Ювенильный миф в прозе А. Платонова

Размещено на http://www.allbest.ru

Размещено на http://www.allbest.ru

Ювенильный миф в прозе А. Платонова

Е.И. Колесникова

В Советском Союзе к 1930-м гг., когда начались попытки научного описания становления государства, выработалось крайне негативное отношение ко всему предыдущему историческому периоду развития страны, который рассматривался как перерыв в поступательном развитии цивилизации. Была выработана историческая концепция, согласно которой вся история России представляла собой монотонно негативную картину, за исключением нескольких эпизодов патриотического подъема во время нашествия чужеземцев. В изменившихся условиях уточняется само понимание исторического процесса, актуализируется категория гражданственности. 15 мая 1934 г. СНК СССР и ЦК ВКП(б) подписали Постановление «О преподавании гражданской истории в школах СССР». Идеологический ракурс в отборе событий отечественной истории становится решающим. В этом смысле показателен, например, подход к отбору материала у М. Булгакова в его набросках к истории России.

Отдельно принято было рассматривать Петровскую эпоху, находя в ней много созвучного. Одной из актуальных тем в советской литературе 1930-х годов становится проблема власти, решаемая с разных позиций и на разном историческом материале (М. Булгаков, А. Толстой и др.).

При рассмотрении ряда социокультурных и поведенческих моделей в переломные эпохи можно обнаружить много общего и имеющего черты, которые в истории культуры были сформулированы как базовые концепты Возрождения. Как показывает история, социально-политическая сторона жизни при смене эпох наполнялась сходными составляющими. Если сравнивать самую общую систему некоторых подобных периодов, то вырисовываются однотипные тенденции: отрицательной оценке подверглись: Средневековье, инквизиция; крепостничество, феодальные сословные отношения, решение политических и межсословных проблем путем заговоров, отравлений в эпоху классического Возрождения (в пример можно привести семейство Борджиа во главе с папой Александром VI, на совести которого - убийства, грабежи, безудержный разврат. Но при этом он был наделен блестящим талантом государственного деятеля); церковная реформа в России, идея «Москва - Третий Рим», развитый политический сыск и система доносительства в петровское время (имеется в виду деятельность Преображенского приказа и позже созданной Тайной канцелярии); Кроме того очернение предшествующих исторических эпох, богоборчество, «беспаспортная кабала» крестьян в колхозах, массовые репрессии, использование рабского труда заключенных, бесконтрольная деятельность НКВД, доносительство в сталинский период. О том, что Платонов почувствовал генетическое родство переломных периодов в истории, говорит тот факт, что уже в 1927 г. его интересовало соотношение величия преобразовательских инициатив Петра I с варварскими методами их реализации (повесть «Епифанские шлюзы»). Сам факт активного использования в текстах произведений 1920-1930-х г. таких антитетических дефиниций, как «ветхое время» / «новое время», «ветхий человек» / «новый человек» свидетельствует об актуальности для писателя всего круга проблем, с ними связанных.

Обновление, стремление к вечной молодости, отказ от старых косных традиций не раз становились конституирующим фактором социально-художественного сознания переломных эпох. Казалось бы, налицо был парадокс: архетип юности, как символ неизменности, либо инволюции, приобретал черты историчности. Первопричина этого парадокса - сложившееся в эпоху Возрождения мнение о генетической тождественности природного и культурного миров. Сам по себе Ренессанс стал первой культурной попыткой регенерации времени, последовательно реализующей идею обновления, когда была принята установка начать историю заново. Именно как обновление, социальное омоложение в советскую эпоху рассматривалось отчасти петровское время и, безусловно, современность. Повсеместно царило ощущение юности, молодости, предначинания: «Коммунизм - это молодость мира и его возводить молодым» (В. Маяковский).

Идея молодости как качества социального обновления в Советском Союзе повлекла за собой идеологические акции, обращенные к молодому населению страны. В 1933 г. знаковой становится речь И.В. Сталина, где был сформулирован ставший расхожим постулат: «Молодёжь - наша будущность, наша надежда, товарищи» [3]. 6 июля 1936 г. на параде физкультурников в Москве впервые появился лозунг «Спасибо товарищу Сталину за наше счастливое детство!». 23 сентября 1937 г. в газете «Правда» была опубликована передовая статья под названием «Счастливые дети сталинской эпохи», где были повторены слова лозунга. С этого момента они становятся одной из официальных идеологем, дающих оптимистически- жизнеутверждающую, по своей сути прогрессистскую характеристику времени, наряду с лозунгом «Жить стало лучше, товарищи. Жить стало веселее». [4]

Платонов, несмотря на оригинальность и нестандартность в понимании и художественных решениях этой общей идеи, в ее изображении отчасти вписывался в общую тенденцию. В целом ряде рассказов и набросков («Земля», «Такыр», «Течение времени», «Черноногая девчонка», «Неизвестный цветок») присутствует тема эволюционистско-прогрессистской сменяемости поколений. От «человека природного» рождается иное, улучшенное, а зачастую и социализированное поколение. Так, в наброске «Земля» описывается «случайное» рождение героя («Раз родился на свете маленький мальчик. <Мать> была добра и родила его нечаянно от одного сторожа, который плакал, когда видел ее. Она над ним сжалилась и приласкала его. От своей светящейся, ликующей красоты ей самой трудно жилось. Всем она была нужна, каждый гнался за ней, каждый льнул, дышал в лицо, жался и шептал тоскующие слова. Она всем улыбалась и отвечала и ничего сама не понимала») [5: 266-267] Идея «нечаянного» происхождения мира, свойственная взглядам писателя, вкладывается им в образ матери с ее стихийным безответным существованием. Мальчик поначалу тоже растет и осознает себя лишь в природном мире: «И пошли тихие годы, когда тело растет и так понятен мир и все люди похожи на траву, на дома и деревья. <...> В эти годы Ваня все понимал и для него не было невозможного. Ему было все лучше и лучше. Раньше он не верил, что за заставой есть что-то такое другое. Там канава, лопухи и небо. <...> пели птицы, Ваня слушал и знал, что и он умеет, только не хочет. Пугливая бабочка с красными крыльями низко трепетала над цветами. Ваня глядел и в эту минуту летал вместе с ней» [5: 267]. Наступает период, когда Ване захотелось «сделать, чего сделать нельзя. <...> Ему хотелось того, чего не было» [5: 267]. Мать умирает, и ребенок из природной жизни входит в другую плоскость отношений с миром - социально-профессиональную. Он идет на учебу к столяру, потом «поступает на постройку трубопрокатного завода. Когда его выстроили, он остался там и перешел в слесаря. На новой работе Ваня был ближе к машинам, которые полюбил еще давно, когда в первый раз увидел паровоз» [5: 267-268] Герой приходит к тому виду деятельности, которым он способен преобразовывать, изменять природный мир, то, откуда он родом. «И у него была своя тайная любимая цель о другой земле, которую можно сделать из этой» [5: 268].

Однако плоды этих переделок Платонов видит неоднозначно. В наброске к рассказу «Земля» дается отсылка к идее, которая может быть реконструирована при соотнесении плана романа «Зреющая звезда», рассказа «Мусорный ветер» и набросков к неоконченной повести «Македонский офицер». Здесь можно проследить сквозной мотив так называемой эволюционистской этической космогонии, согласно которой этапы развития земли соответствовали определенному возрасту. В наиболее развернутом виде она прозвучала в повести «Македонский офицер». Земле предрекалось два возможных пути: первый, освещенный греческой мыслью и наполненный подвигами, способен превратить землю в «кристаллическую звезду, которая взойдет в сферы вечного покоя среди других кристаллов сияющего неба» - этакая писательская сотериология (учение о спасении); и второй, «если люди не совершат своих подвигов до победы, - земля <...> обратится в смрадный газ и некий ветхий ветер.» [5: 249].

Теория этической космогонии, в художественном виде поданная как идея античного философа Каллисфена, не чужда была и философско-религиозному контексту начала ХХ века. Порожденные теософской мыслью учения космизма, «философии общего дела»

Н. Федорова, теории всеединства и другими, они давали основу для построения эволюционной картины развития вселенной, в которой земле надлежало пройти через ряд стадий, связанных с превращением ее либо в «кристаллическую звезду», либо в «мусорный ветер». Этапы преобразования соответствовали определенному возрасту. Космический возраст современной земли Платоновым рассматривался как период детства. Прогностика же, реализованная в рассказе «Мусорный ветер», откорректированная контекстом 1930-х гг., была отрицательной. Виной тому - повторение в ХХ в. так называемого «психиатрического правления» царя Озния из «ветхих времен». И в «Мусорном ветре», и в «Македонском офицере» дается общая схема выработки правящей идеологии. В «Мусорном ветре» читаем: «... были сонмы и племена, которые сидели в канцеляриях и письменно, оптически, музыкально, мысленно, психически утверждали владычество гения-спасителя» [2: 279]. Писатель фиксирует общие концепты «психиатрического» типа правления, называемое им «всяким искусством мгновенных чувств», которое склонно было закреплять за своей эпохой право считаться итоговой и лучшей: «Клузий объявлял новейшее время как психиатрический окончательный этап в жизни всего человечества. Психиатрия - мгновенное искусство духа царя - есть завершение всемирной томительной истории человеческого рода: психиатрическая форма правления народами есть высшая, действительная свобода людей, потому что все законы государства немедленно отмирают и общая жизнь делается внезапной в своей судьбе... каждый может ежедневно умереть или быть объявленным бессмертным.» [5: 262].

Взгляд на историю собственной страны, в частности на революцию в общепланетарном контексте, свойственный ряду авангардистских течений в первые годы ХХ в., у Платонова к 1930-м гг. практически угасает. Сочетание в творчестве крупных планов с частными порой становится причиной кажущихся противоречий в его взглядах на современность: ратуя за масштабное преображение-омоложение, в видении и оценках конкретных ситуаций, он был точен и беспощаден. Однако частотный регенеративный мотив роднит его творчество с общими тенденциями в литературе.

Отождествление переживаемого времени перемен со вновь обретаемой юностью человеческой цивилизации, восходящее к мифам и прогрессистско-эволюционистским взглядам на историю, находило подтверждение в архетипических сюжетах и образах советской литературы данного периода. Приближающееся обновление, регенерация времени - стали устойчивыми темами в советской литературе. При этом миф о счастливом детстве соседствовал с жертвенной ролью ребенка. Например, почти как языческое жертвенное заклинание прозвучали в 1932 г. строки Э.Багрицкого в стихотворении «Смерть пионерки»:

Чтоб земля суровая

Кровью истекла,

Чтобы юность новая

Из костей взошла.

В повести Платонова «Ювенильное море» (1931) можно отыскать следы этого «молодильного» мифа, созвучного общему концепту эпохи. Герой повести Николай Вермо, мыслитель и по-возрожденчески универсальный специалист (инженер, музыкант, слесарь, часовщик, шофер) «мчится в действительность, заряженный природным талантом и политехническим образованием» [2: 185] и ищет «море юности», лежащее под песками сухой степи. Особое универсальное видение мира героем позволяет ему мыслить глобальными категориями во времени и пространстве - мечта о добыче реликтовых вод, спрятанных в глубинных породах и способных принести обновление сегодняшним людям - вырастает до символического концепта эпохи. «.Внизу, в темноте земли, лежат навеки погребенные воды. Когда шло создание земного шара и теперь, когда оно продолжается, то много воды было зажато кристаллическими породами, и там вода осталась в тесноте и покое. Много воды выделилось из вещества, при изменении его от химических причин, и эта вода также собралась в каменных могилах в неприкосновенном, девственном виде...» [2: 213]. Сказочные мотивы «живой воды», «молодильных яблок», возрождающей купели, сопряженные с упованием на современные научно-технические возможности, обретают авангардистское наполнение. Соединение романтически-утопического начала с жестким рационализмом ломает привычные жанровые формы и делает произведения писателя частью его жизненного проекта. Характерно, что в замыслах и действиях другого героя, офицера македонской армии, гидравлика Фирса, также готового заняться добычей реликтовых вод, отсутствует утопическо-прожектерский элемент. Он не считает их источником обновления, подходя к делу сугубо профессионально. Инициатива поиска реликтовой «сладкой воды» исходит от диктатора Озния, но пленник Фирс, мечтающий о свободе, пытается растолковать ему, что он знает только воду пресную и соленую, а сладкой воды не бывает. Основной блок набросков к роману «Македонский офицер» создавался через два - три года после «Ювенильного моря» и вырастал на ином социальном опыте писателя.

В эволюционистско-прогрессистском подходе Платонова исследователи увидели следы позднего Возрождения. В частности, анализируя рассказ «Такыр» (1934), С. Воложин писал: «Рабыня персиянка. Мучительная жизнь. И, несмотря ни на что, если не удалось персиянке, то удалось ее дочери - новая жизнь со становлением советской власти в пустыне наступила. Дочь рабыни стала научным работником. Все мучения были не зря» [1].

В рассказе «Течение времени» (1934) также можно отметить барочные элементы - экзотический национальный антураж (описывается Грузия), контрастность изображаемого (например, противопоставления - тематическое: окраина / столица, детальное - белая материя и темнеющий от слепоты мир в глазах белошвейки), напряжённость ситуаций и судеб, динамичность образов, аффектация.

