Фольклоризм современной рок-поэзии

- Дорогой Егор Ермолаевич,

Зимогор ты наш Охламонович [21].

В зачине многих русских народных былин мы видим описание пира, княжеских палат, и т.д. Так, например, начинается былина «Алеша Попович и сестра братьев Петровичей»:

А во стольном во городе во Киеве,

Вот у ласкова князя да у Владимира,

Тут и было пированье-столованье,

Тут про русских могучих про богатырей,

Вот про думных-то бояр да толстобрюхиих,

Вот про дальних-то купцей-гостей торговыих,

Да про злых-де поляниц да преудалыих,

Да про всех-де хрестьян да православныих,

Да про честных-де жен да про купеческих.

Кабы день-от у нас идет нынче ко вечеру,

Кабы солнышко катится ко западу,

А столы-те стоят у нас полустолом,

Да и пир-от идет у нас полупиром [47].

Такой элемент былины, как зачин, используется Александром Башлачевым в следующем фрагменте песни:

Как сидит Егор в светлом тереме

В светлом тереме с занавесками [21].

«Терем» - слово, указывающее на непосредственную связь с русским фольклором (используется во многих былинах, исторических, лирических и обрядовых песнях). Поэтому очень интересно здесь использование определения - «терем с занавесками», так как в устном народном творчестве такого определения быть не могло. Также здесь использован такой прием, как палилогия, характерный для фольклорных жанров.

Автор дает в песне устойчивые эпитеты:

На скамеечке,

Шитой войлоком,

Крытой серебром,

Рядом с печкою белой, каменной.

- Вы сыграйте мне песню звонкую! [21]

Видим здесь постпозитивное употребление эпитетов. В песне даются образы, значение которых расшифровывается на протяжении всего развития сюжета:

На печи его рвань-фуфаечка

Приспособилась

Да приладилась дрань-ушаночка

Да пристроились вонь-портяночки [21].

В этих строках А. Башлачев использует речевую стереотипию. Далее семантика образов сопоставляется с внутренним состоянием человека:

- То не просто рвань, не фуфаечка,

то душа моя несуразная

понапрасну вся прокопченная

нараспашку вся заключенная...

- То не просто дрань, не ушаночка,

то судьба моя лопоухая

вон - дырявая, болью трачена,

по чужим горбам разбатрачена...

- То не просто вонь - вонь кромешная

то грехи мои, драки-пьяночки... [21]

В этом стихотворении Александр Башлачев показывает прекрасный пример поэтического параллелизма, который нередко встречается и в фольклоре:

Не кукушечка во сыром бору куковала,

Не соловушка в зеленом саду громко свищет;

Добрый молодец, во неволюшке сидя, плачет,

Обливается горючими слезами [48].

Автор использует в песне повторы. Повторы свойственны очень многим фольклорным жанрам, в частности, лирическим песням. Прием параллелизма в русском фольклоре свойственен протяжным лирическим песням.

В произведении «Егоркина былина» просматриваются элементы колядок:

Отдаю свою расписную шаль!

А цены ей нет - четвертной билет,

Жалко четвертак - ну давай пятак!

Пожалел пятак - забирай за так

Расписную шаль»

- С превеликим Вас Вашим праздничком,

И желаем Вам самочувствия,

Дорогой Егор Ермолаевич [21].

Сравним с русской народной колядкой:

Овсень-овсень,

Завтра новый день,

Открывай сундучок,

Доставай пятачок,

Пятачок мало,

Давай кусок сала,

Кусок сала мало… [49]

***

За привет, за угощенье

Вы примите поздравленье!

Жить вам вместе лет до двести!

Счастья вам да крепкого здравия!

Со святым Рождеством Христовым,

С наступающим Новым годом!

Наделил бы Вас Господь

И житьём, и бытьём,

И богатством во всём… [50]

Видим, что в песне Александра Башлачева присутствуют те же элементы, что и в традиционной колядке - поздравление с праздником, просьбу, пожелания.

В песне Александра Башлачева «Некому березу заломати» использовано интертекстуальное включение из колыбельной песни. Вместе с ним автор дает отрывок из протяжной лирической песни:

Спи, дитя мое, люли-люли!

Некому березу заломати [51].

Обращение в колыбельной к ребенку означает обращение автора к новому, последующему поколению. В традиции же колыбельная песня не содержит в себе таких развернутых описаний, как в песне Александра Башлачева.

Картины жизни народа, попытки подняться, попытки выжить в практически невозможных для этого условиях показывает автор в своем произведении:

Вы снимали с дерева стружку -

А мы пускали корни по новой.

Вы швыряли медную полушку

Мимо нашей шапки терновой

Да вот тебе обратно тропинка,

И петляй в родную землянку.

А крестины там иль поминки -

Все одно там пьянка-гулянка!

Если забредет кто нездешний -

Поразится живности бедной,

Нашей редкой силе сердешной

Да дури нашей злой заповедной [52].

Обращаясь к новому поколению, Александр Башлачев говорит о том, что сейчас, в настоящий момент некому исправить положение дел в его стране, в его народе («Некому березу заломати!»). Но растет будущее поколение, и у поэта есть надежда на то, что люди, которые придут после него, возможно, смогут изменить ситуацию к лучшему - не случайно именно для этой песни автором избрана форма народной колыбельной песни.

Александр Башлачев использует в своем творчестве авторские переработки пословиц, а иногда создает свои собственные пословицы на основе общего пословичного сравнения. Особенно широко он использует это в песне «Лихо». Существует русская народная пословица: «Не буди лихо, пока оно тихо». Александр Башлачев по-своему перерабатывает эту пословицу в тексте песни:

Если б не терпели -

так, по сей день бы пели!

А сидели тихо -

так разбудили Лихо! [52]

Еще одна русская пословица: «Из грязи - в князи». В тексте песни «Лихо» Александр Башлачев очень оригинально и по-новому осмысляет ее:

Потом - юродивые-князи нашей всепогодной грязи [52]

В данном случае мы снова видим появление в песне образа дурака, но уже не как фольклорного сказочного персонажа, а как юродивого. Юродивый существенно отличается от дурака тем, что намеренно стремится казаться безумным с целью обличения внешних мирских ценностей и сокрытия собственных добродетелей. «Замечательно, что в сентенциях юродивых, как и в пословицах, часты созвучия. «Ты не князь, а грязь», - говорил св. Михаил Клопский» [53]. То есть в данном тексте Башлачев в некоторой степени отождествляет себя с юродивым, адресуя слушателю короткие, афористичные фразы.

