Русская интеллигенция при Александре II

Однако, чтобы быть последовательными, все же рассмотрим сначала профессиональный состав интеллигенции исследуемого периода, используя 1-ю классификацию, анализируя, соответственно, сословный состав студенчества, инженеров, медиков, учителей, деятелей науки и литературы и других групп интеллигенции.

Для начала нам представляется необходимым привести статистику по 8 университетам Российской Империи на 1880 г. и статистику по специальным учебным заведениям того же года.

Согласно переписи учебных заведений 1880 г., всего в 8 университетах на тот момент обучалось 8193 студента, из которых потомственных дворян было 1894 человека, детей личных дворян и чиновников - 1929, детей духовенства - 1920, детей почетных граждан и купцов - 745, детей мещан и цеховых - 1014, крестьян - 262, других сословий - 429 человек. В процентном соотношении соответственно потомственных дворян - 23,1%, личных дворян и чиновников - 23,5%, духовенства - 23,4%, почетных граждан и купцов - 9,1%, мещан и цеховых - 12,4%, крестьян - 3,2%, других сословий - 5,2%.

По данным переписи 1880 года специальных учебных заведений, из общего числа в 44572 учащихся потомственных дворян было 15,1%, детей личных дворян и чиновников - 11,2%, детей духовенства - 35,2%, детей почетных граждан и купцов - 5,9%, детей мещан - 12,8%, крестьян - 11%, других сословий - 3,6%.

По этим данным мы можем сделать вывод о растущем количестве среди студентов представителей непривилегированных слоев, что свидетельствовало о либерализации образования и пополнения интеллигенции не только из высших, но и из средних и низших слоев общества.

Представителей технической интеллигенции - инженеров в разных областях промышленности, готовили во второй половине XIX в. всего четыре института: Горный, Петербургский технологический, Московское техническое училище и вновь открытый в 1885 г. Харьковский технологический. Старейшим техническим учебным заведением являлся Институт корпуса горных инженеров, который был предназначен для детей инженеров и высших чиновников Горного ведомства, а с 1848 г. треть вакансий была предоставлена детям недостаточных родителей из неподатных сословий. До нового преобразования в 1865 г. Институт выпустил 424 человека со званиями инженер-поручика и инженер-подпоручика. Этот институт, имевший высокую научную репутацию, дал стране много видных ученых и специалистов.

Сословный состав студентов Петербургского технологического института к концу 19-го столетия имел примерно такое распределение: дворян -- около 1/5 -- 1/4, других привилегированных сословий -- около 1/3 -- 1/2, мещан и крестьян -- около 1/3 разночинцев -- 1/13 -- 1/16. Примерно до 60% поступало из реальных училищ с дополнительным классом и до 25% с аттестатами классической гимназии. Технологический институт выпустил за последнюю треть 19-го века около 3 тысяч инженеров, специализировавшихся по механике и химии, что давало им возможность работать в самых разнообразных отраслях промышленности. По данным опроса в 1878 году двухсот пятидесяти инженеров, они работали в основном в свеклосахарной, винокуренной, металлообрабатывающей, хлопчатобумажной и писчебумажной промышленности. В общей сложности из тех, о ком имелись сведения, на производстве работало к 90-м годам 19-го столетия 39,9% выпускников.

Кроме работы на производстве и на транспорте значительная часть инженеров-технологов занималась педагогической работой; остальные были чиновниками разных ведомств, городским и инженерами, земскими техниками, губернскими механиками, директорами разных правления и прочее.

Студенты Московского технического училища принадлежали в основном к крупной и мелкой буржуазии.В последнюю треть 19-го века , начиная с 1871года, училище выпустило 1517 инженеров. Наглядно видно ускорение темпа их подготовки: от 253 человек - в 1871-1881 г.г., до 425 человек - в 1881 - 1890г.г. К сожалению, имеющиеся сведения о практическом использовании- выпускников Московского технического училища, относятся только к началу 90-х годов, однако обучение в качестве студентов данного учебного заведения они проходили в интересующий нас период исследования, и по ним можно в целом судить о распределении выпускников - технической интеллигенции России последнего десятилетия 19 века. Сведения дали 803 человека. Из них работали в промышленности (в фабрично-заводской администрации, мастерами, механиками и проч.) 403 человека (50,2%); на железных дорогах (в железнодорожной администрации, начальниками ремонта пути, тяги, депо, участков, помощниками начальников и проч.) -- 182 человека (22,7%); служащими разных ведомств, в том числе в фабричной инспекции, -- 82 человека (10,2%) - всего свыше 83%. Остальные 136 человек (16,9%) занимались педагогической работой. Среди них были профессора, доценты, начальники училищ, директора, заведующие учебными мастерскими, преподаватели, репетиторы и т.д.

Специалистов по транспорту выпускал Институт инженеров путей сообщения, с 1864 г. превращенный в открытое высшее учебное заведение. Оканчивающие курс получали звание гражданского инженера с правом на чин 10-го или 12-го класса, а позже звание инженера путей сообщения с правом на те же чины и техника путей сообщения. За последнюю треть 19-го века, начиная с 1865 года, курс Института инженеров путей сообщения закончило 2487 человек.

Что касается медицины, то здесь стоит отметить быстрый рост потребности во врачах, особенно в результате реформ 1860-х - 1870-х годов. При медицинских факультетах умножились в качестве вольнослушателей и "посторонних" фармацевты, аптекарские помощники, дантисты и т. п. которые, сдав экзамен, получали "практические" служебные звания. Приведем некоторые сведения о сословном составе студентов - медиков.

В Медико-хирургической академии в 1857 г. было 26,5% дворян и детей штаб-офицеров, 9% обер-офицерских детей, 25% детей духовенства, 4% детей почетных граждан и купцов, 18% детей мещан и цеховых, 6% из разночинцев и т. д. В 1865 г. уменьшился процент дворян и детей штаб-офицеров - до 21%; детей духовенства - до 15%; детей мещан и цеховых - до 12,2%, зато вырос процент обер-офицерских детей - до 15,8%; выросло почти втрое число детей почетных граждан и купцов -до 11,6%, и почти в 2,5 раза -- число детей разночинцев -до 14,6%, и т. д.

