Государственный деятель России Аракчеев

Размещено на http://www.allbest.ru

МИНИСТЕРСТВО ОБРАЗОВАНИЯ И НАУКИ РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ

ФЕДЕРАЛЬНОЕ ГОСУДАРСТВЕННОЕ БЮДЖЕТНОЕ

ОБРАЗОВАТЕЛЬНОЕ УЧРЕЖДЕНИЕ

ВЫСШЕГО ПРОФЕССИОНАЛЬНОГО ОБРАЗОВАНИЯ

«ВОРОНЕЖСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ ПЕДАГОГИЧЕСКИЙ УНИВЕРСИТЕТ»

Контрольная работа

Аракчеев

Выполнила

Студентка 2 курса 2 группы заочного отделения

гуманитарного факультета

Рудева Светлана Сергеевна

Проверил

кандидат исторических наук,

доцент кафедры истории России

Разуваев Ю.Д.

Воронеж 2014



Содержание

Введение

Детство

Юношество

Взрослые годы

Заключение



Введение

Он слыл среди своих современников человеком злым и жестоким --

как бы нарочно созданным для того, чтобы омрачать их существование. Не только в характере его, воззрениях и поступках, но и в самом его внешнем облике усматривали прямо-таки врожденную предрасположенность к злодейству.

Многие современники Аракчеева считали, что он не заслуживает обыкновенного человеческого имени, и звали его между собой именами необыкновенными -- в буквальном смысле сказочными: «людоед», «змей Горыныч», «змей, который живет на Литейной» или просто «змей». Князь П. М. Волконский писал, например, графу А. А. Закревскому: «Змей, говорят, сидит в своей конуре». И адресату все было понятно: Аракчеев пребывает в собственном имении. «Еще в ребячестве слышал я, как с омерзением и ужасом говорили о людоеде Аракчееве, -- вспоминал Ф. Ф. Вигель. -- С конца 1796 года по 1801-й был у нас свой терроризм, и Аракчеев почитался нашим русским Маратом. В кроткое царствование Александра такие люди казались невозможны; этот умел сделаться необходим и всемогущ. Сначала был он употреблен им как исправительная мера для артиллерии, потом как наказание всей армии и под конец как мщенье всему русскому народу».

В графе Аракчееве желание оставить после себя память в потомстве имело свойство настоящей страсти. «Надо строить и строить, -- советовал граф одному из своих друзей, -- ибо строения после нашей смерти, некоторое хотя время, напоминают о нас; а без того со смертью нашею и самое имя наше пропадает». Но он боялся напрасно: уж что-что, а имя его прочно и надолго вошло в память русского общества.

В 1882 году историк Н. Г. Богословский писал в своей книге «Аракчеевщина»: «Ему не суждено было принадлежать к числу тех людей, деяния и предначертания которых переживают целые поколения. От него осталось одно прозвище «аракчеевщина», синоним словам «татарщина», «архаровщина» и другим подобным, которые так неприятно поражают наше ухо». Имя Аракчеева оказалось удобным знаком для обозначения и обличения возникающих в обществе в результате насилия со стороны властей бесчеловечных отношений и порядков. И в данном своем качестве оно пережило имена многих прославленных его современников.

«История этого временщика любопытна и поучительна», -- писал об Аракчееве Н. И. Греч. Современник графа, лично и притом довольно коротко с ним знакомый, имел в виду, безусловно, ту жизнь Аракчеева, что прошла у него если не на виду, то на слуху, -- жизнь, длившуюся шестьдесят четыре с половиной года -- ни много ни мало, а примерно столько, сколько и отпущено жить человеку. Вряд ли мог Николай Иванович, как, впрочем, и другие его современники, представить себе, что не менее «любопытной и поучительной» будет и посмертная жизнь Аракчеева -- жизнь не его самого, а его имени. А уж сам-то граф, живя и умирая, и не догадывался, какая страшная участь ждет его после смерти, не ведал, что умрет еще раз, и смертью более ужасной, нежели первая -- телесная. Умрет смертью духовной в памяти русской и похоронен будет под именем своим, которое станет нарицательным для обозначения всего самого злого и бездушного среди людей…



Детство

Аракчеевы относились к числу мелкопоместных, небогатых дворян.

Местом рождения Алексея Андреевича Аракчеева в исторической литературе называется или сельцо Гарусово, или село Курганы. На Гарусово уверенно указывает историк С. Н. Шубинский в своем очерке «Молодость графа Аракчеева» , на Курганы -- бежецкие краеведы Н. Н. и И. Н. Постниковы . Кто же из них прав и где же на самом деле родился граф Аракчеев?

Как ни странно, точного ответа на этот вопрос дать невозможно, потому что никаких документов о рождении Алексея не сохранилось. Его мать Елисавета Андреевна 23 сентября 1769 года -- в день, когда он родился, -- вполне могла находиться и в Гарусово, и в Курганах. А поскольку семья Аракчеевых проживала попеременно в обоих этих селениях, а зимою нередко обитала в своем бежецком доме, то и детство Алексея проходило и в Гарусово, и в Курганах, и в Бежецке.

О детстве и отрочестве графа Аракчеева сохранилось крайне мало сведений.

Алексей Андреевич не оставил после себя мемуаров, хотя и любил вспоминать о прошлом и даже вел кое-какие записи о наиболее примечательных в своей жизни событиях. Писателю Ф. В. Булгарину в конце августа 1824 года во время посещения графа Аракчеева в его имении в Грузино довелось услышать довольно подробный рассказ графа о том, как он учился грамоте и поступал потом в кадеты.

Из всех этих рассказов и воспоминаний вырисовывается следующая картина.

Отец Алексея -- отставной поручик Андрей Андреевич -- был человеком весьма ленивым. Вместо того чтобы заниматься своим, пусть небольшим, но все же обеспечивавшим определенный достаток хозяйством, Аракчеев часто и подолгу сидел у окна, наблюдая за всем, что происходило во дворе его дома. При этом помещик он был добрый: крестьянам своим не докучал излишними капризами, а по мере возможностей старался даже облегчить их участь.

Если быт семьи Аракчеевых в целом не отличался от быта других небогатых русских дворянских семей, то царившая в ней духовная атмосфера была особой. И эта ее особость создавалась главным образом женой Андрея Андреевича Елисаветой Андреевной. Будучи женщиной на редкость деятельной, она одна несла на себе нелегкий груз забот о хозяйстве. Кроме того, ей приходилось быть в своем доме и кухаркой, и прачкой, а нередко заменять у мужа прислугу.

