Историческая правда и украинофильская пропаганда

Оставило ли разорение Киева по себе тяжелую память в народе в смысле враждебного отношения южан к северянам? Летописец описывает это событие трогательными словами, но на племенную вражду в его рассказе намека нет. Не найти такого намека и в киевских былинах.

Существует в русской героической литературе прекрасная песня «о полку Игореве», сложенная, вероятно, в XIII веке. Это наша «Песнь о Роланде». Она говорит о походе северского князя Игоря (княжество Новгород-Северское лежало к югу от Черниговского - между ним и Переяславским) с братией в 1185 году в задонские степи против половцев. Завели князей юная отвага и первый успешный бой чересчур далеко. «Пришли половцы от Дона и от моря, со всех сторон обступили русские полки». Была битва жестокая: «Черная земля под копытами костьми засеяна и полита кровью - взошла же печалью по Русской земле». И полегли «храбрые русачи за землю Русскую». Горе было великое: «Никнет трава от жалости, и дерево с печалью к земле прислонилось». Плачет Ярославна, жена Игорева, глядя в далекую степь с городской стены: «Зачем же, ветер, мое веселье ты по ковылю развеял!» Тогда великий князь киевский Святослав «изронил золотое слово, орошенное слезами», и стал звать всю родню-князей «вступиться за обиду, за землю Русскую, за раны Игоря, смелого Святославича». Зовет он Ярослава галицкого, Рюрика и Давида смоленских, зовет Романа и Мстислава волынских и князя Всеволода зовет. «Великий князь Всеволод, - говорит он последнему, - прилететь бы тебе издалека, чтобы отцовский золотой престол поблюсти. Ты можешь Волгу веслами разбрызгать, а Дон вычерпать шеломами...»

Кто этот князь, которого зовут на помощь из Киева, поэтически преувеличивая его могущество? Это Всеволод III Большое Гнездо (1212), брат того самого Андрея, который разорил Киев, властный продолжатель политики своего брата по усилению северного центра Руси. И кто этот неизвестный даровитый певец, зовущий северского князя? Он южанин, дружинник великого князя черниговского. Он скорбит душой из-за княжеских раздоров, «в которых век людей коротался», но упрека в племенной розни он не произносит: владимирский князь - князь Суздальской земли - ему так же близок, как князь галицкий или волынский. Слагал же он свою песню, где сплетаются слава и скорбь родины, уже в XIII веке, когда политическое отчуждение севера и юга, конечно, должно было сказаться сильнее, чем в эпоху князя Андрея.

Не было в XII веке племенного различия, не могло быть и племенной розни. Скажем тут же, что когда это различие создалось, оно распри не породило: до времени германо-большевиков между великороссами и малороссами ни войн, ни вражды никогда не бывало. Бывали ошибки со стороны московского и петербургского правительств, было во второй половине XVII века и при Мазепе тяготение части казачье старшины к Польше ради сословных выгод, но в самом народе до вчерашнего дня ни малейшего намека на недружелюбие не существовало. Обе ветви едва отдавали себе отчет, что есть между ними различие.Да и в наши дни движение к «самостийности» вышло отнюдь не из глубин народных: потребовался искусный вражеский удар извне, чтобы вогнать клин в почти незаметную щель между двумя частями единого народа и чтобы разорвать его по живому месту руками большевиков, мелких честолюбцев и несчастной обманутой и одурманенной черни.

Великороссы, малороссы и белорусы.

Мы видели, что до нашествия татар на всем пространстве тогдашней России действовала и господствовала единая народность - русская.

Но мы видели также, что лет сто после этого нашествия, с XIV века, встречается (для Галиции) официальное название «Малая Россия», название, от которого со временем произойдет наименование части нашего южного населения малороссами. У этого населения сложится особое наречие, свои обычаи, а в XVII веке появится некоторое, хотя и зачаточное, подобие государственной самостоятельности. Такие исторические явления не импровизируются; корни их должны уходить в глубь веков - и не вправе ли мы предположить, что уже за рассматриваемый домонгольский период в толще народной происходили какие-то изменения, издалека подготовлявшие раздвоение единой русской народности?

В 1911 году в Петрограде скончался маститый профессор Ключевский, новейший из корифеев русской историографии, человек, одаренный исключительным даром проникновения в тайники былой жизни народа. От прикосновения его критического резца с исторических личностей спадают условные очертания, наложенные на их облик традиционными, на веру повторявшимися поверхностными суждениями. Ни воплощения государственных добродетелей, ни носителей беспримерного злодейства вы не встретите на страницах его книги, там пред вами проходят живые люди - сочетание эгоизма и доброты, государственной мудрости и безрассудных личных вожделений. Но не только Андрей Боголюбский или Иван Грозный воскресают под его творческим прикосновением; оживает и безымянный, почти безмолвный строитель своей истории - обыденный русский человек: он бьётся за жизнь в тисках суровой природы, отбивается от сильных врагов и поглощает слабейших; он пашет, торгует, хитрит, покорно терпит и жестоко бунтует; он жаждет над собой власти и свергает ее, губит себя в распрях, уходит в дремучие леса молитвенно схоронить в скиту остаток своих годов или убегает на безудержный простор казачьих степей; он живет ежедневной серой жизнью мелких личных интересов - этих назойливых двигателей, из непрерывной работы которых слагается остов народного здания; а в годы тяжких испытаний поднимается до высоких порывов деятельной любви к гибнущей родине.

Этот простой русский человек живет на страницах Ключевского таким, как был, без прикрас, во всей пестроте своих стремлений и дел. Крупные личности, яркие события - это у Ключевского лишь вехи исторического изложения: к ним тянутся и от них отходят многотысячные нити к тем безвестным единицам, которые своей ежедневной жизнью, сами того не зная, сплетают ткань народной истории. Мысль Ключевского, зарожденная в высокой области любви к правде, за десятки лет ученого труда пронизала мощный слой исторического сырого металла, претворила его и течет спокойная, струей исключительного удельного веса, бесстрастная и свободная. Нигде нет фразы, нигде он не унижается до одностороннего увлечения, всюду у него, как в самой жизни, сочетание света и тени, всюду о лицах, классах, народностях, об эпохах беспристрастное, уравновешенное суждение. В наш век рабской партийной мысли и лживых слов книга эта - умственная услада и душевное отдохновение. Ей мы можем довериться. О разветвлении русского народа она повествует так.

