Это стихотворение, являющиеся поистине шедевром творчества Ахматовой, вызывает сложную гамму чувств, и хочется читать его снова и снова. В художественной системе Анны Ахматовой умело выбранная деталь, примета внешней обстановки всегда наполнены большим психологическим содержанием: «Сжала руки под тёмной вуалью…». Через внешнее поведение человека, его жест Ахматова раскрывает душевное состояние своего героя.

Одним из ярчайших примеров является это небольшое стихотворение. Здесь идет речь о ссоре между любящими. По вине героини они расстаются, и она с горечью понимает, что сама стала причиной своей несбывшейся любви. Стихотворение складывается из диалога, но так как событие, описывающееся в нём произошло накануне, то диалог как бы ведётся между лирической героиней Ахматовой и её совестью, вторым «я», а автор является свидетелем этих печальных событий.

Стихотворение делится на две неравные части. Первая часть (первая строфа) - драматический зачин, ввод в действие (вопрос: «Отчего ты сегодня бледна?»). Всё дальнейшее - ответ, в виде страстного, всё ускоряющегося рассказа, который, достигнув высшей точки («Уйдёшь, я умру»), резко прерывается обидно прозаической репликой: «Не стой на ветру». Смятённое состояние героев этой маленькой драмы передано не длительным объяснением, а выразительными частностями их поведения: «вышел, шатаясь», «искривился рот», «сбежала, перил не касаясь» (передаёт быстроту отчаянного бега), «крикнула, задыхаясь», «улыбнулся спокойно» и так далее. Оно полно движения, в нём события непрерывно следуют одно за другим. Драматизм положений сжато и точно выражен в противопоставлении горячему порыву души нарочито будничного, оскорбительно спокойного ответа.

Для изображения всего этого в прозе понадобилась бы, вероятно, целая страница. А поэт обошёлся всего двенадцатью строчками, передав в них всю глубину переживания героев. Заметим попутно: сила поэзии - краткость, величайшая экономия выразительных средств. Сказать многое о немногом - вот один из заветов подлинного искусства. И Ахматова научилась этому у нашей классики, в первую очередь у А.С.Пушкина, Ф.И.Тютчева, а также у своего современника, земляка по Царскому Селу Иннокентия Анненского, большого мастера естественной речевой информации и афористического стиха.

4.8 Анализ стихотворения «Сегодня мне письма не принесли...»

Сегодня мне письма не принесли:

Забыл он написать или уехал;

Весна как трель серебряного смеха,

Качаются в заливе корабли.

Сегодня мне письма не принесли...

Он был со мной ещё совсем недавно,

Такой влюблённый, ласковый и мой,

Но это было белою зимой,

Теперь весна, и грусть весны отравна,

Он был со мной ещё совсем недавно...

Я слышу: лёгкий трепетный смычок,

Как от предсмертной боли, бьётся, бьётся,

И страшно мне, что сердце разорвётся,

Не допишу я этих нежных строк...

(1911,сборник «Вечер»)

А. Ахматова ворвалась в литературу вместе с новым веком, заявив о себе «во весь голос». Она изменила представление о поэзии любви, сделав личную исповедь национальным достоянием. Ахматова создала из фрагментов интимных переживаний «четки» целой жизни. Это небольшие рассказы, в которых показаны настоящие чувства, поэтому до сих пор они волнуют читателей. Ахматова - мастер первой строки, являющейся визитной карточкой стихотворения, недаром большинство её произведений названо по первой строке. «Сегодня мне письма не принесли...» не исключение. В нём любовь и разлука, счастье и боль. Самое начало, и сразу какая-то обречённость и в то же время надежда: ведь письма не принесли сегодня, а завтра... Может быть.

Герои стихотворений А. Ахматовой почти всегда не вместе. Она - страдалица любви, он - далёкий путник, хотя совсем недавно был рядом:

«Он был со мной ещё совсем недавно,//Такой влюблённый, ласковый и мой...»

