский и Кембриджский. В Италии славился Неаполитанский университет, в Испании - университет в Саламанке, в Чехии - Пражский (1348 г.), в Германии и в землях Австрийских Габсбургов - университеты в Базеле, Гейдельберге (1365 г.), Кельне (1388 г.), Эрфурте (1392 г.) и Вене (1365 г.), в Польше - Краковский университет (1364 г.) и т. д.

С самого начала своего возникновения они были интернациональными центрами средневекового образования, так как в них обучались представители разных народов и разного социального положения. Многие университеты пользовались правом самоуправления, сами определяли распорядок своей работы, избирали должностных лиц, например, ректора, и тщательно защищали свои права. Большинство первых университетов имели несколько факультетов. Содержание образования в значительной мере определялось программой семи свободных искусств.

Преподаватели объединялись в особые организации - факультеты (от лат. - способность, т.е. способность преподавать тот или иной предмет). Преподаватели выбирали главу факультета - декана. Студенты объединялись в «провинции», «нации», «землячества». Все «нации» вместе с преподавателями выбирали главу университета - ректора (rector - правитель).

От студента (от лат. studere - усердно заниматься) требовалось посещать лекции: обязательные дневные (ординарные) и повторительные (вечерние), которые первоначально сводились к чтению и комментированию трудов авторитетных церковных и некоторых излюбленных античных авторов. Профессора диктовали фрагменты из сочинений латинских и античных авторов. Студенты записывали эти выдержки, затем переводили и комментировали. Наряду с лекциями еженедельно происходили диспуты с обязательным присутствием студентов. Преподаватель (обычно магистр или лиценциат) назначал тему диспута. Его помощник - бакалавр - вел дискуссию, т.е. отвечал на вопросы и комментировал выступления. В случае необходимости магистр приходил бакалавру на помощь. Один-два раза в год устраивались диспуты «о чем угодно», т.е. без жестко оговоренной темы. В таком случае нередко обсуждались животрепещущие научные и мировоззренческие проблемы. Как правило, студенты (скубенты, школяры, ваганты) любили свой университет, который называли «ласковой матерью» (лат. - «alma mater»). До сих пор студенты всего мира поют свой гимн, сложенный средневековыми школярами. Он начинается со слов: «Так давайте радоваться!» (лат. - «Гаудемаус игитур!»). Многие студенты переходили из города в город, из университета в университет, чтобы слушать лекции разных наиболее знаменитых профессоров. Процесс обучения таких студентов растягивался на 15-20 лет; тогда и появилось понятие «вечный студент».

Сдав экзамены, студент мог получить первую ученую степень - бакалавра, который чем-то напоминал подмастерье - продолжая учиться, он понемногу начинал и сам преподавать. Полностью завершив курс обучения, бакалавр мог сдать более сложный экзамен на звание магистра.

В XIV - XV вв. церковь постепенно утрачивает господство в духовной жизни общества. Университеты начинают освобождаются от влияния римских пап. В XV веке в Европе насчитывалось уже более 60 университетов, большая часть которых в XVI - первой половине XVII в. вышла из под контроля католической церкви, освободились от засилья ортодоксальной схоластики, препятствовавшей развитию знаний, основанных на опыте.

Список использованных источников и литературы

1. Антология педагогической мысли христианского средневековья / Сост. и ред. В.Г. Безрогов, О.И. Варьяж. М., 1994. Т. 2.

2. Документы по истории университетов Европы XII - XV вв. Воронеж, 1973.

3. Практикум по истории средних веков: в 2-х вып. / Под ред. Абрамсона, М.М. Фрейденберга и др. М., 1998. Вып. 2.

4. Средневековье в его памятниках / Под ред. Д.Н. Егорова. М., 1913.

5. Хрестоматия по истории средних веков: В 3 т. / Под ред. С.Д. Сказкина. М., 1961. Т. 2.

6. Документы по истории Франции середины XVI в. / Публ. Т.П. Вороновой, Е.И. Гурари; под ред. А.Д. Люблинской // Средние века. М., 1961. Вып. 19.

7. Альтамира-и-Кревеа Р. История Испании: В 2 т. М., 1951.Т. 1.

8. Англия XVII века: социальные группы и общество. СПб., 1994.

9. Владимиров Л.И. Всеобщая история книги. М., 1988.

10. Гуревич А.Я. Культура и общество средневековой Европы глазами современников. М., 1989.

11. Даннеман Ф. История естествознания. М.-Л., 1936. Т. 2.

12. Европейская педагогика от античности до нового времени

(Исследования и материалы). Ч. 3. М., 1994.

13.Западноевропейская средневековая школа и педагогическая мысль (Исследования и материалы): Сборник научных трудов. Вып. 1 / Под ред. К.И. Салимовой, В.Г. Безрогова. М., 1989.

14.История Европы с древнейших времен до наших дней: В 8 т. М., 1992. Т. 2. Средневековая Европа.

15. История Европы с древнейших времен до наших дней: В 8 т. М., 1993. Т. 3. От средневековья к новому времени.

16. История Италии: В 3 т. М., 1970. Т. 1.

17. История Франции: В 3 т. М., 1972. Т. 1.

18. История Швеции. М., 1974.

19. История средних веков: В 2 т. / Под ред. С.П. Карпова. М., 2001. Т. 2.

20. Кан А.С. История скандинавских стран. М., 1990.

21. Классы и сословия средневекового общества / Под ред. З.В. Удальцовой. М., 1988.

22. Костюкевич С. Образ университета как уникального сплава либерального образования, средневековой гильдии и естественной науки // Alma mater. М., 2001. № 6.

23. Культура и общество Италии накануне нового времени. М., 1993.

24. Культура Возрождения и средние века. М., 1993.

25. Ле Гофф Ж. Цивилизация средневекового Запада. М., 1992.

26. Липатникова Г.И. Проблемы Кутногорского декрета // Славянский сборник: Межвузовский научный сборник. Вып. 3. Саратовский университет. Саратов, 1985.

27. Лозинский С.Г. История папства. М., 1986.

28. Олаф Петерсон. Университет в ранний период современной Европы: традиции и новации // Alma mater. М., 2000. № № 10 - 11; 2001. № 1.

29. Петров М.Т. Итальянская интеллигенция в эпоху Ренессанса. Л., 1982.

30. Питер А. Вандермеш. Преподаватели (реферат) // Alma mater. М., 2000. № № 7 - 9.

31. Самин Д.К. Сто великих ученых. И., 2000.

32. Средневековая Европа глазами современников и историков: Книга для чтения. Ч. II. Европейский мир X-XV вв. М., 1995.

33. Суворов. Н. Средневековые университеты. М., 1898.

34. Университеты Западной Европы. Средние века. Возрождение. Просвещение. Иваново, 1990.

35. Школа и педагогическая мысль средних веков. Возрождение и начало нового времени: исследования и материалы. М., 1991.

36. Штокмар В.В. Очерки по истории Англии XVI века. Л., 1957.

37. Эразм Роттердамский. Разговоры запросто. М., 1969.

38. Ян Гус. Мартин Лютер. Жан Кальвин. Торквемада. Лойола. М., 1995.

39. Ястребицкая А.Л. Западная Европа XI-XIII веков. М., 1978.

Размещено на Allbest.ru