Социально-экономическая политика Наполеона Бонапарта

За 135 лет существования кодекса, из общего количества 2881 статей более 370 было изменено. При том "новые статьи излагались тяжело и многословно, так что объем кодекса сильно увеличился". Наибольшим изменениям подверглась первая книга, говорящая о лицах. Наименьшее количество изменений коснулось вещного и обязательственного прав, что указывает на "живучесть" принципиальных положений кодекса, их соответствие капиталистическому типу производственных отношений.

Французские гражданские законы на протяжении XIX века "… не только не изменились, несмотря на политические перевороты, но напротив - остались незыблемыми в тех даже своих частях, которых недостатки были обнаружены и признаваемы единогласно". На протяжении длительного времени кодекс сохранял свой престиж даже при различных революциях и экономических преобразованиях, его цитировали и комментировали не реже, чем на другой день после опубликования. Он оставался тем авторитетным предком, к которому обращались за советом, и именно вокруг него юристы пытались сформировать ряд новых промышленных законов. При этом юрист-консульты не обращали внимания на те трещины, которые произвело в нем время, и искусственно, путем остроумных ухищрений, старались согласовать новые законы с принципами, которые были в ходу в эпоху мелкой промышленности и личного деспотизма.

Система гражданских законов, обнародованная во Франции 20 марта 1804 года, носила первоначальное название "Гражданского кодекса Французов". Когда кодекс получил распространение в других странах, его название было заменено другим, более свойственным тогдашним политическим отношениям - "Кодекс Наполеона". После падения режима Наполеона, кодексу было возвращено название "Гражданского кодекса", и уже в 1852 году был возвращен прежний титул - "Кодекс Наполеона". Смена названий кодекса происходила вследствие происходивших во Франции политических переворотов. При этом практически не менялись форма и содержание первоначальной редакции кодекса. Политические перевороты "… не только не в силах были опрокинуть этот памятник или поколебать его до основания, но даже не оставили на нем почти никакого явственного следа…". На этот счет французский оратор Симсон предсказал судьбу кодекса Наполеона: "Когда время не может изгладить памяти о наших победах, разрушить однако их трофеи, всепожирающая коса его и тогда даже не в состоянии будет истребить наш кодекс. К нему будут обращаться, как обращаются в продолжение стольких веков к римским законам, в которых, к чести нашей будет сказано, мы черпали полными руками, но которые мы, однако, улучшили и усовершенствовали, - в чем каждый беспристрастный судья должен будет сознаться". Сам же Наполеон, во время пребывания на острове Св. Елены, говорил: "моя слава держится не сорока выигранными сражениями, потому что Ватерлоо изгладил впечатление стольких побед. Но то, что никогда не изгладится из памяти потомства, что будет вечно жить, - это мой гражданский кодекс".

Даже во время событий 1848 года, когда все политическое устройство Франции мгновенно разрушилось и превратилось в хаос, гражданский порядок, основанный на гражданском кодексе, не только уцелел, но и спас Францию от нравственного и материального упадка.

Таким образом, политические перемены в государстве почти не коснулись гражданского кодекса, ограничившись его переименованием.

Французское гражданское право XIX века исключительной целью имело организацию гражданского общества и было лишено политического влияния, которым были пропитаны все средневековые гражданские законы Западной Европы. Французское гражданское право не имело бы столь широкого распространения и не смогло бы удержаться столь длительное время, если бы не его историческое происхождение, философские начала и опора на юридическую литературу и науку. В кодексе Наполеона были выработаны и закреплены наиболее соответствовавшие духу времени юридические принципы и конструкции, которые формировавшие наиболее простой и удобный режим гражданско-правовых отношений.

1.3 Континентальная блокада Наполеона

Континентальная система одновременно является и местью за английскую блокаду, и стратегией, нацеленной на поражение Англии путем разрушения ее экономики. Наполеон почти преуспел.

Первым шагом Континентальной системы был запрет на продажу англичанами их товаров на континенте, и таким образом лишение Англии рынков сбыта. И наоборот, произведенные товары и сырьевые материалы из Европы запрещалось продавать Англии.

Британцы пытались отрезать Европу от ее колоний и помешать трансатлантической торговле, а также навигации вдоль европейского побережья. С обоих сторон блокада основывалась на нарушении международных морских правил.

1. Средства блокады

Британцы эффективно использовали свой флот, Royal Navy, самый мощный в мире. В 1803 г. он насчитывает примерно пятьдесят кораблей, а к 1814 г. это число возрастет до 240. Англия потребляет массу дерева, в основном из скандинавских стран, Норвегии и Швеции. Лондон готов платить за сырьевые материалы, необходимые для кораблестроения - дерево, пеньку или лен, медь, железо и смолу.

Обеспечение морского превосходства всегда было основой британской политики. Лондон даже предпочитает нападать на нейтральные страны, нежели вступать в переговоры, что прекрасно доказывает бомбардировка Копенгагена 2 сентября 1807 г. Это превосходство морского флота также содействует экономике, так как военные корабли могут перевозить сырьевые материалы. Это позволяет также англичанам вторгаться в колонии европейских стран в Вест-Индии и Индийском океане.

Наполеон, со своей стороны, использует континентальные ресурсы, блокируя порты и побережье. Более того, чтобы контролировать все побережье, Наполеон не останавливается перед нападением на страны, которые не присоединяются к Системе, например, Португалию в 1807 г. Вначале континентальные государства выступают за такое военное состояние. Большинство старых союзников - против Англии. Все считают Англию "нацией лавочников" и смотрят на нее сверху вниз.

Для того, чтобы ввести Систему, использовались два легальных пункта: захват кораблей и право на блокаду. Морские правила были установлены в 1713 г. Утрехтским договором, в соответствии с которым считалось, что флаг защищает торговца. Но в военное время ничто не может защитить торговца от захвата военными кораблями. Такой закон работал на Англию и Наполеон решил применить законы итальянской школы, которые запрещали воюющим государствам захватывать торговые суда. Более того, Наполеон хотел бы учредить на море те же коммерческие законы, которые защищают торговцев на суше.

