Скорее всего, именно тогда Меттерних понял, что его планам по сохранению престола для династии Наполеона не суждено сбыться. И глава австрийского МИД, приверженец легитимизма и реалистичный политик, в последний месяц войны с Францией сделал выбор в пользу Бурбонов. Тем более, что их активно лоббировали и британцы, так как венский двор получал при этом выборе огромную поддержку, необходимую для дальнейших сложных переговоров с Александром I.

С другой стороны и баланс геополитики на континенте нельзя было не учитывать, поэтому бурбоны как никто подходили под позиции Австрии. И даже Людовик XVIII, попавший под британское влияние, не представлял опасности для Вены, так как интересы двух стран не пересекались, чего нельзя было сказать об интересах России и Австрии.

Однако данный план имел и обратную сторону: былые времена прошли и население Франции не испытывало верности своему императору, даже напротив - негативные чувства к принцам королевского дома. Сопредельные с Францией государства (например, Германия, уже имевшая в тот момент революционно настроенные массы) тоже могли пострадать от войны народного характера, которая полномасштабно развернулась бы под белыми королевскими лилиями, являясь для всех обыкновенным иностранным вторжением. Исходя из последнего Меттерних активно выступал против возможной войны на территорию Франции, и как мог убеждал в этом Александра I. Но когда стало понятно, что Наполеон вот-вот исчезнет как политическая фигура и война затронет французские земли, австрийскому министру ничего не оставалось, как разбить французское общество изнутри для отделения Наполеона от французов. Он даже смог убедить последних, что война ведется ради амбиций их императора, относя взгляды страны куда-то в сторону.

Предпринятые шаги увенчались успехом: за исключением незначительных стихийных выступлений в прирейнских департаментах население Франции восприняло войска антинаполеоновской коалиции нейтрально, а в некоторых случаях приветствовало их как освободителей. Теперь революционной войны можно было не бояться, и Меттерних представил новую внешнеполитическую стратегию Австрии: возвращение на трон легитимного правителя Людовика XVIII.

И Великобритания и Австрия в феврале 1814 г. тоже совместно выступали за реставрацию Бурбонов. Присоединилась и Пруссия, которая боялась польских «запросов» от Российской империи, а также пангерманских амбиций Австрийской империи, в то время как Бурбоны не представляли серьезной опасности для геополитических расчетов Берлина.

Но удачно складывающаяся консолидация Австрии, Англии и Пруссии наталкивается на серьезное сопротивление со стороны императора Александра I.

В этот последний год Александр I отстоял свою страну от войск Наполеона, выиграл сражение за Германию и сейчас, находясь во французских землях, не мог не участвовать в определении нового европейского политического устройства, тем более, что вопрос о Франции был ключевым, так как от выбранного решения напрямую зависела геополитика всего континента.

Чтобы понять происходившие события с точки зрения здравого смысла, следует вспомнить о том, что политика, как и дипломатия, часто имеет пересеченные интересы не только государств, но и личностей. Уместно вспомнить фразу из письма Меттерниха главе МИД Франции А. Коленкуру: «Чем более вопросы политические запутываются, тем больше они становятся личными».

Коалиция трех стран натолкнулась на фигуру Александра I, который не скрывал своей неприязни к Бурбонам с момента их знакомства в Митаве в марте 1807 г., когда ему представили графа Лилльского, брата казненного в Революцию Людовика XVI и будущего Людовика XVIII. Тогда семь лет назад, беседа Александра I с будущим королем прошла холодно и после царь сказал своим спутникам, что этот ничтожный человек никогда не сможет царствовать. Александр I по-прежнему считал Людовика XVIII слабой и не заслуживающей внимание личностью, и все усилия ратующих за него Австрии и французских роялистов были пусты: царь не планировал делать ставку на Людовика XVIII.

Александр I прекрасно понимал, с кем он имеет дело: на протяжении всех русско-французских войн начиная с 1805 г. он постоянно отказывал графу Лилльскому в его намерении выступать волонтером в русской армии, и откровенно заявлял агенту Бурбонов барону Витролю: «Преграды, отделяющие отныне принцев Бурбонского дома от французского трона, мне кажутся непреодолимыми. Принцы вернутся озлобленными несчастиями и не властны будут усмирить вражду между теми, кто за них страдал, и пострадавшими по их вине. Против них дух армии… Такая корона слишком тяжела для них».

Об этих настроениях царя, который не верил в способность Бурбонов адекватно оценивать политическую обстановку во Франции и быть главенствующей силой нации, министр Каслри доносил неоднократно. Кроме личной антипатии Александра I были затронуты и государственные интересы: Бурбоны на французском престоле были не выгодны для России. Мнение бурбонов было бы прямой ретрансляцией политики британского кабинета, который готовился к дипломатическим боям с Россией за влияние в послевоенной Европе. Кроме того, месть сторонникам Бонапарта от озлобленных и политически недалеких Бурбонов усилило бы и без того неустойчивую внутриполитическую ситуацию в стране. А это уже не прошло бы даром для Европы. И Александр I напоминал Меттерниху: «Французская нация враждебно относится к Бурбонам. Посадить их на трон, который они не смогут удержать, означает поставить Францию и всю Европу под угрозу новых революций, последствия которых сложно предугадать».

Своими современниками император России считался романтиком и либералом, подверженным разным иллюзиям, часть из которых являлось прямым наследием взглядов его наставников и бабушки - императрицы Екатерины II. Но эти иллюзии имели под собой прочный и реалистичный фундамент, непонятный постороннему.

Вот и в случае с Францией российский император по мнению и союзников и собственных подданных принимал странные решения: позволил французам самим избрать себе правителя, что по словам его брата Константина Павловича было уже чистым «якобинством».

Но в лагере антинаполеоновской коалиции никто не верил в то, что Бурбоны получат общенациональную поддержку. Вот, например, что советовал шведский наследный принц Бернадот своему представителю при русской ставке К. Левенъельму: «Если с Вами заговорят о реставрации Бурбонов, отвечайте: «Если такова будет воля всей французской нации, Швеция будет уважать это волеизъявление. Но опыт показывает обратное». Бурбоны были крайне непопулярны у французов, а позиции Наполеона ослабли и в среде знати, и в среде простого народа. Это произошло после всех военных поражений в Германии в 1813 г. А также частые денежные поборы и призывы новых конскриптов тоже истощили Францию.

