Именно материнской ласки ему не хватало, и он искал её во всех встреченных женщинах. Не случайно, все они были старше его. Разница в возрасте с Дункан была самой значительной - 18 лет. Есенину - 26, Айседоре - 43. Есенин звал её Изадора на ирландский манер, как называла она сама себя.

Танцы Айседоры сводили Есенина с ума. Особенно с шарфом. Без конца он просил её танцевать для своих друзей. «Замечательно она с шарфом танцует!» - говорил Есенин поэту Георгию Иванову.

12 апреля 1922 года в Париже умерла мать Айседоры Дункан. Танцовщица решила уехать из России на время. К этому её вынудило безнадёжное финансовое положение школы. Советское правительство перестало субсидировать школу. Нечем было платить за отопление. Айседора решается отправиться в турне по Европе с группой лучших учениц. Она приглашает Есенина и хочет подарить ему весь мир: Англию, германию, Америку, Францию, Италию. Айседора надеется, что участие первого поэта России, как она везде будет аттестовывать Есенина, привлечёт к её гастролям внимание мировой прессы.

Чтобы ускорить оформление документов, они решили зарегистрировать свой брак. Это произошло в Москве 2 мая 1922 года. 10 мая они вылетели в берлин. Новость о том, что Есенин и Айседора Дункан сочетались законным браком, переданная прессой на весь мир, ошеломила многих. Все выступления встречи знаменитой пары широко освещались в газетах, обрастали слухами.

Но Есенин оказался плохим туристом. Его совершенно не интересовали достопримечательности европейских городов. Есенин проехал по всей Европе и Америке будто слепой, ничего не желая знать и видеть.

Но что интересовало жадно - это судьбы соотечественников, оказавшихся после революции на чужом берегу - без родины.

Есенина захотел увидеть живший тогда в берлине Горький. Он просит Алексея Толстого: «Зовите меня на Есенина. Интересует меня этот поэт». Встреча произошла в пансионе Фишера где Толстые снимали меблированные комнаты. Есенин приехал с Айседорой. Она танцевала в тесной комнате и, закончив танец, опустилась на колени перед Есениным. И, может быть, именно в этот момент родились строки: «Что ты смотришь синими брызгами?..»

Есенин и Дункан возвратились в Россию в 1923 году в августе (поездка заняла 15 месяцев), а осенью разошлись.

Брак с Айседорой распался. Сделав несколько безуспешных попыток вернуть Есенина, Дункан уехала из России. Дни Есенина были уже сочтены. Москва, Ленинград, гостиница «Англетер» - где они с Айседорой провели медовый месяц.

После смерти Есенина, Айседора прожила всего два года. Её смерть в Ницце в 1927 году очень похожа на самоубийство - она погибла задушенная собственным шарфом, конец которого ветром, на ходу попал в колесо. Юрий Анненков назвал её смерть таинственной предопределённостью.

Поэт Георгий Иванов при известии о гибели Айседоры записал в дневнике: «Да. Бывают странными пророками поэты иногда… Как не согласиться - бывают…»

И разве не пророчество - эти стихи, написанные Есениным в берлине 1923 году:

«…В роковом размахе

этих рук роковая беда…»

Есенин и Айседора, любовь и разрыв - и почти одновременная смерть.

«Не гляди на её запястья

И с плечей её льющийся шёлк.

Я искал в этой женщине счастья

А нечаянно гибель нашёл…»

[«Пой же, пой. На проклятой гитаре»1922 С.130]

Результатом знакомства Есенина с А. Дункан и их путешествия по Европе стал цикл «Москва кабацкая». Можно взять из него любое стихотворение, например «Сыпь, гармоника. Скука… скука…». В нём сразу ощущается резкая смена интонаций, словаря, самого стиля обращения к женщине (не говоря уже о создаваемом женском образе), всей структуры и мелодии стиха:

Сыпь, гармоника… Скука… Скука…

Гармонист пальцы льёт волной.

Пей со мнойю, паршивая сука,

Пей со мной.

Излюбили тебя, измызгали -

Невтерпёж.

Что ж ты смотришь так синими брызгами?

Иль в морду хошь?

Как будто перед нами строки другого поэта. Дергающийся ритм, речитативный язык, вульгарная лексика, озлобленный цинизм - всё это ничем не напоминает той нежности, поэтичности, временами даже сказочности, которые звучали в его прежних стихах о любви. Здесь любовь попрана, низведена до плотского чувства, женщина обезображена, сам герой деморализован, и его прерываемая буйством тоска лишь в самом конце сменяется ноткой жалостливого раскаяния. («Дорогая, я плачу, прости… прости…»).

Едва ли, однако, все содержащиеся в стихотворении выпады, вся потрясающая его эскапада грубости и цинизма должны приниматься в своём прямом и единственном смысле. Невольно напрашивается мысль об известной нарочитости, демонстративности изображаемой поэтом картины (и употребляемой им лексики), о том, что он как бы выставляет на показ всю мерзость кабацкого омута, в которую он погрузился и который его ничуть не радует., не утешает, а наоборот - тяготит . недаром в самом первом стихотворении цикла («Да! Теперь решено, без возврата…») это пристанище названо «логовом жутким», во втором («Снова пьют здесь, дерутся и плачут…») оно «чадит мертвячиной», а о развесёлых её обитателях сказано: «Бесшабашность им гнилью дана».

В этом логове, как показывает поэт и в других стихотворениях, нет места человеческой радости, нет и надежды на счастье. Любовь здесь не праздник сердца, она приносит человеку гибель, она губит его, словно чума:

Не гляди на её запястья

И с плечей её льющийся шёлк.

Я искал в этой женщине счастья,

А нечаянно гибель нашёл.

Я не знал, что любовь - зараза,

Я не знал, что любовь - чума.

Подошла и прищуренным глазом

Хулигана свела с ума.

[«Пой же, пой. На проклятой гитаре»1922 С.130]

Так бы и потонуло это всё в пьяном угаре, в дикой музыке грубых страстей и жестоких оскорблений, если бы не прорывы у чистой душевности, не пронзительные нотки раскаяния, которые слышаться почти в каждом из звеньев «кабацкого» цикла.

Пора расстаться с озорной

И непокорною отвагой.

Уж сердце напилось иной,

Кровь отрезвляющею брагой.

[«Пускай ты выпита другим…»1923 С. 143]

Один из выдающихся современников поэта, Дмитрий Фурманов, писал: «”Москва кабацкая” веет ужасом, но пафос тут неподдельный и лиризм».[24]

О каком пафосе и лиризме здесь идёт речь? О трагическом пафосе переживаний, связанных с ощущением кривизны и порочности избранного пути, с погружением в омут, из которого вырваться не так-то легко. Это трагическое чувство в сочетании с природной задушевностью,с исповедальной откровенностью, с неоценимым богатством таящихся в сердце «снов золотых» и рождает ни с чем не сравнимый, чисто есенинский лиризм.

6. Августа Леонидовна Миклашевская

Даже на минуту невозможно себе представить, что в лирике Сергея Есенина отсутствуют такие её шедевры, как «Заметался пожар голубой…», «Ты такая ж простая, как все…» «Пускай ты выпита другим…», «Дорогая, сядем рядом…», «Мне грустно на тебя смотреть…», «Ты прохладой меня не мучай…», «Вечер чёрные брови насопил…». Между тем, этих знаменитых и любимейших в народе стихотворений не было бы, если бы не случилась встреча поэта с ещё одной женщиной - Августой Леонидовной Миклашевской (1891 -1977). Этот любовный роман - наиболее романтический и возвышенный в жизни Есенина. Ни одной возлюбленной он прежде так не поклонялся, ни одна другая не пробудила в его душе особенную творческую струю, которая выплеснулась вдруг неожиданным и для него самого целым поэтическим циклом под общим заглавием «Любовь хулигана», сложившийся у Есенина к концу 1923 года. Исходные мотивы этого цикла - сожаление о растраченных днях, отречение от кабацкого прошлого, очищение через любовь. Он клялся и обещал этой женщине то, что никогда и никому не обещал:

Я б навеки забыл кабаки

И стихи бы писать забросил,

Только б тонкой касаться руки

И волос твоих цветом в осень.

Я б навеки пошёл за тобой

Хоть в свои, хоть в чужие дали…

В первый раз я запел про любовь,

В первый раз отрекаюсь скандалить.

[«Заметался пожар голубой…» С. 141]

Поэт осуждает то, что было не любовью, а дурной страстью, похмельным бредом, безоглядной бессмысленной лихостью. Он призывает на помощь любовь возвышенную, чистую, которая рождает «слова самых нежных и кротких песен», которая воспитывает человека в преданности и постоянстве.

Чувство не было мгновенным и спонтанным. Когда их знакомили при случайной встрече на Тверской в конце лета 1923-го, Есенин едва взглянул на Августу Леонидовну. Правда, и состояние духа его не соответствовало этому моменту «Он шёл быстро, бледный, сосредоточенный… Сказал: «Иду мыть голову. Вызывают в Кремль». Разглядел и оценил её он чуть позже, встретив в своей бывшей квартире в Богословском переулке, где Мариенгоф проживал теперь с Никритиной. Как и Никритина, Миклашевская была актрисой Московского Камерного театра под руководством Таирова. Театр тогда уехал на длительные зарубежные гастроли, а они остались в Москве: Никритина потому, что Таиров не согласился взять ещё визу и на Мариенгофа , а Миклашевская не пожелала расставаться надолго со своим маленьким ещё сыном от первого (распавшегося) брака. Актрис объединило такое положение, сдружили поиски и репетиции новой театральной работы.

Как развивался этот роман? «В один из вечеров, - вспоминала много лет спустя Августа Леонидовна, - Есенин повёз меня в мастерскую Коненкова. Обратно шли пешком. Долго бродили по Москве. Он был счастлив, что вернулся домой, в Россию. Радовался всему, как ребёнок. Трогал руками дома, деревья… Уверял, что все, даже небо и луна, другие, чем там, у них. Рассказывал, как ему трудно было за границей. И вот наконец он всё-таки удрал! Он - в Москве.

Целый месяц мы встречались ежедневно. Очень много бродили по Москве, ездили за город и там подолгу гуляли. Была ранняя золотая осень. Под ногами шуршали желтые листья…

- Я с вами, как гимназист… - тихо, с удивлением говорил мне Есенин и улыбался.

Часто встречались в кафе поэтов «Стойло Пегаса» на Тверской, сидели вдвоём, тихо разговаривали. Есенин трезвый был очень застенчив. На людях он почти никогда не ел. Прятал руки, они казались ему некрасивыми.

Много говорилось о его грубости с женщинами. Но я ни разу не почувствовала и намёка на грубость».[56, С. 13]

Была нежность, огромная, всеохватывающая. Были букетики, букеты и даже корзины цветов. Были пронзительные стихи, была готовность соединиться с ней навсегда. И это бы непременно случилось, если бы любящее сердце Августы пересилило её тревожный ум, если бы первый её семейный опыт не был горек, если бы жизнь её была чуточку полегче. Это бы непременно случилось, если бы поэт мог владеть собой в любом состоянии, если бы он мог ждать и надеяться немного дольше и увереннее.

«Есенин позвонил мне и с журналом (в котором было напечатано первое посвящённое А. Л. Миклашевской стихотворение) ждал меня в кафе.

Я опоздала на час, задержалась на работе. Когда я пришла, он впервые при мне был нетрезв. И впервые при мне был скандал.

Есенин торжественно подал мне журнал. Мы сели. За соседним столом что-то громко сказали по поводу нас. Поэт вскочил. Человек в кожаной куртке схватился за наган. К удовольствию окружающих, начался скандал…

Казалось, с каждым выкриком Есенин всё больше пьянел. Вдруг появилась сестра его Катя. Мы обе взяли его за руки. Он посмотрел нам в глаза и улыбнулся. Мы увезли его и уложили в постель. Я была очень расстроена. Да что там! Есенин спал, а я сидела над ним и плакала.

- Эх вы, гимназистка! Вообразили, что сможете его переделать! Это ему не нужно! Я понимала, что переделывать его не нужно! Просто надо помочь ему быть самим собой. Я не могла этого сделать. Слишком много времени приходилось тратить, чтобы заработать на жизнь своего семейства.

О моих затруднениях Есенин ничего не знал. Я зарабатывала концертами»[31, №9 С. 20].

И это правда. Августа Леонидовна ради мало-мальского заработка (а по тем временам и просто дополнительного продуктового пайка) выступала с чтением, декламацией, отрывками из пьес на любых утренниках и вечерах, в любых концертах, на любых сценах. Более того, драматическая актриса, она порой соглашались и на танцевально-акробатические номера, выходила на сцену в розовой балетной пачке. (Однажды в таком виде её случайно увидел В. Маяковский, и она чуть со стыда не сгорела, едва дотанцевала до конца и тут же расторгла соглашение.) Есенина же Августа приглашала лишь на серьёзные свои работы (премьера в театре «Острые углы» - инсценировка рассказа О. Генри «Кабачок и роза», репетиции в театре сатиры). Правда и то, что её пугало поведение поэта в нетрезвом виде. Но ведь немногим позже она убедилась, что Есенин готов был подчиниться ей в этом. И где? На собственном дне рождения!

Это всем понравилось, а больше всего самому Есенину: «Он остался трезвым и очень охотно помогал мне незаметно выливать вино»[56, С13].

Не так уж боялась Августа Леонидовна и скандалов. И не уехала со встречи Нового года (1924), когда посреди ночи в актёрскую компанию заявилась Дункан, уже «прослышавшая» о помолвке Есенина с Миклашевской в узком кругу в кафе «Стойло Пегаса» и жаждавшая посмотреть и унизить опасную соперницу: «Я впервые увидела Дункан близко. Это была очень крупная женщина, хорошо сохранившаяся. Я, сама высокая, смотрела на неё снизу вверх. Своим неестественным, театральным видом она поразила меня. На ней был прозрачный бледно-зелёный хитон с золотыми кружевами, опоясанный золотым шнуром с золотыми кистями, на ногах - золотые сандалии и кружевные чулки. На голове - зелёная чалма с разноцветными камнями. На плечах - не то плащ, не то ротонда, бархатная, зелёная. Не женщина, а какой-то театральный король.

Она смотрела на меня и говорила:

- Есенин в больнице, вы должны носить ему фрукты, цветы!.. - И вдруг сорвала с головы чалму. - Произвела впечатление на Миклашевскую - теперь можно бросить!.. - И чалма полетела в угол.

После этого она стала проще, оживлённее. На неё нельзя было обижаться: так она была обаятельна.

- Вся Европа знайт, что Есенин был мой муш, и вдруг - первый раз запел про любоф - вам, нет, это мне! Там есть плохой стихотворень: «Ты такая ж простая, как все…» Это вам!

Болтала она много, пересыпая французские фразы русскими словами и наоборот».[31 №9 С.20]

Миклашевская не вспыхнула, не вспылила и выиграла эту женскую микродуэль: «Уже давно пора было идти домой, но Дункан не хотела уходить. Стало светать. Потушили электричество. Серый, тусклый свет всё изменил. Айседора сидела согнувшаяся, постаревшая и очень жалкая:

- Я не хочу уходить, мне некуда уходить… У меня никого нет… Я одна…»[31,№9 С. 20]

Fвгуста была не одна. Она была с сыном. И постоянной близости с ней хотел знаменитый поэт Сергей Есенин. Почему же она не спешила и опасалась отдать ему свою руку всецело и навсегда? Кое о чём мы уже знаем, о многом же другом Миклашевская в своих воспоминаниях попросту умолчала. Может быть, и хотела утаить, а может, посчитала излишним: внимательный читатель догадается и так, по самим стихам Есенина, ей посвящённым, ею навеянным.

Как не понять, что она ему постоянно твердила поначалу (проверяя его чувства?), что ему нужна не такая, как она, не актриса, а простая хорошая женщина. Ведь потому-то поэт, продолжая объясняться в любви и не споря с ней, уверял:

Ты такая ж простая, как все,

Как сто тысяч других в России.

Знаешь ты одинокий рассвет,

Знаешь холод осени синий.

[«Ты такая ж простая, как все…» С. 142 ]

Правда, тут же себе противоречил, через две строчки отмечая: «Твой иконный и строгий лик По часовням висел в рязанях». Разве это «простая»?

Августа ему внушала, что ей уже 32, она старше его на четыре года, что отдала она свою молодость, свежесть, душу и тело другому, что она как бы выпита и опустошена своим прошлым. А Есенин, не дрогнув, отвечал ей на это в своих стихах так:

Пускай ты выпита другим,

Но мне осталось, мне осталось

Твоих волос стеклянный дым

И глаз осенняя усталость.

О, возраст осени! Он мне

Дороже юности и лета.

Ты стала нравиться вдвойне

Воображению поэта.

[«Пускай ты выпита другим…» С. 143]

Но, по-видимому, эти внутренние мотивы раздражения, комплексы, как мы бы сейчас сказали, были у Августы Леонидовны постоянными. И в следующих стихотворениях Есенин заклинает её снова и снова: «Это золото осеннее, Эта прядь волос белесых - Всё явилось, как спасенье Беспокойного повесы». Уверяет что его ничуть не пугает то, что «Чужие губы разнесли Твоё тепло и трепет тела».

Но она всё медлила и медлила с решительным шагом. А время и обстоятельство работали уже против них. Она была завалена работой, он повредил руку и попал на два месяца в больницу, а потом - по литературным и денежным делам то и дело уезжал из Москвы. Встречи стали всё реже и реже. Увидев Августу однажды на улице, Есенин соскочил с извозчика, подбежал к ней и сказал: «Прожил с вами уже всю нашу жизнь. Написал последнее стихотворение». И тут же тихо прочитал ей:

Вечер чёрные брови насопил.

Чьи-то кони стоят у двора.

Не вчера ли я молодость пропил?

Разлюбил ли тебя не вчера?

[«Вечер чёрные брови насопил…» С. 147]

Хотя, разве тут говориться о конце любви, разве так разлюбливают и прощаются? И комментировать-то не надо, достаточно прочитать дальше. По сути дела, это новая клятва и гимн всё той же любви:

Позабуду я мрачные силы,

Что терзали меня, губя.

Облик ласковый! Облик милый!

Лишь одну не забуду тебя.

Пусть я буду любить другую,

Но и с нею, с любимой, с другой,

Расскажу про тебя, дорогую,

Что когда-то я звал дорогой.

[«Вечер чёрные брови насопил…» С. 147]

И конечно же, это не был ещё разрыв. Окончательного прощания отношений между поэтом и Августой Леонидовной вообще никогда не произошло. Есенин проподал изх её жизни, а потом снова неожиданно появлялся, часто лишь затем, чтобы несколько минут молча посмотреть на неё. Как знать, не поторопись поэт со своей последней женитьбой на С. А. Толстой и…

«В последний раз, - пишет Миклашевская, - я видела Есенина в ноябре 1925 года, перед тем как он лёг в больницу (клинику неврозов).

Был болен мой сын. Я сидела возле его кроватки. Поставила ему градусник и читала вслух.

Вошёл Есенин и, когда увидел меня возле моего сына, прошёл тихонько и зашептал:

- Я не буду мешать…

Сел в кресло и долго молча сидел, потом встал, подошёл к нам.

- Вот всё, что мне нужно, - сказал шёпотом и пошёл.

В дверях остановился:

- Я ложусь в больницу, приходите ко мне.

Я ни разу не пришла. Думала, там будет Толстая…» [19, С.156]

Когда Августа шла за закрытым гробом поэта, у неё возникло странное желание - увидеть его волосы, погладить их. Но когда сняли крышку, она увидела вместо его красивых, пышных, золотых волос прямые, гладко причёсанные, потемневшие от глицерина волосы (смазали снимая маску). И ей стало безгранично жалко.

Потом пошли бесконечные вечера памяти Есенина, концерты, спекуляция на его жизни и смерти. Многие приобрели на этом и славу, и деньги. Она же, которая имела на всё это полное право («Ты одна… могла быть спутницей поэта»), замкнула свои уста и решительно отказалась от всех выступлений, даже простого публичного чтения стихов, ей посвящённых. А потом и вовсе уехала из Москвы в Брянский театр. Воспоминания Августы Леонидовны Миклашевской скромно появились лишь в 1960 году в «Учительской газете», а в переработанном и дополненном виде в 1963-м в Ростове-на-Дону в журнале «Дон».

Углубляется и философское осмысление поэтом лирических тем. Есенин ставит чувство любви в связь с общими процессами жизни, пытается уловить их внутреннее содержание, их закономерность. Поэт утверждает, что любовь -выше увядания, выше самой смерти. Один из своих лирических этюдов он начинает грустной констатацией: «Жизнь - обман с чарующей тоскою…» - и рассказывает об изменах и отречениях «лёгких подруг», «лёгких друзей». А заканчивает стихотворение так:

Ни и все ж, теснимый и гонимый,

Я, смотря с улыбкой на зарю,

На земле, мне близкой и любимой,

Эту жизнь за всё благодарю.

[«Жизнь - обман с чарующей тоскою…» 1925 C. 169]

Строгую, мудрую философию поэт иногда смягчает юмором, подсвечивает шуткой. Весьма показательно в этом смысле стихотворение «Видно так заведено навеки…» - одно из тех, что были навеяны реальными встречами, реальными событиями в жизни. В нём описан случай, который предшествовал последней женитьбе поэта. На улице в Москве он услышал шарманку, пошёл, увидел попугая, и тот вытянул ему «на счастье» конверт. В нём оказалось кольцо, оно было медным, вскоре почернело - значит, по народным приметам, женитьба и неудача… Стихотворение же, написанное по этому поводу, дышит жизнелюбием, юмором, тихой грустью:

Милая мне скоро стукнет тридцать,

И земля милей мне с каждым днём.

Оттого и сердцу стало сниться,

Что горю я розовым огнём.

Коль гореть, так уж гореть сгорая,

И недаром в липовую цветь

Вынул я кольцо у попугая -

Знак того, что вместе нам сгореть.

То кольцо надела мне цыганка.

Сняв с руки, я дал его тебе,

И теперь, когда грустит шарманка,

Не могу не думать, не робеть.

В голове болотный бродит омут,

И на сердце изморозь и мгла:

Может быть кому-нибудь другому

Ты его со смехом отдала?

……………………………………

Ну и что ж! пройдёт и эта рана.

Только горько видеть жизни край.

В первый раз такого хулигана

Обманул проклятый попугай.

[«Видно так заведено навеки…»1925 С. 166]

оттенок грустной иронии есть и в стихотворении «Не гляди на меня с упрёком…», где сложный лирико-драматический сюжет завершается игривой сентенцией:

Но и все же, тебя презирая,

Я смущённо откроюсь навек:

Если б не было ада и рая,

Их бы выдумал сам человек.

[«Не гляди на меня с упрёком…» 1925 С. 145]

Стихи о любви, написанные в последние годы жизни поэта, проникнуты ненавистью и презрением ко всякого рода неправде в человеческих отношениях, к расчётливому женскому лукавству, к любви без тепла, без верности, без чести. Поэт гневно осуждает « Напоенную ласкою ложь», он не приемлет женщин «легкодумных, лживых и пустых» и с тоскою пишет о сердцах охладевших, не способных дарить людям любовь. Мечта о чистой, возвышающей человека любви была одним из сквозных мотивов лирики Есенина; в последние годы она трансформировалась в идеал первозданного, радостного, жизнетворящего чувства. Об этом написано стихотворение «Листья падают, листья падают…»:

Что желать под житейскою ношею,

Проклиная удел свой и дом?

Я хотел бы теперь хорошую

Видеть девушку под окном.

Чтоб с глазами она васильковыми

Только мне -

Не кому-нибудь -

И словами и чувствами новыми

Успокоила сердце и грудь.

Этот же мотив звучит и в стихотворении «Свищет ветер, серебряный ветер…»:

Пусть на окошках гнилая сырость,

Я не жалею, и я не печален.

Мне всё равно эта жизнь полюбилась,

Так полюбилась, как будто в начале.

Взглянет ли женщина с тихой улыбкой -

Я уж взволнован. Какие плечи!

Тройка ль проскачет дорогой зыбкой -

Я уж в ней и скачу далече.

Данное стихотворение - из так называемого «зимнего» цикла, написанного в самый последний отрезок жизни Есенина. И здесь любовь представала его взору как убежище от метелей и бед, как подарок судьбы:

Ах, метель такая, просто чёрт возьми,

Забивает крышу белыми гвоздьми.

Только мне не страшно, и в моей судьбе

Непутёвым сердцем я прибит к тебе.

[«Ах, метель такая…» 1925 С. 141]

7.«Шаганэ ты моя, Шаганэ!..»

Создание цикла стихов «Персидские мотивы» Есенин задумывал уже давно, с того времени, как познакомился с шедеврами персидской классики. Мысль о таком цикле возникла вместе с мечтой о Персии. Этот цикл должен был быть необыкновенным - вершиной его творчества. Есенину было ясно что она ещё не достигнута. Персидские стихи нравились Есенину, он считал их лучшими из всех что написал. Цикл «Персидские мотивы» - это многоплановое произведение. Во-первых, стихи говорят о мире в котором живёт поэт, иначе он и не умеет. Во-вторых, стихи цикла рассказывают о любви человеческой. Есенин видел неизменную современность этой темы. И когда читал стихи А. Фета, и когда знакомился с переводами персидских лириков, он понимал, что эмоции человеческие, если и меняются, то крайне медленно. Он решил внести свой вклад в вечную тему. Два первых стихотворения были посвящены любви. В стихотворении «Шаганэ ты моя, Шаганэ!..» поэт обращается со словами любви и нежности к персиянке Шаганэ. Он не зовёт её прекрасной, как это имело место во втором стихотворении, когда речь шла о персиянке Лале. Шаганэ - не служебный образ. Новому поэтическому образу поэт придаёт определённые жизненные черты: Шаганэ - умна и серьёзна и в то же время жизнерадостна и весела. С ясной улыбкой, с песней, как птица, встречает она утро жизни. Шаганэ реальна и потому ещё, что на неё «страшно похожа» девушка которая живёт на севере и хорошо известна поэту. Вместе с тем и отношение Есенина к персиянке получает новую форму выражения. В стихотворении, например, нет риторических объяснений в любви. И в то же время от строки к строке, от строфы к строфе постепенно усиливается лирическая насыщенность «Шаганэ ты моя, Шаганэ ». достигается это усиление и за счёт повторения имени персиянки в строке, и за счёт завершения строфы этой строкой, и за счёт, наконец, применения кольцевой рифмы. Происходит то же, что в разговорной речи случается со словом «любимая». Часто повторяемое, избитое, оно в устах влюблённого обладает неизъяснимой привлекательностью, убедительностью и совершенной новизной.

Чувства поэта обострены и изменчивы, «как волнистая рожь при луне». И в этой напряжённости и неустойчивости эмоций вся его жизнь:

Эти волосы взял я у ржи,

Если хочешь, на палец вяжи -

Я нисколько не чувствую боли.

Я готов рассказать тебе поле.

Про волнистую рожь при луне

По кудрям ты моим догадайся.

Дорогая, шути, улыбайся,

Не буди только память во мне

Про волнистую рожь при луне.

[«Шаганэ ты моя, Шаганэ!..» С. 178].

Четвёртое стихотворение цикла «Ты сказала, что Саади…» было написано 19 декабря 1924 года. В нём развивается тема любви. В стихотворении «Шаганэ ты моя, Шаганэ!..» чувства поэта к персиянке ясны, хотя они не выражены прямой речью. Оно построено на противопоставлении подзадоривающей шутки персиянки и серьёзного ответа лирического героя.

Стихотворение выражает ревнивое чувство восхищения поэта красотой Шаганэ. Чтобы передать это восхищение Есенин прибегает к излюбленному в персидской поэзии сравнению красоты возлюбленной с красотой розы - лучшего цветка сада : все розы должны быть уничтожены, чтобы они не могли соперничать с Шаганэ:

Я б порезал розы эти,

Ведь одна отрада мне -

Чтобы не было на свете

Лучше милой Шаганэ.

[«Ты сказала, что Саади…» С. 179]

В третьем и четвёртом стихотворениях цикла появляется новый образ: персиянка Шаганэ. Образ этот очень конкретен. Невольно возникает мысль, нет ли за ним прототипа? Может быть женщина с этим именем действительно встречалась с Есениным?

В середине декабря 1924 года преподавательница армянской школы в Батуми, Шаганэ Нерсесовна Тальян возвращалась домой после занятий с малышами. У дверей школы она заметила молодого человека. Быстрый взгляд, брошенный в его сторону, подсказал, что это не местный житель. Незнакомец не подошёл к ней, а стал следовать за нею. Весь путь до дома она чувствовала что молодой человек идёт следом. Не на шутку встревоженная бесцеремонным поведением, Шаганэ постаралась побыстрее добраться до своей комнаты. Познакомились они 16…17 декабря 1924 года. Приезжий оказался Сергеем Есениным. Представил его журналист местной газеты Л. О. Повицкий. На другой день Повицкий устраивал у себя на квартире вечер поэзии, на который должны были прийти журналисты, литературная молодёжь. На этом вечере Есенин читал стихи. Молодые женщины льнули к нему. Он интересовался только Шаганэ. Отодвинув одного из журналистов сел рядом, обнял. Она резко отстранилась.

На следующий день, выйдя из школы, опять увидела поэта на том же месте. В глубине души она была уверена, что он больше не придёт. Протянула радушно руку. То, что поэт дожидается, было даже приятно. Она была первой слушательницей стихотворения «Шаганэ ты моя, Шаганэ!..»: «В декабре 1924 года на третий день знакомства Сергей Александрович преподнёс мне стихотворение «Шаганэ ты моя, Шаганэ!..», второе стихотворение «Ты сказала, что Саади…» было написано на обороте фотографии, где на берегу моря были сфотографированы стоя Сергей Есенин, Л. О. Повицкий и двое незнакомых мне мужчин. Над стихотворением было написано: «Милой Шаганэ», а в конце стояла подпись С. Есенин ». [9, С. 28]. Она удивилась, какое отношение может иметь к стихотворению. Есенин объяснил что пишет цикл стихотворений, героиня - персиянка. Он назвал её Лалой, теперь хочет чтобы имя у неё было другое - Шаганэ. Никогда более в последующие годы Шаганэ не слышала ничего подобного, когда те же стихи читались профессиональными чтецами и актёрами. Но тогда она только спросила, кто же такая Лала? Ответил, что это имя вымышленное. Не поверила. Лишь много позже убедилась, что поэт сказал правду.

Они продолжали встречаться: «Всегда приходил с цветами, - вспоминала Шаганэ Нерсесовна Тальян, - иногда с розами, но чаще с фиалками». [9, C. 36] Она с волнением слушала его стихи, понимала и принимала их, но ни во что, казалось, ни ставила его поэтическую известность. И это ему нравилось. Она коротко и точно излагала своё мнение о стихах.

На его взгляд, Шаганэ была как-то очень восточна внешне, подвижна и жизнерадостна. Она любила подшутить над увлечением поэта старыми персидскими классиками, над отношением этих классиков к женщине.

В стихотворении «Никогда я не был на Босфоре…» поэт ведёт разговор с персиянкой, здесь имя Шаганэ заменено местоимением «ты». Поэт говорит в первых строках что увидел в её глазах «море, полыхающее голубым огнём»:

Никогда я не был на Босфоре,

Ты меня не спрашивай о нём.

Я в твоих глазах увидел море,

Полыхающее голубым огнём.

[«Никогда я не был на Босфоре…» С.180]

поэтому, ему всё равно что он не видел Босфора, и не важно, что глаза у реальной Шаганэ - карие. Используя приём антитезы во второй строфе печаль от того, что не состоялась поездка в Багдад, легко искупается радостью, что есть красавица Шаганэ. Поэт сравнивает глаза любимой с морем, видит в них голубое пламя, то удивительное сияние что восходит к небу над чёрным морем в жаркий полдень, говорит о красивом стане её, обращается к неё ласковыми словами. К Шаганэ здесь отнесены совершенно изумительные в истории любовной поэии строки:

Я сюда приехал не от скуки -

Ты меня, незримая, звала.

И меня твои лебяжьи руки

Обвивали, словно два крыла.

[«Никогда я не был на Босфоре…» С.180]

В шестом стихотворении цикла «Свет шафранный вечернего края…» - так же, как и в пятом, не называется имени Шаганэ, оно заменено местоимением «ты». Ведущая тема этого стихотворения - борьба с чадрой. Поэт говорит, обращаясь к Шаганэ:

Мне не нравится, что персияне

Держат женщин и дев под чадрой

[«Свет вечерний шафранного края…» С. 181]

Вся тональность стихотворения - мягкая, сердечная - свидетельствует о добром и уважительном отношении поэта к Шаганэ. Он ласково и нежно зовёт её «дорогая».

Продолжаются встречи с батумской учительницей: спокойные, дружеские. « 4 января 1925 года - Сергей Александрович преподнёс мне сборник «Москва кабацкая» с собственной надписью сделанной чёрным карандашом». [9, С. 28] 26 января 1925 года поэт пишет Вержбицкому запоздалые строки: «Завёл новый роман». Это, конечно, сказано к слову. По существу, никакого романа нет: охотно встречаются уважающие и хорошо понимающие друг друга люди.

19 - 20 февраля 1925 года Есенин уехал из Батуми. Они расстались. В памяти поэта навсегда осталась молодая батумская учительница-девочка-мать, которой он был обязан чудесным чувством гордой дружбы-любви. Под этим впечатлением он и создал героиню цикла персиянку Шаганэ, обессмертив женщину, ставшую её прообразом.

Окончание работы над стихотворениями «В Хоросане есть такие двери…» и «Голубая родина Фердуси…» происходило уже в Москве. Эти стихотворения объединены общей темой прощания с Персией и персиянкой Шаганэ. Есенин вновь возвращается к имени персиянки Шаганэ, чередуя его с местоимением «ты». Он ласково говорит о «Задумчивой пери», о том, что голос её - «нежный и красивый», что она дала ему, поэту, «красивое страдание». Конкретизируя образ персиянки, он вводит в характеристику отношений с нею мотивы романа, отмечает, что не смог найти пути к сердцу персиянки; он озадачен, спрашивает, «зачем и кому», ему, поэту, песни петь, если равнодушна к ним Шага:

Ни к чему в любви моей отвага.

И зачем? Кому мне песни петь? -

Если стала неревнивой Шага…

[«В Хоросане есть такие двери…» С. 184]

Эта мысль пронизывает всё стихотворение. Многократно усиливает и умножает впечатление от неё повторяющаяся строка «Но дверей не смог я отпереть». Лишь слегка варьируемая поэтом, эта мысль повторяется в 1, 5 - строке первой строфы, в 4 строке третьей строфы, и во 2 строке пятой строфы.

Шаганэ достигает несравненно большего успеха, чем все остальные женщины, к которым было расположено сердце поэта: он не может забыть её, и поэтому уезжая из Батуми, говорит ей: «Про тебя на родине мне петь».

Тема прощания со страной роз и её жительницей Шаганэ возникает в этом стихотворении впервые. Впрочем, прощание с персиянкой не кажется поэту окончательным: «До свиданья пери, до свиданья», говорит он дважды в пятой строфе.

В стихотворении «Голубая родина Фирдуси…» Есенин продолжает чередовать имя Шаганэ с местоимением «ты». Поэт называет персиянку «Дорогая Шага», надеется, что она не сможет забыть приезжего «уруса», уверяет её сам, что «навеки» забыть не сумеет, потому и дальше будет рассказывать о ней в стихах своих. Конкретизируя и углубляя в персиянке черты из жизни батумской учительницы, поэт, знающий её трудную судьбу, говорит, полемизируя с её настроением:

Я твоих несчастий не боюсь,

Но на всякий случай твой угрюмый

Оставляю песенку про Русь:

Запевая, обо мне подумай,

И тебе я в песне отзовусь…

[«Голубая родина Фирдуси…» С. 185]

Но на этом цикл «Персидские мотивы» не закончился. В период с 6 - 8 августа 1925 года написано стихотворение «Руки милой - пара лебедей…». Он возвращается к образу персиянки Шаганэ:

Пел и я когда-то далеко

И теперь пою про это снова,

Потому и дышит глубоко

Нежностью пропитанное слово.

[«Руки милой - пара лебедей…» С. 187]

Вновь зовёт Есенин персиянку «милой Шагой». В стихотворении он совершенствует образ «Лебяжьих рук». Теперь он говорит : «Руки милой - пара лебедей».

«Отчего луна так светит тускло…» Данное стихотворение является промежуточным звеном любовной лирики персидского цикла. Поэт обращается к кипарисам и цветам с вопросом: «Отчего луна так светит тускло?». Не получает от них ответа и горько жалуется о том персиянке Лале. Лишь роза рассказывает поэту об измене Шаганэ:

Лепестками роза расплескалась,

Лепестками тайно мне сказала:

«Шаганэ твоя с другим ласкалась,

Шаганэ другого целовала.

Говорила: «Русский не заметит…

Сердцу - песнь, а песне - жизнь и тело…»

И он заключает: оттого луна так тускло светит,

Оттого печально побледнела.

[«Отчего луна так светит тускло…» С.188]

Есенин и Тальян расстались в феврале 1925 года в тёплых и дружеских отношениях. С тех пор они не виделись. Эпизод с изменой Шаганэ был придуман поэтом для завершения романа с персиянкой. В стихотворении «Руки милой - пара лебедей…» он развил эту тему спросив:

Я не знаю, как мне жизнь прожить:

Догореть ли в ласках милой Шаги

Иль под старость трепетно тужить

О прошедшей песенной отваге?

Получает, наконец, конкретное выражение в цикле и роль, предоставленная Лале. Она - действующее лицо (резонёр), через посредство которого поэт выражает своё отношение к персиянке Шаганэ. Грустная в целом тональность стихотворения получает оптимистическую окраску в последней переломной строфе:

Слишком много виделось измены,

Слёз и мук, кто ждал их, кто не хочет.

…………………………………………

Но и всёж вовек благословенны

На земле сиреневые ночи.

III. Выхватил наган и выстрелил в Есенина.

(версия гибели)

Днем, накануне смерти Есенин написал прощальное стихотворение:

До свиданья, друг мой, до свиданья.

Милый мой, ты у меня в груди.

Предназначенное расставанье

Обещает встречу впереди.

До свиданья, друг мой, без руки, без слова,

Не грусти и не печаль бровей,-

В этой жизни умирать не ново,

Но и жить, конечно, не новей.

Есенин передал это стихотворение своему ленинградскому другу, поэту Вольфу Эрлиху, который вспоминал: "Есенин нагибается к столу, вырывает из блокнота листок, показывает издали: стихи. Говорит, складывая листок вчетверо и кладя его в карман моего пиджака: "Тебе". Устинова (приятельница Эрлиха) хочет прочесть. "Нет, ты подожди, останется один - прочитает..." Простились. С Невского я вернулся вторично: забыл портфель. Есенин сидел у стола спокойный, без пиджака, накинув шубу, и просматривал старые стихи. На столе была развернута папка. Простились вторично". [41, C. 52]

Стихотворение осталось в кармане у Эрлиха, но прочитал он его только на следующий день, когда Есенина уже не было в живых.

Утром 28 декабря 1925 года поэта нашли повесившимся в номере ленинградской гостиницы "Англетер". Был вызван участковый, и на свет появился первый документ, связанный со смертью Есенина.

"АКТ

28 декабря 1925 года составлен настоящий акт мною уч. надзирателем 2-го от. Л. Г. М. Н. Горбовым в присутствии управляющего гостиницей Интернационал тов. Назарова и понятых. Согласно телефонного сообщения управляющий гостиниц*ей граж. Назарова В. Мих. о повесившемся гражданине в номере гостиницы. Прибыв на место мною был обнаружен висевший на трубе центрального отопления мужчина в следующем виде: шея затянута была не мертвой петлей, а только правой стороны шеи, лицо обращено к трубе, и кистью правой руки захватила за трубу, труп висел под самым потолком и ноги были около 1 1/2 метров, около места, где обнаружен повесившийся лежала опрокинутая тумба, и канделябр стоящий на ней лежал на полу. При снятии трупа с веревки и при осмотре его было обнаружено на правой руке повыше локтя с ладонной стороны порез на левой руке на кисти царапины, под левым глазом синяк, одет в серые брюки, ночную рубашку, черные носки и черные лакированные туфли. По предъявленным документам повесившимся оказался Есенин Сергей Александрович, писатель, приехавший из Москвы 24 декабря 1925 года".

За понятых под этим "Актом" расписались Всеволод Рождественский, П. Медведев, М. Фроман и В. Эрлих (все - литераторы).

Друг Есенина поэт Иван Грузинов пишет о том, что в той же гостинице жил видный партиец, литературный функционер Георгий Устинов, который "Есенина просто обожал и как поэта, и как друга. Сергей стучался к нему перед тем, как повеситься. Георгия Устинова не оказалось дома. Если бы завязалась беседа, не завязалась бы петля и не написалось бы несколько провинциальное предсмертное стихотворение".

Смерть поэта потрясла современников. "Сотни людей спрашивали меня; "Почему он сделал это?" - пишет друг Есенина Анатолий Мариенгоф и в своих мемуарах пытается найти ответ на этот вопрос.

"Где-то, когда-то мне довелось прочесть биографию шотландской принцессы XV века. Если память не наменяет, ее звали Маргаритой.

Умирая, принцесса сказала:

- Плевать на жизнь!

Ей было девятнадцать лет.

Никто не слышал последних слов Есенина. Да и вряд ли в унылом номере петербургской гостиницы "Англетер" в последнюю минуту он разговаривал с собой. Этой дурной театральной привычки я никогда не замечал за ним. Но с 1923 года, то есть после возвращения из свадебного заграничного путешествия (с Айседорой Дункан), весь смысл его существования был тот же, что и у шотландской принцессы:

- Плевать на жизнь!.." [41, С. 104]

Далее Мариенгоф сожалеет о том, что почти все влюбленности Есенина были "для биографии":

Есенин - Шаляпина (дочь певца).

Есенин - Дункан.

Есенин-Толстая (внучка Льва Николаевича).

А свою единственную любовь, по мнению Мариенгофа,- Зинаиду Райх,- Есенин упустил.

"В последние месяцы своего трагического существования,- продолжает Мариенгоф,- Есенин бывал человеком не больше одного часа в сутки.

От первой, утренней, рюмки уже темнело его сознание.

А за первой, как железное правило, шли - вторая, третья, четвертая, пятая...

Время от времени Есенина клали в больницу, где самые знаменитые врачи лечили его самыми новейшими способами. Они помогали так же мало, как и самые старейшие способы, которыми тоже пытались его лечить.

...К концу 1925 года решение "уйти" стало у него маниакальным. Он ложился под колеса дачного поезда, пытался выброситься из окна, перерезать вену обломком стекла, заколоть себя кухонным ножом.

А накануне Есенин был у Николая Клюева. Среди треплющихся лампадок читал стихи своему "старшему брату" в поэзии.

Клюев сидел на некрашеной дубовой лавке под иконой Миколы Чудотворца.

- Ну, как? - тихо спросил Есенин Стихи-то?

Старший брат троекратно облобызал его:

- Чувствительные, Сереженька. Чувствительные стишки. Их бы на веленевой бумаге напечатать, с виньеточками: амурчики, голубки, лиры. И в сафьян переплесть. Или в парчу. И чтоб с золотым обрезом. Для замоскворецких барышень... Помнишь, как Надсона-то переплетали? А потом - Северянина Игоря, короля поэтов. Вот бы, Сереженька, и твои стишки переплесть так же. После этих слов Есенин заплакал. Это была его последняя встреча..." [41, С. 120]

А выводы Мариенгофа таковы: "Есенинская трагедия чрезвычайно проста. Врачи это называли "клиникой". Он и сам в "Черном человеке" сказал откровенно: Осыпает мозги алкоголь. Вот проклятый алкоголь и осыпал мозги, осыпал жизнь". [А. Мариенгоф «Роман без вранья»]

В 1990 году вокруг смерти Есенина развернулась очередная дискуссия. На этот раз на основе посмертных фотографий поэта, снятых в гостинице, во время судебно-медицинской экспертизы, на похоронах была поставлена под сомнение добровольность ухода его из жизни. На этих фотографиях, утверждает сторонница версии о насильственной смерти, видна "черная круглая пробоина, помимо раны на лбу. Иногда меня пытались уверить, что это просто гематома. Специалисты по судебно-медицинской экспертизе, к которым я обратилась, полагают, что это похоже на след от пули или удара". [41, C.145]

Другой адепт этой версии также ссылается на найденные в архивах фотографии, в частности, на такую, где "Есенин лежит на диване... волосы взлохмачены, верхняя губа опухшая, правая рука в окоченении повисла в воздухе. На ней следы пореза. И сколько я ни всматривался в фотокарточку, признаков наступления смерти от удушения не видел. Не было высунутого изо рта языка, придающего лицу висельника страшное выражение. Да и удивлял сам факт, что труп положили на диван, ведь у повешенных ослабевают мышцы мочевого пузыря и другие мышцы". [41, C. 152]

Вышеуказанные доводы опираются лишь на фотографии, которые, как известно, могли быть отретушированы. Пока не найдены негативы, доводы эти будут оставаться достаточно сомнительными. Кроме того, есть свидетельства людей, видевших Есенина после смерти. Так, Иван Грузинов писал о похоронах поэта: "В гробу лежало чужое лицо. Всегда пышные кудри были зачесаны гладко назад. Это делало лицо чужим и парикмахерским. Исчезло все озарявшее выражение. А лицо мы помним не по его чертам, а по выражению глаз и губ. Я стоял в голове: были видны плохо замазанные ссадины на лице. Это Сережа бился о паровое отопление, уже вися". [41, C.157]

Впрочем, сторонники версии о насильственной смерти выискивают и иные доказательства. Так, один из них удивляется, как мог "такой аккуратный в жизни Сергей Александрович даже в минуту отчаяния перевернуть все в номере буквально вверх дном, вывернуть наизнанку содержимое своего чемодана. Странно, но уже в ходе освидетельствования номера местными властями таинственно исчез со спинки стула пиджак поэта. В высшей степени нелогично заключение тех лет, что след на лбу Есенина - это след ожога от горячей трубы водяного отопления. В те дни в Ленинграде было тепло и отопление не работало. Очевидно, что человек с проломленным черепом и ранами на теле не мог сам взобраться на высокую тумбочку (высотой 1,5 метра) и повеситься...".

Если внимательно читать мемуаристов - современников Есенина, то на многие доводы сторонников версии убийства можно найти контрдоводы. Например, миф об аккуратности поэта легко развеивается таким воспоминанием Мариенгофа, относящимся к 1923 году: "...[Есенин] поднимает крышку. В громадном чемодане лежат бестолковой кучей - залитые вином шелковые рубашки, перчатки, разорванные по швам, галстуки, носовые платки, кашне и шляпы в бурых пятнах. А ведь Есенин был когда-то чистюлей!"

Итак, спор продолжается.

IV. Заключение.

Стихотворения Есенина о любви, обращённые к женщинам с которыми он пытался связать свою судьбу, различны по степени художественного совершенства. Есть среди них

и произведения невыдающиеся, а в раннем творчестве - и не самостоятельные. Но они безгранично искренни, предельно чисты, и большинство из них пронизано той задушевностью чувств, которая отличает неподдельную и вечную поэзию.

Стихи эти обладают большой притягательной силой. В них запечатлено человеческое страдание, вызванное то жаждой любви, то сознанием её неполноценности, то стремлением к её торжеству. Очень сложная гамма эмоций сопровождает это страдание. В нём раскрывается личность поэта, вбирающая в себя большой мир социальных и нравственных ценностей. Этим в конечном счёте определяется общезначимость лирической поэзии, её способность вызвать у читателя сопереживание, заставить его применить к себе лирическую ситуацию, лирический сюжет. Есенин обладал этой способностью в громадной мере, когда разговаривал с современниками, и обладает ею теперь, когда разговаривает с людьми другой эпохи.

Поэт Н. Рыленков очень тонко подметил те обстоятельства социального быта, те исторические условия, которые придавали особое звучание любовной лирике Есенина в двадцатые годы. Он писал: «Безошибочным чутьём поэта Есенин угадывал, какая жажда человеческой нежности накопилась в душе его современников, прошедших по суровым дорогам войны и революции. Эту жажду утоляли лучшие пейзажные и любовные стихи Есенина ». [24, C. 8].

Но «жажда человеческой нежности» была присуща и самому поэту. Мы проследили этапы смятения и скорби поэта. Всё это он выразил в своих стихах. Есенин писал о том, что никогда не врёт в своих произведениях. Все его стихи посвященные любимым женщинам - это исповедь перед ними, раскрытие самых заветных и сокровенных тайн души поэта. Он так и не нашёл той единственной, любимой женщины с которой мог бы связать свою судьбу. Поэтому то и звучит любовная лирика так печально, так безысходно. В этом то и заключается его трагедия.

V. Библиография.

1) Автобиографии // Есенин С. А. собр. Сочинений в 5 тт. том 5 - М.: 1968 С. 7-26

2) Азадовский К. «Последняя ночь» // Звезда 1995 №9 С. 127 - 139

3) Базанов о Есенине // Русская литература 1974 №4 С. 19-35

4) Батыгин А. «В смерти Есенина виноват парад планет?» //Российская газета 1997 - 4 апреля С.32

5) Березарк И. Штрихи и встречи - Л.: 1928 С. 41 - 52

6) Бирюков В. Под узбекскими звёздами // Труд - 1999 - 23 ноября С. 5

7) Бланкоф Ж. Неизвестные автографы С. Есенина // Наше наследие 1990 - №3 С. 15-19

8) Белоусов В. Г. Сергей Есенин. Литературная хроника, ч1. «Советская Россия », М., 1969, стр. 169 -170

9) Белоусов В. Г. Персидские мотивы (о стихах С. Есенина) - М., 1968

10) Варшавский Л. Г. Хомчук Н. И. К биографии поэта. З. Райх и С. Есенин // Русская литература - 1976 №3 С. 160 - 170.

11) Васильева Г. Есенин и Айседора // Мир женщины 1997 №3 С. 28 - 30

12) Воспоминания о Сергее Есенине - М.: 1965

13) «…Горько видеть жизни край». С. Есенин и С. Толстая // Наше наследие 1995 №34 С. 59 - 69

14) Дункан И. Мандугал А. Р. Айседора и Сергей: фрагменты книги // ЛГ - досье 1993 №4 С. 3

15) Дюранти У. Сергей Есенин и Айседора Дункан в «Стойле Пегаса» // Русь - 1994 №11 С. 115 - 116

16) Друзин В. В близи и на расстоянии - М.: 1974 С. 9 - 34.

17) Есенин-Вольпин А. С. Есенина она любила, но меня любила больше // Литературная газета. 1996 - 24 января - (№4) С. 6

18) Есенин С. Воспоминания родных - М.: 1985

19) Есенина А. А. Родное и близкое. Воспоминания. - М.: Сов. Россия 1968.

20) Ермилов Л. Кто он, С. Есенин? : к вопросам о великом поэте России // Встреча - 1991 №12. С. 43-44.

21) Есенин и современность (сборн. под ред. М. Базанова, Н. Ю. Прокушева) - М.: Современник 1975

22) Есенинская тетрадь // Наш современник 1990 №10 С. 154-181

23) Ефимов В. Из истории несостоявшейся поездки С. Есенина за границу. //Вопросы литературы. 1983

24) Есенин С. А. в воспоминаниях современников в 2 тт./ вступ. Статья сост. А. А. Козловский - М.: Худ. литер. 1987

25) Есенин С. мнимый и подлинный. Или новое о том, что давно известно // Литературная газета - 1994 - 16 марта (№11)

26) Есенин С. Проблемы творчества. вып. 2-й /сост. П. И. Юшкин, О. И. Юшкина - М.: Современник 1985.

27) Жарова А. Имя тонкое растаяло как звук // Мир женщины - 1998 №4 С. 15 - 17

28) Жизнь Есенина: Рассказывают современники /сост. С. П. Кошечкина - М.: Правда 1988.

29) Зайцев п. Н. Из воспоминаний о встречах с поэтом // Литературное обозрение 1996 №1 С. 15 - 22

30) Кинел Л. А. Дункан и С. Есенин главы из книги «Под пятью орлами»: пер. с англ. // Звезда 1995 №9 150 - 154

31) Коробов В. Шесть женщин С. Есенина // Москвичка - 1998 №№5 - 10

32) Кострикин Н. Кто убил и кто инсценировал самоубийство Есенина // Литературная Россия 1996 7 июля (№23) С. 5

М.: 1986 С. 100-114.

33) Куняев С. Куняев С. Товарищи по чувствам по перу… // Прометей т14 - П 81 М.: Молодая гвардия 1987 С. 312 -327

34) Кузнецов В. Н. тайна гибели Есенина. По следам одной версии - М.: Современник 1998

35) Куняев С. Смерть поэта. Версия. // Человек и закон - 1989 №8 С. 79-91.

36) Куняев С. «Сергей Есенин» глава 2 из книги // Юность - 1995 №10 С. 58-68.

37) Куприй Н. Дуэль на Кавказе // Литературная Россия - 1998 №41 С. 13.

38) Леонтьев Н. И всё таки это убийство! //Русский вестник - 1995 №27 (сентябрь) С. 8

39) Лескова Н. Девушка в белой накидке// Труд-7 - 2001 - 19 июля С. 10

40) Ломан А. П. Земсков В. Ф. Дарственные надписи Есенина (инскрипты). // Русская литература -1970 №3 С.157 -167

41) Лысцов И. Убийство Есенина - М.: 1992

42) Маслов А. Убийство С. Есенина просто миф // Комсомольская правда - 2000 - 28 декабря

43) Морохов Ф. Ложь и правда о гибели Есенина // Русь - 1994 №11 С.106 -114.

44) Морохов Ф. Убийство поэта: (О трагической судьбе С. А. Есенина) //Молодая гвардия - 1994 №7 С. 180 - 198

45) Наумов Е. И. С. Есенин. Жизнь и творчество М - Л.: Просвещение 1965

46) Норовчатов С. Берега времени - М.: 1996

47) Неизвестные воспоминания о Есенине // Знамя 1999 №12 С.114-128