Таким образом, Берлинским декретом постановлялось, что против британцев будут применяться репрессалии, пока "Англия не признает, что закон войны - один и тот же, на море и на суше, и что он не может относиться к какой-либо частной собственности или к личности, не входящей в состав армии".

Теоретически, любой корабль, пытающийся нарушить блокаду порта, может быть затоплен. Лондон объявляет, что все порты, перед которыми нет его кораблей, закрыты. Но по закону нейтральных стран, утвержденным в основном русской императрицей Екатериной II, для введения блокады для действительного закрытия порта необходимо, чтобы перед портом действительно "стоял на якоре или находился поблизости" корабль. Это "или" превратится в "и", когда Лондон и Санкт-Петербург после 1801 г. станут друзьями. Наполеон отстаивает законы нейтральных государств, которые утверждают, что "закон блокады применим лишь к действительно блокированным портам". Все эти моменты - теоретические, а на практике все получается по-другому.

2. Фазы Континентальной системы

Уже после разрыва Амьенского мира Наполеон и Лондон предпринимают специальные шаги. 20 июня 1803 г. и 13 марта 1804 г. Бонапарт запрещает импорт коммерческих или производственных товаров из Англии. Товары из нейтральных стран разрешается ввозить, если поставка сопровождается сертификатом, выданным французским агентом (указ от 20 июня 1803 г.).

В июне и июле 1803 г. Лондон вводит блокаду устья Эльбы, затем Везера. 9 августа 1804 г. эта мера применяется ко всем французским портам на Северном море и Ла-Манше. В апреле 1806 г. англичане закрывают устье Эмза и Трава. 16 мая 1806 г. введена блокада от "реки Эльбы до порта Брест включительно".

21 ноября 1806 г. Наполеон издает Берлинский декрет. В Статье Один говорится, что "Британские острова находятся в состоянии блокады". Более того, вторжение в Пруссию увеличивает прибрежную зону, вынуждая Англию расширять ответные меры.

Британская контратака вначале слаба. 7 января Лондон запрещает нейтральным нациям курсировать между французскими портами. Затем между 11 и 25 ноября обнародованы Указы Совета: все страны, за исключением британского флага, то есть страны, присоединившиеся к Континентальной системе, объявляются блокированными. Нейтральный корабль может войти в закрытый порт только в том случае, если он получил визу в британском порту, заплатил там пошлину на импорт (примерно 25%) и приобрел лицензию.

Еще до того, как Наполеон узнал о мерах, предпринятых британцами, он издает Миланский декрет, 23 ноября 1807 г., запрещающий любую контрабанду: любой корабль, приставший к английскому берегу, конфисковывается и все колониальные товары считаются английскими. Когда он узнает об Указах Совета, то издает второй Миланский декрет (17 декабря 1807 г.), объявляющий все нейтральные суда, согласившиеся на требования англичан, "денационализированными, потерявшими гарантии своего флага и считающиеся английскими". Таким образом, такое судно может быть захвачено как в порту, так и на море. Эти декреты дополнены Байоннским декретом (17 апреля 1808 г.) и Рамбульетским (23 марта 1810 г.).

После 1810 г. учреждена вторая Континентальная система. Вначале колониальные товары, захваченные корсарами, могут быть перепроданы после уплаты 40% налога. Затем, в июле 1810 г., декрет, изданный в Сен-Кло, разрешает импорт по системе лицензий. Практически это позволяет торговцам получить колониальные товары, необходимые для экономики. В конце концов, Трианонский декрет от 5 августа 1810 г. признает колониальное производство, но облагает его непомерным налогом. Такая политика, так как контрабанду остановить невозможно, имеет целью перекрыть теневой рынок за счет налогов. Также ожидается, что англичане будут вынуждены сбросить цены, чтобы конкурировать с другими странами в торговле с континентальной Европой.

Другие страны, входящие в имперскую систему, также обязаны ввести налоги, утвержденные Трианонским декретом, но им не разрешается торговать с нейтральными странами. В конце концов, как только в Францию начинает импортироваться необходимое сырье, Париж полностью запрещает импорт английских товаров на континент. Декрет, изданный 19 октября 1810 г. в Фонтенбло, еще более ужесточает порядки и предписывает сжечь все запасы английской мануфактуры.

Проведено систематическое уничтожение запасов, наиболее ярким примером чего является Франкфуртская экспедиция в ноябре 1810 г. Такая бездумная экономическая политика вызывает громкий протест других стран, так как Франция не может обеспечить английскими товарами. Но давление французской политики остается неизменным.

Эта политика кажется успешной: в 1811 г. Англию сотрясает беспрецедентный экономический кризис, который можно объяснить также плохими урожаями 1809-1811 гг. и циклическим кризисом перепроизводства. Фунт также обесценивается из-за сильной инфляции. В 1808 г. он стоил 23 франка, в 1809 г. падает до 20, и в 1811 г. - до 17.

Война отнимает у Англии массу денег, и вскоре начинает страдать банковская система. В 1811 г. спад английского промышленного производства составляет 20% по сравнению с 1809 г. Увеличение цены на хлеб и ряд банкротств в 1811 г. создают общий социальный кризис. Для подавления бунтов в Мидландсе, затем Ланкашире и Йоркшире выслана армия в 12 000 человек. Правительство Персеваля отказывается шевелиться из-за внутренней оппозиции тори - Каслри - и вигов. Убийство Персеваля в 1812 г. обозначило пик внутреннего кризиса Великобритании.

В этом же году Франция также переживает экономический кризис. Но страна остается спокойной.

3. Политика Наполеона и Континентальная система

Для того чтобы сделать Систему эффективной, Наполеон предпринимает ряд мер. Во-первых, математические средства контроля: он располагает арифметической политикой, введенной в период Консулата. Статистические Анналы, ежегодные сводки департаментов и доклады префектов дают цифры, позволяющие управлять блокадой.

Он контролирует также палаты коммерции, реорганизованные в 1802 г., и палаты мануфактуры, созданные в 1803 г. Эти элементы позволяют ему организовать экономическую и финансовую политику. Но Наполеон не силен в экономике. Его мозг слишком прямолинеен для того, чтобы хорошо понимать ее законы. Континентальная система на самом деле включает два элемента: блокада побережья против английской торговли и контроль за европейской торговлей.

