Образ и миропонимание бургундского воина-пехотинца времён Карла Смелого

Тема трусости среди пехоты всплывает в мемуарах довольно часто, из-за чего пренебрежение к ней только усиливается. Так при Грансоне, граф Шароле отправил лучников охранять проход в горах, но те, столкнувшись со швейцарцами, решили отступить «... а всякие там пехотинцы, стоявшие дальше всех, подумали, что те бегут, и тоже бросились бежать.»64. Выходит, что именно пехотинцы своей массой первыми испугались и, как бы, своим примером спровоцировали паническое отступление целой армии.

Однако, как бы то ни было, с пехотой всё же считались, осознавали её важность и силу. Правда, это не мешало относиться к ней с презрением, некой брезгливостью, снисхождением, выказывая ей за заслуги покровительственные знаки внимания. Известно, что Карл Смелый после Нейса отправил свою побитую армию грабить Бар и Лотарингию и сделал он это для того, чтоб «...она пожила в своё удовольствие и отдохнула.»65.

Есть ещё один сюжет, демонстрирующий заботу о солдатах: «Граф торопился ... разместить ослабевших и израненных людей под прикрытием стен, а остальных - в окрестных полях. Благодаря такому благодатному пристанищу была спасена жизнь многих людей.»66. Хотя это можно расценить и с другой стороны, практичная забота о войске в целом, что бы просто сохранить армию для будущих боёв.

Вообще Коммин в своих мемуарах признаёт пехоту как неотъемлемую часть войска и считается с её эффективностью в бою «... вооружённые длинными пиками, дававшими им преимущество над нами, ударили по нашим лучникам и их предводителям. В один миг они перебили 400 или 500 человек, пошатнув тем самым все наши штандарты.»67. Или вот ещё один пример признания пехоты, который показан на примере коннетабля Франции Людовика де Люксембурга: «... коннетабль... сидел в Сен-Кантене, куда привёл 300 пехотинцев из своих земель, не доверяя полностью кавалерии»68.

Недоверие к кавалерии вызвано тем, что она находилась под его командованием, но состояла на службе у короля, однако это не меняет того факта, что для уверенности граф де Сен-Поль привёл именно пеший контингент.

В европейском масштабе автор мемуаров в качестве лучшей пехоты называет английскую и швейцарскую, при этом делая оговорку, что французской пехотой легче управлять и что она менее своенравная и буйная. Лучников же он считает силой только в том случае, когда их много.

Глава II. Миропонимание воина-пехотинца

2.1 Образ войны и воюющего

Мы уже рассмотрели, как выглядит исследуемый нами объект и так же разобрались с тем, что о нём думают привилегированные сословия. Теперь настало время попытаться проникнуть вглубь сознания воина-пехотинца времён Карла Смелого и хотя бы чуть-чуть взглянуть на окружающий мир его глазами, что очень нелегко.

Даже если воспринимать эту задачу буквально, то такой подход ни чего не упростит, потому как не понятно какое зрение было у средневековых людей. Робер Фоссье в своём исследовании «Люди средневековья» высказывает такое предположение, что можно усомниться в хорошем качестве зрения, потому как на него влияло плохое освещение. Однако, как мне кажется, оно было лучше, чем у современного человека, так как глаза людей, живших в 15 веке не подвергались воздействию экранов от технических устройств и плохой экологии. Хотя Фоссье добавляет, что над слепыми людьми потешались так как этот недуг считался карой Бога за грехи, а такое пренебрежительное отношение к слепоте может свидетельствовать о её редкости. Следовательно, возможно, в среднем зрение было у всех хорошее или же просто реалии жизни того времени много кому не давали дожить до того момента когда оно испортится. Вообще, что касается восприятия то его состояние сложно определить по причине малой информации в источниках69.

Итак, в центре внимания человек, который связан с войной. И прежде чем начать вникать в менталитет пехотинца последней четверти XV века, необходимо вспомнить военное сословие - bellatores, которое ему предшествовало. Мы помним существовавшую в период высокого средневековья трёхчастную модель мира, которая была сформулирована в 1020-1030 годах Адальбероном Ланским ставшая незыблемым божественным законом, делившим всех людей на 3 сословия: oratores, bellatores и laboratores. А в эпоху святого Бернарда между ними установится иерархия: первое место отведут клирикам - так как они ближе всех стоят к богу и являются его посредниками, второе место займут воины - самые сильные из всех, рыцари, которые должны защищать веру и остальные два сословия, ну и третье место все остальные - беспорядочная толпа, которая должна работать и обеспечивать первые два сословия. Эта идея начала трещать по швам с ростом и развитием городов с последующим выделением горожан из числа «третьего сословия».

«Воины» сохранили однородный состав (хотя бы внешне). Однако крайние точки этой группы всё же размывались выходцами из «трудящегося сословия», что не мешало ему выполнять свою функцию. В итоге с последующим делением laboratores на сельских и городских жителей, а из среды городских жителей выделение бюргеров и имущественное расслоение в коммуне к середине XIV века окончательно перечеркнуло идею трехчастного деления в обществе. Однако как отмечает Жак ле Гофф в труде «Цивилизация средневекового запада»70, в городе всегда присутствовал большой процент людей из деревни, которые старались туда попасть. Или как пишет Арон Гуревич в работе «Индивид и социум на средневековом западе»71 говоря, что город является центром, куда по тем или иным причинам, пытаются попасть крестьяне, тем самым значительно пополняя население города. И привнося различные поверья, традиции, новый социальный опыт, оседавшие в городе вместе с ними.

«Третье сословие» становится с каждым разом мобильней и всё активней осваивает военное дело, чему благоприятствуют определённые условия. XV век показывает необходимость наличия хорошо обученной пехоты в армии, постепенная централизация государственной власти даёт осознание принадлежности себя к определённой нации и необходимости защищать своё государство, пусть за определённую плату, а так же возникает необходимость в новой социальной опоре, потому как институт рыцарства стоит выше государств и является не столь надёжным союзником, могущим сменить сюзерена. Самыми эффективными мотивациями были: гарантия социальной защищённости, быть причастным к мощному коллективу (строю) под начальством сильного и надёжного сюзерена и грёзы о военной добыче - это толкало простолюдинов на службу, а последнее ещё и на распространение наёмничества, в котором присутствовал большой процент людей неблагородного происхождения.

