Межкультурное и структурно-семантическое своеобразие кеннинговых образований в древне-германских языках

МЕЖКУЛЬТУРНОЕ И СТРУКТУРНО-СЕМАНТИЧЕСКОЕ СВОЕОБРАЗИЕ КЕННИНГОВЫХ ОБРАЗОВАНИЙ В ДРЕВНЕГЕРМАНСКИХ ЯЗЫКАХ

Содержание

Введение

Глава I. Источники описания древних германских языков.

1.1 Источники историко-семантических исследований древнегерманских языков.

1.2 Источники описания древнегерманских кеннингов.

Глава II. Причинность и структурность древнегерманского поэтического кеннинга

2.1 Аллитерация

2.2 Лингво-прагматическая значимость сложных именных образований.

2.3 Морфология и семантика кеннингов

Заключение

Библиография

Введение

Одной из отличительных черт в развитии языкознания второй половины XX - начала XXI вв. является непрекращающийся интерес к проблемам исторической семантики. Появляются исследования, в которых диахронические проблемы семантики и структуры языковых единиц решаются уже на новом уровне, методами современной лингвистики.

Однако ситуация в исторической лексикологии такова, что словарный состав отдельных германских языков не известен нам в полном объеме. Даже те языки, фонетика и грамматика которых с достаточной полнотой извлекаются из сохранившихся письменных памятников, в лексическом отношении могут быть изучены лишь в некоторой своей части, большей или меньшей, в зависимости от материала, заключенного в памятниках. Для определения оформленности словарного состава древнего языка необходим гораздо более обширный и более разнообразный по жанру литературно-текстовой материал, чем для установления фонетической или даже грамматической системы.

Предметом данного исследования выступает парадигматически обусловленная группа сложных именных образований - кеннингов, а объектом - их семантика и структура, которые подлежат историко-лингвистическому описанию.

Актуальность исследования заключается в том, что на конкретном языковом материале описывается структура и семантика древнегерманских поэтических кеннинговых наименований. Интерес к кеннингам как языковому явлению отмечается среди ученых-историков языка вот уже на протяжении десятилетий, однако многое в данном явлении еще остается неясным.

Решение проблемы структурно-семантического описания древнегерманских кеннинговых образований основывается на историческом характере связи языка с экстралингвистическими, культурологическими данными, что в настоящее время признается лингвистами чрезвычайно существенным для получения как можно более полного и адекватного представления о структуре и семантике древнегерманских языковых явлений. Поэтому нам представляется, что каждая новая работа в этом направлении может внести определенный вклад в развитие общей теории исторической семантики.

Цель исследования - рассмотреть особенности структуры и семантики сложных именных образований - кеннингов - в древнегерманских языках.

В рамках общей проблемы описания структуры и семантики древнегерманских сложных образных наименований предстояло решить следующие задачи:

1. Установить природу кеннинговых образований как наиболее древнего явления в языке.

2. Проанализировать явления, повлиявшие на возникновение и развитие кеннингов как системных образований в структуре древних германских языков.

3. Установить лингво-прагматическую значимость сложных именных образований - кеннингов в структуре древних германских языков.

4. Получить наиболее полное и адекватное представление о морфологическом составе и структурно-семантических особенностях кеннингов как языковых явлений.

5. Описать семантику кеннинговых образований в контекстуальном выражении.

Методы исследования: ведущими являются методы семантико-этимологического анализа и сравнительно-исторический метод в той его части, которая позволяет исследователю определить закономерности употребления сложных именных образований в определенном контексте.

Методика историко-семантического исследования древнегерманских кеннинговых образований, используемая в данной работе, основывается на обращении ко всем доступным случаям их использования в текстах, на изучении их структуры и семантики в каждом конкретном случае и анализе фактического материала.

Практическая часть данной работы в основном построена на исследованиях известных историков языка М.И. Стеблин-Каменского и О.А. Смирницкой, занимавшихся, в частности, проблемами возникновения, описания, классификации и перевода кеннингов на современные языки. Источником языкового материала для данной исследовательской работы послужили древнеанглийская поэма «Беовульф», древнеисландские «Эддические» песни и фрагменты скальдической поэзии. Также широко использовались данные англо-саксонского словаря Дж. Босворта.

Практическая значимость работы определяется тем, что материал и результаты исследования могут быть использованы при чтении теоретического курса истории германских языков, при написании дипломных и диссертационных работ студентами и аспирантами, а также на практических занятиях по лексикологии и истории германских языков.

Структура работы: Выпускная квалификационная работа состоит из введения, двух глав, заключения и списка использованной литературы.

Во введении определяется актуальность, цели и задачи, указываются объект, предмет и методы исследования.

В первой главе дается обзор источников историко-семантических исследований и научной литературы, связанной с описанием исторической семантики германских языков, в частности, - сложных именных образований - кеннингов.

Во второй главе исследуются структура, семантика и контекстуальная реализация непосредственно самих поэтических кеннинговых образований в древних германских языках.

В заключении подводятся итоги проведенного исследования.

Глава I. Источники описания лексики древних германских языков

Из всех древнегерманских литератур в наибольшем объеме сохранилась древнеисландская, и поэтому, естественно, наиболее полно описана и исследована лексика именно этого языка. Можно полагать, что лексический состав древнеисландского языка, в основном, дошел до нас более или менее полностью, но уже древнеанглийская лексика известна нам далеко не во всем ее объеме. Смирницкий А.И. считает, что развитие кораблестроения, военные действия в период, к которому относится написание древнеанглийских письменных памятников, дает основание полагать, что словарный состав древнеанглийского языка мог включать в себя обширную профессиональную терминологию, охватывающую соответствующие области. Однако об этих областях словарного состава нам известно не так уж и много. С той же степенью вероятности в словарном составе древнеанглийского языка можно предположить существование столь же обширной военной или поэтической терминологии, также, по-видимому, в большей своей части недошедшей до нас и, поэтому, навсегда утраченной.

