Поэтическое творчество Эмили Дикинсон

The Clouds their Backs together laid

The North begun to push

The Forests galloped till they fell

The Lighting played like mice

The Thunder crumbled like a stuff…

В этих строках поэтесса описывает ненастье природы. Здесь присутствует прием олицетворения, где все природные явления словно оживают. Особенные глаголы использует автор для создания более устрашающей картины. Все используемые глаголы имеют окраску чего-то жестокого, неизбежного, разрушающего, стремительного (push, galloped, crumbled). Использование анафоры только подчеркивает быструю смену происходящих событий. Таким образом, поэтесса создает картину неизбежно надвигающейся беды, чего-то неотвратимого. Далее Э. Дикинсон говорит: How good to be in Tombs

Where Nature's Temper cannot reach

Nor missile ever comes.

Здесь поэтесса как бы противопоставляет безумство природы спокойствию могилы, где ничто не сможет нарушить покой человека.

Другое стихотворение поэтессы посвящено одиночеству/

How happy is the little Stone

The rambles in the Road alone,

And doesn't care about Careers…

Мы считаем, что здесь поэтесса олицетворяет себя с маленьким камешком, который ничем не выделяется из толпы, да, пусть он одинок, но он счастлив в своем одиночестве.

Whose Coat of elemental Brown

A passing Universe put on

Э. Дикинсон словно пытается сказать о том, что, может, лучше ничем не выделяться, тогда у тебя не будет ни друзей, ни врагов, ты будешь свободен (And independent as the Sun). Очень показательно здесь, на наш взгляд сравнение маленького камушка с таким великим образованием как солнце. Поэтесса ставит в один ряд эти два таких разных по значимости и размерам предмета, но их связывает одно: они одиноки и независимы. Мы предполагаем, что в данном стихотворение поэтесса говорила о самой себе, учитывая затворнический образ жизни, который она вела.

В другом стихотворении [The complete 1875: 111] Э. Дикинсон описан яркий радостный летний день, все радуется и ликует при встрече с поэтессой, и живые существа:

The Bee is not afraid of me

I know the Butterfly…

и неживая природа:

The Brooks laugh louder when I come -

The Breezes madder play…

Казалось бы, сколь оптимистичная и полная жизни картина рисуется в воображении! Как и во многих других стихотворениях, здесь также встречается прием олицетворения (the Brooks laugh, the Breezes play), который создает ощущение непрестанного движения, некоего беспечного радостного веселья.

Тем более печальными кажутся последние строки стихотворения:

Wherefore mine eyes thy silver mists

Wherefore, oh Summer's Day?

Что-то печалило поэтессу настолько, что даже жизнерадостная природа не могла избавить Э. Дикинсон от этого ощущения грусти.

С помощью описания природы размышляет поэтесса и о законах нашей жизни, о том, что составляет путь любого человека.

Our share of night to bear -

Our share of morning - …

Here a star, and there a star,

Some lose their way!

Here a mist, and there a mist,

Afterwards - Day!

Казалось бы, обычное стихотворение, в котором описывается рассвет, но за простыми и понятными словами здесь скрывается куда более глубокий смысл. Ясно прослеживается здесь метафоричность мышления Э. Дикинсон: night - черные полосы, которые бывают в жизни любого человека, соответственно morning - период, когда все идет хорошо, период оптимизма и надежды на лучшее, star - так называемые ориентиры в жизни человека. Но кто-то все-таки сбивается с намеченного пути, говорит поэтесса. Тем не менее, за туманом всегда идет день, как оптимистично заканчивает Э. Дикинсон данное стихотворение. И действительно, каждый человек все-таки надеется на лучшее в своей жизни, и именно об этой надежде говорит и Э. Дикинсон.

Природа описана также в размышлениях поэтессы о поэзи:

Besides the Autumn poets sing

A few prosaic days

A little this side of a snow

And that side of the Haze -

Не только осенью поют

Поэты, но и в дни,

Когда метели вихри вьют

И трескаются пни

(пер. А. Гаврилова)

Основная идея данного стихотворения, мы считаем, состоит в том, что если ты рожден поэтом, то неважно, что будет происходить в окружающем мире, ты будешь творить. Описание природы в этом произведении также метафорично (spicy vavles, mesmeric fingers). Данное описание природы создает у читателя ощущение окружающего холода, но поэт способен созидать прекрасное среди убогости, и именно в этом состоит его предназначение. В конце стихотворения поэтесса обращается к Богу за поддержкой:

Grant me, oh Lord, a sunny mind -

Thy windy will to bear!