В этом произведении присутствуют также авторские пословицы, созданные на основе традиционного пословичного сравнения:

Пососали лапу - поскрипим лаптями.

Водки на неделю - да на год похмелья [52].

Эти пословицы отчетливо делятся на две части, в них присутствует особая ритмичность. В пословицах, которые создает Александр Башлачев, чаще всего встречаются бессоюзные формы сравнения. Рассматривая эти авторские пословицы, можно провести аналогию с такой известной русской пословицей, как «Любишь кататься - люби и саночки возить», т.е. за все в жизни неминуемо придется расплачиваться. Александр Башлачев, понимая суть народной мудрости, облекает ее в новую словесную форму.

Рассмотрим песню "Мельница". В русском фольклоре некоторые постройки или части дома считались границей между "своим" и "чужим" мирами. К ним относятся печь, порог, баня, околица, мельница и т.д. В мифологических представлениях славян существовали особые запреты на нарушение границы "своего" и "чужого" миров. На этих основаниях в фольклоре возник жанр былички. Александр Башлачев использует элементы былички в песне "Мельница" (так же, как и в рассмотренном нами ранее тексте - "Егоркина былина"). Лирический герой данной песни, нарушивший запрет, теряет все (так же, как герой песни "Егоркина былина").

Первые слова песни уже предвещают недоброе:

Черный дым по крыше стелется.

Свистит под окнами.

- В пятницу, да ближе к полночи,

Не проворонь, вези зерно на мельницу! [22]

Мы видим, что лирический герой нарушает запрет - он стремится пересечь границу "своего" и "чужого" миров (ехать на мельницу) в неположенный день и час (в пятницу, ближе к полночи). К тому же, из слов "Не проворонь..." мы понимаем, что лирический герой едет не молоть зерно, а вполне осознанно для встречи с нечистой силой. Здесь появляется образ черного дыма, который проходит через всю песню и создает своеобразную кольцевую композицию. Дорога к мельнице не предвещает хорошего. Из этих строк мы понимаем, что на границе "своего" и "чужого" миров случится беда:

Черных туч котлы чугунные кипят

Да в белых трещинах шипят

Гадюки-молнии.

Дальний путь - канава торная.

Все через пень-колоду-кочку,

кувырком да поперек [22].

Автор использует здесь русскую поговорку «Через пень-колоду», умело обыгрывая и дополняя ее собственным текстом.

В песне появляется антропоморфный персонаж - Мельник-Ветер. Этим автор еще раз подчеркивает, что мельница - это территория нечистой силы, так как там нет живого человека-мельника. Поэтому и обращение к Мельнику-Ветру соответствующее - "лютый бес". Лирический герой понимает, что перед ним находится нечистая сила:

Ох, не иначе черти крутят твою карусель [22].

Дальше эти догадки только подтверждаются: у обитателей мельницы "с утра пропитые кресты нательные", "все кресты - козырные" (то есть подмена, карточная масть - трефы, "крести" вместо нательного креста).

Лирический герой уподобляет себя нечистой силе, и взаимодействует с ней - начинает играть в карты. Мотив игры в карты с нечистой силой довольно часто встречается как в фольклоре, так и в литературе:

- А принимай сто грамм разгонные!

У нас ковши бездонные

Да все кресты - козырные! [22]

Снова появляется образ черного дыма. "Черный дым" в песне - это символ безверия и одиночества. После появления черного дыма нечистая сила действует - пытается убить лирического героя:

Ближе лампы. Ближе лица белые.

Да по всему видать - пропала моя голова!

Ох, потянуло, понесло, свело, смело меня

На камни жесткие, да прямо в жернова!

Тесно, братцы. Ломит-давит грудь.

Да отпустили б вы меня... Уже потешились [22].

Однако ей это не удается. После попытки убийства лирического героя близится рассвет, и нечистая сила поджигает мельницу и исчезает с наступлением нового дня:

...На щеках - роса рассветная.

Да черной гарью тянет по сырой земле.

Где зерно мое? Где мельница?

Сгорело к черту все. И мыши греются в золе [22].

Лирический герой остается жив, но все же переживает последствия взаимодействия с нечистой силой: у него ничего не осталось, все сгорело в пожаре. Подчеркивается его внутреннее состояние словами: «Сгорело к черту все» - в данном случае это еще одно ясное указание на представителей «чужого» мира. Но огонь здесь выступает не только как символ смерти, но и как символ полного очищения. А.Л. Топорков пишет: «Символика огня, как и воды, имела двойственный характер. На одном полюсе - образ грозного, яростного, мстительного пламени, грозящего смертью и уничтожением. На другом - стихия очищающего пламени, несущего свет и тепло, воплощающего творческое, активное начало» [54]. Лирический герой как бы начинает новую жизнь, но не с чистого листа, а все же опираясь на то немногое доброе, чистое и человеческое, что осталось у него:

Пуст карман. Да за подкладкою

Найду я три своих последних зернышка.

Брошу в землю, брошу в борозду -

К полудню срежу три высоких колоса... [22]

В последних строках песни мы видим библейскую реминисценцию, герой уподобляется образу Христа, накормившему пять тысяч человек пятью хлебами и двумя рыбами - из трех зерен герой печет хлеба и собирается накормить ими всех, кто придет к нему:

Разотру зерно ладонями

да разведу огонь

да испеку хлеба.

Преломлю хлеба румяные

да накормлю я всех

тех, кто придет сюда

тех, кто придет сюда

тех, кто поможет мне

тех, кто поможет мне

рассеять черный дым

рассеять черный дым

рассеять черный дым... [22]

Библейские реминисценции достаточно часто встречаются в творчестве Александра Башлачева, проходя почти через все произведения. Это связано в первую очередь с поиском поэтом духовного пути, который был намечен в творчестве, но не был пройден в жизни. Однако следует отметить, что Библейские элементы в творчестве Александра Башлачева тесно переплетаются с элементами русского устного народного творчества. И яркими примерами этому могут служить произведения «Вечный пост» и «Имя Имен». Обратимся к данным текстам.