Этот второй элемент - и есть собственно Континентальная система. Его задачей является контроль за торговлей в имперской зоне, то есть, Франции, государствах, в которых правят вассалы Наполеона, и странах союзников. В понимании Наполеона экономика Франции должна доминировать над экономикой вассалов. Для этой системы необходимы два элемента: удовлетворить французского фермера, так чтобы он мог продавать свои товары; и убедиться в том, что города снабжаются надлежащим образом. Следует поощрять промышленность, использующую национальное сырье.

В конце концов, так как Наполеон - истый приверженец Кольберта, он желает привлечь столь много иностранной валюты в Францию, сколько возможно, а также экспортировать французские товары. Для этого он издаст декреты, увеличивающие таможенные пошлины на иностранные товары, в основном на английские, например, хлопковые ткани.

Для того, чтобы закрыть побережье, у Наполеона имеется на подхвате громадный, действенный таможенный департамент - примерно 27 000 таможенных офицеров. Генеральный директор департамента - один из самых влиятельных людей в имперской экономике. До 1811 г. его звали Колин де Сусси. Ему помогают сорок таможенных директоров в четырех зонах: южной Франции, северной Франции, Италии-Швейцарии и Голландии-Германии. Наполеон требует, чтобы его вассалы предоставляли французским таможенным офицерам полную свободу действий.

Таким образом, когда в 14 января 1810 г. Жером получает Ганновер, такое ограничение его суверенитета специально оговорено в договоре. Что касается Луи, который выступает против Континентальной системы, то он просто теряет корону. Актом, вводящем Голландию в состав Франции (9 июля 1810 г.), согласно одной из существенных статей, таможни объединяются. наполеон кодекс социальный реформирование

Задача таможенных пошлин - создать защитный барьер для французских товаров. С 1803 по 1806 г. эти пошлины ежегодно увеличиваются. С введением Континентальной системы ряд коммерческих соглашений отдает экономику других стран в руки Франции. Для подписания таких соглашений годится любое время: со Швецией - 10 января 1810 г.; с Испанией - когда Жозеф принимает испанскую корону, 5 июля 1808 г. Таким образом, Испания вынуждена пожертвовать своей каталонской тканью на пользу французскому текстилю. Декрет, принятый 10 октября 1810 г., запрещает продажу нефранцузской одежды в стране. С другой стороны, сырье посылается национальным производителям, например, сырье для изготовления шелка из королевства обрабатывается в Линней.

Для того, чтобы такая односторонняя торговля была полностью выгодной, она должна основываться на несуществующей в то время инфраструктуре: сети дорог, и рек, пригодных для навигации для межевропейской торговли. Сенатус-консультум 13 декабря 1810 г. планирует связать Балтику с Северным морем, от Любека до Гамбурга, а затем продлить Рейнский канал.

Но все эти грандиозные инженерные проекты завершить невозможно. Основным средством транспорта станут дороги. Во Франции, где в 1791 г. был создан дорожный департамент, будут проводиться интенсивное дорожное строительство, согласно Декрету от 24 февраля 1811 г., "основных коммуникаций Империи". Именно тогда была построена похожая на звезду сеть дорог с центром в Париже.

Глава 2. Социальная политика Наполеона

2.1 Социальная политика Наполеона в России 1812 года

Сами участники русского похода 1812 г., а затем и его исследователи не раз задавались вопросом, почему Наполеон не провозгласил отмену крепостного права в России, как он это сделал ранее в ряде европейских государств. Несмотря на то, что участники войны и историки называли несколько причин отказа императора от данного шага, вопрос этот по-прежнему вызывает живой интерес читателей и имеет некий налет загадочности. По нашему же мнению, ничего особо таинственного в этом вопросе нет, и его, в принципе, можно считать решенным. А.Г. Тартаковский верно заметил, что "сложившиеся в историографии взгляды основываются на узком круге давно введенных в научный оборот документов", а потому необходимо привлечь новые источники. Несколько свидетельств по данному вопросу, неизвестных отечественным читателям, мы приведем ниже, но следует сразу подчеркнуть, что объем источников по этой теме невелик из-за кратковременности самой кампании, а потому почти до конца исчерпан. К тому же, уже известны высказывания наиболее близких к императору и, следовательно, наиболее информированных людей. Поэтому необходимо упорядочить уже предложенные ответы на данный вопрос, выстроив их "субординацию" по степени важности и отбросив заведомо надуманные.

11 июля Наполеон принял в Вильно депутацию варшавской Генеральной Конфедерации во главе с Ю. Выбицким, который, между прочим, заявил: "С этой минуты отечество наше - Польша, восстановлено!". Император ответил уклончиво: "Сделаю все, от меня зависящее, чтобы поддержать ваши начинания". Беря на себя такие обязательства, он, однако, обусловил успех польского дела "в этих столь отдаленных и обширных областях" "единодушными усилиями всех жителей". Следовательно, восстановление польского-литовской государственности за-висело от собственных усилий поляков и литовцев. Далеко не вся литовская знать была удовлетворена таким ответом императора.

Наполеон наверняка узнал о нежелании литовской шляхты иметь варшавскую конституцию, особенно из-за принципа равенства людей в правах и освобождения крестьян. Но 6-й бюллетень Великой армии, в котором освещалась упомянутая аудиенция, объявил: "Польский народ двинулся повсюду, белый орел водружен везде. Князья, шляхта, крестьяне, женщины - все поднялись за независимость народа". При этом крестьяне выражают надежду получить свободу, подобно крестьянам Герцогства Варшавского, ибо "свобода является наиценнейшим благом для литовцев". В бюллетене утверждалось, что крестьяне "с воодушевлением выражают надежду, что в конце борьбы им будет возвращена свобода. Крестьяне из Великого Герцогства получили свободу не для того, чтобы через это сделаться богатыми, но чтобы собственники через это стали более умеренными, справедливыми и человечными, так как иначе крестьяне порушили бы их имения, чтобы искать иных господ. Шляхтич ничего при этом не теряет, он должен только быть справедливым, а крестьянин выиграет много".