Алексей рано стал привлекаться матерью к работе по хозяйству, приучаться к чистоте и порядку. Сама набожная до крайности, Елисавета Андреевна и сыновей своих стремилась воспитать в строгом религиозном духе. Мальчик был не по годам серьезным и не проявлял свойственной детям склонности к шалостям и озорству.

Когда Алексей подрос, Андрей Андреевич задумался о его будущем. Алексея ему захотелось определить на гражданскую службу.

Дабы научить Алексея чтению, письму и элементарным правилам арифметики, Андрей Андреевич нанял за натуральную плату рожью и овсом местного священнослужителя.

Алексей, отданный своим отцом в обучение азам грамоты и арифметике, стал учиться с охотой. Особенно понравилась ему арифметика. Занятия ею стали любимым его развлечением.

К своим одиннадцати годам Алексей имел вполне сложившийся характер и недетскую самостоятельность в суждениях и поступках.

В 1780 году встреча с кадетами потрясла Алексея Аракчеева. По возвращении домой Алексей никак не мог успокоиться. Днями напролет грезил он о кадетах, а ночами они ему снились. Далее было решено, что отец поедет вместе с сыном в Петербург и постарается как-нибудь определить его в кадеты. Денег Аракчеевы не имели. Но после продажи на базаре двух коров да излишков зерна им удалось собрать необходимую для поездки в Петербург денежную сумму. Приехали в Петербург Аракчеевы 18 января 1783 года. 19 июля того же года Алексея зачислили в кадеты.

Юношество

Пребывание Алексея Аракчеева в кадетском корпусе стало школой прежде всего для его характера, причем школой жестокой, немилосердной. Ему очень пригодились здесь воспитание, полученное в родительском доме, привитые матерью трудолюбие и приверженность к порядку, но не в меньшей степени -- и дарованные ему природой умственные способности, впервые явно проявившиеся именно во время его учебы.

Добрые отношения с товарищами у Алексея Аракчеева так и не сложились до самого окончания учебы в кадетском корпусе.

Особенно легко давались Алексею математика и артиллерийское дело. Но и в других предметах были у него очевидные успехи. За сравнительно короткое время подросток, всю свою предыдущую жизнь проживший в деревне, научился свободно говорить и читать на французском языке. Правда, произношение все же выдавало его деревенское прошлое. Позднее он научится сносно владеть и немецким языком.

Успехи кадета Аракчеева в усвоении преподававшихся в корпусе наук были столь впечатляющи, что он досрочно -- уже через семь месяцев после начала учебы -- был переведен в более высокий класс. 9 февраля 1784 года его произвели в капралы. 21 апреля того же года он получил звание фурьера, а через пять месяцев, 27 сентября, стал сержантом. В августе 1786 года за успехи в учебе Алексей Аракчеев был награжден серебряной, позолоченной медалью, которая носилась в петлице на позолоченной цепочке.

Не имея возможности задобрить офицеров-воспитателей подарками, Алексей сумел завоевать их благорасположение усердием в учебе, безропотным послушанием и редкой исполнительностью. Дело дошло до того, что кадету Аракчееву стали поручать следить за порядком в корпусе, контролировать то, как другие кадеты вытверживают уроки, и даже проводить дополнительные занятия с нерадивыми учениками.

Летом 1787 года завершался четвертый и последний год пребывания Алексея Аракчеева в Артиллерийском и Инженерном корпусе. Он должен был решить для себя вопрос о том, по какой военной стезе идти ему далее -- по артиллерийской или инженерной.

27 сентября 1787 года Алексей Аракчеев получил чин поручика от армии. Однако несмотря на то, что его учеба в Артиллерийском и Инженерном шляхетском кадетском корпусе закончилась, он не покинул это учебное заведение. Вместе с двумя другими кадетами, лучше всех усвоившими учебный курс (Федором Карамзиным и Василием Хотяевым), Алексей был оставлен при корпусе. Директор Мелиссино поручил ему преподавать математику и артиллерию, а в дополнение, зная его приверженность к порядку, возложил на него обязанности заведующего корпусной библиотекой. Надо заметить, что библиотека корпуса по подбору специальной литературы являлась одной из лучших в России. И Алексей сумел сполна воспользоваться ее богатствами для углубления своих познаний в области артиллерии.

Когда в 1788 году началась война России со Швецией и поручику Аракчееву дали задание срочно подготовить артиллерийскую команду, он смог самолично создать специальное учебное пособие для ускоренной подготовки артиллеристов под названием «Краткие артиллерийские записки в вопросах и ответах». Уровень данного пособия был столь высоким, что его авторство приписали впоследствии генералу П. И. Мелиссино. Не верилось, видно, что такое мог написать молодой офицер, едва вышедший из кадетов.

Обучая команду артиллерийскому делу, Алексей не жалел ни времени, ни сил и, естественно, добивался успеха. 11 января 1789 года ему был присвоен чин подпоручика артиллерии, который в армии соответствовал чину поручика. Тогда же Мелиссино назначил его командиром гренадерской роты, образованной из лучших фронтовиков. Но самой главной наградой честолюбивому офицеру стала протекция, оказанная ему директором училища.

24 июля 1790 года директор Артиллерийского и Инженерного шляхетского кадетского корпуса издал распоряжение о назначении поручика Аракчеева своим старшим адъютантом.

Летом 1791 года произошло еще одно событие, навсегда запечатлевшееся в памяти Алексея Аракчеева. Его квартиру в Петербурге навестили отец с матерью, приехавшие, кажется, повидаться не только со старшим сыном, но и с двумя другими -- Андреем и Петром, которые пошли по стопам Алексея и учились в то время в Артиллерийском и Инженерном шляхетском кадетском корпусе.

Взрослые годы

В четвертый день сентября 1792 года Аракчеев приехал в Гатчину.

23 июля 1793 года -- Аракчеев стал майором артиллерии и подполковником армии.

Алексей Андреевич был очень памятлив на причиненное ему зло, но не менее помнил и добро, когда-либо ему сделанное.