Так в Бургундском герцогстве в 70 - х годах XV века постоянно была нужда в наборе новых рекрутов для пополнения рядов пехоты и ведения боёв со швейцарцами или же для укрепления гарнизонов крепостей.

Сама же война в то время делилась на 4 категории: guerre mortelle - война на истребление, во время которой было не принято брать пленных и снисходительно относиться к населению и имуществу противника. Люди, оказавшиеся в зоне конфликта, прекрасно знали, что у них 2 варианта - убить или быть убитыми. Bellum hostile - открытая война, где правители враждовали, их вассалы разоряли земли, в случае поражения могли рассчитывать на выкуп, а простых пехотинцев иногда могли и вовсе отпустить. Это война может похвастаться как героическими ратными подвигами, так и невиданным благородством противников по отношению друг к другу. Guerre couverte - скрытая война, этот тип войны можно обозначить как вражду непосредственно между феодалами, которые при помощи своих отрядов убивали или наносили друг другу раны, однако поджоги, пленение и мародёрства при такой войне были неприемлемы, что, впрочем, не мешало им иметь место быть. Последняя категория это осадная война72.

Теперь самое время представить, как выглядела война в средние века. Здесь абсолютно точно можно согласиться с мыслью Шона Макглинна: «... кажется, что за истекшие столетия война сама по себе совершенно не изменилась.»73. К такому выводу автор пришёл после краткого рассмотрения кровавых событий в Югославии в 90-х годах XX века и сравнении его с реакцией священников на подобные события в их время. Сельские местности подвергались полнейшему разорению: солдаты не щадили мирных жителей, везде были убийства, поджоги, мародёрство и изнасилования. Повсеместно проходили этнические чистки, толпы беженцев бежали в поисках спасения, черные клубы дыма над когда-то жилыми населёнными пунктами. Если обратиться к средневековым хроникам, то мы увидим похожие пейзажи, вышедшие из под пера неравнодушных и немного истеричных монахов, которые, со свойственной им чертой преувеличения, писали о таких событиях, например Хроника Жана Фруассара, особенно описание событий, относящихся к периоду Столетней войны.

А ведь действительно, почему люди средневекового общества, а конкретно даже 70-х годов XV века должны были равнодушно относиться ко всем ужасам войны. Несмотря на то, что смерть в то время была куда более частой гостьей, чем сейчас [тут стоит сделать оговорку: в наше время, благодаря современным технологиям, смерть приходит позже, или, другими словами, просто увеличилась продолжительность жизни] не даёт нам право делать вывод о рутинном и обыденном отношении к ней.

Само поле боя в большую или в меньшую сторону, но непременно одинаково могло выглядеть следующим образом: «Мертвыми были усеяны холмы и долины... Хаттин избавился от их душ, и аромат победы густо смешивался с вонью от разлагающихся трупов. Я проходил мимо них и видел повсюду окровавленные части тел, раскроенные черепа, изуродованные носы, отрезанные уши, разрубленные шеи, выколотые глаза, вспоротые животы, выпавшие наружу внутренности, обагренные кровью волосы, исполосованные туловища, отрубленные пальцы... Перерубленные пополам тела, пробитые стрелами лбы, торчащие наружу ребра... безжизненные лица, зияющие раны, последние вздохи умирающих... реки крови...»74. Такую жуткую картину описал один арабский хронист. Касательно Бургундских войн к этому описанию придётся добавить ещё воронки от каменных и железных ядер бомбард, большие и маленькие дыры от развивающегося огнестрельного оружия в телах и железных панцирях солдат, сломанные пики, покорёженные мантелеты и вбитые в землю острые колья.

Но это общие черты, если говорить конкретней, то вот как проходила осада Муртена Карлом Смелым в Июне 1476 года. Это дело он спланировал заранее и осадив город сразу возвёл оборонительные укрепления на высотах в своём лагере на случай если придёт деблокирующая армия. Эти укрепления состояли из «живой изгороди» или другими словами из плетня, частокола, мантелетов и повозок, а за ними была расположена артиллерия. На помощь городу уже вышло войско швейцарской конфедерации из Берна. Стараясь побыстрее взять город до прихода армии противника бургундцы предприняли серию интенсивных штурмов 17 и 18 июня проделав артиллерией две бреши в стене и раз за разом посылали туда пехоту, атаки которой отбивались защитниками. Можно только представить какая была там бойня в узких проломах. Обороняющие горожане загородили проломы собой и ощетинились лесом пик, алебард и другим древковым оружием. В этот строй влетали бургундские пехотинцы предварительно взобравшись на груду обломков стены и пережив залпы стрелков обороняющихся. На следующий день осаждённым подошла подмога из-за чего Карл Смелый принимает решение прекратить штурмы Муртена и заняв оборонительную позицию в своём укреплённом лагере разбить подошедшие силы противников. Далее несколько дней бургундцы изо дня в день выстраивались на своих оборонительных линиях принимая не большие провоцирующие их отряды противника за начало наступления, которого за ними не следовало. В итоге Карл Смелый перестал верить в возможность наступления швейцарцев, а потому отправил войско в лагерь оставив на укреплениях, обращённых к Ульмицу, около 2 000 пехотинцев и 300 копий. 21 июня проводя рекогносцировку и не придавая большого значения видимой малой части лагеря швейцарской армии герцог не стал ничего менять, подумав, что их силы ещё слишком малы, вернулся в лагерь. А 22 числа армия союзников пошла в наступление на участке Монтелье - Мюнхенвилер. К полудню бургундские часовые увидели наступающую кавалерию и неприятельскую пехоту в сомкнутом строю, послали гонца в лагерь, а сами приготовились принять бой75. По швейцарцам был открыт огонь из кулеврин, которые проделали кровавые бреши в рядах, а когда уже колеблющийся противник подошёл ближе на него посыпался град стрел. После этого колонны не смогли преодолеть укрепления, дрогнули и начали отступление.