В произведении «Вечный пост» прежде всего следует обратить внимание на название. «Вечный пост» - это, конечно, намек на самый продолжительный по времени христианский Великий пост. Но Александр Башлачев говорит - «вечный», меняется значение и от этого - смысл этих слов. Великий пост есть не что иное как подготовка к празднику. «Вечный пост» подразумевает, что он никогда не закончится. С. Шаулов указывает: ««Вечный», - миф Башлачева отрицает направление времени, поэтому события смерти-схождения-воскресения совершаются во всех временах и вне времени; состояние, в котором «времени нет и времени больше не будет», в этом миф Башлачева действительно эсхатологичен, хотя в целом толкует о процессе мира как замкнутом в круг, конец которого постоянен, как постоянно его начало. «Вечный пост» может быть истолкован и как вечное «после»[55].

Императив, которым начинается этот текст, звучит требованием исполнения предсказанного:

Засучи мне, Господи рукава,

Подари мне посох на верный путь [56].

В творчестве Александра Башлачева достаточно часто возникает мотив вдовства, причем автор всегда говорит об одной вдове поэта, «моей вдове». В произведении «Вечный пост» этот мотив появляется уже в другом освещении. Мы говорили о том, что в песне «Мельница» появляется уподобление лирического героя Христу, в песне же «Вечный пост» оно продолжается:

Я пойду смотреть как твоя вдова

В кулаке скрутила сухую грудь [56].

«Вдова» поэта в данном случае становится Господней вдовой, так дополняется самоотождествление поэта с Христом. И тут же, наряду с Библейскими реминисценциями в произведении появляются элементы русского народного творчества:

Гори-гори ясно! Гори…

По Руси, по матушке - Вечный пост [56].

«Гори-гори ясно!» - слова из детской заклички. Если в детском фольклоре их функция - развлечь, повеселить, занять, то в данном случае такие слова - это предвестники беды. Такое же предсказание страданий видим и в следующих словах песни:

Хлебом с болью встретят златые дни.

Завернут в три шкуры да все ребром [56].

Речевая стереотипия, характерная для устного народного творчества «хлеб-соль», подразумевает радость встречи - хлебом-солью встречали только дорогих, долгожданных гостей. У Александра Башлачева она превращается в «хлеб-боль», он словно «разворачивает» поэтические синонимы, коренным образом меняя их значение.

Также в творчестве Александра Башлачева возникают женские образы - «сестра», «матушка», «Родина», «жена», «вдова», «не сестра да не жена» и т.д. В данном случае мотив вдовства расширяется до обозначения истязания источника жизни - женщины:

Я пойду смотреть, как твою сестру

Кроют сваты втемную, в три бревна.

Как венчают в сраме, приняв пинком.

Синяком суди, да ряди в ремни.

Но сегодня вечером я тайком

Отнесу ей сердце, летящее с яблони [56].

Жизнь оскверняется и превращается в свою противоположность, мир, «выворачивая углы», становится Адом. Но «сердце, летящее с яблони» в данном случае символизирует не только причину грехопадения, но и плод древа познания добра и зла.

Пусть возьмет на зуб, да не в квас, а в кровь,

Коротки причастия на Руси.

Не суди ты нас! На Руси любовь

Испокон сродни всякой ереси [56].

Автор снова использует один из самых распространенных приемов в рок-поэзии - творческое переосмысление поговорки. Известна русская поговорка «Не в бровь, а в глаз», и означает она точность высказывания. У Александра Башлачева игра слов, основанная на созвучии, не меняет, но углубляет смысл этой поговорки - здесь это уже точность выбора, невозможно ошибаться и путать квас с кровью.

Как в глухом лесу плачет черный дрозд,

Как присело Солнце с пустым ведром.

Русую косу правит Вечный пост.

Храни нас, Господи!

Храни нас! Покуда не грянет Гром! [56]

В данных словах начинает раскрываться состояние «Вечного поста» - дрозд-пересмешник плачет. Даже антропоморфный образ Солнца - символ света, тепла, радости - говорит о состоянии «вечного поста». Солнце «присело», речь идет о закате, не только самого солнца, но и всей жизни. «С пустым ведром» - значит, раздав все свои лучи, все тепло и свет, солнце клонится к закату - «умирает». Итак, «вечный пост» в данном случае фактически означает «смерть».

Но серпы в ребре да серебро в ведре

Я узрел не зря. Я - боль яблока [56].

Здесь проявляется столь яркая в творчестве Александра Башлачева языковая игра: «узрел не зря» - не видя, либо не напрасно. В любом случае, «серпы в ребре» - еще один символ смерти во время «вечного поста». «Пустое ведро» умершего на закате Солнца наполнено водой, отражающей Луну. «И «серебро» рождества, и последующие смертные «серпы в ребре» - «не зря», не напрасно: поэт «боль яблока», его соль («хлебом с болью»), суть, без которой само яблоко мертво. Яблоко жизни дарится умирающему миру, так совершается жертвенная смерть поэта» [55].

Господи, смотри! Видишь, на заре

Дочь твоя ведет к роднику быка [56].

Бык в мифологии - жертвенное животное. Пока его ведут к роднику, не для того, чтобы напиться, но для того, чтобы умертвить и напоить «сухую грудь» земли, пока родник сух.

Молнию замолви, благослови!

Кто бы нас не пас, Худом ли Добром,

Вечный пост, умойся в моей любви!

«Вечный пост» приводит поэта одной дорогой к одной цели (задаче - добровольному посту): «умыть» мир своей кровью и оживить его своей смертью. Смерть поэта равна Грозе, оживляющей катастрофе:

Небо с общину. Все небо с общину.

Мы празднуем первый Гром! [56]

Мы видим, что в данном тексте автор не только отождествляет поэта с Христом, но и дает развернутую реминисценцию из Библии - распятия, страдания, смерти, и, наконец, Воскресения.

Итак, мы видим, как в тексте «Вечный пост» соседствуют друг с другом мифологическая и религиозная картины мира, как тесно сплетены и использованы Библейские мотивы и элементы фольклора. Следует отметить, что эта черта вообще очень характерна для творчества Александра Башлачева, и проявляется во многих текстах. Рассмотрим произведение «Имя Имен». «В «сюжете» башлачевского мифа «Имя Имен» обозначает еще одну стадию бытия поэта: Рождество» [55].

Действительно, мы видим здесь и намек на Благовещенье:

А на печи разгулялся пожар-самовар да заварена каша.

Луч - не лучина на белый пуховый платок.

Небо в поклон

До земли обратим тебе, юная девица Маша! [57]

И все «приметы» Рождества. Это январь, поиски волхвами место, где должно родиться Христу, и наконец, следующее за Рождеством Крещение:

Сено в стогу.

Вольный ветер на красных углях ворожит Рождество.

Кровь на снегу -

Земляника в январском лукошке.

…………………………………………………………….