Пребывая на службе в Гатчине, Аракчеев не только командовал артиллерией, но и организовывал занятия для младших офицеров, подпрапорщиков и юнкеров. 3 июля 1794 года Павел писал ему из Павловска: «Препоручая вам, г. подполковник Аракчеев, учредить в Гатчине, по примеру прежнему, класс для преподавания военной науки, предоставляю вам избрать способного для сего офицера». Алексей немедля выполнил данное приказание цесаревича, за что так же без промедления был удостоен его высочайшей похвалы. «Распоряжением, г. подполковник Аракчеев, военного класса для офицеров я доволен», -- сообщал Павел 6 июля 1794 года.

Функции, которые цесаревич возлагал на Аракчеева при организации учебных классов для офицеров, были Алексею вполне знакомы: он хорошо освоил их еще будучи кадетом. «По учреждении вами, г. подполковник Аракчеев, вследствии приказания моего, для офицеров военного класса, -- писал Павел своему любимцу 4 июля 1794 года, -- предписываю вам иметь прилежное смотрение, как за успехом их в учении, так и за поведением во время онаго; а притом наблюдать, чтобы они были всегда опрятно и, как должно, по форме одеты, не дозволяя им ходить в классы в сертуках; если же кто против сего сделается ослушным, то дозволяю вам такового тотчас арестовать, дав о том знать за известие коменданту, а меня тотчас рапортовать, так как и доносить мне почасту обо всем оном».

Помимо вышеуказанных функций Павел поручал Аракчееву производить отбор на службу в Гатчину нижних чинов.

Вообще к 1795 году сугубо административная деятельность стала основной у Аракчеева.

Из всех тягот человеческой жизни сильнее всего донимала Алексея в Гатчине бедность. При всей бедности своей Алексей ни разу не обратился к Павлу с просьбой о повышении жалованья или выделении ему какой-нибудь разовой суммы.

В декабре 1794 года Павел предоставил подполковнику Аракчееву отпуск. С просьбой о нем обратился сам Алексей. Два с половиной месяца пробыл он в доме своих родителей. Андрею Андреевичу шел уже седьмой десяток лет -- жизнь его подходила к концу, и каждое свое свидание с Алексеем он воспринимал как последнее. Оттого и хотел, чтобы сын побыл дома подольше. Но Алексей -- военная душа -- рвался на службу. Прощаясь с отъезжавшим в Гатчину сыном, Андрей Андреевич в сердцах произнес: «Алексей как волк: как ни корми, а все в лес смотрит!»

29 июля 1796 года Андрей Андреевич отошел в мир иной, не дожив трех с половиной месяцев до такого взлета в карьере своего старшего сына, который он, бедный дворянин и отставной поручик, вряд ли мог вообразить себе в самых смелых фантазиях.

Обращение Аракчеева с подчиненными было и в самом деле жестоким. Но, во-первых, этот угрюмый и злой, ненавидимый своим окружением человек не менее жестоко относился и к самому себе, не жалея ни физических, ни душевных сил ради того только, чтобы выполнить приказ начальства и заслужить его благоволение. Во-вторых, в жестокости своей Аракчеев все же не преступал определенной грани. Не учил он солдат «по 12 часов кряду», не срывал у них усов и не бил их «нещадно», как это приписывали ему некоторые современники в своих мемуарах (Н. И. Греч, к примеру), а вслед за ними и ряд позднейших историков. Более того, Аракчеев часто наказывал младших командиров за слишком жестокое обращение с солдатами, бывало, и в рядовые разжаловывал за это.

Как бы то ни было, в 1796 году «гатчинский капрал» имел все основания надеяться на то, что станет скоро российским генералом. Надо было лишь дождаться своего часа. И этот звездный для его карьеры час наступил.

27-летний полковник Аракчеев назначался комендантом Санкт-Петербурга и одновременно определялся «в Преображенский полк штабом».

Как петербургский городской комендант, Алексей Андреевич получал квартиру в Зимнем дворце.

5 апреля 1797 года -- в день своей коронации -- Павел возвел генерал-майора Аракчеева «в баронское российской империи достоинство» и наградил орденом Святого Александра Невского. Утверждая герб Аракчеева, Павел собственноручно добавил к нему надпись: «Без лести предан». Спустя две недели -- 19 апреля -- высочайший приказ: «Генерал-майор Аракчеев определяется быть генерал-квартирмейстером по всей армии, с оставлением при всех его прежних должностях».

28 февраля 1797 года Аракчеев был освобожден от должности коменданта Санкт-Петербурга. Порядок в столице был наведен -- император Павел решил, что ретивый к службе генерал должен сосредоточиться на армейских делах.

В апреле 1797 года Его Величество назначил Аракчеева на должность генерал-квартирмейстера. Вместе с небольшой группой штабных офицеров, называвшихся «Свитой по квартирмейстерской части», Алексей Андреевич призван был выполнять функции распущенного Павлом Генерального штаба.

10 августа 1797 года командир батальона преображенцев генерал-майор Аракчеев был назначен командовать лейб-гвардии Преображенским полком.

В середине января 1798 года во время одного из смотров Аракчеев обошелся с преображенцами особенно грубо и бесцеремонно. Офицеры не выдержали и пожаловались бывшему своему однополчанину генералу Ф. В. Ростопчину, который пользовался доверием у Павла и недолюбливал грубого и чересчур упоенного властью Аракчеева. В отношении Павла к Аракчееву появилась холодность.

Отставку Алексей Андреевич получил 18 марта 1798 года, то есть во время своего пребывания в отпуске по болезни. И самое главное -- император Павел отставил его от службы… с повышением в чине, произведя в генерал-лейтенанты. 22 декабря 1798 года Павел вновь назначил Аракчеева генерал-квартирмейстером. Высочайшим приказом от 4 января 1799 года генерал-лейтенант Аракчеев определялся одновременно инспектором всей артиллерии и командиром гвардейского артиллерийского батальона. 5 января 1799 года император приказал Аракчееву присутствовать в Военной коллегии, а «в артиллерийской экспедиции быть главным присутствующим». Через десять дней, 15 января, Аракчеев получил командорский крест ордена Святого Иоанна Иерусалимского -- весьма почетную награду, дававшую прибавку к жалованью в 1000 рублей в год.

17 июля 1807 года император объявил графу Аракчееву новое свое благоволение «за деятельность его и неусыпное на пользу службы попечение».