Он был любим, он и теперь любим, потому что «как от предсмертной боли, бьётся, бьётся» смычок сердца, и все рядом теряет смысл, так как: «Сегодня мне письма не принесли...»

Наиболее важным приёмом в этом стихотворении является параллелизм: природа контрастирует с душевными переживаниями героини. Все спокойно вокруг:

«Весна как трель серебряного смеха,//Качаются в заливе корабли».

А для героини «...грусть весны отравна», «...страшно, что сердце разорвётся...». Ей ближе «белая зима», ведь тогда он был «влюблённый, ласковый и мой». Там, в «белой зиме», было счастье, не омрачённое «предсмертной болью» от ненаписанного письма.

Интересна композиция стихотворения. В трёх строфах - настоящее, прошлое и будущее. В прошлом - счастье любви, которая была «совсем недавно». Сегодня героине безрадостно, ведь письма нет:

«Забыл он написать или уехал...»

Еще более печально будущее, в котором возможно:

«... сердце разорвётся,//Не допишу я этих нежных строк...»

В стихотворении почти нет выразительных средств. Всего несколько эпитетов характеризуют возлюбленного («влюблённый, ласковый»), ещё несколько - поэтический дар, сравниваемый с «лёгким, трепетным смычком». Образ весны раскрывается у Ахматовой с помощью удивительного сравнения и олицетворения «как трель серебряного смеха», «грусть весны», не случайно противопоставленных друг другу, ведь весенняя радость природы не соответствует душевной трагедии героини, которая осталась в «белой зиме».

Выразительные средства у А. Ахматовой напоминают мазки краски, которыми художник завершает картину. Недаром любовь связана с образом «белой зимы», то есть чистой, светлой, а разлука с «предсмертной болью». Ничего лишнего, почти прозаический аскетизм, но простота изложения не лишает стихотворение глубокого психологизма, а скорее обнажает чувства тоски и боли.

Одно мгновение описано в этом стихотворении, но в нём жизнь и любовь. Ахматова умеет «подбирать незаметные признаки соответственного момента», она всё так замечает, что «внутренний мир её не просто обрамляется внешним, они сходятся воедино». Лёгкий жест, движение, та или другая нагружная примета лучше обрисовывают её душу и проникают в наши души.

4.9 Анализ стихотворения «Двадцать первое. Ночь. Понедельник»

Двадцать первое. Ночь. Понедельник.

Очертанье столицы во мгле.

Сочинил же какой-то бездельник

Что бывает любовь на земле.

И от лености или скуки

Все поверили, так и живут:

Ждут свидания, боятся разлуки

И любовные песни поют.

Но иным открывается тайна,

И почиет на них тишина...

Я на это наткнулась случайно

И с тех пор как будто больна.

(1917, сборник «Белая стая»)

Стихотворение «Двадцать первое. Ночь. Понедельник» вошло в сборник «Белая стая» (1917 года). Оно не похоже на другие произведения поэтессы, в которых переплетаются радость и трагедия, бури и пустыни любви: «Сочинил же какой-то бездельник, //Что бывает любовь на земле».

В чём дело? Почему такая резкая перемена? Думается, ответить на эти вопросы поможет история создания произведения. Стихотворение написано в 1917 году, в один из самых тяжёлых периодов в жизни страны и каждого человека в отдельности. Неопределённость была не только в экономике, политике, но и в душах. Поэтому основное поэтическое ощущение А.А. Ахматовой тех лет - ощущение надвигающейся катастрофы, «конца мира». Добавлю к этому ещё поиски нового смысла жизни, и сразу всё становится ясным. Читая это стихотворение, нельзя не почувствовать, что мотив неустойчивости слишком неукоснительно и резко проходит через него и что, следовательно, неустойчива сама жизнь, окружающая человека.

Данное стихотворение невелико по объёму, всего двенадцать строк, но в нём вся жизнь, полная горя и страданий, приведших к отрицанию любви. Здесь (впрочем, как и во многих её стихах) мы видим лишь окончание драмы. На наш взгляд, данное произведение является отражением реальной жизненной истории, которая была трагичной. Ведь, в конечном счете, лирика - это, прежде всего биография.