В этих словах Наполеон сформулировал свою минимальную социальную программу для Литвы, ответил на возможные возражения шляхты, будто бы литовские крестьяне еще не созрели для свободы, и положил предел дискуссиям на тему, не следует ли сохранить в освобождаемой стране крепостную зависимость крестьян. Таким образом, император определил свою точку зрения в отношении Литвы и всех польских земель, занятых русскими - полное объединение с Польшей и признание нового социального порядка, уже введенного в Герцогстве Варшавском.

Для управления Литвой 1 июля была организована Комиссия Временного Правительства Литовского, которой подчинялись Виленская, Гродненская, Минская губернии и Белостокский округ. В первом воззвании нового правительства население призывалось к пожертвованию всего, что нужно для снабжения войск. 6 июля в распоряжении для местных властей было велено вернуть людей по домам к обычным работам и повинностям, к прежнему порядку вещей. На следующий день комиссия специально обратилась к помещикам, чтобы успокоить их заверением, что порядок и безопасность возвратятся, побудить их к возвращению в свои дома, к собиранию рассеявшихся людей, которых следовало обязать к отработке обычных повинностей. В следующем воззвании духовенству поручалось побуждать население к терпеливому перенесению тягот войны, а крестьян - к отработке барщины, и снова без слова надежды на будущее освобождение. В этих прокламациях проявлялась даже слишком явная растерянность, вызванная состоянием страны и бедствиями населения. Желание восстановить, прежде всего, нормальную жизнь и обеспечить благополучный сбор урожая, необходимого для обеспечения войск, доминировали над прочими проблемами.

Новое литовское правительство оказалось в политическом смысле ничтожно, лишено всякой инициативы и чрезвычайно осторожно. Лишь по настоянию Наполеона Комиссия решилась 1 августа на воззвание к крестьянам, "как людям, находящимся под охраной права, как сынам Отчизны", призывая их повиноваться и оказаться "достойными тех благ", которые общая родина для них вскоре провозгласит. По всей Литве народ уже знал от польских солдат, что в Герцогстве Варшавском крестьянин объявлен свободным, что он "является равным своему барину", а из Вильно не приходило ничего, кроме требований исполнять барщину. Польский историк М.В. Кукель заметил, что и в этом воззвании виленское правительство не решилось на то, чтобы ясно сказать литовским крестьянам об уравнении в правах с их собратьями из Польши. С виду во всем слепо следуя за желаниями Наполеона, оно только в одной этой сфере закрывало глаза на его четкие указания.

Сходная ситуация сложилась и в Курляндии. 9 июля Наполеон приказал маршалу Ж.Э. Макдональду "занять Курляндию и сохранять ее нетронутой, поскольку там находится столько ресурсов для армии". Для понимания социальной политики новых властей весьма характерен эпизод, случившийся буквально в самом начале оккупации. После поражения русского отряда генерала Ф.Ф. Левиза 19 июля при Экау гражданский губернатор Сиверс эвакуировал Митаву, которая оказалась без власти. 20 июля этим обстоятельством "воспользовались соседние крестьяне-латыши и двинулись в город, где овладели провиантскими магазинами и начали грабить жителей. Нижние слои городского населения примкнули к грабителям". Но тут в город вступил прусский авангард под командой полковника Раумера; он применил оружие против грабителей, которые вскоре были рассеяны.

25 июля в Митаве появилось воззвание командующего прусским Вспомогательным корпусом генерала Ю.А. Граверта: "Здесь ходят слухи, что среди сельских жителей здешней провинции стало распространяться ложное мнение, будто бы наступившее военное положение... должно избавить поселян от обязанностей по отношению к их помещикам". Опровергая это заблуждение, генерал заявлял, что "не предполагается никакой перемены, как в устройстве означенной провинции, так и в отношениях между господами и подданными", и что прусаки будут "энергично поддерживать эти отношения, а равно и порядок и строго наказывать всякого, позволяющего себе их нарушение".

Историк К.А. Военский в этой связи заметил, что для оккупационных властей было важно только одно: "как можно скорее установить порядок в занятой местности, пользуясь для этой цели местными, опытными людьми", и потому "менее всего хотели они что-либо изменять в общественной жизни и даже избегали существенной ломки, опасаясь недовольства господствующего сословия остзейцев. Главной целью французов, как и в Польше и Литве, было обеспечение продовольствия оккупационных корпусов и военная контрибуция. Но для поляков все это маскировалось громкими фразами о восстановлении королевства", а в Курляндии, напротив, старались доказать немцам, что новая власть сохранит в неприкосновенности все, чем они пользовались под русской властью. В итоге, "строй жизни, отношение владельческого класса к крестьянам оставались в полной неприкосновенности. Здесь, как и в Литве, французы не являлись защитниками крестьян, сохраняя существующий уклад жизни и поддерживая, наоборот, помещиков".

Итак, в Литве, где дворянство встретило Наполеона как освободителя и восстановителя "Великой Польши", и в Курляндии, где оно нейтрально отнеслось к новому режиму, император не мог сразу и радикально решить крестьянскую проблему - она могла быть поставлена на повестку дня лишь в случае успешного завершения кампании. Поэтому французская администрация однозначно высказывалась здесь за сохранение прежнего социального порядка, и, в случае необходимости, поддержи вала его силой оружия. Общественный порядок был необходим для того, чтобы организовать нормальное снабжение Великой армии. Впрочем, крупных крестьянских волнений в этих областях не произошло.

Напротив, в исконно русских губерниях руки Наполеона в этом отношении были развязаны - здесь он мог бы провозгласить вольность крепостных, чтобы привлечь их на свою сторону в борьбе против российского дворянского государства. Сама логика военного противоборства подталкивала его на этот шаг, возможность и даже необходимость которого сознавались генералами и офицерами Великой армии. Некоторые ее представители видели позднее в этом большую упущенную возможность.