12 декабря того же года Александр I повелел: «Генералу-инспектору всей артиллерии графу Аракчееву быть при Его Императорском Величестве по артиллерийской части». До этого последняя находилась в ведении императорского генерал-адъютанта -- помощника императора Александра «по воинской части во всеобщности ее» X. А. Ливена.

14 декабря 1807 года -- именной Его Императорского Величества указ: «Объявляемые генералом от артиллерии графом Аракчеевым высочайшие повеления считать именными нашими указами».

Спустя неделю -- 21 декабря -- еще один указ Его Величества: «Господину генералу от артиллерии графу Аракчееву. Есть ли исправление дел, особо вам препорученных от Нас, позволит, то присутствовать вам в Государственной Военной коллегии и Артиллерийской ее экспедиции».

Осенью 1805 года Алексею Андреевичу исполнилось 36 лет, а он все еще не был женат. Женская красота действовала на Алексея Андреевича завораживающе. Он специально покупал себе красивых крепостных крестьянок, чтобы они прислуживали ему в его усадьбе и удовлетворяли его чувственные потребности. Одна из таких крестьянок настолько покорила графа, что стала его фактической женой. Звали эту женщину Настасья Федоровна Минкина.

4 февраля 1806 года в Сергиевском артиллерийском соборе в Петербурге состоялось венчание Алексея Андреевича с Натальей Федоровной. На этой торжественной церемонии присутствовал сам государь император Александр I. Семейная жизнь графа Аракчеева длилась недолго. В следующем, 1807 году Алексей Андреевич расстался со своей молодой женой, чтобы никогда более с нею не встречаться. Как бы то ни было, после развода с молодой женой Аракчеев замкнулся от общества еще более. И служба стала значить для него отныне больше, чем когда-либо ранее.

14 января 1808 года чиновник Министерства иностранных дел П. Г. Дивов записал в своем дневнике: «Я узнал сегодня о назначении графа Аракчеева военным министром и очень этому был рад, считая его способным занимать этот пост». 3 марта 1808 года -- еще одна запись на ту же тему: «Во вторник по обыкновению обедал у меня генерал Пфуль. Перекинувшись со мною несколькими незначительными фразами, он сказал, что предложено преобразовать армию по плану, представленному им императору. Я сказал ему, что мне это известно, и я слышал, что граф Аракчеев серьезно занят этим и что сам император составляет план реорганизации армии, который Аракчеев выдает за свой труд. К тому же, сказал я, можно быть уверенным, что дело удастся, коль скоро те лица, от коих оно зависит, убеждены, что полезное нововведение есть их собственное изобретение».

Министром военных сухопутных сил Алексей Андреевич пробыл недолго -- еле-еле дотянул до двух лет, но сделал на этом посту немало полезного. Впервые получил он столь широкое поприще для административной деятельности, впервые проявил себя во всем разнообразии качеств государственного деятеля.

7 февраля 1808 года новый военный министр объявил всем начальникам, что «если при рассмотрении рапортов окажутся какие неверности или оные не будут доставляемы в надлежащее время, то на счет шефов полков и командиров бригад за оными отправляемы будут нарочные курьеры, а потому и издерживаемые в оба пути прогонные деньги вы-чтутся из их жалованья».

20 июня того же года граф-министр создал «Комитет для изыскания способов к кратчайшему делопроизводству в военной коллегии и ее экспедициях» с целью «направить все к порядочному течению и содержать общую связь».

24 июня 1808 года им введен новый порядок сдачи полков.

26 июня -- издано новое положение о медицинской экспедиции; последняя коренным образом преобразована. Вслед за тем преобразованию подверглись счетная экспедиция и инженерный департамент.

Расходование средств Аракчеев взял под свой особый контроль. Он учредил должность дежурного генерала при военном министре и возложил на него осуществление постоянного надзора за интендантской частью.

8 1808 году русская армия насчитывала 705381 человек и 292252 лошади; в 1809 году в ней было 743713 человек и 262092 лошади. Снабжение такой массы людей и лошадей всем необходимым являлось, естественно, нелегкой задачей, и существовала большая опасность, что при этом будет притесняться население тех территорий, на которых располагались войска. Дабы предупредить какие-либо обиды и притеснения местных жителей, Аракчеев предписал войскам при передвижении их внутри империи получать от губернаторов «Акты о благополучном следовании», которые объявлялись в газетах для всеобщего сведения. Одновременно военный министр составил новые, более строгие правила приема и браковки провианта и фуража для армии.

Для подготовки России к новой войне с Францией особое значение имели такие меры в министерстве Аракчеева, как увеличение численности армии на 30 тысяч человек, создание учебных частей, организация запасных рекрутских депо, на базе которых в Отечественную войну 1812 года готовились резервные армии.

14 декабря 1808 года на базе действовавшего в прежние годы временного комитета для рассмотрения и обсуждения нововведений в артиллерии был создан по предложению Аракчеева Ученый комитет по артиллерийской части. Данный комитет был предназначен всемерно содействовать развитию артиллерийской науки, а также усовершенствованию материальной части и боеприпасов.

Марченко был прав: Аракчеев действовал в качестве военного министра так, будто занимал самую важную должность в государстве. Состоявший при графе И. С. Жиркевич вспоминал: «Весь 1808-й год прошел для меня в усиленных занятиях; Аракчеев, бывши военным министром, хотел сему званию придать особенное уважение. Всех вообще, даже лиц, близких по родству к государю, принимал как начальник, с прочими генералами обращался как с далекими подчиненными; ездил по городу и во дворец всегда с особым конвоем. Один раз, сделавшись нездоров, целую неделю никуда не выезжал из дома, и государь был столь внимателен к заслугам сего государственного человека, что каждый день приезжал к нему рассуждать о делах… Когда Аракчеев переехал на дачу, на Выборгскую сторону, то государь, щадя его здоровье, и туда продолжал ездить ежедневно».

Аракчееву казалось, что главное в службе это строгая дисциплина и субординация, и он стремился поддерживать их, невзирая ни на что. Но натурой своей Алексей Андреевич умел быть и великодушным. Нижеследующий случай многое объясняет в его характере.

Деятельность Аракчеева на посту военного министра пришлась на исключительно сложное для России время. Брожение внутри русского общества; мир с Францией, в любой момент могущий обернуться войной; участие России в организованной Наполеоном континентальной блокаде Англии -- все это создавало обстановку, в которой очень многое в судьбе России зависело от армии, а значит и от военного министра, от того, как будет он действовать на своем посту.

