Изучение защиты неприкосновенности частной жизни уголовно-правовыми способами

После Второй мировой войны начинается «интенсивное осознание мировым сообществом планетарного значения проблемы прав человека», хотя отдельные нормы об ответственности за незаконное проникновение в жилище, нарушение тайны почтовых и телеграфных сообщений существовали в уголовных кодексах Бельгии, Голландии, Японии, Дании, в Уголовном уложении России уже в конце XIX - первых десятилетиях XX в. В ст. 12 Всеобщей декларации прав человека 1948 г. и ст. 17 Международного пакта о гражданских и политических правах 1966 г., посвященных охране частной жизни, содержится положение, имеющее непосредственное отношение к развитию национального уголовного законодательства: «Каждый человек имеет право на защиту закона от такого вмешательства или от таких посягательств». К этим актам присоединилось большинство стран мира.

В российской истории общая норма, устанавливающая ответственность за нарушение неприкосновенности частной жизни, впервые включена в Уголовный кодекс 1996 г. Изучение зарубежного опыта построения норм об ответственности за посягательства на неприкосновенность частной жизни может быть полезным для оценки соответствующих статей УК РФ и направлений их дальнейшего совершенствования. Известный французский юрист Р. Давид писал: «Сравнительный метод показывает преходящий, случайный характер отдельных норм или институтов, которые без такого сравнения могут считаться необходимыми... позволяет увидеть... что некоторые нормы права плохо составлены... Пытаться ограничить юридическую науку пределами одного государства... значит ограничить свои возможности познания и деятельности». Исходя из этого, нами предпринят обзор некоторой части современного зарубежного уголовного законодательства и сравнение его с уголовно-правовыми нормами, действующими в Российской Федерации.

Российский законодатель признает объектом посягательства на неприкосновенность частной жизни одноименное конституционное право. Об этом свидетельствует место нормы в системе Особенной части УК РФ. Ряд иностранных законодателей придерживаются аналогичного мнения, размещая статью об ответственности за нарушение неприкосновенности частной жизни в главе о преступлениях против конституционных («основных») прав человека. В некоторых странах закон содержит «специализированный» раздел или главу: «Преступления против неприкосновенности частной жизни...» (УК Испании, раздел X; УК Литвы, гл. XXIV), «О посягательстве на частную жизнь» (УК Франции, гл. 6, отдел 1), «Нарушение неприкосновенности и тайны частной жизни» (УК Германии, раздел 15), посягательства «на частную сферу и служебную тайну» (УК Австрии, раздел 5). В уголовных кодексах Швеции (гл. 4) и Эстонии (гл. 9, раздел 6) данная статья помещена в разделе о преступлениях против свободы человека. Поскольку «уважение к частной жизни есть один из аспектов индивидуальной свободы», это не может вызывать принципиальных возражений.

Трудно найти причины, побудившие белорусского законодателя поместить исследуемую норму в главу о преступлениях против семьи и интересов несовершеннолетних (гл. 21), а не в имеющуюся в кодексе главу о преступлениях против конституционных прав (гл. 23).

В УК Бельгии (раздел V) и УК Голландии (раздел V) статья размещена среди преступлений против общественного порядка, а в Примерном кодексе США - в разделе об учинении беспорядков и поведении, нарушающем публичный порядок (раздел 250). В результате происходящего в связи с этим смещения приоритетов уголовно-правовой охраны неизбежно умаляется значение обеспечения права на неприкосновенность частной жизни человека уголовно-правовыми средствами. На практике это может приводить к необоснованному отказу от уголовного преследования в случаях, когда посягательство на неприкосновенность частной жизни не сопровождается одновременным нарушением общественного порядка.

В юридической литературе уже обращалось внимание на нетрадиционный подход к построению Особенной части УК Польши 1997 г. В частности, в нем сформирована специальная глава о преступлениях против охраны информации (глава XXXIII), в основу которой положен единый предмет, а не объект, входящих в главу преступлений. Наряду со статьями об ответственности за нарушения неприкосновенности частной жизни эта глава включает нормы о разглашении и незаконном использовании сведений, составляющих государственную, служебную, профессиональную тайну, а также сведений, находящихся в государственных информационных ресурсах. Этот прием, на наш взгляд, заслуживает изучения и дальнейшего обсуждения как возможность построения особенной части уголовного закона в XXI в. По мнению исследователей, с учетом особого предмета посягательства в УК РФ сконструирована глава 28 «Преступления в сфере компьютерной информации». С.Ф. Милюков полагает, что в Особенной части УК РФ целесообразно выделить самостоятельный раздел «Преступления в сфере оборота информации», так как глава 28 «не вписывается в родовой объект преступлений из раздела IX «Преступления против общественной безопасности и общественного порядка».

