Бессмертный "Фауст"

Начинается трагедия с "Пролога в театре". В беседе директора, поэта и комического актера, в их различных толкованиях того, что должно быть показано на сцене, нет непримиримых противоречий; все трое как бы дополняют друг друга, и в их суждениях о целях и сущности искусства читатель узнает эстетические основоположения создателя "Фауста". Поэт отстаивает высокое предназначение искусства. Не мишурный блеск, который может обмануть неискушенные глаза лишь на мгновение, а красота совершенная, истинная, явившаяся воплощением многолетних дум художника, - вот сущность искусства. Такое искусство становится достоянием веков, предметом восхищения потомков.

Потомство! Вот о чем мне речи надоели! - спорит комический актер. И его возражение нельзя отвергнуть, ведь искусство, "мощь человечества, живущая в поэте", умение "единичное искусно обобщить", не может, не должно проходить мимо современников; к ним, к их сердцу и уму прежде всего обращается оно и только через них - к потомкам, к векам. Идти в жизнь, смелей черпать из нее события, конфликты, чувства. Пусть узнает зритель свое, пережитое в прекрасной фантазии поэта. Гете раскрывает тайну обаяния великих произведений: они дают пищу каждому, удивительнейшим образом умея удовлетворить всех. Каждый ищет в них и находит свое, созвучное своим мыслям, чувствам, настроениям:

В одном одну мечту, в другом другую будит Рассказ искусный ваш, и каждый зритель будет, Ручаюсь, вашей пьесой восхищен:

Что в сердце у него, то в пьесе видит он!

В Прологе директор театра требует:

Весь мир на сцену поместите,

Людей и тварей пышный ряд -

И через землю с неба в ад

Вы мерной поступью пройдите!

Итак, гигантские философские проблемы, волновавшие людей в течение веков, предстанут в трагедии в аллегорическом иносказании, в бытовой картине, шутовской сцене.

Эпическая по тону, образам, широте охвата действительности, она вместе с тем и вдохновенно-лирична.

Здесь будут

... порывы и стремленья,

Блаженство скорби, мощь любви

И жгучей ненависти рвенье.

Во втором вступлении ("Пролог на небесах") поэт обращается непосредственно к избранной теме. В нем ключ ко всему произведению. Отсюда исходит основная идея. Чтобы узнать, как она разрешится, нам еще придется много постранствовать вместе с Фаустом и Мефистофелем. Перед нами Бог, архангелы и Мефистофель. В аллегорической картине Гете прославляет извечный материальный мир, поет гимн великой матери-природе. В гармонии вселенной нерушимы вечные законы бытия материи:

Златое солнце неизменно

Течет предписанным путем.

И ничто не находится в покое, все изменяется, движется ("в беге сфер земля и море проходят вечно"). От мироздания поэт обращает свой взор к Человеку.

Что есть Человек в этом величественном, гармоничном и совершенном мироздании? Увы, он несчастен, он вечно страдает. Ему жилось бы лучше, когда бы не его разум, - искра божья.

Разум! Искра божья! Как много уже в этих словах преклонения немецкого поэта перед интеллектом человека! Но поэт тут же спешит уведомить нас, что, обладая этим чудодейственным инструментом, Человек не устроил свою жизнь. Герой его трагедии, скептик и насмешник Мефистофель, нисколько не искажает фактов, когда говорит, что мир человеческий устроен дурно: "Там беспросветный мрак и Человеку бедному так худо". Человек мыслит, но, пожалуй, от этого страдает еще больше, ибо понимает нелепость многих социальных институтов, законов, обычаев, предрассудков, понимает, что в социальных бедах повинна не природа, не вселенная, а он сам - Человек:

Я о планетах говорить стесняюсь,

Я расскажу, как люди бьются, маясь. Божок вселенной,

Человек таков,

Каким и был он испокон веков.

Он лучше б жил чуть-чуть, не озари

Его ты божьей искрой изнутри.

Он эту искру разумом зовет

И с этой искрой скот скотом живет...

Гете бросает упрек всему Человечеству. Мы слышим этот грозный голос обвинителя и не находим слов оправдания. Вся история человеческая, полная войн, насилий, преступлений, угнетения одних другими, вопиющей несправедливости в распределении богатств природы, - все говорит о его правоте.

Мефистофель уже не верит в способность Человека исправить свою "скотскую жизнь", в своем снисходительном презрении он даже жалеет его ("И даже я щажу его покуда"), но Бог, создатель мира, а для пантеиста Гете - это сама благодетельная Природа, Бог смотрит на Человека с оптимизмом.

Он, конечно, не совершенство, этот Человек, но он ищет совершенства, и в этом - залог его будущих побед:

Знай: Чистая душа в своем исканье смутном Сознаньем истины полна!

Он сделал и сделает, вероятно, еще много глупостей, но в конце концов он все-таки выберется из лабиринта общественных и личных неурядиц:

Пока еще умом во мраке он блуждает,

Но истины лучом он будет озарен.

Между Богом и Мефистофелем заходит речь о Фаусте, беспокойном, мечущемся, ищущем и неудовлетворенном гении. "Ты знаешь Фауста?" - спрашивает Бог. "Он доктор?" - просит уточнений Мефистофель. "Он мой раб", - отвечает Бог.

Знаменательный разговор. Мефистофель называет Фауста доктором, ученым, иначе говоря, некоей самодовлеющей силой. Для Бога он - раб. А так как в символике трагедии Гете Бог олицетворяет Природу, то сразу же ставится вопрос, кто же Человек - раб Природы или самостоятельная, в себе и для себя сущая сила? Ответ содержится в дальнейшей репризе Бога:

Он служит мне, и это налицо,

И выбьется из мрака мне в угоду.

Да, Человек - раб Природы, ибо служит ей, т.е. разумно пользуется ее законами, ведь нельзя пренебречь ими, но служение природе обращает в свою пользу. Сама природа предначертала Человеку путь к прогрессу ("выбьется из мрака мне в угоду"). В сущности, Гете решается здесь высказать свое суждение по труднейшему вопросу, над которым ломали и ломают головы философы и ученые: имеет ли цель природа?

Мефистофель характеризует Фауста, иначе говоря, Человека и Человечество в лице Фауста. Думается, никто еще с такой исчерпывающей полнотой и неоспоримой убедительностью не говорил о Человеке:

Он рвется в бой, он любит брать преграды, Он видит цель, манящую вдали, И требует у неба звезд в награду И лучших наслаждений у земли. И ввек ему с душой не будет сладу, Куда бы поиски ни привели.