Поэтому Александр I решил позволить французам самим выбрать судьбу для своей страны. Он надеялся, что их выбор падет на наследного шведского принца и бывшего маршала Франции Бернадота.

В среде союзников последний не пользовался расположением ни у австрийцев, ни у англичан. И это при том, что он был практически первым участником VI антинаполеоновской коалиции. Так в разговоре с австрийским главнокомандующим Карлом Шварценбергом Меттерних заявлял, что австрийцы «не намерены жертвовать ни единым солдатом для того, чтобы посадить на французский трон Бернадота». Такое пренебрежение персоной объяснялось тем, что ему не верили и считали человеком себе на уме, заинтересованным в приобретении Норвегии для своего королевства.

Изначально Швеция нужна была союзникам, чтобы противостоять Наполеону на севере Германии. Вот причина, по которой англичане и австрийцы принимали Бернадота, и разрешали небольшому количеству шведских войск воевать с французами. Трудно однозначно сказать знали ли они, что Бернадот уже тогда покорил сердца новых подданных благородством и великодушием: он отпустил домой пленных шведов в бытность свою французским маршалом. Но, безусловно, он имел большие виды на Францию, хотя никогда не заявлял открыто о своих королевских амбициях, а просто делал себе имя вопреки Наполеону и бывшей королевской династии Бурбонов.

Кроме него Александр I рассматривал и вариант с восстановлением республиканской формы правления во Франции. Он считал, что следует провести «первичные съезды выборщиков, чтобы те выбрали депутатов и отправили их в Париж. Эти депутаты и выскажутся по вопросам новой формы государственного устройства и персоны государя от имени всей нации». Руководителем этого будущего народного собрания Александр I видел своего бывшего наставника Фредерика Лагарпа.

Теперь Франция, которая после всех ее революционных потрясений, якобинской диктатуры и правления Наполеона превратилась в парламентскую республику, - становилась непредсказуемой величиной на геополитической карте Европы. Но это не пугало Александра I. Любая Франция - и под властью Карла-Юхана, и республиканская - для российских внешнеполитических интересов была выгоднее восстановленных Бурбонов, регентства Марии-Луизы или сохранения трона за самим Бонапартом. Так как при республике или с Карлом-Юханом международная политика Франции не была бы подвержена влиянию Австрии и Англии.

В свою очередь в Лондоне и Вене понимали, что нельзя выпускать Париж из зоны своего влияния, а это возможно только при возвращении на престол Бурбонов. Австрийцы и англичане торопились и уже в середине февраля 1814 г. окончательно оформилась единая для всех членов антинаполеоновской коалиции пробурбоновская позиция.

Чтобы осуществить этот план, им приходилось преодолевать жесткое сопротивление российского императора, чье мнение шло вразрез с англо- австрийско-прусской позицией. Это серьезное расхождение взглядов на будущее Франции стало одним из самых тяжелых испытаний на прочность для VI антинаполеоновской коалиции. Александр I считал, что французам надо дать право самим решать свою дальнейшую судьбу, а не поддерживать открыто Людовика XVIII. И что даже если выбор парижан падет на Бурбонов, а Наполеон при не покинет престол по доброй воле, то придется с ним договариваться. Этим русский царь давал понять, что не стоит строить планы о поддержке роялистов до занятия Парижа.

Против этого выступали австрийцы и примкнувшие к ним пруссаки. Они считали, что если французы поддержат приход к власти Бурбонов, то переговоры нужно вести с ними, а не предоставлять им право для самоопределения. Более того, союзники заявляли, что нельзя упускать время и ждать вступления в Париж для решения данного вопроса, а стоит заручиться поддержкой Бурбонов прямо сейчас.

Спор о будущем Франции шел параллельно с боевыми действиями, которые были довольно успешны: уже к середине февраля войска VI коалиции продвинулись вглубь французской территории. При таком быстром захвате территорий широкомасштабной партизанской войны, о которой предупреждал М. Б. Барклая-де-Толли прославленный партизан и командир «летучего отряда» А. Н. Сеславин, уже не случилось. И, несмотря на то, что редкие нападения на отставших от армии солдат были, все же серьезной партизанской войны, которую планировал разжечь Наполеон, не произошло. Единственные сомнения, мучающие союзников, касались настроения парижан, но, как доносил генерал-майор В. С. Кайсаров начальнику Главного штаба П. М. Волконскому, «Ни жители Парижа, ни даже самая национальная гвардия не расположены защищаться противу войск союзных».

На таком «фоне» возвращение власти к легитимной династии все увереннее отстаивалось их сторонниками. Так граф д'Артуа, брат будущего Людовика XVIII, передал через своего агента, барона Витроля монархам России, Австрии, Пруссии и Англии просьбу о том, чтобы они не вели переговоры с Наполеоном, и обращались либо к представителям нации, либо к представителям самого графа. Также он просил оказать Бурбонам денежную помощь, обещая за это полную поддержку французов.

Роялистский заговор, тайно организованный обществом «Рыцарей веры», не заставил себя долго ждать и Ш. М. Талейран, самый знаменитый французский политик, почувствовав изменение в расстановке сил, начал активно налаживать контакты с будущим Людовиком XVIII.

Это позволило главному защитнику реставрации Бурбонов министру иностранных дел Австрии Меттерниху упомянуть об этом в разговоре с Александром I, состоявшемся сразу же после ответов русского двора на вопросы Меттерниха о поддержке Бурбонов. Беседа переросла в оживленный спор и австрийский министр яростно убеждал императора России в отсутствии альтернативы Бурбонам как правителям новой Франции: «В день краха Империи не будет никакого другого возможного варианта, кроме возвращения Бурбонов, которые придут, чтобы вновь владеть тем, что им принадлежит по неотъемлемому праву. Их возвращение предопределено ходом вещей и согласуется с желанием нации, которое, по-моему, будет ясным». Меттерниху ничего не оставалось, как запугивать царя всевозможными социальными потрясениями, и даже революцией в том случае, если реализуются планы по созыву Народного собрания. Он открыто заявлял, что «этот план приведет Францию и Европу к многочисленным бедам и проблемам».

Но Александра I не так легко было переубедить, он считал, что страховкой от такого рода событий послужит коалиционный корпус, который необходимо оставить во Франции после свержения Бонапарта, и чтобы союзники «не вмешивались ни в выбор формы государственного устройства, ни в выбор нового государя». На что австрийскому канцлеру пришлось проявить жесткость и заявить, что «император Франц никогда не поддержит никакого другого правительства (кроме Бурбонов)».

Это был ультиматум и учитывая, что в конце января 1814 г. Австрия была на пороге выхода из VI коалиции, императору пришлось уступить требованиям Меттерниха. Александр I был слишком умен и политически дальновиден, чтобы стоять на своем и требовать отложить споры о будущем Франции до окончательной победы над Наполеоном. И поэтому когда он снова услышал от Меттерниха, что император Франц не намерен дать самостоятельный выбор французской нации в то время, как существует законный король Людовик XVIII, Александр сказал: «Я не настаиваю на своем проекте, раз он расходится с точкой зрения моих союзников. Я говорю, лишь прислушиваясь к своей совести, все остальное покажет время; мы выясним, кто из нас двоих был прав». С этим заявлением споры союзников временно прекратились, хотя Александр I до последнего надеялся предоставить французской нации самой решать свое будущее. Таким образом события вели к ранее невозможному варианту, при котором Бурбоны с помощью союзников возвращались в свою столицу, и победа при Фер- Шампенуазе с последующем штурмом Парижа стали последними вехами к этому. И торжественный въезд в Париж Александра I увенчал главное дело его жизни - свержение Наполеона. На следующий день французский Сенат, собранный и получивший прямые инструкции от Талейрана, объявил об учреждении Временного правительства для подготовки конституции.

В постановлении Сената были гарантии от «белого террора»: всем ветеранам (и солдатам и офицерам) сохраняются регалии и пенсии, ни один француз не преследуется по политическим убеждениям, гарантируется свобода вероисповедания, совести и прессы.

Затем события развиваются: 6 апреля Наполеон отрекается от престола за себя и своих наследников, Сенат провозглашает Бурбонов. 23 апреля подписывается перемирие, и 3 мая французский король Людовик XVIII въезжает в Париж. Так Франция снова становится королевством.

Выходя за временные рамки исследования, хотелось бы заметить, что Бурбоны смогли продержаться у власти 33 года и были свергнуты волной народного фронта, как и предсказывали с свое время два непримиримых врага - Александр I и Наполеон. К этим событиям Бурбонов привели многочисленные политические неудачи с точки зрения исторической перспективы: «белый террор», революция 1830 г. и т.п.

Сложно оценить однозначно, стала ли Франция, оказавшаяся под управлением Бурбонов, политическим поражением Александра I. Безусловно император не смог отстоять право французского народа на принятие самостоятельных решений в выборе своего будущего. Но легкость, с которой он согласился на реставрацию династии Бурбонов не должна уводить нас в сторону и упрекать Александра в легкомыслии, перед ним стояли сложные задачи, и решил он их вполне успешно.

Так, например, несмотря на английско-австрийское вето на проведение референдума во Франции, Людовик XVIII подписал хартию, превращавшую его в конституционного монарха. И это позволило Александру I воплотить свои либеральные замыслы в жизнь, хотя и в другой стране, которая однако была долгое время законодательницей политических настроений в Европе, что только усиливало успех императора. Кроме этого русский царь сумел сохранить коалицию, предотвратив выход из нее Австрии, имевшей к этому серьезные дипломатические и геополитические мотивы.

Пойдя на уступки о Бурбонах, Александр I одержал победу в другом: 31 марта 1814 г. Париж был взят, хотя англичане и австрийцы не планировали покорять столицу империи. Что касается уступок будущему правителю Франции - тем самым российский император доказал свой дипломатический дар политика, умеющего просчитывать все наперед. Тогда для России ключевым был «польский вопрос», и его решению Александр I посвятил все свои силы. Таким образом, земли бывшего Варшавского герцогства, являющиеся вечным спором между Россией, Австрией и Пруссией, переходили к Российской империи, и это было главным (пусть и единственным) территориальным требованием императора.

Предвидя тяжелые переговоры с британцами (имевшими свои соображения на этот счет), а также австрийцами и пруссаками, Александр I заранее уступал им в не столь важном (хотя и значимом) вопросе о Бурбонах, чтобы иметь право потребовать от партнеров взаимных уступок. В жертву этого территориального интереса и было принесено право французской нации на самоопределение.

В подведении итогов о событиях, приведших к реставрации Бурбонов 1814 г. и роли (и взглядах на российско-французские отношения) Александра I, нужно сказать, что учитывались и геополитические цели и задачи России, и либеральные представления Александра I о природе и характере власти в государстве, и политика всего остального мира.

Нельзя сбрасывать со светом и несовместимость двух моделей политического будущего Франции: легитимно-консервативной с возвратом престола законному монарху, и республиканско-либеральной с правом нации на самоопределение.

И пусть победу одержала первая модель, но благодаря жесткой позиции императора России Александра I, Франция стала конституционной монархией, представляя нужное политическое равновесие как в самой стране, так и в Европе в целом. Так новая Франция стала важным элементом в новой международно-правовой системе, сложившейся на Венском конгрессе 1815 г.

1.3 Русское посольство в Париже и позиция Поццо ди Борго

Вместе с императором в Париж прибыл и его «советник-надзиратель» - Карл Осипович Поццо ди Борго, который 2 апреля 1814 г. был провозглашен генерал-адъютантом и получил аккредитацию при французском дворе в качестве чрезвычайного посланника и полномочного министра Александра I.

Надо сказать, что в те времена позиция Поццо ди Борго была очень непростой: при первой же возможности он присоединился к Александру I в работе на Венском конгрессе. Понять такие действия не сложно: осторожный и проницательный корсиканец хорошо изучил Наполеона и не верил в его скорую политическую смерть. Поэтому он проявлял завидное рвение, протестуя против «излишнего либерализма» царя, чем серьезно испортил свои отношения с Александром. Он раз за разом портил императору настроение постоянным напоминанием о Наполеоне и требованием «убрать деспота на достаточное расстояние» от Европы. Более того, он не побоялся выступить против проекта Александра I о военно-политической организации Царства Польского, причем в его высказываниях звучали постулаты, отличные от идей императора. Начали ходить даже слухи о возможной отставке советника, который держался при дворе с неподобающей свободой взглядов и речей.

Однако последующие события показали его правоту - Наполеон оказался на свободе. Тогда, препроводив Людовика XVIII в безопасный Гент, Поццо ди Борго добился для себя звания полномочного представителя русского императора при англо-прусском экспедиционном корпусе. После чего он направился туда, где решалась судьба всей Европы. Он бесстрашно участвовал в битве при Ватерлоо 12 июня 1815 г. и был удостоен ордена Святого Георгия 4-й степени. И спустя несколько дней, пренебрегая легким ранением, отправился в Париж, чтобы ускорить вторую Реставрацию.

Поццо ди Борго был убежден в правильности восстановления династии Бурбонов, и не считал, что этого достоин Наполеон, его сын или Бернадот. Ко всему прочему этот политический деятель принимал непосредственное участие в разработке конституционной Хартии 1814 г.

И вот теперь в период реставрации Бурбонов Поццо стал посланником в Париже и смог добиться ведущего положения среди дипломатов, благодаря чему влияние России на Французское правительство неимоверно возросло. Так Людовик XVIII не предпринимал даже никаких важных решений во внешней политике без одобрения Александра I.

Но, конечно, не все складывалось сразу гладко. Особенно трудным для Поццо стал 1816 г., когда дипломату приходилось вступить в противостояние с ретроградной клерикальной политикой графа д'Артуа. По приказанию Александра I Поццо даже пришлось ознакомить Людовика XVIII с мемуарами, в которых указывалось несоответствие действий французского правительства с планами союзников и, главное, - с советами самого императора. И хотя Людовик XVIII и уверял Поццо, что он так и остается конституционном монархом, Поццо потребовал от него роспуска «невероятной» палаты, производящей одни только смуты.

Став в 1815 г. во главе российского посольства в Париже, Поццо ди Борго оказался в уникальном положении: вместе с выполнением формальных обязанностей на него ложилась роль личного посредника между Людовиком XVIII и Александром I, которая давала ему право выступать едва ли не главным представителем союзной коалиции во Франции. Но и это еще не все: являясь «почти подданным» французского короля, дипломат часто вмешивался в вопросы внутреннего управления страной.

В первые годы работы в русском посольстве в Париже на новой должности Поццо старался снизить бремя контрибуций, наложенных союзниками на Францию, а также планировал ускорить вывод из страны оккупационных войск. Людовик XVIII не мог не отметить заслуги дипломата и даже предлагал ему перейти на французскую службу и стать министром иностранных дел. Так, например, 15 января 1816 г. Поццо был пожалован графский титул, а в декабре 1816 г. он стал пэром Франции.

Стоит отметить, что в действии периода «Ста дней» Поццо сопровождал Людовика XVIII по территории современной Бельгии и представлял Александра I при войсках герцога Веллингтона.

Он активно поддерживал обнародование «Воззвания к народу Франции», которое имело направление к либеральным свободам, но не смог побороть сопротивление англичан. Так как военное руководство последних отличалось жестким консерватизмом и решительными антифранцузскими настроениями.

Франция в первые годы Реставрации оживала на глазах, и это был пик дипломатической карьеры Поццо ди Борго. Все его основные усилия были направлены на противодействие политике Австрии и Великобритании и достижение российско-французского сближения. Однако уже тогда его постигло несколько крупных разочарований. А именно Поццо ди Борго был активным сторонником заключения брака между герцогом Беррийским, сыном графа д'Артуа и сестрой императора Александра I Анной Павловной.

Однако такое тесное сближение французской династии с русским двором было очень холодно встречено Людовиком XVIII. Дипломат долго бился за этот «проект», но все было тщетно: брак так и не состоялся.

Был и еще один неприятный инцидент: 3 января 1815 г. во время работы Венского конгресса Франция заключила секретный союз с Англией и Австрией, по которому обе страны выступали против присоединения к России герцогства Варшавского, а к Пруссии - в компенсацию за уплату польских земель - всей Саксонии. Более того, обе страны планировали в самом крайнем случае даже выставить по 150-тысячной армии для возможных военных действий. Александр I узнал об этом предательстве союзников случайно: во время «Ста дней» бежавший из Парижа Людовик XVIII оставил в письменном столе экземпляр присланного ему Талейраном документа. А уже сам Бонапарт переслал попавшую к нему улику царю. Тот немедленно вызвал к себе Меттерниха и демонстративно сжег бумагу в камине. В конечном итоге царь простил предателей, так как путем переговоров стороны добились компромиссного решения: основная часть бывшего герцогства Варшавского отошла к России.

Такая двойная неудача (несостоявшийся брачный союз и секретный сговор) больно ударила по Поццо, который оказался просто слишком доверчив. Чрезмерный оптимизм Поццо ди Борго к Бурбонам еще в Санкт- Петербурге вызывал упреки в этом его пристрастии.

И, тем не менее, несмотря на эти неудачи, Поццо был мастером в вопросах дипломатии. Эта отмечали многие его современники. Например, Ф. Гизо, высоко отзываясь об уме Поццо ди Борго: очень изобретательном, замечательном, разностороннем, протяженном, правильном. Он отмечал также, что тот всегда занимался только внешней политикой, дипломатией и никогда не управлял страной, никогда прямо, лицом к лицу не общался с идеями, интересами, страстями всего народа.

И вот теперь подлинное дипломатическое искусство Поццо ди Борго проявилось в полной мере во время вторичного занятия Парижа союзными войсками в 1815 г., когда державы-победительницы собирались забрать значительную часть французской территории и наложить на Францию контрибуцию, что надолго лишило бы ее политического влияния в Европе. Именно Поццо ди Борго выступил против такого «разрушительного проекта», указывая на его несостоятельность для монархии. Он писал Нессельроде 8 (20) сентября 1815 г.: «Европа будет вершить свою политику в отношении этой великой и несчастной страны (и дай Бог, чтобы она не оказалась гибельной). Даже если предположить, что е. в-ву императору удастся склонить Англию, Австрию и Пруссию к отказу от политики расчленения, не следует, однако, льстить себя надеждой, что упомянутые три державы, изменив путь, изменят и свои замыслы».

Тогда российский дипломат предложил вариант, который был принят к исполнению: Людовик XVIII обратился к Александру I с официальным письмом, в котором угрожал отречься от восстановления монархии, если это будет достигнуто такой ценой, как позор и унижение Франции. Подготовленное таким образом заявление Поццо ди Борго с поддержкой Александра I было доведено до сведения союзным кабинетам. И 8 (20) ноября 1815 г. союзники заключили с Францией иной союзный договор, по которому она теряла ряд крепостей на восточной границе, Савойю и Ниццу, и обязалась выплатить 700 млн. фр. контрибуции. Плюс в течение 3-5 лет она подлежала обязательной оккупации 150-тысячной армией союзников, которую должна была содержать на собственные средства.

В конце 1815 г. произошло еще одно важное событие, которое укрепило положение российского посланника еще больше. Под прямым давлением императора Александра I Людовик XVIII назначил на пост главы правительства и министра иностранных дел герцога Ришелье, который до этого более десяти лет находился на русской службе в должности губернатора Одессы. На новой должности Ришелье руководствовался исключительно здравым смыслом и не принимал крайностей ультрароялизма, а ратовал за разумный умеренный курс. И, конечно, в лице Поццо ди Борго он нашел весьма деятельного соратника. Оба они понимали, что Россию может заинтересовать только сильная Франция. Хотя и тот и другой осознавали, что этого сложно добиться при короле Людовике XVIII. Новый помощник министра иностранных дел не питал особых иллюзий:

«Если подумать, что мог бы сделать великий монарх на месте того, кого мы сейчас имеем, то нельзя не сожалеть о таком фениксе». Только не стоит думать, что российский посланник был последовательным либералом. Исключительно здравый прагматизм, возведенный в принцип, заставлял Поццо ди Борго безапелляционно отстаивать «систему умеренности», отрицая любого рода крайности.

Таким образом три года невероятных усилий - жесткого политического давления, прямых угроз, хитроумных уловок, высокопарных обещаний - не прошли даром. И влиятельный дуэт министра и посла, который, к слову сказать, возглавил немногочисленную умеренную партию при дворе, добился, чтобы Людовик XVIII распустил реакционную палату Национального собрания, изменил избирательный закон и сформировал более либеральное правительство. Это стало дипломатической победой в карьере Поццо ди Борго и ставило его на разряд выше многих, и даже один из чиновников в разговоре с Талейраном заметил: «Разве нами все еще управляет корсиканец?». Сам Поццо ди Борго отмечал в одном из своих писем: «Если машина идет не особенно хорошо, то я должен сказать, что она совсем не шла бы без меня».

Все эти годы он не уставал продвигать идею о том, что для стабильности в Европе нужна сильная Франция, и чтобы при этом все европейские монархи не усугубляли бы ее внутренние сложности. Он писал 7(19) мая 1818 г. И. Каподистрии (в 1816-1822 гг. министр иностранных дел России): «Говорят, что Франция предоставляет меньше гарантий спокойствия, чем другие нации. Я это допускаю, но я полагаю, что это является мотивом, чтобы присоединить ее к мудрым и стабильным нациям, чтобы подать ей пример, и чтобы укрепить позиции короля, которого мы хотим видеть на ее троне...».

Но сразу после ухода с территории Франции войск антинаполеоновской коалиции в 1818 г. и присоединения страны к союзу четырех великих держав, Людовик XVIII откровенно ориентировался на политический курс Англии, и с воцарением в 1824 г. на престоле Карла X перспектива желанного Поццо ди Борго российско-французского союза становилась все более и более невыполнимой.

По его мнению, основной причиной смут и переворотов во Франции стало отсутствии в этой стране талантливых политических деятелей: «Франция богата всеми дарами Провидения, но бедна людьми способными, или люди способные не призываются для управления ею». Люди у власти при Людовике XVIII и Карле X были, по его мнению, в массе своей просто честолюбцами и интриганами, не понимающими насущных потребностей страны. Так в переписке между Поццо ди Борго и Нессельродом постоянно присутствуют жалобы на ничтожество и близорукость всех политиков. Посол жаловался на недостаточное единение в действиях правительства, на антагонизм закулисных и официальных влияний, на тупость и лень министров и придворных чинов. Он без устали объяснялся в Париже о необходимости установления единения и солидарности в управлении, о приверженности духу конституции и внимательном отношении к общественному мнению.

Во время своего пребывания в должности посла в русском посольстве в Париже Поццо ди Борго являлся активным сторонником умеренной партии и правительства Ришелье, которого он мужественно поддержал и во время роспуска так называемой «Несравненной палаты». Это вызывало неприятие у наиболее реакционной части Священного союза, в частности у самого Меттерниха, который считал, что именно на Поцци лежит часть ответственности за непрестанное либеральное возмущение во Франции. Эта проблема встала еще сильнее после смерти Людовика XVIII 16 сентября 1824 г. Политика его преемника и брата Карла X была еще более реакционной, и в итоге привела к Июльской революции и свержению династии Бурбонов. Хотя именно отношения между новым королем и дипломатом не были очевидно плохими, Карл X 3 июня 1829 г. даже даровал Поццо право на собственный фамильный герб.

Забегая вперед, нужно отметить, что и после смерти своего покровителя Александра I, Поццо ди Борго был отмечен императором Николаем I и двумя указами (от 22 августа 1826 и 17 сентября 1827 гг.) удостоен наследственного графского достоинства Российской империи, а 21 апреля 1829 г. получил воинское звание генерала от инфантерии. И после революции именно Поццо ди Борго смог убедить императора Николая I забыть свою неприязнь к «королю-буржуа» и признать Луи-Филиппа в качестве нового короля Франции. В окружении императора, в свою очередь, существовало мнение, что послом во Франции должен быть человек, менее расположенный к франкофилии, чем Поццо...

ГЛАВА II. ЭВОЛЮЦИЯ РОССИЙСКО-ФРАНЦУЗСКИХ ОТНОШЕНИЙ В ГОДЫ РЕСТАВРАЦИИ

2.1 Министерство герцога Ришелье

Сразу же по прибытию во Францию в 1814 г. Ришелье был включен в список первых камергеров двора, и параллельно он восстанавливал свое состояние. Но тут вскоре вернулся с острова Эльбы Наполеон.

Это заставило герцога покинуть Париж и отправиться в Вену к Александру I с просьбой об участии в новом походе против Наполеона. Император одобрил это ходатайство.

Вскоре 15 июня 1815 г. вернувшийся на трон Людовик XVIII назначил Ришелье министром иностранных дел Франции, хотя сам Ришелье и отказывался от назначения, считая, что двадцатипятилетнее отсутствие сделало его чужим для страны. Кстати, после такого объяснения король пересмотрел свои решения и утвердил Ришелье членом Совета, в составе которого он был отправлен на венский конгресс, где часто виделся с Александром І и горячо отстаивал интересы Франции.

После подписания акта о Священном Союзе герцог вернулся во Францию и вследствие настоятельных указаний со стороны Александра I был назначен первым министром Франции на место Талейрана, объяснившего подобное назначение эпиграммой: «C'est le franзais qui connait mieux la Crimйe» (Это француз, лучше всех знающий Крым). Сам же Ришелье так написал своему другу аббату Николь: «Я уступил приказаниям короля, настояниям Императора Александра и призыву общественного голоса, который, не знаю зачем, призывает меня в министерство в самое ужасное время».

И хотя новый министр почти ничего не знал о положение Франции, но его известная честность и бескорыстие предполагали, что Ришелье будет достойно соблюдать хартию, и все его действия будут направлены на спокойствие Франции и примирение существовавших в то время во Франции партий.

Стоит отметить, что Ришелье в переписке с Александром I (с которым он не прекращал поддерживать связи), сразу же попросил для Франция включения в союз четырех держав (от 1 марта 1814 г. в Шомоне). Несмотря на долгое и упорное сопротивление Англии и Австрии, это прошение Ришелье было удовлетворено благодаря императору: по трактату 29 мая 1817 г. Франция была присоединена к союзу четырех держав и получила право участвовать во всех его будущих совещаниях.

Вопреки своему классовому происхождению и особенностям судьбы (четверть века в эмиграции, потеря состояния) герцог не примкнул к партии крайних роялистов - «Ультра», а вошел в ряды умеренных, так называемых доктринеров. Эти люди желали «национализировать монархию и роялизировать Францию», то есть примирить народ и королевскую власть, в отличие от крайних, видевших в народе лишь скотину, повинную в революции.

В свою очередь Палата Депутатов и Палата Пэров, состоявших из крайних роялистов и находившаяся под сильным давлением сторонников Наполеона, создавали для Ришелье много затруднений в управлении страной.

Не заставили себя долго ждать и разногласия между обеими Палатами и министерством Ришелье при обсуждении законов, которые он им представил: о чрезвычайных особых судах, о лишении свободы, о даровании полного и всеобщего помилования всем, прямо или косвенно принимавшим участие в восстании и узурпации Наполеона І, о брачном разводе, о приобретении духовенством имуществ по завещаниям и дарственным записям и т. д.

Эти разногласия особенно резко проявились при рассмотрении проекта нового закона об избирательных собраниях, соответствующих новым учреждениям Франции (т. е. о порядке избрания депутатов в Палату), а также при рассмотрении бюджета на 1817 г.

Это привело к роспуску Палат 5 сентября 1816 г., так как новые выборы были более приемлемы для правительства. Но накануне роспуска Ришелье успел получить согласие Палаты на заключение нового займа для уплаты остальной части контрибуции, и возбудил ходатайства об очищении Франции от иноземных войск.

Кроме него никто не смог бы сблизить завоеванную Францию с Европой и освободить ее от армии иностранных государств, занявших собой почти треть королевства, ожидая уплаты контрибуции в семьсот миллионов франков по условиям второго Парижского мира 8/20 ноября 1815 г. К слову сказать, уплата по этим обязательствам стала для Ришелье настоящим успехом и большой радостью для короля.

Уже в 1817 г. было сильно сокращено количество находившихся в стране оккупационных войск, а затем в 1818 г. на собрании в конгрессе монархов в Аахене при присутствии Ришелье и Рейнваля, где герцог смог доказать союзникам, что реорганизованная французская армия сама сможет защитить Бурбонов (с чем не стали спорить европейские монархи, которые боялись, что их солдаты наберутся во Франции революционного духа), было вынесено постановление о полном выводе союзных войск из пределов Франции. И 30 ноября все оккупанты покинули страну - на два года раньше объявленного срока.

Подобным образом Ришелье разобрался в Аахене в 1818 г. с долговым претензиям частных лиц ко Франции. Король Людовик XVIII был очень доволен и наградил Ришелье орденом Святого Духа. Стоит отметить, что незадолго до этого 1 июня 1818 г. он также получил от Александра I орден Святого Андрея Первозванного.

С этого момента герцог Ришелье считал свой долг перед Францией выполненным. Лавировать между умеренными и крайне правыми ему надоело, и в конце 1818 г. он подал в отставку. Либеральные депутаты предложили назначить герцогу так называемое «национальное вознаграждение», но он поспешил отказаться: «Я ни в коем случае не могу согласиться на то, чтобы из-за меня на плечи и без того отягченной нации взвалено было новое бремя… Уважения моей страны, благоволения короля и голоса моей совести с меня совершенно достаточно». Парламент тем не менее определил Ришелье пожизненную пенсию в 50 тысяч франков, которые он пожертвовал в пользу госпиталей провинции Бордо в память о своем деде - маршале Ришелье и бывшем губернаторе этих мест.

Преемником Ришелье на посту министра стал Деказ, а сам герцог отправился в путешествие по югу Франции, затем посетил Италию, Флоренцию, Феррару, Комское озеру, Венецию, Базель, Спа и Германию. Ему понравилась поездка по Рейну до Дюссельдорфа, и Голландия. Посетив Амстердам и Гаагу, Ришелье через Брюссель, Дюнкиркен и Лилль вернулся в Париж и, находясь не у дел, числился обер-егермейстером короля.

Но этот отпуск продолжался недолго, 13 февраля 1820 г. при выходе с бала в театре произошло убийство герцога Беррийского, и Людовик XVIII был вынужден вернуть Ришелье в министерство.

Ришелье согласился возглавить правительство при условии сохранения его прежнего состава, кроме Деказа. В конце 1820 г. состоялись выборы, принесшие новый успех крайне правым.

Ришелье написал Александру І о своем назначении и просил оказать ему поддержку, а также забыть о своем недовольстве от Франции за убийство герцога Беррийского. Александр І одобрил назначение Ришелье и похвалил его за этот шаг, а также сообщил, что он не должен покидать свой пост, так как теперь он станет орудием, с помощью которого исполнятся судьбы великого народа, а Франция будет возвращена самой себе и всему европейскому союзу. Ришелье так писал в письме к Сикару: «Предстоит бороться с вечными врагами общественного порядка, с людьми, которые, вопреки опыту веков, желают доставить торжество началам, последствия которых повлекут их самих в пропасть. Эта борьба на смерть; надо держаться до последней крайности».

Назначение Ришелье от 20 февраля 1820 г. президентом Кабинета было принято Палатой безрадостно. Новые законы о выборах, об ограничении печати и личной свободы сразу же вызвали ожесточенные прения и в Палате образовались два враждебных лагеря.

Ришелье все больше сходился с правой стороной и роялистами, которые увеличивали свои требования и домогательства, и расходился с левой стороной и доктринерами.

Отчаявшись законным путем добиться желанной цели, враги Бурбонов стали собираться в тайных обществах и плести заговоры с единственной целью - низвержение Бурбонов и провозглашение республики, или возведение на престол Франции герцога Орлеанского. Они печатали на эти темы статьи, издавали брошюры и книги, не боясь преследований от цензуры, которая была усилена до крайности. Кроме этого, события внешней политики и восстания в Испании, Португалии и Неаполе вызывали жаркие споры в Палатах, особенно о вмешательстве Франции во внутренние дела иностранных государств.

Смерть Наполеона 5 мая 1820 г. произвела двойственное впечатление во Франции, и при вопросе о возможном памятнике верх одержали ультрароялисты. А тут еще в Тюильрийском дворце у комнат короля произошел взрыв, не причинивший вреда, но повлекший обвинения либеральной партии в покушении на жизнь короля. На этом фоне ультрароялисты не прекращали своих требований о свержении Министра Внутренних Дел.

В то время палата вынесла на рассмотрение следующие законопроекты: о положении духовенства и его содержании, а также о вознаграждении служивших при Наполеоне І, о цензуре, о ввозе хлеба из Черноморских портов, а также о государственной росписи на 1820 г. и многие другие. Они вызвали бесконечные и неприятные для Министерства прения, последствием которых стало удаление из состава двух его членов (Виллеля и Корбьера). Но и это не восстановило согласие Ришелье с представителями правой партии.

В такой атмосфере герцогу ничего не оставалось, кроме как вносить «как можно меньше таких законопроектов, которые способны возбуждать страсти». В письме одному из соратников он выдвигал прагматичный план: «Каналы, аграрный кодекс, проселочные дороги, улучшение администрации, общественные предприятия - вот что нам нужно… Чего я боюсь, так это предложений в пользу эмигрантов». Но именно эмигранты жаждали возложить на французский народ содержание их армии. Брат короля, граф д'Артуа, обещавший вначале поддерживать Ришелье в центристской политике, открыто встал на сторону крайних. И 14 декабря 1821 г. министерство Ришелье было заменено кабинетом Виллеля. С этого момента Бурбоны утратили шанс на превращение Франции в либеральную монархию - попытки вернуть старый порядок во всем объеме через несколько лет привели к новой революции.

Вся политическая и государственная служба герцога Ришелье, доказывает, что это был сильный, умный и гибкий в своих решениях дипломат, отстаивающий идеи французского патриотизма.

В нестабильный для Франции период он с удивительной настойчивостью проводил экономические и социальные реформы, ведущие к решению противоречий и снижению настроений со стороны ультрароялистского большинства. Его государственная деятельность помогла вывести Францию из острого социального и экономического кризиса, который стал последствием наполеоновских войн.

Во главе министерства Ришелье не раз проявлял мужество и выдержку, несмотря на крайне неоднородный состав кабинетов и палат, и совмещал взгляды представителей либерального направления и ультрароялистов, успешно лавируя между ними. Проблемы, которые он решал на своем посту носили не столько партийно-политические направления, сколько программу по восстановлению экономики Франции и ее положения на международной арене.

Трудно переоценить заслуги герцога Ришелье в развитии российско- французских отношений. Ришелье умер в возрасте пятидесяти шести лет, 16 мая 1822 г. в Париже, не оставив наследников и прервав род знаменитой французской фамилии Ришелье.

Смерть Ришелье произвела огромное впечатление на его друзей и приверженцев. Император Александр I в письме к сестре умершего госпоже Монткальм написал: «Я был его другом и знал давно его прекрасные душевные качества». А французскому посланнику Ла Ферронэ император сказал так: «Я оплакиваю герцога Ришелье, как единственного друга, говорившего мне правду. Он был образцом чести и правдивости. Заслуги, оказанные им Мне, увековечивают в России благодарность всех честных русских людей.

Я сожалею о короле, который ни в ком другом не найдет столь бескорыстной преданности; я сожалею о Франции, где его худо оценили, несмотря на то, что он оказал и призван был еще оказать своему отечеству в будущем столь великие услуги».

2.2 Трансформация российско-французских отношений при Карле X

В 1824 г. Людовик XVIII - гарант Хартии - скончался и трон унаследовал его брат граф д`Артуа - новый король Карл Х, которому в этот момент было уже 67 лет154В отличие от брата, так и не короновавшегося, Карл X решил подчеркнуть традиционные основы монаршей власти и венчался на царство в Реймсском соборе 28 мая 1825 г. Во время церемонии коронации Карл поклялся быть верным «законам королевства и Конституционной хартии». Он не отказался (как многие опасались) от присяги на верность конституции, но, тем не менее, поставил ее на второе место.

С приходом нового короля все встало на свои места: существующая палаты и министерство полностью соответствовали наследнику и конфликтов между ними быть уже не могло. И только в среде крайних появилось сильное разногласие по поводу отношений к церкви: они распались на роялистов клерикальных и светских.

В условиях нового мира, который пережил якобинский террор и взлет Бонапарта, Карл Х начал править на манер Людовика XIV, как будто все было по-прежнему, что уже было невозможно.

В это время во французском обществе зрели оппозиционные настроения, подогревавшиеся в разных политических «салонах» и газетных статьях. Вожди либеральной оппозиции Маркиз Лафайет, Манюэль и многие другие повсеместно находили восторженных сторонников, в их честь устраивались банкеты, и в стране быстро возникло множество легальных (но чаще тайных) обществ, преследовавших свои политические цели. И в масонских ложах тоже были сплошь вожди оппозиции, в том числе герцог Луи-Филипп Орлеанский и сам маркиз де Лафайет.

Став королем Франции в 1825 г., Карл X стал активно заниматься политической деятельностью, издавать законы и проекты. Так еще до своей коронации в Реймсе 28 мая 1825 г. Карл X принял два важных законодательных документа, которые повлияли на весь дальнейший курс политики нового короля и его окружения. Таким образом с самого начала своего правления Карл X настроил своих подданных против себя и всей верхушки власти. Сразу же обозначили свои позиции и иезуиты, которые пытались восстановить майоратную систему наследования, но они потерпели неудачу.

Карл X придерживался ультрамонархических убеждений. Его старший брат Людовик XVI, закончивший свою жизнь на гильотине, называл его «большим роялистом, чем сам король». В отличие от Людовика XVIII, Карл X активно влиял на политические процессы в стране, добиваясь при этом ограничения гражданских свобод и усиления власти монарха.

И все же несмотря на такую политику в первые годы правления Карла X во французском обществе сохранялся определенный баланс сил. И только начавшийся в 1827 г. экономический кризис, принесший неурожаи 1828 и 1829 гг., привел к росту недовольства властью.

Внешняя политика Франции при Реставрации была, скорее, пассивной. Такой позиции сознательно придерживался не только Людовик XVIII, но и Карл Х. Основной вектор совпадал с политикой Священного союза, главной целью которого было не допустить роста революционных настроений в Европе, для чего применялись и разного рода военные экспедиции. Так, например, в 1823 г. был осуществлен поход герцога Ангулемского в Испанию для подавления революции. Французская армия заняла тогда Мадрид и Кадис и возвратила на престол Короля Фердинанда VII.

В царствование Карла Х Франция все более склонялась к политическому союзу с Россией. Это было продиктовано геополитическим положением в Европе в первой трети XIX века. Россия тогда была погружена в противоречия с Австрийской Империей в борьбе за влияние на Балканах и в Восточной Европе. А так же с Англией в борьбе за проливы Босфор и Дарданеллы. И шла борьба за влияние на политический курс Османской Империи.

Однако Франции при Карле X не удалось создать долгий политический союз с Россией, так как после падения царствования Карла Х и воцарения на престол Луи-Филиппа Орлеанского Франция полностью сменила весь внешнеполитический курс. И вместо России направила свои дружественные взгляды на Англию, что, прежде всего, отвечало интересам финансовых кругов Франции, которые видели в Англии рынок сбыта для своих капиталов.

Если рассматривать отношение общества во Франции и за ее пределами к Карлу X, то оно было противоречивым. С одной стороны, у нового короля была устойчивая репутация консерватора и врага гражданских свобод, который в отличие от Людовика XVIII игнорировал завоевания революции и наполеоновских времен. С другой стороны личность нового монарха вызывала симпатию: давно на французском престоле, на котором довольно долго царила политическая пассивность Бурбонов, не оказывался столь волевой и целеустремленный человек, полный желания лично участвовать в политических процессах. (К слову сказать, за ним даже первое время с интересом наблюдал А.С. Пушкин).

Итак, во внешней политике периода Реставрации во Франции можно выделить два основных направления: южный и восточный. Южное направление внешней политики было направлено на участие (и желание) Франции колонизировать территории Северной Африки (страны Магриба): Алжир и Тунис. К слову сказать, во времена Реставрации большее значение уделялось алжирскому направлению, которое было реализовано лишь частично. 25 мая 1830 г. 37-тысячный французский корпус во главе с военным министром графом де Бурмоном направился из Тулона в Алжир. Как пишет Черкасов П. П., для переправки войск потребовалось 103 боевых и 350 торговых судов во главе с адмиралом Дюперре. 5 июля 1830 г. был взят форт Императора и местные правители согласились на капитуляцию. Однако последующее восстание под руководством Абд аль-Кадира, которое затем продолжалось более 20 лет, лишило возможности французов закрепиться на данных территориях окончательно. В итоге буквально за несколько дней до Июльской революции Карл X утвердился в своем намерении о сохранении французского контингента на территории Алжира «на неопределенный срок». Так и закончилось «южное направление» внешней политики Карла X. А уже случившаяся в июле-августе 1830 г. революция не дала завершить окончательное присоединение Алжира. (Забегая вперед, стоит отметить, что преемники Карла X справятся с этой задачей в конце XIX века и Алжир станет все-таки французской территорией).

В то же самое время на престол Российского государства взошел Николай I, который в течение всего своего царствования сделался арбитром европейской дипломатии, а также грозой для правительств Средней Европы и всех прогрессивных слоев европейского общества.