Российский законодатель описывает действие в ч. 1 ст. 137 УК следующим образом: «незаконное собирание или распространение сведений о частной жизни лица, составляющих его личную или семейную тайну, без его согласия, либо распространение этих сведений в публичном выступлении, публично демонстрирующемся произведении или средствах массовой информации...».

В законодательстве стран Западной Европы обычно приводятся описания двух порицаемых действий, посредством которых может осуществляться сбор информации о частной жизни, а именно: «нарушение конфиденциальности слова» (УК ФРГ, § 201) и «посягательство на неприкосновенность образа» (УК Испании, раздел X, гл. 2). Кроме того, специально конкретизируются приемы и другие обстоятельства сбора сведений: «умышленное, в жилом помещении или в любом месте, кроме жилого помещения, с помощью технического приспособления подслушивание и запись разговора лицом, которое не является его участником» (УК Голландии, ст. 139, п. «а», «Ь»); «незаконное с использованием аудио- или видеоинструментов получение информации или изображения, относящихся к частной жизни, во время нахождения в чужом жилище или ином частном местопребывании» (УК Италии, ст. 615-bis); «умышленное создание изображения лица, находящегося в жилом помещении или комнате, закрытой для публики» (УК Голландии, ст. 139, п. «f»), «незаконное фотографирование другого лица» (УК Дании, § 264 «а»), умышленное посягательство на интимность частной жизни другого лица путем фиксирования, записи или передачи его изображения» (УК Франции, ст. 226-1, п. 2).

Однако в науке по вопросу о том, в каком соотношении находятся понятия «сведения о частной жизни» и «сведения, составляющие личную и семейную тайну», единого мнения не существует. Например, Е. Е. Калашникова считает, что «ст. 137 УК РФ под частной жизнью понимает право на личную и семейную тайны, оставляя за рамками состава все другие отношения, связанные с личной жизнью человека». Иного мнения придерживается А. Н. Красиков. Он пишет: «...трудно понять, почему УК РФ признает охраняемым не все установленное Конституцией РФ право неприкосновенности частной жизни, а лишь только часть его содержания, т. е. то, что составляет личную или семейную тайну». Такой же точки зрения придерживается таджикский ученый Т. Шарипов, предлагающий соответствующим образом «расширить диспозицию» ст. 144 УК Таджикистана.

Из текста ч. 1 ст. 23 Конституции Российской Федерации буквально следует, что в ней перечислено несколько отдельных объектов, охраняемых законом: 1) неприкосновенность частной жизни, 2) личная и семейная тайна, 3) честь и доброе имя. Представляется, что для реализации целей, стоящих перед ст. 137 УК РФ, необходимо оперировать понятием «сведения о частной жизни» независимо от того, какое содержание вкладывается в понятие личной и семейной тайны. Уголовному законодателю не следовало в ст. 137 УК «редактировать» текст Конституции, устанавливая уголовно-правовую охрану только для сведений, являющихся личной и семейной тайной.

В качестве дополнительного аргумента можно сослаться на закон «Об информации, информатизации и защите информации», в котором обоснованно разделяются обсуждаемые понятия: «Не допускаются сбор, хранение, использование и распространение информации о частной жизни, а равно информации, нарушающей личную тайну, семейную тайну, тайну переписки, телефонных переговоров, почтовых, телеграфных и иных сообщений физического лица без его согласия...» (ст. 11). Аналогичным образом поступает Гражданский кодекс РФ, раздельно называющий в ст. 150 «...неприкосновенность частной жизни, личную и семейную тайну» среди принадлежащих гражданину нематериальных благ.

Интересно отметить, что международно-правовые акты в части, касающейся неприкосновенности частной жизни, не используют категорию тайны: «Никто не может подвергаться произвольному вмешательству в его личную и семейную жизнь, произвольным или незаконным посягательствам на неприкосновенность его жилища или тайну его корреспонденции или незаконным посягательствам на его честь и репутацию» - формулирует ст. 12 Всеобщей декларации прав человека и идентичная ей ст. 17 Международного пакта о гражданских и политических правах. Конвенция о защите прав человека и основных свобод 1950 г. и Конвенция СНГ о правах и основных свободах человека 1995 г., формулируют правило несколько иначе, но также обходятся без обращения к понятиям личной и семейной тайны: «Каждый имеет право на уважение его частной и семейной жизни, его жилища и корреспонденции»; «Каждый человек имеет право на уважение его частной и семейной жизни, на неприкосновенность жилища и тайну переписки». Также без ссылки на тайну сформулирована и ст. 9 Декларации прав и свобод человека и гражданина, принятая Верховным Советом РСФСР в 1991 г.: «Каждый имеет право на неприкосновенность его частной жизни, на тайну переписки, телефонных переговоров, телеграфных и иных сообщений».

Содержание понятий «личная и семейная тайна» определяется неоднозначно. Авторы комментария к Конституции Российской Федерации считают, что предметом личной и семейной тайны могут быть сведения о фактах биографии лица, состоянии его здоровья, имущественном положении, роде занятий, совершенных поступках, взглядах, оценках, убеждениях, отношениях в семье или с другими людьми, а комментаторы Закона «Об оперативно-розыскной деятельности» делают этот перечень открытым, добавляя:«...и другие сведения, которые человек не желает предавать огласке». Трудно согласиться с подобным толкованием, поскольку в нем не дифференцируется содержание понятий «личная и семейная тайна» и «частная жизнь», что противоречит тексту Конституции Российской Федерации.

По мнению исследователей, «общим для всех видов конфиденциальных сведений является тот факт, что свободный доступ к ним ограничен в силу предписаний федерального законодательства», и, кроме того, что право на неприкосновенность частной жизни включает в себя «нормы так называемого института профессиональной тайны, т. е. сведений, доверенных представителям соответствующих профессий для защиты прав и законных интересов того или иного лица». Тайными, на наш взгляд, следует считать только такие сведения о частной жизни человека, которые признаны (т.е. названы) тайной в законе. Этот критерий позволяет четко разграничить обсуждаемые понятия. Речь идет о совокупности профессиональных и служебных тайн, выступающих одновременно как личная и семейная тайна - медицинская (врачебная), нотариальная, телекоммуникационная, тайна актов гражданского состояния, адвокатская (тайна судебного представительства), исповеди, вкладов, страхования и др. «В основе профессиональных тайн, - справедливо отмечает Л.Б. Алексеева, - лежат личные тайны, защищенные от разглашения запретами, адресованными тем, кому эти тайны по необходимости доверены». В ст. 137 УК РФ, по нашему мнению, следовало установить уголовную ответственность за сбор и использование любых сведений о частной жизни человека независимо от того, охраняются ли они специально в качестве тайны. За такие действия, как нарушение личных тайн (разглашение тайны усыновления, нарушение почтовой, банковской, коммерческой тайны) наступает самостоятельная ответственность.

В Российской Федерации ответственность за нарушение неприкосновенности частной жизни установлена в том случае, если это деяние причинило вред правам и законным интересам граждан.

Необходимость связывать возможность уголовной ответственности за нарушение неприкосновенности частной жизни с наступлением общественно опасных последствий, по нашему мнению, отсутствует. Подобные действия посягают на фундаментальные общечеловеческие ценности и уже в силу этого обстоятельства обладают достаточной для их криминализации общественной опасностью, независимо от тех фактических последствий, которые они за собой повлекли. «Материальные составы создаются тогда, когда само по себе деяние, не повлекшее преступного результата, является безразличным для уголовного права», - подчеркивает Г. Л. Кригер. Норма закона, указывающая на необходимость выявления материального состава преступления, в данном случае подталкивает правоприменителя к обсуждению вопроса, сама постановка которого представляется абсурдной: можно ли нарушить право (на неприкосновенность частной жизни), не причинив самим фактом нарушения вреда этому праву. В действующем законе в число обстоятельств, подлежащих доказыванию по каждому уголовному делу, включены оценочные признаки, имеющие качественный характер - такие признаки даже теоретически не могут быть измерены, т. е. выражены количественно. Поскольку с учетом самого существа этих явлений объективные критерии их оценки вряд ли могут быть выработаны, каждый следователь, прокурор и судья будут их толковать в зависимости от своих собственных индивидуальных представлений, взглядов своих учителей и начальников, прочитанной каждым из них специальной и художественной литературы: «Выбор того или иного варианта значения правовой нормы во многом предопределен миром повседневности интерпретатора, социально-культурными ценностями, полученными им в процессе социализации». В конечном счете, это приведет к тому, что в нарушение принципа законности, преступность деяния будет определяться не Законом, а исполняющим его лицом, что недопустимо. С нашей точки зрения, конструирование материального состава преступления в данном случае не вызывается необходимостью, поскольку лишь затрудняет привлечение виновных к ответственности.