Киевская Россия достигла своего расцвета в середине XI века. Со смерти Ярослава I (1054 год) начинается постепенное увядание; основной его причиной была беспрерывная борьба с азиатскими племенами, давившими на Южную Русь с востока и с юга. Россия отбивалась и переходила сама в наступление; нередко соединенные княжеские дружины углублялись далеко в степь и наносили жестокие поражения половцам и иным кочевникам; но на смену одним врагам приходили с востока другие. Силы Руси истощались в неравной борьбе, и, наконец, она не выдержала, стала сдавать. Жизнь в пограничных землях (на востоке по Ворскле, на юге по Роси) сделалась не в меру опасной, и с конца XI века население стало их покидать. От XII века имеем ряд неопровержимых свидетельств запустения Переяславского княжества, то есть пространства между Днепром и Ворсклой. В 1159 году поспорили между собой два двоюродных брата: князь Изяслав, только что занявший киевский престол, и Святослав, заменивший его на столе черниговском. На упреки первого Святослав отвечает, что, «не хотя лить крови христианской», он смиренно удовлетворился «городом Черниговом с семью другими городами, да и то пустыми: живут в них псари и половцы». Значит, в этих городах остались лишь княжеские дворовые люди да мирные половцы, перешедшие на Русь. В числе этих семи запустелых городов мы, к нашему удивлению, встречаем и один из самых старинных и богатых городов Киевской Руси - Любеч, лежащий на Днепре. Если запустели города даже в самом центре страны, то что же сталось с беззащитными деревнями? Одновременно с признаками отлива населения из Киевской Руси замечаем и следы упадка её экономического благосостояния. Внешние торговые обороты её все более стеснялись торжествовавшими кочевниками. «...А вот поганые уже и пути (торговые) у нас отнимают», - говорит в 1167 году князь Мстислав Волынский, стараясь подвинуть свою братию князей в поход на степных варваров.

Итак, запустение южной части Киевщины во второй половине XII века не подлежит сомнению. Остается решить вопрос, куда девалось население опустевшей Киевской Руси.

Отлив населения из Приднестровья шел в XII-XIV веках в двух направлениях: на северо-восток и на запад. Первое из этих движений привело к зарождению великорусской ветви русского народа, второе - к зарождению малороссийской его ветви.

Великороссы.

Переселение на северо-восток направлялось в пространство, лежащее между верхней Волгой и Окой, в ростово-суздальские земли. Страна эта была отделена от киевского юга дремучими лесами верховьев Оки, заполнявшими пространство нынешней Орловской и Калужской губерний. Прямых сообщений между Киевом и Суздалем почти не существовало. Владимир Мономах (ум. 1125), неутомимый ездок, на своем веку изъездивший русскую землю вдоль и поперек, говорит в поучение детям с некоторым оттенком похвальбы, что один раз он проехал из Киева в Ростов этими лесами, - настолько это было тогда трудное дело. Но в середине XII века ростово-суздальский князь Юрий I, воюя за киевский стол, водил этим путем против своего соперника, волынского Изяслава, из Ростова к Киеву целые полки. Значит, за этот период произошло какое-то движение в населении, прочищавшее путь в этом направлении. В то самое время, когда стали жаловаться на запустение Южной Руси, в отдаленном Суздальском крае замечаем усиленную строительную работу. При Юрии I и сыне его Андрее Суздальском здесь возникают один за другим новые города. С 1147 года становится известен городок Москва. Юрий дает ссуды переселенцам; они заполняют его пределы «многими тысячами». Откуда пришла главная масса переселенцев - об этом свидетельствуют названия новых городов: их зовут так же, как звались города Южной Руси (Переяславль, Звенигород, Стародуб, Вышгород, Галич); всего любопытнее случаи перенесения пары имен, то есть повторение имени города и реки, на которой он стоит (в Древней Руси известны три Переяславля; каждый стоял на реке Трубеж).

Свидетельствует о переселении из Приднестровья также и судьба наших древних былин. Они сложились на юге, в дотатарский период, говорят о борьбе с половцами, воспевают подвиги богатырей, стоявших за русскую землю. Былин этих на юге народ теперь не помнит - их заменили там казацкие думы, поющие о борьбе малороссийского казачества с поляками в XVI и XVII веках. Зато киевские былины сохранились с удивительной свежестью на севере - в Приуралье, в Олонецкой и Архангельской губерниях. Очевидно, на отдаленный север былинные сказания перешли вместе с тем самым населением, которое их сложило и запело. Переселение совершилось ещё до XIV века, то есть до появления на юге России Литвы и ляхов, потому что в былинах нет и помина об этих позднейших врагах Руси.

Кого нашли в Суздальской земле новые насельники? История застает Северо-Восточную Русь финской страной, а потом видим её славянской. Это свидетельствует о сильной славянской колонизации; она происходила уже на заре русской истории: Ростов существует до призвания князей; при Владимире Святом и Муроме уже княжит сын его Глеб. Это первое заселение страны русскими шло с севера, с Новгородской земли и с запада. Таким образом, днепровские переселенцы вступили уже в Русскую землю. Но были здесь ещё и остатки давних туземцев - финнов (По переписи 1897 года, в империи | за вычетом Финляндии финнов значилось 3.5 миллиона. Главнейшие их племена: эсты - 1 млн., собственно финны - 140 тыс., живущие почти все в Петроградской губернии, карелы - 200 тыс., между Финляндией и Белым морем, и мордва - 1 млн., в губерниях средней Волги. Карелы, и в особенности мордва, почти совсем обрусели). Финские племена стояли ещё на низком уровне культуры, не вышли из периода родового быта, пребывали в языческой первобытной темноте и легко уступили пред мирным напором русских. Напор действительно был мирным; никаких следов борьбы не сохранилось. Восточные финны были нрава кроткого, пришелец тоже не был обуян духом завоеваний, он искал лишь безопасного угла, а главное - места здесь всем было вдоволь. В настоящее время поселения с русскими названиями расположены вперемежку с селениями, в именах которых можно угадать финское их происхождение; это свидетельствует, что русские занимали свободные места промежду финских участков. Из встречи двух рас не вышло упорной борьбы ни племенной, ни социальной, ни даже религиозной. Сожительство русских с финнами привело к почти повсеместному обрусению последних и к некоторому изменению антропологического типа у северных русских: широкие скулы, широкий нос - это наследие финской крови. Слабая финская культура не могла изменить русского языка - в нём насчитывают только 60 финских слов; подверглось некоторому изменению произношение (Иностранцы, начиная изучать русский язык, обыкновенно удивляются, что так часто букву «О», когда на ней нет ударения, надо произносить как «А». Древнее «О» оставалось в правописании, но в произношении имеет тяготение переходить в «А». Это самое типичное отличие великорусского наречия, вернее, его южного поднаречия, ставшего русским литературным языком. Вряд ли указанное отличие есть следствие финского влияния, так как на северном поднаречии | к северу от Москвы - в Новгороде, Костроме, Перми и пр.| говорят на «О»; по-видимому, оно следствие западного влияния, ибо у белорусов встречаем «А» вместо «О» даже в тех случаях, когда на него падает ударение).

Итак, в Ростово-Суздальской земле скрестились и слились струи переселения русского элемента с северо-запада, со стороны Новгорода, и с юго-запада, со стороны Киева; в этом море русской народности финские племена потонули бесследно, слегка лишь окрасив воду его. Наличие финского влияния подмечено исследованиями специалистов; практически его не существует: ни один великоросс финской крови в себе не чувствует и не сознает, а простой народ и не подозревает о её существовании. Таков этнографический фактор в образовании великорусского племени.

Влияние природы на смешанное население - другой фактор (Иностранная печать нередко повторяет вслед за украинофильцами, что великороссы произошли от смешения русских с татарами; в татарской крови наивно ищут даже одну из причин большевизма. Но преданные магометанству приволжские (казанские) татары с русским населением вовсе не смешивались, они до сих пор живут обособленными деревнями. Исключение составляла только татарская знать: московское правительство приманивало её в состав служилого сословия, обеспечивая выгодное положение крестившимся, и, например, князья Урусовы по местническому распорядку стояли в Москве значительно выше многих Рюриковичей |как-то: Барятинских, Долгоруких, Волконских и др. Заметим, что иностранное представление о современных татарах как о какой-то варварской среде совершенно не соответствует действительности: приволжские татары - спокойный, почтенный народ, обладающий многими качествами: они трезвы, домовиты, опрятны, дисциплинированы, полны уважения к традициям).

Ключевский посвящает несколько прекрасных страниц тому, как суровая природа - морозы, ливни, леса, болота - отразилась на хозяйственном быте великоросса, как она разбросала его по мелким поселкам и затрудняла общественную жизнь, как приучала к одиночеству и замкнутости и как развила привычку к терпеливой борьбе с невзгодами и лишениями. «В Европе нет народа менее избалованного и притязательного, приученного меньше ждать от природы и более выносливого». Короткое лето принуждает к чрезмерному кратковременному напряжению сил, осень и зима - к невольному долгому безделью, и «ни один народ в Европе не способен к такому напряжению труда на короткое время, какое может развить великоросс; но и нигде в Европе, кажется, не найдете такой непривычки к ровному, постоянному труду, как в той же Великороссии»; «Великоросс боролся с природой в одиночку, в глуши леса, с топором в руке». Жизнь в уединенных деревушках не могла приучить его действовать большими союзами, дружными массами, и «великоросс лучше великорусского общества». Надо знать тамошнюю природу и тамошних людей, чтобы оценить ум, блещущий на этих страницах Ключевского, исполненных той настоящей любви к родине, которая не хочет высказываться, а невольно сквозит между строк.

Бросим взгляд на политические условия, в которых происходил процесс слагания великорусского племени. Русские входили в Ростово-Суздальскую землю и селились в ней свободно, но выход из нее, дальнейшее расселение встречали препятствия. На севере сильных соседей-иноплеменников не было, но там, по рекам бассейна Белого моря, издавна гуляла новгородская вольница; углубляться в бесконечные лесные дебри, не владея реками, было ни к чему. С востока, близ устьев Камы и Оки, кроме финских племен, жили волжские болгары, представлявшие собою некоторую, враждебную русским, государственную силу. С юга заслоняли простор кочевые азиатские племена, а на западе с XIII века начало слагаться государство Литовское. Конечно, возможность распространения не была совершенно исключена, но мы будем близки к истине, если скажем, что история озаботилась поставить население ростово-суздальских земель в течение двух веков (1150-1350) в обособленное положение; она как бы желала, чтобы предоставленное самому себе население переродилось, слилось, спаялось и образовало известное племенное единство. Так и случилось - и случилось в значительной степени наперекор пониманию тогдашних многочисленных носителей государственной власти.

Заключенное в указанных пределах население центральной части Европейской России входило в состав целого конгломерата княжеств. Тверь, Ярославль, Кострома, Ростов, Суздаль, Рязань, Нижний Новгород - вот стольные города важнейших из них. Здесь княжили Мономаховичи, потомки брата Андрея Суздальского - упомянутого уже нами Всеволода III Большое Гнездо. Порядок престолонаследия в великом княжении Владимирском был тот же, что в Киевской Руси, то есть «родовой порядок с нередкими ограничениями и нарушениями» (Платонов С.Ф., Лекции по русской истории. С.108).

В числе факторов, ведших к нарушению родового порядка престолонаследования, появляется с середины XIII века новый - согласие татарского хана. Размножение князей ведет к образованию местных княжеских линий и к установлению династических интересов местных великих князей (Тверского, Рязанского и пр.). С ослаблением кровной связи ослабевает в княжеской среде и сознание единства земли. Совокупность этих условий приводит к тому, что великим княжением Владимирским овладевает более ловкий и сильный из местных князей; при этом он ограничивается лишь титулом великого князя владимирского (а иногда и киевского), сидит же - в своем семейном стольном городе (например, в Твери, в Костроме). В 1328 году таким сильнейшим из местных князей оказался князь незначительного удела московского Иоанн I Калита. С этого года картина меняется: великое княжение навсегда остается в цепких руках Калиты и его нисходящих.

Московский удел был совсем молодым: непрерывный ряд князей начался здесь лишь с 1283 года (первым в этом ряду был отец Калиты, князь Даниил Александрович |1262-1303|); удел был мал размерами (Калита унаследовал лишь земли по реке Москве да Переяславль-Залесский); князья московские были из младшей линии Мономаховичей.

В чем же причины их первоначального успеха над соперниками, положившего основание будущему могуществу Московского княжества?

Перечислим эти причины, как они установлены в исторической литературе.

1. Москва лежала в этнографическом центре великорусского племени, здесь скрещивались обе струи переселения - из Киева и из Новгорода; она лежала в узле нескольких больших дорог и на орговом пути из Новгорода на тогдашний Дальний Восток - на нижнюю Волгу.

2. Московский удел был прикрыт от иноплеменных нашествий или воздействий соседними княжествами: первые удары татар принимали на себя княжества Рязанское и Черниговское, давление Литвы поглощалось в значительной степени княжеством Смоленским.

3. Первые московские князья были примерные хозяева: они умели куплей или браком «примыслить» к своему уделу соседний уделец, умели привлечь и копить деньги.

4. В сношениях с татарами они проявляли исключительную изворотливость: ездя в Золотую Орду, ловко добывали себе ханский ярлык на великое княжение. Они сами собирают дань для татар, отсылают её в орду, и татарские «данщики» не беспокоят московское население своими наездами.

5. В других княжествах - междуусобия из-за старшинства князей, а в малодетной московской семье - правильное престолонаследие. В московском княжесвте спокойнее, чем в других, в нем охотно оседают и киевские, и новгородские переселенцы, к нему приливает и население из восточных частей Суздальской земли, страдающее от татарских погромов и от нападений восточных инородцев. Тишина и порядок привлекают к московскому князю видных служилыхлюдей.

6. Высшее духовенство, воспитаное в византийском представлении о власти, чутко угадало в Москве возможный государственный центр и стало содействовать ей. Переселившиеся (с 1299 года) из угасшего Киева на север России митрополиты предпочли Москву стольному городу Владимиру. В одно и то же время в Москве образовалось средоточие и политической, и церковной власти, и недавно ещё малый город Москва стал центром «всея Руси».

Удельные князья жили мелкими интересами, несли народу раздор и смуту, а измученный народ хотел тишины и покоя. Москва дала ему покой. «Бысть оттоле (со дня вокняжения Иоанна Калиты) тишина велика по всей Русской земле на сорок лет», - записала летопись. Народ шел по пути этнографического объединения; «к половине XV века среди политического раздробления сложилась новая национальная формация» (Ключевский В.О. Курс русской истории. Т. II. С.57). А Москва создавала объединение политическое: к середине XIV века она впитала уже немало уделов и была настолько сильна, что, по словам летописца, сыну Калиты Симеону Гордому (1341-1353) «все князья русские даны были под руки». Пройдет ещё тридцать лет, и московский князь объединит против татар русские силы и смело поведет их вдаль от Москвы, на Куликово поле, ибо ополчит он их не для защиты своего лишь удела, а чтобы заслонить ими всю Русскую землю. Там, на Куликовом поле, родится национальное Московское государство. Веком позднее окрепшая Москва возьмет на себя другую высокую национальную задачу - освобождение от иностранного владычества подъяремных частей русской земли: в 1503 году литовские послы станут упрекать Иоанна III, зачем он принял перешедших к нему от Литвы со своими уделами черниговских (приокских) Рюриковичей. «А мне разве не жаль, - ответит им Иоанн, - своей вотчины, Русской земли, которая за Литвой, - Киева, Смоленска и других городов!»

Так сложилось и объединилось вокруг Москвы великорусское племя. С московского князя спали частновладельческие черты мелкого удельного князя; он сознал себя главой национального государства, а народ почуял свое государственное единство. Какая же национальная идея жила в этом народе? Чаяния какой народности воплощал в себе этот государь? Великорусской? Кто знает русскую жизнь, улыбнется при этом предположении. Великорусской идеи, чувства великорусского - таких целей и задач нет и никогда не существовало. Было бы смехотворно говорить, например, о великорусском патриотизме. Национальное чувство, воодушевлявшее Московскую Русь, было не великорусское, а русское, и государь её был государем русским. Официальный московский язык знал выражение «Великая Русь», но как противоположение другим русским областям - Руси Белой и Малой; понимал он эту Великую Русь (Великороссию) не иначе как частью единой, целой России: «Божией милостью Великий Государь, Царь и Великий Князь всея Великия, Малыя и Белыя Руси Самодержец» - так сформулирована эта мысль в титуле московских царей. Но термин «великоросс» Москва вряд ли знала: это искусственное, книжное слово зародилось, вероятно, по присоединении Малороссии - как противовес названию её населения. В широкий обиход оно проникло только в наши дни, после революции. Костромской крестьянин до сих пор также мало подозревал, что он великоросс, как екатеринославский - что он украинец, и на вопрос, кто он, отвечал: «Я костромич» или: «Я русский».

Малороссы.

Вернемся к изложению выводов профессора Ключевского.

Другая струя отлива русского населения из Поднепровья направилась, как мы сказали, на запад, за Западный Буг, в область верхнего Днестра и верхней Вислы, в глубь Галиции и Польши. Следы этого отлива обнаруживаются в судьбе двух окрайных княжеств - Галицкого и Волынского. В иерархии русских областей эти княжества принадлежали к числу младших. Во второй половине XII века Галицкое княжество неожиданно делается одним из самых сильных и влиятельных на юго-западе. С конца XII века, при князьях Романе Мстиславиче, присоединившем Галицию к своей Волыни, и при его сыне Данииле соединенное княжество заметно растет, густо заселяется, князья его быстро богатеют, несмотря на внутренние смуты, распоряжаются делами Юго-Западной Руси и самим Киевом; Романа летопись (1205 год) величает «самодержцем всей Русской земли».

Запустение днепровской Руси, начавшееся в XII веке, было завершено в XIII веке татарским погромом 1229-1240 годов. С той поры старинные области этой Руси, некогда столь густо заселенные, надолго превратились в пустыню со скудным остатком прежнего населения. ещё важнее было то, что разрушился политический и народнохозяйственный строй всего края. В самом Киеве после погрома 1240 года насчитывалось лишь двести домов, обыватели которых терпели страшное угнетение. По опустевшим степным границам Киевской Руси бродили остатки её старинных соседей - печенегов, половцев, торков и других инородцев. В таком запустении оставались южные области - Киевская, Переяславская и частью Черниговская - едва ли не до половины XV столетия. После того как Юго-Западная Русь с Галицией в XIV веке была захвачена Польшей и Литвой, днепровские пустыни стали южной окраиной Литвы, а позднее - юго-восточной окраиной соединенного Польско-Литовского государства. В документах с XIV века для Юго-Западной Руси появляется новое название, но название это не «Украина», а «Малая Россия».

«В связи с этим отливом населения на запад, - говорит Ключевский, - объясняется одно важное явление в русской этнографии, именно образование малороссийского племени». Приднепровское население, нашедшее в XIII веке в глубине Галиции и Польши надежное укрытие от половцев и прочих кочевников, оставалось здесь и в течение всего татарского периода. Отдаленность от центра татарской власти, более сильная западная государственность, наличие каменных замков, болота и леса в Польше, горная местность в Галиции оградили южан от полного порабощения монголами. Это пребывание в единородной Галиции и в гостях у поляков длилось два-три столетия. С XV века становится заметно вторичное заселение среднего Приднестровья. Оно - следствие обратного отлива крестьянского населения, который был «облегчен двумя обстоятельствами: 1) южная степная окраина Руси стала безопаснее вследствие распадения Орды и усиления Московской Руси; 2) в пределах Польского государства прежнее оброчное крестьянское хозяйство в XV веке стало заменяться барщиной и крепостное право получило ускоренное развитие, усилив в порабощаемом сельском населении стремление уходить от панского ярма на более привольные места».

В следующей главе мы приводим некоторые хронологические данные, характеризующие это возвращение русского населения на родные места (Седьмая глава была напечатана - до составления настоящей - в качестве самостоятельной статьи в итальянском журнале «Nuova Antologia», февраль 1919 г.; этим объясняется не вполне удачное распределение между настоящей и седьмой главой), здесь же придерживаемся как можно ближе нашего автора.

«Когда таким образом стала заселяться днепровская украйна, то оказалось, что масса пришедшего сюда населения - чисто русского происхождения. Отсюда можно заключить, что большинство колонистов, приходивших сюда из глубины Польши, из Галиции и Литвы, были потомки той руси, которая ушла с Днепра на запад в XII и XIII веках и в продолжение двух-трех столетий, живя среди литвы и поляков, сохранила свою народность. Эта русь, возвращаясь теперь на свои старые пепелища, встретилась с бродившими здесь остатками старинных кочевников - торков, берендеев, печенегов и др. Я не утверждаю решительно, что путем смешения возвращавшейся на свои древние днепровские жилища и оставшейся здесь руси с этими восточными инородцами образовалось малорусское племя, потому что и сам не имею, и в исторической литературе не нахожу достаточных оснований ни принимать, ни отвергать такое предположение; равно не могу сказать, достаточно ли выяснено, когда и под какими влияниями образовались диалектические особенности, отличающие малорусское наречие как от древнего киевского, так и от великорусского. Я говорю только, что в образовании малорусского племени как ветви русского народа (курсив наш. - А. В.) принимало участие обнаружившееся и усилившееся с XIV века обратное движение к Днепру русского населения, отодвинувшегося оттуда на запад, к Карпатам и Висле, в XII-XIII веках».

Все, что мы сказали до сих пор о малороссах, есть дословная или почти дословная выписка из курса профессора Ключевского (Т. I. С. 351-354). Мы сознательно прибегли к такому упрощенному способу изложения. Украинофильская партия не стесняется обвинять своих противников во лжи и подтасовках (см., например, интервью главы «украинской миссии» в Риме графа М. Тышкевича в «Corriere d`Italia» от 9 июня 1919 г.). Пусть она считается не со мною, а с профессором Ключевским. Есть мертвые, на которых труднее клеветать, чем на живых.

В последней фразе этой выдержки заключается полное отрицание всех теперешних вздорных утверждений украинофильской пропаганды, будто существует какой-то «украинский народ», и притом иного происхождения, чем русский.

Ключевский не счел себя вправе высказаться «решительно», когда сложилась малороссийская ветвь и когда начало слагаться малороссийское наречие. Он знал, какую цену приобретают его выводы, и не решался делать их окончательно, не имея возможности неоспоримо подкрепить в них каждое слово. Для нас, однако, нет ни малейшего сомнения, что дело обстояло именно так, как он говорит. Население, пришедшее в XII и XIII веках с Днепра в Польшу, явилось туда в качестве беженцев, несчастное и разоренное; в поисках насущного хлеба оно не могло не разойтись по чужой территории, не могло занять в иноплеменной стране иного положения, как приниженного; религиозная рознь ограждала, до известной степени, чистоту русской и польской крови, но язык русских переселенцев не мог не поддаться влиянию окружающей народности: он впитал в себя много польских слов, и произношение его, конечно, тогда и начало изменяться; так нарождалось малороссийское наречие (с точки зрения житейского критерия главное отличие малороссийское наречия от великорусского заключается именно в произношении. Говор малоросса не сразу поймешь, но, открыв впервые малороссийскую книгу, культурный великоросс станет читать её без затруднения. В противность великорусскому наречию, малороссийское сохранило нетронутым древнерусское мягкое «г», зато полностью заменило древний звук «е» звуком «и»). Пребывание в гостях у западных соседей внесло в малороссийский словарь также немало венгерских и молдаванских слов. Вернувшись на родину, потомки этой руси застали здесь потомков прежних кочевников и татар: кровь их иногда сквозит в облике малоросса, в смуглости его кожи и в его характере. Прекрасна страна, где в XIV и XV веках окончательно сложилось малороссийское племя, прекрасен

...край, где все обильем дышит,

Где реки льются чище серебра,

Где ветерок степной ковыль колышет,

В вишневых рощах тонут хутора...

Здесь солнце светит ярко, снег лежит всего три месяца; здесь нет ни болот Полесья, ни песков Дона, ни маловодных пространств черноморских степей. Когда-то густая трава с головой укрывала тут украинского всадника от хищного взора крымского татарина; теперь тихими волнами колышется на необозримых полях тяжелый колос пшеницы или стелется широкий лист свекловичных плантаций. Великолепны дубы на Украйне, её пирамидальные тополя, и богаты плодовые сады. Все сделала природа, чтобы окружить довольством и радостью его более счастливого южного брата. И он ценит дары природы: его песня обычно сложена в радостных, мажорных тонах, и поет она про любовь и про счастье; он любит красоту и уютность жизни; поэтичны его белые мазанки, окруженные цветами; веселы и часты вечеринки в многолюдных селениях; красива одежда, дольше, чем в других частях России, устоявшая перед напором фабричного обезличивания. Прелестный юмор присущ самой природе малоросса и не покидает его ни в рассказе, ни в неожиданных, случайно на ветер брошенных замечаниях, ни в шутке над самим собой. И при всей этой веселости какой-то отпечаток медлительности и восточной неподвижности лежит на его мышлении; когда малоросс дошел до какого-либо решения, хотя бы несуразного, его не переубедишь никакими доводами логики, и недаром другие русские говорят: «Упрям, как хохол». Но это упрямство, настойчивость наряду с хорошими физическими данными делает из него одного из лучших солдат русской армии. Он отличный, осмысленный работник в поле, не жалеющий удобрения даже для своей богатейшей черной земли. Его земледельческие качества развились не только благодаря щедрой природе, но и в силу экономических и правовых причин: малороссийский крестьянин - полный собственник своей земли, тогда как великорусская масса крестьянства до последних лет (до реформы Столыпина 1907 года) изнывала под социалистическим гнетом сельской общины, уже много веков назад почти осуществившей идеал социализма - принудительное равнение по слабейшему.

Быть может, наша характеристика несколько искусственна; оно и понятно - мы старались подчеркнуть различие между двумя ветвями русского народа. В жизни различие это менее заметно; в культурном классе оно совсем исчезло. Малороссы, переселившиеся за Волгу и в Сибирь или заселившие черноморские степи совместно с великороссами, став с ними в одинаковые природные условия, постепенно теряют, хотя и медленно, свои отличительные черты; говор их, обогатив речь великоросса, понемногу уступает место общерусскому языку, и на вопрос: «Ты кто будешь?» - такой переселенец ответит то «русский», то «малоросс». Но никто ещё не слыхивал в этом случае ответа: «Я украинец».

Малороссийское племя слагалось в тяжелых политических условиях. Со взятием Киева татарами (1240 год) Киевское княжество потеряло даже внешние признаки самостоятельности: на протяжении свыше ста лет нет упоминания о киевских князьях. Г-н Грушевский и тот вынужден был выразить сомнение в их существовании. В 1363 году опустевший край стал легкой добычей Литвы; в Киеве и других стольных южных городах вокняжились члены семьи Гедимина. Когда русь возвратилась в Приднестровье, она застала здесь чужую государственность, и судьба её с тех пор (и до середины XVII века) оставалась в иноплеменных руках. С середины XVI века благожелательная литовская власть сменилась черствой властью Польши; под влиянием экономического и религиозного гнета в пассивно прозябавшем населении пробуждается народное самосознание: борьба с поляками и с католицизмом, являвшимся ему в образе «польской веры», заполняет жизнь малорусского населения на протяжении ста с лишним лет. Основные факты этой борьбы читатель найдет в дальнейшем изложении, пока же запомним один несомненный исторический факт: от начала своего зарождения и до дня, когда оно политически слилось с Московским государством, малороссийское племя никогда самостоятельным не было. История указала трем ветвям русского народа любовно сплетаться в дружном единении: иначе иноплеменник разрывает их и веками топчет безжалостной пятой.

Белорусы.

Среди славянских племен, упоминаемых на первых страницах Несторовой летописи, значатся племена кривичей и дреговичей. Оба племени указывают на характер местности, в которой поселились эти племена (Дрегва - топь, трясина /Даль; см. слово «Дрожать»/; то же значение имеет литовское kirba, откуда, вероятно, и произошло название кривичей /Соловьев. I, 47). Связь между племенным названием и местностью - явление, свойственное и другим Нестеровым племенам, (древляне, поляне, полочане, новгородцы, северяне, бужане) - может служить указанием на близкое сродство этих племен: надо думать, что до расселения по Русской равнине они отдельных имен не имели; недаром летописец свидетельствует, что у всех у них был единый язык - славянский. Кривичи жили по верховьям Волги, Западной Двины и Днепра; старые города у них были Изборск, Полоцк и Смоленск. Дреговичи заселили пространство между Двиной и Припятью; важнейший город тут был Минск. Племена эти быстро слились с остальными, образовавшими русский народ, и имена их скоро исчезли со страниц летописей. Соловьев, разобрав те два-три текста, где Нестор называет эти племена, больше о них уже не говорит. Они как бы археологические древности, интересные лишь в музее, и кто бы мог думать ещё три года назад, что враги России вспомнят о них для практических целей современной жизни и вынесут их оттуда для спекуляции на политической бирже.

Белорусы занимают приблизительно ту же площадь, которую занимали племена кривичей и дреговичей, и так как нет следов каких-либо массовых переселений в этих областях, то можно предполагать, что белорусы являются их потомками. Мы не станем разбираться в отличиях этой ветви русского народа и её наречия от ветвей и наречий великороссов и малороссов, но мы хотим здесь установить с полной очевидностью, что белорусы всегда были и всегда считались частью русского народа и что земля их есть, по существу, неотъемлемая часть русской земли. И в белорусском, как и в украинском, вопросе у врагов русского единства есть могущественный союзник - я подразумеваю малую осведомленность иностранного общественного мнения в русской географии, истории и этнографии. Перечислить элементарные данные потому будет нелишне.

Точные границы расселения белорусов (а тем более Нестеровых кривичей и дреговичей) установить трудно, и будет короче и проще проследить судьбу княжеств, на которые делилась в древности вся западная полоса России - от Пскова на севере и до Киевского княжества на юге.

На эти земли, ставшие через несколько столетий Белой Русью, издавна разлилась славянская стихия. Здесь говорили по-славянски, «а Соловеньскый языкъ и Русскый одно есть», - записал ещё Нестор; здесь до завоевания страны иноземной властью княжили всюду Рюриковичи; жизнь слагалась в формы, обычные для удельной Руси. Княжества боролись между собою, но то была борьба со своими же - не с прирожденным врагом, а с политическим соперником. Когда с востока надвигалась опасность для всей России, здешние Рюриковичи вели свои дружины и местные ополчения против общего врага и погибали за единую Русь и в половецких походах, и под ударами татар. Так, в первой несчастной встрече русских с татарами на далекой южной реке Калке (1224 год) дралось и смоленское ополчение. Знаменитые Мстиславы - Храбрый (1180) и Удалой (1228), - подвизавшиеся в ратном деле во всех концах Руси, были родом отсюда, из смоленских князей.Но ближайший противник этой части Руси - эсты, латыши, литва и немцы жили на западе, и сюда, на запад, обращен был здесь во все века её главный фронт. Первоначально власть Руси не выходила за этнографические пределы; с усилением русской государственности она их переходит: Ярослав Мудрый в 1030 году основывает в земле эстов город Юрьев (Дерпт); в XI же веке Полоцк начинает подчинять себе ливов (ливы - отрасль финского племени; с XIII в. страна, ими населяемая, стала называться Ливонией), в середине следующего столетия все земли по нижнему течению Западной Двины находятся в зависимости от Полоцкого княжества; полочане владеют здесь крепостями Куконойс и Герцик; южнее под власть Полоцка переходят литовские племена, и Гродно включено в русские пределы.

С XIII века картина изменилась. В 1201 году германцы основали Ригу, на следующий год родился Ливонский орден (орден меченосцев) - орудие кровавой германизации. Постепенно продвигаясь на восток, немцы за полстолетия вытеснили русскую власть из земель латышей и эстов; они осели здесь в качестве господствующего класса и дальше не пошли. Зато далеко распространилась в глубь русской земли литовская власть.

Литовцы в этнографичесокм смысле - самостоятельное племя, отличное и от славян, и от германцев. Страна их - бассейн Немана; они жили здесь с даавних времен своей отдельной жизнью. В ХIII веке их захватила жизнь «международная»: с запада надвигался Тевтонский орден, с востока и юга - русские. Основателем Литовского государства считается Миндовг (+ 1263), разбивший Тевтонский орден и и державший под своей властью Вильно, Гродно и даже русский Волковыск и русский Пинск. Христианство и с ним культура шли к литовцам с востока, от русских. Миндовг был первый литовский князь, принявший крещение. После его смерти в Литве идет борьба литовской (языческой) и русской (христианской) партий. Около 1290 года утверждается литовская династия, известная позже под названием Гедиминовичей. При Гедимине (1316-1341) княжество крепнет: растетновый натиск ливонского ордена остановлен; княжества Минское, Пинское и некоторые части соседних земельпереходят под власть Гедимина. Две трети территории Литвы состоят из русских земель; русские играют при нем в Вильне главную роль; он титулуетс я «великий князь Литовский, Жмудский и Русский». По смерти Гедимина немцы, пользуясь разделением Литвы между несколькими (восемью) наследниками, возобновляют натиск, на этот раз в союзе с Польшей; но Ольгерд (+1377), сын Гедимина, одолевает орден. Все помыслы Ольгерда, христаинина, дважды женатого на русской (сперва на княжне витебской, потом на тверской), направлены в сторону русских земель: он стремится влиять на дела Новгорода, Пскова, хочет овладеть Тверью, для чего совершает походы на Москву, но неудачно. Около 1360 года он присоединяет русские княжества Брянское (к югу от Смоленского), Черниговское, Северское, овладевает Подолией и, наконец, в 1363 году - Киевом.

Так в течение одного столетия (с середины XIII до середины XIV века) Литовско-Русское государство, протянувшись широкой полосой с севера от Двины на юг за Киев, объединило в себе все западные русские княжества, весь бассейн правых притоков Днепра; ещё через полстолетия оно поглотило и Смоленск. Начало этого процесса совпало с ослаблением Руси от татарского погрома; быстрое развитие его было облегчено рядом причин. Вспомним, что могущество Галицкого княжества померкло уже сто лет ранее (со смерти князя-короля Даниила в 1264 году), что Московское государство при жизни Ольгерда было ещё слабым княжеством, границы которого на запад представляли собой полукруг, отстоявший от Москвы всего на сто верст, что процесс вложения великорусского племени далеко не был закончен, наконец, что подчинение Литве освобождало князей опустошенных княжеств Западной и Южной России от татарского гнета, - и нам станет понятен успех Ольгерда.

Была ещё причина, почему Литва встретила столь слабое сопротивление: Литовское государство с самого своего возникновения находилось под политическим и культурным русским влиянием; русский язык был официальным его языком; семья Гедиминовичей, роднившаяся с Рюриковичами, обрусела - они были русскими же князьями, только новой, литовской династии(Гедиминовичи уселись на главных местах; Рюриковичи измельчали); церковная жизнь получала направление из Москвы; в подчинившихся Литве княжествах литовская власть не нарушала ни политического строя, ни народного уклада. Уже к концу XIV века Литва и по составу населения, и по складу жизни представляла собой более русское, чем литовское, княжество; в науке оно известно под именем Русско-Литовского государства. Казалось, центр тяжести русской государственной жизни не знал, где остановиться - в Москве или в Вильне; начался долгий поединок за это господство; он длился два века. Сильные московские государи Иван III (1462-1505) и Василий III (1505-1533) начинают отбирать от Литвы русские области и заявляют притязания на все русское, что принадлежало Литве. В середине XIV века, в 60-х годах, войска Ивана Грозного (1533-1584) взяли Полоцк и хозяйничали в Литве. Но здесь против Москвы стала и Польша: соединенным их силам Москве пришлось уступить.

Мы проследили политическую судьбу белорусской части русского населения до конца XIII столетия, но ещё не встретились с воздействием на нее Польши. Оно и понятно: в северной части Белоруссии между западной границей русской народности и восточной этнографической гранью Польши лежала третья народность - литовская, отличная и от русской, и от польской; она раздвигала их на 150-400 верст. Польская народность распространялась на восток приблизительно до меридиана Люблина. К югу от параллели Минска и Могилева границы обоих народов, русского и польского, соприкасались; но даже и здесь, на белорусском юге, встреча их могла произойти только после того, как литовская государственность была поглощена польской.

В 1386 году великий князь литовский Ягайло (сын Ольгерда) женился на польской королеве Ядвиге и принял католичество. С этого времени в Вильне прочно водворяется польское и католическое влияние, и на демократическую литовско-русскую почву постепенно переносятся польские государственные понятия. В XV веке создается класс вельмож, одаряемый широкими привилегиями; магнаты заседают в сеймах, сосредотачивают в своих руках пожизненные должности по польскому образцу и наделяются огромными площадями земли; начинает образовываться мелкий дворянский класс - шляхта; среди крестьянства все шире распространяется холопство, помещикам дается право вотчинного суда над крестьянами, и к началу XIV столетия (то есть веком ранее, чем в Московской Руси) крепостное право укладывается в определенные формы. Все привилегии первоначально даются только католикам; распространение их на православных достигается путем упорной борьбы. Польские нововведения встречают противодействие в литовском и русском национальном чувстве; некоторые из литовских великих князей (как Витовт и его брат Свидригайло) стремятся отстоять независимость Литвы. Витовт достиг почти полной независимости; он должен был короноваться королем, но высланная папой корона была послана через Польшу и до Вильны никогда не дошла. Стремление к независимости находит опору в классе вельмож, которые, заполучив себе права на польский лад, вовсе не желали, чтобы и мелкое дворянство усиливалось подобно польской шляхте. За независимость стояла, конечно, и крестьянская масса, которой не могло быть по душе ни насильственное окатоличивание, ни сословный польский строй, ведший к крепостной зависимости. Русское влияние и самосознание были весьма сильны: русский язык признавался официальным языком ещё по статуту 1566 года. На нем, а именно на белорусском его наречии, создавалось литовское законодательство, на нем же писались литовские летописи и издавалась Библия (например, «Статут Казимира-Ягеллона» 1492 г., «Статут Литовский» 1505-го, последний раз исправленный в 1588 году, «Летопись Даниловича», Бибдия Скарины издания 1517 и 1585 гг. В языке этих памятников немало, однако, чужезеиных слов - церковнославянских, польских, даже чешских, и он заметно отличается от современного ему простонародного наречия. Самостоятельного литературного значения белорусское наречие никогда не имело).

Но как бы то ни было, польское влияние одолело. Ряд сеймов XV века закрепил политическое соединение обеих стран; оба престола остались в семье Ягеллонов, и с середины XV века власть обоих монархов почти без перерыва совмещалась в одном лице. Русско-Литовское государство постепенно превратилось в Польско-Литовское, а в 1569 году личная уния Польши и Литвы перешла в реальную. С этого времени судьба большей части белорусского племени находится в руках польской государственной власти.

Поединок Москвы с Литвой сменился борьбой с Польшей; борьба стала ожесточеннее; теперь дело шло не о первенстве - дрались не на жизнь, а на смерть.

Не раз клонилась под грозою

То их, то наша сторона.

Когда в конце XVI столетия, со смертью последнего царя Рюриковича, исчезла в Москве прирожденная власть и Россия, как в наши дни, очутилась на краю гибели, поляки думали, что единоборство навеки закончилось их торжеством - казалось, в Москве царем сядет польский король. Но лишь только Московское государство оправилось от смуты, оно при первых Романовых возобновило старую борьбу за русские, подчиненные Польше земли, и ослабевшая Польша стала уступать их Москве. При Петре Великом ясно политическое преобладание России над Польшей, но историческая задача освобождения подъяремной Руси ещё не кончена: она передана XVIII веку и осуществлена (хотя и не полностью) лишь путем «трех разделов» Польши.

В Западной Европе весьма распространено представление, будто при трех разделах Польши Россия посягнула на независимость части польского народа. Достаточно открыть любой исторический атлас, чтобы убедиться, что ни одного клочка действительно польской земли мы тогда не приобрели. При дележе Польского государства Россия освободила исконные русские земли (кроме Галиции, которая перешла к Австрии) и заменила польское иноземное господство над нерусскими землями (над Курляндией и собственно Литвой) господством русским. Грех овладения частью польской земли и польского народа совершен Россией не при трех разделах, а в 1815 году на Венском конгрессе, где соучастницей в преступлении была (за исключением Франции) вся Европа.

Это краткое бесхитростное перечисление главных исторических событий, определивших судьбы Белоруссии, вполне достаточно, чтобы сделать следующие обобщения.

Часть русского народа в век ослабления русского единства подпала под власть народа литовского; благодаря высшей культуре она приобрела в Литве господствующее положение, образовала с ней одно государство, но сознания народности не потеряла. По мере роста Москвы пограничные русские области Литвы, частью по собственному почину, переходят под власть московского великого князя. Соревнование Вильны и Москвы клонилось к торжеству последней, но тут явилось на сцену новое действующее лицо - польский империализм, и естественный ход событий - национальное объединение русского народа - остановился. Белорусы оказались под властью поляков. Не оружие, не заселение, не торговля отдали судьбу белорусов в руки Польши: tu, felix... Polonia, nube! (Ты, счастливая... Польша, заключай браки (лат.) Парафраз крылатого выражения «Tu, felix Austria, nube») Трудно найти в истории другой династический брак, который был бы столь богат последствиями (могущестов Польши в XV-XVII вв., порабощение Малой и Белой России, задержка роста Московской Руси, отдаление её от Европы, приостановка германского распространения на восток и турецкого - на Центральную Европу - вот отрицательные и положительные факторы европейской истории, берущие начало от брака 1386 года), как устроенный польскими магнатами брак Ядвиги с Ягайло. Польша получила Литву, а с нею и часть России, как бы в приданое; оставалось только выждать время и потом вступить во владение этим приданым. Фактически во владение вступили с середины XV века, со времени личной унии, а выполнение всех формальностей закончили в 1569 году.