Между Литвой и коренными русскими землями находилась sui generis "переходная зона" - Белоруссия, к которой отношение Наполеона определилось не сразу. По его требованию, П. Сапега, Л. Радзивилл и В. Сераковский предоставили ему информацию об этой стране. Император выяснил, что "Белая Русь даже в польские времена считалась провинцией за характерную испорченность российским соседством", что там "шляхта вошла во вкус привилегии угнетения крестьян". Это, кстати, подтверждают и русские участники войны. Так, генерал А.П. Ермолов писал, что в белорусских губерниях "чрезмерно тягостная власть помещиков заставляла желать перемены". Полковник А.Х. Бенкендорф также отметил "ужасное и бедственное рабство", под гнетом которого белорусские крестьяне "находились благодаря алчности и разврату дворян", "своих мелких тиранов".

Поляки советовали Наполеону сначала решить здесь крестьянский вопрос, улучшив положение крестьян, но сохранив их прикрепление к земле. Ему представили список "лиц, на которых можно более или менее рассчитывать", с оговоркой, что "один Бог знает тайны людских душ". Все это не вдохновляло; возле Витебска Наполеон воскликнул: "Вижу, что тут уже нет поляков, этот край не польский". Разведка донесла ему, что "в Могилевской губернии и в Белой Руси крестьяне привязаны к французам, а господа и евреи к русским". Тем не менее, он решил трактовать Белоруссию формально как часть Польши, то есть союзную страну.

А.Д. Пасторе, назначенный интендантом (гражданским губернатором) Белоруссии, писал: "В целях императора было выгодно как можно шире раздвигать пределы Польши; поэтому он сделал вид, будто, по его мнению, эта местность еще лежит в ее границах, и слово "завоевание" было заменено словом "освобождение"". Наполеон заявил Пасторе: "Обращайтесь с Белоруссией как с союзницей, а не как с завоеванной страной". Полковник Р. Фезанзак отмечал, что в Витебске, столице "Белой Руси", "жители встретили нас скорее как завоевателей, чем как освободителей. Но интересы политики императора заставляли насколько возможно отодвинуть границы Польши, и Витебская провинция была объявлена составной частью этого королевства. Для нее были назначены губернатор и интендант, которые получили приказ обращаться с ней как с союзной".

5 августа генерал Э. Богарне узнал о восстании крестьян в окрестностях Велижа и Поречья. Возможно, по совету служивших в его корпусе поляков - генерала Я. Дембинского и военного комиссара Ф. Барса - он написал императору: "Люди благоразумные думают, что это возмущение крестьян может в теперешних обстоятельствах потрясти Россию". Богарне обратил внимание на жестокость крестьянской неволи и на то, что до недавних пор крестьян продавали на рынках. Император ответил незамедлительно. Он просил уточнить, "произошло ли волнение (l'exaltation) крестьян по ту сторону Велижа в старой Польше, или в старой России. Проверьте этот факт. Если это восстание (revolte) имело место в старой России, его можно считать чрезвычайно благоприятным для нас, и мы сумеем извлечь из него пользу... Сообщите мне об этом и дайте знать, какого рода декрет и прокламацию можно было бы выпутить для возбуждения восстания крестьян в России и привлечения их на свою сторону". Кукель верно заметил, что в этом письме ясно обозначилась точка зрения Наполеона: на территории бывшей Речи Посполитой он хотел удержать социальный порядок, и преобразование общественных начал должно было осуществиться здесь на основе права. Но в собственно России он готов был разжечь крестьянский бунт. Как выразился А.К. Дживелегов, "Наполеон отложил осуществление своей социальной диверсии до вступления в пределы исконной России".

8 августа Богарне ответил императору основательным меморандумом, в котором рассказал "о степени важности, которую может иметь для французской армии восстание крестьян". По его словам, волнения крестьян охватили белорусские и русские земли бывшей Речи Посполитой. Это было вызвано тяжелым угнетением, обостренным переходом этих земель под власть России. Положение крестьян ухудшилось; свободных некогда мещан переименовали в крестьян. Крестьяне хотели бы знать, что несет им новая власть. Они требуют хотя бы тех прав, которые дала польским крестьянам конституция герцогства Варшавского. Они уверяют, что в таком случае "вспыхнет всеобщее восстание даже в России". Жители белорусских городов хотели бы восстановить утерянные при русском правлении привилегии. "Восстановление этих привилегий произведет у буржуазии еще одну революцию в пользу французской армии, и это побудит их жертвовать всем ради достижения успеха". Очевидно, что в состоянии экзальтации местного населения "надежда возвратить эти привилегии, основанная на нескольких обещаниях, данных со стороны Вашего Величества, вызовет выгодные последствия, как в областях, которые войска уже заняли, так и в тех, к которым они близки".

Генерал Ф.П. де Сегюр утверждал, что в Витебске Наполеон "поручил двоим из близких себе людей выведать настроение в народе. Надо было привлечь их свободой и более или менее общим восстанием втянуть их в наше дело. Но действовать приходилось только среди отдельных, почти диких крестьян... Эта попытка послужила только к разоблачению его проекта". Капитан М.Э. де Бодю вспоминал, что "несчастным крепостным, существам жалким и совершенно забитым", Наполеон "попытался предоставить свободу в прокламации, отпечатанной в Витебске, один экземпляр которой был у нас на руках. Эта прокламация была распространена в нескольких местах, но без успеха; она лишь вызвала со стороны некоторых из этих варваров небольшое число зверских выступлений, способных вызвать стыд у человека, который предпринял эту попытку революционной пропаганды; это была плохая акция безо всякой пользы для того, кто оказался в этом виноват".

Антикрепостническая пропаганда, действительно, имела место в Белоруссии. Так, в Полоцком уезде среди "возмутителей" крестьян был шляхтич Игнатовский, служивший во французской армии и объявивший вольность крестьянам нескольких помещиков. Согласно русским документам, в Городецком и Невельском поветах Витебской же губернии крестьяне вышли из повиновения "по внушениям неприятельскими войсками необузданной вольности и независимости". В южных поветах Могилевской губернии "неприятель везде, где ни бывает, объявляет крестьянам вольность и свободу от помещиков"; "неприятель в здешних местах объявил всей черни вольность и независимость от помещиков".