Год 1809-й складывался для графа Аракчеева как никогда удачно. Доверие императора Александра к своему военному министру после успеха русских войск в Финляндии возросло до небывалой степени.

В первый день января 1810 года в 9 часов утра в Зимнем дворце началась торжественная церемония открытия Государственного Совета. Император Александр произнес речь. Государственный секретарь M. M. Сперанский зачитал Манифест об образовании Государственного Совета.

18 января состоялось официальное назначение графа Аракчеева председателем Военного департамента Государственного Совета. На освободившуюся должность министра военных сухопутных сил был определен генерал от инфантерии М. Б. Барклай-де-Толли.

В 1810 году ко всему тому, что связывало Аракчеева с Александром прежде, добавилось новое и большое -- то, с чем пребудут они до гроба (до Александрова, во всяком случае), что станет общим их делом на всю жизнь. Это новое большое общее дело -- военные поселения.

Для организации первого военного поселения император Александр выбрал территорию Белоруссии, а точнее Климовический уезд Могилевской губернии. 28 июня 1810 года Его Величество писал Алексею Андреевичу в Грузино: «Домашнее несчастие, со мною случившееся, помешало мне с тобою увидеться в последнее твое пребывание в Петербурге. Потеря горячо любимого ребенка лишила меня дня на три всякой возможности заниматься делом. Возвратясь из Царского Села, не нашел уже тебя в городе, ждал твоего приезда. Но, наконец, сестра моя причиною, что ты еще остался в Грузино. Чтобы не терять более времени, я приказал Лаврову ехать к тебе в Грузино для личного с тобою переговора, я ему весь план изъяснил. Военный министр извещен, что сию часть я исключительно поручаю твоему попечению и начальству. Теперь остается начать. Чертежи твои весьма мне понравились, и мне кажется, лучше придумать мудрено. Лаврову покажи, пожалуй, все твое сельское устройство и, как скоро будешь свободен, приезжай в Петербург. За сим с помощию Божиею уже приступим к делу. При сем прилагаю все бумаги по сему предмету. Навек пребуду искренно привязанным». государственный деятель аракчеев

Два года, предшествовавшие вторжению наполеоновской армии в Россию, -- 1810-й и 1811-й -- составили в жизни графа Аракчеева особый период. Никогда не был он так покоен и доволен собой, как в эту пору.

Год 1812-й начался для Аракчеева как обычно. В первые два месяца ничто не предвещало перемен в его судьбе. Однако в марте случилось событие, ставшее предвестьем их: 17-го числа из Петербурга в Нижний Новгород был выслан государственный секретарь Сперанский. Повсюду тотчас распространился слух об измене, но внимательные наблюдатели ему не верили и считали высылку Сперанского уступкой императора Александра общественному мнению. Более всех радовалась данному событию столичная аристократия, и это ясно говорило о том, кому в действительности сделал уступку государь, удалив от себя человека, с которым три последних года работал над реформами управления империей. В преддверии военного столкновения с Наполеоном Александр решил пойти на сближение с российской аристократией. «Дерзкий попович» Сперанский стоял заслонкой на этом пути и потому должен был быть задвинут в какой-нибудь дальний угол империи.

Падение Сперанского не могло не насторожить Аракчеева. Граф знал, что его персона досаждает аристократам не меньше поповича-реформатора. О том, насколько велико было в данной ситуации беспокойство Алексея Андреевича за свою дальнейшую судьбу, лучше всего свидетельствуют следующие строки из его письма к брату от 3 апреля 1812 года: «Теперь приступаю вам к описанию, что я думаю известно вам уже выезд из С. Петербурха госп. Сперанскаго и госп. Магнитскаго; на их счет много здесь говорят нехорошаго, следовательно естли ето так, то оне и заслужили свою нынешнюю участь, но вместо оных теперь парьтия знатных наших господ зделалась уже чрезмерно сильна, состоящая из графов Салтыковых, Гурьевых, Толстых и Голицыных, -- следовательно я не был с первыми в связях, был оставлен без дела, а сими новыми патриотами равномерно нелюбим, так же буду без дела и без доверенности. Сие все меня бы не безпокоило, ибо я уже ничего не хочу, кроме уединения и спокойствия, и предоставляю всем вышеписанным верьтеть и делать все то, что к их пользам, но безпокоит меня то, что, при всем оном положении, велят еще мне ехать и быть в армии без пользы, а как кажется только пугалом мирьским; и я верен, что приятели мои употребят меня в первом возможном случае там, где иметь я буду верной способ потерять жизнь, к чему я и должен быть готов; вот вам мое положение в ясности». Последняя строка этого письма отражала настроение его автора: «невеселой твой брат и верный друг Граф Аракчеев».

Начиная с 17 июня определенной стала и участь графа Аракчеева. Вот как сам он писал о произошедшем с ним в этот день событии: «Июня 17-го дня, 1812 года в городе Свенцянах призвал меня Государь к себе и просил, чтобы я опять вступил в управление военных дел, и с онаго числа вся Французская война шла через мои руки, все тайные донесения и собственноручные повеления Государя Императора». Аракчеев был назначен управляющим канцелярией императора Александра. (7 декабря 1812 года этому учреждению будет присвоено официальное наименование «Собственная Его Императорского Величества канцелярия». Граф Аракчеев будет управлять ей до 19 декабря 1825 года.)

Действительно, начиная с 17 июня 1812 года Аракчеев практически неотлучно находился при Александре. Через него шли все официальные бумаги к государю и от государя. Курьеры, прибывавшие во дворец, сперва попадали к графу и лишь после доклада ему могли удостоиться чести быть представленными самому императору.