Композиция стихотворения несколько необычна, служит для раскрытия основной мысли, идеи. Первые восемь строк - отрицание любви, и вдруг в конце - противоречие, как будто снята маска:

«Но иным открывается тайна...»

Есть она, эта великая тайна, эта сладкая боль, в которой даже самой себе не признается героиня. Имя ей - любовь.

Лирическая героиня Ахматовой через отрицание любви предстает именно такой, как многие, которые «Ждут свиданий, боятся разлуки // И любовные песни поют».

Важное значение в этом стихотворении для создания картины имеет синтаксис. Вначале назывные предложения, как наброски к большому полотну:

Двадцать первое. Ночь. Понедельник.

Очертанья столицы во мгле.

Почти конкретное время, почти конкретное место. Сухо и сдержанно.

Затем калейдоскоп, созданный однородными сказуемыми «ждут», «боятся», «поют»- раскрывает сложность чувства: от отрицания к утверждению. Тональность тоже меняется. Несмотря на изменение настроения в стихотворении, оно лишено суетности. В нём, как и в большинстве ахматовских произведений, минимум выразительных средств. Олицетворение «...почиет на них тишина...», антитеза «Ждут свиданий, боятся разлуки...», разностилевая лексика «бездельник» (низкая), «почиет» (высокая) лишь дорисовывают картину, набросанную вначале. Мне кажется, что стихотворение «Двадцать первое. Ночь. Понедельник» похоже на беглую запись в дневнике или даже на часть странички из него, не имеющей ни начала, ни конца. Наверное, А.А. Ахматова пыталась таким образом дать читателю возможность самому додумать то, что происходило с героиней. И, может быть, взгляд на чужую трагедию поможет многом избежать своей.

5. Поздняя лирика

ахматова лирика поэзия любовный

В поздней лирике, в отличие от ранней, стихи об интимно-личном уже не доминанта, а сектор поэтического повествования, и число их значительно уменьшается (не достигает пятидесяти, это примерно четвертая часть написанного). Существенно меняется тематический расклад последних двух сборников («Тростник» 1923-1940гг. и «Седьмая книга» 1945-1946гг.). И ныне прямая реакция на происходящее в стране и мире сочетается с осмыслением личной судьбы как судьбы социально, эпохально значимой; соответственно перестраивается образ лирического «я». Не составляет исключения и продолжение рассказа о судьбах «её» и «его» - на них лежит отблеск тематически иных признаний и раздумий.

Отличие поздней поэзии от ранней в том, что происходит акт возвышения - преодоление смыслового дефицита первых книг. «И эволюция здесь не ликвидация изъяна, а видоизменение авторской задачи; поэт пишет по-другому, потому что испытывает в том потребность, а не потому, что хочет поправить себя. Развитие интимно-личной темы служит тому достаточным подтверждением»⁸.

Через все стихи последнего тридцатилетия частым пунктиром проходит мысль о возвращении во времени, далеко назад: «Ни отчаянья, ни стыда//Ни теперь, ни потом, ни тогда»; «теперь» настойчиво отсылает к «прежде». «Но продолжение давнего разговора-диалога не есть простое его продление, разговор разворачивается по-особому, совмещая в себе воскрешение былого - отстранение от него, - переоценку бывшего и небывшего».

Прежде «любовная память» переплеталась со сценами свиданий, любовь то вторгалась в текущее, то удалялась во владения воспоминаний. Теперь осталась только память, чувство теперь не переживается, а умозрительно восстанавливается - с тем напряжением, с той остротой, с какой ранее переживалось.

«Неизменно и непоправимо «я» и «ты» разъединены, общаются они только по каналу памяти - «её» памяти, - и одновременно усиливается интимизация общения». Героиня оживляет в воображении, во внутреннем зрении такие детали прошлого, такие моменты встреч-невстреч, которые ведомы только их участникам, а для остальных, остаются загадкой. И поскольку образ былого тяготеет к обобщению, постольку интимизация захватывает глубинные слои лирического откровения.