Фезанзак вспоминал, что во время пребывания в Витебске "новый вид беспорядка обращает на себя внимание Наполеона. Окрестные крестьяне, внимая разговорам о свободе и независимости, возомнили, что им позволено взбунтоваться против своих господ, и предавались необузданной вольности. Знать Витебска направилась жаловаться императору, который предписал суровые меры, чтобы возвратить их к исполнению своего долга. Было важно остановить это движение, которое могло перерасти в гражданскую войну. Были высланы мобильные колонны, внушены несколько примеров, и порядок вскоре был восстановлен". К этому времени следует отнести и следующие слова Шамбрэ о крестьянах: "Эти несчастные, которые никогда не видели ничего, кроме повелений своего господина, и знали только рабское повиновение, не различали свободу и распущенность. Во многих местах они ограбили своих помещиков; в других отказались им повиноваться и довели их до невозможности удовлетворять реквизиции французов. Наполеон... в приказе потребовал оказывать помещикам помощь, и прекратил говорить о свободе для крестьян. Надежды, которые он сначала дал этим последним, вызвали недовольство знати, которая тут же увидела себя подверженной всем опасностям народного движения".

Итак, решив трактовать Белоруссию как часть "восстанавливаемой" Польши, император не мог здесь, как и в Литве, немедленно разрешить крестьянский вопрос. Поэтому генерал-губернатор Белоруссии генерал А.Ф. Шарпантье высылал воинские команды на подавление бунтов. Сменивший его на этом посту генерал Ф. Пуже вспоминал, что в октябре "крестьяне восстали против своего помещика, который настойчиво просил помощи для возвращения их к обязанностям, потому что, говорил он, если этот пример распространится, в стране тотчас наступит голод. Я считал необходимым потушить огонь, который мог распространиться, во-первых, потому, что я не имел задания поднимать в стране восстание, во-вторых, потому, что восстания могли нам повредить".

По замечанию Кукеля, в Белоруссии при полной политической пассивности высшего слоя, мало склонного и к выступлению на стороне Наполеона, и к защите Российской империи, на первый план выдвинулся крестьянский вопрос, ибо многочисленные бунты, которые ни русские, ни французские власти не сумели усмирить до конца войны, указывают на наличие у крестьян социальной активности.

Итак, поставленный нами вопрос об отношении Наполеона к крепостному праву "редуцируется" до исконно русских губерний. Но в коренной России императора французов ожидала совсем иная встреча. Еще до вступления туда ему доносили, что дух крестьян за г. Красным является полностью пророссийским. Патрули и фуражиры сообщали, что в Смоленской губернии "люди совершенно иные", что все являются врагами, все готовы либо бежать, либо сражаться. Крестьяне вооружились пиками, собрались в отряды, во главе которых стоят дворяне. Доходили также известия о создании ополчения в центральной России. На основании этого Кукель заключил, что возможности поднять крестьянский бунт в коренной России вообще не существовало: "Оружие социальной революции не действовало за старой польской границей. Достать Россию за ней можно было только оружием".

Но факты говорят о другом. Антикрепостническая пропаганда со стороны отдельных военнослужащих Великой армии имела место и в коренной России. В Рославльском и Ельнинском уездах Смоленской губернии "проходившие неприятели и оставшиеся мародеры... посеяли, особенно в крестьянах, понятие независимости". В Дорогобужском уезде генерал Э. Груши уговаривал крестьян не бежать от французов, "которые не делают вам никакого притеснения и даже с вами не имеют войны, напротив того, Наполеон хочет даровать вам свободу". В Юхновском уезде "крестьяне некоторых селений от вольнодумствия начинают убивать до смерти господ своих и подводят французов в те места, где оные от страха укрываются". Позже калужский губернатор П.Н. Каверин напишет императору: "Внушение неприятеля в занятых им местах... повсеместно между поселянами разсеиваемое, уверенность в непринадлежности более России и в неприкосновенности к ним власти помещиков могло поколебать их умы; от чего некоторые в Смоленской губернии способствовали неприятелю в отыскании фуража и сокрытых имуществ, а другие, сообщась с ним, попускались даже на грабительство господских домов".

Некоторые крестьяне Московской губернии заявляли, "что они вольные, а другие, что они подданные Наполеона", третьи, что они больше не принадлежат помещику, "потому что Бонапарт в Москве, а стало быть, он их государь". В Волоколамском уезде крестьяне, "обольщенные вредными внушениями неприятеля, вышли из повиновения своим помещикам, приказчикам и старостам... Бунтуя, крестьяне говорили, что отныне они принадлежат французам, поэтому повиноваться будут им, а не русским властям"18. Следовательно, антикрепостническая пропаганда велась неприятелем и в старорусских губерниях, и вопрос был лишь в ее масштабах.

Марксистские историки подсчитали, что в 1812 г. количество крестьянских выступлений увеличилось в 3 раза по сравнению с предшествующими годами. Б.Ф. Ливчак справедливо отметил, что это "приращение" произошло именно за счет затронутых войной губерний, откуда эвакуировались местные власти и помещики и где крестьяне контактировали с солдатами Великой армии, которая "несла с собой антикрепостнический дух"19. По нашим подсчетам, две трети, а то и более от общего числа крестьянских выступлений пришлось именно на "прифронтовые" губернии. Причем, здесь крестьянское движение приняло самые ожесточенные формы: грабежи и поджоги поместий и магазинов, убийства помещиков и управляющих, вооруженное сопротивление властям, выдача помещиков противнику, сотрудничество с неприятельскими фуражирами и мародерами. В прочих же губерниях происходили "среднестатистические" волнения, отказы от работ, неприятие новых помещиков, подача прошений, сопротивление набору рекрутов, распространение слухов об отмене "рабства".

Одним словом, наличие в стране неприятельской армии и антикрепостническая пропаганда со стороны ее солдат послужили одним из важнейших факторов обострения классовой борьбы. Но, как верно заметил Ливчак, "французские подстрекательства к самочинному освобождению всегда носили локальный, так сказать, кустарный характер, не получили значения всеобщего призыва, не поднимались до уровня политики. Не армия, не корпусные генералы определяли крестьянскую политику французов в России", а Наполеон, политика которого на сей раз была консервативной.