Здесь над каждым словом нужно поставить знак восклицания и к каждому слову приставить тома исторических, социальных, психологических исследований, и все они в один голос скажут великому поэту, мыслителю, провидцу: "Да! да! да!"

Человек рвется в бой! Всегда и везде. Без борьбы он не может существовать. Борьба ему нужна, как хлеб, как воздух, как сама жизнь. Отнимите от него все побудительные причины к борьбе - он их изобретет. И в этом качестве все люди одинаковы.

Человек любит брать преграды! Найдите человека, который бы не искал преград, чтобы их преодолеть! Такого нет на земле. Он покоряет пустыни, джунгли, космос, атом. Он изобрел игры на преграды, шахматы - для ума, бег с препятствиями, самбо - для тела. Не имея возможности принять участие в преодолении преград, он становится "болельщиком" и переживает те же страсти, что и участники. И в этом качестве все люди одинаковы.

Человек видит цель, манящую вдали. Обязательно цель! Без цели борьба теряет смысл. Только цель, осмысленность труда вдохновляет и приносит радость. Поэтому боги Греции предписали своим оскорбителям как самое страшное наказание - бессмысленный труд (Данаиды, наполняющие бочку, у которой нет дна, Сизиф, вечно таскающий камни па вершину горы, откуда они должны обязательно скатиться обратно).

Наконец, Человек никогда не успокоится на достигнутом ("с душой не будет сладу, к чему бы поиски ни привели"). Всегда и везде он будет идти и идти дальше и дальше, бесконечно и неуспокоенно.

Со времен Сократа, провозгласившего призыв "Познай самого себя!", люди искали ответы на вопросы, что есть Человек, зачем живет, каковы его главнейшие качества. Древние греки даже на своих храмах писали терзающее воззвание своего великого философа. Христианские проповедники говорили о греховности человека, испорченности и порочности его, но в то же время видели в нем "свет божества", ведь он сотворен Богом по образу и подобию своему. Гуманисты Ренессанса восславили человека, они пели ему восторженные гимны, его уму, его физической красоте. В движениях подобен ангелу, в мыслях - Богу. "Венец природы!" - восклицал Шекспир устами Гамлета. Монтень посвятил человеку свою книгу "Опыты", многое раскрыв в нем, в его психологии для историка, политика и художника.

Проблемой человека заняты Макиавелли, Гоббс и свою политическую доктрину строят, исходя из дурных свойств и качеств человека. Этой проблемой заняты Мандевиль и Шефтсбери в Англии, Руссо во Франции. Одни видели в человеке изначальное зло (Макиавелли, Гоббс), другие - добро (Шефтсбери, Руссо). Третьи считали его продуктом влияния среды и воспитания (Локк). Гете отметил в нем вечные качества, благотворные и необходимые прогрессу.

Его вечная неуспокоенность, вечный поиск нового, вечная неудовлетворенность достигнутым и неиссякаемая энергическая активность, влекущая в бой, страсть преодолевать трудности, брать преграды - вот инстинкты, заложенные в человеке природой! И да будут благословенны эти инстинкты, ибо они ведут к совершенствованию и человека, и общества, и самой природы!

В сущности, Гете уже сказал все, что хотел сказать, "Пролог на небесах" раскрыл его философию, его взгляды на человека, общество, природу. Дальше пойдет развитие основной темы. Его поэма напоминает гигантскую симфонию, через которую проходит, варьируя, то затихая, то набирая силу, по пути подхватывая новые мотивы, сливаясь с ними, затухая и возгораясь снова и снова, единая тема - Человек, Общество, Природа.

Сама сцена "Пролога на небесах" напоминает знаменитую книгу Иова из Ветхого завета Библии, древнейшую философскую (в сущности, богоборческую) повесть.

В беседе с Эккерманом, своим секретарем, 18 января 1825 г. Гете признался: "Пролог моего Фауста имеет много общего с экспозицией Иова". Внимание Гете к Библии было привлечено еще в юности, и, пожалуй, не без влияния его старшего друга Гердера.

Гердер впервые взглянул на Ветхий завет как на произведение художественное, увидев в нем собрание народных сказаний и песен ("О духе гебраистской поэзии"). "Книга Иова" - одна из лучших и отточенных книг Ветхого завета. Молодых бунтарей периода "Бури и натиска", и в том числе молодого Гете, не могла не привлечь стихия бунта, своеобразного богоборчества, которая насыщала эту древнюю легенду.

По жанру книга близка драме. В ней несколько действующих лиц. Среди них Бог и Сатана, Иов и его друзья. С необыкновенной страстностью и огромной силой аргументации ведется спор, спор на тему добра и зла, на тему космической справедливости. Исходный пункт спора: за что нужно угождать Богу, славить Бога и покоряться ему.

Бог полагает, что покорность человека, служение Богу должно быть бескорыстным, так сказать, по чистой любви. Сатана смотрит на вещи иначе, он усматривает в покорности человека Богу определенный расчет: "Разве даром богобоязнен Иов? - спрашивает он у Бога. - Не ты ли кругом оградил его и дом его и все, что у него? Но простри руку твою и коснись всего, что у него, - благословит ли он тебя?"

Недовольный Бог позволяет Сатане произвести испытание и наслать всяческие беды на Иова. И тот довел несчастного человека до самых мучительных физических и нравственных страданий, отнял у него детей его, имущество, заразил его страшной болезнью. Лишенный имущества, детей, изуродованный болезнью (проказой), Иов страшен всем, кто знал и уважал его прежде. Все бегут от него:

Дыханье мое опротивело жене моей, и я должен умолять

ее ради детей чрева моего...

Кости мои прилипли к коже моей и плоти моей...

Лицо мое побагровело от плача, и на веждах моих тень

смерти (гл.16, 19).

И незлобивый Иов, всегда славивший Бога, всегда ему покорный, возроптал: "Я ко Вседержителю хотел бы говорить и желал бы состязаться с Богом" (гл.13).

Перед нами бунт человека. Человек осмелился заявить Богу протест, отказаться от смирения! И это в "священной" книге, канонической книге двух церквей, - иудейской и христианской. В философском плане - это бунт против законов и установлений природы и общества. Иов громит вселенское зло. Он обвиняет Бога, и, надо сказать, обвинения эти очень убедительны: "У сирот уводят осла", "Бедных сталкивают с дороги", "Нагие ночуют без покрова и без одеяния на стуже", "В городе люди стонут, и душа убиваемых вопиет, и Бог не воспрещает того". Десятками страстных стихов Иов корит Бога, пока тот, разгневанный, не "возгремел" ему "из бури": "Ты хочешь ниспровергнуть суд Мой, обвинить Меня, чтобы оправдать себя?"

Как же, однако, защищается Бог? Какие доводы приводит он, чтобы отвести от себя обвинения Иова?"Такая ли у тебя мышца, как у Бога? И можешь ли возгреметь голосом, как он?" Как видим, аргумент не сильный. У "ветхозаветных" авторов не нашлось красок, чтобы обелить своего бога, правда, он достаточно ярко говорит о красоте сотворенного им мира, о своем могуществе, постоянно спрашивая Иова, мог ли бы он совершить подобное. Но почему он, Бог, допустил вселенское зло, читатель "Книги Иова" так и не узнает. У Бога не нашлось ответа на этот вопрос. В конце своей речи "из бури" он высокомерно спрашивает у Иова: "Будет ли состязующийся со Вседержителем еще учить? Обличающий Бога пусть отвечает Ему". Иов поник головой: "Что я буду отвечать тебе? Руку мою полагаю на уста мои". И удовлетворенный Бог возвратил Иову все отнятое у него и даже удвоил его богатства, и умер Иов в глубокой старости, "насыщенный днями".

Экспозиция "Книги Иова" сохранена в "Прологе на небесах" у Гете, но проблематика здесь иная. Речь идет уже о нравственной стойкости человека, о его способности противостоять низменным инстинктам.

Как и в книге об Иове, в гетевском "Прологе на небесах" Бог предлагает испытание. Пусть попытается Мефистофель совратить Фауста, пусть убьет в нем высокие порывы, низведет до уровня животного:

Вы торжество мое поймете,

Когда он, ползая в помете,

Жрать будет прах от башмака.

Бог не верит в победу Мефистофеля, но все же разрешает ему совращать Фауста. Беды большой не будет. Пусть бес терзает, волнует, беспокоит человека, не дает ему расслабиться в самодовольстве и лени. Наши страсти, увлечения, а их и олицетворяет в данном случае бес Мефистофель, приносят нам страдания, влекут порой в сторону от верного пути, но они же и поддерживают в нас вечный огонь жизнедеятельности. И наконец, обращаясь к архангелам, а они в этой сцене славят гармонию мира, Бог, как добрый отец (ведь он - сама Природа), называет их детьми мудрости и милосердия, назначает им в славный удел созерцать и любоваться этой чудесной гармонией мира, видеть мир в вечном движении, в борьбе, страданиях, мыслить и понимать его.

Фауст и Мефистофель. В философии Гете идея диалектического единства противоположностей является, пожалуй, одной из главных идей. В борьбе противоречий созидается гармония мира, в столкновениях идей - истина. Поэт постоянно напоминает нам об этом. (В дни Гете, как известно, создавалась диалектика Гегеля) Два героя произведения немецкого поэта - Фауст и Мефистофель - наглядно демонстрируют это диалектическое родство положительного и отрицательного начал.

Рожденный суеверной народной фантазией, образ Мефистофеля в произведении Гете воплощает в себе дух отрицания и разрушения.

Мефистофель многое разрушает и уничтожает, но он не может уничтожить основное - жизнь:

Бороться иногда мне не хватает сил,-

Ведь скольких я уже сгубил,

А жизнь течет себе широкою рекою...

В сущности, он тоже созидает через отрицание:

... Частица силы я,

Желавшей вечно зла, творившей лишь благое.

Н.Г. Чернышевский оставил глубокомысленные суждения об этом персонаже. "Отрицание, скептицизм необходимы Человеку, как возбуждение деятельности, которая без того заснула бы. И именно скептицизмом утверждаются истинные убеждения". Поэтому в споре Фауста и Мефистофеля, а они постоянно спорят, нужно всегда видеть некое взаимное пополнение единой идеи. Гете не всегда за Фауста и против Мефистофеля. Чаще всего он мудро признает правоту и того и другого.

Вкладывая в свои образы высокие философские иносказания, Гете отнюдь не забывает о художественной конкретности образа. В Фауста и Мефистофеля вложены определенные человеческие черты; поэт обрисовал своеобразие их характеров. Фауст - неудовлетворенный, мятущийся, "бурный гений", страстный, готовый горячо любить и сильно ненавидеть, он способен заблуждаться и совершать трагические ошибки. Натура горячая и энергичная, он очень чувствителен, его сердце легко ранить, иногда он беспечно эгоистичен по неведению и всегда бескорыстен, отзывчив, человечен. Пушкин "В сцене из Фауста" вложил в него черты романтической пресыщенности. Это - Онегин, скучающий, рано познавший наслаждения и рано ощутивший оскомину. Он уже ничего не ищет, ничего не хочет, живет зевая. В нем есть что-то от гетевского Мефистофеля. Фауст же Гете не скучает. Он ищет. Ум его в постоянных сомнениях и тревогах. Страдания Фауста суть пытливое, придирчивое, страстное стремление к истине. Фауст - это жажда постижения, вулканическая энергия познания. Фауст и Мефистофель - два антипода. Первый жаждет, второй насыщен, первый алчен, второй сыт по горло, первый рвется по-монтеневски аи-а^а ("за пределы"), второй знает, что там нет ничего, там пустота, и Мефистофель играет с Фаустом, как с неразумным мальчиком, смотря на все его порывы как на капризы, и весело им потакает - ведь у него, Мефистофеля, договор с самим Богом.

Мефистофель уравновешен, страсти и сомнения не волнуют его грудь. Он глядит на мир без ненависти и любви, он презирает его. В его колких репликах много печальной правды. Это отнюдь не тип злодея. Он издевается над гуманным Фаустом, губящим Маргариту, но в его насмешках звучит правда, горькая даже для него - духа тьмы и разрушения. Это тип человека, утомленного долгим созерцанием зла и разуверившегося в хороших началах мира. Он не похож на Сатану Мильтона. Тот страдает. В его груди - пламень. Он сожалеет о потерянном Эдеме и ненавидит Бога. Он жаждет мести и непреклонен, горд и свободолюбив. Свобода для него дороже Эдема. Мефистофель не похож и на лермонтовского Демона. Тот устал от вечности. Ему холодно в просторах вселенной. Он хочет любви простой, человеческой. Он готов положить к ногам смертной девушки и вечность и все свое могущество. Но оно бессильно перед непритязательным сердцем смертной девушки. Вечность и бесконечность ничтожны в сравнении с кратким, как миг, счастьем смертного. И он, лермонтовский Демон, печален. Неизбывную тоску в его прекрасных глазах гениально изобразил Врубель, который, думается, как никто другой, - проник в идею поэта.

Мефистофель Гете подчас добрый малый. Он не страдает, ибо не верит ни в добро, ни в зло, ни в счастье. Он видит несовершенство мира и знает, что оно - вечно, что никакими потугами его не переделать. Ему смешон человек, который при всем своем ничтожестве пытается что-то исправить в мире. Ему забавны эти потуги человека, он смеется. Смех этот снисходительный. Так смеемся мы, когда ребенок сердится на бурю. Мефистофель даже жалеет человека, полагая, что источник всех его страданий - та самая искра божья, которая влечет его, человека, к идеалу и совершенству, недостижимому, как это ясно ему, Мефистофелю.

Мефистофель умен. Сколько иронии, издевательства над ложной ученостью, тщеславием людским в его разговоре со студентом, принявшим его за Фауста!

Теория, мой друг, суха,

Но зеленеет жизни древо.

(Перевод Б. Пастернака)

Он разоблачает потуги лжеучения ("Спешит явленья обездушить"), иронически поучает юнца: "Держитесь слов", "Бессодержательную речь всегда легко в слова облечь", "Спасительная голословность избавит вас от всех невзгод", "В того невольно верят все, кто больше всех самонадеян" и т.д. Попутно Гете устами Мефистофеля осуждает консерватизм юридических основ общества, когда законы - "как груз наследственной болезни".

Иной закон из рода в род

От деда переходит к внуку.

Он благом был, но в свой черед

Стал из благодеянья мукой.

Вся суть в естественных правах,

Л их и втаптывают в прах.

(Перевод Б. Пастернака)

Композиция "Фауста"

Трагедия "Фауст" имеет две части. Первая делится на 25 сцен, вторая включает в себя пять актов. Построенная по образцу шекспировских хроник с многочисленными эпизодическими персонажами, с множеством лаконичных, самых разнообразных сцен, она переносит читателя из одной части света в другую, в фантастическую обстановку шабаша ведьм в горах Гарца ("Вальпургиева ночь") или в компанию гуляк в погребок Ауэрбаха в Лейпциге, в комнату Маргариты или в мрачную тюрьму, где томится юная грешница. Смешение реального с фантастическим, своеобразная двуплановость повествования заставляет читателя постоянно подниматься над фактом, искать в единичном обобщающую закономерность, за мелочью прозревать великое. Жизнь человечества в ее величии и вместе с тем в мелочно-хлопотливой суете является здесь объектом поэтических раздумий, печали, восторга и возмущения автора. Не судьба отдельного человека, а весь мир, огромный, еще не познанный до конца, все человечество с его исторической судьбой волнует поэта.

Первая часть. Фауст многие годы отдал науке. Он мудр и учен. К нему издалека стекаются ученики. Слава о его обширных познаниях разнеслась повсеместно. Но Фауст тоскует. Он один знает цену своим знаниям - они ничтожны в сравнении с огромным морем неразгаданных тайн природы: "Напрасно истину ищу! Когда ж учу людей, их научить, улучшить не мечтаю".

Он раскрывает книгу и видит знак макрокосма. Все озаряется в нем. Новые силы вливаются в его грудь. Он снова полон энергии. Пытливая мысль влечет его вперед и вперед. Минутное уныние исчезает. Нет, он не раб природы, не мелкий червь - о, царь природы, он бог:

Не бог ли я? Светло и благодатно

Все вкруг меня! Здесь с дивной глубиной

Все творчество природы предо мной!

Фауст готов броситься в битву, ринуться на бесчисленных врагов человека, мешающих ему наслаждаться жизнью, преграждающих ему путь к счастью: "Мне хочется борьбы, готов я с бурей биться!"

Гете постоянно возвращается к теме природы. Человек дивится ею, восхищается ее вечной красотой, но прежде всего он познает ее, и в этом познании Природы - источник его господства над нею и, пожалуй, счастья. Фауст торжественными белыми стихами говорит об этой великой своей миссии:

Ты дал мне в царство чудную природу,

Познать ее, вкусить мне силы дал:

Я в ней не гость, с холодным изумленьем

Дивящийся ее великолепью,-

Нет, мне дано в ее святую грудь,

Как в сердце друга бросить взгляд глубокий.

И Герцен усмотрел в духовной истории Фауста нечто гамлетовское - "страдание мысли". Фауст пережил сильнейшее внутреннее потрясение. Он усомнился в силе своего интеллекта. После долгих лет кропотливого труда он вдруг ощутил крайнюю неполноту и даже призрачность своих знаний.

Натура сильная, горячая, он готов теперь все отвергнуть. Распалась уютная гармония его души, рухнули привычные жизненные принципы, на которые он опирался, в которые верил. В состоянии отчаяния он готов уже наложить на себя руки, и только колокольный звон, напомнив ему о его безоблачном детстве и красоте жизни, остановил руку, подносившую ко рту кубок с ядом.

Это случилось в пасхальные дни. Ликующий народ, песнопения во славу воскресения Христа, весеннее небо - все это символизирует возрождение жизненных сил мятущегося героя Гете. Но он полон сарказма. Он обрушивает град проклятий на все и вся. В обществе людей царят пороки; ложь, хитрость, корысть опутывают их души. Золотой божок, Мамон, владеет ими. Да будет проклят Мамон! Да будут прокляты мечты о семейном счастье, иллюзии любви с их хмелем страстей, надежды, высокие порывы - все, все, что пьянит и обольщает человека!

И особенно будь проклят завет "терпенья" и та "вечная песенка, которой с детства нам прожужжали уши": "Смиряй себя! Умей отказываться! Желай достижимого! Умей лишать себя!" Мы слышим голос молодого Гете, штюрмера, бурного гения, голос юного Вертера, не пожелавшего принять эту прописную мудрость обывателей. А ведь, как мы знаем, Гете отказался от своего бунта. Призыв "Желай возможного" прозвучал уже в его драме "Торквато Тассо" - что же теперь он снова в неизбывной горечи и тоске возвращается к мятежной своей юности? Видимо, не все ее огни угасли в нем. Впрочем, Гете предупреждает нас, что Фауст не уйдет в сферу безнадежного пессимизма, что на обломках разрушенной гармонии он построит новую. Хор духов, а в нем отчетливо слышен голос самого автора, призывает Фауста одуматься ("Чудесное зданье разбито в куски, ты градом проклятий его расшатал... но справься с печалью. Воспрянь, полубог! Построй на обвале свой новый чертог"). В минуту отчаяния Фауста подстерег Мефистофель. "А! Он отказался от разума, он разуверился в силе знаний. Что ж, теперь он в моих руках, он мой!" - потирает руки довольный бес.

Я жизнь изведать дам ему в избытке, И в грязь втопчу, и тиной оплету. Он у меня пройдет всю жуть, все пытки, Всю грязь ничтожества, всю пустоту.

Ликует Мефистофель. Словом, речь идет о том, чтобы погрузить Фауста в трясину страстей. Фауст идет на договор с Мефистофелем. Он не догадывается о коварном замысле беса.

Особый философский смысл заложен Гете в формулу договора между двумя героями трагедии. Фауст полагает, что человеческие желания безграничны, что вечная неудовлетворенность достигнутым будет сопровождать людей. Мефистофель утверждает обратное: достаточно человеку дать самые низменные наслаждения, и он забудет обо всем и предпочтет вечному движению вперед прозябание на месте ради минутных радостей.

Фауст. Когда на ложе сна, в довольстве и покое,

Я упаду, тогда настал мой срок! Когда ты льстить мне лживо станешь И буду я собой доволен сам, Восторгом чувственным когда меня обманешь, Тогда - конец! Довольно спорить нам!

Мефистофель. Идет!

Фауст. Ну, по рукам!

Когда воскликну я: "Мгновенье, Прекрасно ты, продлись, постой!" - Тогда готовь мне цепь плененья, Земля, разверзнись предо мной!

Договор заключен. Мефистофель, презирая людей и их представителя Фауста, не может понять его. Ему кажется, что Фауст слишком много философствует, тогда как нужно эгоистически брать от жизни щедро рассыпанные ею радости:

Кто философствует, тот выбрал путь плохой, Как скот голодный, что в степи сухой Кружит себе, злым духом обойденный, А вкруг цветет роскошный луг зеленый...

Фауст спорит с ним. Он не о себе печется. Его заботит судьба всего человечества. Он хочет познать смысл жизни:

Не радостей я жду, - прошу тебя понять!

Я брошусь в вихрь мучительной отрады,

Влюбленной злобы, сладостной досады;

Мой дух, от жажды знанья исцелен,

Откроется всем горестям отныне;

Что человечеству дано в его судьбине,

Все испытать, изведать должен он!

Я обниму в своем духовном взоре

Всю высоту его, всю глубину;

Все соберу я в грудь свою одну,

До широты его свой кругозор раздвину,

И с ним, в конце концов, я разобьюсь и сгину!

Сцена в погребке Ауэрбаха. Философская аллегория пороков и заблуждений людей. И Мефистофель исполняет желания Фауста, показывает ему "человеческий мир". Они в погребке Ауэрбаха в Лейпциге. Живописная реалистическая картинка; пирушки захмелевших гуляк. Веселые, грубоватые шутки, смех, песни:

... Вот буйная ватага:

Взгляни, как жить возможно без забот!

Для них, - что день, то праздник настает.

С плохим умом, с большим весельем, мире Ребята скачут в танце круговом.

Этой сценой "скотства во всей красе" Мефистофель подкрепляет свой пессимистический взгляд на человека. Он лукаво поглядывает на Фауста, как бы говоря ему: "Вот твое "человечество" и его "высокие" порывы".

Широкой популярностью пользуется песенка Мефистофеля, исполненная им перед компанией пьяных гуляк в погребке Ауэрбаха. В ней заложен политический смысл. Блоха, ставшая министром, окруженная почетом и роскошью по прихоти короля! Немало лиц, стоявших у государственного руля, узнавало себя в знаменитой мефистофельской блохе.

Сцена "Кухня ведьмы" - критика идеализма и религии. Мефистофель привел Фауста в пещеру колдуньи, чтобы вернуть ему молодость. Вековечная мечта человечества о неувядаемой юности предстает здесь перед духовным взором Фауста как заветное стремление поколений, как далеко зовущая цель деятельной жизни человеческого разума:

Ужель природа и могучий дух

Нам не дадут бальзама возрожденья?

Колдунья и прислуживающие ей мартышки олицетворяют собой силы, враждебные разуму. Недаром ведьма в колдовском причитании высказывает толки о недоступности истинного знания мыслящим людям, о мистическом откровении, ниспосылаемом якобы лишь существам, лишенным рассудка:

Познанья свет

Для всех секрет,

Для всех без исключенья!

Порою он, Как дар, сужден

И тем, в ком нет мышленья.

Ведьма, открыв книгу, читает по ней бессмысленные заклинания, Фауст возмущен этим набором вздора. Мефистофель насмешливо намекает ему, что галиматья, которую напыщенно декламирует по книге ведьма, есть не что иное, как "священное писание", полное бессмыслицы и противоречий:

О, это друг, еще одни начатки,

А далее вся книга так гласит!

Понять ее стараться - труд напрасный; Глупец и умный с толку будет сбит Противоречий массою ужасной.

В дальнейших рассуждениях Мефистофеля - критика триединства христианского бога, идеи трех его ипостасей:

Не всегда ли,

Три за одно, одно за три

Считая, люди вздор за правду выдавали?

Так учат зря болтать с начала всех веков...

Знаменателен разговор Фауста с Маргаритой о религии. Девушка, беспокоясь, спрашивает его, верит ли он в бога, и доктор, отвечая ей, излагает основы пантеистической философии. Бог - это вся природа в ее величии, красоте, многообразии, в ее вечной жизни. "Гете неохотно имел дело с "богом"; от этого слова ему становилось не по себе; только человеческое было его стихией, и эта человечность, это освобождение искусства от оков религии как раз и составляет величие Гете", - писал Ф. Энгельс¹.

Лучшие страницы первой части "Фауста" посвящены описанию встречи доктора и Маргариты, их любви и трагической гибели девушки. Стихи Гете были потом положены на музыку в знаменитой лирической опере французского композитора Гуно "Фауст" (1859).

Образ Маргариты. В Маргарите² мы узнаем черты Марии из драмы "Гец фон Берлихинген", Лотты из романа "Страдания юного Вертера". В ней те же милые сердцу поэта душевная чистота, простосердечие, чуткость. Она всецело доверилась Фаусту - прекрасному незнакомцу, встреченному ею случайно на деревенском празднике. Он завладел ее сердцем, умом. В нем сконцентрировались все ее помыслы, мечты, надежды. Мир Маргариты неширок. Бедная утварь дома, деревенская улица, поле, березовая роща да церковь с колокольным звоном - вот к чему привыкла она с детства. Религиозная мать и деревенский священник внушили ей несколько строгих правил морали, которые стали для нее священным законом жизни. Она трудится от зари до зари, нисколько не тяготясь бременем бедности, и принимает мир таким, какой он есть, не задумываясь, не мудрствуя лукаво. Если что-нибудь ей кажется дурным, она лишь молится богу, полагая, что только ему принадлежит право искоренять зло. Фауст покорил ее своим умом. Она смутно почувствовала из его речей, что, кроме ее круга привычных понятий и представлений, есть другой, широкий мир, неведомый ей, мир мысли, богатой жизни интеллекта:

Ах, боже мой, как он учен!

Чего не передумал он!

А я - краснею от стыда,

Молчу иль отвечаю: да...

Девушка по натуре своей склонна любить, снисходительно прощать недостатки, смиряться. Ей чужд дух сомнения, отрицания, борьбы. Поэтому она теряется перед Мефистофелем. Его насмешливый взгляд, его язвительные речи внушают ей страх. Она пугается его, инстинктивно чувствуя в нем противоположные своей незлобивой натуре черты:

Нет, жить с таким я не могла бы дружно! Он всякий раз, как явится сюда,

Глядит вокруг насмешливо всегда,

В глазах его таится что-то злое,

Как будто в мире все ему чужое;

Лежит печать на злом его челе,

Что никого-то он не любит на земле!

Фауст покорен душевной чистотой Гретхен. Однако, едва добившись любви девушки, он покидает ее. Наслаждения чувственные не могут удовлетворить всех потребностей Фауста. Последние страницы первой части "Фауста" мрачны. Страшные, уродливые лики Вальпургиевой ночи как символы всех темных сил общества проносятся перед доктором и Мефистофелем. В тюрьме ждет казни Маргарита. Ночью на вороных конях мчатся к ней Фауст и бес. "Романтическую картину этого запечатлел в своей гравюре французский художник Делакруа. Гете потом с большой похвалой отозвался о ней". Маргарита лишилась рассудка. Она сознает страшную свою вину, но по-прежнему всем сердцем стремится к Фаусту, и последние ее слова обращены к нему.

Так заканчивается первая часть трагедии Гете.

Гете, ум глубокий и творческий, с величайшим презрением относился к догматическому педантизму того сорта ученых, которые во все времена, цепляясь за авторитеты и "аксиомы", тормозили развитие наук. Он противопоставляет два типа ученых - Фауста и Вагнера. Беспокойная творческая неудовлетворенность достигнутым - отличительная черта первого. Ученость, не знающая сомнений, пошлое, тупое самодовольство, оторванность от народа и реальной жизни - вот качества второго.

Фауст говорит своему коллеге:

Что значит знать?

Вот, друг мой, в чем вопрос.

На этот счет у нас не все в порядке.

Немногих, проникавших в суть вещей

И раскрывавших всем души скрижали,

Сжигали на кострах и распинали.

Вагнера нисколько не волнуют такие мысли, он далек от них. Его ученость книжная. Он закрывается в своем темном кабинете, как улитка в раковине:

Ах, то ли дело поглощать

За томом том, страницу за страницей,

И ночи зимние так весело летят,

И сердце так приятно бьется.

А если редкий мне пергамент попадется,

Я просто в небесах и бесконечно рад.

Беседа с Вагнером, с "ничтожнейшим из всех сынов земли", глубоко взволновала Фауста. Мысль невольно обратилась к слабостям и недостаткам людей. Как много желаний и стремлений заложено в человеке, благородных побуждений, благих порывов, и все они разбиваются о житейские мелочи, тонут в тине повседневных дрязг.

К высокому, прекрасному стремиться

Житейские дела мешают мам.

И если благ земных нам удалось добиться,

То блага высшие относим мы к мечтам.

Увы, теряем мы средь жизненных волнений

И чувства лучшие, и цвет своих стремлений.

Едва фантазия отважно свой полет

К высокому и вечному направит,-

Она себе простора не найдет:

Ее умолкнуть суета заставит.

Забота тайная тяжелою тоской

Нам сердце тяготит, и мучит нас кручиной,

И сокрушает нам и счастье, и покой,

Являясь каждый день под новою личиной.

Нам страшно за семью, нам жаль детей, жены;

Пожара, яда мы страшимся в высшей мере,

Пред тем, что не грозит, дрожать обречены,

Еще не потеряв, уж плачем о потере.

Знаменателен в трагедии эпизод с Библией. Фауст хочет перевести древний иноязычный текст книги на "наречье милое Германии родной". Сразу же возникает затруднение. Как понять первые слова Библии (Евангелие от Иоанна) - "Вначале было слово" (по-гречески Ьоо; о5). "Слово ли?" - усомнился Фауст. Так что же, мысль? Вначале была мысль (давнее утверждение идеалистов: сознание первично). Но Гете интересует другая сторона вопроса: что главное в бытии - слово, мысль, сила или что-то другое? И Фауст переводит греческое слово logos как дело, деяние Эти мысли он разовьет во второй части своей трагедии.

Вторая часть "Фауста"

Вторая часть "Фауста" написана уже в XIX столетии. Великие события произошли за это время в мире: французская революция, наполеоновские войны, Реставрация во Франции и в Италии после 1815 г.

Господство буржуазии принесло новые взгляды, новые понятия. Дух капиталистической наживы обуял правящие классы. Много нового предстало духовному зрению великого Гете и отразилось в его произведении. Фауст пережил глубокий нравственный кризис, потеряв трагически погибшую Гретхен. Он познал "жестокую боль упрека", тяжелую внутреннюю борьбу. Он много страдал. Утомленный, в беспокойном сне он лежит теперь на цветущем лугу. Над ним летают светлые духи, эльфы как символ вечной радости жизни. "Кто он - святой или страшный грешник?" - спрашивают они. Ясно одно: он несчастен, и да забудутся его печали. Пусть Лета, река забвения, окропит своей росой его нравственные раны, и возвратится он к жизни, бодрый и укрепленный.

Достижимы все стремленья; Посмотри: заря ясна! - нашептывает на ухо спящему Фаусту дух пробуждения и зовет его к свершению великих дел, к нравственному совершенствованию. "Всемогущ, кто чист душою". И Фауст пробуждается от сна к деятельной жизни и славит жизнь, мир и всю природу:

Земля, ты вечно дивной остаешься!

Далее сцена меняется. Фауст при дворе императора. В аллегорической форме обсуждаются здесь важнейшие социальные и политические проблемы времен Гете. Грозным предостережением венценосным тиранам звучат слова одного из чиновников императора:

Средь этой, бездны зла и разрушенья И самый сон не безопасен твой.

Другой чиновник вторит ему:

Хоть короли кой-где еще и правят, Но им опасность не ясна.

Фауст и Мефистофель устраивают маскарад и грандиозное театральное представление. В маскарадных костюмах предстают здесь аллегорические фигуры. Скряга с куском золота, бог подземного мира Плутон, богини судьбы - ткущие нить человеческой жизни Парки, богини-мстительницы Фурии. Пожар, происшедший во время маскарада, символизирует революцию. "Сам император наш в огне!. Он гибнет! Двор с ним гибнет весь!" - раздаются крики толпы.

Намек Гете ясен. Он не сочувствует революции, но считает ее неизбежным следствием чрезмерных злоупотреблений деспотизма, учреждающего царство зла и порока:

О власть, о власть, - избыток сил Когда с рассудком совместишь?

Французская революция открыла царство денег. Деньги стали сокровеннейшим жизненным принципом буржуазного общества, по выражению Маркса. Мефистофель в трагедии Гете создает призрак богатства. Бумажные деньги, введенные им, возбуждают хищнические инстинкты приближенных императора. Каждый мечтает о роскоши, о наслаждениях, о праздности, и никому не приходит в голову мысль о том, что истинное благосостояние создается трудом. Тщетно символическая фигура Мудрости во время маскарада напоминает о труде, говоря богине Победы:

Блеск и чудное сиянье Ту богиню окружают; Славой труд она венчает, И Победа ей названье.

Царство денег, капиталистического банка, биржи, захватнические войны, кровопролития, порабощение целых народов - все это находит в Гете сурового судью:

... служит золото стократ

На воровство и на разврат,

Железо нужно гордецам,

Чтоб сеять смерть то здесь, то там.

Великое искусство профанируется в мире тунеядцев. Возрожденное античное искусство в лице Елены и Париса, представшее на сцене придворного театра, вызывает лишь пошлые толки. Только Фауст, презревший мир льстецов, окружавших трон императора, поражен красотой Елены. Пылкое и беспокойное сердце зовет его к новой цели. Цель эта - прекрасное. Елена - символ непреходящей красоты, рожденной в древней Греции. Фауст воспламенен; он, кажется, понял теперь смысл жизни: он заключается в служении красоте:

О красоты роскошный идеал! Тебе всю жизнь, все силы мощной воли, Мольбу и страсть безумную мою, Мою любовь и нежность отдаю.

Фауст снова в своем темном кабинете. После долгих странствий он встречается с Вагнером. Доктор в жизни искал объяснения смысла бытия людей. Вагнер, его ученый собрат, закрывшись в тени кабинета, отгородившись от всего мира, создавал искусственного человека.

Плодом его фантазии явился Гомункул - маленькое существо, способное жить лишь в колбе.

Древнегреческий философ-материалист Фалес, выведенный в трагедии Гете, бросил Гомункула на дно океана, чтобы вернуть его к первооснове жизни, растворить его в живой материи и тем дать ему подлинную жизнь.

Мифический бог Протей, олицетворяющий идею постоянного изменения материи, принял Гомункула под свое покровительство.

Фауст в поисках прекрасного

Во второй части "Фауста" перед читателем предстает античный мир в широком культурно-историческом плане. Древнегреческие мифы, запечатлевшие в эстетически прекрасных образах идеи и чувства создавших их людей, используются Гете для аллегорического описания жизнедеятельности Фауста. Мифические сирены чудными песнями своими отвлекают человека от труда и борьбы, увлекают его в сферу пассивного самосозерцания.

Кто умен, пусть прочь бежит. Этих мест ужасен вид, - поют сирены, в то время как старик Сейсмос потрясает землю мощными руками. Здесь неподвижные сфинксы, тысячелетиями стоящие на одном месте как олицетворение мрачных, консервативных сил, противоборствующих движению человечества вперед:

Дальше двигаться нет цели:

Сфинксы прочно здесь засели...

Фауст с Мефистофелем проводят снова, теперь уже классическую Вальпургиеву ночь среди призраков античной мифологии. Здесь "мрачно-скорбная" колдунья Эрихто, гигантские муравьи, чудовища-грифы. Светлое, жизнерадостное мировоззрение, запечатленное в античном искусстве, могло утвердиться только в борьбе с этими темными силами.

Елена - олицетворение античной красоты

Фауст мог теперь приблизиться к совершенной красоте античности, символом которой является Елена, отважившись на единоборство с призраками зла. Подобно тому как Орфей, мифический певец, в поисках своей возлюбленной Эвридики спустился в Аид, подземный мир, так Фауст уходит туда за Еленой.

Старуха Манто, доброжелательная к людям, врачующая их печали, благословляет его на опасный путь: "Войди сюда, смельчак, и радуйся!" Манто восхищена решимостью Фауста, его отвагой, его готовностью совершить невозможное ради достижения цели:

Кто к невозможному стремится,

Люблю того.

Как часто Гете возвращался к этой идее! К "невозможному" стремился Вертер и погиб, оплаканный автором, к "невозможному" рвался Торквато Тассо и погиб, порицаемый автором. Теперь старуха Манто снова славит порыв к "невозможному".

Философия гармонии и подчиненности разуму, сознанию необходимости, которую выработал для себя поэт, видимо, не всегда удовлетворяла его.

"... В нем постоянно происходит, - как писал Ф. Энгельс, - борьба между гениальным поэтом, которому убожество окружающей его среды внушало отвращение, и осмотрительным сыном франкфуртского патриция, достопочтенным веймарским тайным советником, который видит себя вынужденным заключать с этим убожеством перемирие и приспосабливаться к нему. Так, Гете то колоссально велик, то мелок; то это непокорный, насмешливый, презирающий мир гений, то осторожный, всем довольный, узкий филистер"¹.

Душевные тревоги филистера осмеял и осудил сам же Гете. В "Фаусте" старуха Забота красноречиво описывает их:

В путь идти ль? Стремиться ль смело?

Нет решимости для дела!

Он пошел, по дороге

Замедляет шаг в тревоге;

Тщетно бьется он, как в сети,

Видит все в прекрасном свете,

Сам себя отягощая

И другим лишь жить мешая.

Так, ни жив, ни мертв, тревожно,

Задыхаясь безнадежно,

Он терзается без меры,

Без отчаянья и веры.

Фауст гонит Заботу. Ему чужды понятия людей, боящихся бурь, опасностей, риска. Он всегда рвался в бой, шел по нехоженым путям, искал и дерзал.

Снова Фауст скитается в поисках истины. Он думал, что она в красоте. Но нет, действительность опровергла его убеждение.

Мефистофель пытается увлечь его картинами богатства - и славы. Он рассказывает ему о расточительной жизни королей, о роскоши Версаля. "Противно, хоть и модно!" - отвечает ему Фауст. Мефистофель говорит ему о царстве, распавшемся на части, ожесточенной внутренней борьбе (имеется в виду Германия), о хищниках-церковниках, эксплуатирующих народ. Фауст презрительно отзывается о них и обо всем господствующем классе, ведущем государство к гибели:

Шло, падало, хромало, встав опять, И вот свалилось так, что уж не встать!

Мефистофелю удается на время вовлечь Фауста в войну. Бес даже привлекает его к верховному командованию войсками одной из воюющих сторон, но Фауст быстро прозревает: "Война! Уму плохая в ней отрада!" Военная слава вызывает отвращение, как и страшные призраки войны - вороны, мародеры ("Забирай"), грабители ("Хватай добычу").

Может ли человек быть удовлетворенным до конца? Нет, отвечает Фауст, ибо человеческим стремлениям нет предела, ибо всякий предел кладет конец движению, а человек должен всегда идти вперед:

... Вперед, средь счастья и мученья,

Не проводя в довольстве ни мгновенья!

Фауст борется со стихией. Он отвоевывает у моря землю и на ней поселяет целые народы. Он строит. Он хочет видеть народ счастливым, свободным, живущим в материальном изобилии. Теперь он понял жизни цель: она в созидательном труде на благо человечества, она в борьбе за лучшие идеалы человечества. Истина, которую он так долго искал, страдая и заблуждаясь, найдена. Она прекрасна, эта истина, и Фауст счастлив, он переживает самую светлую минуту своей жизни:

... Жизни годы

Прошли не даром; ясен предо мной

Конечный вывод мудрости земной:

Лишь тот достоин жизни и свободы,

Кто каждый день идет за них на бой!

Всю жизнь в борьбе суровой, непрерывной

Дитя, и муж, и старец пусть ведет,

Чтоб я увидел в блеске силы дивной

Свободный край, свободный мой народ!

Тогда сказал бы я: мгновенье!

Прекрасно ты, продлись, постой!

И не смело б веков теченье

Следа, оставленного, мной!

В предчувствии минуты дивной той

Я высший миг теперь вкушаю свой.

С этой мыслью Фауст умирает. Мефистофель и все темные призраки пытаются опровергнуть жизнедеятельную сущность морали Фауста, противопоставляя ей философию пессимизма, глумясь над прахом умершего мудреца. "Все, все идет к уничтоженью!" - заявляет Мефистофель, и ему вторит хор духов смерти - лемуров.

Гете не хочет уходить и от сложностей вопроса. В той насмешливой речи, которую произносит над трупом Фауста скептик Мефистофель, много смысла:

Конец! Нелепое словцо!"Чему конец? Что, собственно, случилось?

Раз нечто и ничто отождествилось, То было ль вправду что-то налицо?

Поколения и народы уходили. След их затеривался в забвенье. Не все ли равно, как если бы их и вовсе не существовало? ("Нечто и ничто отождествилось")

Все кончено.

А было ли начало?

Могло ли быть?

Лишь видимость мелькала.

Все минувшее уходит безвозвратно. Прошлое рассеивается, как сон, превращается в небытие и в конце концов равносильно промелькнувшей иллюзии, нереальности ("лишь видимость мелькала"). Отсюда напрашивается вопрос:

Зачем же созидать?

Один ответ:

Чтоб созданное все сводить на нет.

В этой мрачной философии Мефистофеля сконцентрированы все аргументы пессимистов, от библейского Экклезиаста до современных экзистенциалистов. Что же отвечает на это сам Гете? Согласен ли он с мыслями своего Мефистофеля? Прямого ответа нет. После дурачеств и шутовской клоунады Черта на сцене появляются Патер Профундис (Бездна) и Патер Серафикус (Небеса). Они говорят о любви, символизирующей гармонию мира. Любовь все объединяет, иначе говоря, всюду царит идеальная слаженность вселенной:

И высящиеся обрывы

Над бездной страшной глубины,

И тысячи ручьев, шумливо

Несущиеся с крутизны,

И стройность дерева в дуброве,

И мощь древесного ствола

Одушевляются любовью,

Которая их создала.

Гете не спорит с Мефистофелем. Было бы нелепо отрицать его доводы в пользу безрадостного пессимизма. Существует, конечно, смерть, существует гибель и конец как дурного, так и самого прекрасного в мире, забвение покрывает прошлое и как бы уничтожает начисто все, что существовало, будто и не было ничего, но... но... все же мир прекрасен, и стоит жить, бороться, созидать. Конечный ответ дает Хорус Мистикус (хор непостижимых истин). Он поет о том, что цель счастья, существования в активной деятельности, в стремлении к цели ("Цель бесконечная здесь - в достижении"). К этой цели влечет нас заложенный в нас вечный и неистребимый инстинкт созидания. Мы живем, чтобы творить новую жизнь. В этом и заключена "заповеданность истины". "Вечная женственность (женщина рождает жизнь, женственность - символ созидания) тянет нас к ней". Этими стихами и заканчивается широкая, как мир, и глубокая, и неисчерпаемая в мыслях поэта трагедия великого Гете.