«Ахматовская поэзия всегда несла в себе завораживающую «тайну»; в ранней лирике это, прежде всего, выражалось «непонятной связью» между чувством, переживанием и его природным, вечным окружением»⁵. Поздняя лирика вносит интригующую «непонятность» в содержание «любовной памяти».

Первое стихотворение из цикла «Cinque»(1945-1946) завершается таким двустишием: «И ту дверь, что ты приоткрыл, / Мне захлопнуть не хватит сил». Финал содержит некий существенный - для понимания целого - намек, но он остаётся непроясненным. В ранних стихах смысл того, что было и чего не было - во взаимоотношениях «я» и «ты», - сравнительно ясен, редкие неясности осложняют, однако не расшатывают общего впечатления. «В поздней лирике событийная канва затуманена, удельный вес потаенного высказывания возрастает».

Перекличка «я» и «ты» словно преодолевает барьер небытия, голоса звучат не то на земле, не то в космической бесконечности («Мне с тобой на свете встречи нет», «Так, отторгнутые от земли, / Высоко мы, как звезды, шли»). И он для неё, и она для него - то ли живое лицо, то ли тень, призрак («Тень твою зачем-то берегу»). Всё смешалось в последней лирической исповеди: жизнь похожа на сновидение, сон обладает подлинностью факта, «непоправимые слова» воображаемой беседы «трепещут», как только что и наяву сказанные.

«Твердой рукой прочерчены сквозные линии общего замысла: трагическая власть памяти, мучительно оживляющей прошлое, переносящей его в настоящее, с его добром и злом, с горечью разлуки и болью предательства».

«Героиня поздних стихов часто говорит не от своего имени, а от имени своего поколения, осужденного идти по «страшному пути». «Я» и «ты» как персонажи, как образы ранее были соотносительны, теперь для нас они неодинаковы. Если «ты» и за чертой интимной лирики не теряет функции условного обобщения, то «я» приближается к автору как человеку, в облике героини различимы ахматовские черты - черты её биографии, её общественного положения, выпавших на её долю невзгод».

В свои семьдесят, Анна Ахматова говорит о любви с такой энергией, с такой нерастраченностью душевных сил, что кажется, будто она победоносно выходит из своего времени в вечность. «Ахматова раскрыла философскую суть поздней любви, когда вступает в действие то, что больше самого человека - Дух, Душа. Она раскрыла уникальное совпадение двух личностей, которые не могут соединиться. И это как в зеркале отражено в её поэзии».

5.1 Анализ цикла «Cinque»

1. Как у облака на краю,

Вспоминаю я речь твою,

А тебе от речи моей

Стали ночи светлее дней.

Так отторгнутые от земли,

Высоко мы, как звёзды, шли.

Ни отчаянья, ни стыда

Ни теперь, ни потом, ни тогда.

Но живого и наяву,

Слышишь ты, как тебя зову.

И ту дверь, что ты приоткрыл,

Мне захлопнуть не хватит сил.

(26 ноября 1945)

2. Истлевают звуки в эфире,

И заря притворилась тьмой.

В навсегда онемевшем мире

Два лишь голоса: твой и мой.

И под ветер незримых Ладог,

Сквозь почти колокольный звон,

В лёгкий блеск перекрестных радуг

Разговор ночной превращён.

(20 декабря 1945)

3. Я не любила с давних дней,

Чтобы меня жалели,

А с каплей жалости твоей

Иду, как с солнцем в теле.

Вот отчего вокруг заря.

Иду я, чудеса творя,

Вот отчего!

(20 декабря 1945)

4. Знаешь сам, что не стану славить

Нашей встречи горчайший день.

Что тебе на память оставить,

Тень мою? На что тебе тень?

Посвященье сожженной драмы,

От которой и пепла нет,

Или вышедший вдруг из рамы

Новогодний страшный портрет?