В 1880 г. из 3693 студентов медицинских факультетов шести университетов потомственных дворян было 639 чел. (17,3%), детей личных дворян и чиновников - 816 чел. (22%), детей духовенства - 949 чел. (25,6%), детей почетных граждан и купцов - 339 чел. (9%), детей мещан - 581 чел. (15,7%), крестьян - 132 чел. (3,5%), других сословий - 237 чел. (6%). Эти данные показывают, что медицинская профессия продолжала оставаться по преимуществу разночинской, недворянской.

Медико-хирургическая - Военно-медицинская академия выпустила за 1857-1866 гг. - 985 медиков и 250 фармацевтов и ветеринаров, за 1867-1880 гг. - 1931 лекаря,.

В Московском университете окончило курс медицины в 1856- 1869 гг. 860 человек. В 1870-1878 гг. велся учет "получившим ученые степени и медицинские звания", причем итоговые данные никак не совпадали с числом "выбывших по окончании курса". Поэтому цифру получивших степени и звания по медицинскому факультету за эти годы - 2684 человек- надо считать завышенной.

Общее количество врачей, подготовленных до конца 19-го века, начиная с конца 50-х годов, составило 25,5- 27 тыс. человек.

Говоря об учителях, нужно отметить, что состав студентов факультетов, которые готовили учителей, не имел такой определенности, как юристов или медиков, зато имел свои особенности. Так, по данным переписи 1880 года, среди студентов-филологов 8 университетов преобладали дети дворян и чиновников (42,6%) и дети духовенства (34,4%). К концу 19-го столетия в составе студенчества уменьшилось количество представителей духовенства.

Так, по данным о сословном составе выпускников Петербургского историко-филологического института (до 1890 г. принимавшего семинаристов), из окончивших его в 1871-1893 гг. свыше 57% приходилось. на детей духовенства и преподавателей духовных школ. Детей дворян и штаб-офицеров было 7,3%, детей чиновников - 14,9%, из мещан -6,7%, из крестьян -5% и т. д,|

Разночинцы преобладали и среди выпускников Одесского университета. Из 270 окончивших в 1868-1890 гг. историко-филологический факультет было 59,3% из духовенства, 17,4 - из дворян и штаб-офицерских детей, 7,1- из обер-офицерских детей, 5,9% - из мещан, 3% крестьян и проч. На 542 окончивших физико-математический, из духовенства вышло 23,3%. из дворян и штаб-офицеров- 28%, из мещан -15%, из обер-офицерских детей-13,1%, из купцов и почетных граждан - 73% и проч.

Для выяснения численности учителей средней школы в России во второй половине 19 века обратимся к школьной статистике. Ценнейшим материалом является перепись учебных заведении, произведенная в марте 1880 г. Общее число должностей по мужским и женским средним школам всех ведомств составляла 10133, в том числе на школы Министерства народного просвещения приходилось 6323 места.. Учителей было меньше почти на 1880 человек - всего 8256 (6236 мужчин и 2020 женщин). Значительная часть учителей преподавала два предмета и более или занимала должность классного наставника. Директора и инспектора гимназий так

же преподавали в основном древние языки.

По специальным учебным заведениям (педагогическим, медицинским, техническим, ремесленным, художественным и проч.) перепись зафиксировала 3673 номинальные педагогические должности. Действительное количество преподавателей в них было меньше примерно на 800 человек. За вычетом учебного персонала высших специальных заведений, на специальные школы приходилось около 2 тыс. учителей.

По социальному составу учителя средней школы были в основном разночинцами. В 1880г. 7530 учителей Европейской России распределялись по сословию родителей следующим образом: потомственных дворян было 11,7%, личных дворян и чиновников - 25%, духовенства - 32,4%, почетных граждан и купцов - 6%, мещан и цеховых - 8,4%, крестьян - 3,4%, других сословий -12%.

Далее необходимо проследить, как складывалось "ученое сословие". В начале XIX в. в новые университеты (Харьковский, Казанский) еще приходилось набирать профессоров из иностранцев. Но вскоре началась подготовка отечественных профессоров за границей, в Дерпте и Петербурге. Основанный при Дерптском университете Профессорский институт, заполнявшийся кандидатами из разных университетов, за 10 лет подготовил 22 профессора в русские университеты. В общем, из его студентов, окончивших Профессорский институт до 1860 г., вышло около 170 профессоров русских университетов и членов Академии наук .

С введением устава в 1863 г. открылось большое количество новых профессорских вакансий (количество штатного персонала увеличилось на 67%), вошла в силу система оставления при факультетах стипендиатов (а также без стипендии) для подготовки к профессорскому званию. Количество оставленных при университетах, постепенно повышаясь, дошло к концу века до 200 человек.

Говоря о социальном составе профессуры, приведем данные переписи университетов 1880 г., по которой из 545 учащих было потомственных дворян было 182 человека (33,3%), личных дворян и чиновников - 67 (12,3%), духовенства - 78 (14,3%), почетных граждан и купцов - 50 (9,2%), мещан и цеховых - 41 (7,5%), крестьян - 6 (1,1%), других сословий - 59 (10,8%), иностранцев - 63 (11,6%).

Сравним их с данными той же переписи по студентам, приведенными нами выше, где было потомственных дворян - 23,1%, личных дворян и чиновников - 23,5%, духовенства - 23,4%, почетных граждан и купцов - 9,1%, мещан и цеховых - 12,4%, крестьян - 3,3%, других сословий - 5,2%.

Результаты сравнения получаются очень занимательными. Если состав студенчества был более или менее равномерно распределен по сословиям, то в профессуре преобладали представители привилегированных сословий. Возможно, это было связано с невысоким уровнем доходов от научно-исследовательской и преподавательской деятельности, и молодежь стремилась больше заработать, используя знания на практике, а не занимаясь углублением теоретических познаний. Похожие результаты мы видим по специальным учебным заведениям.