В этих заключительных строках, по нашему мнению, заключается вся надежда Э. Дикинсон на будущее. Среди всего окружающего холода, только Бог может помочь пережить поэту все жестокость и все невзгоды этого мира.

ВЫВОДЫ

Э. Дикинсон восторгалась всеми явлениями природы: ветром, закатом и рассветом, сменой времен года, морем, холмами, небом, приходом дня и наступлением ночи. Все заставляло трепетать ее сердце и очаровывало поэтессу. Тем не менее, в стихотворениях Э. Дикинсон, где встречается описание природы, можно выделить несколько природных явлений, которые были ей особенно близки, а потому занимают центральное место в ее произведениях. К таким темам относятся описание неба и божественное начало Природы, ветер как символ свободы, смена времен года как нечто таинственное, прекрасное, а также описание происходящий событий и явлений действительности с помощью использования образов природы.

ГЛАВА 3. ОБРАЗЫ ПРИРОДЫ В ПОЭЗИИ Э. ДИКИНСОН. АСПЕКТ ПЕРЕВОДА.

3.1 Основные проблемы перевода поэзии Э. Дикинсон

Первые переводы из Эмили Дикинсон, опубликованные по-русски, были выполнены Михаилом Зенкевичем. «Удивительный метафорист» (так характеризовал Зенкевича Пастернак), наверное, чувствовал в Дикинсон стилистически близкое начало, но особо ее не выделял, поскольку намеревался построить «связную картину целого» американской поэзии за два столетия. Для включения в «целое» он отобрал всего четыре стихотворения Дикинсон, которым подарил от себя (отсутствовавшие в оригинале) точные рифмы, напевный мелодический ритм, довольно сложный синтаксис и правильную пунктуацию, но образность и тональность сохранил бережно. Такой эта дама и предстала русскому читателю впервые - в сборнике «Из американских поэтов» (1946) и его позднейшей версии «Американские поэты в переводах М. Зенкевича» (1969).

В том же 1946 году неоднократный соавтор Зенкевича, критик и переводчик Иван Кашкин (1899-1963), взялся за очерк об Эмили Дикинсон.

Представляя читающей публике «затворницу Амхерста», Кашкин решительно ввел ее именно в круг своих собственных современников: ее соседи в книге Р. Фрост, К. Сэндберг, Э. Паунд, Т.С. Элиот, У. К. Уильямс.

В рамках «Библиотеки всемирной литературы» готовится 119-й том, посвященный американской поэзии XIX века. В нем в 1976 году появляются сразу 218 стихотворений Дикинсон (из общего числа 1775) в переводе Веры Марковой; пять лет спустя они издаются отдельной книжечкой. К этим переводам собратья по цеху впоследствии предъявят немало претензий, но значительность публикации от этого не снижается: лирические миниатюры американки получили в ее переводе легкий «восточный акцент», на манер хайку, а тематика отречения, затвора, скромного и упорного превозможения судьбы выглядит равнo актуально применительно к судьбе поэтессы и ее переводчицы.

Стоит здесь отметить, что решительно все русские переводчики Э. Дикинсон склонны описывать общение с ее поэзией как «свойское», подчеркивать близость в обстоятельствах творчества или в траектории интеллектуального поиска.

Труду перевода во многих случаях предшествовало переписывание стихов в библиотеке - вынужденное обстоятельствами (и сами книжки, и ксероксы были недоступны), но немаловажное, надо думать, для их восприятия: по сути дела, текст собственноручно преобразовывался «обратно» - из безличности печати в интимность рукописи. Преобразование рукописи в печать во многих случаях даже и не предполагалось: перевод делали без надежды на публикацию, из чистой любви к искусству и интереса к предмету. Первоначальные переводы поэзии Э. Дикинсон не вызывали одобрения издателей: странный синтаксис, плохие рифмы. Хотя переводчики ссылались на то, что и в оригинале рифмы плохие и синтаксис странный.

Вехой, обозначившей начало поворота, можно считать публикацию А. М. Зверевым подборки стихов Эмили Дикинсон в журнале «Иностранная литература» (№5 за 1994 год): три стихотворения в девятнадцати переводах одиннадцати переводчиков - это качественная разница сравнительно с публикациями прошлых лет, всегда «одноголосыми»! Прошло еще три года - и поток «как прорвало»: в 1997-2001 годах книжки стихотворений Дикинсон выходят в Москве, Петербурге, Екатеринбурге, практически одновременно - в изданиях моно- и двуязычных, повторных и расширенных, немалыми тиражами. В совокупности в них представлена работа уже почти двух десятков профессиональных переводчиков. Итог этому этапу бурной и во многом спонтанной публикаторской деятельности подвел том «Литературных памятников» (М., 2007).

Суждения об «русскости» Э. Дикинсон среди переводчиков распространены и отражают, по большей части, наличие тематических или эмоциональных созвучий. Ряд сравнений включает часто Ахматову и Цветаеву.

Стихтворения Э. Дикинсон часто переводят образно, чтобы стихотворения более полно передавали внутренний мир поэтессы. Устремленность ввысь, способность быть внутренне свободной в ситуации внешнего плена любил и всячески подчеркивал в Дикинсон Гаврилов - любил настолько, что при всем своем бережном отношении к образной ткани ее стихов готов был в иных случаях к откровенному перетолкованию «буквы» в «дух». Вот характерная дневниковая запись: «Перевел “I stepped from Plank to Plank” (№875). Если буквально, то «С дощечки на доску…», но по духу всего творчества Э.Дикинсон - «Я по ступенькам вверх…» Она всегда стремилась к небу, движение по плоскости ей было неинтересно».

«Нелитературность» Э. Дикинсон всегда смущала и настораживала критиков и издателей, а переводчиками воспринималась как серьезнейший творческий вызов. Простодушную и вызывающую неправильность, неумелость, неловкость, наивность стиха исключительно трудно передать на другом языке: не всякий переводчик решится на ту степень риска, который для самой поэтессы обернулся пожизненной самоизоляцией в литературном поле.

Язык поэзии Дикинсон труден - это самоочевидно; но чем именно? Дело, по-настоящему, не в причудливости стихотворной формы, не в экспериментах с рифмой или ее отсутствием, а в самом способе функционирования языка, который не оформляет только чувства и мысли, а предоставляет место - сцену - для их проявления, становления, действования. Смысл не проговаривается, а «вырабатывается», заключен не в самом слове, а в суггестивной ауре, его овевающей и сигнализирующей о собственном присутствии графическим намеком, таким, например, как неуместно употребленная заглавная буква, «приподнимающая» скромное слово до символа, или дробящее строку, подчас пословно, тире, или неожиданное обрамление кавычек, которые переводчик почти всегда отбрасывает как мнимое излишество… Способ выражения Дикинсон производит парадоксальное впечатление - разом и произвольности, и необходимости. В ее рукописях к единственному существительному подчас выстраивалась целая "очередь" - до пятнадцати эпитетов-кандидатов: автор словно приглядывается, прислушивается к ним - который подойдет? Выбор нередко кажется случайным, и тем не менее ощущение безусловной точности «касания» смысла не оставляет читателя. “Punctual” - одно из ее любимых слов, замечает Татьяна Стамова о Э. Дикинсон и обобщает уже применительно к своей работе: «этого “punctual” (не имеющего ничего общего с буквализмом) она требует от переводчика, почти физически сопротивляясь любой фальши. Надо попасть в нее, а иначе все бесполезно».

Речь идет о смысле, который четко локализован и в то же время никак специально не выделен, - точен, но субъективен, подвижен, различен для разных читателей и прочтений. В связи с творчеством Дикинсон оказывается продуктивнее говорить не об особенностях поэтической формы в традиционном ее понимании, а о чем-то совсем другом. Как удачно формулирует Ольга Седакова, - об «опыте мысли и страсти» в единстве со «способом его записи», каковым оказывается «скоропись, мало на что похожая в русской традиции». Поэтическая миниатюра дает как бы моментальный снимок переживания, открывающийся бесконечному вглядыванию, вчитыванию, вдумыванию (поэтому аналогия с фотографией очень уместна!).

Переводчик Ян Пробштейн отмечает у Дикинсон бытовую простоту интонаций. Она как бы рассуждает вслух, делясь мыслями с сокровенным собеседником, а чаще с идеальным собеседником - дневником. Иногда адресата нетрудно определить, но в процессе писания Э. Дикинсон как бы перерастает и жанр послания и дневниковость, а иногда и условности жанра, то есть самой поэзии. В процессе этого «перерастания» происходит нечто важное и странное - уход от эмоции, дисциплинированной поэтической условностью, к ее свободному производству в порядке импровизации; уход от поэзии как высокого ритуала к поэзии как повседневности, наивной, откровенной, по-человечески внятной, но обескураживающей литературоведа.

Актуальными здесь оказываются свойства, которые в «настоящей» поэзии и за свойства-то не считались. Например, количество. Самое замечательное в стихах Дикинсон, пишет переводчик Леонид Ситник, - то, что «их очень много», и они почти все просты и одинаковы, как камешки на берегу моря: «По отдельности они имеют мало ценности. Но все вместе производят странный эффект - что-то вроде пустого пляжа, одинокой фигуры у кромки воды. Короче, вечность. Лично мне всегда нравилось перебирать камешки на берегу. Ходовой ценности в них - никакой. Красивыми они становятся, только если смочить их в море людской сентиментальности или поместить в аквариум - в искусственный мирок с покупными золотыми рыбками. Причем ярче всех заблестит бутылочное стеклышко».

Эмили Дикинсон - удивительный образец поэта, чья оригинальность бросается в глаза, но при ближайшем рассмотрении расплывается в набор банальных составляющих: что-то заимствовано из сборника псалмов, что-то из кухонного быта или из бесхитростного девического стихоплетства, которым кто не баловался, и т. д. Сама она упорно отказывалась от претензий на статус «автора», а ее миниатюры даже не претендуют на статус «произведений». Стихи, которые записывались на оборотах старых писем или обрывках ненужной бумаги, прятались потом в комод или рассылались в письмах далеким от поэзии корреспондентам, вполне могли сойти за плоды графоманства, и этой ассоциации не стеснялись. В стихотворении 1275 лирическая героиня товарищески подает руку «непризнанному Гению» - пауку-художнику, который, как и она, не может быть причислен к профессионалам: его талант удостоверяем разве что метлой, брезгливо уничтожающей эфемерные творения.

Леонид Ситник в своей статье о проблеме перевода стихотворений Дикинсон говорит так: «Уже немало было написано об особенностях пунктуации в стихах Дикинсон. Прежде всего - об употреблении тире. Утверждалось, что тире для Дикинсон - это более тонкий инструмент ритмического деления, дополнительное средство смысловой структуризации, просто универсальный заменитель всех остальных знаков препинания. В ее текстах при желании можно отыскать столь же много примеров, подтверждающих любую теорию, сколь и случаев, говорящих о том, что все эти тире свидетельствуют исключительно о психическом состоянии спешки и нетерпения, что они являются своеобразными ускорителями письма и, я бы сказал, мысли.

Не больше смысла видится мне и в углубленном анализе употребления строчной или прописной буквы в начале слов. Почему Бог или Смерть во всех стихах написаны с прописной - предельно ясно, но зачем в стихотворении 508 писать с прописной слово Куклы рядом со словом церковь, написанным со строчной, объяснить невозможно ничем, кроме как небрежностью и той же спешкой. Для переводчика в этих тире и заглавных буквах важно только одно - они есть, и они сообщают стихам тот неповторимый вид, который они имеют.

Что же касается особенностей синонимических рядов в поэзии Дикинсон, просодических характеристик, структур катренов, всевозможных синкоп, ассонансов и диссонансов, а также сочетания новаторства и традиционности, то, признаюсь, что это слишком специальная для меня тема. Рассуждения же о способах адекватной передачи всего этого в русском переводе наводят на меня тоску. Ее стихи написаны достаточно плохо, чтобы еще и нарочно коверкать их по-русски ради сохранения какой-нибудь специфики синтаксических моделей».

3.2 Природа в поэзии Э. Дикинсон. Аспект перевода

Что касается перевода описания природы, то тут переводчику необходимо быть предельно внимательным, чтобы передать слова автора таким образом, чтобы читателю стала ясна основная идея стихотворения. Ведь Эмили Дикинсон особенно трепетно относилась к описанию природы, которая в ее стихотворениях выступает не только в качестве описания пейажей и природных явлений, но и помогает передать образы, чувства и эмоции, возникающие в воображении поэтессы. Так как природа является для Дикинсон живым организмом, то в стихотворениях поэтессы встречается большое количество олицетворений ( the Grass so little has to do - как мало у травы забот (А. Гаврилов), The Leaves unhooked themselves from Trees - листва оборвалась с ветвей (А. Гаврилов), the Leaves conferred - шепчутся листы (А. Гаврилов)), метафор (greedy wave - жадная волна, meadows wide и т.д.). Наиболее точный перевод описания природы является наиболее важным для понимания образов поэзии Э. Дикинсон. Так как данные описания особенно насыщены различными стилистически-выразительными средствами, то адекватность и эквивалентность их перевода является наиболее трудной задачей для переводчика. Богатство, подаренное поэтессе природой, она возвращала миру с прибылью, считая себя доверенным лицом природы, посредником между ней и людьми, поэтому часто в ее стихотворениях отношение Э. Дикинсон к миру и происходящих в нем событиях описано с помощью ее отношения к природе.

Стоит отметить, что перевод описаний природы из-за большого количества олицетворений и метафор, используемых поэтессой в стихотворениях, процесс трудоемкий. Естественно, что каждый переводчик интерпретирует переводимые стихотворения по-своему, и использует различные способы перевода.

Также стоит отметить, что особая трудность при переводе стихотворений в общем аспекте состоит в необходимости поиска рифмы на языке переводящего языка.

Рассмотрим несколько примеров перевода стихотворений о природе Э. Дикинсон. Например, стихотворение.

Talk not to me of Summer Trees

The foliage of the mind

A Tabernacle is for Birds

Of no corporeal kind

And winds do go that way at noon

To their Ethereal Homes…

Ты мне о лесе не толкуй -

В листве моей души

Находят птицы свой приют

Не хуже, чем в глуши,

И ветры поспешают там

В свои дома…

(пер. А. Гаврилова)

Здесь четко прослеживается понимание переводчиком основной мысли автора и желание передать эту мысль при переводе наиболее точно, сохранив при этом авторский стиль. Словосочетание The Summer Trees передано одним словом «лес», выражение Talk not to me переводчик видит как просторечное выражение «не толкуй», что создает у читателя ощущение простоты языка автора оригинала. Далее А. Гаврилов использует метафоричность перевода: The foliage of the mind - «в листве моей души», и также, как поэтесса, использует прием олицетворения: «поспешают ветры».

Рассмотрим перевод другого стихотворения.

The Daisy follows soft the Sun -

And when his golden walk is done -

Sits shyly at his feet -

He - waking - finds the flower there -

Wherefore - Marauder - art thou here?

Because, Sir, love is sweet!

Цветок следит за солнцем взглядом,

И к вечеру, заметив рядом

С собой глаза цветка,

Оно ворчит, склонившись низко:

Зачем ко мне садишься близко?

Затем, что жизнь сладка!

(пер. И. Кашкин)

В данном переводе образные выражения стихотворения переведены не так образно, как они звучат в оригинале, а именно метафору And when his golden walk is done И. Кашкин переводит просто как «к вечеру». Данный выбор способа перевода, мы считаем, не случаен, так как переводчику необходимо найти рифму на переводящем языке, а снижение образности используемой лексики на переводящем языке оправдано тем, что, в целом, стихотворение по стилю не является возвышенным, оно описывает простые явления, поэтому главное при переводе здесь передать события, о которых рассказывает поэтесса, а через них основную идею стихотворения.

В следующем стихотворение переводчик делает практически дословный перевод.

As if some little Arctic flower

Upon the polar hem -

Went wandering down the Latitudes

Until it puzzled came

To continents of summer -

To firmaments of sun -

To strange, bright crowds of flowers -

And birds, of foreign tongue…

Представь, что маленький цветок

Из северных широт

Спустился вниз вдоль долготы

И вот, открывши рот,

Глядит на летний континент,

На солнце без границ,

На пеструю толпу цветов,

На иностранцев-птиц

(пер. В.Марковой)

В данном примере подобный способ перевода вполне уместен, так как переводчик сумел подобрать наиболее приближенные к оригиналу слова, гармонично и точно передающие основную идею стихотворения без использования способа функциональной замены в переводе: Upon the polar hem - «из северных широт», continents of summer - «летний континент», crowds of flowers - «толпа цветов».

ВЫВОДЫ

«Нелитературность» Дикинсон всегда смущала и настораживала критиков и издателей, а переводчиками воспринималась как серьезнейший творческий вызов. Простодушную и вызывающую неправильность, неумелость, неловкость, наивность стиха исключительно трудно передать на другом языке: не всякий переводчик решится на ту степень риска, который для самой поэтессы обернулся пожизненной самоизоляцией в литературном поле.

Так как природа является для Дикинсон живым организмом, то в стихотворениях поэтессы встречается большое количество олицетворений, которые при переводе все переводчики передают также олицетворяя природу и ее образы. При передаче образности в описании природы и связанных с ней явлений многие переводчики также стараются сохранить образность стихотворений, используя подходящие по смыслу функциональные замены и конверсии.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

В данной дипломной работе мы пришли к выводу, что тема природы занимает особое место в творчестве Э. Дикинсон. Здесь она перекликается с философией бостонских "трансценденталистов". Именно в умении взглянуть на мир обновленным взглядом, взглядом, способным узреть в материальном мире проблески "духа", и заключается основная задача человека, особенно человека творческого. Именно поэтическое художественное восприятие, когда с природы сдувается пыль обыденности и она (по выражению Дикинсон) кажется наполненной "привидениями", помогает воспринимать мир одухотворенным, осмысленным и прекрасным.

Особым талантом поэта является способность увидеть "возвышенное в простом", увидеть "дух" в таких обыденных вещах, как трава, речка, вечерний закат. Таким образом, можно сделать вывод о том, что время жизни и место рождения поэтессы оказали также влияние на ее творчество. Как следствием увлечения Э. Дикинсон идеями трансцендентализма явилось то, что особое место в поэзии поэтессы занимает тема природы.

Данная тема рассматривается поэтессой многосторонне: в стихотворениях встречается не только простое описание природных явлений, но и дается объяснение и личный взгляд Э. Дикинсон на события происходящего мира языком природы.

Для Э. Дикинсон язык природы универсален, используя его можно также передавать мир личных ощущений, ведь человек - это часть природы, он состоит в неразрывной связи с этим творением бога.

Большинство стихотворений Э. Дикинсон о природе имеют и религиозный оттенок. Основная идея данных стихотворений состоит в том, что природа и человек как часть ее подчинены Богу, что природа и происходящие в ней процессы - это своеобразный язык, язык знаков, с помощью которого Бог сообщает людям свое мнение, а выводы и расшифровку этих знаков люди должны сделать самостоятельно. Язык природы - своеобразная подсказка человеку, в каком направлении ему следует двигаться дальше.

Поэтесса сравнивала природу с живым организмом, общение с которой она предпочитала общению с людьми. Природа была посредником между Э. Дикинсон и Богом, поэтесса находила величие Бога в величии Природы.

Э. Дикинсон восторгалась всеми явлениями природы: ветром, закатом и рассветом, сменой времен года, морем, холмами, небом, приходом дня и наступлением ночи. Все заставляло трепетать ее сердце и очаровывало поэтессу. Тем не менее, в стихотворениях Э. Дикинсон, где встречается описание природы, можно выделить несколько природных явлений, которые были ей особенно близки, а потому занимают центральное место в ее произведениях.

Особое место в описании природы у Э. Дикинсон занимает тема ветра и свободы, которую он собой олицетворяет. Также одной из основных тем поэзии с описанием природы занимают стихотворения о временах года. Каждое время года приводит поэтессу в определенное эмоциональное и душевное состояние: весной - радость от пробуждения всего живого, надежда на будущее, лето - пора активной деятельности, осень - время увядания и соответствующей ей депрессии. Стоит отметить, что тема зимы, в отличие от огромного количества стихотворений о других временах года, не рассматривается поэтессой столь пристально.

На основе проанализированных стихотворений Э. Дикинсон, в которых встречаются элементы природы, можно сделать вывод, что поэтесса не только описывала природные явления как таковые, но и с помощью использования отдельных элементов природных явлений в своих стихотворениях, она передавала миру свои мысли, эмоции, свое видение окружающей действительности.

Что касается стилистических приемов, используемых Э. Дикинсон при описании природы, то стоит отметить, что отношение поэтессы к природе, как к живому организму, и обуславливает преобладание в описании природных явлений таких, как метафора и олицетворение. Для создания более красочной картины поэтесса использует эпитеты.

Тем не менее, наиболее характерной чертой, на наш взгляд, является использование приема олицетворения в каждом стихотворении, где встречается описание природы.

Наиболее часто используемой фигурой стилистического синтаксиса в стихотворениях Э. Дикинсон о природе является, без сомнения, анафора. Данная фигура придает стихотворениям особый ритм и создает эффект чередующихся событий, поэтому стихотворения Э. Дикинсон отличются особой динамикой.

Стихотворения Дикинсон (а их общее количество - 1775) продолжают привлекать внимание критиков, которые весьма неоднозначно относятся к ее творчеству. Одни подчеркивают мистическую сторону ее поэзии, другие - особенную любовь к природе. Многие отмечают ее странность, влечение к экзотике. Чистая, ясная, чеканная поэзия Эмили Дикинсон - одна из самых пленительных и вызывающих страниц в американской литературе.

БИБЛИОГРАФИЯ

1. Американская литература XIX в. - М.: Высшая школа, 1964. - 245 с.

2. Апенко Е.М. История зарубежной литературы 19 века. - М.: Наука, 2001. - 213с.

3. Белинский В.Г. Литература Запада. - М.: Издательство Академии наук СССР, 1956. - 184с.

4. Боброва М.Н. Романтизм в американской литературе XIX в. - М: Высшая школа, 1972. - 218 с.

5. Дикинсон Э. Стихотворения: Сборник/Составл. М. Гавриловой. - М.: ОАО Издательство «Радуга», 2001. - 448с.

6. Засурский Я.Н. Романтические традиции американской литературы XIX в.-М.: Наука, 1982 - 345 с.

7. Зверев А. М. Романтические тенденции американской литературы XIX века и современность. - М.: Наука, 1982. - 432 с.

8. Ковалев Ю.В. Молодая Америка. - Л.: Радуга, 1971. - 341 с.

9. Ладыгин М.Б., Луков В.А. Романтизм в зарубежной литературе. - М.: Наука, 1986. - 243 с.

10. Литературная история США, т.1 - М.: Прогресс, 1977. - 472 с.

11. Николюкин А.Н. Американский романтизм и современность. - М.: Наука, 1968. - 230 с.

12. Николюкин А.Н. Литературные связи Росси и США. - М.: Наука, 1981. - 287 с.

13. Основные произведения иностранной художественной литературы. - М.: Просвещение, 1983. - 346с.

14. Паррингтон В.Л. Основные течения американской мысли, 2 т. - М: Просвещение, 1962. - 362с.

15. Писатели США о литературе. - М.: Прогресс, 1982. - 278с.

16. Романтические традиции в американской литературе XIX века и современность. (Сб. под ред. Я.Н. Засурского). - М.: просвещение, 1982. - 391с.

17. Эмили Дикинсон. Лирика. - М.: ЭКСМО-Пресс, 2001. - 891с.

18. Cody, John. After Great Pain: The Inner Life of Emily Dickinson. - Cambridge, MA: Harvard University Press, 1971. - 195p.

19. Dickinson E. Poems. - NY: Bookworld, 1999. - 258p.

20. Farr, Judith. The Passion of Emily Dickinson. - Cambridge: Harvard UP, 1992. 439p.

21. Garbowski, M. M. The House Without a Door: A Study of Emily Dickinson and the Illness of Agoraphobia. - Rutherford, NJ: Fairleigh Dickinson UP, 1989. - 457p.

22. Knapp, Bettina L. Emily Dickinson. - NY: Continuum, 1989. - 158p.

23. Lease, Benjamin. Emily Dickinson's Readings of Men and Books: Sacred Soundings. - NY: St. Martin's P, 1990. - 340p.

24. McNeil, Helen. Emily Dickinson. NY: Pantheon Books, 1986. - 167p.

25. The complete poems of Emily Dickinson / Ed. by Th.H.Johnson. - London: Faber and Faber, 1875. - 229p.

Размещено на Allbest.ru