Или слышимый еле-еле

Звон берёзовых угольков,

Или то, что мне не успели

Досказать про чужую любовь?

(6 января 1946)

5. Не дышали мы сонными маками,

И своей мы не знаем вины.

Под какими же звёздными знаками

Мы на горе себе рождены?

И какое кромешное варево

Поднесла нам январская тьма?

И какое незримое зарево

Нас до света сводило с ума?

(11 января 1946)

Трудно преодолеваемая недосказанность - одно из характерных свойств позднего творчества А.Ахматовой. Оно присутствует и в произведениях цикла «Cinque». Он открывается эпиграфом, в качестве которого взяты заключительные строки стихотворения Бодлера "Мученица" («Как ты ему верна, тебе он будет верен//И не изменит до конца» - перевод Ахматовой). Мученица - молодая женщина, умерщвлённая любовником в порыве чудовищной страсти. Ситуация, воспроизводимая в "Cinque", зеркальна по отношению к стихотворению Бодлера: жива "мученица", мёртв её друг. Все стихотворения цикла обращены к отсутствующему человеку, причём непоправимо - его нет в мире живых:

Но живого и наяву,

Слышишь ты, как тебя зову.

И этот человек, безусловно, является поэтом (Как у облака на краю,//Вспоминаю я речь твою…). Используя сравнение «как у облака» поэтесса выражает свои ощущения, когда она слышит «его речь», одухотворенную возвышенную. Они оба - поэты - «отторгнутые от земли//высоко, как звёзды, шли». Она сравнивает их творческий путь с высотой звёзд, и за своё творчество они никогда не испытывали ни стыда, ни отчаянья. Градация (Ни отчаянья, ни стыда//Ни теперь, ни потом, ни тогда) свидетельствуют о значительной временной протяженности отношений автора со своим героем.

Используя эпитет «в онемевшем мире» (стихотворение 2), автор выделяет «два лишь голоса: твой и мой» - свой творческий путь и своего собеседника, и опять мы прослеживаем упоминание того, что этот человек (собеседник) - поэт.

Эпитет "перекрестные радуги" - поэтический образ, строящийся на том, что собеседники находятся в двух разных точках пространства, причем они разделены громадным, не только земным расстоянием:

И под ветер с незримых Ладог,

Сквозь почти колокольный звон,

В легкий блеск перекрестных радуг

Разговор ночной превращен.

Следовательно, эпиграф к "Cinque" должен восприниматься как признание автора в верности своему мёртвому другу и как выражение уверенности в том, что в момент смерти её замученный друг остался верен ей. Кроме того, в пятом стихотворении цикла утверждается общность их судеб, общность восприятия эпохи, пережить которую выпало на их долю:

Не дышали мы сонными маками,

И своей мы не знаем вины.

Под какими же звёздными знаками

Мы на горе себе рождены?

При рассмотрении стихотворения (4) нельзя не обратиться к стихотворным отрывкам из "сожженной драмы" (пьеса "Пролог"), на которую имеется прямая ссылка в тексте стихотворения. А в этих отрывках вновь, как в эпиграфе к циклу, весьма явственно проступает тема смерти друга:

Для тебя я словно голос лютни

Сквозь загробный призрачный рассвет...

Для отображения дня их встречи автор использует эпитет «горчайший», это объясняет мрачные настроения в стихотворении. Ахматова грустит из-за вечной разлуки со своим неведомым другом, которому она на память не хочет оставить даже тени: «на что тебе тень?». В стихотворении, как и во всём цикле, очень много риторических вопросов. Приподнимая завесу таинственности своего собеседника, Ахматова не указывает конкретного лица, она беседует с ним, вспоминает их встречи, то время, в котором они вместе жили, творили.

В стихах угадываются лишь следы некоторых друзей поэтессы. Кто же был на самом деле героем этих произведений, обращены ли все эти произведения к одному человеку? Вопросы эти остаются открытыми.