В этот самый момент некоторые жандармы из бургундской армии перешли в контратаку76, но ввиду своей малочисленности были встречены пиками и разбиты, а само наступление швейцарцев возобновилось после того как отряд Ландмана Дитриха зашёл во фланг укреплений и вступил в рукопашную схватку, оттеснив защитников, чем дал передышку и время на бросок основным силам, которые укрывались от обстрела. В это время из самого бургундского лагеря нестройной и разрозненной массой, одеваясь прям по пути, воинские контингенты спешили к укреплениям, но было уже поздно. Им на встречу спешили отступающие остатки защитников и надвигающаяся стена пик противника, который перемахнув укрепления вновь выровнял свои построения и вклинился в рыхлую массу бургундской армии не щадя даже пленных.

Во время этой бойни гарнизон города сделал вылазку и разбил осадный корпус, чем окончательно посеял смятения в ряды армии Карла Смелого, которая уже забыв обо всём бросала оружие и беспорядочно отступала спасая свои жизни. Сам герцог даже не делал попыток удержать своих людей на позициях. Спастись бегством смогла только конница, а пехота и английские лучники были почти все убиты в бою и изрублены при отступлении конницей герцога Лотарингского и графа Тирстейна77.

Средневековое общество было пропитано жестокостью. Оно было заточено под войну и насилие, буквально жило в этих условиях - жило этим и даже в мирное время жестокость была обыденностью. На территории герцогства Бургундского редко когда было спокойно в последней четверти XV века. Давайте представим, герцог Шароле нажил за своё правление целый враждебный себе блок: Франция, Священная Римская империя, Швейцарская конфедерация, герцог Лотарингский и другие ему подобные, а так же множественные предательства подданных, например таких как граф Никола де Кампобассо из Неаполитанского королевства - все они так или иначе совершали разбойные нападения на территорию герцогства.

В следствии наличия большого процента наёмников в армии Карла Смелого не исключено, что во время армейских маршей, до или после битв они, дезертировав, не грабили население - вообще это может относиться к любому солдату, бежавшему из армии. Ему куда проще силой и никак не трудом отнять у жителей всё, что ему надо. Как писалось немного выше общество живёт в условии войны, а следовательно мирные жители тоже могли дать отпор набирая из своей среды мужчин тем самым формируя ополчение. Даже рабочие инструменты крестьян могли применяться как оружие в случае ситуации, выходящей за рамки бытовой ссоры78. На более масштабном уровне короли издавали указы, так, в своё время, Карл V Французский запретил любые развлечения, не связанные с военными упражнениями. В Англии в XIII веке было популяризирована стрельба из луков и тренировки простого населения стали обязательными, подобное же проводилось и в континентальной Европе особенно во время Столетней войны79, а соответственно и после неё.

«Жестокость являлась вполне недвусмысленной целью любого увеселения»80. Даже игры были не без жестокости: футбол, возникший как кэмпбол - представлял из себя поле битвы; разные забавы с животными где целью было забить последнее до смерти; показательные казни или пытки. Эти развлечения могли устраиваться в период ярмарок и праздников. И уж тем более в литературе и миниатюрах тоже центральное место занимает насилие, в красках описывающая или изображающая эту не очень приятную сторону жизни.

2.2 Опыт ментальной реконструкции воина-пехотинца

Итак, представим средневекового человека из крестьянской семьи, который, будучи младшим сыном не получил наследства от отца и подался на военную службу. И, допустим, звать его будут Гийом по прозвищу Хабиле, что значит ловкий, умелый, бывалый ( фр. Guillaume Habile). Данное имя было сгенерировано не случайным образом, а основываясь на исследовании Робера Фоссье81. Гийом родом из деревни в области Дижона. Он не знает, сколько у него братьев и сестёр и, даже, сколько ему лет82, потому как был неуч и не умел читать и писать. Однако невеждой Гийома назвать нельзя, ибо таковыми называли тех, кто знал мало молитв или не знал их вовсе83. Как и подавляющее большинство людей молитвы герой заучивал, повторяя их за священниками в церкви. Определённо ему были известны молитвы: «Отче наш», «Богородица», «Пресвятая троица». Скорее всего он жил на родине, работал в поле, постился, исповедовался, бывал на проповедях, изредка посещал обедни до того момента пока не загорелся желанием искать лучшей жизни подавшись в город. Спонтанность таких решений крестьян путешествовать описана в «Декамероне» Джованни Бокаччо84. Теперь его отцу не придётся заботиться об обеспечении ещё одного сына землёй, занимаясь разделом парцеллярного участка85.

К слову сказать, в то время представители деревни была почти везде: люди путешествовали одни или группами. Так они могли искать себе невест, лучшую жизнь, идти в паломничество, торговать86. И вот, с группой односельчан, которые направились в город для продажи своих товаров на рынке, Гийом решает идти. Он взял с собой немного денег, хлеба, тыквенную флягу, посох, и немного вещей. Когда он покидал родной очаг, его семья простилась с ним. Теперь с этого времени его для них не существует до того момента пока не вернётся87. В средние века временно отсутствующие люди не учитывались, хоть родные всегда ждали их возвращения, но всё же для них того кого рядом нет - нет и в живых. А при встрече узнавали друг друга скорее по историям и общим воспоминаниям, нежели чем визуально. Всё это нам прекрасно иллюстрирует история Мартина Герра88.

И вот оторвавшись от своей семьи, земли, приходского округа (который, к слову является одним из главных связующих центров жизни деревни, да и города) он побрел дорогой к новой жизни. По пути герой проходит мимо мельницы, что стоит неподалёку от населённого пункта, куда когда то носил зерно и слушал последние новости. Это место было одним из центров общения, поимо небольшой таверны и церквушки, именно здесь крестьяне обсуждали новости и здесь же брали своё начало крестьянские восстания89. Дорога до города заняла немало времени, и когда крестьянин добирается до места, его охватывают самые разные чувства, начиная от удивления и восхищения и заканчивая трепетом.