Состояние данного вопроса осложнилось в связи с принятием Кодекса РФ об административных правонарушениях 2001 г. В ст. 13.11 этого закона впервые установлена административная ответственность за аналогичные действия в отношении персональных данных, при этом состав правонарушения сформулирован как формальный, не требующий доказывания наступления каких-либо последствий. Можно предположить, что правоприменительная практика с облегчением обменяет трудности доказывания наступления последствий от нарушения неприкосновенности частной жизни в уголовном деле на простоту назначения административного штрафа за совершение самого действия. В результате уголовно-правовая норма утратит последние шансы на практическое применение.

Представляется возможным наметить следующий путь. Прежде всего, необходимо изменить уголовно-правовую норму - действия, посягающие на конституционные права, сами по себе обладают повышенной общественной опасностью, вследствие чего состав преступления может быть сконструирован как формальный. После реализации данного предложения в административном и уголовном кодексах окажутся две статьи со схожими диспозициями и различными санкциями. Сохранить анализируемую норму с учетом значимости охраняемых ею общественных отношений следует в уголовном законе. Что касается административной ответственности, то статья Кодекса РФ об административных правонарушениях может регулировать установленную и ныне ответственность юридических лиц за нарушение порядка сбора, хранения, использования и распространения персональных данных.

Особую позицию по данному вопросу занял германский законодатель: норма, охраняющая «конфиденциальность слова», сконструирована в форме деликта создания опасности («Деяние... является наказуемым, если опубликование конфиденциальной информации может нанести вред законным интересам другого лица», § 201). В статьях об ответственности за разглашение профессиональной или служебной тайны подобная конструкция применена в Болгарии (ст. 145), Польше (ст. 266), Италии (ст. 622). Австрийский законодатель распространил форму деликта создания опасности не только на служебную, но также на коммерческую и производственную тайну (§ 121, 122). Подобное решение едва ли будет воспринято российским законодателем. К высказанным выше соображениям можно добавить, что использование такой конструкции повлечет необходимость установления в каждом уголовном деле обстоятельства еще более трудно доказуемого, чем «причинение вреда правам и законным интересам» - не самого вреда, а лишь наличия реальной опасности его наступления. «Реальность такой опасности, - пишет Н. Ф. Кузнецова, - требуется доказывать, как и фактический вред». Кроме того, в российском уголовном законодательстве составы опасности причинения вреда вводятся в целях дополнительной охраны жизни и здоровья людей от более опасного вреда, чем разглашение сведений о частной жизни - смерти человека, экологической катастрофы (ст. 215, 217, 225 и др. УК РФ). Субъективная сторона посягательства на неприкосновенность частной жизни по российскому законодательству предполагает умышленную вину.

Зарубежные законодатели придерживаются аналогичного мнения, что следует из зафиксированного в уголовных законах принципа ответственности за неосторожные действия только в случаях, прямо предусмотренных статьей

Уголовное законодательство «различает мотивы личного характера и все иные мотивы, не имеющие личного смысла и значения». К числу «иных мотивов» обычно относят ложно понимаемые узковедомственные, государственные или общественные интересы, мотивы ложно понятой необходимости. Согласно УК РФ не должно быть привлечено к ответственности лицо, утверждающее, что интересы общества требуют нарушения неприкосновенности частной жизни потерпевшего ради сбора сведений о его противоправном поведении, т.е. виновному достаточно заявить, что им движет не месть, корысть, ревность и т.п., а стремление добиться привлечения потерпевшего к правовой ответственности. Правильность такого подхода сомнительна. Представляется, что охрана неприкосновенности частной жизни уголовно-правовыми средствами не должна сужаться за счет условий, относящихся к тем или иным побуждениям виновного. Конституционное право человека на неприкосновенность частной жизни должно защищаться уголовным законом от общественно опасных действий независимо от тех мотивов, которыми руководствуется виновный, и тех целей, которые он перед собой ставит.

Позиция российского уголовного законодательства по описываемому вопросу непоследовательна. Одним из способов посягательства на неприкосновенность частной жизни, как известно, является нарушение тайны переписки, телефонных переговоров, почтовых, телеграфных или иных сообщений. В России уголовная ответственность за эти действия установлена вне зависимости от того, зачем виновный совершал противоправные действия, т.е. мотив не является необходимым признаком состава данного преступления. Получается, что нарушение неприкосновенности частной жизни, совершенное путем подслушивания телефонных переговоров, наказуемо всегда, а то же деяние, совершенное, например, путем подсматривания - только в случае его совершения по личным мотивам.