Бой с головой затевает еще один витязь,

В упор не признавший своей головы.

Выше шаги! Велика ты, Россия, да наступать некуда.

Имя Имен ищут сбитые с толку волхвы.

………………………………………………………………

Перекрести нас из проруби да в кипяток! [57]

Интересна здесь Библейская реминисценция Крещения. Это крещение не только водой, но и огнем (кипятком). Так начинается это произведение. А далее в нем начинают появляться элементы русского устного народного творчества. Конечно, в первую очередь это обращение к малым жанрам фольклора - творческое переосмысление пословиц и поговорок.

Имя Имен

Да не отмоешься, если вся кровь да как с гуся беда

И разбито корыто.

Вместо икон

Станут Страшным судом - по себе - нас судить зеркала [57].

«Кровь как с гуся беда» - переосмысление поговорки «как с гуся вода». Если традиционное, фольклорное ее значение «все нипочем, безразлично, не действует», то в данном контексте это снова предсказание беды и смерти. Интересно, что многие рок-поэты переделывают эту поговорку именно таким образом, с таким смыслом. Сравним, у Янки Дягилевой:

С виду ложь - с гуся кровь побежит со щеки

Ни пропить, ни пропеть, ни слепить черепки. [58].

Автор также вводит в текст и антропоморфный персонаж, традиционный для русского устного народного творчества, но также традиционный и для всего творчества Александра Башлачева - Красно Солнышко:

Ива да клен…

Ох, гляди, Красно Солнышко врежет по почкам!

Имя Имен

Запрягает, да не торопясь, не спеша [57].

Наконец, в конце произведения мы видим элемент сказочных присказок:

Имя Имен…

Эх, налететь бы слепыми грачами на теплую пашню…

Потекло по усам! Шире рот! Да вдруг не хватит

Hа бедный мой век! [57]

Мы видим, как автор обыгрывает присказку «По усам текло - в рот не попало». В данном случае эти слова - последняя, отчаянная попытка лирического героя не упустить то светлое, доброе, что может дать ему только «теплая пашня» - родная земля, Родина. Последняя строка произведения взята поэтом из разбойничьей песни:

Имя Имен прозвенит золотыми ключами...

Шабаш! Всей гурьбою на башню!

Пала роса.

Пала роса.

Да сходил бы ты по воду, мил человек! [57]

Итак, можем сделать выводы, что в произведениях Александра Башлачева мифологическая картина мира проявляется скорее на интуитивном, подсознательном уровне.

Таким образом, Александр Башлачев, как русский человек, не мог обойти стороной в своем творчестве такую часть русской мудрости и мировоззрения, как русское устное народное творчество, в котором выражена русская душа. Александр Башлачев был тесно связан со своим народом и его историей, со своей страной, и все это помогало поэту легко и свободно использовать фольклор в своих произведениях. Фольклор помогает Александру Башлачеву почувствовать единство с народом, понять значение русского устного народного творчества и тем самым придать своему слову (к которому поэт вообще относится особым образом) выразительность и яркость.

Творчество Александра Башлачева оказало большое влияние на многих современных авторов, в частности - на поэтов русского рока. Вслед за ним начинают более широко использовать фольклор в своих произведениях такие авторы, как Константин Кинчев, Дмитрий Ревякин, Святослав Задерий и др. После гибели Александра Башлачева Константин Кинчев сказал по поводу своей последней песни «Сумерки»: «Это как будто не мои стихи, а Саши Башлачева».

«Словосочетание «время колокольчиков» (по названию одной из самых известных песен Башлачева) можно нередко встретить в качестве определения эпохи расцвета русского рока» [59] - пишет в статье «Рок это судьба» В. Денисенко, один из исследователей творчества Александра Башлачева.

«Образ колокола и его различные модификации (бубенцы, колокольчики) проходят через все творчество поэта» - пишет Г. Нугманова [60].

Образ-символ колокольчика, который действительно проходит через все творчество Александра Башлачева, символизирует духовное начало. Следовательно, эпоха, о которой говорит В. Денисенко, тоже несет в себе духовное начало. Духовное начало уходит своими корнями в фольклор. Именно поэтому Башлачев, как яркий представитель своей эпохи, непосредственно связан с русским устным народным творчеством.

3. Влияние фольклорной традиции на творчество Янки Дягилевой

Все рок-поэты так или иначе совмещают в своем творчестве самые разные традиции. Очень многие рок-поэты в разные периоды творчества обращался к фольклору. У некоторых рок-поэтов обращение к фольклору является основной особенностью творчества (Александр Башлачев, Дмитрий Ревякин, и т.д.). При этом важно то, что эти авторы не стилизуют свои произведения под фольклор осознанно - он является одной из составных частей их поэтического творчества, без которой не получится целостной мысли, которую хочет донести автор до своего слушателя.

Есть авторы, которые обращаются к фольклору не так системно, как вышеназванные. Но все же для наиболее полного раскрытия некоторых образов автору необходимо обратиться к фольклорным текстам. При этом нужно сказать о том, что некоторые авторы используют фольклорные традиции с их общепринятой семантикой, а некоторые - переосмысливают их, придавая им новое значение, или на основе фольклорных образов создают свои собственные. Но для такого «создания» образов мало изучить теорию фольклора - для этого необходимо иметь особую связь с «корнями» своего народа, особо чувствовать специфику русского фольклора.

Творчество рок-поэтессы Янки Дягилевой стоит особняком даже среди рок-поэзии. Оно имеет ряд специфических особенностей. Прежде всего, это - женская рок-поэзия, явление совершенно уникальное. Необходимо отметить, что в рок-поэзии рассматриваемого нами периода (80-е годы ХХ века) было всего две женщины - Янка Дягилева и Настя Полева. Рок считался «тяжелой» музыкой, музыкой протеста, которую должны создавать только мужчины. Позже - в начале ХХI века - появились Диана Арбенина, Светлана Сурганова, Земфира Рамазанова и другие, но мы не можем рассматривать их творчество вместе с творчеством Янкой Дягилевой, так как они принадлежат к разным периодам рок-поэзии. Женская рок-поэзия значительно отличается от мужской. В настоящее время существует гендерный подход к поэзии. Как известно, у мужчин и женщин разное восприятие действительности, и в соответствии с этим - отражение в творчестве окружающего мира. Это очень ярко проявляется на примере творчества Янки Дягилевой.