Дело в том, что город в представлениях людей того времени представлял собой величественное место, где ворота, стены и башни служили границей между двумя мирами. Сами горожане же очень гордились своими стенами и часто помещали их на печати или гербы. Он обладал большим престижем в глазах приходящих людей и вызывал восхищения своими красивыми монументальными зданиями и высокими шпилями башен. Выбор жизни в таком месте значит выбор жизни деятельной, а не созерцательной. Город был сосредоточением больших возможностей, продвижением по статусной лестнице, заработка и главное - защиты. Защита не только от внешних врагов, но и от классовой борьбы, жизнь в городской коммуне или при цехе давало гарантии социальной защиты и некоторую стабильность. Все отношения в пределах города проходили на уровне микросоциумов, которые выражались в «братствах», где их члены всячески оказывали друг другу поддержку.

Особую роль в городском праве приобретали горизонтальные отношения -- то есть взаимодействие между согражданами90. Крестьянин - переселенец, обосновавшийся в городе, автоматически становился свободным, но только после истечения некоторого промежутка времени (например, один год). Города обычно поддерживали связи с деревней, эксплуатировали свою округу, делая из неё своеобразную сеньёрию, с которой велась постоянная торговля, а в дополнение ко всему этому проходила вербовка крестьян для пополнения своих воинских контингентов91.

Однако в самом городе, хоть такие переселенцы как Гийом и были обычным делом, крестьян не принимали радушно, так как они являлись чужаками. Любой человек, даже если он живёт по соседству, при переезде на новое место является чужим «чужестранец» (от лат. alibi, из другого места) «из внешнего мира» (от лат. fortis, извне) и на него смотрят с подозрением, опаской. В XV веке чужаков и людей вообще определяли по принадлежности к территории, связывали её с воинскими качествами обществ92.

При входе в город Гийом, скорей всего, платит пошлину и старается не упоминать, откуда он прибыл. Его не может защитить закон или общая клятва братства, цеха, он не может заседать в суде, быть истцом, да и вообще участвовать в политической жизни города93. На самом деле сложно представить, как в подобных ситуациях поступали крестьяне, однако можно предположить, что они шли в приход и там пытались интегрироваться в общество, устанавливая связи. Либо, есть другой вариант: за немалую сумму просить защиты у братств или, если есть возможность заниматься ремеслом, примкнуть к цеху. Третьим вариантом можно было снять комнату в таверне, а впоследствии дождаться, когда господа, при нужде в рабочей силе, сами начнут розыск с целью найма таких «гостей», для проведения различных работ, например, по расчистки земли94. Такие работники находились в разряде «поденщиков» и были лишены корпоративной защиты. Обычно такие люди собирались там, где проводится найм, например, на главной площади, и ждали своей очереди на вербовку.

К вопросу о таверне - это немаловажный социальный центр, её наличие поощрялось сеньором, так как чаще всего она принадлежала ему, и с неё собирался акцизный сбор, таким образом, являлась «баналитетной». В этом месте собирались разные люди, как местные, так и чужаки, распространялись новости, слухи, легенды, давались объявления о работе. Благодаря нескончаемому потоку информации здесь рождался свой неповторимый менталитет, который становился более выраженным под действием выпивки. Тут проводился своего рода корпоративный отдых - играли в азартные игры и устраивали весёлые попойки, часто перерождавшийся в массовые драки между разными группировками будь то студенты, цеховые братства, местные и чужаки, коммуны и бюргеры, а то и вовсе горожане разных кварталов.

Так как средневековое общество это общество нулевой терпимости то именно отсюда, изрядно напившись, люд часто начинал устраивать волны погромов, направленные будь то против евреев, иноверцев, лавочников или политики городской верхушки.

В случае приёма чужаков таверна ещё выступала в качестве гостиницы. Церковь, напротив, не любила и всячески порицала это место, указывая на его греховность, видя в нём конкурента по прихожанам и тому количеству денег, которые там оставлялись, не доходя до церковных приходов95.

Раз уж тут поднялась тема о нетерпимости, а о жестокости в повседневной жизни уже упоминалось выше, то будет не правильным обойти стороной отношение, как крестьян так и горожан к окружающим их людям, а соответственно и наш Гийом, разделяет их точку зрения.

И начнём мы, конечно же, с евреев. Ещё в XIII веке францисканец Бертольд Регенсбургский назвал их «семьёй дьявола». Общество их боялось, но в то же время и восхищалось их познаниями в области медицины, астрологии, экономике. Отсюда и появляется некое вынужденное терпение и соседство, которое всегда держало евреев на расстоянии. Такие профессии как костоправ и ростовщик были греховными и непристижными для христианина. Чем и воспользовались евреи, активно заняв эти ниши. Костоправы, лечившие недуги, представлялись как еретики, пытающиеся претендовать на роль бога, вследствие чего их часто сжигали96. Но так поступали, будучи здоровыми, а когда требовалась помощь, они с надеждой обращались за ней. Ростовщичество тоже осуждалось церковью и обществом. Мало того, что бедные слои населения банально завидовали тем, у кого водились деньги, так ещё же злобу порождало то, что практически не за что они им потом будут вынуждены отдать в несколько раз больше. Решающее слово высказала церковь, объявив это занятие не богоугодным, а отдачу денег в рост самым греховным способом заработка и подобным людям гореть в гиене огненной97. Еврейские погромы были частым явлением, потому как если вдруг случится чего: умрёт ли кто от болезни, начнётся эпидемия, или появится некоторое количество должников, нехватка денег в казне и тому подобные происшествия - во всём сразу обвиняют именно их (вне зависимости кто или что послужило причиной) так как они занимаются этими делами. Евреев так же старались взять на учёт и как то выделить из общей части населения.

Ещё одной категорией населения, за которой тщательно старались следить и держать на расстоянии представляли прокажённые. Для их опознавания им выдавали трещотки, а самих их выселяли в лепрозории на расстояние «полёта камня» от города. Прокажённые жили на подаяния в нищете, ходили в лохмотьях, были отталкивающими, не скрывали своих сексуальных увлечений, да и вообще демонстрировали низкие желания. Их увечья и уродливости расценивались как печать греха. Самих же таких людей вечно делали виноватыми в заражении колодцев, скота и зерна98.