Вопрос о крепостном праве продолжал волновать Наполеона и в Москве. По словам Сегюра, здесь император "получил несколько прошений от разных отцов семейств. В них были жалобы на то, что помещики обращаются с ними, как со скотом, который, сколько угодно, продают и меняют. В них просили, чтобы Наполеон отменил крепостное право. Они предлагали себя в вожди отдельных восстаний, обещая обратить их во всеобщее". А. де Коленкур также упоминал, что в начале октября "император приказал составить прокламацию об освобождении крепостных ... Несколько субъектов из низшего класса населения и несколько подстрекателей (немецкие ремесленники, которые служили им переводчиками и подстрекали их) немного покричали и по наущению некоторых лиц подали ходатайство об освобождении крестьян. Те же лица, которые подучили их, убедили императора в необходимости этой меры, заявляя ему, что идеи эмансипации гнездятся уже в мозгу у всех крестьян, и император, вместо того, чтобы быть окруженным врагами, будет иметь миллионы пособников".

Почти наверняка оба генерал-адьютанта имели в виду послание, полученное Наполеоном от обывателй Рузы. Приводим его, сохраняя орфографию и пунктуацию подлинника: "Государь, Бог хотьев чтоб руской народ не болше крипасной был, употреблял для его силы ваши. Етот народ беден и ево обижает благородство [во французском варианте: opprime par la noblesse - угнетен дворянством]. Он видеть как птицы и все другие как на волью бывают, когда в сем государстве мужики, впервое богатство наций, крыпасний и у ных нету никаво защищатель. Нащи бары продают нас с родителей, или одново употребляют нас на перемен продают нас как животних или отдают нас чтоб заплатить долги их. Они принуждают нас служить их со всяким маниеров, а правил никакия, нежели капризы их. Выбор нами жены и наша жительство нам не позволено, и награждение что мы хорошо служили их, нас палками дерут, и ежели жизнь не отымают, от тово что она им нужна. Посему... мы желаем под новом государство идти, которой пуская нашу веру, может нас зашишать. И так остает нам благодарить богу что он нам средства дал к вашем величество объявить можем, как зашишатель народов чтоб его прасить нас от рабства на волью пускать, уверяя ево от нашей верности. Да и как могли бы не уверен быть от верности нашей, когда мы нашими тиранны верны были. Руса, 30 сентября". Далее следуют 17 подписей, скорее всего реальных лиц, поскольку почерки разные. На французском "переводе" этого послания, переданном Наполеону, им сделана пометка: "Лелорнь сохранит мне эту петицию. Москва 6 октября 1812".

Здесь имеется в виду Э.Л. Лелорнь д'Идевиль, секретарь-переводчик службы личного кабинета императора, занимавшийся, помимо прочего, обработкой русских документов. Таким образом, Наполеон действительно был ознакомлен с этим документом. Другое дело, что истинное происхождение его более чем сомнительно. Заметим, что документ датирован по новому стилю, что вряд ли могли сделать сами просители. При сравнении русского варианта с французским, написанным вполне грамотно, становится ясно, что сначала был составлен именно последний, а затем полуграмотным мещанином или дворовым человеком был сделан неуклюжий перевод на русский язык (может быть, это и были "немецкие ремесленники, которые служили им переводчиками и подстрекали их"). На это указывают и построение фраз и некоторые выражения, не свойственные русскому языку и простолюдинам: откуда, например, забитый мужик мог знать, что "крестьяне являются первым богатством страны".

А.Г. Тартаковский писал, что "Наполеон не раз задумывался над возможностью издания прокламации, которой декларировалась бы отмена крепостного права в России... Однако все приведенные здесь показания свидетельствуют лишь о его намерениях и пожеланиях", а не о каком-то реально предпринятом акте. Собирался ли Наполеон на самом деле освободить русских крестьян от крепостной зависимости, - задается вопросом историк, и отмечает, что "в 1812 г. социальные мотивы в политике французского императора были строго подчинены его политико-стратегическим расчетам. Данное обстоятельство вполне объясняет, кстати, позицию, занятую Наполеоном в крестьянском вопросе в западных губерниях России". Поскольку для русского дворянства Наполеон был "исчадием революции" и смертельным врагом, то император не исключал возможность в коренной России опереться на антикрепостнические волнения23. Почему же он все-таки этого не сделал? Ответов современниками и историками было предложено несколько.

С.Б. Окунь полагал, что наиболее убедительные соображения в этой связи высказал А.Б. ван Дедем ван де Гельдер. "Я полагаю, - писал этот генерал, - что император мог бы возбудить восстание в русских губерниях, если бы он хотел дать волю народу, так как народ этого ожидал, но Наполеон был уже в то время не генерал Бонапарт... Для него было слишком важно упрочить монархизм во Франции, и ему трудно было проповедовать революцию в России". То же самое утверждал и Сегюр: "Это средство претило Наполеону, природа которого склоняла его больше к интересам королей, чем на сторону народов. Он пользовался им довольно небрежно". Это и "побудило его не стараться более подстрекать народ к бунту, с которым он не в силах был бы справиться". По словам Коленкура, эта мера шла в противоречие с принципами Наполеона как монарха.

Исходя из этого, Тартаковский считал, что едва ли не важнейшяя причина такого образа действий императора "заключалась в том, что ко времени похода в Россию обнаружилось явное "поправение" контрреволюционной диктатуры Наполеона - ее перерождение из республиканской в откровенно монархическую... В этих условиях антифеодальные тенденции его политики еще более отходили на задний план, и поддержка самостоятельных социальных движений полностью исключалась". Однако это слишком общее замечание, поскольку "поправение" наполеоновского режима произошло задолго до похода в Россию. Окунь верно заметил, что, хотя утверждение Дедема "в основе своей безусловно справедливо, оно все же требует дополнительных соображений", так как в 1807 г. личное освобождение крестьян в Польше провозгласил уже монарх, а не революционный генерал.