Вторая особенность творчества Янки Дягилевой - фольклоризм. Как уже было сказано выше, фольклоризм как отличительная черта присутствует в творчестве только у немногих рок-поэтов. Янка же умело использует уже известные в фольклоре образы, и создает на их основе свои собственные.

По мнению А.С. Мутиной, «использование «чужого» слова - один из самых распространенных приемов в рок-поэзии» [61]. У Янки мы видим очень частое обращение к русскому фольклору. Во многих текстах Янка использует интертекст, причем в них же она может включать и собственные образы и обороты, созданные ею по мотивам русского фольклора. Это такие песни, как «Нюркина песня», «На дороге пятак», «Гори-гори ясно!», «На черный день», «Выше ноги от земли» и другие.

Вся поэзия Янки Дягилевой пронизана трагизмом, невозможностью находиться в окружающем мире. А.С. Мутина пишет: «Изменить миропорядок, общественную систему в рамках одной человеческой жизни невозможно, но можно вернуться в собственное детство и попытаться прожить жизнь заново, поэтому Янка часто обращается к произведениям детской литературы и фольклора» [61].

Обратимся к произведениям Янки Дягилевой и попробуем проследить использование автором фольклора на примерах.

«Нюркина песня» - один из наиболее ярких примеров влияния фольклорных традиций на рок-поэзию. В этой песне Янка только единожды использует интертекст. В начале песни перед нами возникает отрывок из свадебного обряда - рассказ о гадании («Раскидала карты-крести по углам»), затем мотив свадебной песни («Потеряла девка радость по весне, позабыла серьги-бусы по гостям»), то есть мотив прощания с девичеством. Далее в тексте читаем следующие слова:

По глазам колючей пылью белый свет,

По ушам фальшивой трелью белый стих,

По полям дырявой шалью белый снег,

По утрам усталой молью белый сон [62].

Прежде всего, необходимо обратить внимание на сравнения в творительном падеже, которые использует Янка. Подобные приемы свойственны русскому народному творчеству. Здесь же видим явный мотив фольклорной лирической песни, в которой говорится о горькой жизни замужем, в чужом доме, с чужими людьми. Лирическая героиня как будто говорит о том, что если бы она знала, как трудно жить в чужой семье, то она никогда бы на это не согласилась. Этот же мотив продолжают следующие слова песни:

Развернулась бабской правдою стена,

Разревелась-раскачалась тишина [62].

Страдания переходят в воспоминания девушки о прошлом, когда она еще не была замужем, когда она жила в родительском доме:

Все, что было - все, что помнила сама, -

Смел котейка с подоконника хвостом.

Приносили женихи коньячок,

Объясняли женихи, что почем [62].

Здесь, как и в традиционной лирической песне, беззаботная пора девичества противопоставляется тяжелой замужней жизни. И далее - «Кто под форточкой сидит - отгоняй». То есть не слушай обещаний женихов, не поддавайся на их уговоры, не иди замуж в чужую семью, где будет тяжело и плохо жить. В самом конце песни автор прибегает к интертексту как к художественному приему - использует слова из русской народной свадебной песни:

То не ветер ветку клонит,

Не дубравушка шумит…

Однако если в оригинальном тексте песни эти слова исполняются от лица жениха, навсегда потерявшего свою любимую, то Янка использует их, переосмысливая - ее лирическая героиня грустит не из-за потери любимого, а наоборот - из-за горькой жизни с нелюбимым. Тема замужества не по любви, жизни с нелюбимым человеком очень подробно раскрыта в фольклоре, так как такие ситуации встречались довольно часто, поэтому естественно, что о них пелось много песен, ведь фольклорные песни отражали все стороны жизни человека.

Поэтесса использует в этой песне мотивы свадебных и лирических песен не случайно. Она понимает, что в этих песнях выражались самые горькие чувства. И используя их, Янка особенно ярко подчеркивает собственное душевное состояние (пусть и не связанное с любовью или со свадьбой, однако общий эмоциональный настрой передается отлично). Интересно в этой песне также авторское создание речевой стереотипии по образцу народных песен.

По типу таких сочетаний, как «хлеб-соль», «трава-мурава» Янка Дягилева создает такую речевую стереотипию, как «карты-крести», «серьги-бусы», или глагольные пары - «разревелась-раскачалась». Фольклор не знает таких сочетаний слов, но Янка создает на традиционной основе свою собственную речевую стереотипию.

Следующая песня, на которую хотелось бы обратить внимание при рассмотрении творчества Янки Дягилевой - «Выше ноги от земли». Она интересна тем, что в ней Янка Дягилева использует множество фольклорных реминисценций (сказочные мотивы, пословицы и поговорки, считалки, дразнилки, детские игры, заклички и т.д.), но такое смешение самых разных фольклорных жанров позволяет автору раскрыть идею собственной песни, через обращение к народному творчеству попытаться решить современные проблемы.

Мы уже говорили о том, что все песни Янки - трагичны, как оказался трагичен ее жизненный путь, и все ее песни - как бы предвестники трагедии. В песне «Выше ноги от земли» это проявляется в полной мере. Здесь мы видим интересное взаимодействие музыки и слова, о котором уже говорили выше. Песня предваряется стихотворением, в котором Янка подчеркивает незавершенность, незаконченность своей картины мира, в которой еще многое нужно закончить, многое завершить:

Ожидало поле ягоды,

Ожидало море погоды.

Рассыпалось человечеством -

Просыпалось одиночеством.

Незасеянная пашенка,

Недостроенная башенка,

Только узенькая досточка,

Только беленькая косточка.

Hезавязанная ленточка,

Недоношенная доченька…

Обвязала белой ниточкой,

Обмотала светлым волосом -

И оставила до времени,

Вместе с вымытыми окнами,

Вместе с выцветшими красками,

Вместе с высохшими глазками…

С огородным горем луковым,

С благородным раем маковым

Очень страшно засыпать… [63]

С первых же слов мы видим фольклорный интертекст:

Ожидало поле ягоды,

Ожидало море погоды [63].

Это переосмысление поговорки «Не того поля ягода». У Янки поле ожидает ягоды - любой, пусть даже для него не предназначенной, только бы была она. Поговорка «Ждать у моря погоды» в этом произведении сохраняет свое традиционное значение. Море ждет погоды - не совершая со своей стороны никаких действий, пассивно. Все вокруг лирической героини застывает в ожидании - только она может завершить все до конца. Однако и она не может что-либо сделать:

Обвязала белой ниточкой,

Обмотала светлым волосом -

И оставила до времени… [63]

Все это происходит от одиночества лирической героини, от осознания того, что никто не сможет ей помочь, что все она должна сделать и закончить только сама:

Рассыпалась человечеством -

Просыпалась одиночеством [63].