Неизвестно, кто является героем цикла, но стихи дышат такой неподдельной трагичностью и скорбью, что весь цикл воспринимается как нерукотворный памятник этому человеку: «Но живого и наяву,//Слышишь ты, как тебя зову».

Можно сделать вывод, что все стихотворения цикла обращены в далёкое прошлое, в молодые годы автора. Любовь в «Cinque» и в «Прологе» - это любовь к другу, который безгранично дорог и которому нельзя было признаться в этой любви, пока он был жив, ни при каких обстоятельствах.

Все последующие годы (десятилетия) Ахматову продолжали властно тревожить воспоминания и раздумья о пережитом, причем это были воспоминания такой остроты и силы, что даже спустя много лет после произошедшего они продолжали вызывать к жизни все новые произведения о "бессмертной любви".

5.2 Прототипы лирических героев

В сборнике "Бег времени" два первых стихотворения были опубликованы с эпиграфом из Мандельштама: "За тебя косой воды напьюсь". Имеется ли в цитировании строчки Мандельштама особый смысл, не ложится ли отсвет этого имени на все стихотворения цикла «Cinque»?

Нужно ли в данном случае стремиться к раскрытию авторской тайны?

Может быть, этого не следовало бы делать, если бы не одно обстоятельство: эта тайна заключает в себе важную содержательную функцию. Нам не безразлично, кто является героем цикла «Cinque», - стихи дышат такой неподдельной трагичностью и скорбью, что весь цикл воспринимается как нерукотворный памятник этому человеку.

Любовь в "Cinque" - это любовь к другу, который безгранично дорог и которому нельзя было признаться в этой любви, пока он был жив, ни при каких обстоятельствах.

От того, обращены ли стихотворения сборника к О.Э.Мандельштаму или, скажем, к И. Берлину, необратимо меняется весь поэтический контекст этого цикла. Личностью адресата пронизана сама содержательная основа этих стихов. И поэтому установить имя человека, к которому они обращены, - значит обрести возможность полноценного их прочтения, возможность прочесть их так, как они звучали для Ахматовой. Наше предположение состоит в том, что адресатом цикла "Cinque" является О.Э. Мандельштам, которого, как известно, связывала с Ахматовой высокая и искренняя дружба, испытанная на верность многими чрезвычайными жизненными обстоятельствами.

В качестве ещё одного подтверждения такой точки зрения приведём стихотворение Ахматовой, посвященное Мандельштаму в 1957 году. Оно очень созвучно стихотворениям рассмотренного нами цикла, в частности пятому стихотворению "Cinque":

Я над ними склонюсь, как над чашей,

В них заветных заметок не счесть-

Окровавленной юности нашей

Это чёрная нежная весть.

Тем же воздухом, так же над бездной

Я дышала когда-то в ночи,

В той ночи и пустой и железной,

Где напрасно зови и кричи.

О, как пряно дыханье гвоздики,

Мне когда-то приснившейся там, -

Это кружатся Эвридики,

Бык Европу несет по волнам.

Это наши проносятся тени

Над Невой, над Невой, над Невой.

Это плещет Нева о ступени,

Это пропуск в бессмертие твой.

Тот же трехстопный анапест, то же трагическое звучание стиха, та же доверительность тона при обращении к сокровенному собеседнику. Вместо "мы" ("своей мы не знаем вины") - "наши" ("наши проносятся тени"); вместо "не дышали мы сонными маками" - "о, как пряно дыханье гвоздики"; "окровавленной юности нашей" соответствует "под какими же звёздными знаками мы на горе себе рождены".

В последнее время появились две публикации, посвященные Ахматовой, в которых затрагиваются и стихотворения цикла "Cinque".

Так, А. Г. Найманом в "Рассказах об Анне Ахматовой"¹³ сообщается, что её встреча в 1945 году с известным английским филологом И. Берлиным "переустроила и уточнила - подобно тому, как это случалось после столкновения богов на Олимпе - её поэтическую вселенную и привела в движение новые творческие силы. Циклы стихов "Cinque", "Шиповник цветёт", 3-е посвящение "Поэмы без героя", появление в ней Гостя из будущего (прямо) и поворот некоторых других стихотворений, отдельные их строки (неявно) связаны с этой продолжавшейся всю ночь осенней встречей и ещё одной, под рождество, короткой, прощальной..."

В менее категорической форме на эти же произведения указывает И. Берлин в своих воспоминаниях «Встречи с русскими писателями в 1945 и 1956 годах»: «Ссылки и аллюзии на наши встречи имеются не только в "Cinque", но и в других стихах"¹⁰. Далее в воспоминаниях И. Берлина речь идет также о 3-м посвящении "Поэмы без героя" и теме Гостя из будущего в ней.

Эпиграф к "Cinque" должен восприниматься как признание автора в верности своему мертвому другу и как выражение уверенности в том, что в момент смерти ее замученный друг остался верным ей.

Может ли в таком случае этот цикл стихотворений быть обращенным к И. Берлину?

Таким же образом обстоит дело и с 3-м посвящением "Поэмы без героя": отдельные его места не могут быть объяснены с помощью версии Наймана - Берлина и противоречат ей.

Не вызывает сомнения то, что в стихах Ахматовой 40-60-х годов даты даются по григорианскому календарю. Например, под стихотворением "Слушая пение" ею проставлено: "19 декабря 1961 г. (Никола Зимний)"¹⁰. И только в 3-м посвящении дата ею самой указана по старому стилю. Разумеется, это не случайность и не описка.

В связи с этим отметим, что вторая встреча И. Берлина с Ахматовой ("прощальная, короткая")¹⁰ произошла, по его свидетельству, 5 января, т. е. под Рождество. Так об этом пишет и А. Г. Найман.

Поэтому строки посвящения:

Он ко мне во дворец Фонтанный

Опоздает ночью туманной

Новогоднее пить вино.

И запомнит Крещенский вечер,

Клён в окне, венчальные свечи

И поэмы смертный полёт... -

не могут относиться к И. Берлину: он не приходил в фонтанный дом в канун Крещенья (18 января), а приходил 5 января (накануне Рождества), и чтение поэмы слушал, судя по его воспоминаниям, «не в этот свой приход, а в первый, осенний».

Рассматривая критически некоторые положения, содержащиеся в воспоминаниях А. Г. Наймана и И. Берлина, мы отнюдь не отрицаем важности самой встречи Ахматовой с И. Берлиным в контексте её творчества. Слова о том, что встреча эта "переустроила её поэтическую вселенную"¹⁰ (А. Г. Найман), конечно, являются преувеличением, но с тем, что эта встреча послужила для Ахматовой мощным творческим импульсом, наверное, нельзя не согласиться. Не следует только слишком упрощенно подходить к процессу творческого опосредования этой встречи в произведениях Ахматовой.

Встреча с И. Берлиным, по-видимому, в силу каких-то причин подняла из глубин подсознания поэта мощные пласты воспоминаний, с необыкновенной остротой высветив давние биографические детали.

Это наше предположение определенным образом подтверждается следующими местами из воспоминаний И. Берлина:

1) «Потом она прочла свои стихи из сборников «Anno Domini», «Белая стая», "Из шести книг". «Стихи вроде этих, но гораздо лучше, явились причиной гибели самого прекрасного поэта нашего времени, которого я любила и который любил меня... - слезы не дали ей возможности продолжать».

2) "Я спросил о Мандельштаме. Она не ответила, глаза её были полны слёз. Затем она попросила меня не говорить о нём. «После того, как он ударил по лицу Алексея Толстого, всё было кончено...» Через несколько минут ей удалось овладеть собой...»

Думается, что и в первом из приведённых отрывков речь шла также о Мандельштаме, но И. Берлин не мог знать этого. Как следует из второго отрывка, прямой вопрос о судьбе Мандельштама нарушил душевное равновесие Ахматовой, у неё не хватило сил, чтобы говорить об этом снова.

Таким образом, публикации воспоминаний А. Г. Наймана и И. Берлина не только не опровергают нашего предположения о том, что адресатом цикла "Cinque" является Мандельштам, но и в определенной степени подтверждают такое предположение.

Заключение

Проведя исследовательскую работу по изучению творческого наследия А.А.Ахматовой с точки зрения изображения в нём любовного чувства в раннем (1912-1922гг.) и позднем (1936-1966гг.) периодах, мы решили следующие задачи:

§ Выделили причины популярности наследия Ахматовой, заключающиеся в том, что в её любовной лирике отражалась эпоха, имевшая более широкое значение, чем собственная судьба; именно Анне Ахматовой удалось раскрыть глубину женского внутреннего мира;

§ Выявили традиции современников в творчестве Анны Андреевны, влияние которое оказало на поэтессу творчество А.С. Пушкина;

§ Сделали сравнительный анализ изображения темы любви в раннем и позднем периодах творчества Ахматовой:

o Анализ пяти стихотворений, относящихся к раннему периоду («Песня последней встречи» (1911, сборник «Вечер»), «И когда друг друга проклинали» (1909, сборник «Вечер»), «Сжала руки» (1911, сборник «Вечер»),, «Двадцать первое. Ночь. Понедельник» (1917, сборник «Белая стая»), «Сегодня мне письма не принесли» (1911, сборник «Вечер»);

o Анализ цикла «Cinque» (1945-1946, сборник «Седьмая книга»), относящийся к позднему периоду;

«Если расположить любовные стихи Ахматовой в определенном порядке, можно построить целую повесть со множеством мизансцен, перипетий, действующих лиц, случайных и неслучайных происшествий»⁶. Встречи и разлуки, нежность, чувство вины, разочарование, ревность, ожесточение, истома, поющая в сердце радость, несбывшиеся ожидания, самоотверженность, гордыня, грусть - в каких только гранях и изломах мы не видим любовь на страницах ахматовских книг.

В лирической героине стихов Ахматовой, в душе самой поэтессы постоянно жила жгучая, требовательная мечта о любви истинно высокой, ничем не искаженной. «Любовь у Ахматовой - грозное, повелительное, нравственно чистое, всепоглощающее чувство, заставляющее вспомнить библейскую строку: "Сильна, как смерть, любовь - и стрелы её - стрелы огненные"

Учащиеся школ могут использовать материал для подготовки к урокам по творчеству А.А. Ахматовой.

Список литературы

1. Ахматова А.А., Сочинения в 2-х томах, т. 2, М., «Просвещение», 1986

2. Брюсов В.Я., «Среди стихов». 1894-1924, М., «Художественная литература», 1990

3. Гумилев Н.С., «Письма о русской поэзии», М., «Художественная литература», 1990

4. Гиппиус В.В., Анна Ахматова. М., «Литературная учеба», 1989

5. Гурвич И.Н., Художественное открытие в лирике Ахматовой. - "Вопросы литературы", М., «Художественная литература», 1995, вып. III.

6. Мусатов В.Э. «Ахматовские чтения», М., «Просвещение», 1992

7. Недоброво Н.В., «Анна Ахматова». Пб., «Русская мысль», 1915

8. Павловский А.И., «Очерк творчества «Тогда мы этого ещё не знали…», Пб., «Литературная Россия», 1964

9. Симченко О.В,, «Тема памяти в творчестве Анны Ахматовой», М., «Известия Академии наук СССР. Серия литературы и языка», 1985

10. Чуковская Л.К., «Записки об Анне Ахматовой», М., «Художественная литература», 1989

11. Эйхенбаум Б.М., «Анна Ахматова. Опыт анализа», Пб., «Литературная Россия», 1923

12. Maria Rose Satin, Akhmatova's «Shipovnik tsvetet». - «A study of creative method», 1977, Univ. of Pennsylvania.

13. Susan Amert, In a Shattered Mirror. The later poetry оf Anna Akhmatova, Stanford, 1992

Размещено на Allbest.ru