- Предложение возможных путей совершенствования законодательства.

Если субъективные права и юридические обязанности не относятся к числу категорий реальной действительности и не могут быть объектами правоотношений, то вот какой вопрос тогда возникает: как становится возможным и что представляет собою с точки зрения своего содержания процесс преемства в правах (правопреемства)? Отринув выше римскую теорию наследника как продолжателя личности наследодателя обратимся к теориям современным. Таковых существует три: (1) теория перемены лиц-участников правоотношения, (2) теория передачи (перехода) прав и (3) теория замены (прекращения с последующим возникновением) прав. Начнем с разбора сущности второй как более понятной и, вероятно, естественной; рассматривать теории перемены лиц и замены прав гораздо удобнее именно "на контрасте" с теорией передачи прав.

Сущность теории передачи прекрасно отражается ее названием: субъективные права и юридические обязанности подобно вещам могут быть предметами вручения и принятия (сдачи-приемки). Актом передачи вещей "передаются" не только сами вещи, но и состояние владения ими, а также имеющие переданную вещь своим объектом вещные права. Кроме того, права на вещи могут сменить своего обладателя не только в результате передачи вещей-объектов, но и перейти к другому по иным основаниям. Все эти явления механически экстраполируются на иные субъективные права, в т.ч. и обязательственные, а также на долги. Собственно, никакой особой "теории" здесь даже и не складывается: речь идет, скорее, о чисто терминологическом решении.

Очевидно, что единство терминов само по себе не означает единства обозначаемых ими понятий. Права не могут передаваться так, как передаются вещи; тем более, они не "переходят" так, как меняют своих владельцев вещи. Если и говорить о "передаче прав", то совершенно ясно, что речь пойдет о процессе качественно ином, нежели "передача вещей" и наоборот. Еще в Институциях Гая (§ 38 главы II) отмечалось, что "если я захочу, чтобы следуемое мне принадлежало тебе, то я никаким из тех способов, которыми переносятся на другого физические вещи, достигнуть этого не могу...".

Причина проста: принципиально различная природа объектов тех действий, которые обозначаются словом "передача". Вещь - предмет физический (материальный, осязаемый), имеющий независимое от людей существование; право (долг) - субстанция идеологическая (идеальная, невещественная), не существующая вне пределов человеческого общества. Передача вещей - действие фактическое, совершаемое в сфере реальной действительности; право способно лишь обеспечивать возможность его совершения; передача прав - действие юридическое, принципиальное немыслимое вне правового регулирования (правопорядка). В этой сфере право способно на принципиально иные достижения, чем в реальном физическом мире: право может только обязать передать вещь, но не может само перенести (переместить) таковую. Если во исполнение этой обязанности не будет совершено реального действия, то обязанность останется неисполненной, а вещь не переданной. В отношении же субъективного права и юридической обязанности право может сделать все что угодно, в т.ч. и переменить их носителей помимо и вне зависимости от чьих-либо действий.

Затем нельзя не учитывать, что права и обязанности не могут существовать сами по себе, независимо от субъектов (лиц). Права потому и называются субъективными, что возникают ради удовлетворения интересов субъектов и неразрывно "прикрепляются" к ним. Не бывает прав, не принадлежащих никому, равно как и не бывает ничьих обязанностей; оба этих понятия лишаются если и не всей, то значительной доли своей смысловой нагрузки, если приобретают бытие "самих по себе", "своих собственных". Не бывает, стало быть и "ничьих", "висящих в воздухе" правоотношений. Ничьи материальные предметы существуют; ничьих прав - существовать не может. Известный пример с открытым обремененным долгами наследством, в отношении которого не объявилось ни одного наследника, не может служить доказательством того, что требования и долги наследодателя являются в данный момент "ничьими". Они представляют собой элементы имущества, составляющего наследственную массу. Обладатели этих прав и носители этих обязанностей (наследники или государство) в действительности имеются, другое дело, что в течение какого-то времени кредиторы наследодателя о них не знают. Но если кто-то не знает, кому принадлежат права или кто является носителем обязанностей, это не значит, что права и обязанности становятся ничьими.