Император Александр, чувствовавший себя очень неуверенно в первые месяцы войны, постоянно советовался с Аракчеевым, сверяя его мнение со своим. «У меня рескрипт к Кутузову написан в сходствие нашего разговора, -- обращался Его Величество в своей записке к графу 17 сентября 1812 года. -- Но по внимательному рассмотрению на карте я нахожу, что сие дело, дабы могло быть полезно, и требует точнейшего соображения, особливо по неравным дистанциям, в коих окружные губернии лежат от Москвы. Для сего необходимо сей проект обделать внимательнее, чего успеть нельзя сегодня. А потому я полагаю курьера отправить, а с сим планом пошлем другого». 26 октября Александр писал Аракчееву: «Мне пришло на ум, лучше не посылать сего письма, чтобы не произвести напрасного раздора». Через три дня: «Я имел терпение прочесть все сии бумаги на имена разных министров; я сам их разошлю, а то на тебя еще в состоянии будут сердиться». Написав письмо-поручение к статс-секретарю К. В. Нессельроде, император счел необходимым, прежде чем отправить его, показать Аракчееву. 2 ноября государь просил Алексея Андреевича своей запиской: «Вороти мне письмо к Нессельроде. Хорошо бы мне с тобой повидаться перед твоим отъездом завтра. Я в семь часов и даже в седьмом часу уже одет».

Казалось бы, весной 1814 года Алексей Андреевич имел все основания быть довольным собой. Он правая рука Александра в административных делах, главный его секретарь: император и шагу без него сделать не может.

31 марта 1814 года русская армия вместе с войсками союзных государств вступила в Париж. Император Александр был счастлив. По случаю окончания военного похода генерал от артиллерии граф Аракчеев был вместе с генералом от инфантерии графом Барклаем-де-Толли произведен в фельдмаршалы.

Поручения Александра Аракчееву были по-своему примечательны: 18 августа 1814 года император сделал его своим докладчиком по делам созданного для оказания помощи раненым особого комитета и одновременно дал ему задание составить «Положение поселяемому батальону Елецкого пехотного полка». Два этих дела -- содействие раненым и создание военных поселений, то есть дело доброе, отмеченное знаком милосердия, и дело, связанное с насилием над людьми, -- соединялись в одних руках. И в этом соединении несоединимого символично отпечатывался характер всей государственной деятельности Аракчеева.

Оба столь разных поручения граф исполнил одинаково старательно. 22 августа 1814 года газета «Русский инвалид» сообщила: «Все генералы, штаб- и обер-офицеры, как вышедшие в отставку, так и те, кои за ранами впредь оставят службу, и не имеющие другого состояния, кроме определенного при отставке пенсиона, вызываются прибегать отныне к царю, к отцу своему во всех нуждах! Для рассмотрения же просьб их и скорейшего вспомоществования нуждающимся Государь Император назначил особый комитет, который будет оные доводить до сведения всемилосердного отца и Монарха, чрез преданного Ему и Отечеству с совершенно русским усердием генерала графа А. А. Аракчеева». Деятельность комитета помощи раненым с назначением в докладчики государю по его делам графа Аракчеева резко активизировалась. Капитал комитета в течение последующих 10 лет увеличился с 35 тысяч рублей до 6,8 млн. рублей. Раненым было выдано в виде пенсий и пособий более трех миллионов рублей, и, кроме того, полтора миллиона комитет выделил на воспитание детей инвалидов.

«Положение поселяемому батальону Елецкого пехотного полка» было составлено Аракчеевым к 1 января 1815 года . В тридцати девяти статьях его подробно расписывались порядки, которых должны были придерживаться военные поселяне -- солдаты и офицеры, их быт, ежедневные занятия и т. п.

24 декабря 1815 года император Александр назначил графа Аракчеева своим докладчиком по делам Комитета министров.

В 1818 году Александр поручил составить проекты освобождения крестьян графу Аракчееву и адмиралу Н. С. Мордвинову, немного позднее такое же поручение было дано министру финансов графу Гурьеву.

«Подле графа Аракчеева не мог существовать с честью и с пользою никакой министр. С ним ладил только иезуит Сперанский», -- обронил в своих «Записках» Н. И. Греч. Николай Иванович выводил свое заключение единственно на основании слухов. Если б мог он заглянуть в переписку двух этих людей, то узнал бы, что между ними в последние годы правления Александра I существовали самые что ни на есть дружеские взаимоотношения.

В 1819 году Алексею Андреевичу исполнилось 50 лет. Он и прежде не отличался отменным здоровьем и часто работал при физических недомоганиях. Служебное рвение его всегда превосходило возможности отпущенного ему природой здоровья. Но с этого времени здоровье его стало ухудшаться слишком заметно. Сказывались и возраст, и чрезмерное напряжение в работе. Письма Аракчеева заполнили жалобы на болезни. «Здоровье мое собственно для меня очень плохо», -- писал он императору Александру 11 февраля 1821 года. «Боль моя в груди возобновилась во всей ее силе с наступлением сырой погоды и не дает мне ночью пользоваться нужным для подкрепления сил сном», -- жаловался граф государю 30 ноября 1822 года. Грудные припадки сделались для него постоянным явлением. К ним добавились и другие хронические болезни. А с ними появилось жгучее беспокойство за дальнейшую свою судьбу.

Едва успела закончиться война в Европе, как император Александр снова заговорил об организации в России военных поселений.

5 августа 1816 года император Александр подписал «Именный, данный Новгородскому Гражданскому Губернатору» указ «О выведении на постой одного баталиона Гренадерского Графа Аракчеева полка, Новгородского уезда в экономическую Высоцкую вотчину и об отделении сей вотчины из владения земской полиции».

Таким образом, располагая один батальон гренадерского графа Аракчеева полка в Высоцкой волости из-за такой незначительной причины, как недостаток казарм в Петербурге, император Александр вносил значительные перемены в статус как самой этой волости, так и ее населения. В этом-то и заключалась странность его указа, данного на имя новгородского гражданского губернатора. В его тексте не говорилось о том, что размещением батальона гренадерского графа Аракчеева полка в Волоцкой волости начиналось создание военного поселения. Догадаться об этом можно было лишь из текста другого небольшого указа, изданного императором также 5 августа 1816 года, но на имя военного министра. Его Величество предписывал в нем следующее: «Находящимся при нижних чинах одного баталиона Гренадерского Графа Аракчеева полка, располагаемого в Высоцкой волости, женам и детям производить в месяц по два четверика муки, по требованию баталионного командира, на том основании, как производится женам и детям поселенного баталиона Елецкого пехотного полка, начав с 1 сентября сего года».

В начале июня 1817 года в военных поселениях намечалось важное событие. 27 мая Аракчеев сообщал Александру: «Я приказал шить мундиры для детей на три роста, и когда они окончены будут, то раздам во все деревни и прикажу всем детям быть одетыми в один день с приказанием, дабы они никогда другого платья не носили, окроме мундиров, употребляя оные и во всех работах. Сей опыт еще покажет расположение жителей, после чего я и буду иметь счастие донесть вашему величеству».