Здорового человека от больного Гийом знал, как определить, живя ещё в деревне, оказалось, что в этом шумном месте его определяли точно так же - по внешнему виду. Потому как люди боялись и воспринимали болезнь, только тогда, когда её видели. Поэтому внешняя красота символизирует крепкое здоровье и безгрешность. В глазах нашего новоиспечённого горожанина увечные и «уроды» не вызывают никакого сострадания, а только становятся объектами насмешек99.

На площадях, ярмарках, главных улицах, у городских ворот, церквей и часовен, замков и домов зажиточных бюргеров наш герой видит большое количество шныряющих в лохмотьях безобразных нищих, просящих подаяния. Они вызывают насмешки прохожих или беспокойство за целостность кошеля, если оказываются слишком близко. В случае, когда попрошаек становится много, жители даже начинают переживать за свою жизнь. Проходя мимо очередного представителя маргинального класса, Гийом бросает ему монету, скорее не из жалости, а из корыстного соображения сотворения доброго дела для себя, что бы это зачлось ему на небесах. Это можно расценивать как демонстрацию великодушия100.

Время идёт, новоиспечённый горожанин потихоньку привыкает к новому месту, в нем рождается своего рода городской патриотизм, он начинает себя чувствовать частью общего и, подобно другим жителям, гордиться не только стенами с величавыми постройками за ними, но ещё фонтанами на главных площадях и городскими часами. Последние становятся предметом особой гордости и внимания. Благодаря появлению механических часов на рубеже XIII-XIV веков, горожане начинают по другому воспринимать время и процесс его траты. Учащаются восхваления времени и мысли о его рациональной трате и неотъемлемого достояния человека. В этом мнении сходятся многие голоса как политических деятелей так купцов, гуманистов и даже проповедников101. Научившись лучше следить за временем и считать часы, горожане так не научились в повседневной жизни считать дни с месяцами. Для обывателей всё так же оставался главенствующим и чётким в неделе только день господень или воскресенье, а для церковников ещё и некоторые дни прославления святых и даты из жизни Христа в году102.

Не раз вскользь упоминали про эмоции. А что мы можем сказать об эмоциях? Только то, что период средневековья это очень эмоциональное время. Примеры этого мы можем видеть по большей части на миниатюрах и скульптуре, смотря на гримасы людей, вычитать в хрониках и мемуарах строчки пропитанные тем или иным ярко выраженным оттенком чувств103. Сдержанность была нетипична для того общества, особенно по части простых жителей. Люди буйно и живо показывали свои эмоции от жестокости до доброты, от гнева до милости, от радости до печали, которые, понятное дело, демонстрировались смехом или слезами. Последние эмоции были наиболее шумными и необузданными. Обыденная жизнь вокруг была наполнена криками, жестами, гримасами, рыданиями.

Серые будни среди: тяжёлого труда, лишений, антисанитарии, огорчений очень утомляли и поэтому Гийом, равно как окружающие его люди, любил развлечения и веселья которые поистине скрашивали жизнь. Поводы для праздников находились самые разные - ими могли быть приезд или отъезд правителей, религиозные праздники, удачные роды, ярмарки. Если подсчитать то выйдет всего треть нерабочих дней в году, как в деревне, так и в городе. Люд пел, танцевал, ходил с хоругвями, посещал таверны, пил и ел, развлекал себя разными играми как азартного, так и просто весёлого толка. Любили наблюдать за судебными поединками или казнями, выступлениями жонглеров (которых тоже побаивались и причисляли к «семье дьявола» как и евреев), просмотр театральных постановок на импровизированных сценах104. Так, например, была театральная постановка «О Святом Георгии» который был популярен на территории Бургундского герцогства.

Как мы понимаем, освоиться в городе было не просто. И представим, что жизнь нашего Гийома Хабиле не удалась так, как хотелось бы. Он не смог попасть в цех, а работы, с достаточным заработком, способным обеспечить ему стабильную жизнь, не нашлось. Заниматься попрошайничеством не вышло, так как и в этой сфере были свои объединения. Его средства подходили к концу, непостоянная работа и скудный заработок озадачивали. А может быть всё было не так плохо, но он просто захотел большего. Видя вокруг себя пёстрый конгломерат различных сплочённых групп, их разборки, будь то даже посреди городской площади, и последующее вмешательство городской стражи, могли вполне натолкнуть нашего героя на мысль пойти служить в армию, тем более он прекрасно понимал и видел, что люди с оружием это сила, жалование и легкая нажива в виде мародёрства. К тому же служба не требовала таких усилий как для вступления в цех.

Так как в бургундском герцогстве в это время идут активные боевые действия, то в новую постоянно пополняющуюся армию и гарнизоны Карла Смелого всегда нужны новобранцы. И ему, всего то, остаётся, как явиться на смотр либо, подрядиться в копьё к жандарму. Оружие и снаряжение ему обеспечит либо герцог (согласно Абвильскому военному ордонансу Карл Шароле объявляет, что берет на свое содержание и обеспечение 1250 жандармов и на каждого из них по три конных лучника, пеших арбалетчика, кулевринье и пикинера) либо его снабдит сам жандарм. Так же можно идти наниматься на службу с уже купленной на свои средства экипировкой.

Он мог бы воспользоваться и другим способом попасть в армию, не уходя из деревни. Дождаться того как явится сеньор и начнёт отбор желающих крестьян к себе в копьё. И в этом случае вербующий будет ответственен за вооружение набираемых людей105. Либо путём рекрутского набора, когда каждая община или приход должны собрать выставить для нужд господина 1 экипированного бойца от 50, 80, 120 очагов106.

Вот уже наш бывший крестьянин и неудавшийся горожанин становится солдатом. А это значит, что зарабатывать на жизнь он будет себе войной, что естественно должно отразиться на его видении мира. Всё разнообразие отношений рассмотренное выше у него в сознании так и остаётся, но с небольшими переменами. Пойдя на службу Гийом должен принять и смириться с мыслью о возможной смерти в бою, конечно же, при учёте и остальных вариантов: болезни, несчастного случая и так далее. С этого времени он рискует жизнью ради получения средств на неё или, точнее, меняет себя на деньги, надеясь, что судьба не успеет забрать первую составляющую этой сделки и благодаря фортуне он получит желаемое, не успев потерять всё.