Известно, что субъективные права на вещи описываются через совокупность правомочий и качества, характеризующие процесс осуществления этих правомочий. Например, право собственности слагается из правомочий владения, пользования и распоряжения вещами, осуществляемых собственником "своей властью и в своем интересе", "наиболее абсолютным образом", "по собственному усмотрению". Если мы причислим субъективные права и долги к сонму объектов гражданских прав, следовательно, аналогично (через правомочия) должно определяться и содержание субъективного права на иное субъективное право. Из каких же правомочий будет слагаться "право на право", например, "право на право собственности"? Максимум, что можно предложить для ответа на этот вопрос, так это перечень правомочий, которые входят в состав всякого субъективного гражданского права: (а) правомочие на собственные действия или бездействие; (б) правомочие требования от обязанного лица активных действий или от связанного лица воздержания от таковых; (в) правомочие самостоятельного осуществления и защиты субъективного права. Но если перед нами правомочия, входящие в состав всякого субъективного права, в том числе и в состав субъективного права собственности, то мы, выходит, так и не описали субъективного права на право, а, кроме того, пришли к следующему вопросу: зачем нужна категория "право на право"? Чем правовое положение собственника вещи отличается от правового положения лица, являющегося собственником права собственности на вещь? Чем правовое положение кредитора по определенному требованию отличается от правового положения собственника этого же требования? Вопросы можно продолжать и усложнять.

Разумеется, подобные вопросы остаются чисто теоретическими (отвлеченными) до тех пор, пока повода к их постановке не дает положительное законодательство. Вот один пример. Статья 209 ГК говорит о том, что в собственности может находиться любое имущество. На фоне уже упоминавшейся статьи 128 ГК, причисляющей к имуществу, среди прочих объектов, еще и имущественные права, данную норму чрезвычайно соблазнительно истолковать в том смысле, что объектами права собственности могут быть не только вещи, но и имущественные права! Так получаются категории типа "собственник права собственности" или "кредитор права собственности"; "продажа" и "дарение" права. Закон о рынке ценных бумаг, объявив ценной бумагой "совокупность прав" (ст. 2, 16) в то же время говорит о праве собственности на ценные бумаги, т.е. - по существу, о праве собственности на права.

Все вышесказанное не может не привести к мысли о том, что имущественные права не могут и не должны, вопреки нашему российскому законодательству, быть относимы к разряду имущества. Имущественные права - это не имущество и вообще не объекты иных гражданских прав. Это значит, что имущественные права не обладают таким важным качеством, как их обороноспособность в традиционном понимании, т.е. не могут передаваться и вообще переходить от одного их обладателя к другому, подобно тому, как передаются и переходят материальные предметы (вещи).

Суть теории перемены лиц заключается в трактовке процесса правопреемства как преемства не столько в правах, сколько в местах, занимаемых субъектами правоотношений. Такой процесс было бы логично обозначить терминами "перемещение" или "перемена лиц". Видно, что перед нами - по сути, прежняя теория передачи, с той только разницей, что объектом передачи в ней становятся не сами права и обязанности, а те качества, которые характеризуют их носителей и обладателей как субъектов определенных правоотношений (свойства лиц как субъектов определенных правоотношений или их места в этих правоотношениях). Но в таком случае абсолютно все, сказанное выше об условности термина "передача" и невозможности распространения обозначаемого им понятия, сложившегося применительно к вещам, на процесс правопреемства, вполне применимо и к теории перемены лиц.

Именно теория передачи (обязательственных прав и долгов) и теория перемены лиц (в обязательстве), несмотря на органически присущие им недостатки, получили наибольшее распространение в русской, советской и современной российской цивилистике. Еще Д.И. Мейер писал: "О перемене участника обязательства можно говорить только тогда, когда обязательство остается то же, но на место прежнего участника (хотя бы и отчасти только) становится другое лицо". С позиций взгляда на правопреемство как на процесс перемены лиц-участников гражданских правоотношений написана единственная в России монография о правопреемстве в гражданском праве. Именно "Перемена лиц в обязательстве" называется глава 24 действующего российского ГК, отчего именно из этой концепции и исходит большинство авторов современных учебников и комментариев.

Как можно видеть, эта теория выгодно отличается от двух прежних полным отсутствием любых аналогов вещной передачи, распространяемых на нерелевантные этому действию предметы. "Передачу" и "правопреемство" (преемство) как термины можно продолжать использовать; весь вопрос в том, что за этими (традиционными) терминами должно быть сокрыто иное (новое) понятие. Насколько это понятие "иное" видно не только из попыток приложения вещной передачи к правам (см. выше), но из обратной операции - попытки приложения понятия, описывающего передачу прав, к передаче вещей. Сообразно с ним вещь, для того чтобы быть переданной, сперва должна быть уничтожена одним лицом с тем, чтобы немедленно возникнуть у другого! Понятно, что если в сфере отношений идеологических к этому не существует каких-либо препятствий, то в сфере материальных отношений об этом нечего и думать.

На каких же основаниях теории передачи прав и перемены лиц в свое время утвердились в качестве господствующих? Это весьма любопытный вопрос, исследование которого приводит к весьма показательным и в некотором отношении даже поучительным вводам.

Обращение к литературе позволяет установить, что теория передачи прав никогда не имела и не имеет до сих пор никакого научного обоснования. По какой-то таинственной причине (вероятно, недоразумению) за такое обоснование традиционно принимается обыкновенная констатация внешне наблюдаемого, всем очевидного процесса - вовлечения обязательственных прав (требований) и обязанностей (долгов) в имущественный оборот. Вот буквально пара примеров такой констатации: "Превратившись главным образом в имущественное отношение, обязательство вступило на путь циркуляции и само сделалось объектом оборота. Пока оно было чисто личной связью двух лиц, связью, проникнутой еще значительным эмоциональным элементом, ни о какой переуступке обязательства от одного лица к другому не могло быть речи. Но когда оно стало в руках кредитора правом на получение некоторой ценности из имущества должника, никаких препятствий для его перехода из рук в руки не существует: должнику все равно, кому платить. Право допускает переуступку требований и направляет свое внимание на то, чтобы создать более легкие формы для их циркуляции". "При оживленном хозяйственном обороте представляет большое значение подвижность имущественных прав, удобство и быстрота их реализации. Под влиянием этой потребности имущественные права признаются по общему правилу передаваемыми: они могут переходить от одного субъекта к другому". Что ж, все верно, невозможно спорить с очевидным, но что же, позволено нам будет спросить, доказывает или иллюстрирует это самое "очевидное"? Да ничего, кроме того только, что на определенном этапе развития человеческого общества обязательственные права и обязанности становятся объектами имущественного (гражданского) оборота. Гражданского оборота - да, это так, это очевидно; но откуда видно, что еще и объектами гражданских прав и гражданских правоотношений? Если даже согласиться с этой мыслью (раз объекты оборота - то, значит, и объекты прав) как с самоочевидной, то это объекты в каком-то другом смысле, нежели объекты-вещи и даже объекты-действия, т.е. отнюдь не те традиционные субстанции, от которых отталкивалось и под которые строилось общее учение об объектах гражданских прав и правоотношений.

Отголосками былой дискуссии можно считать некоторые нормы действующего российского ГК, регламентирующие не "переход" и не "передачу" права собственности (но передачу вещи - ст. 224 ГК), а его возникновение у приобретателя и прекращение у отчуждателя, в т.ч. у приобретателя и отчуждателя по договору, т.е. производным способом (ст. 223, 235 ГК; иначе - п. 2 ст. 218 Кодекса).

Весьма интересно, что, подобно О.А. Красавчикову Б.Б. Черепахин связал вопрос о правопреемстве с более общей теоретической проблемой - проблемой понятия об изменении правоотношения. Ученый указал, что в учении о юридических фактах почти не уделяется внимания фактам, лежащим в основании изменения правоотношения, в то время как вопросы об основаниях их возникновения и прекращения являются объектом пристального внимания. Но не свидетельствует ли такое положение дел об искусственности самой категории "изменение правоотношения"? В самом деле, если говорить об изменении содержания субъективного права или юридической обязанности, слагающих правоотношение, то не правильнее ли признать, что перед нами - просто новое правоотношение с иным содержанием? Если, допустим, до изменения договора кредита между банком и клиентом было соглашение о возврате всей суммы кредита, допустим, 30 марта 2008 г., а после внесения изменений содержанием соглашения стала обязанность возврата половины суммы до 30 мая, а второй половины - до 30 сентября 2008 г., это, несомненно, означает, что предшествующая договоренность утратила силу. Значит, и правоотношение, установленное предшествующей договоренностью, также прекратило свое существование, будучи замененным новым правоотношением. Где же изменение? Не есть ли "изменение правоотношения" вывеской, за которой скрывается прекращение одного правоотношения и возникновение другого? А если мы правы в наших рассуждениях и термин "изменение правоотношения" - не более, чем вывеска, скрывающая два последовательно происходящих процесса - прекращение одного правоотношения и возникновение другого, то не логично ли предположить, что аналогичное значение должно быть предано и термину "правопреемство"? Действительно, соответствует ли этот термин своему буквальному значению? означает ли он существование такого явления, как передача (переход) прав?

Б.Б. Черепахин отвечает на последний вопрос положительно, но почему? Потому что, по его мнению, рассуждения о том, что права не "переходят", а "возникают и прекращаются", с неизбежностью (!) ведут "к отрицанию самого понятия правопреемства и производных способов приобретения прав и обязанностей". Создается ощущение, что подспудно Б.Б. Черепахин просто боялся столкнуться с непониманием и обвинениями во внутренней противоречивости его собственной монографии: как же так, дескать - монография о преемстве в правах отрицает само понятие правопреемства! Спешим заверить читателей - мы с этой (подразумеваемой) критикой, равно как и с мнением В.С. Толстого об устаревшем характере понятия "правопреемства", совершенно не согласны. Трактовка перемены лиц в правоотношениях как прекращения прежде существовавших прав в целях возникновения новых, содержательно идентичных (возникновения правоотношений взамен прежде существовавших, во имя такого возникновения прекратившихся), отрицает в действительности не само правопреемство, а правопреемство в его традиционном понимании - априорном, механистическом и потому антинаучном. Больше того, такая трактовка не только не отрицает понятия правопреемства, но, она единственная объясняет заложенный в нем юридический смысл, юридическое содержание. "Правопреемство" - лишь термин, этимология которого может более или менее точно отражать содержание либо обозначаемого им понятия, либо неких внешне видимых процессов, сопровождающих это понятие, являющихся признаками его актуального бытия. Дело не в термине (слове, символе), а в том, какое понятие им обозначать. Подчеркиваем, что вынося данный термин в заглавие настоящей работы - "Сингулярное правопреемство в обязательстве", мы имели в виду понятие о прекращении обязательственных правоотношений во имя возникновения иных, содержательно идентичных прекратившимся, а вовсе не процесс "перемены лиц" или "передачи прав". С нашей точки зрения учение о правопреемстве - это учение об особых (производных) способах возникновения и прекращения субъективных гражданских прав и юридических обязанностей - случаях возникновения одних субъективных гражданских прав и обязанностей не "на пустом месте", а на базе других (прекращающихся) прав и обязанностей.

Тождественность содержания нового правоотношения содержанию предыдущего не должна вводить в заблуждение. Во-первых, нет никаких обстоятельств, которые препятствовали бы существованию идентичных по содержанию правоотношений, причем одновременно, причем даже между одними и теми же лицами. Что уж говорить о подобной возможности в отношении различных лиц, да к тому же сменяющих друг друга во времени! А во-вторых, нельзя игнорировать различие оснований возникновения этих правоотношений. Первое обязательственное правоотношение (между К и Д) возникло из факта предоставления кредитором должнику суммы займа (договора займа). А вот второе обязательство (между наследником К и Д), идентичное по своему содержанию и объекту соответствующим элементам первого, не могло бы появиться, если бы к договору займа не добавились два новых юридических факта: (1) смерть кредитора К (открытие наследства) и (2) принятие открывшегося наследства наследником К. Для возникновения первого правоотношения оказалось достаточным одного юридического факта, для возникновения второго - потребовался целый фактический состав, причем включающий в себя в качестве необходимой составляющей и тот юридический факт, из которого возникло первое правоотношение. И если одно правоотношение не отграничивается от другого ни по своим субъектам, ни даже по основаниям своего возникновения, то где же в таком случае границы самого понятия о правоотношении как конкретной юридически обеспеченной возможности - возможности конкретного лица, в конкретной ситуации? Понятие правоотношения в таком случае характеризуется одним только содержанием и, стало быть, уходит на весьма абстрактный уровень, заменяя собой категорию, сегодня обыкновенно обозначаемую термином "вид" или "тип" правоотношения. Для обозначения же единичных правовых связей, из которых соответствующий вид или тип слагается, потребуется искать новый термин.

Точно также, и даже более рельефно, проявляется факт несовпадения правоотношений в случае договорного преемства по обязательствам. Ниже будет показано, например, что в случае пассивной делегации кредитор оказывается в лучшем положении после ее совершения, чем до нее, поскольку перед ним появляется новый должник, не осведомленный о содержании и дефектах правового отношения, связывавшего его с предшествующим должником. Основание возникновения правоотношения кредитора с первым должником (допустим, причинение вреда) вообще может остаться неизвестным новому должнику, на которого первый должник с согласия нового должника и кредитора переводит долг. Правоотношения между новым должником и кредитором оказывается основанными либо на двухстороннем договоре и односторонней сделке, либо вообще на трех односторонних сделках (приказе старого должника новому уплатить за него долг, просьбе старого должника к кредитору обратиться за долгом не к нему, а к новому должнику и требовании кредитора, заявленном новому должнику). Неужели же правильно утверждать, что перечисленные обстоятельства стали основанием перехода прав и обязанностей, а не основанием прекращения одних прав и обязанностей и возникновения других?

Отсутствие тождества между обязательственными правоотношениями, существовавшими до наступления оснований к сингулярному правопреемству и правоотношениями, замещающими их после наступления такого основания, особенно ярко проявляется в случае совершения сделок, направленных на уступки части прав и частичный перевод долгов. Феномена, подобного математическому закону о неизменности суммы от перемены мест слагаемых в гражданском праве, насколько нам известно, пока не открыто. А это значит, что даже если мы позволим себе пренебречь сделками-основаниями сингулярного правопреемства как элементами фактического состава, необходимого для возникновения новых обязательственных правоотношений, то мы уже никак не сможем игнорировать того очевидного обстоятельства, что в результате заключения договоров уступки требования и перевода долга место одного требования или долга может занять совокупность (система) требований и долгов, да к тому же еще и принадлежащих различным лицам. Отождествить их с прежде существовавшим требованием или долгом невозможно даже при самых смелых "допущениях", подобно тому, как не могут компании, образовавшиеся в результате разделения их правопредшественника, быть сведены к этому последнему.

Критические замечания в адрес суммы теорий "передачи прав - перемены лиц" попытался суммировать В.С. Толстой. К классическому аргументу о том, что права и обязанности, будучи категориями юридическими (идеологическими), не могут передаваться, он добавил еще и следующее соображение. При передаче вещи далеко не всегда переходит вместе с ней и право собственности именно того содержания, которое оно имело для прежнего собственника, - его элементы могут и возникнуть ниоткуда (например, при приобретении вещи от неуправомоченного отчуждателя), и кануть в никуда (например, при приобретении имущества от государства).

Как видим, попытка проникнуть в сущность категории правопреемство заставила нас потревожить целый ряд гражданско-правовых проблемных "муравейников" - определиться с общим понятием гражданского правоотношения, пересмотреть теорию объектов гражданских прав и правоотношений, затронуть вопрос о соотношении этой категории с понятием объектов гражданского оборота, обсудить соотношение понятий о передаче вещей и передаче прав и, наконец, выйти на понятия юридического факта и фактического состава как тех внешних факторов, которые конкретизируют типическую правовую связь, превращая ее, тем самым, в гражданское правоотношение. Но и это еще не все. Было бы нечестным умолчать о том, что с укоренившимся в науке представлением о правопреемстве как процессе передачи прав тесно связано одно из центральных гражданско-правовых понятий, обычно относимых к сфере учения о субъективном праве. Это понятие о распоряжении, распорядительном или юридическом действии. Если обыкновенно распоряжение рассматривается в качестве составной части (правомочия) всякого субъективного гражданского права или, во всяком случае, имеет своим предметом субъективное гражданское право, то что должно означать это понятие в рамках нашей интерпретации понятия правопреемства?

Мысль о том, что всякое субъективное гражданское право включает в свой состав помимо других элементов еще и такое правомочие, как возможность распоряжения им (субъективным правом), была высказана еще С.С. Алексеевым. Обладатель всякого субъективного гражданского права может не только осуществить его, но и распорядиться им. Но вот способы распоряжения этим правом могут быть различными: правом можно распорядиться или (а) непосредственно, или (б) путем распоряжения его объектом. Исходя из этой конструкции получаем, что передача вещи - не более, как фактическое действие, выступающее техническим средством для достижения юридического результата - распоряжения правом собственности на данную вещь. Распоряжение же - суть действие, имеющее своим предметом именно субъективное право (а не саму вещь), т.е. суть юридическое действие; действие, направленное на достижение юридических последствий. Это понятно; вся соль в другом вопросе - каких юридических последствий? На первый взгляд, и этот вопрос ясен: тех последствий, что описываются понятием правопреемства. Но в том-то и парадокс, что традиционная интерпретация этого понятия не вкладывает в него, как уже было показано выше, никакого иного смысла, кроме того, что заложен в обыкновенном описании внешне видимого эффекта распоряжения - перехода права (обязанности) или перемены кредитора (должника)! Категориями "передача" и "переход" прав (правопреемство) не описывается какого-то особого вида юридических последствий. Сказать, что распоряжение - это действие, направленное, в частности, на передачу права (перемену личности его обладателя - управомоченного), значит, по сути, не сказать ничего!

В предшествующих изданиях настоящей работы мы назвали мысль С.С. Алексеева о распоряжении-элементе субъективного права "удачной"; сейчас мы хотели бы несколько уточнить эту оценку. По-настоящему удачной здесь является лишь сама постановка проблемы о месте понятия распоряжения в системе гражданско-правовых категорий; ее же решение, предложенное С.С. Алексеевым, мы бы сегодня удачным не назвали. Ну в самом деле: как можно распоряжаться тем объектом (субъективным правом), элементом (составной частью) которого является сама возможность распоряжения? Если словом "распоряжение" обозначается воздействие, оказываемое субъектом на объект, то как само распоряжение, так и его возможность должны быть противопоставлены объекту, быть чем-то внешним по отношению к нему, быть причиной (или парафразом) тех изменений, которые будут происходить в объекте под их действием. Трактовка распоряжения, предложенная С.С. Алексеевым, не отвечает этому логически необходимому условию своей истинности, а значит является ложной. Заслуживает всяческого одобрения и поддержки также соображение, высказанное В.В. Байбаком относительно того, что "правомочию кредитора распорядиться своим обязательственным требованием... не соответствует какая-либо обязанность должника. Он не обязан совершить какое-либо определенное действие или воздержаться от определенного действия". Пусть наши итоговые выводы и не совпадают с выводами данного автора, мы не можем не воздать ему должного: пожалуй, именно этот аргумент как никакой другой убеждает в том, что "...утверждение С.С. Алексеева о том, что правомочие распоряжения входит в состав обязательственного требования, не находит подтверждения...".

Если согласиться с тем, что под распоряжением мы понимаем исключительно юридическое действие; если принять установленным, что объектом распоряжения являются субъективные права юридические обязанности и только они; наконец, если отказаться от описанных выше попыток "модернизации" теории юридических фактов под нужды правопреемства-передачи (перехода) прав или перемены лица, то на поставленный вопрос может быть дан только один-единственный истинный ответ. Распоряжение субъективным правом и юридической обязанностью предполагает совершение действий, влекущих прекращение распоряжаемого права (обязанности) у одного лица (правопредшественника) и возникновение у другого (правопреемника) права (обязанности), содержательно идентичных прекращенному, но никак не переход (передачу) права в его неизменном виде и, уж конечно, не перемену лиц в правоотношении. Возможность распоряжения может находиться только вне распоряжаемого субъективного права (юридической обязанности), например, в числе элементов (динамической?) правоспособности его (ее) обладателя (носителя). Реализация этой возможности может повлечь ее бесследное исчезновение (уход в никуда, подобно ликвидируемому юридическому лицу), но может сопровождаться и возникновением аналогичной возможности в составе правоспособности другого лица (правопреемника), подобно тому, как происходит реорганизация юридического лица.

Таким образом, для обозначения процессов прекращения одних правоотношений при условии возникновения правоотношений между иными лицами и по иным основаниям термин "правопреемство", понимаемый в буквальном (чисто этимологическом) смысле, действительно неудачен. Сочетание слов "право" и "преемство" действительно навевает мысль о "переходе", "передаче" прав, подобных переходу и передаче вещей, или о преемстве одного субъекта другому. Но если не видеть в слове "правопреемство" ничего, кроме термина, если иметь в виду то понятие, которое в действительности за ним скрывается - прекращение одного субъективного права (юридической обязанности) в целях возникновения другого (другой), содержательно идентичного (идентичной), но в ином лице (в лице правопреемника), то ничего страшного, в общем-то, и нет. По крайней мере, некая преемственность в содержании субъективных прав и (или) юридических обязанностей действительно наличествует. В этом собственно и состоит ценность понятия правопреемства: оно охватывает собою случаи возникновения правоотношений (прав и обязанностей) не на "пустом месте" (из "ничего" или из "ниоткуда"), а на базе уже существующих гражданских правоотношений, которые в таком случае, прекращая свое существование, не обращаются в "ничто" и не уходят "в никуда".

Правильность нашей трактовки термина "правопреемство" подтверждается также и использованием данного термина римскими юристами. Достаточно сказать, что само возникновение этого термина обязано применению римскими правоведами юридических фикций, т.е. конструкций типа "если бы он был кредитором", "если бы он был должником". История римского права показывает, что первым юридическим институтом прекращения одного правоотношения возникновением другого с идентичным содержанием был институт новации. Его разновидностями были новация, производящая изменение содержания правоотношений и новация, направленная на изменения не в содержании, а в элементах, т.е. - субъектах нового правоотношения, по содержанию тождественного предыдущему. К рассмотрению последнего типа новации, получившего наименование делегации, мы и переходим.

ГЛАВА 2. УНИВЕРСАЛЬНОЕ ПРАВОПРЕЕМСТВО ПО РОССИЙСКОМУ ГРАЖДАНСКОМУ ПРАВУ

2.1 Некоторые проблемы правопреемства при реорганизации