Борьба старшей линии династии Габсбургов за европейскую гегемонию в 1516-1598 годах

Территориальная экспансия Османской империи на юго-востоке Европы к началу XVI в. стала важным фактором международных отношений и внутренней политики приграничных государств. Более жёсткая, чем в европейском феодализме, зависимость между военной службой и земельными владениями, постоянная необходимость захвата новых территорий для пополнения фонда ленных пожалований, а также высокая степень воинского мастерства способствовали успешному продвижению турок вглубь континента. Используя свое влияние в Европе, династия Габсбургов предпринимала попытки организовать широкую коалицию, способную дать коллективный отпор османской агрессии. Однако большинство европейских монархов придерживалось мнения, что борьба с турками - исключительное дело государств, находящихся под непосредственной угрозой их интервенции.

Вопрос о войне против неверных очень близко касался интересов Священной Римской империи - энергия мусульманских завоевателей росла с каждым годом, и немецким землям, соприкасающимся с венгерской границей, было, по-видимому, не избежать турецкого вторжения в ближайший временной период. Противодействие нашествию в соседней Венгрии уже на ранних этапах могло предупредить его развитие в собственных владениях императора. Со стороны Карла Габсбурга, было бы справедливым решением использовать этот шанс, тем более, что причина для помощи Венгерскому королевству крылась не только в едином христианском начале двух государств, но и в тесном родстве их глав1 . Но оттого, что основные события разворачивались в территориях, лично не принадлежащих Карлу, его «борьба» против османов оставалась достаточно пассивной.

Что до Венгрии, она действительно находилась в незавидном положении. В этом нас убеждает письмо ее королевы Марии, обращённое к брату Карлу:

«Недавно я просила Ваше Величество через посла подать сколько можно скорую и посильную помощь нашему королевству, составляющему оплот христианства и находящемуся теперь в крайнем стеснении. Я поручила сверх того Иерониму Бальбо передать Вам, что король и все его подданные твёрдо полагаются на Вас, как на могущественнейшего императора и на своего союзника и брата, и не сомневаются, что Вы не покинете их в нужде, как ради блага всего христианства и всех королевств, соединённых под Вашей властью, так и по личному Вашему расположению ко мне, покорной и преданной сестре Вашей, и Вы обяжете нас вечной благодарностью к Вам самим и ко всему нашему дому» . Это послание, хотя и достигшее своего назначения и прочтённое императором, осталось без внимания и не получило прямого ответа.

Результатом бездействия Карла стала потеря Габсбургами венгерских территорий, за исключением западных и северо-западных местностей Среднего Подунавья, «прикрывавших» наследственные владения династии. Кроме того, турецкому султану удалось добиться разобщения господствующего класса венгров, составлявшего наиболее опасную для Османской империи военную силу. Вскоре за этим последовало обременение данью не только отделившихся областей, но и земель, сохранивших власть Габсбургов. К тому времени управление последними вместо погибшего в битве при Мохаче в 1526 г. венгерского короля Людовика II перешло под контроль брата Карла, Фердинанда. Сам император так ни разу и не принял участия в венгеро- османских войнах, продолжавшихся на протяжении всего XVI в. Только однажды, в 1532 г., он лично прибыл к месту событий - для того, чтобы защитить габсбургское наследство, но не Венгрию1.

Чем же вызвано пренебрежение Карла к данной проблеме? Во-первых, как уже было замечено нами ранее, настоящее явление - следствие его личной незаинтересованности в судьбе иностранных государств и военных предприятиях, не сулящих для него персональной выгоды. С другой стороны, предположим, Карл опасался, что, помогая венграм, он может спровоцировать турецкого султана организовать поход в имперские земли, который в условиях франко-габсбургского соперничества в Западной Европе представлялся серьёзной угрозой восточным границам империи. Наконец, «много думая о великой общей борьбе между мусульманским и христианским миром, император забывал, что та же самая мысль во многих случаях могла бы иметь частное приложение». Так, увлекаясь мечтой о будущем конечном поражении неверных, Карл не спешил принимать меры для отражения их в конкретной местности.

Та же тенденция обнаруживается и в 1522 г., когда император мог, но не предотвратил завоевание турками о. Родоса, являвшегося преградой для крупных мусульманских корсаров на Востоке. Несмотря на то, что фактически им не предпринималось никаких сколько-нибудь значительных действий, его заявления относительно этого вопроса носили совершенно иной, колоссальный, характер: «Дабы никто не сомневался более, что мы никогда не имели другого желания, как употребить наши силы против неверных, мы решили и постановили, как первый между христианскими государями, истинный защитник и покровитель христианской веры, адвокат и старший сын римской церкви, отбрасывая от себя всякое извинение и поступая по нашему долгу, принять поспешно все зависящие от нас меры для противодействия сей великой опасности и не пощадить ничего на сохранение, защиту и освобождение Родоса от угрожающих ему неверных врагов, хотя бы для того нам нужно было не только употребить в дело все государственные силы, но и подвергнуть самую жизнь нашу опасности»1.

Наряду со взятием в 1522 г. о. Родоса французский исследователь Ф. Бродель выделяет в истории турецкого пиратства ещё одну поворотную дату

- 1571 г., сражение при Лепанто, доказавшее европейцам, что турки не столь непобедимы, как считалось ранее. Между этими датами разворачивается почти полувековой период противостояния Османов и Габсбургов, в котором особенно интересно сочетание идей политической конфронтации, религиозного антагонизма и экономической борьбы.

Война на Средиземном море принимает совершенно отличную от других регионов форму - пиратство, или каперство3, зачастую воспринимающееся как метод не основной, а лишь дающий дополнительный эффект, выступает здесь в главной роли. Таким образом, с турецкой стороны военные операции велись, фактически, не государственными, а частными силами - в этом заключается достижение Сулеймана I как стратега: он своевременно заметил результативность каперского промысла. Каперство наносило удар не только по целостности противника, заставляя рассредоточивать ресурсы в ожидании новой атаки, но и подрывало экономику вражеского государства, поскольку непрерывные военные столкновения делали практически невозможной мирную торговлю. Вместе с экономическим присутствует и политический аспект: будучи главой одной из сильнейших торговых стран Европы, Карл не мог не принять вызова османского султана.

Ещё в правление Изабеллы Кастильской Испания завязала политические отношения с Алжиром и Тунисом и приобрела в Африке определённые интересы, которые теперь, по прошествии времени, приходилось защищать. Желая избавиться от испанской зависимости, властители этих стран в своих действиях старались опереться на турок, которые, не довольствуясь своим господством лишь над частью африканского континента, регулярно вмешивались в дела христианских королей. Вместе с тем, опасность нападения берберских и алжирских пиратов на берега Испании становилась всё более реальной - поддерживаемые турецким султаном, они уже не ограничивались набегами на прибрежные поселения, а стали проникать вглубь страны. Политика христианских государств, таких как Англия и Франция, и римского папы никак не способствовала прекращению турецкого морского разбоя. Напротив, покровительствуя африканским князьям, они заключали с ними торговые союзы. Дополнительной причиной для беспокойства были связи африканцев с испанскими морисками, мусульманами, оставшимися на Пиренейском полуострове по завершении Реконкисты и официально принявшими христианскую веру: начиная с 1526 г., после введения эдикта, запрещавшего мусульманскую культуру в Испании, они предпринимали попытки организовать вооружённое восстание 1 . Эти и другие причины побудили Карла уделить проблеме личное внимание - в 1535 и 1541 гг. им были предприняты две военно-морских экспедиции к берегам Африки. Добившись некоторого успеха, они, однако, не смогли решить своей основной задачи - пиратство продолжило существовать во второй половине XVI в.

Несмотря на множественные различия габсбургского и османского миров, в их устройстве находятся и объединяющие черты. Для империй, обладавших столь обширной территорией, соперничество с другими государствами зачастую оказывалось едва ли не более затруднительным, чем для их оппонентов - в то время как в одной области разворачивалась активная военная деятельность, требующая приложения основной части сил, остальные участки границы, нуждающиеся в постоянной бдительной охране, становились особенно уязвимыми. Поэтому ни Османская Порта, ни Священная Римская империя не могли в течение длительного времени вести войну на два фронта в полную силу. Невозможно было, к тому же, не считаться с тем, насколько стремительно подобные мероприятия опустошали государственную казну.

Здесь же стоит отметить, что германский император и турецкий султан никогда не являлись друг для друга первостепенными соперниками. Ведя борьбу между собой, они вынуждены были постоянно отвлекаться для решения главных внешнеполитических задач своих империй: Карл V стремился попутно разрешить с французами «итальянский вопрос», а Сулейман I периодически воевал против династии Сефевидов в Передней Азии. В то же время, в обоих государствах становился заметным рост национально-освободительных движений. Ввиду этих обстоятельств противостояние Габсбургов и Османов принимало затяжной характер и переставало быть целостным - единая политическая линия сменялась эпизодическими операциями, не дававшими конкретных результатов.

С приходом к власти в 1556 г. сына Карла V, Филиппа, политические ориентиры империи Габсбургов претерпели значительные изменения: действовавший поначалу так же энергично, как и его отец, новый король вскоре прекратил оказывать поддержку терпящим нападки турок мальтийским рыцарям. Только к концу 1560-х гг. разногласия Филиппа II с папским Римом, послужившие поводом к переориентации его курса с внешнеполитических дел на внутренние дела государства, утихли и, благодаря дипломатическим усилиям папы Пия V (1504-1572), в 1571 г. была организована Священная лига - коалиция католических государств, направленная против стремления турок установить контроль над Средиземным морем.

Мощное движение католической Реформы, затрагивающее религиозные чувства испанского короля много более, чем крестовый поход против турок, а также революционные события в Нидерландах, требующие большого объема военных ресурсов, не дали в полной мере развиться войне в Средиземноморье - победа Габсбургов при Лепанто осталась эпизодом, не имевшим продолжения.

«Трудно описать ликование, которое охватило сердце каждого католика и с какими празднествами и восторгом воздали они благодарение всевышнему, - вспоминает современник событий 1571 г., - но скажу, что столь потрясающая победа не сопровождалась какими-либо заметными плодами для христианского мира и послужила только распространением сознания, что турецкая держава не является непобедимой»1.

В результате смерти Пия V в 1572 г. Священная лига, лишившаяся главного организационного начала, распалась, а восточное направление внешней политики Габсбургской империи постепенно утратило прежнее значение. В последние тридцать лет XVI в. «усилия Испанской империи были устремлены на Запад, её деньги, армии, корабли и их грузы, политические теории стали аргументом на этом огромном поле сражения. В этот же момент Османы окончательно поворачиваются спиной к Внутреннему морю и посвящают себя войнам в Азии»2. Это еще раз убеждает нас в том, что жизнь и развитие двух великих империй Средиземноморья происходило в едином ритме.

Итак, нами были рассмотрены два основных направления внешней политики династии Габсбургов - западное и восточное. Первое из них оставалось приоритетным на протяжении всего рассматриваемого периода, в то время, как восточное направление, во многом, определялось событиями, происходившими в Западной Европе. Такая расстановка сил привела к тому, что Карл V, отдававший предпочтение решению задач, связанных с Англией и Францией, не обратил должного внимания на проблему территориальной экспансии Османской империи. Как следствие, династия Габсбургов почти полностью утратила влияние в Юго-Восточной Европе и Средиземноморье. Переход к активным действиям во второй половине XVI в., спровоцированный усилением морского разбоя североафриканских пиратов, находящихся под покровительством турецкого султана, был осуществлён слишком поздно, поэтому, несмотря на отдельные успехи, Габсбургам не удалось восстановить утраченных позиций.

Вместе с тем, с точки зрения укрепления международного положения Габсбургов, первую половину XVI в., в целом, можно характеризовать как наиболее результативный этап развития империи. Успешные военные действия в Италии, а также стабилизация дипломатических отношений с Англией и некоторое упрочение связей с католической церковью способствовали поднятию её престижа. В то же время, затянувшиеся Итальянские войны между Габсбургами и Францией, вызванные противостоянием Испании и Франции на пиренейской границе, а также взаимными претензиями в связи с «бургундским наследством», вкупе с обострением внутреннего кризиса государства нанесли серьёзный удар по его военно-экономической мощи. Тогда же, к середине столетия обнаружилась несовместимость национальных интересов Англии, в которой постепенно утверждались капиталистические тенденции, со стремлением габсбургской династии к созданию единой общеевропейской монархии.

Ввиду нарастания разногласий в этом вопросе, а также в вопросах духовно-религиозного толка и, как следствие, усиления военно-морского противостояния, Англия становится основным врагом Габсбургов, тогда как соперничество с Францией отходит на второй план. Неудача «Непобедимой армады» стала не только кульминационной точкой англо-габсбургской конкуренции, но и началом развала державы Филиппа II, связанного с тем, что отныне Англия, нападая на американские колонии Испании, воевала с ней на её же средства. Таким образом, излишне активная внешняя политика, в течение века отрицательно сказывавшаяся на экономике Габсбургской империи, в конечном итоге, привела к её экономическому упадку.

Глава 3. Взаимодействие династии Габсбургов и католической церкви

Объединяя в одной государственной идее Германию, Испанию, Италию и Нидерланды, создавая из них единое политическое целое, Карл Габсбург, вероятно, не мог предположить, насколько трудной окажется для него проблема сочетания национальных концепций этих стран. К началу 1520-х гг. обозначилось расхождение их интересов относительно вопросов духовно-религиозного, социально-экономического и политического толков. Так, в то же время, когда немецкая нация начинала движение по пути Реформации, Испания выступала за искоренение еретических учений в христианстве и усиление феодального абсолютизма, главной основой которого являлась католическая церковь. Исходя из этого, становится ясным тот факт, что личное отношение германского императора к национальной борьбе с папством, внутренней реформе церкви, переустройству государственного и общественного быта в Германии, а также силам, принявшим деятельное участие в революции, было в высшей степени важно для определения дальнейшего хода событий и произведённых ими изменений в историческом бытии немецкого народа.

Первоначально фамилия Габсбургов держалась несколько отстраненно, не разделяя настроений ни одной из противоборствующих сторон. Хотя, по мнению некоторых историков , «дело обстояло таким образом, что в положении Карла, как главы династии, необходимо было или прямо примкнуть к Реформации, или, в противном случае, постараться подавить и уничтожить её в самом начале» , ни из личной переписки, ни из дипломатических актов, ближайших ко времени становления Карла испанским королём и императором Священной Римской империи, не следует, тем не менее, чтобы мысль его была много занята происходившим в Саксонии. «Нужны были настоятельные внушения нескольких римских посланных, папских легатов, для понуждения его пристальнее заняться делом, от неблагоприятной развязки которого римский престол не без причины опасался существенного ущерба своим материальным и иным интересам».

С другой стороны, нам представляется вполне естественным, что реформационное движение, масштаб которого не мог быть известен императору заранее, а характер не был до конца понятен даже самим его участникам, могло показаться Карлу чем-то второстепенным и совершенно местным сравнительно с политическими задачами, охватывавшими в его понимании весь западноевропейский мир и его трудное отношение к мусульманскому Востоку 3 .Воспитатели Карла, по-видимому, привили ему несколько иные политические ценности, научили его сперва обращаться к задачам внешнего характер, не уделив, при этом, должного внимания подготовке будущего императора к практическому решению внутренних проблем государства. Понимая это, российские публицисты, способные, в отличие от немецких4 , оценивать ситуацию не эмоционально, без опоры на национальную принадлежность императора, в своих работах не обвиняют Карла в главной беде Германии - лишь усилившейся при нём в XVI в. политической и территориальной раздробленности. «Нередко случается просмотреть или не оценить по достоинству важность явления только потому, что оно ещё не нашло себе места в заготовленном наперёд плане или же теоретическое понятие о нём предшествовало наглядному с ним знакомству».

Не будучи немцем по происхождению, Карл, кроме того, был не в состоянии проникнуться немецкой государственной идеей. Поэтому немецкие историки, конечно, правы, отмечая несоответствие Карла V, как германского правителя, задачам, требовавшим настоятельного разрешения в Германии, но они ошибаются, когда говорят, что он «должен был», прежде всего, служить делу немецкой нации 1 . Подвергая весьма резкой критике остальную деятельность императора, они предъявляют ему такие требования, какие с полным правом могли бы предъявить, будь он только немецким королём, воспитанным на германской почве и в национальной атмосфере.

Защищая Карла, мы, однако, не стремимся снять с него всей ответственности. Действительно, если бы германским императором в эту эпоху был другой человек, которому были бы понятны стремления немецкой нации, если бы такой государь сумел отрешиться от традиционного смешения власти германского национального короля с властью императора универсальной католической империи, если бы он не был вдобавок проникнут идеей абсолютизма, недоверчиво относившегося к общественным движениям и народным силам, то, безусловно, он мог бы воспользоваться настроениями, проявившимися в то время в Германии, чтобы освободить её от римской курии, дать ей политическое единство и удовлетворить, при этом, желания немецкого народа.

Но Карл, кроме всех оговорённых ранее причин, потому не мог отдавать Германии предпочтительного интереса, что в ней он не являлся наследственным государем. Здесь, для дальнейшего развития рассуждения, заметим - хотя заключение это не отличается новизной и оригинальностью в изучении истории Реформации -, что социально-экономическая и политическая стороны реформационного движения если не превалировали, то, во всяком случае, стояли наравне с религиозным его аспектом. Протестантские князья в равной мере были озабочены как вопросом религиозной свободы, так и имевшимся у Габсбургов планом сделать императорский престол наследственным.

С экономической же точки зрения, они были заинтересованы в секуляризации владений духовных католических князей, а последние, в свою очередь, намеревались отобрать земли у протестантских чинов, которых обвиняли в ереси. Но и католические, и протестантские феодалы часто объединялись против императора, стремившегося на почве религиозного раскола, разделившего его политическую оппозицию на два враждебных лагеря, к усилению собственной власти. Ввиду этого время от времени он, со своей позиции, вынужден был идти на известные уступки протестантам, чтобы иметь возможность, в случае необходимости, консолидировать силы для достижения общих внешнеполитических целей.

Эта многогранность Реформации вела к тому, что Карл и курфюрсты воспринимали её, преимущественно, как дело политическое, тогда как основа движения была чисто религиозной. Однако даже в том случае, если бы император понимал Реформацию тем образом, каким ему следовало её понимать, по складу ума и воспитанию Карл был трезвым и холодным политиком, которому казались чуждыми чувственные порывы, вкладываемые Лютером в дело религиозной реформы.

Для исторической науки не секрет, что этот германский император решал многие вопросы, основываясь на личных взаимоотношениях с участниками проблемы. В то же время, в паре Карла и Мартина Лютера мы не найдём ни симпатии, ни даже неприязни друг к другу. За всю историю Лютер, бывший одним из зачинателей Реформации, ни разу не позволил себе выразиться негативно об образе правления Карла V. Напротив, он всегда старался поднять авторитет императорской власти и обосновать её верховенство над властью духовной. «Раз светская власть установлена господом карать злых и охранять благих, то она свободно исполняет своё назначение во всем христианстве, невзирая на лица. Всё равно, обратится ли она против папы, епископов, попов, монахов, монахинь или ещё кого-либо… Ибо так проповедует апостол Павел:

"Всякая душа (думается, и папская тоже) да будет покорена властям, ибо начальник не напрасно носит меч: он - божий слуга"» 1 .И хотя быстро распространившееся в германских землях учение Лютера прямо не угрожало положению Карла, он понимал следующее: сама сущность Священной Римской империи, главою которой сделало его избрание курфюрстов-протестантов, была сущностью католической, а значит, религиозная реформация стремилась к разрушению не только папской власти, но и империи, по крайней мере в её католической основе.

Итак, ни по образу мыслей, ни по политическому положению император не мог сочувствовать движению Реформации и, как следствие, оказывал поддержку католической церкви. Это, вместе с тем, не мешало ему приходить в резкое столкновение с папством на почве политических отношений, так как папа в качестве одного из итальянских государей играл значительную роль в международной дипломатии того времени. «Карл V видел в Реформации своего рода средство держать в зависимости от себя папу по отношению к своим итальянским планам»2, и папа отдавал себе в этом отчёт, что лишь отдаляло их в тот момент, когда все европейские католики ожидали их единения для ведения решительных действий.

Нами уже отмечалось ранее, что, выбирая из двух политических векторов, Карл отдавал предпочтение внешней стороне политики. В связи с этим стоит понимать, что, увидев однажды всю важность и необходимость реформационного движения, Карл вовсе не посвятил себя всецело этому направлению, а продолжал в течение всего времени уделять значительное внимание укреплению связей с западноевропейскими державами Англией и Францией и их правителями Генрихом VIII и Франциском I. Когда оказалось, что им было потрачено слишком много сил на тех, от кого не стоило предполагать поддержки в вопросе очищения католической религии и урегулирования внутренних конфликтов империи, Карл осознал свой политический просчёт. Генрих VIII, как известно, был отлучён от католической церкви в 1535 г. и возглавил церковную реформу в своём королевстве. А Франциск I, хотя и прекратил покровительствовать протестантским учениям, ещё не проявил намерений к открытой борьбе с ними.

Тогда же Карлу, как королю Испании, был нанесен удар оттуда, откуда он менее всего его ожидал - теперь Реформация охватила испанское общество, с которым он связывал свои надежды на полнейший её разгром. Несмотря на своё уединённое положение, Испания во времена Карла V находилась в постоянных дипломатических сношениях с другими европейскими государствами. Особенно тесные отношения связывали испанскую монархию со странами, в которых зародилось реформационное движение. Так, в XVI в. в Испании существовало обыкновение отправлять молодых людей в германские университеты для получения образования; учёные, сопровождавшие императора в его поездках, обязательно знакомились с основаниями протестантского учения, к тому моменту достаточно широко распространившегося в Германии и Фландрии1; испанские войска узнавали о религиозной реформе от германских наёмников, с которыми зачастую служили под одним знаменем. Таким образом проникали на Пиренейский полуостров шаткие мнения, возбуждавшие умы народных масс и подготовлявшие их к принятию новых истин, заметно ожививших другие европейские нации2.

Только сейчас Карл понял, насколько серьёзным оказался для всей его империи внутренний вопрос одной из её частей, но, когда эта мысль достигла императора, религиозная война в Германии была уже проиграна. Аугсбургский мир 1555 г., окончательно закрепивший равенство старой и новой религий3, дал толчок к началу новых религиозных столкновений по всей Европе.

3.2 Противостояние Испании Святому престолу: война с римским папой Павлом IV в 1556-1557 годах