Некоторые советские авторы считали, что "опыт испанских событий должен был убедить Наполеона в опасности народного движения, когда антифеодальные задачи переплетались с национально-освободительными". Подчеркнем, что на самом-то деле это казуистическое "переплетение задач" оборачивалось их прямым антагонизмом, ибо, выступая против собственного дворянства, возглавлявшего "национально-освободительную борьбу", крестьяне объективно становились пособниками "интервентов". Впрочем, у марксистов была своя, "диалектическая" логика.

Тартаковский утверждал, что "конец колебаниям Наполеона в этом вопросе положило развернувшееся с не меньшим ожесточением, чем в Испании, крестьянское партизанское движение в самой России, как раз ко времени пребывания французов в Москве достигшее наивысшего подъема". Действительно, Наполеон говорил Коленкуру, что "предрассудки и фанатизм, распаленный в народе против нас, по крайней мере, в течение некоторого времени будут служить для нас большим препятствием, а следовательно, он будет нести на себе бремя всех отрицательных сторон этой меры, не извлекая из нее никаких выгод".

Тем не менее, мы не думаем, что подогреваемая религиозной пропагандой народная война была непреодолимым препятствием для революционной пропаганды - факты "коллаборационизма" встречались и в Смоленской и в Московской губерниях, где как раз и действовала во всю мощь религиозная пропаганда. Шеф эскадрона А.Д. Хлаповский, в сентябре находившийся возле Подольска, писал: "Мы многократно вступали в близкие отношения с жителями, мы убедились, что было бы легко натравить против своего правительства этот народ, который прекрасно ощущал рабство, в котором находился; император, однако, не хотел употребить это средство".

Попутно необходимо пояснить, что "народное партизанское движение" - это ни что иное, как выдумка марксистской литературы, поскольку настоящие партизанские действия вели только армейские "партии" и "летучие корпуса". Крестьяне же входили в систему "кордонов", организованную дворянской администрацией, задачей которой была только оборона своих и соседних деревень от небольших отрядов фуражиров и мародеров.

"Экстремальным" вариантом данного объяснения является версия Б.С. Абалихина. Он писал, что император французов собирался отменить крепостное право в России, "но действительность опрокинула все расчеты Наполеона и его приближенных. Народные массы России встали на борьбу с интервентами, с первых же дней войны развернули непримиримую партизанскую войну". "Народные массы, - утверждал он, - сыграли решающую роль в срыве коварного плана Наполеона - создать Вандею в тылу русской армии. Несмотря на все старания, французской агентуре и сепаратистски настроенному польско-литовскому дворянству не удалось поднять массовые восстания... Наполеон был вынужден признать провал своих расчетов на организацию мятежей в тылу русских армий". В доказательство этого тезиса Абалихин привел слова, сказанные императором 22 ноября: "Я недоволен конфедерацией, которая ничего не сделала... Если бы конфедерация была бы способна к чему-нибудь, вся страна (Россия - Б.А.) давно была бы охвачена восстанием".

Подведем итоги. Наполеон, его генералы, офицеры и даже солдаты прекрасно знали "ахиллесову пяту" колосса российской империи. Поначалу им казалось, что это важная "козырная карта" в борьбе с Александром. В Витебской губернии был даже "запущен пробный шар", то есть, издана некая прокламация. Но уже этот эксперимент, а затем и последовавшие бунты в самой России наглядно показали "беспредел" и неуправляемость мужицкого бунта. К тому же, возможности антикрепостнической агитации стали сужаться по мере развертывания русским командованием религиозной пропаганды. Как "новоиспеченный" монарх с "весьма сомнительным прошлым", Наполеон понимал, что ему не к лицу разыгрывать роль революционера. Но самая главная причина того, что он отказался официально провозгласить отмену крепостного права в коренной России заключалась в том, что ему нужен был "мир во что бы то ни стало", который он мог заключить только с российским императором, но никак не с взбунтовавшимися крестьянами.

2.2 Религиозная политика Наполеона

Понтификат Пия VII обозначил поворотную точку в напряженных и страстных отношениях между папством и Революцией. На сцену выходит Наполеон.

Будучи епископом Имолы, Кьярамонти отказывался становиться в какую-либо оппозицию против соседних республик, созданных Бонапартом в завоеванной Италии. В своей рождественской проповеди 1797 г. он даже высказывался в пользу демократии, которую считал соответствующей Евангелию. "Такой вид правления требует",- провозглашал он, - "всех возвышенных добродетелей, которые могут быть заимствованы только в школе Иисуса Христа. Будь христианином, и ты будешь прекрасным демократом". Пий VII соглашается признать Консулат на тот период, пока уважаются права церкви. Дабы продемонстрировать свою открытость, он назначает кардинала Консальви государственным секретарем. Чего можно ожидать от Бонапарта, который, сразу после coup d'йtat, бросил клич к национальному единению.

5 июня 1800 г., за день перед битвой в Маренго, Первый консул собирает духовенство Милана, чтобы высказать свои взгляды на католическую, апостольскую и римскую церковь. "Без религии человек может лишь брести в темноте; и католическая религия - единственная, которая дает человеку истинное и непогрешимое объяснение его сущности и предназначения. Общество без религии подобно кораблю без компаса… Я надеюсь иметь счастье преодоления любых препятствий, могущих помешать полному единению между Францией и главой Церкви."

Это обращение, широко опубликованное и разосланное, пользуется громадным успехом. Бонапарт подтверждает слова поступками. После победы над австрийцами он посещает, 18 июня, торжественный "Te Deum" в миланском соборе и "не имеет никакого значения, что скажут наши парижские атеисты", замечает Первый консул в сообщении, посланном в тот же день двум другим Консулам. Путь к переговорам таким образом открыт.

Рим вначале подозрительно отнесся к таким открытым действиям. Французские эмигранты, проживающие в Риме и особенно аббат Мори, агент Луи XVIII, сделают все возможное, чтобы помешать заключению какого-либо соглашения, могущего укрепить консулярное правительство в ущерб роялизму и Претенденту. Французские неоякобинцы теряют энтузиазм и издают отвратительные пасквили на папу и духовенство. Но Пий VII и Бонапарт решили любыми путями преодолеть оппозицию.