Впервые приступая к конструированию исследуемой нормы, российский законодатель, скорее всего, стремился за счет введения ряда ограничивающих признаков (вред, мотив, тайна) повысить «типовую степень общественной опасности деяния» с тем, чтобы не допустить привлечения к ответственности за совершение малозначительных, по его мнению, деяний. Этот расчет следует признать неверным. Нарушение закрепленного Конституцией права на неприкосновенность частной жизни само по себе обладает степенью общественной опасности, достаточной для установления уголовной ответственности без дополнительных условий. С учетом рекомендаций международного сообщества и наблюдаемого в последние годы распространения подобных действий принятие законодателем решения об их криминализации несомненно правильно. Между тем опыт применения этой статьи в течение нескольких лет, прошедших после введения в действие УК РФ, нельзя назвать удачным. Как показывают данные судебной статистики, по основной массе зарегистрированных уголовных дел о нарушении неприкосновенности частной жизни уголовное преследование прекращается на предварительном следствии и лишь в единичных случаях эти дела поступают в суд. В Российской Федерации в ч. 2 ст. 137 УК установлена более строгая ответственность за нарушение неприкосновенности частной жизни, совершенное лицом с использованием своего служебного положения.

Значительное число государств не предусматривает дифференциации уголовной ответственности за анализируемое преступление. В уголовных законах тех стран, где дифференциация проводится, обстоятельством, отягчающим ответственность, чаще всего, также признается использование служебного положения.

Краткому описанию результатов исследования санкций хотелось бы предпослать два общих положения. Во-первых, страны, законодательство которых нами исследовалось, в массе своей являются участниками общепланетарных и европейских договоренностей о необходимости всемерно способствовать полноценной реализации человеком его прав и свобод, в частности, охраняя их от возможных нарушений с помощью национального уголовного законодательства. Характер и степень общественной опасности этих нарушений объективно не может существенно различаться в разных странах, следовательно, и «количество» наказания, назначаемого за их совершение, должно быть соразмерным, т. е. сравнимым. «Поскольку общественная опасность не может быть непосредственно воспринята, внешним показателем, формализацией этой опасности принято считать санкцию». Во-вторых, максимальный срок лишения свободы как вида наказания в национальных законодательствах устанавливается в целом единообразно. Это означает, что законодатели в исследуемых странах определяют санкции норм в одном «масштабе». «Размер наказания, предусмотренный в санкции статьи, в сжатой форме отражает степень общественной опасности преступления и позволяет сравнить степень общественной опасности различных преступлений», а сравнение максимумов санкций сходных по характеру и степени общественной опасности деяний в рамках единых «ножниц» лишения свободы как вида наказания позволяет адекватно зафиксировать оценку уровня их общественной опасности в разных странах.

Заключение

частный жизнь неприкосновенность тайна

В правовом государстве охрана чести и достоинства человека и гражданина приобретает особое значение. Достоинство личности охраняется государством. Ничто не может быть основанием для его умаления.

Каждый имеет право на неприкосновенность частной жизни, личную и семейную тайну, защиту своей чести и доброго имени человека и гражданина (ст. 21, 23 Конституции РФ). Эти конституционные принципы соответствуют ст. 17 Международного пакта о гражданских и политических правах и ст. 10 Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод - о праве на защиту от незаконных посягательств на честь и достоинство личности, его репутацию.

Возможности судебной защиты права на неприкосновенность частной жизни в России ограничены.

Наиболее распространенными нарушениями неприкосновенности частной жизни являются посягательства на тайну связи - прослушивание телефонных переговоров, перехват электронной почты; неправомерный сбор, хранение и распространение персональной информации - особенно в части нелегального распространения баз персональных данных; распространение информации о частной жизни в средствах массовой информации.

На практике случаи привлечения к уголовной или гражданской ответственности за нарушение тайны переписки, телефонных переговоров, почтовых, телеграфных или иных сообщений в России немногочисленны. Что объясняется тем, что во всех случаях простой абонент не имеет возможности ни зафиксировать, ни доказать факт нарушения своего права на тайну переговоров. Соответственно, теряют смысл любые обращения за защитой.

Традиционно российские суды в принятии решений руководствуются нормами позитивного права. Закрепленное в законодательстве прямое действие Конституции, действие норм, закрепленных международными соглашениями, в том числе, норм Европейской Конвенции о защите прав человека и основных свобод и практики Европейского суда по правам человека практически не находят отражения в российской практике судопроизводства.

Список источников и литературы