Лексика других древнегерманских языков еще в меньшей степени сохранена письменностью. Это касается древнесаксонского, древневерхненемецкого и, особенно, готского. Те древнесаксонские и готские слова, которые дошли до нас, явно представляют собой лишь некоторую, относительно небольшую часть всего словарного состава соответствующих языков.

Из всего вышесказанного можно сделать вывод, что исследователи древних германских языков, и в особенности их лексики, сталкиваются с большими трудностями, связанными с относительной бедностью словарного запаса, доступного для изучения. Однако, начиная с XVII века, когда появились первые переводы и попытки исследования древнегерманских текстов, и до наших дней интерес филологов, историков и представителей других наук к древним германским языкам не ослабевает.

В данной главе раскрываются вопросы описания лексики древних германских языков с точки зрения исследователей разных лет.

1.1 Источники историко-семантических исследований лексики древнегерманских языков.

Первые памятники древних германских языков относятся к довольно древней эпохе. Большинство из них было утеряно или уничтожено во ходе войн, пожаров и т.д., и все же на основании сохранившихся источников мы можем составить относительно полную картину развития того или иного германского языка.

Сохранившиеся памятники древнегерманской письменности VIII - XI веков представлены в достаточном жанровом разнообразии. Имея общие черты, язык каждого из жанров отличен, но, по мнению Ярцевой В.Н., водораздел проходит по линии источника поэзии / источника прозы [21; 40].

В рукописном фонде, разновременном по письменной фиксации, можно выделить:

1. Поэтические произведения, главным образом, эпического характера, с меньшим, но примыкающим к ним по языку, фондом лирики.

2. Религиозная проза, Священное писание, Евангелие и примыкающие к ним проповеди епископов и послания, обращенные к верующим.

3. Философско-дидактическая проза (работы в области морализующей и естественной философии).

4. Правовые документы, представленные в виде законов, указов и завещаний.

Отдельно следует рассмотреть литературу, включающую переводы латинских произведений на древнегерманские языки. Существовавшие школы переводчиков могли выработать определенные правила и свою манеру перевода. В течение всего средневековья наряду со «слепыми» переводами широко использовался полуперевод-полупересказ оригинального текста. Для истории языка в целом переводы имеют ту неоспоримую ценность, что помогают выяснить влияние одного языка на другой путем прослеживания заимствованных слов, семантических калек, синтаксических моделей в оригинальных, а не только переводных текстах, и установить, таким образом, степень и глубину иноземного влияния [21; 38].

Как уже отмечалось выше, жанровый водораздел древнегерманских источников проходит, прежде всего, по линии поэзия / проза.

Многие исследователи древнегерманской письменности указывают на то, что прозаических текстов до нас дошло значительно больше, чем поэтических. Поэтому и лексический материал, доступный для изучения, разделен неравномерно.

Прежде всего, необходимо определить, что понимается под терминами «поэтическая» и «общеязыковая» лексика.

В термине «поэтическая лексика» обычно соединяют два понятия. С одной стороны, лексемы, не употребительные за пределами поэтических памятников, т.е. составляющие собственную часть их словаря, в противоположность лексемам общего словаря [16; 227]. Например, среди древнегерманских синонимов, обозначающих море, отмечают в качестве поэтизмов такие слова, как др.а. зд. и далее: др.а - древнеанглийский язык, н.а. - современный английский язык, д.и. - древнеисландский язык y?, geofon, lagu, holm, eagor; д.и. gymir, ?gir, lcgr, и наряду с ними такие «семантические и словообразовательные новообразования» [16; 227], как др.а. s?wylm, букв. «море-волнение»; s?lad «морской путь»; w?ter-y? «волна вод»; ди. salt «соль», lei? «путь», gr??ir «вздымающийся» и т.д. Напротив, слова да. w?ter, s?; ди. s?r, haf и им подобные характеризуются как слова общего словаря.

С другой стороны под «поэтической лексикой» понимают особый «функционально-стилистический ряд слов» [16; 227]. В этом отношении говорят о возвышенной, торжественной стилистической окраске поэтизмов, которая отличает их от нейтральной лексики. Смирницкая О.А. в своей работе «Стих и язык древнегерманской поэзии» пишет, что подобная двусторонность и следовательно двусмысленность термина «поэтическая лексика» остается обычно незамеченной, поскольку «в обоих его смыслах видят лишь неразделимые стороны одного явления» [Там же; 228]. То есть, без доказательств на веру принимается, что такие слова, как y?, geofon, lagu звучали для англосаксов как торжественные, а w?ter и s? являлись общеупотребительными и особой экспрессией не обладали.

В большинстве случаев разделение на поэтическую и общеязыковую лексику производится по тому, встречается ли то или иное слово только в поэтических текстах или только в прозаических.

Однако Смирницкая О.А., например, считает, что отсутствие тех или иных слов в прозаических текстах не всегда позволяет охарактеризовать эти слова как поэтизмы. Это отсутствие может объясняться специфическими свойствами не данного слова, а самого денотата. Смирницкая О.А. приводит здесь следующий пример: д.и. слова типа soa «приносить жертвы (богам)», tafn «жертва», hcrgr «капище в виде горки камней», ve «святилище», ?ulr «тул, культовый оратор», ?ulastol «престол тула», связанные с языческой архаикой, возможно уже изжитой в Исландии времен создания поэтических текстов, уцелели исключительно в поэтических памятниках только потому, что предметы, ими обозначаемые, в быту больше не употреблялись. Но едва ли верно относить их на этом основании к поэтизмам.