Ее настигает страшная жизненная круговерть, которая развивается вне каких-либо рамок, вне любых законов. Все, что было до этого - «Было, да гнильем поросло», то есть забыто и больше не вернется. Существует поговорка «Было, да быльем поросло». Янка не меняет ее значения в своей песне, но употребление слова «гнилье» вместо «былье» подчеркивает безысходность ситуации для лирической героини, невозможность вернуться в свой привычный мир. Здесь смешиваются фольклорные сказочные мотивы, и интертекстуальные включения из авторской песни:

Понеслась по кочкам метла,

Поплыли туманы над рекой,

Утонуло мыло в грязи,

Обломался весь банный день [63].

В данном случае метла, как непременный атрибут Бабы-Яги настраивает на то, что должно случиться что-то недоброе. Продолжают и углубляют эту мысль появление символов - тумана, а затем и грязи. Это нагромождение самых разных мотивов, текстов, образов и создает картину хаоса, в который внезапно попадает лирическая героиня из своего спокойного, «незавершенного», «недоделанного» мирка. «Единственным способом существования в такой ситуации оказывается детская игра, правила которой… организуют действительность»[61]. Детская игра «Выше ноги от земли» заключается в том, что играющие должны встать на какие-либо предметы так, чтобы ноги не касались земли. У Янки «оторваться от земли» практически означает «умереть»:

Значит, будем в игры играть

Раз-два - выше ноги от земли.

Кто успел - тому помирать.

Кто остался - тот и дурачок.

Обманули дурачка.

Обманули дурачка.

Выше ноги от земли.

Выше ноги от земли [63].

Но и эта игра у Янки развивается не по детским игровым законам, а по страшным жизненным. Успеть - значит, умереть. Не успеть - значит, остаться в дураках. И, по мнению Янки, в дураках остается тот, кто остается в живых, тот, кто не умирает. Отсюда мы видим, как в песне появляется мотив смерти, достаточно традиционный для всей рок-поэзии в целом.

Правила детской игры, о которой говорит Янка, всем известны. Также всем известны волшебные сказки, мотивы из которых она использует. Обращение к сказке, к сказочным мотивам и персонажам - отчаянная попытка лирической героини вырваться из окружающего ее «неправильного», страшного мира. Именно такой жанр фольклора, как сказка, может дать уверенность в том, что все закончится хорошо. Если персонаж поступает так, как того требует сказочный этикет, то он избегает всех неприятностей и побеждает зло. Однако в хаотичном мире лирической героини все оказалось по-другому, все наоборот:

Все проверено, все сходится,

Даже сказочка х***.

Сослужила службу - слушали

И качали головами в такт [63].

«Сказочка» сослужила свою службу - ее послушали, с ней согласились, только вот законы ее решили немного переделать. Поэтому:

И конец у ней неправильный -

Змей-Горыныч всех убил и съел [63].

Все сказочные законы нарушены, сказка, знакомая с детства, сказка, в которую верили, и которая обязательно должна закончиться хорошо, оборачивается против сказочника и против героев сказки. «Неправильный конец» сказки - это обман того, кто верил в сказку.

Обманули дурачка,

Обманули дурачка [63].

Лирическая героиня понимает, что в одиночку она ничего не сможет изменить и бунт просто не имеет смысла. Все, что ей остается - только принять то, что есть. «Человек приходит к пониманию этого через взросление, которое показано в тексте как цепочка утрат, разрушение детских иллюзий» [61]:

Озаглавилась весна топором,

Успокоилась весна декабрем,

Утро одиноким выстрелом [63].

Здесь мы также видим сравнения в творительном падеже, свойственные фольклору. Композиция песни - кольцевая, как и в русской народной сказке - герой возвращается в ту же самую точку, откуда начал свое путешествие. Это одна из особенностей творчества Янки Дягилевой, очень многие ее песни имеют кольцевую композицию. Этим она подчеркивает безысходность, отчаяние своей картины мира. Янка приходит к тому, с чего начинала - «Ожидало поле ягоды, ожидало море погоды». Лирическая героиня - «ягода» не того «поля», на котором она оказалась в результате разрушения своих представлений о мире. В конце песни ясно показана смерть лирической героини. Ведь если она остается одна в своем разрушенном мире, то и выстрелить, кроме нее, некому, и убить некого - кроме себя. Мы видим, что в этой песне Янкой использованы разножанровые произведения детского фольклора. Мы считаем, что автор делает это именно для того, чтобы показать разрушение иллюзий при столкновении с окружающим миром (как это чаще всего бывает в детстве).

Еще одна песня, на которой мы хотели бы остановить свое внимание, говоря об особенностях фольклоризма в творчестве Янки Дягилевой - «Гори-гори ясно!». Эта песня заключает в себе интертекст из авторских песен, детские дразнилки и заклички, а также созданные на традиционной фольклорной основе авторские образы. Очень ярким в творчестве этой рок-поэтессы был мотив изменения окружающего мира, попытка сделать его добрее, лучше. В этой песне он становится основной идеей.

Интертекст выступает перед нами сразу же в первых строках песни:

Не догонишь - не поймаешь, не догнал - не воровали,

Без труда не выбьешь зубы, не продашь - не н***.

Эту песню не задушишь, не убьешь.

Эту песню не задушишь, не убьешь [64].

Янка Дягилева использует здесь строки из «Гимна демократической молодежи мира». Такое использование в рок-поэзии советского времени выглядит некоторой насмешкой над существующим режимом, заставляющим даже авторские песни «подделывать» под существующий в стране «лозунговый» стиль. Этому же служат следующие строки из песни:

На дороге я валялась, грязь слезами разбавляла:

Разорвали нову юбку, да заткнули ею рот.

Славься, великий рабочий народ!

Непобедимый, могучий народ! [64]

Здесь прославление «великого рабочего народа» звучит как откровенное издевательство. Этот народ - воплощение злобы, жестокости, фальши. «Непобедимый, рабочий народ» жестоко наказывает человека только за то, что он идет против, за то, что он не такой, как окружающее его общество. Здесь сливаются образы лирической героини и самой Янки Дягилевой. Она действительно была не такой, как окружающие ее люди, поэтому - одинокой, непонятой, преследуемой.