Здесь уже отсутствует прежняя космогоническая масштабность. Движение происходит однолинейно во времени и в социальном пространстве. Личностное обновление и обретение себя героинями символически сопровождается наследственным недугом - слепотой. Сюжетное действие привязано к конкретному месту (Тифлис) и времени («не очень давно, лет двадцать назад»). Описывается жизнь четырех поколений одной семьи. В убогом жилище проживают три женщины - слепая старуха, ее изнуренная трудом дочь-белошвейка и внучка Тамара. Каждая из них имела свое утешение и подобие счастья в собственном «царстве сознания». Слепая старуха «глядела смутными, выморочными глазами на свет огня и чувствовала его, он ей нравился, как утешение, как брезжущий голос из темного мира» [5: 276]. Дочь «видела природу и прохожих, разные чужие вещи, высокие горы и воображала в душе чью-нибудь другую жизнь, непохожую на свою, чтобы быть счастливой в своем уме» [5: 276]. Внучка Тамара «жила разумом всех бедных - воображением. Она видела игрушки в руках подруги и, не подходя к ней близко, думала втайне, что эта игрушка - ее и она уже держит ее в своих руках и наслаждается радостью. <...> Она присваивала себе все, что ей нравилось в мире, что могло любить ее любопытное, скупое сердце, которое не могло жить пустым и постоянно должно быть занято собственностью. Однажды Тамара разглядела старую, брошенную картинку на чужом дворе, на той картине была нарисована красками небольшая гора, - гора стояла среди далекого вечера, покрытая жалким лесом, с какою-то избушкой на краю леса, и в той избушке уже зажгли ночной огонь. Тамара стала думать мечту, что она скоро будет жить в той избушке, это ее будет дом, и что вся гора с лесом - ее царство и страна, где ей станет хорошо» [5: 277]. Для спасения от голода начинающая слепнуть белошвейка предпринимает действие по-человечески расчетливое, но не выходящее за пределы природной плоскости: выдает свою маленькую дочь Тамару замуж за богатого старика.

Изменение внутренней сущности героини в рассказе напрямую связывается с перемещением в пространстве. Поиски страны, где «ей станет хорошо», Тамара начнет с побега от нелюбимого старого мужа. Характерно, что она проделает типичный для героини русской литературы центростремительный путь - из окраины в Москву. Именно здесь состоится вхождение Тамары и ее дочери Тамары- младшей в социально-профессиональную жизнь. Молодая женщина и ее дочь получат образование, работу, жилье. «В 1934 году обе Тамары стали инженерами; одной из них шел тридцать второй год, другой - двадцатый. Они были похожи друг на друга и красивы. Их женихи долго колебались в выборе». Описание преображения и статусного возрастания героинь звучит в духе эстетических нормативов времени. Указание точной сюжетной датировки неслучайно. Но на вектор исторического времени автор пунктирно накладывает мифологическую цикличность. Несмотря на всю схожесть двух Тамар, старшая не может «жить в одно будущее». Убежав от внешних обстоятельств прежней жизни, приняв жизнь новую, она сохраняет способность к прежним ощущениям:

«Младшая Тамара не помнила Тифлиса, не сознавала ничего из погасшей ранней памяти, она жила в одно будущее. Старшая же помнила все: она купила себе керосиновую лампу и изредка сидела одна перед нею. У нее еще было живо воображение - и ум бедняков: и если разум обращался в будущее, то чувство могло обращаться в прошлое, все более удаляющееся, жалкое, как свет лампы перед слепнущими глазами» [5: 282]. Писатель закольцовывает композицию введением в финальном абзаце устойчивых предметных деталей рассказа - керосиновой лампы и слепнущих глаз старшей Тамары, что значительно усложняет представление об авторской позиции.

Только молодое поколение в рассмотренных произведениях Платонова обретает личностную самодостаточность и профессиональную реализацию. Обращает на себя внимание устойчивость подобной сюжетной модели, которая одновременно соотносится как с канонами провозглашенного социалистического реализма, так и поискам самого писателя. Но текстуальный анализ позволяет интерпретировать содержание платоновских рассказов практически противоположно генеральному методу, что не преминула сделать советская критика. 18 января 1935 г. в «Правде» появилась разгромная статья, ставшая сигналом, после которого журналы перестали брать платоновские тексты и начали возвращать уже принятые. Эта же участь была уготована рассказу «Течение времени». Об этом свидетельствует машинопись, хранящаяся в фонде 780 Рукописного Отдела ИРЛИ РАН (Пушкинский Дом). На ней стоит штамп журнала «Красная Новь» о корректорской вычитке текста и его направлении в № 1 за 1935 г. В печати этот рассказ по известной причине так и не появился. Это значит, что рассказ был снят уже после прохождения всех необходимых цензурных и редакторских проверок. Был опубликован лишь в 2000 г.

ювенильный миф проза платонов

Список литературы

1. Воложин, С. Тайна Платонова // Хронос. 2000, http://www.hrono.ru/libris/lib_p/volozhin03.html

2. Платонов, А. Мусорный ветер. - Таллинн: Ээсти раамат, 1991.

3. Сталин, И.В. Речь на Первом Всесоюзном съезде колхозников-ударников 9 февраля 1933 г. // Правда. - 1933. - № 53. - 23 февраля.

4. Сталин, И.В. Речь на Первом Всесоюзном совещании стахановцев 17 ноября 1935 г. // Правда. - 1935. - 22 нояб.

5. Творчество Андрея Платонова. Исследования и материалы. - СПб.: Наука, 2000. - Кн. 2.

Размещено на Allbest.ru