Принципы, которым Аракчеев следовал при управлении военными поселениями, применялись им и в управлении собственным имением. И здесь он решительно брал на себя роль благодетеля. В 1817 году в одном из писем к императору Александру Аракчеев подчеркивал: «В моем понятии помещик, или владелец, обязан по праву человечества наблюдать два главных правила: 1) Не мыслить о своем обогащении, а более всего заботиться о благосостоянии крестьян, вверенных Богом и правительством его попечению; 2) Доходы, с них получаемые и составляемые всегда ценою их пота и крови, обращать главнейше на улучшение их же положения». В одном же из писем к государю, датируемом 1824 годом, граф возвышенно заявлял, что Грузинская вотчина доставляет ему «несказанное удовольствие заниматься благосостоянием крестьян», вверенных его попечению.

К 1820 году принадлежавшие Аракчееву крестьянские селения были в основном отстроены и приобрели довольно благообразный внешний вид. Но особое впечатление производило село Грузино.

Весной 1820 года мать графа Аракчеева ездила помолиться в Ростов. Это была последняя поездка непоседливой Елисаветы Андреевны. Приехав в Курганы, она слегла, совсем ослабевшая от старости и болезней. А потом умерла.

Алексей Андреевич не забывал никого из своих друзей и родственников. И после смерти матери он продолжал бывать в Курганах и в Бежецке.

1825 год граф Аракчеев встретил, пребывая на вершине своего могущества. Общество смотрело на него как на фактического правителя России. В ходу была такая, например, шутка: «Недаром же в русском гербе двуглавый орел, и на каждой голове корона, ведь и у нас два царя: Александр I да Аракчеев I».

Графа, однако, боялись больше государя. У многих при одном упоминании имени Аракчеева начинало трепетать сердце. Генерал-майор С. И. Маевский посетил аракчеевский дом в начале 1824 года. «Я как теперь помню тот день, когда я явился к графу, -- писал он в своих мемуарах спустя два десятилетия. -- Невольный трепет пробежал по моим жилам. Меня ввели в переднюю, где я дожидался с полчаса; потом перевели в парадную залу, где я опять дожидался с час. Во все это время лихорадочная дрожь не оставляла меня. Надобно заметить, что храм, или дом, Аракчеева весьма много похож на египетские подземные таинства. В преддверии встречает вас курьер и ведет чрез большие сени в адъютантскую; отсюда, направо, собственная канцелярия государя императора, налево -- департамент Аракчеева, а прямо -- приемная. Везде мистика, везде глубокая тишина; даже на физиогномиях ничего более, кроме страха, не отсвечивается. Всякий бежит от вопроса и ответа. Всякий движется по мановению колокольчика и почти никто не открывает рта. Это тайное жилище султана, окруженного немыми прислужниками».

Для важных сановников приемная Аракчеева была сущим пыточным застенком. Пытки были, правда, только моральными, но оттого нисколько не менее мучительными.

В 1825 году графу Аракчееву исполнялось 56 лет. Тридцать три года из них служил он российскому престолу. К нему привыкли и, судя по тому, как пресмыкались перед ним, считали, что ему еще долго пребывать у власти. Но сам Алексей Андреевич думал совсем иначе. Старость начинала брать свое -- в его письмах зазвучали нотки опасения за дальнейшую свою судьбу. «Подвигаясь к шестидесятым годам своей жизни, человек должен всегда ожидать разных в своем физическом положении перемен, -- писал он государю 9 июня 1824 года. -- Окроме моих обыкновенных грудных припадков, открылась у меня слепота в глазах: каждое утро я не могу около получаса видеть и читать, но после оное проходит. Я не ропщу на оное, ибо глаза мои довольно работали, а и об Вас, батюшка, я уверен, что Вы старого слугу своего и слепого будете любить». «Я одного боюсь, -- делился граф своими опасениями в письме к Александру от 8 апреля 1825 года, -- что естьли мои припадки доведут меня до такого положения, что я не в состоянии буду исполнять моих обязанностей, кои я всегда с удовольствием и полным рачением по душевной моей привязанности к Вашему Величеству исполняю».

В дополнение ко всем болезням Аракчеева стала посещать в это время бессонница, и все чаще и чаще.

27 ноября в Петербург пришло известие из Таганрога о смерти государя императора. Все были поражены: Александру не исполнилось еще и 48 лет. Как воспринял эту грустную весть Аракчеев, осталось известным лишь ему одному. Но, без сомнения, в смерти Александра для графа было печального много больше, нежели для других сановников. Для Аракчеева смерть эта была ударом судьбы: она изменяла его статус при царском дворе, лишала прежнего влияния на государственные дела.

Алексей Андреевич понимал, что с новым императором у него не будет таких доверительных взаимоотношений, какие были с прежним государем. Поэтому и решил уйти с государственной службы. П. Г. Дивов, весьма осведомленный о том, что происходило при царском дворе, занес в свой дневник 3 января 1826 года следующую запись: «Граф Аракчеев был очень обласкан императором, но, несмотря на все высказанное ему доверие и на старания его друзей, которые уговаривали графа не порывать связи с Двором, он решил окончательно не вмешиваться более в дела: любимец его генерал Клейнмихель имел уже три раза аудиенцию у императора».

После трагических событий осени и зимы 1825 года граф Аракчеев стал как будто другим человеком.

9 апреля Алексей Андреевич подал императору Николаю прошение о предоставлении отпуска для лечения за границей. При этом он просил сохранить за ним прежнее содержание.

16 июня 1826 года Аракчеев приехал в Карлсбад. Три недели пил лечебные воды, но не только не поправил своего здоровья, а даже и заболел. Несколько дней пролежал в постели, чуть ли не умирая. Лекари пускали кровь -- сначала посредством пиявок, потом делали на руках надрезы скальпелем, да такие, что кровь фонтанировала, -- и помогло. Опять начал пить воды. В начале августа переехал на курорт Бад Эмс, расположенный по берегам реки Лан и славившийся горячими сернистыми источниками.