Название песни - «Гори-гори ясно!» рефреном идет через всю песню, повторяется в виде припевов. Эти слова взяты автором из детской заклички, и они тоже гармонично вписываются в авторский текст, помогая полно раскрыть его идею. «Гори-гори ясно» - это призыв к тому самому творческому человеку, который непохож на других, который до сих пор не понят обществом. Янка знает, что неординарная, творческая личность обязательно победит, окажется сильнее всех остальных. Это очень образно показано с помощью фольклора в последнем куплете песни:

Лейся, песня, на просторе, залетай в печные трубы,

Рожки-ножки черным дымом по красавице-земле.

Солнышко смеется громким красным смехом,

Гори-гори ясно, чтобы не погасло! [64]

Печная труба в фольклоре, как известно, канал связи с «чужим» миром. А то, что приходит из «чужого» мира, извне, всегда обращает на себя пристальное внимание людей. В данном случае песня, залетающая в печные трубы, приравнивается автором к такому явлению. От пришельца из «чужого», враждебного мира человек всегда защищается. В данном контексте, по всей видимости, срабатывает «защита» от этой песни. Но здесь защита уже бесполезна, да и незачем, по мнению автора, защищаться от нового, творческого, свободного проявления. Потому-то и остаются от защиты только «рожки-ножки черным дымом». Черный дым указывает на темную, негативную суть этой защиты. Далее Янка вводит в текст песни антропоморфный персонаж - Солнышко. «Солнышко смеется громким красным смехом». Солнце в фольклоре - символ жизни, символ обновления, света, тепла… В тексте Янки Солнышко смеется, радуется победе света и свободы над тьмой, завистью, глупостью. Последняя строка песни - «Гори-гори ясно, чтобы не погасло!» обращена одновременно к «новым» людям, и к Солнышку, которое должно своим светом, своим теплом поддерживать их и помогать бороться.

Песня «Полкоролевства» содержит множество авторских интерпретаций пословиц и поговорок. Пословица - краткое устойчивое в речевом обиходе, ритмически организованное образное народное изречение, обладающее способностью к многозначному употреблению в речи по принципу аналогии. Пословицы были ритмичными, т.к. это способствовало более быстрому их запоминанию, во времена, когда не существовало письменности. Возникновение поговорок связано с появлением в речи устойчивых образных выражений, служащих для сопоставления сходных явлений. В структурном отношении поговорка представляет собой образ, определяющий либо лиц, либо обстоятельства, либо характеризует само действие.

Такое использование связано в первую очередь с тем, что именно в пословицах и поговорках заключена вся народная мудрость, выраженная кратко, метко, очень образно. Особенность творчества Янки Дягилевой заключается в том, что, не стилизуя свои произведения под фольклор осознанно, она неизменно использует некоторые фольклорные элементы как органическую часть своего творчества. И в данном произведении это прослеживается очень четко. В первых строках песни мы видим указание на сказочное пространство:

Я оставляю еще полкоpолевства,

Восемь метров земель тридевятых,

Hа острове вымерших пpостоpечий -

Купола из прошлогодней соломы [65].

Также необходимо обратить внимание на использование в данном тексте поговорок. Например, поговорка «Как собаке пятая нога» (как говорят о чем-либо, совершенно ненужном) звучит в следующем интертекстуальном включении:

Я оставляю еще полкоpолевства,

Камни с короны, два высохших глаза,

Скользкий хвостик корабельной крысы,

Пятую лапку бродячей дворняжки [65].

Лирическая героиня Янки Дягилевой говорит о том, что она хочет оставить в прошлом все, что ей не нужно, все, что мешает ей идти вперед. Идти вперед для нее - фактически означает «жить», «не умирать». Однако она осознает, что неизбежно придется возвращаться - не с победой, а с поражением. Это подчеркивает переосмысление поговорки «Зимой снега не выпросить». Но если традиционно эта поговорка характеризует скупого человека, то в данном случае Янка говорит о том, что по возвращении у нее не будет даже самого естественного и необходимого:

Я оставляю еще полкоpолевства,

Весна за легкомыслие меня накажет.

Я вернусь, чтоб постучать в ворота,

Протянуть pyкy за снегом зимой [65].

Выше мы уже говорили о пророческой трагичности песен Янки Дягилевой - это всегда протест, но при этом она не оставляет своему читателю (слушателю) выбора, говорит лишь о безысходности. Конечно, в первую очередь это связано с внутренним состоянием автора. И в данном анализируемом нами произведении мы видим протест - до конца, но и он наполнен осознанием его бессмысленности.

В тексте песни «Про чертиков» (существует также вариант названия, в котором указывается жанровая принадлежность произведения - «Песенка про чертиков») Янка использует достаточно традиционный для ее творчества прием речевой стереотипии. Но в данном случае она создает не индивидуально-авторскую стереотипию, а так называемый фольклорный поэтический синоним - «хлеб-соль»:

Как рогами по воротам, как ногами по бокам,

Хлебом-солью по болотам, киселем по берегам.

За рекой пятиэтажка, снизу - винный магазин.

Вон мужик в зеленой куртке - он как раз туда идет [66].

В этой же части песни мы видим устойчивое выражение - «киселем по берегам». Это интертекст из волшебной сказки, в которой упоминаются «молочные реки, кисельные берега».

Также мы видим использование в тексте песни поговорки «отрезанный ломоть» в ее традиционном значении. Так или иначе трансформируемый, этот образ проходит через все творчество Янки Дягилевой, особо подчеркивая ее одиночество в творческом и духовном планах:

Эй, оторванный да брошенный, отрезанный ломоть!

Через ломаные зубы пpоpывается: yгy...

Hи к обеду, ни к столу, ни к высокому пpестолy,

Hи к позоpномy столбу, ни к пограничной полосе [66].

Исходя из вышеизложенного, мы можем сделать следующие выводы. Одна из особенностей творчества Янки Дягилевой - фольклоризм. Она трансформирует традиционные фольклорные мотивы, и создает на их основе индивидуально-авторские образы. Янка довольно часто прибегает к интертекстуальности, однако всегда переосмысляет ее в соответствии с проблемами, поднимаемыми ею в своих песнях. Создание уникальной, окказиональной речевой стереотипии (наряду с использованием традиционных фольклорных синонимов) - еще одна особенность фольклоризма творчества Янки Дягилевой. Все произведения Янки Дягилевой отличаются трагичностью, и постоянное обращение к фольклору помогает ей ярче выразить эту особенность своего творчества.