Но если некоторые слова, засвидетельствованные, в силу тех или иных причин, исключительно в поэтических текстах, могут не являться (как показано выше), собственно, поэтизмами, то и некоторые слова, встречающиеся как в поэтических, так и прозаических письменных памятниках, могут получать в поэтическом языке свои особые коннотации. То есть, по сути, они могут быть названы поэтизмами с функциональной точки зрения.

Кеннинговые образования, являющиеся предметом исследования в данной работе, несомненно, относятся к поэтической лексике, что обусловливается, с одной стороны, тем, что они встречаются исключительно в поэтических текстах, а с другой стороны тем, что они несут эмоционально-экспрессивную нагрузку, то есть функционируют как поэтизмы. Данное утверждение будет рассмотрено подробнее во второй главе данной работы.

Различия в лексическом составе произведений разных жанров зависят не только от самой тематики того или иного произведения, но и от его целенаправленности в культурно-коммуникативном плане. Обогащаясь культурно-семантическим развитием исходных лексических единиц и пополняясь неологизмами, в том числе и заимствованными элементами, основное ядро словарного состава того или иного языка обеспечивает преемственность различных периодов в истории каждого языка. Исследователи, утверждавшие, что наблюдается полный разрыв между древним и средним периодами развития отдельных германских языков, чаще оперировали теми лексическими единицами, которые относились к стилю поэтическому, но многие из этих единиц, хотя и принадлежали литературному языку IX - X вв., были уже в это время стилистически маркированы и ограничены в своем употреблении.

Кеннинг является характерной чертой древнегерманской поэтической традиции. В прозаических памятниках данное явление практически не встречается. Поэтому в данной работе нас интересуют именно поэтические произведения.

Источником языкового материала в данной работе послужили оригиналы и переводы древнегерманских поэтических памятников, написанных на древнегерманских языках.

Героическая поэма «Беовульф» (или «Песнь о Беовульфе») - самый значительный поэтический памятник древнеанглийской литературы. Дошедшая до нас рукопись относится к X веку; однако анализ сюжета, языка и метрики поэмы позволил исследователям утверждать, что она была создана в конце VII - начале VIII вв. в Нортумбрии Ии Мерсии. Автор поэмы неизвестен. В основу произведения легли мифологические рассказы, героические песни и саги скандинавского происхождения, повествующие о действительно имевших место исторических событиях. Беовульф - историческое лицо, он жил в VI в. Его дядя Хигелак сражался в 512 г. Против франков. Однако в поэме эти исторические факты не нашли отражения, а образ реального Беовульфа переплелся в народном сознании с мифическим героем Беова.

В целом создание «Беовульфа» относится к временам язычества, отражая нравы, обычаи и интересы скандинавских и англо-саксонских племен V - VI веков. Те немногие места, в которых отражена христианская религия, могут принадлежать как перу самого автора, так и поэту более позднего времени.

Единственная дошедшая до наших дней рукопись "Беовульфа" (известная также как Codex Vitellius), датируемая концом Х в., написана двумя переписчиками. Рукопись входит в так называемое Коттонское собрание и хранится сейчас в Британском музее.

Весь текст сохранившейся поэмы содержит 3182 стиха, разделенных на 43 главы, написанных сплошным текстом, как проза; между стихами нет знаков разделения.

В настоящее время многие буквы и даже целые строки полностью отсутствуют, так как рукопись «Беовульфа» была сильно повреждена и чудом уцелела во время печально известного пожара в Коттонской библиотеке в 1731 г. Края рукописи обгорели, а с течением времени и осыпались. Наше представление о знаменитом эпосе было бы значительно менее полным, если бы спустя полвека после пожара, когда его последствия сказывались еще не столь сильно, исландский ученый Торкелин не сделал двух списков с рукописи (1786-1787 гг.).

Другим поэтическим памятником древнеанглийской письменности является религиозная поэма «Андрей». В ней повествуется о многочисленных, необыкновенных приключениях апостола Андрея. В поэме есть четкое влияние «Беовульфа». Это влияние особенно заметно в манере изложения, отборе лексики и стихосложении. Именно поэтому поэму «Андрей» исследователи порой называют «христианским Беовульфом».

Древнеисландская литература сохранилась в большем объеме нежели древнеанглийская. Основными ее жанрами являются:

1. Древние мифологические и героические (так называемые эддические) песни. Эти песни, повествующие о языческих богах и событиях эпохи Великого переселения народов, долго бытовали в устной традиции до того, как они были записаны. Точно определить время и место их возникновения нельзя. Часть из них была создана еще до переселения в Исландию. Эддические песни поэтому сохраняют много языковых особенностей гораздо более древнего периода. Сборник этих песен, найденный лишь в 17 в. (его рукопись, носящая название «Codex Regius», те.е «королевский список», хранилась долгое время в Королевской библиотеке в Копенгагене), получил название «Эдды» (впоследствии произведение было названо «Старшей Эддой»).

«Младшей Эддой» называется книга, написанная в 1222 - 1225 гг. знаменитым исландским историком и поэтом Снорри Стурлусоном. Она представляет собой учебник поэтического искусства и обзор языческой мифологии. Почему сам Снорри назвал свою книгу «Эддой» неясно: все этимологии этого слова спорны. В более позднее время сложилось представление о том, что Снорри основывался в своем сочинении на книге исландского ученого Сэмунда Сигфуссона (Сэмунда Мудрого). Поэтому когда в 1643 г. Была найдена древняя рукопись с песнями о богах и героях, авторство ее было приписано Сэмунду, и ее назвали «Сэмундовой Эддой». И хотя потом было установлено, что эта рукопись не имеет никакого отношения ни к Сэмунду, ни к «Эдде» Стурлусона, название закрепилось; для отличия от «Эдды» Снорри этот сборник мифологических и героических песен обычно называют «Старшей Эддой» [3; 124 - 125].