В конце 1826 года отдохнувший Алексей Андреевич возвращался из чужих краев. Император Николай, узнав об этом заранее, поручил начальнику Главного штаба И. И. Дибичу уведомить графа сразу же по прибытии в Киев, что государь, полагая, что кратковременное пользование водами не могло совершенно его излечить, разрешает ему возвратиться за границу до полного выздоровления; если же граф намеревается окончить курс лечения в России, то Его Величество советует ему воспользоваться деревенским воздухом и, не заезжая в столицу, оставаться в своем имении. На обычном языке это означало, что Аракчеев окончательно отставляется от службы. И дабы Алексей Андреевич не сомневался в том, что дело обстоит именно так, император назначил в конце 1826 года на должность начальника Отдельного корпуса военных поселений графа П. А. Толстого.

Угрюмый более обычного, прибыл Аракчеев 4 марта 1827 года в Грузино.

Как будто предчувствовал беду. Спустя три дня -- 7 марта поутру -- в его имении случился пожар. Сгорела огромная оранжерея, в которой росли редкие для новгородской земли растения и среди них дорогие померанцевые деревья, пожалованные ему императором Александром I. И еще одна громадная утрата -- огонь спалил библиотеку графа, собиравшуюся им более тридцати лет. Вместе с книгами сгорело немало ценных рукописей, которых ни у кого более не было, кроме как у него.

До конца своих дней не переставал Аракчеев чтить память и государя Александра. Благодаря графу Грузино сделалось не только местом поклонения Александру I, но и настоящим музеем этого императора. Граф оставил нетронутыми те комнаты, в которых Александр во время пребывания в его доме отдыхал или обедал. В кабинете, где стоял диван, на котором Его Величество почивал, и стол, за которым работал, Алексей Андреевич повесил портрет его со следующей надписью: «В Бозе почивающий Государь отец и благодетель мой, Император Благословенный Александр I-й, в приезд к графу Аракчееву в село Грузино, всякий раз изволил занимать сии комнаты. Посетитель! Преклони колена с умилением и сокрушенным сердцем на месте сем и принеси теплую молитву ко Всевышнему об успокоении в Царствии Небесном души Александра Благословенного, Отца Отечества!»

В пятницу 13 апреля Алексей Андреевич почувствовал себя заболевшим и послал в Петербург за доктором Карлом Павловичем Миллером, который до 1828 года лечил его в Грузине.

16 апреля, в понедельник, в первый день Страстной недели, графу стало еще хуже. Докторов вокруг него было достаточно: в субботу приехал из Петербурга К. П. Миллер, а несколькими часами позднее прибыл присланный императором Николаем, узнавшим о болезни Аракчеева, лейб-медик Я. В. Виллье. Пришел врач из госпиталя, устроенного в Грузине для крестьян. Однако помочь больному старику доктора уже не могли, и он знал это. Поэтому просил известить о приближающейся смерти близких к нему людей.

В пятницу 20-го Аракчееву сделалось совсем плохо, началась сильная одышка. Еще ранее доктора предположили, что у него аневризм в сердце. В тот день граф исповедался и причастился.

Вечером, чувствуя приближение смерти, он попросил проводить его в свой кабинет. Бровцын и камердинер Влас взяли старика под руки и повели. Но успели вывести лишь в соседнюю комнату, как увидели идущего навстречу Виллье. Тот остановил графа, сказав, что любые движения ему крайне вредны. Тогда Аракчеев попросил усадить его в кресло в этой же комнате против стоявшего на серебряной тумбе бюста Александра I. Сначала он просто сидел и говорил с находившимся рядом Бровцыным. Затем попросил его почитать ему газету. Часа через полтора, утомленный, выразил желание возвратиться обратно в ту комнату, в которой лежал. Это была та самая комната, где останавливался император Александр, когда приезжал в Грузино. И Аракчеев лежал на том самом диване, на котором отдыхал его августейший благодетель.

На этом святом для себя месте он умер тихо поутру в субботу 21 апреля, глядя полузрячими своими глазами на портрет Александра Благословенного. Перед уходом едва слышно произнес: «Простите меня, кого я обидел».

Похоронен был Аракчеев в рубашке, которую подарил ему когда-то великий князь Александр.



Заключение

В рассказах об Аракчееве, приводимых в мемуарах людей, которые так или иначе сталкивались с ним на своем жизненном пути, также можно увидеть самые противоположные оценки его человеческих качеств. Одни мемуаристы описывают графа как необразованного солдафона, презиравшего книги и грамотеев. Другие, напротив, -- отмечают его высокую образованность, любовь к чтению книг и безмерное уважение к людям, превосходившим его своей образованностью и умом. Одни современники Аракчеева пишут о его корыстной натуре, другие подчеркивают его бескорыстие. Одни обвиняют его в самодурстве, другие характеризуют как человека с высокоразвитым чувством справедливости. Одни определяют Аракчеева как человека «необыкновенных природных способностей и дарований», другие находят его совершенно бездарным человеком.

В большинстве своем враждебное отношение к Аракчееву не имело политического основания и носило сугубо личный и притом корыстный характер. Граф объявлялся «злодеем», «ядовитым змеем», «коварным», «самолюбивым и тщеславным» человеком потому, что ущемил чьи-то эгоистические интересы.

Так, распространению в русском обществе порочивших Аракчеева слухов в огромной мере содействовали люди, служившие под его началом и выгнанные им с должностей за нерадивость в службе, взяточничество или казнокрадство. Клеветой на своего бывшего начальника они мстили ему за то, что он не позволил им служить так, как они хотели, и в то же время оправдывали самих себя. Атмосфера враждебности к Аракчееву создавалась в значительной мере именно такими людьми, действовавшими из корыстных побуждений.

Государственная деятельность графа Аракчеева охватила собой две грандиозные реформы, осуществление которых заняло целый исторический период: это, во-первых, преобразование русской артиллерии, начатое в Гатчине в 1792 году и завершенное к началу Отечественной войны 1812 года; а во-вторых, создание системы военных поселений. Обе эти реформы можно с полным основанием назвать «аракчеевскими», поскольку их результаты были обеспечены в значительной мере действиями Аракчеева. За них граф был удостоен самых высоких похвал со стороны императора Александра I и тех из современников, кто, будучи специалистом, оказался в состоянии оценить его заслуги.

Как ни парадоксально, но именно за деятельность по осуществлению указанных реформ, которая являлась в целом разумной и успешной, граф Аракчеев подвергался и самой разнузданной ругани со стороны своих современников и последующих историков.

Размещено на Allbest.ru