Вера в фортуну была очень распространена и изображалась в виде колеса, а думали о ней следующее: «Судьбы сражений никому не ведомы. Поскольку меч сейчас поглотит этих, потом тех... а колесо фортуны непрерывно вращается.»107. Эту мысль, точно передающую суть этого явления и отношения к нему высказал ещё в XIV веке Джон Троуклоув.

Идя в бой, прекрасно зная, что можно умереть без исповеди очень пугала и считалась неправильной смертью для христианина равно как и смерть насильственным путём в принципе108. Поэтому перед боем можно было наблюдать такую картину: вся армия опускается на колени, перед ней выходит священник и проводит коллективную молитву и исповедь. Так, Фруассар в своих Хрониках, упоминает, что во время стояния под Виронфосом в боевых построениях и готовых к бою английской и французской армий, многие воины, в преддверии предстоящей битвы, приняли причастие и исповедовались. Хоть это событие и произошло в 1339 году, но нет никаких оснований полагать, будто бы эта важная составляющая подготовки к бою, которая, к слову, встречается и в хрониках Крестовых походов, исчезает в XV веке.

Простолюдин, зарабатывающий себе войной на жизнь, непременно перенимает черты воинского сословия, но в искажённом понимании. Выходит, что ему чуждо как скопидомство и осторожность горожан, так манеры и кодекс чести дворянского сословия. Другими словами в его характере смешивается простота, грубость нравов, суеверность первых с желанием жить войной, грабежом, яркой и красивой жизнью, хоть и быстрой, вторых. Так как пехотинец является основной силой армии, то в случае битвы он непременно будет в ней задействован и в любой момент может быть убит. И уж тем более, разбирая пехотинцев Карла Смелого, надо понимать, основной упор в армии делался на рыцарскую конницу и артиллерию, используя пехоту как поддержку, точнее в качестве пушечного мяса. Эту тактику мы можем наблюдать по таким битвам как: Грансон, Муртен, Нанси. Отсюда появляется такой образ жизни как жизнь одним днём, не заботясь о том, что будет завтра. Эта мысль позже ляжет в одну из основ мировоззрения ландскнехтов, которые возведут её в абсолют, ведя яркую жизнь и вульгарно наряжаясь.

Красиво жить не запретишь и всем этого хотелось. Главным стимулом в таком заработке, как ни крути, являлись деньги и ценные трофеи. Тут надо разобраться, а действительно ли так хорошо платили? Различия между наёмниками и теми, кто шёл в силу своих военных обязанностей были пока ещё не большие. Те и другие получали жалование, удерживающее их на месте и являющееся эффективным средством контроля за действиями войск и получение нужных результатов в службе. Даже в «патриотичных» войнах союзов Верхней Германии против Бургундцев присутствовали денежные интересы. Воспользовавшись данными Контамина109 о заработке квалифицированного строительного рабочего в Руане в 1470 году, указывающего сумму в 4 турских су110 и данные Куркина по жалованию в Бургундской армии где: у пехотинцев 2 патара (фр. patard)111 в день, а после Вермандуасского ордонанса 1472 года 4 ливра в месяц; арбалетчик и кулевринье получали 4 ливра в месяц; лучник 5 ливров в месяц112. И это без учёта грабежей и военной добычи, которая могла быть вполне внушительной, так, например, Коммин пишет, что швейцардцам после Грансона достались такие богатства, цену которых они даже не знали. Из особо ценных вещей были перечисленны: самый роскошный в мире шатёр Карла Смелого, серебряные блюда и чаши, большой бриллиант герцога с подвешенной жемчужиной, камни «Три брата», камень «Корзинка», «Фламандский» камень и ещё много других ценностей113 включая вооружение, коней, повозки, пушки, деньги на жалования, и прочие предметы с мёртвых. И это только после одной победы.

Относительно бургундской добычи сказать можно следующее, они грабили окрестности Льежа, включая и сам город, в 1471 году разграблен город Нель, окрестности Бове, Руана и всё по дороге до Нормандии, в 1473 году вторжение в имперские земли оккупация герцогства Гельдерн, грабежи Лотарингии в 1474 году114, Нижнего Рейна, в 1476 году захват небольших крепостей за Юрским перевалом и последующие рейды по приграничным землям швейцарской конфедерации.

Скорей всего наш персонаж попадает в одну из следующих рот которые набирались из бургундцев: № 4 с кондюкто Жаком де Монмартеном, № 7 с кондюкто Жилем де Гаршье, № 8 с кондюкто Жаком де Ребренне, № 9 с кондюкто Клодом де Даммартеном, № 10 с кондюкто Питером фон Хагенбахом, № 11 с кондюкто Бодуэном де Ланнуа, № 12 с кондюкто Амэ де Рабутеном. Каждому солдату выдавалась ливрея о двух цветах: белом и синим, а так же нашитым крестом св. Андрея, который при Филиппе Добром был белого цвета, а при Карле Смелом красным115.

Порой, никакие богатства не стоят жизни, вследствие, чего в армии происходит дезертирство или предательство путём перебежек на сторону врага. Вот мы дошли до отношения к сеньёру, так сказать к взгляду с низу в верх. И начать надо с отношения к верховной власти, в данном случае к Герцогу.

Как мирный житель наш персонаж мог недолюбливать феодалов, за частые сборы налогов, которые тяжким бременем ложились на плечи населения, но мог любить своего правителя. Потому как крестьяне всегда стремились перейти под его защиту из соображения, что его власть отдалена от них, а нелюбимые сборы налогов осуществляют местные сеньоры. Ещё с правителем всегда связываются надежды люда по освобождению от сеньориальной тирании116. Хотя в действительности всё было по-другому. Известно, что Карл собрал налогов за время своего правления столько же сколько его отец за 45 лет. В 1475 году он потребовал уплаты со своих земель 1 миллион экю117. Но уже будучи в составе армии и получая от него жалование, возможно продолжал видеть в герцоге покровителя, вождя и того кто на законных основаниях разрешил обогатиться посредством войны, хотя в отношении выплат и довольство ими можно назвать спорным вопросом: так как их часто задерживали или же попросту могло ни чего не доходить до солдат по причине начала битвы118 или когда капитаны присваивали деньги себе119. А, впрочем, такое недовольство проявлялось в отношении коррумпированных чиновников, а уж затем рано или поздно всё же переваливалось на герцога, что становилось последней каплей.