2. Скальдическая поэзия. Скальдами назывались норвежские и исландские поэты IX - XIII вв. До нашего времени их стихи дошли в виде фрагментов в сагах и в «Младшей Эдде», т.е. только в произведениях древнеисландской литературы. Всего до нас дошли стихи около 250 скальдов. Для поэзии скальдов была характерна очень жесткая система правил аллитерации и внутренних рифм. Ей было свойственно широкое использование так называемых хейти, т.е. поэтических синонимов. Например, у солнца были следующие хейти: светило, круг, вечное сияние, пресветлое, лик, дивное колесо, целительный свет, красное и т.д. Кеннинги - неотъемлемый элемент поэзии скальдов. В ней они представлены очень широко, структура их многообразна и сложна. Если, например, в «Эдде» или «Беовульфе» в основном использовались двучленные кеннинги См. Глава II, пункт 2.1, то у скальдов встречаются трех-, четырех- и даже семичленные кеннинги.

Поэзия скальдов - это не поэзия в современном понимании: содержание стихов у скальдов конкретно, лиризм отсутствует. Главным их достоинством считалась сложность и вычурность формы.

1.2 Источники описания древнегерманских кеннингов.

Из всех стилистических явлений древнегерманской поэзии кеннинг является одним из тех, которые привлекают наибольшее внимание исследователей. Литература о нем очень велика и, в основном, посвящена их классификации и перечислению.

Стеблин-Каменский М.И., один из известнейших исследователей древнегерманских языков, определяет кеннинг как двучленный заменитель существительного обычной речи -- выражение типа «дорога китов» (= море), или «морской конь» (= корабль), или «раздаватель запястий» (= князь).

Одним из основных «типов» кеннинга Стеблин-Каменский называет «кеннинг, который в литературе не имеет специального названия, но который можно было бы назвать кеннингом аллегорическим» [19; 42], в котором различаются две составляющие части: основание и определение. В аллегорическом кеннинге основа -- название любого существа того же класса, что и описываемое целое, а определение (которое должно отнести основу к определенной сфере для того, чтобы получилось нужное целое) -- название любого конкретного предмета из сферы целого. По этому типу построено большинство кеннингов «мужчины», «женщины», «битвы», «ворона», «корабля» и т.д.

Хотя Феоктистова Н.В. также определяет кеннинги как описательно-метафорические обозначения предметов в языке древнегерманской поэзии, однако, вместе с тем, она считает, что если обратиться к конкретным примерам, то можно увидеть, что образность многих кеннингов (в том числе тех, которые Стеблин-Каменский называет аллегорическими) и примыкающих к ним выражений является кажущейся, а на самом деле они представляют собой буквальное описание явлений [20; 115]. Например, выражения с существительными feorh, ealdor (aldor) «жизнь» нельзя отнести к метафорическим, если принять во внимание, что жизнь в то время почиталась вполне субстанционально, как самостоятельная, находящаяся внутри человека сущность. Поэтому такие обозначения тела человека, как feorh-bold, feorh-hus «обиталище, жилище, дом жизни», были его буквальными описаниями: Gar oft ?urhwod faegas feorh-hus «Стрела часто входила в обреченное жилище жизни». Смерть человека могла быть описательно обозначена как feorh-beala «гибель жизни», feorh-owealm «смерть жизни», убийца -- как feorh-bana, ealdor-bana «разрушитель жизни», и такие выражении, по мнению Феоктистовой Н.В., не были метафоричными, так как смерть человека по представлениям того времени и была разрушением той материальной сущности, которая находится внутри него и делает его живым: … wihte ne meahte on ?am feorhbanan faeh?e gebetan (Беовульф, 2464) «… тому разрушителю жизни не мог отомстить».

Смирницкая О.А. определяет кеннинги как особым образом построенные перифразы, служащие для иносказательного обозначения ключевых понятий поэзии. Работы этого автора посвящены, в основном, не классификации или перечислению кеннингов (хотя и эти вопросы затрагиваются), а способу их перевода на другие, в частности -- русский, языки.

Кеннинги, довольно стереотипные в древнегерманской поэзии, как правило, передавались в переводе с помощью атрибутивных словосочетаний и разъяснялись в примечаниях («тропа китов» -- море, «потеха мечей» -- битва и т.п.). Но дать представление о безграничных возможностях сложной синонимики в аллитерационной поэзии было невозможно: словосложение вообще не играет большой роли в русском языке, поэтическая речь живет здесь за счет других ресурсов. Слова типа «воеводитель», «войсковода», «мечебойца», близкие к древнегерманским моделям и не грешащие против русских, не могли разрешить проблемы, так как их количество в русском языке ограничено. В этом случае Смирницкая О.А. предлагает не ставить себе цели умножать любой ценой число синонимов, но сохранять в переводе главное -- неоскудевающую способность поэтического языка к словотворчеству, что может быть выражено, например, в создании «потенциальных архаических слов», т. е. таких слов, о которых мы не знаем, не справившись со словарями, существовали они или нет в древности. Слова типа «духотворный», «доброподатель», «невзгодный» и многие им подобные имеют еще и то достоинство, что они не грозят переводу русификацией, которую неизбежно вносят расхожие архаизмы. Но, разумеется, такие слова могут быть оценены лишь в контексте всей поэтической речи.

Вопросы происхождения кеннинга как явления в рассмотренных нами работах не ставятся вовсе или затрагиваются только мимоходом. Только Стеблин-Каменский в своей работе «Историческая поэтика» дает краткий экскурс в историю этой проблемы.

Стеблин-Каменский пишет, что в более старых работах встречаются некоторые попытки дать генетическое объяснение кеннинга. Например, Боде См. Bode W. Die Kenningar in der angelsachsischen Dichtung. Strassberg, 1886, S. 12. утверждает, что кеннинги обязаны своим происхождением «сильной фантазии и легко возбудимой эмоциональности», и добавляет далее, что главной причиной их возникновения являются требования аллитерации. Довольно путаное объяснение происхождения кеннингов предлагает Майер См. M e у e r R. M. Die altgermanische Poesie nach ihren formelhaften Elementen beschrieben. Berlin, 1889, S. 158, который истолковывает систему кеннингов как своего рода искусственный математический язык, основанный на классификации понятий на главные и второстепенные.

Неоднократно делались попытки вывести кеннинг из поэзии кельтской (ирландской), где он широко применяется.

В более новых работах, напротив, вопросы генетические совершенно игнорируются. Типична в этом отношении работа Маркардт См. Marquardt H. Die altenglische Kenningar. Ein Beitrag zur Stilkunde altgermanischer Dichtung. -- Schriften der Konigsberger Gelehrten Gesellschaft, Geisteswissenschaftliche Klasse, 1938, 14. Jahr., H. 3, дающая полный свод древнеанглийских кеннингов и снабженная обширным теоретическим введением. В работах такого рода много места уделяется определению кеннинга, отделению «настоящих» кеннингов от «ненастоящих» и тому подобным вопросам.

По-видимому, единственной в своем роде среди работ по древнегерманскому поэтическому языку является работа голландского лингвиста Портенген См. Portengen A. J. De oudgermaansche dichtertaal in haar ethnologisch verband. Leiden, 1915. В противоположность другим авторам, ограничивающимся строго филологическими определениями и описаниями в пределах германских или, в лучшем случае, других индоевропейских языков, Портенген привлекает в своей работе для сравнения материалы неиндоевропейских (индонезийских) языков и старается осветить лингвистические факты посредством данных этнографии. Она показывает, как словарные запреты ассоциируются с общими понятиями у полу цивилизованных народов. Поэтические термины древнегерманских языков, заключает она, аналогичны языковым табу этих народов. Правдоподобие такого объяснения бросается в глаза, если учесть, что в большинстве случаев кеннингами обозначаются в древнеанглийской поэзии существа человекоподобные и опасные, с точки зрения полуцивилизованного народа, как-то: бог, дьявол и т. п., а также корабль, море, бой, меч и другие предметы вооружения, человек и его тело, т. е. как раз такие существа и предметы, которые чаще всего табуируются.

Вопрос происхождения кеннингов до сих пор остается открытым, хотя бы уже потому, что нет единой точки зрения на его языковую природу.

Выводы по главе I.

1. Древнегерманская литература представлена в достаточном жанровом разнообразии. Сложность исследования письменного наследия состоит в том, что лексический состав отдельных германских языков не известен нам в полном объеме. Даже те языки, фонетика и грамматика которых с достаточной полнотой извлекаются из сохранившихся письменных памятников, в лексическом отношении могут быть изучены лишь в некоторой своей части, большей или меньшей, в зависимости от материала, заключенного в памятниках.

2. Выбор лексического материала основывался на поэтических памятниках письменности. Поэтические произведения, послужившие источником языкового материала, древнеанглийского языка были представлены эпическими поэмами «Беовульф» и «Андрей», а древнеисландского языка - древними мифологическими и героическими (так называемыми эддическими) песнями и скальдической поэзией.

3. Хотя древнегерманский кеннинг и является одним из тех явлений, которые привлекают внимание многих исследователей, вопрос о его происхождении остается открытым, в частности потому, что лишь немногие исследователи уделяют данному вопросу большого внимания. Литература о кеннингах представлена в большей степени их работами, состоящими из их перечисления и классификации, изредка - касающиеся перевода кеннингов на современные языки, в частности - русский.

Глава II. Причинность и структурность древнегерманского поэтического кеннинга.

Устное слово как свидетельство тех или иных событий, в древних языках было способно, подобно надписи па камне, увековечить память об том или ином событии и прославить тем самым само событие и его участников в потомках. Но для этого было необходимо облечь слово в обладающую особыми свойствами форму, которая закрепляется во множестве традиций. Чем более замысловатыми были эти традиции, чем сложнее было следовать им при создании того или иного произведения, тем надежнее охранялось это произведение "от порчи", было индивидуальным и, следовательно, тем большие требования предъявлялись к мастерству автора.

В этой главе мы рассмотрим те явления в языке древнегерманской поэзии, которые, по нашему мнению, в значительной мере определили развитие кеннингов как системных образований.

2.1 Аллитерация.

Взаимодействие стиховых и языковых элементов - это вопрос не только стихотворной формы, но и семантических возможностей поэзии, отмечает Смирницкая [1994]. «Накладываясь на словесный текст, ‹…› система метрических выделений и соотнесений Зд. - аллитерация (прим. авт.) позволяет придать ему семантическую глубину и сложность, недостижимую для прозы» [8; 14]. Вышесказанное дает нам основание утверждать, что языковые элементы поэтического произведения порождаются в соответствии с особыми законами и их подбор зависит в значительной мере от требований стихотворной формы.

В той форме, в которой мы находим аллитерацию Aллитepaция - coзвyчиe нaчaльныx звyкoв cлoв, нaxoдящиxcя пoд cмыcлoвым yдapeниeм и пoвтopяющиxcя в двyx coceдниx cтиxax [7; с. 13]. в древнегерманской поэзии, она -- основной организующий момент стиха. Она связывает два полустишия или коротких строки в один длинный стих (или длинную строку), выделяя, посредством сходства звучания начального звука, в первом полустишии один или чаще оба слога, несущих метрическое ударение, и один из таких слогов (обычно первый) второго полустишия, определяя, таким образом, ритм стиха.