4. Специфика фольклоризма творчества Константина Кинчева

фольклорный заимствование рок поэзия

Константин Кинчев - одна из наиболее заметных фигур в русской рок-поэзии, как на начальном этапе ее формирования, так и в настоящее время. Творчество данного автора стоит особняком среди всей рок-поэзии по нескольким причинам. Во-первых, это обусловлено идейно-тематическим своеобразием - за почти три десятилетия это переход от яростного протеста к прозрению, осознанию и приятию. Во-вторых, до сих пор не определено, к какой из школ рок-поэзии относится творчество Константина Кинчева, или оно не вмещается в рамки ни одной школы. И, в-третьих, этот автор совершенно по-особенному использует элементы русского устного народного творчества в своей поэзии.

Прежде чем описывать специфику фольклорных элементов в творчестве Константина Кинчева, необходимо обратить внимание на предпосылки появления их в творчестве данного поэта. Константин Кинчев входит в литературу как поэт, протестующий против того социально-политического строя, современником которого он являлся, против насаждения марксистско-ленинских идей, которые, по его мнению, являются чуждыми русскому человеку. Но этот процесс был бы бессмысленным если бы он не нашел своего продолжения в поиске основ русского менталитета, который впоследствии находит свой исход в принятии Православия.

Как известно, особенности русского мышления начинают формироваться еще до крещения Руси, т.е. в языческий период истории русского народа, тогда, когда были сильны мифологические представления человека об окружающем его мире. Эти представления нашли свое отражение в русском устном народном творчестве. И Константин Кинчев обращается к фольклорному мировосприятию в своем творчестве - для того, чтобы глубже понять и яснее выразить основы менталитета русского человека.

Когда мы говорим о творчестве Константина Кинчева и использовании им фольклорных элементов в своих произведениях, необходимо также рассмотреть факт влияния на творчество Кинчева творчества Александра Башлачева, у которого также достаточно ярко представлены элементы фольклора.

В 1985 году среди рок-поэтов появляется новая фигура - Александр Башлачев, который своим творчеством «взбудоражил» всех представителей рок-культуры, в том числе и Константина Кинчева.

Рассмотрим, как именно влияло творчество Александра Башлачева на поэзию Константина Кинчева. Уже в 1986 году на акустическом концерте в Новосибирске рок-поэт говорит, что песня «Сумерки» была написана под влиянием Башлачева. Далее, в 2005 г. Константин Кинчев говорит: «Александр Николаевич многое мне дал, объяснив суть русского слова, что такое корень, что такое суффикс, что такое приставка. И это не то, что преподают в школе, а на более таком ментальном уровне было это все преподнесено» [34]. В главе, посвященной творчеству Александра Башлачева, мы говорили о том, что этот автор нередко показывает в своем творчестве христианскую и языческую картины мира, причем язычество, хотя и проявляемое по большей части на уровне подсознания, является доминирующим. И в этом также проявляется связь творчества Александра Башлачева и Константина Кинчева - с той разницей, что в поэзии лидера группы «Алиса», начиная с девяностых годов двадцатого века (спустя несколько лет после гибели Александра Башлачева), религиозная картина мира оказывается более значимой, чем мифологического. При этом, безусловно, элементы последнего ярко присутствуют в творчестве.

Александр Башлачев повлиял не только на Кинчева-поэта, но и прежде всего - на Кинчева-человека. В 2008 году в эфире передачи «Звездочат» на телеканале «A-ONE», Константин Кинчев рассказал один эпизод из свой жизни: «Год 1986, жаркое августовское лето, у меня живёт Башлачёв, Юра Наумов. После очередной попойки я прилёг спать, и снится мне сон: я иду по узкой-узкой тропинке, с одной стороны гора, с другой стороны обрыв. Вверх иду. Навстречу мне толпа весёлых людей, которые мне говорят: «Чё ты вверх идешь, пойдём с нами вниз». Ну, я разворачиваюсь и говорю: «Ладно пойдёмте с вами вниз». Там у них пикник, бухло, веселье, танцы-пляски, в общем ну - такая вакханалия. Вдруг я оказываюсь в клетке, и эти люди, которые меня туда пригласили, тыкают на меня пальцами, хохочут и впускают ко мне зверя. Причём зверь страшный: голова кабана, туловище волка, а раскрас тигра. Я от этого зверя начинаю карабкаться по сеткам, зависаю, он на меня кидается, но достать не может. Боюсь, но как жест отчаяния - бросаюсь на этого зверя, начинается схватка: отрываю голову, по руке течёт чёрная кровь, клетка растворяется, люди растворяются и убегают. Вижу водоём, бросаю туда голову, она превращается в маску, зелёная маска медленно опускается на дно, и возникает некий лабиринт, в который я вхожу. Раз повернул, два повернул: запутался, выхода нет. И такая длинная анфилада с кучей дверей, а перед этой анфиладой стоит человек корейского вида в чёрных одеждах и говорит мне такое странное слово: «Движение и покой, а тебе туда», и показывает дверь, куда мне надо войти. Я туда вхожу и там у меня всё хорошо» [67]. Данный сон отражает внутреннее состояние Константина Кинчева на момент его знакомства с Александром Башлачевым, на что указывает то, что он направляется «вниз». Также значимым является и образ зверя, который символизирует бесовскую силу, победа же над ней во сне является пророчеством крещения Кинчева в сентябре 1992 г.

17 февраля 1988 года Александр Башлачев уходит из жизни. Это событие повлияло на всех без исключения представителей рок-культуры. Разные люди восприняли это по-разному. Например, Юрий Шевчук увидел в этом конец рок-движения, а для Константина Кинчева это стало личной трагедией. Через несколько дней после этого события Константин Кинчев позвонил Н. А. Барановской (журналистка и близкий друг К. Кинчева) и среди прочего сказал: «Нина, прости <...> А если Бог его не примет, я Бога убью...» [68]. Далее, как отмечает Н. Барановская, у Кинчева начинается творческий кризис. В своей книге «По дороге в Рай…» (посвященной творчеству Константина Кинчева и истории группы «Алиса», лидером которой он является) она приводит такой диалог:

«- От меня, Нина, Бог отступился... Я раньше чувствовал, что Он со мной... А теперь...

- Это только мы можем от Него отойти. А Он не отступается. Он с тобой…

- Отступился от меня Бог, Нина... Я писать не могу... Не пишутся песни...» [68]

Таким образом, мы видим, что влияние Александра Башлачева на мировоззрение Константина Кинчева наблюдается не только на уровне творчества.

В песне «Сумерки» мы можем найти реминисценции из творчества Александра Башлачева: