В очерках, посвященных Гёте, Шагинян выразила свой просветительский идеал - благородная гуманистическая личность, преобразующая общество высотой духа, силой примера. Книга «Путешествие в Веймар» создавалась в самый разгар военного безумия по обе стороны границы. Буржуазная либеральная интеллигенция встала на милитаристские позиции. Осенью 1914 года Сологуб издает статью «Мира не будет», где отрицает германскую культуру, как культуру враждебную духу славянства. Сологуб объявлял войну «до конца» необходимой для «сокрушения германского милитаризма» и как «борьбу за национальное самоутверждение» России.

Ольминский в полемике с Сологубом характеризовал его как литератора, пользующегося «большой популярностью среди буржуазной интеллигенции новейшей формации», имея в виду «колеблющуюся» либеральную буржуазию, которая переметнулась в лагерь реакции. Сологуб «не остался одиноким», - как пишет Ольминский, «голос его не прозвучал в пустыне», и это «доказывается уже одним тем, что звезда этого писателя николько не померкла...после напечатания статьи «Мира не будет». Ольминский М. Федор Сологуб о мировой войне (1915) // По литературным вопросам. М., Гослитиздат, 1932. С. 29, 30

Мариэтта Сергеевна в «Путешествии в Веймар» отстаивала общность культур разных народов и их взаимообогащение. Идейные искания шли вразрез с реакционно-декадентскими настроениями эпохи и развивались в прямой полемике с ними. В этих ранних произведениях Шагинян выражала веру в человека и в его право стать хозяином своей судьбы.

В течении 1916 года шла работа над произведением «Своя судьба». В центре этой книги стоит проблема судьбы человека, его права управлять своей судьбой. Шагинян считала долгом каждого человека «делаться», «вырабатываться», самим создавать свой характер, обогащать внутренний мир: «идея вырабатыванья навеяна веймарским домом Гёте».

Просветительский идеал Мариэтты Сергеевны осуществляется через призыв к личному самосовершенствованию и к выполнению творческих функций в социуме. Роман «Своя судьба» вступает в кардинальное противоречие с идеями литературы декаданса и с только возникшим фрейдизмом. Главная тенденция романа - отказ от пассивного участия в жизн, от подчинения хаосу бытия, власти неуправляемых инстинктов. Современники уловили остроту идейной дискуссии, заложенной в основе романа. Юрист Кони после выхода романа в личной переписке так охарактеризовал произведение: «...тема, язык, чувство, основная идея, действующие лица - все превосходно! Роман оставляет впечатление чего- то пережитого вами лично». Письмо от 3 мая 1923 г. // Кони А. Ф. Собрание сочинений. Т. 8. Письма 1868-1927 гг. М.: Изд. «Юридическая литература», 1969. С. 316-317

Сатирическое разоблачение в романе эстетских и идеалистических теорий, разоблачение недугов буржуазии имеет два плана: острой социальной сатиры и философской полемики. В романе много идейных споров, но все духовные коллизии неотрывны от движения событий: идейная позиция героя такая, какую он избрал, и определяет судьбу человека.

Еще одной чертой присущей произведению «Своя судьба» является выявление многообразия духовных человеческих связей, взаимовлияние мыслей и поступков. Вся эволюция событий романа ведет к отрицанию идеализма. Человек обязан сознательным усилием воли формировать свою личность, быть хозяином своей судьбы и управлять ею. Важнейшим фактором процесса «налаживания» души, сознательного руководства внутренней жизнью, чувствами, желаниями и поступками Шагинян считает труд. Мариэтта Сергеевна раздумывает и над этической стороной труда. Одним из требований героя романа «Своя судьба» является воспитание в человеке чувства ответственности перед другими людьми, чувство долга и нравственного идеала.

Только спустя 3 года после революции Мариэтте Сергеевне удается переехать в Петроград. В это время все писатели Петрограда объединились вокруг А.М. Горького, который основал издательство «Всемирная литература». В литературной среде того времени происходило резкое разделение. Часть писателей перешла в лагерь революции, другая часть, по воспоминаниям самой Шагинян, «саботировала советское строительство», считая «политически зазорным печататься в советских газетах».

Первые шаги Шагинян в литературную деятельность в Петрограде начались с публикации 20 декабря 1920 года статьи «Кое-что о русской интеллигенции». В этой статье она выступает резко против саботажа, говорит о «позоре психологической «отсидки», «о необходимости разбить стеклянный колпак и выйти на воздух, которым дышит страна...» Шагинян М. Собрание сочинений в девяти томах. М., 1986. Т. 1. С. 35

Вслед за этой статьей выходит статья «Театр в Москве» - в защиту нового, революционного театра, а позднее очерком «Как я была инструктором ткацкого дела» и двумя полемическими «Письмами из Петербурга», Мариэтта Сергеевна сразу же влетает в гущу идейных схваток первых лет становления советского государства.

Обе статьи 1920 года - «Кое-что о русской интеллигенции» и «Театр в Москве» - являлись утверждением идейной и общественной позиции Шагинян. Первая из них представляла собой политический фельетон, в котором осмеивалась «саботирующая интеллигенция». Шагинян создала карикатурный, сатирический образ интеллектуала: «праздноболтающего», жалкого, и просто беспомощного «от полной неспособности к будничному труду».

Статья «Театр в Москве» как бы ставит задачу обозреть новые постановки московских театров, но в действительности обобщенно- полемична, как и «Кое-что о русской интеллигенции».

Шагинян рассказывает о возобновлении и оживлении теоретических споров в театрах, о решимости их «практических опытов», и на основе этих новых явлений определяет свои требования к творческой интеллигенции. В статье о театре Мариэтта Сергеевна создает образ подлинного носителя заветов культуры, того, кто продолжает созидать, кто творчески трудится для народа и вместе с ним. Основная мысль статьи заключается в том, что революция открывает широкий простор для новаторства. «Ведь только революция распахнула двери театров и музеев для людей из народа, связала деятелей культуры с массами». Шагинян М. Зарубежные письма. М.: «Советский писатель», 1971. С. 32

Два образа выступают в статье, олицетворяя своей театральной деятельностью два типа творческой интеллигенции - Таиров и Мейерхольд. Таиров, по мнению Шагинян, принадлежит к тем, кто еще не имеет программы, «не выставил никаких литературных лозунгов»; Шагинян относит его к «режиссерам-практикам». Мейерхольд это иной творческий тип, тот который знает цель и ясно определил свою идейную позицию. Он обращается к народу, говорит с ним о самом главном- о революции и борьбе.

Мариэтта Сергеевна снова вмешивается в театральную дискуссию. На этот раз эта дискуссия о постановке пьесы «Зори» Верхарна. Шагинян беспрекословно защищает Мейерхольда от нападок. Ее увлекла жизненность спектакля, связь с жизнью страны: «...актеры вышивали по авторской канве самые современные рисунки; гонец говорил о злободневных политических победах, читались настоящие декреты нашего правительства, пелся наш «Интернационал», подхватываемый залом, и актеры сновали между зрителями, возникая из массы и растворяясь в массе». В завершении статьи Шагинян говорит о «Зорях»: «Я считаю эту попытку...крайне значительной, а главное - очень плодотворной для будущего...» Скорино Л. Мариэтта Шагинян - художник. М., 1981. С. 72

Искания Мейерхольда для Шагинян были воплощением истинного и подлинного творческого духа. Она создала образ созидающей интеллигенции, которой с Октябрьской революцией открылись невиданные просторы для деятельности.

В 1920 году Мариэтта Сергеевна вступила в резкий конфликт с литературной средой из-за своих полемических статей. В литературной среде ее помнили, по ее же словам, «как символистку и воинствующую христианку», а теперь видели ярым защитником советского государства. После этого Шагинян ушла почти в полную изоляцию. «Страшное оружие ранившее в то время острее и смертельнее... - «неверие в искренность»...(им были запуганы многие слабые дущи...) - это страшное оружие было со всей силой обращено и на меня...» Шагинян М. Собрание сочинений в девяти томах. Т.1. С. 35.

Мариэтта Сергеевна непреклонно отстаивала то, во что искренне уверовала, хотя для нее «эта подчеркнутая враждебность почти всей петербургской литературной общественности была трагедией». Там же

Произошел разрыв почти со всеми друзьями. Революция развела Шагинян с Ходасевичем по разные стороны баррикад. В своих воспоминаниях, написанных за границей, Ходасевич написал, что он был среди тех, кто пытался «образумить» Мариэтту Шагинян, «которая сделалась большевичкой», но натолкнулся на твердость и неуступчивость Мариэтты Сергеевны.

Михаил Слонимский писал о идейных столкновениях тех лет в своей «Книге воспоминаний». Он описывал быт петроградского «Дома искусств» в котором в то время жила Шагинян. «В громадной кухне возникали , как в клубе, ожесточенные споры на самые острые темы».

«Входит с чайником Мариэтта Шагинян... Она останавливается по дороге к единственному действующему в доме крану и обрушивается на тех интеллигентов, которые ноют и жалуются, вместо того чтобы бороться вместе с большевиками. Нытиков тут в данный момент нету - но это неважно...». Слонимский М. Книга воспоминаний. М. - Л.: «Советский писатель», 1966. С. 60

Эти споры не всегда носили безобидно-бытовой характер: расхождение во взглядах носило мировоззренческую и политическую подоплеку. В начале 1921 года Евгений Замятин разделил литераторов на «юрких» и «не юрких». Замятин Е. Я боюсь // Журнал «Дом искусств». 1921. № 1. С. 43-45

С отповедью Замятину выступил Константин Федин. Но по существу, отповедь Евгению Замятину, до Федина, дала Мариэтта Шагинян в статье 1920 года «Кое-что о русской интеллигенции», нарисовав образ «молчащих», напрямую сказав о классовых корнях саботажа.

Острая публицистика Шагинян, полемика с тех же самых позиций Федина с непреложным тогда авторитетом Замятина, претендовавшего на место руководителя, - все это свидетельствовало о противостоянии враждующих лагерей.

В атмосфере идейной борьбы не просто было отстаивать свое право на революционное творчество. «Вопреки молчащим» и «бездействующим» - даже тем, с кем Шагинян связывала многолетняя дружба, - Мариэтта Сергеевна, как и многие ее современники, отдалась потоку новой жизни.

Поспособствовало этому не только взрывная натура, но и опыт жизненный и социальный. «О чем я тогда писала? - вспоминает М. Шагинян. - Голова моя была полна мыслей и тем от реально пережитого, и я стремилась в газету, естественно, чтоб поделиться с читателем этими мыслями». Шагинян М. Автобиография // Советские писатели. Т. 2. М., 1959. С. 650

Темпераментность Шагинян была от стремления пробиться сквозь скепсис, иронию сотоварищей по литературе, ей хотелось пробить броню неверия и непонимания.

Очерк 1922 года «Как я была инструктором ткацкого дела» и «Письма из Петербурга» имеют не автобиографическое значение - они звено в острой полемике, которая разгорелась в 1922 году.

Спор шел о дальнейшем историческом пути России и о судьбе русской культуры. Споры эти ожесточались трудностями первых лет после окончания гражданской войны. Людям трудно было поверить в начало новой эры, когда Россия находилась в руинах, голод и болезни убивали ее с большой жестокостью. Особенно заметно это было в Петрограде. В.Т. Тан-Богораз назвал Петроград «мертвым городом Брюгге, усопшим на Неве». Россия. 1922. № 1. С. 16 - 17

Программа жизненного дела захватывала и увлекала наиболее честную и демократическую часть русской интеллигенции. К ней принадлежала Мариэтта Шагинян, что она и определила в очерке «Как я была инструктором ткацкого дела» и в двух «Письмах из Петербурга». Эти работы были опубликованы в журнале «Новая Россия», который после выхода второго номера был перенесен в Москву и там получил название «Россия». 26 мая 1922 года, Политбюро поручило Главному управлентю по делам печати» в качестве высшей инстанции разрешить дальнейший выход журнала Новая Россия, отменив постановление Питерского исполкома о его закрытии».

В очерке «Как я была инструктором ткацкого дела» Шагинян говорит о том, что для интеллигенции ее поколения революция это не социально-экономический опыт, а совестный опыт. И поясняет: «Каждый из нас видел и знал, что крайняя линия революции - по совести самая правильная; лозунги ее совпадали с тем абсолютизмом требований, который выставляет наперекор жизни «утопическая» людская совесть» Скорино Л. Мариэтта Шагинян - художник. М., 1981. С. 78.

Мариэтта Сергеевна не закрывала глаза на тяжкие испытания первых лет революции. В «Письмах из Петербурга» она показывает пейзажи умирающего города, которые наблюдала воочию.

Рождается новая, невиданная молодая культура, простая и ясный как белый день, иногда грубоватая, но полностью противоположная рафинированной поэзии начала 20 века. «По утонченным кристаллам «вымершего Петербурга», по формам, отошедшим в воспоминания, - пишет М. Шагинян, - протоптывает тяжелыми копытами «Орда» Тихонова», неся с собой «резкую певучесть, освежающие неожиданные прозаизмы и - главное - новую живую жизнь» Там же. С. 87.

Образ нового мира был подчеркнуто полемическим. «Шагинян демонстративно провозглашала свое - Буди! - невиданному обществу, что в страданиях, в муках, в грозе острейших катаклизмов пришло на смену одряхлевшему миру эксплуатации». Скорино Л. Мариэтта Шагинян - художник. М., 1981. С. 88

Публицистика Шагинян отвечает и на вопрос - может ли народ, эти пресловутые «низы», эта якобы «стихийная слепая сила, создавать новую культуру и государственность. «Да, может», - отвечала Мариэтта Сергеевна, и лучше чем правящие классы старого общества.

Шагинян занимала активно утверждающую позицию. В очерке «Как я была инструктором ткацкого дела» ею с остроумием создана картина тогог, как после разгрома деникинщины и победы «красных» она сама и другие интеллигенты пришли к советской власти и предлагали: «берите нас... мы хотим послужить...» Там же. С. 89

Также в своем очерке Мариэтта Шагинян рассказывает о том, как возникла целая «трагическая полоса проектов и докладных записок», которые создавались в поисках путей к реальному участию в строительстве новой жизни. По словам Шагинян характерными для этого периода были поиски своего места в народной жизни. И тому, кто честно стремился участвовать в «первоначальном строительстве», приходилось браться за многое, чего раньше никогда не делал.

Завершая свой очерк, Мариэтта Сергеевна как бы подводит итоги идейной дискуссии тех лет. Жизненный опыт революции и гражданской войны показал, что народные «низы» способны к созиданию.

2.2 Советская писательница и критик Мариэтта Шагинян. От «Перемены к мыслям о «Гидроцентрали»

шагинян писатель творчество

В период с 1917 по 1920 годы Шагинян был накоплен опыт для создания трилогии, состоящей из романа «Перемена», повести

«Приключения дамы из общества» и рассказа «Агитвагон». Эти произведения написаны в один период и связаны идейно и тематически.

Роман «Перемена» был начат в 1922 году. Шагинян пишет: «Уходящий 1922 год принес возвращение к газете, на этот раз к «Правде»...и начало романтического эпоса «Перемена». Шагинян М. Дневники (1917 - 1931). М., 1932. С. 63

На страницах своего дневника она писала об увлеченной работе над романом: «Сегодня с утра, ничего не видя и не слыша, засела за «Перемену» и бросила писать только поздно вечером...Вещь эта формируется так радостно, так легко». Там же. С. 65 - 66

Основное произведение трилогии - «Перемена» - является одной из первых книг советской литературы, рассказывающей о крушении старого социального порядка, о счастье борьбы за создание нового общества. Мариэтта Сергеевна говорила: «Записи всего пережитого на Дону, сохранившие мрачные подробности разгула деникинщины, переменные этапы гражданской войны, и, наконец победу революции, а с нею свежесть утреннего ощущения мира, незабвенную для переживших ее радость начала новой жизни, «зари утренней», - почти целиком вошли позднее в мою первую большую послереволюционную вещь - «Перемену». М. Шагинян. Автобиография, 1954 // Скорино Л. Мариэтта Шагинян - художник. М., 1981. С. 24

Роман-эпопея состоит из четырех частей, отображающих этапы гражданской войны на Дону. Первая часть - период от февраля до октября 1917 года. Вторая часть «Перемены» рассказывает о захвате юга немецкими оккупантами. Содержание третьей и четвертой части пестрит разложением контрреволюционного лагеря, противоречиями между казачеством и деникинским правительством.

Заканчивается роман «Перемена» картиной «Судного дня» - полным разгромом сил реакции. «И все текли, толкая друг друга, старый и малый, как черные бусинки, посыпавшиеся с разорванной нитки... И было охвачено сердце у каждого слепотою бесстыдства: лишь бы спастись самому, а там хоть земля не вертись».

Два стиля переплетаются в «романическом эпосе». С одной стороны сатира, с другой - взволнованная романтика. Вражеский лагерь - это кладезь сатирических образов. Шагинян использует характеристику, полную сарказма; острый политический подтекст имеют портретные зарисовки. «Мариэтта Шагинян не ограничивается сатирическими зарисовками, она создает обобщенные сатирические образы». Там же. С. 95

Параллельно с написанием «Перемены» Шагинян пишет повесть «Приключения дамы из общества». В центре повести - большевик Сергей Безменов. Безменов полностью отдан делу революции. «Я не свой человек, не свой собственный, - говорит он себе, - а принадлежу своему делу». В повести она говорит о радости творчества новой жизни, ищет романтику в пафосе созидания. «Радость тяжкого, земного труда, направленного к великой исторической цели, - такова новая и уже не трагедийная, а жизнеутверждающая сторона романтики первых послеоктябрьских произведений Мариэтты Шагинян.» Там же. С. 107

В период работы над трилогией выходит рассказ «Волшебный дом», который было напечатан в журнале «Петроград» в 1923 году. В нем все овеяно романтикой революции, но с легким юмором и в сказочной форме.

Шагинян исследует судьбы целых социальных групп старого общества в период, когда произошел раскол его на два лагеря - реакционный и революционный. В своей трилогии она отслеживает развитие героев, изменение их мнения и отношения к историческим событиям. И задавая важнейший для себя вопрос - в чем сущность победы Революции, отвечает на него так: человек перестал быть вещью в руках «хозяев жизни».

В каждом из произведений трилогии поднимаются вопросы изменения взглядов на «старый мир», обрывание связей со своей привычной средой. В образе Якова Львовича из «Перемены», Шагинян наметила важный процесс переделки внутренней, ломки привычных представлений, взглядов. В «Приключении дамы из общества» героиня Алина Зворыкина принадлежит к «высшему обществу», но у нее чистая душа и она прямо и честно смотрит на жизнь. Перед революцией героиня видит, что ее общество, ее круг напрочь лицемерен и лжив. Но порвать с этой средой она не может. Только революция смогла вытащить Алину Зворыкину из этого «праздника лицемерия и лжи». У нее остается один путь, путь участия в труде народа, путь строительства нового общества. Героиня находит свое место в новом обществе. Навсегда разорвав отношения со своей прежней средой она заявляет: «...к вам и к таким, как вы...я не вернусь ни живая, ни мертвая, ни сегодня, ни завтра, ни послезавтра» Шагинян М. Приключения дамы из общества. М., 1986. С. 25.

Тема просторов нового мира и выхода из социальной замкнутости, поисков нового места в переустройстве жизни была интересна и привлекала внимание других советских писателей. Судьба героини «Приключений дамы из общества» подобно судьбе, описанной в автобиографической повести Веры Инбер - «Место под солнцем». Николай Тихонов в 1927 году в рассказе «Бирюзовый полковник» вывел офицера Ведерникова, которого отбросили, как «обломок старого строя». Но офицер Ведерников упрямо работает над проектом по переделке поселка Бирюзового, который затерян в горах. Проекты кажутся утопическими, но герой уже видит свой поселок в электрических огнях и с большими домами, в которых живут коммунами. Творческое новаторство революции захватывает широкие народные слои.

Основным мотивом всего героического эпоса Мариэтты Сергеевны стали такие слова: «Жить, чтоб делать, чтоб познавать, чтоб бороться. Жить, чтоб взошли на земле семена окрыленной мечты человечества о справедливости... Как в храм бесконечных возможностей стал ходить человек, возвращаясь к себе самому, гражданину своего мира» Скорино Л. Мариэтта Шагинян - художник. М., 1981. С. 114.

Шагинян одной из первых сумела разглядеть сознательное начало Перемены, ее созидательную мощь. Поэтому, уже первыми послереволюционными произведениями, ближе всего она была к лагерю советских писателей воспевавших стихию революции, среди них были такие, как М. Горький, А. Серафимович, А. Фадеев и другие.

В трилогии о гражданской войне Шагинян смогла завершить поиски «действенной философии», которая помогала жить. В ее творчестве заструился потоком новый жизненный материал, раздвигая рамки традиционного романа.

Мариэтте Сергеевне присуще давать теоретическое осмысление возникающих в процессе практики идейных и творческих проблем, характерных тому времени.

В 1923 году выходит значительно дополненное издание «Литературного дневника» (в отличии от первого издания датируемого 1922 годом), появившегося в период работы над романом «Перемена». Он объединил литературно-критические статьи Шагинян за период с 1921 по 1923 годы. В предисловии ко второму изданию сообщалось, что «статьи, помещенные в эту книжку, посвящены литературно-художественной жизни Петербурга за последние три года».

Поток новых произведений хлынул в литературу после окончания гражданской войны. Критик П. Коган писал в «Литературных заметках»: «Поэтам дореволюционных настроений, мистикам и фантастам больше не на что жаловатьсфя. Еще недавно они уверяли, что революция задушила литературу. Теперь их имена снова красуются на изящных томиках с «таинственными» заглавиями, с экзотическими фигурами». Правда. 1922. 22 марта

Но и появлялись новые писатели. Шагинян внимательно изучала сложность явлений новой литературы. Она вела споры с современниками из-за их сохранения форм прошлого в литературе. Как и Коган, Мариэтта Сергеевна видела, что «снова из куска жизни грубой и бедной» творит легенды Сологуб, «снова тихо молится Ахматова и астральные тела в телах физических прозревает Андрей Белый». Но в том, что появлялось в печати, Шагинян видела признаки нового, признаки которые оставила революция.

Специфичным было новое общественное восприятие литературы; «читатель, как в Гомеровы времена ахейский вождь, вернувшийся к своим Пенатам, - слушает рапсода с пристрастием, с волнением, он ведь не только читатель, но и соучастник событий». Шагинян М. Литературный дневник. М. - Пг., 1923. С. 7 - 8

С такой же позицией, навеянной пережитым и увиденным, подходила Шагинян к литературе своего времени.

Статьи 1921 - 1923 годов охватили большое количество литературных явлений. Шла речь о романах Андрея Белого «Эпопея», Федора Сологуба «Заклинательница змей», о стихах Ахматовой и Ходасевича; появились новые имена, а именно - Илья Эренбург и его книга «Хулио Хуренито», Борис Пильняк и его «Голый год», Ольга Форш и целая группа молодых писателей - «Серапионовы братья», общением с которыми дорожила Мариэтта Сергеевна. Она рассказывала о них, как о «часто собиравшихся вместе, читавших вслух свои новые вещи и жестоко их критиковавших». Опыт «коллективности» в творчестве манил Шагинян: «Для нас, дореволюционных художников... такое публичное обсуждение сырой вещи, выковка и отделка ее на людях были совсем новой школой» Шагинян М. Собрание сочинений в девяти томах. М., 1986. Т. 1. С. 36. Шагинян в своих статьях дает хорошо очерченные и завершенные литературные портреты избранных ею писателей. Основой своего анализа она делает рассмотрение внутреннего процесса художника, обращается он к прошлому или его тянет к олицетворению новизны бытия человека.

О поэме Белого «Первое свидание» Мариэтта Сергеевна говорит, что это «огненная импровизация без всякой архитектоники», «лирическое извержение души». Она анализирует его «Эпопею» и показывает, что Белый - «монументалист». Шагинян М. Морфологические заметки // Летопись Дома литераторов. 1921. № 1. 1 ноября

Одной из характерных черт Мариэтты Сергеевны, как критика, является умение разглядеть перспективу развития писателя, показать ему выход из противоречий, объяснить в чем слабость и в чем сила. Ее современники были куда прямолинейнее в своих оценочных суждениях.

Михаил Кузьмин в обзоре «Мечтатели» Шагинян М. Обзор альманаха «Записки мечтателей» // Алконост. 1921. № 2 - 3. С. 16. отмечал лишь то, в чем проявлялась слабость писателя. Шагинян считала, что писателя необходимо изучать в его развитии. У Федора Сологуба Мариэтта Шагинян обнаруживает застойность творчества. Весь секрет и вся сложность этого писателя, считает она, нашли отражение в его романе «Заклинатель змей», сюжет которого «прихотлив», переходит в пародию.

Определяющим в оценке творчества того или иного художника для Шагинян являлась сама направленность таланта - от прошлого в будущее или наоборот. С этих взглядов Шагинян подошла и к творчеству Ахматовой. Обращаясь к поэме «У самого синего моря» и к книге стихов «Anno Domini» Ахматовой, Мариэтта Сергеевна наблюдает разрыв связей с настоящим, как у Ходасевича, но при этом видит надежду на возникновение новых связей с окружающей действительностью.

В это время Анна Ахматова пользовалась большим авторитетом в центре старого литературного Петербурга. Шагинян дерзко и храбро выступает с критикой стихов Ахматовой, при этом стараясь не обидеть поэтессу, но все же честно говорит, в чем сила и слабость поэзии Ахматовой.

Критики этих лет рядом с Шагинян, начиная со статьи Корнея Чуковского «Ахматова и Маяковский» Дом искусств. 1921. № 1. С. 23 - 42, несмотря на высокие оценки, как бы запирали Ахматову в узком круге, откуда не было выхода. Михаил Павлов в рецензии на те же произведения, говорит, что Ахматова - «самый чистый, самый волнующий из всех голосов современной поэзии». Книга и революция. 1921. № 3(15). С. 46

Иннокентий Оксенов не видит необходимости для Ахматовой выходить из своей «кельи», порывать с «устоями». Он писал: «И право, большего от Ахматовой мы не можем требовать. Пусть она «пьет из своего стакана». А мы, устав от бурь и громов, с большой радостью будем приходить в тихую обитель Ахматовой». Именно против утверждения недвижности и замкнутости творчества Ахматовой выступала Шагинян. С высокими критериями подходит Мариэтта Сергеевна и к творчеству Ольги Форш. В первых, дебютных произведениях Форш Шагинян пытается разглядеть новизну тенденций. Сначала она хотела понять своеобразие Ольги Форш, говорила о ней, как о писателе «тяжелом и трудном», со своей особой темой: «тяжелый взгляд, ложащийся на вещь метким определением, тяжелая динамика, заставляющая ворочаться ее массы с медленностью и тугостью очень зрелого мастерства; тяжелая тема...» - о вечном неблагополучии мира не сулящая у Форш никакого исхода. Шагинян замечает важную тенденцию - неудовлетворенность художника толкает его к поискам. Но это уже осталось в прошлом и Мариэтта Сергеевна полемически напоминает, что «безбожный революционер, делающий божье дело на земле, канонизирован и пущен в литературное обращение Мережковским».

Критические статьи Мариэтты Сергеевны в 1921 - 1923 годах убеждали современников к творческим поискам, к тому, что надо пробиваться сквозь старые идеи и навыки к новизне жизни.

В обращении к прошлому Шагинян упрекает молодого писателя Илью Эренбурга, который только выпустил роман «Хулио Хуренито». Тонко оценив этот роман как произведение, «составляющее целое событие в литературе», Мариэтта Сергеевна замечает, что обусловлено оно не стремлением к будущему, а крахом старой цивилизации. «Хулио Хуренито» вызывает в памяти «великие сатиры времен античного декаданса и подражающие им европейские сатирические романы-обозрения» Там же.

Оценка романа Ильи Эренбурга была резко антибуржуазной и вызвала недовольство в кругах «саботирующей интеллигенции». Шагинян охарактеризовала Илью Эренбурга как художника, который нашел место между двух общественных систем.

Вскоре выходит статья Мариэтты Сергеевны о романе Бориса Пильняка «Голый год» Шагинян М. Литературный дневник. 2-е издание. М., 1923. С.76.. В этой статье она пишет, что «здесь ей увиделся прорыв вперед, к изображению молодой революционной действительности. Она прямо сравнивает эти два произведения - «Хулио Хуренито» и «Голый год»: «Там - ликвидация прошлого, лицо обращено назад, сатирический скепсис. Здесь - перевал в будущее, лицо обращено вперед, подлинный пафос. Оба романа перекликаются: один хоронит, другой повивает, и гаснущее солнце Запада готово взойти на Востоке» Скорино Л. Мариэтта Шагинян - художник. М., 1981. С. 125.

В середине двадцатых годов выходит агитационно-авантюрный роман-сказка «Месс-менд». К этому времени в молодой советской литературе проявляется тяга к фантастическому повествованию, напряженному сюжету и немыслимым событиям и ситуациям. Формалисты увидели в широком распространении авантюрно-фантастических произведений ломку «старых форм» и сближение русской прозы с «западной» традицией. Виктор Шкловский считал, что проза того времени оказалась на перепутье: с одной стороны - густота быта, «победа подробностей»; с другой - имитация жизни. Роман Шагинян «Месс-менд» критик объявлял лишь отчетливым образцом остросюжетной литературы, которая создает ироничную пародию на «старый роман». Помимо формалистов и другие критики утверждали, что интерес к фантастическому жанру всего лишь поиск новых возможностей сюжета. В это время шла дискуссия о противопоставлении «бытовиков» «фантастам». Дискуссия носила теоретический характер, затрагивала только вопросы «формы», но в действительности эти вопросы являлись выражением идейных столкновений этого периода.

Понятие «условности» в литературе Шагинян категорически отвергала. В одной из своих статей этого времени Мариэтта Сергеевна писала: «Два молодых писателя спорили между собой о том, что брать материалом искусства - условность или быт. На чем они порешили, не знаю. Но спор их заставил меня задуматься» Шагинян М. Условность и быт // Жизнь искусства. 1922. № 11.

Шагинян не отвергает возможности возникновения «чистой условности». Она считает, что возникнуть «чистая условность» может лишь тогда, когда «отмирают бытовые и злободневные элементы» для восприятия искусства. Именно тогда, по мнению Шагинян, «на первый план выступает оболочка». Мариэтта Сергеевна делает важный вывод: «бытовая» или «условная» формы выбраны художником - в любом случае для него важно понять и воплотить всю сложность своего времени. Одной из особенностей этой статьи является стремление Шагинян, вопреки критикам, рассматривать жизнь в ее движении.

В спорах о путях литературного развития этой эпохи звучали слова защиты «чистого бытовизма», основанного на неизменности человеческого бытия. Такую позицию выразил Михаил Зощенко. Он отстаивал автономность искусства от развития истории, провозглашая подлинным именно реализм «неподвижного быта». Противопоставлением этому утверждению о «неподвижности» быта, было написано в 1924 году в «Дневнике писателя» Андрея Белого. Впадая в полемические крайности, Белый утверждал, что бытовизм в литературе больше невозможен. Андрей Белый осмеивал «новых бытовиков».

К середине 20-х годов четко определились основные тенденции и идеи фантастического романа. Во-первых, это было стремление художественного выражения новой действительности, а во-вторых, воплощение сказочных перспектив, которые открылись благодаря революции. «Быстрота общественного развития за последнее пятилетие прямо-таки сверхъестественная...» - писал В.И. Ленин в мае 1922 года и пояснял существо явления: «Основная причина этого громадного ускорения мирового развития есть вовлечение в него новых сотен и сотен миллионов людей». Ведь угнетенное «большинство населения земли» «теперь проснулось и пришло в движение...» Ленин В.И. К десятому юбилею «Правды» // Полное собрание сочинений. Т. 45. С. 173, 174.

Все переживали увлечение динамичной революционной эпохой. Валерий Брюсов, обращаясь к товарищам интеллигента, восклицал: «Из круга жизни, из мира прозы мы взброшены в невероятность!».

Шагинян 31 декабря 1922 года в дневнике назвала «действительность 1919 - 1920 гг. «грозной и гениальной» Шагинян М. Дневники. С. 63.

Сатирико-фантастическая форма позволяла ставить идейные и социальные вопросы. Илья Эринбург в своих романах дает картину распада и гибели буржуазной цивилизации, предостерегая от опасностей разложения капитализма для человечества. Безрадостный сарказм фантастики Эренбурга не давал выхода: империализм ведет мир к гибели, именно об этом он предупреждал.

Не только «фантасты» отдавали дань времени. «Бытовики» также выражали в своих произведениях ощущение пугающей новизны того, что изменило жизнь страны. Каверин, вспоминая ранние рассказы Всеволода Иванова, говорил, что прославленный «бытовизм» был особенным. Сначала его рассказы «поражали своей обыкновенностью». Каверин считал, что Иванов первым изобразил неожиданную и фантастическую сторону революции и гражданской войны, и сила его в том, что он «написал эту фантастичность в революции как нечто обыкновенное, ежедневное» Каверин В. Здравствуй, брат. Писать очень трудно... М.: «Советский писатель», 1965. С. 100 - 101.

Некоторые писатели были поражены величием времени, а других революционная новизна казалась сказочно-враждебной. У Пильняка революция представлялась как разгул разрушительных сил. Чувство беспомощности и страха окрашивало страницы его произведений. Прочих художников пугала «рационалистичность» революции, ее призыв к рациональной организованности общества.

Отдельное место в фантастике тех времен занимает роман Ольги Форш «Сумасшедший корабль». Он был написан в конце двадцатых годов. Название его носит символичный характер. «Будущее стояло над городом крупным планом оно было видно, как карта или далекий берег» - писал об этом романе Виктор Шкловский. - ... «Сумасшедший корабль оторвался от прошлого, плыл в будущее. Это был корабль первооткрывателей» Литературная газета. 1963. 28 мая. С. 12. Роман Ольги Форш носил полемическую тенденцию помимо передачи причудливости времени. В «Сумасшедшем корабле» возникает образ старой буржуазной Европы. Неподвижностью своего быта, своих нравов и устоев Европа противостоит молодому миру Советов.

Большое значение в идейной полемике в литературе двадцатых годов представляет трилогия Шагинян «Месс-менд», а особенно первая книга «Янки в Петрограде». Мариэтта Сергеевна создала особый тип романа, роман-сказку, с открыто политическим подтекстом: «Месс-менд» - одно из первых советских антифашистских произведений. Роман предсказал победу пролетариата над фашизмом.

Роман написан с веселой остротой и начинается сразу полемикой с зарубежным «рабочим» романом двадцатых годов. Пародийно-шутливым вступлением Шагинян подчеркивает основную идею романа: рабочие - подлинные хозяева жизни. В «Месс-менд» единство рабочих противостоит мировому заговору фашистов. Два классовых лагеря противопоставлены Шагинян. Старый эксплуататорский мир она показывает уродливым и поэтому фашисты представлены в виде кучки злодеев. Новый мир рабочих Мариэтта Сергеевна рисует прибегая к веселой и яркой фантастике.

В романтическо-утопической форме писательница высказывает важные мысли, к которым она позднее обращается в своем реалистичном романе «Гидроцентраль». Трилогия «Месс-менд» была опубликована в 1924 - 1925 годах, когда начиналось восстановление промышленности. В это время мысли о «едином хозяйственном комплексе» могли казаться утопическими, но в романе был взгляд в будущее, мечта о научно продуманном хозяйственном плане.

Сама Шагинян признавалась: «Я считаю «Месс-менд» моей самой счастливой книгой. Я люблю первую книгу «Месс-менд» - «Янки в Петрограде» - больше всех других моих книг и считаю, что в нее вложено чрезвычайно много такого, что будет еще разматываться с течением» Шагинян М. Дневники (1917 - 1931). М., 1932. С. 410. Это признание относится к началу тридцатых годов, когда многие идеи этого веселого романа начинали обретать уже реальное воплощение.

Наблюдая за развитием и подъемом во всех областях жизни народа в дневниковой записи от 1931 года Шагинян вновь обращается мыслями к «реальной сказке «Месс-менд». И заметит: «В свете пятилетки и рабочей самодеятельности, из нее выросший «Месс-менд» предстает по новому - книгой, принесшей с собой реальную атмосферу». Там же. С. 415

Наполненный жизнеутверждающей энергией роман «Месс-менд» привлек внимание немецкой коммунистической газеты «Роте фане», которая начала печатать это произведение. Печатался роман ежедневно с ноября 1924 года по февраль 1925 года.

В Советском Союзе шла разработка первого пятилетнего плана. На Четырнадцатом съезде разгорелась ожесточенная борьба с оппозицией, борьба за индустриализацию.

Мариэтта Сергеевна откликнулась на идею научной реорганизации народного хозяйства. Шагинян внимательно следит за спорами происходящими вокруг вопроса о дальнейшем развитии страны. «Читаю... главным образом, газеты, где сейчас печатается материал XIV партийного съезда, драматический, захватывающе интересный» Там же. С. 151.

Шагинян четко видит, что плановое переустройство экономики является объяснимым и понятным развитием завоеваний народной революции. Она считает, что было бы немыслимым после октября 1917 года, чтобы «большевики взяли власть и не сделали пятилетки». И говорит: «А сейчас будущее все виднее, все грандиознее и убедительней» Там же. С. 395.

Чуткий интерес к проблемам экономики и их связи с движением жизни народа возник у Мариэтты Сергеевны еще в юности, когда она прочла «Беседы о торговле зерном» аббата Галиани. Писательницу поразило, что сухие экономические проблемы представали здесь полными захватывающего драматизма, за ними раскрывалась борьба человеческих страстей. «Беседы о торговле зерном» послужили первым уроком блестящей диалектики.

Увлечение этой книгой прошло через всю жизнь Мариэтты Сергеевны и совсем не случайно. В «Беседах о торговле зерном» для нее раскрылся новый творческий принцип: он расширял возможности художника.

Вторая половина двадцатых годов знаменовалась прямым вторжением крупных экономических проблем в частную жизнь. В жизни каждого человека отражаются сложные процессы, происходящие в стране. Новый материал действительности требовал своего выражения в художественном образе.

Очерки Шагинян этих лет представляют любопытное литературное явление, так как отражают определенные настроения современников, и направление творческих поисков советских писателей в период, когда начинался новый этап истории - индустриализация.

Ясно проступает последовательность работы Мариэтты Сергеевны над очерками: первая - это работа в 1925 - 1926 годах над «Текстильными рассказами», сюда входили очерки, материалом для которых послужила ленинградская промышленность. Спустя время, вторая - с 1926 по 1929 год - поездки по Закавказью, изучение горнорудной промышленности и создание нескольких циклов очерков - «Нагорный Карабах», «Зангезурская медь», «Восхождение на Алагез» и «Ткварчельский уголь».

Как и другие советские художники, Мариэтта Сергеевна обращается к истории русского пролетариата. Центральное управление печати ВСНХ организовывает издание серии книг «Промышленная беллетристика». В 1925 году Шагинян пишет очерки о двух текстильных фабриках Ленинграда. На Алтае в это же время Анна Караева пишет роман «Золотой клюв», в основу которого легли материалы царских архивов, описывающий борьбу крепостных рабочих с заводовладельцами.

Таким образом, писатели решили единую творческую задачу, ища средства освоения нового для литературы материала. В очерке «Фабрика Торнтон» Шагинян писала: «...уходящую от жизни старую фабрику мы не должны и не смеем забыть...» и поясняла: « ведь «сутулые, закоптелые, устарелые здания видели то, чего никогда больше не увидят новички; гудки связывали их толпу; и мрачные отделения с грубыми мастерами - воспитывали главную стихию современности, воспитали и подхлестнули ее. Эта стихия - революция» Скорино Л. Мариэтта Шагинян - художник. М., 1981. С. 172.

У Шагинян прошлое служило контрастом для современности. Целую зиму она работая над циклом очерков, она провела на ленинградских текстильных фабриках. «Фабрики, стоявшие в первые годы революции законсервированными, или как тогда говорили «замороженными», - вспоминает М. Шагинян, - начали «размораживаться», и процесс этот был жгуче интересен» Шагинян М. Семья Ульяновых. Очерки. Статьи. Воспоминания. М., 1959. С. 666. Как всегда очерки Шагинян не были просто историей фабрик. Весь цикл был наполнен полемикой. Исторические соревнования капитализма и социализма - такова поставленная и решенная задача.

В очерках о ленинградских ткацких фабриках Мариэтта Сергеевна ведет спор, основываясь на факты, высмеивает людей которые основывают свое мнение на прошлом, которые не видят смысла двигаться вперед считая, что это лишено всякого смысла. Писательница придерживается мысли о том, что творчески социализм превосходят капитализм. В то время как многие люди и в Советском Союзе,и за его пределами расписывали дикие разрушения революции, именно в эту пору большевики наводят порядок в стране. Но все фабрики и заводы, которые остались от капитализма, по мнению Мариэтты Сергеевны, стоило бы стереть с лица земли. Побывав в цехах фабрики «Невская нитка», Шагинян рассказывает: «...из сырости, едкости сероводородных испарений я внезапно была втянута в жерло такой нестерпимой «печи», сто дыхание у меня пресеклось». И добавляет: эти цехи могли бы «с честью постоять за себя в любом кругу Дантова ада».

Варварство хозяйствования капиталистов, которые уничтожали радость созидания, разрушали единство трудового коллектива, обрисовано в «текстильных» очерках Мариэтты Сергеевны.

Изучая процессы первых лет восстановления восстановления народной промышленности, Шагинян находит то новое, что в ней возникает. И в старых цехах писательница подмечает возникновение нового ритма производства, улавливает прообраз будущего стахановского труда, как продуманной системы стремящейся к «наивысшей целесообразности». Шагинян утверждает, что в природе производственного процесса лежит «гармония, естественное и необходимое слияние разрозненных действий людей в единый комплекс». Мотив планового созидания жизни стал одним из ведущих мотивов как очерковых циклов двадцатых годов, так и романа «Гидроцентраль».

О первых шагах государства в пути переустройства всей экономики Шагинян рассказывает в 1925 - 1926 годах. В ее очерках возникает новый закономерный мотив - красота трудового процесса. Она образно передает ощущение связи машины с человеком, которая возникает в процессе производства. Красота движения рождена самим трудом. Именно освобождение рабочего от ужасных условий труда открывает красоту этой «наивысшей целесообразности», обусловленной ритмом и характером труда.

Мариэтта Сергеевна выступала первопроходцем этой темы, открывая изменившееся отношение рабочих к заводам. Она обогащала жанр очерка новыми образами.

В очерке о ленинградских текстильных фабриках главное - ощущение новизны времени. Еще во время реконструкции Шагинян замечает возникновение молодой социальной промышленности, новаторской по методу хозяйствования. Она как бы предсказала рождение нового отношения к труду задолго до передовиков. Об этом говорится в ее очерках и двух рассказах - «Три станка» и «Качество продукции». (17 февраля 1926 г. Мариэтта Шагинян заносит в дневник, что написала для «Бакинского рабочего» рассказ «Три станка».)

В первые же годы революции главные газеты страны группируют вокруг себя литературные силы. Власть способствует приобщению писателей к новой жизни. Седьмого сентября 1922 года Шагинян получает первый мандат от редакции газеты «Правда», которая отправляет ее в командировку с целью сбора информации «о жизни, нуждах и достижениях братских Республик». (Мандат хранился в личном архиве Мариэтты Шагинян.) Мариэтта Сергеевна отправляется в Армению, испытывая «острое чувство необходимости для новой литературы овладеть новым материалом, ближе и глубже узнать действительность...». Шагинян М. Автобиография, 1954 // Скорино Л. Мариэтта Шагинян - художник. М., 1981. С. 60

Для Шагинян путешествие по Армении имело колоссальное значение, в предисловии к «Дневникам (1917 - 1931)» она омечает, что она сама изменяется вместе с родной страной. «...Поездка в Армению повторяется у меня несколько раз на протяжении пятнадцати лет и служит своеобразной единицей меры: с каждым разом - уже не та страна, и уже не те приемы восприятия материала, и уже не та степень участия в действительности». М. Шагинян. Дневники (1917 - 1931). М., 1932. С. 8

Шагинян видела разоренную после гражданской войны Армению.

«Отступая, дашнаки разрушили и сожгли ее деревни, - вспоминала писательница позднее, - в деревнях нечего было есть, не осталось семян для посева. Большевики приняли разрушенную, нищую страну и начали строить». Шагинян М. Страничка прошлого // Правда. 1945. 30 ноября

В 1925 году Шагинян встречается с новой Арменией, строящейся и выбирающейся из нищеты. Наблюдает она и причудливый быт народов Закавказья. Рассказ «Вахо» Новый мир. 1927. № 10 появился из жизненного материала, накопленного во время поездок по дальним углам Армении. В своих странствиях Шагинян исследует, каковы же результаты хозяйничаства капитализма в Закавказье. Поездки по Закавказью в середине двадцатых годов - это поездки на марганцевые разработки в Чиатурах, в Нагорный Карабах, на медные рудники Зангезура, на угольные шахты Ткварчели и восхождение на вулкан Алагёз. Всюду Мариэтта Сергеевна встречала свидетельства разбоя частных владений, отвратительной организации промышленных и горных работ. Огромные природные богатства Закавказья расхищались. Заводы и рудники в частных руках были малорентабельными и отличались низкосортным оборудованием и ужасными условиями труда. О Чиатурах она пишет в дневнике: «...в этих шахтах очень много участков, испорченных частновладельцами, и работа с ними, систематизация их, исправление, введение в общий план рудника - страшно трудны». Шагинян М. Дневники (1917 - 1931). М., 1932. С. 117

Аналогичную картину она видит и в Зангезуре, на медных рудниках.

«Здесь медь добывали вертикальной выработкой, по старинке, когда же из- за этого в рудниках скоплялась вода, выносили ее наверх... в козьих мехах. Если же приток воды оказывался слишком большим, просто «бросали жилу и переходили на новую». Там же

Об угольном районе Закавказья, Ткварчели, Шагинян писал так: « Проблема Ткварчели замечательна тем, что... это социалистическая проблема в полном смысле слова». Там же. С. 236 Развитие района требовали организации большого комбината. Ткварчели - Чиатуры - Дашкесан, то есть комплекса решений: уголь - марганец - железо. Публицистика этого периода тесно связана с вмешательством в жизненные процессы и события, наблюдателем коих она была. «Уже не любознательность вообще, но задания партийного органа, связанные с вопросами отпуска кредитов, приводит меня в Зангезур и в Нагорный Карабах» Там же. С. 8. Поездки по Закавказью - это путешествие в глубина хозяйственных проблем. Во всех своих очерковых и остропублицистических циклах Шагинян стремиться дать «философию хозяйства». «Философия хозяйства» - это раскрытие правды, творческое осмысление, философское обобщение основных тенденций развития советской действительности. Современники высоко ценили публицистику и очерки Шагинян. Андрей Белый тонко оценил закавказские очерки Мариэтты Сергеевны. По мнению Белого здесь произошло ценное и обогащающее жанр слияние поэзии и науки.

Оживленный интерес к форме всегда был присущ Мариэтте Сергеевне. В «Введении в эстетику» (1918 - 1919) она пытается определить точные законы построения художественного произведения. В своих дневниках она размышляет над проблемами формы: «Несомненно, что мы стоим перед будущим стилем в искусстве, быту и архитектуре в частности» Шагинян М. Дневники. С. 95. В начале 1930-х годов, в книге статей «Литература и план», Шагинян вновь полемизирует с теориями и заветами формалистов, говоря об опасности увлечения формальными навыками.

Появление трилогии «Месс-менд» и последовавшей за ним книги «Колдунья и коммунист» (Первое упоминание об этом романе появилось в 1924 г., «Кик» публикуется в журнале «Звезда» №2 - 3.) вызвано было стремлением найти новую прозаическую форму для жизненного содержания. «Колдунья и коммунист» - это литературная и идейная полемика. В этом романе Шагинян восстает против попыток подойти к новому жизненному материалу со старыми навыками. «Вся книга должна быть написана в форме газеты... Глав нет. Чередование различных статей» Там же. С. 98. Тут намечались эпизода, которые были поданы в виде политического фельетона, научной статьи, хроники.

К концу двадцатых годов снова разгорелись споры о дальнейшем развитии литературы, а особенно жанра романа. Александра Михайловна Коллонтай в 1929 году выступила со статьей «Книга-роман отмирает» («Красная газета», Вечерний выпуск, 22 и 23 августа 1929 г.), где утверждала что жанр себя полностью изжил. Коллонтай, в своей статье, призывала к поискам новых художественных форм. Завершила она свою статью таким выводом: «Дни романа-вымысла - сочиненного, надуманного - сочтены».

После написания романа «Кик» Мариэтта Сергеевна признается, что: «Именно пройдя школу своего «Кика», я почувствовала необходимость засесть за «Гидроцентраль, почувствовала, как к ней нужно подойти...».

«Знакомство с Армянской республикой, знание главных ее хозяйственных проблем, отпечатлевшиеся в памяти образы ее людей так переполняют меня, - свидетельствует сама писательница, - что рамки очерка размыкаются перед воображением, словно вспомогательные леса и меня неудержимо тянет к новому, реалистическому роману». Шагинян М. Автобиография. Семья Ульяновых. Очерки. Статьи. Воспоминания. С. 668