И конечно, говоря об интеллигенции, нельзя не коснуться литературных деятелей, творивших на страницах журналов и газет. Здесь были и мыслители либерального толка, и консерваторы, и революционеры. К первым здесь можно отнести Н.С. Скворцова с его "Русскими ведомостями", М.М. Стасюлевича с его "Вестником Европы", ко вторым - М.Н. Каткова и его "Московские ведомости", А.С. Суворина ("Новое время"), к третьим - Некрасова, Елисеева ("Отечественные записки") и др. Здесь мы указали лишь отдельных представителей наиболее влиятельных изданий. Всего же пишущая братия насчитывала несколько тысяч человек. И тут мы считаем необходимым привести некоторую статистику по результатам Московской, Петербургской и Первой Всеобщей переписей. Петербургская перепись 1869 года учла 302 писателя, журналиста, переводчика и издателя. В Московской переписи 1882 г. литераторов, корреспондентов, редакторов, переводчиков и др. было зарегистрировано 220 человек.

Теперь считаем нужным сделать некоторое обобщение всего вышеизложенного. Интеллигенция - это одно из наиболее сложных и неоднозначных понятий. Споры о ней не утихают уже два столетия на страницах литературных и научных журналов, российских и международных конференциях. Существует около трехсот вариантов определения понятия "интеллигенция", каждое из которых выделяет определенный набор характерных черт, среди которых отмеченная Кормером "отчужденность" от народа и власти. На наш взгляд, это свойство интеллигенции как раз раз и отражает русскую специфику этого феномена, потому как ни в одной стране земного шара не было слоя людей, который одинаково был бы оторван как от простых людей, так и от властьимущих и при этом радел за судьбу Отечества.

Вопрос о происхождении интеллигенции также остается дискуссионным. Пролито уже немало чернил в доказательство "древности" русской интеллигенции, происхождению ее в петровские времена или же в 40-е годы XIX века. Нам представляется, что все-таки ближе к истине определять происхождение ее петровскими преобразованиями, когда возникла пропасть между немногочисленными европейски образованными людьми и носителями русской традиции образованности. До 1840-х годов интеллигенция формировалась, в основном, из дворянской среды, но далее в нее вливались представители и податных слоев.

И во второй половине XIX века мы видим уже достаточно большую долю представителей городского населения, начинающему играть все более значительную роль в общественной жизни.

II. Оценки русской интеллигенцией положения России при Александре II

2.1 Отношение к самодержавию

Правление Александра II принесло с собой значительные перемены во внутренней жизни России: было отменено крепостное право, реформирована судебная система, проведена военная и другие реформы. В связи с массовыми преобразованиями более резко обозначился вопрос о сущности власти, эти преобразования проводящей, т.е. о самодержавии. Позиции его были еще крепки, но высказывались и иные точки зрения на абсолютную власть монарха и ее альтернативы. Консерваторы, либералы и революционеры отстаивали свои воззрения с одинаковым упорством, но и внутри у них не было единства. Здесь мы видим три направления народнической мысли, кавелинское и чичеринское понимание реформ у либералов, леонтьевский "византизм" и крайне правые утверждения Каткова в "охранительной" мысли. С консерваторов и начнём.

Консерваторы считали нецелесообразными какие-либо либеральные преобразования, будучи твердо уверенными в незыблемости основ самодержавной власти. По их мнению, абсолютизм для России был единственно возможным путем развития. Опора делалась на божественный характер происхождения царской власти, на государя, ответственного за свой народ перед Богом. Ими доказывалась неверность конституционного пути развития на примере революционных событий в Европе, где демократические реформы привели кровавым революциям 1848-1849 гг. Идеологической опорой служила "теория официальной народности" Уварова, не утратившая своего значения и при Александре II. Среди идеологов интеллигенции, тяготевших к охранительным идеалам, можно отнести таких видных литераторов и публицистов, как К.Н. Леонтьев и М.Н. Катков. На их примере можно проследить, как "правая" интеллигенция относилась к русскому самодержавию.

Константин Николаевич Леонтьев изначально тяготел к либеральной идеологии. В 1850-х годах он вращался в литературных кругах Москвы, ему покровительствовали Тургенев, Катков (так же бывший тогда либералом), Грановский. Вскоре он покидает Москву и едет в Крым, где в то время идет Крымская (Восточная) война. С начала 1860-х К.Н. Леонтьев печатается в "Отечественных записках", известных своими либеральными высказываниями. Однако к 1870-м его воззрения меняются в сторону консерватизма. В 1875 г. Леонтьев пишет свою работу "Византизм и славянство", в которой его система взглядов относительно самодержавия представлена наиболее цельно (хотя при комплексной характеристике его взглядов следует упомянуть еще ряд работ).

Здесь Леонтьев сопоставляет историю России с историей Западной Европы. Именно там, по его мнению, "бури, взрывы были громче, величавее", однако "особенная, более мирная и глубокая подвижность всей почвы и всего строя у нас, в России, стоит западных громов и взрывов".

У русских, на взгляд Леонтьева, слабее, чем у многих других народов, развиты начала муниципальное, наследственно-аристократическое и семейное, а сильны и могучи только три вещи: византийское православие, династическое, ничем не ограниченное самодержавие и сельская поземельная община. Эти три начала и являлись главными историческими основами русской жизни.

Православие и самодержавие (Царя и Церковь) в их системной совокупности и взаимосвязи Леонтьев именовал "византизмом". Этого рода "византизм", по замечанию Леонтьева, проник глубоко в недра общественного организма России. Он полагал, что даже после европеизации России Петром I основы и государственного, и домашнего её быта остались тесно связаны с ним. Византизм, согласно К. Леонтьеву, организовал русский народ и сплотил в единое тело "полудикую Русь", система византийских идей, сопрягаясь с её "патриархальными, простыми началами", с её первоначально грубым "славянским материалом", создала величие российской Державы.

Николаевская эпоха в леонтьевской панораме отечественной истории занимала совершенно особое место. Леонтьев считал, что при Николае I Россия достигла пика своего социально-политического развития, "той культурно-государственной вершины, после которой оканчивается живое государственное созидание и на которой надо остановиться по возможности надолго, не опасаясь даже и некоторого застоя".

Александра II и его сподвижников (Ростовцева, Милютина), в отличие от Николая I и его окружения, Леонтьев считал умеренными либералами. В правление Александра II, полагал он, началось падение России с достигнутых ею государственно-культурных высот, произошло "мирное, но очень быстрое подтачивание всех дисциплинирующих и сдерживающих начал". Этот процесс был по-великорусски "нешумным": "Все вокруг нас охвачено каким-то тихим и медленным тлением!.. Свершается воочию один из тех нешумных "великорусских" процессов, которые у нас всегда предшествовали глубокому историческому перевороту". Сама же эпоха, являвшаяся не просто либеральной, но и во многих отношениях прямо революционной, была лишь переходной "к чему-то другому".

К.Н. Леонтьев неоднозначно оценивался как современниками, так и позже исследователями. Его называли и "Кромвелем без меча", и "реакционнейшим из всех русских писателей второй половины XIX столетия", но были и восторженные отклики, такие как у П.Б. Струве, назвавшего его "самым острым умом, рожденным русской культурой в XIX веке". Сама его концепция "византизм и славянство" подробно и обстоятельно разобрана у Ю.П. Иваска в работе "Константин Леонтьев (1831-1891). Жизнь и творчество", заслуживает внимания также С.Н. Трубецкой со своей статьей "Разочарованный славянофил". Всего же про К.Н. Леонтьева работ немного. Отчасти они собраны в книге "К. Леонтьев: Pro et contra", вышедшей в 1995 г.

Другим ярким представителем охранительного крыла русской общественной мысли был Михаил Никифорович Катков - главный редактор "Московских ведомостей". Сила его слова была крайне велика, он являлся мощным рупором консервативной идеи. Хотя, стоит отметить, взгляды М.Н. Каткова на протяжении всей литературно-публицистической деятельности неоднократно менялись. Словарь Брокгауза и Ефрона так характеризует его: "В отличие от других известных русских публицистов, всю свою жизнь остававшихся верными своим взглядам на общественные и государственные вопросы (Иван Аксаков, Кавелин, Чичерин и др.), Катков много раз изменял свои мнения. В общем он постепенно, на протяжении с лишком 30-летней публицистической деятельности, из умеренного либерала превратился в крайнего консерватора; но и тут последовательности у него не наблюдается". И все же, несмотря на его либеральные увлечения 1850-х - 1860-х годов, мы причисляем его к консервативному направлению общественной мысли, к которому он примкнул в 70-е годы. Конечно, его линия не всегда строго совпадала с правительственной, однако, в общем он шел русле охранительного направления.

Представления Каткова о природе и происхождении российской монархии строятся на анализе истории Рима, Византии, Киевской, Московской и Петровской Руси. Консервативно-монархические воззрения русского публициста вбирают в себя теорию Филофея "Москва - третий Рим" и триаду С.С. Уварова "Православие, самодержавие, народность". "Идея самодержавной монархии была, по Каткову, во всей полноте юридической основы первоначально выработана в Риме. Весь республиканский период Римской истории был посвящен тому, чтобы в отдельности вырабатывать до полного совершенства все специальные органы государственной власти, которые затем соединились в руках императора в одно гармоническое целое.

Однако этому материальному целому не доставало живительного духа, не доставало христианства. Лишь в Византии римское самодержавие стало самодержавием православным, оно было одухотворено тесным союзом с Церковью Христовой. Таким образом, в Византии самодержавие достигло полного юридически-церковного совершенства". Союз самодержавия с православием является основным отличием русского самодержавия от западного абсолютизма.

Русский народ так глубоко усвоил сущность идеи православного самодержавия, что научная система ее, в начале недоступная его простому уму, в последствии стала для него излишней. Римское самодержавие, византийское православие и русская народность соединились в одно гармоническое, неразрывное целое, но произошло это не сознательным, а стихийным, инстинктивным путем. "Монархическое начало, - говорит Катков, - росло одновременно с русским народом. Оно собирало землю, оно собирало власть, которая в первобытном состоянии бывает разлита повсюду, где только есть разница между слабым и сильным; большим и меньшим. В отобрании власти у всякого над всяким, в истреблении многовластия состоял весь труд и вся борьба русской истории. Борьба эта, которая в разных видах и при разных условиях совершалась в истории всех великих народов, была у нас тяжкая, но успешная, благодаря особенному характеру Православной Церкви, которая отреклась от земной власти и никогда не вступала в соперничество с государством". "Тяжкий процесс совершился, все покорилось одному верховному началу, и в русском народе не должно было оставаться никакой власти, от монарха не зависящей. В его единовластии русской народ видит завет всей своей жизни, в нем полагает все свои чаяния" - пишут "Московские Ведомости" в № 12 за 1884 г.

Именно русский народ, по мысли Каткова, всегда был силен своим патриархальным духом, своею единодушною преданностью монарху, чувством своего безусловного, "абсолютного" единства с царем, а значит, политически самый зрелый народ - русский, так как идея самодержавия изначально заложена в его сознании. Отсюда следует вывод, что России необходимо дорожить неограниченным единодержавием своих царей как основной причиной достигнутого ей государственного величия и рассматривать самодержавие как залог своего будущего преуспевания.

По жизни и творчеству М.Н. Каткова имеются главным образом статьи дореволюционных авторов, таких как С. Неведенский "Катков и его время"(1888), Н.А. Любимов "Катков и его историческая заслуга. По документам и личным воспоминаниям" (1889) и ряд других статей, характеризующих его как государственного деятеля: В.А. Грингмут "М.Н. Катков как государственный деятель" ("Русский вестник", 1897, №8), "Заслуги М.Н. Каткова по просвещению России"(там же), В.В. Розанов "Катков как государственный человек"(там же), С.С. Татищев "М.Н. Катков в иностранной политике"(там же), В.Л. Воронов "Финансово-экономическая деятельность М.Н. Каткова. Все работы собраны в книге В.В. Розанова "Литературные очерки" (СПб., 1902).

В целом К.Н. Леонтьев и М.Н. Катков очень схожи в воззрениях на природу и сущность монархической власти в России. Существенных различий во взглядах на самодержавие они не имели, за исключением разве только того, что К.Н. Леонтьев большую роль придавал православию как цементирующему началу.

Либералы считали, что государство необходимо преобразовывать путем реформ. При этом относительно степени преобразований мнения у либеральных идеологов разнились. В качестве примера считаем нужным привести мнения двух наиболее ярких мыслителей - К.Д. Кавелина и Б.Н. Чичерина.

Константин Дмитриевич Кавелин категорически отвергал насильственные способы обновления России и в то же время ему не по душе было и чиновничье самоуправство. К русскому самодержавию же Кавелин относился с уважением, защищая его и ставя его выше европейских конституционных монархий. Он считал, что "несомненный залог мирных успехов в России есть твердая вера народа в царя". В своих работах он указывает на то, что "фактическая подкладка" конституционных порядков состоит в том, что "народ и правитель, соединяющий в своих руках все власти, не ладят между собою, составляют два противоположных и враждебных между собою полюса". По мнению Кавелина, суть конституционных порядков состоит в том, что власть отнимается у единоличных властителей и прибирается к рукам привилегированных слоев, а не всего народа. Конституционная теория, выставляющая на первый план равновесие властей, распределенных между государем и народом, в действительности только возводит в принцип момент борьбы, или начало перехода власти от государя к высшим сословиям. "Далее мы видим, - пишет Кавелин, - что всюду, где существуют и процветают конституционные учреждения, верховная власть только по имени разделена между государем и народом, на самом же деле она сосредоточена в руках или правительствующих политических сословий или государей".

Таким образом, это не "равновесие", а "момент борьбы" и прочность конституции зависит от степени власти того или иного субъекта управления. Поскольку в русском обществе нет противоборства (по видению Кавелина) между государем и высшими слоями, то, следовательно, здесь не нужна и конституция. Более того, по его мнению, конституция в России даже вредна: "Сама по себе, помимо условий, лежащих в строе народа и во взаимных отношениях различных его слоев, конституция ничего не дает и ничего не обеспечивает; она без этих условий -- ничто, но ничто вредное, потому что обманывает внешним видом политических гарантий, вводит в заблуждение наивных людей". Какой же вывод делает Кавелин? "Все, что нам нужно и чего хватит на долгое время, - это сколько-нибудь сносное управление, уважение к закону и данным правам со стороны правительства, хоть тень общественной свободы. Огромный успех совершится в России с той минуты, когда самодержавная власть ускромнит придворную клику, заставит ее войти в должные границы, принудить, волей-неволей, подчиниться закону". Он убежден, что "только правильно и сильно организованное государственное учреждение административного, а не политического характера, могло бы вывести нас из теперешнего хаоса и бесправия и предупредить серьезные опасности для России и власти…"

Таким образом, выход Кавелин видит не в изменении политических порядков, а в налаживании, рациональной организации уже существующей государственно-бюрократической машины.

О самом К.Д. Кавелине и его творчестве работ советских и российских к сожалению крайне мало. В дореволюционное время выходили отдельные статьи, из которых наиболее полные сведения о нем дает в своем труде "К.Д. Кавелин. Очерк жизни и деятельности" Д.А. Корсаков, публиковавший ранее отдельные материалы для его биографии в "Вестнике Европы". Из современных исследователей о К.Д. Кавелине писали Р.А. Арсланов ("Кавелин: человек и мыслитель", М., 2000), Ю.В. Лепешкин, который в статье "К.Д. Кавелин: актуальность научного исследования" назвал К.Д. Кавелина "незаурядной личностью", "очевидцем и в известном смысле творцом великих реформ".

Другой представитель либеральной мысли, Борис Николаевич Чичерин, как раз видел одним из вариантов будущего России введение конституции при сохранении монархической формы правления, которую он считал наиболее подходящей для России на тот момент: "На всем европейском материке самодержавие в течение веков играло первенствующую роль; но нигде оно не имело такого значения, как у нас. Оно сплотило громадное государство, возвело его на высокую степень могущества и славы, устроило его внутри, насадило в нем образование. Под сенью самодержавной власти русский народ окреп, просветлился и вступил в европейскую семью, как равноправный член, которого слово имеет полновесное значение в судьбах мира". Однако отмечает, что возможности самодержавия не безграничны и оно не может поднять народ выше определенного уровня: "Оно может дать все, что совершается действием власти; но оно не в силах дать того, что приобретается свободою". Он считает, что самодержавие "ведет народ к самоуправлению", и чем более оно делает для народа, чем выше оно поднимает его силы, тем, по мнению Чичерина, более оно "само вызывает потребность свободы и этим приготовляет почву для представительного порядка". Рассуждая о демократизации общества, он пишет, что введение конституционных порядков не есть подражание, но жизненная необходимость, которая вытекает из самого существа государственной жизни, в основании которой всегда и везде лежат одинаковые человеческие элементы. Из самого существа дела, по мнению Чичерина, вытекает и то, что для России идеалом представительного устройства может быть только конституционная монархия. "Из двух форм, в которых воплощается политическая свобода, ограниченная монархия и республика, выбор для нас не может быть сомнителен. Монархическая власть играла такую роль в истории России, что еще в течение столетий она останется высшим символом ее единства, знаменем для народа".

По мысли Чичерина водворение гражданской свободы во всех слоях и на всех общественных поприщах, независимый и гласный суд, земские учреждения, наконец, новая в России, хотя и скудная еще, свобода печати, все это -- "части нового здания, естественным завершением которого представляется свобода политическая. Невозможно сохранить историческую вершину, когда от исторического здания, которое ее поддерживало, не осталось и следа; невозможно удержать правительство в прежнем виде там, где все общество пересоздалось на новых началах".

Таким образом, Чичерин стоит на более решительных позициях по сравнению с Кавелиным, при всем том не отрицая главенство монарха и предлагая постепенный, мирный путь модернизации страны на реформистских началах.

Сам Б.Н. Чичерин и его труды долго оставались недооцененными. В советское время мы практически не видим о нем каких-либо серьезных исследований за исключением, конечно, монографии В.Д. Зорькина "Чичерин" и его же статью "Взгляды Б.Н. Чичерина на конституционную монархию". В них, несмотря на, в общем, критическое отношение к идеологу русского либерализма, просматривается уважение к нему как личности и ученому, имеющему право на свои убеждения. За последние полтора десятилетия вышли ряд стоящих работ. Среди них труды В.Э. Берёзко "Взгляды Б. Н. Чичерина на политическую свободу как источник народного представительства", где Б.Н. Чичерин характеризуется как талантливый историк и теоретик права, стоявший у истоков отечественной политико-правовой науки, основатель государственной школы в российской историографии, Е.С. Козьминых "Философско-политические взгляды Б.Н. Чичерина", О.А. Кудинова "Б.Н. Чичерин - выдающийся конституционалист", А.В. Полякова "Либеральный консерватизм Б.Н. Чичерина" и некоторые другие работы, где этой великий человек оценен по достоинству.

У рассмотренных двух мыслителей либерального направления взгляды разнились более, чем у представителей консервативного крыла интеллигенции. Общим тут было стремление преобразовать Россию на либеральных основах, но если Б.Н. Чичерин стоял за скорое введение конституционной монархии, то К.Д. Кавелин был более умеренным и предлагал для начала отладить существующую систему, помочь ей нормально заработать, не прибегая пока к решительным политическим преобразованиям.

Теперь перейдем к леворадикальному направлению общественной мысли. Основы его были заложены еще А.И. Герценым и Н.Г. Чернышевским, стоявших на теории герценовского "общинного социализма". Оба они выступали против самодержавия и крепостного права, причем ненасильственным путем, и этим в корне отличались от своих радикальных последователей, хотя Чернышевский революционного пути не отвергал.

Считая, как и Герцен, необходимой просветительскую деятельность интеллигенции, которая должна была подготовить народ к социальным изменениям, Чернышевский полагал, однако, что носителями новых идей должны стать не дворяне, а "новые люди", разночинцы. Под ними подразумевались дети священников, чиновников низших рангов, военных, купцов, грамотных крестьян, мелкопоместных и беспоместных дворян. К представителям этого социального слоя, заполнившим к середине 19 в. залы университетов, профессиональных и технических училищ, редакций газет, а позже -- земских школ и больниц, -- принадлежал и сам Чернышевский. Увлечение русской общиной сменилось у него к началу 1860-х идеей более целесообразных преобразований -- устройства городских кооперативов и трудовых ассоциаций в селах и в городах.

Чернышевский ясно осознавал, насколько длительной должна быть просветительская и политическая работы в народе, чтобы решить его основные социальные проблемы. Пропагандируемые им идеи (освобождение крестьян с землей без выкупа, ликвидация бюрократии и взяточничества, реформирование государственного аппарата, судебной власти; организация местного самоуправления с широкими правами; созыв всесословного представительного учреждения и установление конституционного порядка) не могли быть реализованы в одночасье. Однако отечественные радикалы видели в его трудах не призывы к длительной, скрупулезной пропагандистской работе, а идею революционного преобразования страны. Однако при общности идеи пути ее осуществления разнились, причем довольно существенно. "Пропагандистское" (умеренное) представлял Петр Лаврович Лавров, "заговорщицкое" (социально-революционное) - Петр Никитич Ткачев, анархистское - Михаил Александрович Бакунин.

П.Л. Лавров в своих взглядах придерживался мысли о необходимости продолжительной пропаганды среди народа социалистических идеалов, объяснение положительных сторон будущего строя. При этом сами насильственные действия при переходе к нему должны быть сведены к минимуму. Распространять новые идеи должна интеллигенция, которая в неоплатном долгу перед народными массами, которые освободили ее от физического труда для умственного совершенствования. В своей работе "Исторические письма" П.Л. Лавров пишет о прогрессе, подготовленном "порабощенным большинством" и предлагает отплатить этому большинству просвещением: "Первоначальный прогресс этого меньшинства был куплен "порабощением большинства" (т. н. "цена прогресса"); уплата интеллигенцией своего долга перед народом заключается "... в посильном распространении удобств жизни, умственного и нравственного развития на большинство, во внесении научного понимания и справедливости в общественные формы". Формула прогресса, данная П.Л. Лавровым, гласит: "развитие личности в физическом, умственном и нравственном отношении, воплощение в общественных формах истины и справедливости..." . Кстати, надо отметить, что среди последователей П.Л. Лаврова, были те, "которые доводили учение Лаврова до абсурда, требуя от интеллигента изучения наук по классификации О.Конта".

П.Н. Ткачев, в отличие от него, стоял за немедленный переворот, а лавровскую программу мирной пропаганды социализма вообще отказывался считать революционной. По его мнению, революция уже подготовлена ходом общественного развития. Действительный революционер--это сам народ, который всегда хочет революции и готов к ней. Ткачев поэтому выдвинул лозунг немедленного насильственного переворота. Революционеры не могут ждать, ибо промедление все больше и больше сокращает возможности успеха. "Пользуйтесь минутами- пишет П.Н. Ткачев. - Такие минуты не часты в истории. Пропустить их -- значит добровольно отсрочить возможность социальной революции надолго, быть может, навсегда".

М.А. Бакунин в своей программе опирался на убеждение, что в русском народе давно созрели необходимые предпосылки социальной революции, народные массы, доведенные до крайней степени нищеты и порабощения, не ждут освобождения ни от государства, ни от привилегированных классов, ни от каких-либо политических переворотов, а только от социальной революции, опирающейся на усилия самого народа. В гуще народа давно сложился под влиянием "многовекового опыта и мысли" идеал социалистического устройства общественной жизни, в котором Бакунин усматривал три основные черты: 1) убеждение, что вся земля принадлежит тем, кто ее обрабатывает своим трудом; 2) общинное землепользование с периодическими переделами; 3) общинное самоуправление и "решительно враждебное" отношение общины к государству. Однако народный идеал, с точки зрения Бакунина, не безупречен и не может быть принят в том виде, как он сложился, ибо в нем наряду с положительными чертами нашли выражение и "отрицательные" стороны жизни народа. К ним относятся: "патриархальность", "поглощение лица миром" и "вера в царя".

Взгляды М.А. Бакунина, оценивались советскими историками как в целом прогрессивные для того времени, но по сути - "мелкобуржуазные" и "утопические". Н.Ю. Колпинский и В.А. Твардовская так пишут о нем: "…Бакунин способствовал переходу ряда мелкобуржуазных революционеров на позиции социализма. Но это был утопический, домарксистский социализм, мелкобуржуазный по своей природе". Похожего мнения придерживается Н.М. Пирумова: "…анархистское мировоззрение Бакунина … выражало настроения разорявшихся масс крестьянства и мелкой буржуазии, вливающихся в рабочий класс…" Однако, по словам этих исследователей "анархистская теория Бакунина уводила рабочее движение с прямой дороги борьбы за светлое будущее человечества". А.А. Галактионов и П.Ф. Никандров пишут, что роль М.А. Бакунина не может быть определена однозначно, поскольку, "с одной стороны, это был честный революционер, всю жизнь посвятивший делу освобождения трудящихся от эксплуатации", а с другой, отвергая теорию пролетарской революции и полагаясь на стихийный бунт, "сбивал" пролетарское движение с "истинного пути". Оценку М.А. Бакунина как выдающегося деятеля революционного движения дают Ю.А. Борисенок и Д.И. Олейников.

Леворадикальные мыслители имели, как мы видим, одну общую цель - свержение монархии. Однако надо отметить, что несколько различались методы и видение послереволюционного будущего. У П.Л. Лаврова это - подготовка путем пропаганды среди народа, у П.Н. Ткачева - переворот группы заговорщиков, у М.А. Бакунина - немедленный стихийный бунт, и притом с разрушением самого института государства, чего не было первых двух теоретиков.

2.2 Отношение к крестьянскому вопросу

Другим камнем преткновения российской общественной мысли был крестьянский вопрос. Малоземелье и закрепощенность самого бесправного сословия волновала российские умы уже давно. Поражение в Восточной (Крымской) войне способствовало усилению дискуссий по улучшению положения крестьян и привело в итоге к отмене крепостного права в 1861 г., положившей начало целой серии реформ по модернизации России. И все же Манифест 19 февраля не смог полностью устранить всех противоречий, накопившихся за несколько веков. Несмотря на формальное освобождение крестьян, они остались в фактической зависимости как от помещиков, так и от государства, делая ежегодные выплаты за полученные в собственность наделы. Кроме того, неясным был вопрос о сохранении общины, вокруг которого развернулись нешуточные споры, закончившиеся реформой П.А. Столыпина в начале ХХ века, разрешившей выход из нее и создание хуторов и отрубов. Но до столыпинских преобразований еще предстояли годы напряженной работы многих и многих государственных и общественных деятелей.

И тут снова мы имеем различные варианты решения указанной проблемы. И опять начинаем с общественных деятелей охранительного направления.

Как мы уже писали выше, К.Н. Леонтьев в своем труде "Византизм и славянство" выделял три основополагающих начала и главных исторических основы русской жизни: византийское православие, неограниченное самодержавие и сельскую поземельную общину. О первых двух мы уже говорили, теперь обратимся к общине, как одной из основных составляющих крестьянского вопроса.

Общину, сельский мир Леонтьев не считал явлением специфически русским. В этом вопросе он следовал за общепринятыми идеями неславянофильских кругов российской общественно-политической мысли, в частности, соглашаясь с В. С. Соловьевым, писавшим, что сельская община "соответствует одной из первобытных ступеней социально-экономического развития, через которую проходили самые различные народы". Однако она, полагал Леонтьев, является важным признаком, отличающим Россию от романо-германской Европы.

Русская крестьянская община, по его мнению, структура почти коммунистическая и, в то же время, глубоко консервативная. Она представляет собой одно из главных условий и государственного единства России, и её национально-культурного обособления. И, конечно, в первую очередь -- от стран Запада, чему Леонтьев придавал большое значение. Поземельная и обязательная форма общины тесно связана с самодержавной формой отечественной государственности. Таким образом, и общинное, невизантийское по происхождению начало русской исторической жизни, сопрягалось, в представлении Леонтьева, с "византизмом".

Уже известный нам К.Д. Кавелин был крупным теоретиком крестьянского вопроса. В его литературно-публицистическом наследии насчитывается более полутора десятков работ по данной тематике. Среди них знаменитые "Записка об освобождении крестьян в России" (1855 г.), "Взгляд на русскую сельскую общину" (1859 г.), "Общинное владение" (1876г.), "Поземельная община в древней и новой России" (1877 г.), "Крестьянский вопрос" (1881-1882 гг.), две речи о крестьянской реформе (1881 и 1885 гг.) и др.

В своей "Записке…" он писал, что крепостное право -- это главный узел, в котором сплелось опутавшее Россию зло. Но этот узел надо развязать, а не разрубить. Насильственное решение вопроса не внесет успокоения. России, писал Кавелин, нужны мирные успехи. Надо провести такую реформу, чтобы обеспечить в стране "на пятьсот лет внутренний мир".

К.Д. Кавелин считал, что можно и нужно пренебречь правом помещиков на личность крестьянина, но нельзя забывать об их праве на его труд и в особенности на землю. Поэтому освобождение крестьян может быть проведено только при вознаграждении помещиков. Другое решение, заявлял Кавелин, "было бы весьма опасным примером нарушения права собственности".

Но нельзя, подчеркивал Кавелин, упускать из виду и интересы крестьян. Они должны быть освобождены от крепостной зависимости, за ними надо закрепить ту землю, которой они владеют в настоящее время. Разработку выкупной операции правительство должно взять на себя. Если оно сумеет учесть интересы помещиков и крестьян, то два сословия сначала сблизятся, а затем сольются в один земледельческий класс. Внутри его исчезнут сословные различия и останутся только имущественные. "Опытом доказано,-- писал Кавелин,-- что частная поземельная собственность и существование рядом с малыми и больших хозяйств суть совершенно необходимые условия процветания сельской промышленности".

В трактовке вопроса о сельской общине в России Кавелин занимал своеобразную позицию, в которой "сочетались идеи государственной школы, представлявшей общину как институт, созданный государством, и славянофильские верования в великую роль общины как реальной альтернативы развитию капитализма в России". Мыслитель считал наиболее правильным путь разумного сочетания общинного землевладения с личной поземельной собственностью крестьянина, позволяющей избежать пролетаризации и нищеты крестьянских масс: "Личная собственность, как и личное начало, есть начало движения, прогресса, развития; но оно становится началом гибели и разрушения, разъедает общественный организм, когда, в крайних своих последствиях, не будет умеряемо и уравновешиваемо другим организующим началом землевладения. Такое начало я вижу в нашем общинном владении, приведенном к его юридическим началам и приспособленном к более развитой, граждански-самостоятельной личности". Кавелин исходит из того, что с течением времени наиболее богатая часть населения будет выходить из общины и переселяться в города, а беднейшая, неимущая, останется в общине, которая оградит ее от бродяжничества и нищеты, даст работу: "Существуя для народных масс, будучи устроено по их нуждам, не представляя никакой возможности для спекуляций, и потому нисколько не будучи привлекательно для людей зажиточных, богатых, предприимчивых, не довольствующихся малым и скромным существованием, общинное владение будет служить надежным убежищем для людей неимущих от случайности спекуляций, от монопольного повышения цен на земли и понижения цен на земледельческий труд". Обращаясь к истории общины, Кавелин подчеркивал постепенность ее возникновения, естественный характер развития, а также внутренний демократизм. Он отмечал хозяйственное значение общины в Русском государстве и подчеркивал, что она не является в принципе чисто славянским институтом, а представляет собой известную стадию развития всех народов.

Свое понимание термина "община" Кавелин излагает в работе "Взгляд на русскую сельскую общину" (1859). Он выделял прежде всего присущие общине административные, принудительные функции (административная община) и обычай совместного владения землей (поземельная община): "Первый, самый обильный источник недоразумений относительно русской сельской общины - это смешение общины административной с общиной поземельною". Ученый предлагает рассматривать эти две социальные функции раздельно. "Именно обычай совместного владения землей выделен Кавелиным в качестве главного объекта исследования". Выстраивая доказательства в пользу утверждения о необходимости сохранения общины, Кавелин выявляет основные характеристики поземельной общины и, скрупулезно их проанализировав, приходит к выводу, что ни одна из них не противоречит земельным законодательствам европейских стран.

Община защищается им и в более поздней работе "Общинное владение" (1876 г.), где Кавелин рассматривает все "за" и "против" в отношении общинного быта. В этом труде достаточно аргументированно разоблачаются различные мифы и заблуждения, бытующие в обществе, уточняются отдельные вопросы организации крестьянского хозяйства.

Так, анализируя убеждения в "великом зле" и "великой несправедливости" круговой поруки в общине, он задается вопросом: "… кто же в этом случае виноват: начало ли круговой обязательной поруки или несоразмерность налогов с размерностью надела, - общинное землевладение или податная система?" И отвечает, что "во-первых, не она сама (порука - прим. наше) по себе так обременительна и несправедлива; виною тому - тяжесть налогов и платежей, падающих на крестьянство; а, во-вторых, отмена круговой поруки, а с ней и общинного владения, не устраняя зла при удержании теперешнего размера налогов, породила бы для казны, общества и государства еще большее зло и еще большие опасности в настоящем и будущем, чем несправедливость и обременительность круговой поруки при ее теперешних условиях". То есть он доказывает, что главный источник бед - высокие налоги, хотя не уменьшает и "заслуги" круговой поруки.

Не согласен К.Д. Кавелин и с мнением тех, кто считает, что общинное землевладение мешает укорениться в крестьянах понятиям о праве собственности и объеме этого права: "Возражение это взято не с факта, и делается лицами, по-видимому, никогда не говорившими с крестьянами<…> Кто с ними хоть раз толковал о праве личной поземельной собственности и общинном землевладении, тот знает, что они их различают отчетливо и сознательно". Он убежден в том, что если последнее ослабляло представление о праве личной собственности, то крепостное право, наоборот - способствовало формированию взглядов на различия ее и общинного владения.

Таким образом, в историческом плане, прикрепление к земле и введение подушной подати придали, по мнению Кавелина, древнерусскому общинному владению его теперешний вид и имели своим последствием введение общинного владения даже в тех общинах, где прежде земля находилась в личном владении и пользовании крестьян. Кавелин придает большое значение общинному устройству крестьянства, но в то же время он далек от той идеализации общины, которая была свойственна славянофилам и Герцену.

Другой мыслитель либерального направления - Б.Н. Чичерин видел тормоз развития крестьянского хозяйства главным образом в общинном землевладении. В своей работе "Задачи нового царствования" он писал, что "причины бедности кроются в плохой обработке земли, в хищническом хозяйстве, преобладающем у крестьян, в непривычке их к сбережениям и в излишней привычке к пьянству, в безрассудных семейных разделах, главное же, в закрепощении крестьянина общине и круговой поруке". В продолжение он отвергает такие способы решения аграрной проблемы как увеличение наделов и переселение на пустующие земли, к которому прибегнет позже Столыпин: "Не поможет этому злу увеличение наделов, ибо через некоторое время, с приращением народонаселения, наделы опять окажутся малы. Не помогут и переселения, которые в отдельных случаях могут быть полезны, но которые, как широкая мера, не имеют смысла при том скудном населении, которое существует в России". Настоящая задача, по мнению Чичерина, состоит не в том, чтобы колонизировать новые земли, а в том, чтобы улучшить хозяйство на местах, а для этого "единственной разумной мерой было бы довершение освобождения русского крестьянства освобождением его от общины и круговой поруки, присвоением ему в собственность той земли, на которую он имеет неотъемлемое право, ибо он покупает ее на свои трудовые деньги. Только через это у крестьян могла бы развиться та самодеятельность, без которой невозможны никакие хозяйственные успехи: это было бы настоящим завершением положения 19 февраля". При этом он опасается, что "лжелибералы" поднимут общественное мнение против такого решения. И все же выражает уверенность в том, что "разложение общины совершится неизбежно; она не устоит против свободы. Но желательно, чтобы оно совершилось так, чтобы у крестьянина упрочилось понятие о собственности, без которого нет свободного гражданского быта…"