Долгое отсутствие выплат рождали дезертирства и даже перебежки на сторону противника. Этот факт даёт нам право сделать вывод, о полной корыстности среди простых пехотинцев и всех соратников в целом по отношению к сюзерену и службе ему. При всей своей религиозности общества, люди смотрели на жизненные ситуации практично. В критические моменты взвешивали все за и против и из страха за свою жизнь вперемежку с материальной выгодой перебегали в стан противника прямо перед боем120. Так делали даже знатные союзники - показателен пример Филиппа де Коммина, задобренного подарками Людовика XI или же очень ярко предательство герцога Никола Калабрийского, который разделял с герцогом Бургундским всю власть в армии и неоднократно предлагал Французскому королю убить или пленить своего господина за 20 тысяч экю121 наличными и хорошее графство122. Уходить перед боем могли целыми отрядами, тут показательна измена графа де Кампобассо, который вместе со своими 160 кавалеристами в 1477 году при Нанси переметнулся от Карла Смелого на сторону немцев и герцога Лотарингского123. В свете таких ярких примеров, что уж там говорить об отношении простых пехотинцев и их верности сеньору.

Бойцы, оставшиеся же верными и надеющиеся на своего полководца, который приведёт их к победе, славе и богатствам остаются на своих местах и испытывают моральное давление, как от вида армии противника, так и при виде перебежчиков или, вследствие слухов, осознании факта утери части солдат.

Когда трубится сбор на построение к битве, они готовятся и встают согласно своим отрядам и ротам, получают необходимую информацию о боевой задаче от своих командиров и ждут боя. Давайте представим, что же будет твориться с этими людьми во время боя. По законам войны люди делятся на воюющих и не воюющих. В число первых всходят только те, кто находится на поле боя и в их задачу входит убить противника. В число вторых входят все мирные жители, дети, священнослужители, пленники - их, по правилам трогать было нельзя, другой вопрос, что эти правила редко соблюдались, особенно если идёт война guerre mortelle. Если вдруг во время боя солдат сдавался в плен или был обезоружен и схвачен, то его статус с воюющего менялся на невоюющего. Такое чёткое разграничение в теории, должно было гарантировать сдавшемуся жизнь. Однако суровая реальность этого не обещала и сдача в плен не всегда влекла за собой сохранение жизни. Победители, в боевом задоре могли не придать этому значения или действовать по законам уже упомянутого типа войны124.

Для примера возьмём эпизод битвы под Муртеном, а конкретнее тот момент когда швейцарская баталия взяв изгородь встретила бургундскую пехоту спешащую из лагеря и после ожесточённого боя бургундцы начали отступление. Кто-то пытался сдаться в плен, но швейцарцы пленных не брали, поэтому все были убиты и более того продолжали преследование за бегущим противником. При беспорядочном бегстве противника и сумбурном наступлении тем, кто сложил оружие, не светило ничего хорошего, так как преследующие могли не захотеть утруждать себя пленением, зная, что ещё большая часть противника отступает. Солдаты, спешно покидающие поле боя обычно бросают оружие и некоторые части доспеха, который легко снять. Делалось это для облегчения бегства, когда основной упор делался на скорость, потому противник часто использовал конницу для преследования. Налицо явные признаки перехода в разряд невоюющих, однако убегающий солдат всё же считался законной мишенью для убийства. Да, он не воюет и бросил оружие, но он не сдался окончательно, не вверил свою судьбу победителю, а пытается скрыться от него125.

Итак, битвы жестоки, поля сражений кровавы и ужасны. Что швейцардцы, что бургундцы уничтожают друг друга без пощады. Солдаты беспрекословно убивают тех, кто уже оказался в ранге невоюющих. Неужели они не хотят выкупа или они настолько безжалостны и не боятся брать такие грехи на душу? Дело в том, что тут уже внутри бойца смешалось много факторов, которые повлияли на подобные действия. Во-первых, жестокость преследует и сопровождает на протяжении всей его жизни. Сложно представить уже себя без неё. Игры, зрелища, забавы, условия жизни, общество с нулевой толерантностью всё это оставляет свой отпечаток. Сюда же добавляется то, что человек, решивший связать себя с войной уже морально готов к тем зверствам, которые он увидит и сам совершит. Во время боя, в походе, во время грабежей и беспредела и даже после дезертирства у солдата в голове главенствуют такие мысли: «Убью либо я, либо меня», «Лучше они, чем я». В экстремальных ситуациях человеком движет страх, и он поступает соответственно, а в случае с причинением вреда неповинным жертвам обстоятельств скорее влияет несчастная жизнь, которой субъект недоволен и ввиду своей озлобленности поступает так, как выходит. Тут война служит своего рода ширмой для проявления маниакальных наклонностей солдат, она давала законные основания для бесчинств. Хоть жандармы и считались воплощением силы, натиска, умения и свирепости, пехота, всё же, была наиболее жестока по отношению к противникам, потому как во время боя и после него у рыцарей было больше шансов остаться в живых, в виду хорошей защиты и выкупа, который могут за них получить, а что касается пехотинцев - с них нечего взять, и жалеть их нечего. Благородным они совсем не к чему, а равные им на вражеской стороне рассудят, что «Лучше они, чем я», да и мёртвого обобрать куда проще и безопасней.

Пехота не гнушается ни чем и её не терзают нравственные переживания, тем более окажись они сами в руках врага их бы убили вне зависимости от того убивали ли они сдавшихся да и врагов в принципе или нет126.

2.3 Суеверия, отношение к религии

Перед нами начинает вырисовываться определённый исторический тип, характерный для позднего средневековья. Что бы лучше понять, его стоит соотнести с похожим архетипом из фольклора. Также при помощи произведений новеллистического характера и французских сказок, можно выяснить какие могли быть суеверия, поверья и стереотипы, связанные с религиозной жизнью.

Архетипом по Юнгу является мощный первичный психический образ, определённое, коллективное и бессознательное поведение людей, которому нельзя научиться, потому как он врождённый и с помощью его идёт восприятие мира, событий и явлений окружающих нас.

Сами же фольклорные источники - сказки, довольно-таки зыбкая почва, поскольку это устное народное творчество, которое со временем претерпевает множество изменений, да и дошли они до нас лишь в записанном варианте XVII века. О том же, как они звучали в XV веке можно лишь догадываться, однако основные смысловые посылы и образы остаются неизменны, звуча только новыми названиями127. Можно найти множество вариантов определённой сказки, но всё равно будет сложно определить тот вариант, который существовал на момент 1470-1480 годов128.

Потому то из народного фольклора будет взят только архетип героя, движущие им мотивы, образы главных действующих площадок, а так же представления о сущностях.

Внимательно изучив французские сказки и новеллы Декамерона выходит, что в контексте этой работы подходят такие архетипы как находчивый «плут- ловкач» или везучий «простак-дурак».

Одновременно «находчивый плут-ловкач» или «везучий простак-дурак» встречаются в сказке «Господин Кот, или Кот в сапогах»129. Героем второго типа является младший сын мельника, которому достался кот, он ничего не понимает и просто доверяется своему компаньону. Второй главный участник - кот, являющийся «волшебным помощником», по архетипу напоминающий выше названный первый тип. Именно он придумывает, как помочь хозяину, благодаря своей смекалке входит в доверие к королю и сводит своего господина с принцессой, убеждает всех, что они являются подданными бедного мельника, и, наконец, хитростью побеждает людоеда и передаёт его имущество своему хозяину. К слову стоит заметить, что в этой сказке Людоед выступает в роли богатого землевладельца и его обманывает и уничтожает безродный кот.

Или вот ещё пример «находчивого плута-ловкача» из сказки «Замок дьявола»130. Где главный герой это младший сын из бедной семьи крестьянина, который вместе со своими братьями обманывает дьявола и получает волшебные дары (скатерть-самобранку, дающую золото палку и переносящий в любое место плащ-невидимку). а потом под видом гостя скармливает царской семье увеличивающие нос груши, требуя в обмен на исцеление руку принцессы, возврата своих волшебных вещей и братьев.

Герои следующих сказок так же относятся к типу «находчивый плут- ловкач»: «Ловкий вор», «Сказка про дядюшку Злосчастье и его собаку Нищету», «Кошенар и Тюркен»131.

Второй архетип - «везучий простак-дурак» неплохо раскрывается в сказке «Портной и вихрь»132. Перед нами образ работящего, но наивного мужика, которого обманывает жена, а в бедах обвиняет ветер, вообще на протяжении всего действия его обманывают все кроме «волшебного дарителя» от которого он раз за разом получает дары и в итоге возвращается домой с дающим деньги осликом, дающей еду салфеткой и волшебной дубинкой, при помощи которой были возвращены предыдущие вещи.

Ещё можно увидеть везучего простака в сказке «Два старых солдата»133, являющейся другим вариантом «Кошенара и Тюркена» только персонаж тут не столь смышлён и легко поддаётся на одурачивание, и на протяжении всей сказки просто выполняет услышанный алгоритм действий, что и устраивает ему хорошую жизнь. В качестве последнего примера можно привести сказку «Принцесса Тройоль», однако тут главный герой всё же не обычный простак, а благородный юноша, что, однако, не отменяет его наивности и простоты к которой добавляется героическая составляющая.

Как можно заметить, идеальный конец у большинства французских сказок это обретение героем богатства, вечного достатка в еде, свадьбой на красавице или, даже, на принцессе и заселение в замок, что даёт нам достаточно сведений о мечтаниях и стремлениях людей.

Неотъемлемой частью жизни простолюдина являлся лес. В отношении него в крестьянской среде сохранилось много фольклорных традиций, которые еще на протяжении нескольких столетий будут бытовать в сознании последних. Так как изучаемый нами пехотинец был выходцем из деревни (впрочем таковым мог быть и выходец из города), то восприятие окружающего его мира состояло из всевозможных стереотипов и суеверий. Где бы солдат не находился его везде окружает лес: в походе, в боевых действиях, рядом с городами и деревнями. Он является символом зла, опасностей, препятствий, трудностей, границей между мирами. Так же он окружал иное царство и был дорогой в иной мир134. В то же время лес был хранилищем сокровищ, кормильцем и спасителем в голодные годы, а иногда и укрытием, что мы видим по материалам сказок. Он таил в себе диких животных, которые нападали как на человека, так и на его хозяйство, разбойников, и вообще неизвестно чего ещё. Вызывал некий ужас и ощущение беззащитности у человека входящего в него, особенно в тёмное время суток. Отношение к лесу было осторожным, почтительным, его боялись и в то же время жить без него не могли. Мы и сейчас можем понять, как именно воспринимался (да и воспринимается по сей день) лес: надо лишь побывать в нем при свете дня, а потом остаться в нём на ночь без каких либо современных вещей, мы сразу же ощутим тот величественный трепет перед тёмной неизвестностью наполненной звуками, которые не всегда можно идентифицировать - немудрено, что мы тут же придумаем какого-нибудь монстра.

Так как лес являлся таинственным местом, то в представлении людей был населен множеством мифических существ, являющиеся отголосками языческих традиций, которые христианство превратило в злых персонажей. Посредством сказок мы узнаём о существовании таких сверхъестественных сущностей как: домовые, гоблины, феи, великаны, волшебники, черт или дьявол. Народное сознание до прихода христианства придумало много мифических существ, хранителей, местных божеств, которые с приходом христианства, оно причислить к чертям как-то не решилось. Изучаемый нами индивид вполне мог верить в существование этих персонажей. Одним из частых образов в мифологии мы можем заметить некого духа дома - то есть домового, который нам встречается в сказке «Домовые»135. Там это существо представлено крохотным человечком, помогающим по хозяйству, а в случае принесения ему дара - тут же исчезает.

Французский «гоблин», согласно Оксфордскому словарю английского языка, обозначает шаловливого уродливого демона, зафиксированного в XII веке в области Эвре136. Обитает под землёй, боится солнца, насылает ночные кошмары, шумит в доме, бьёт яйца в курятниках, разводит беспорядок, задувает свечи, напускает мошкару, мух и комаров.