Наиболее типичный древнегерманских стих (полный, или целый, стих) содержит 4 главных ударения (обозначаемые на письме знаком «?»), которые распределяются поровну между двумя полустихами, разделенными цезурой Цезура - пауза внутри стихотворной строки, разделяющая ее на две полустроки [см. Словарь - справочник лингвистических терминов по ред. Розенталь Д.Э.]. Таким образом, на каждый полустих приходится по 2 главноударных слога, между которыми различным образом распределяются безударные слоги, число которых может варьироваться в широких пределах (чаще всего от двух до семи в строке). Помимо главных ударений в ритме стиха известную роль играют и второстепенные ударения (обозначаемые на письме знаком «`»). Иногда второстепенное ударение обыкновенной речи может играть роль одного из 4-х главных стихотворных ударений, т.е. достигать силы главного ударения. В особенности это касается второстепенного ударения на 2-ой части сложного слова. Так, например, др.а. «Bio-wulfe» встречается в стихах с главным ударением на обеих частях: «Bio-wulfe» («Беовульф», 2324).

Из 4 главноударных слогов стиха аллитерация охватывает 2 или 3, причем в 1-ом полустихе она приходится либо на один, либо на оба слога, имеющих главное ударение, тогда как во втором полустихе обычно аллитерирует лишь один слог, а именно - первый главноударный в этом полустихе (т.е. 3-ий главноударный, считая от начала стиха).

Кроме того, для ритма имела известное значение длительность (долгота и краткость) слогов: долгие слоги выступали в стихе в качестве главноударных более свободно, чем краткие.

Сильные места в строке называются ее вершинами; слабые места, образуемые одним или группой безударных, называются спадами [14; 48].

Аллитерация в древнегерманском стихе представляет собой созвучие начальных элементов главноударных слогов. Большей частью аллитерация образуется повторением одного и того же согласного: др.а. Heorogar -Hro?gar - Halga («Беовульф», 62); monegum - m?g?um - meodosetla (см. там же, 5).

Иногда аллитерируют друг с другом и не вполне тождественные, но лишь однотипные согласные; например, [g] и [g'/j] в древнеанглийском, на письме передаваемые через «g»; ср. gar - [gar] копье и gear - [g'?ar/j?ar] год (н.а. year) в первом стихе «Песни о Беовульфе»:

Hw?t! We Gar-dena in gear-dagum…

«Как мы копьеносных датчан в былые дни…» См. перевод Смирницкого А.И. [17; 36]

Некоторые сочетания согласных, а именно sp, st, sk (sc), выступают в аллитерации как неразложимые элементы, т.е. каждое такое сочетание повторяется целиком и аллитерирует только само с собой: ср. др.а. Sceotend Scyldinga to scypon feredon «Стрелки скильдингов на корабли переправили» См. там же («Беовульф», 1154). Наоборот, все гласные могут аллитерировать друг с другом: ср. да. ??ele ordfruma, Ecg?eow haten «благодарный представитель, Эгьтеов по имени» См. там же («Беовульф», 263). Возможно, что аллитерация различных гласных друг с другом объясняется тем, что гласные в начале ударного слога имели сильный приступ, т.е. начинались с гортанного взрыва, который собственно и образовывал аллитерацию [17; 36].

То, что аллитерация -- основной организующий момент древнегерманского аллитерационного стиха, обусловлено, по словам Смирницкой О.А., строем германских языков [14; 48]. Словесное ударение в древнегерманских языках отличалось большой динамической силой, было фиксировано на первом слоге и, в связи с этим, приходилось, как правило, на корневую морфему. Последнее обстоятельство наиболее важно для аллитерационной системы, так как из него вытекает изначальная связь звучания со значением. Иначе говоря, вершины в стихотворной строке образуются не просто ударными слогами (т. е. фонетическими единицами языка), но его значимыми единицами -- корневыми морфемами. В сложных словах (а сложные имена наиболее обычны для древнегерманских поэтических произведений) одна из вершин строки может быть образована и второй корневой морфемой, т. е. неначальным слогом в слове, несущим в обиходном языке второстепенное ударение. Корневые, т.е. семантически наиболее ценные, морфемы противопоставляются менее ценному материалу -- словообразовательным морфемам, -- флексиям и приравниваемым к ним служебным словам (в нашем примере глагол-связка w?s; личные формы глаголов вообще нередко помещались в спадах, считаясь очевидно семантически менее ценными, чем существительные или прилагательные). Многосложные, или, точнее, многоморфемные группы в спадах проговаривались быстрее, чем односложные, и, таким образом, строки, несмотря на большие различия в языковом материале, оказывались, с тем или иным приближением, изохронными.

Роль аллитерации в ритмическом строе стиха вытекает, таким образом, из законов ударения в германских языках.

Определяя ритм стиха, аллитерация в то же время оставляет ему большую свободу: число слогов в полустишии может колебаться в очень широких пределах. С другой стороны, поскольку слоги, несущие метрическое ударение, в то же время, по законам германского ударения, в большинстве случаев являются ударными корневыми слогами, т. е. слогами, несущими наибольшую смысловую нагрузку, ритм стиха отличается от ритма прозы главным образом тем, что в стихе сильные слоги получают еще большее усиление, а слабые -- ослабляются [18; 10]. Ритм предложения как бы подчеркивается, но не нарушается.

Если справедливо, что аллитерация только подчеркивает, но не деформирует ритм предложения, то этого нельзя сказать о ее влиянии на выбор слов в поэзии. Ее деформирующее или стилизующее влияние в этом направлении очень вероятно [Там же, 11]. Многие авторы, например, указывают на то, что обилие синонимов, характерное для языка древнегерманской поэзии, обусловлено требованиями аллитерации. Существует большое количество слов, которые употребляются только в поэзии и которые синонимичны словам, употребляемым в прозе. В большинстве случаев современный читатель не сможет усмотреть какое бы то ни было различие в значении этих синонимов. Но мы, вслед за М.И. Стеблин-Каменским, полагаем, что такое различие первоначально существовало. Также, вполне очевидно то, что такое обилие синонимов -- чрезвычайно удобное средство для подбора нужной аллитерации. Примеров, в которых употребление различных названий для одного и того же предмета (частью чисто поэтических, частью прозаических), с точки зрения современного читателя, совершенно неоправданно, но явно подсказано требованиями аллитерационной техники, очень много. Вместе с тем нельзя считать, что это обилие синонимов было вызвано к жизни только техникой аллитерационного стиха. Оно было использовано авторами поэтических произведений как традиционный и удобный стилистический прием, но возникновение его имело, возможно, другие причины.

Общеизвестен факт, что в языках древних народностей отсутствовали общие обозначения явлений и предметов, а употреблялся вместо этого ряд обозначений, каждое из которых ассоциировалось с отдельными конкретными признаками данного явления. Богатство выразительных средств, существовавшее в древних языках -- это следствие норм образного мышления, бедного общими понятиями и неспособного отвлечься от отдельных конкретных признаков. С течением времени человеческое мышление развивается от простого к сложному, от конкретного к абстрактному; таким образом, в исчезновении большого количества слов с узким значением и сохранении слов с общей семантикой «отразилось историческое изменение принципа выражения понятий - движение от конкретного к абстрактному» [6; 119]. По мере развития понятийного мышления различия между значениями узкоспециализированных выражений стираются, многие из них за ненадобностью отмирают или становятся синонимами, которые долго продолжают жить в поэтическом языке как живой памятник пройденной стадии развития мышления, но будучи уже переосмыслены как поэтические архаизмы [18; 12].

Такая точка зрения на историческое развитие лексики является традиционной. Однако существует и другая, диаметрально противоположная, точка зрения на этот вопрос. Н.В. Феоктистова в работе «Формирование семантической структуры отвлеченного имени» [88] пишет, что для формирования семантической структуры слова характерно движение к многозначности, и даже в ряде случаев к омонимии. Семантика слов древних языков, с их способностью обозначать чувства, явления и любые предметы, действия, зачастую семантически друг друга взаимоисключающие (например, др.а. слово «fen» могло обозначать и болотистое и гористое место), определяется в целом отношениями партиципации - сопричастности, неотграниченности одного от другого. Нерасчлененность определенного фрагмента определялось архаическими представлениями носителей языка, «в соответствии с которыми человек мыслил себя в тех же категориях, что и остальной мир» См. Гуревич А.Я. Проблемы средневековой научной культуры. - М., 1981. - с. 138. Представление «о единстве и взаимопроникновении природы и человека, органически родственных и сопричастных» См. там же, обусловило возможность единого обозначения для эмоций, их проявлений, предметов и действий, с ними связанных. Характерная для мировосприятия человека далекого прошлого нерасчлененность конкретного и абстрактного обусловила широкое значение многих лексических единиц. По мере исторического развития единый смысловой комплекс расщеплялся, выделялись отдельные значения, имеющие четкие условия реализации.

2.2 Лингво-прагматическая значимость сложных именных образований.

Характерное для древнеанглийской поэзии обилие сложных слов, особенно таких, чье значение могло бы быть выражено и не сложным словом, тесно связано с техникой аллитерационного стиха. Поскольку двухчленное сложное слово обычно занимает не меньше половины среднего полустишия, а часто и все полустишие, его первый слог несет одно из двух метрических ударений данного полустишия, и, как в этом нетрудно убедиться, такое слово в подавляющем большинстве случаев аллитерирует в своем стихе. Возможность употребить вместо простого слова равнозначащее ему сложное слово, первый элемент которого можно варьировать и таким образом подбирать нужный начальный звук, естественно является очень удобным приемом аллитерационной техники.

Так как кеннинг по своей структуре в большинстве случаев представляет собой двусоставное сложное слово, то очень возможно, что его употребление тесно связано с использованием приема аллитерации. Будучи одним из традиционных заместителей обычного выражения, он с одной стороны, конечно, придает повествованию образность и привлекательность, а с другой -- он дает возможность варьировать начальный звук и таким образом увеличивать число возможных аллитераций. Большинство поэтических памятников, в которых авторы использовали кеннинговые образования, было записано в IX - XIII веках. В то время еще сравнительно не так далеко позади была эпоха, когда, вследствие неразвитости понятийного мышления, невозможно было познание конкретного через абстрактное, когда неметафорическое выражение было не под силу сознанию и метафора еще не стала средством художественного изображения реальной действительности, а была только своего рода неизбежным балластом [18; 15].

Связь с аллитерацией можно было бы установить и в отношении других стилистических явлений древнегерманской поэзии (например, в отношении так называемых «вариаций» Вариация -- это повторение уже сказанного другими словами, представляет собой как бы семантическую аллитерацию, повторение значения в различных выражениях [18; 15].). Однако нам представляется, что рассмотренного достаточно для того, чтобы подчеркнуть следующий вывод: аллитерационная техника воздействует на наличный языковой материал, она его не создает, она не конечная причина тех или иных языковых явлений. Она может только способствовать искусственному сохранению некоторых явлений, если они представляют стилистическую ценность и удобны с точки зрения аллитерационной техники. Одной аллитерацией всех особенностей использования той или иной лексики в древнегерманской поэзии объяснить нельзя, однако можно утверждать, что все стилистические явления аллитерационной поэзии оказываются в большей или меньшей мере с ней связанными.

Исследования древнегерманской поэтической традиции показывают, что для нее чрезвычайно характерен принцип варьирования словесного выражения. В нем с наибольшей ясностью сказывается то обстоятельство, что по существу творчество поэта не распространяется дальше словесной формы. Его усилия направлены исключительно на орнаментирование, внешнее по отношению к содержанию и часто даже сравнительно независимое от него. Он, как правило, не умеет проявить творческой самостоятельности в выборе образов. Его отношение к своему произведению можно было бы сравнить с отношением мастера прикладного искусства к утвари, которую этот последний украшает орнаментом. Поэт был связан определенным содержанием, стереотипными образами, в выборе которых он не проявлял творческой самостоятельности. Но он мог проявить изобретательность в пышном узоре кеннингов, в замысловатой словесной ткани, хотя и трафаретной по своей внутренней схеме, но допускающей бесчисленные вариации своих элементов [18; 57].

Вместе с тем господство принципа словесного варьирования в древнегерманской поэтической традиции свидетельствует о том, насколько она далека от литературы, в узком смысле этого слова, от вполне сознательного литературного творчества. Власть традиции, господство унаследованных форм, повторяемость неизменных схем, окаменелость языка, характерные для фольклора, преодолены в творчестве древних поэтов только частично, только наполовину. Поэт бесконечно варьирует словесное выражение кеннинга, но внутренняя схема последнего сохраняет характерную для архаического фольклора окаменелость. Только на первый взгляд древнегерманская поэзия, с ее замысловатостью и вычурностью, может показаться чем-то полярным по отношению к поэзии фольклорной, в действительности это совсем не так. Положение древнегерманской поэзии как промежуточной формы между фольклором и литературой, в узком смысле слова, всего яснее сказывается именно в принципе словесного варьирования.

Возможность варьировать словесное выражение обеспечивалась, прежде всего, наличием поэтических синонимов, хейти (kennt heiti). Синонимов этих очень много, для ряда слов они исчисляются несколькими десятками. Происхождения они различного. Многие из них -- архаизмы, которые в свое время, вероятно, ассоциировались с отдельными конкретными признаками явления и по мере развития концептуального мышления и общих понятий вышли из употребления, пережиточно сохранившись в языке поэзии. Многие из них -- результат подстановки части вместо целого, а так же -- собственные имена, ставшие или не ставшие нарицательными. Многие из них могут рассматриваться как синонимы лишь в расширенном смысле этого слова [18, 55].

Так, например, в кеннингах золота типа «огонь Эгира» слово «Эгир», т.е. «море», заменяется не только словами s?, mere, flot, geofon, holm, hw?lweg, gelugu и т.п., т.е. синонимами моря в собственном смысле (в которых оттенок значения различим с трудом или не различим вовсе), но также словами др.а. w?g «волна», brim «прибой», bekkr «ручей», fen «болото», ea «река», др.и. fjcr?r «фьорд», fors «водопад», sik «канава», stream «морское течение», vik «залив» и т.п., значение которых, на современный взгляд, явно отлично от синонимов моря. Точно так же слово «огонь» (eldr) заменяется не только его синонимами brandr, brenna, brimi, bu?i, eisa, fasti, funi, furr, herkir, hyrr, leygr, logi и т.п., но также словами bal «костер», geisli «луч», leiptr «молния», kyndill «светоч», leomu «блеск», neisti «искра», sol «солнце», dag «день», mani «луна», raf «янтарь».

Мало того, определение кеннинга (но не его основа) может быть заменено также кеннингами (например, подставив в кеннинге «огонь воды» «земля Ати» вместо «вода» и «враг леса» вместо «огонь», соответственно получим «враг леса земли Ати»), и в них компоненты могут варьироваться в свою очередь по такому же принципу.

Таким образом, количество возможных кеннингов одного и того же типа чрезвычайно велико. Часть может заменять целое, предметы могут заменять друг друга по сходству или по смежности. Вместо целой страны может быть названа ее часть. Вместо «корабль» можно указать ту или иную деталь корабля. Вместо «пища» может стоять «жаркое», «ячмень», «пшеница», «урожай». «Землю» может заменить «путь», «поле», «луг», «долина», «гора», «скала» или название какой-либо страны.

Поэтому из типа «дом ветров», т.е. «небо», возникает «корабельный сарай бури» (hri?ar naust), из типа «трава головы», т.е. «волосы», возникает «рожь пробора» (reikar rufr) или «ветви уха» (hlustar kvistir), из типа «пища волка», т.е. «трупы», возникает «пшеница волка» (freka hveiti), из типа «море раны», т.е. «кровь», возникает «Согнефьорд ран» (sara-Sogn) или «Рейн ран» (unda-Rin) и т.д. и т.п.

Особенно любопытны нередкие замены нарицательного имени собственным. В не раз упомянутом выше типе «огонь воды» вместо «вода» мы находим «Ангр», т.е. название определенного фьорда (Angrs-eldr), или «Марна», «Нид», «Рейн» и т.п., т. е. названия определенных рек (Marnar-viti, Ni?ar-brandr, Rinar-sol). В кеннингах типа «жители гор» (великаны) вместо «жители» говорится: «датчане», «гауты», «саксы» и т.д. (berg-Danir, hellis-Gautar, berg-Saxar).

Замена компонентов кеннинга синонимами или кеннингами «второго порядка» естественно приводит к тому, что значение кеннинга становится не вполне понятным, а часто и просто непонятным. Для того чтобы расшифровать его, приходится обычно «переводить» его компоненты в понятия, чтобы в конце концов получить обычную схему типа «огонь воды» и т. п. Такой перевод в понятия становится особенно необходимым, когда кеннинг состоит больше чем из двух членов. Двойные кеннинги применялись очень широко. Кеннинги, состоящие больше чем из трех элементов, тоже не редкость уже у древнейших авторов. Таковы, например: «расточитель янтаря холодной земли кабана великана» (Vi?blinda galtar svalteigar rafkastandi), т.е. «расточитель янтаря земли кита», т.е. «расточитель янтаря моря», т.е. «расточитель золота», т.е. «человек», т.е. «я»; «притупитель голода чаек звона блеска зверя Хейти» (Heita dyrbliks dyns??inga hungrdeyfir), т. е. «он», так как «зверь Хейти» -- «корабль», «блеск корабля» -- «щит», «звон щита» -- «битва», «чайка битвы» -- «ворон», «притупитель голода ворона» -- «человек».