История зарубежной литературы

10. История зарубежной литературы XIX века: Учеб. для студентов пед. ин-тов. В 2 ч. Ч. 2 / Под ред. Н.П. Михальской. - М.: Просвещение, 1991.

11. История зарубежной литературы XIX века: Учеб. для вузов / А.С. Дмитриев, Н.А. Соловьева, Е.А. Петрова и др. /Под ред. Н.А. Соловьевой. - 2-е изд., испр. и доп. - М.: Высшая школа, 1999.

12. Ковалева Т.В. и др. История зарубежной литературы, второй половины XIX - начала XX веков: Учеб. пособие/ Т.В. Ковалева, Т.Д. Кириллова, Е.А. Леонова. - Минск, «Завигар». 1997.

13. История зарубежной литературы XX века, 1871-1917: Учеб. для студентов пед. ин-тов / В.Н. Богословский, З.Т. Гражданская, С.Д. Артамонов и др.; Под ред. В.Н. Богословского, З.Т. Гражданской. - М.: Просвещение, 1989.

14. История зарубежной литературы XX века (1917-1945 гг.) / Под ред. Богословского В.Н., Гражданской З.Т.). - М.: «Высшая школа» , 1987.

15. История зарубежной литературы XX века (1945-1980 гг.) / Под ред. Андреева Л.Г. - М.: «Высшая школа», 1989.

16. Зарубежная литература XX века: Хрестоматия / Сост. Н.П. Михальская, Г.Н. Храповицкая, В.А. Луков и др.; Под ред. Б. И. Пуришева, Н.П. Михальской. -М.: Просвещение, 1986.

17. Зарубежная литература XX века: учебник /Л.Г. Андреев, А.В. Карельский, Н.С. Павлова и др.; Под ред. Л.В. Андреева. - М.: Высш. шк., 1996.

18. Зарубежная литература XX века / Под ред. Андреева Л.Г. М.: «Высшая школа», 2004.

19. Хрестоматия по зарубежной литературе: эпоха Возрождения. - Т. 1, 2 / Составитель Б.И. Пуришев. - М.: Учпедгиз, 1962.

20. Западноевропейская литература XVII века: Хрестоматия / Сост. Б.И. Пуришев; предисл. и подг. к печати В.А. Лукова. - 3-е изд., испр. - М.: Высш. шк., 2002.

21. Т.М. Кривина, Зарубежная литература 17-18 веков/ Методические рекомендации к самостоятельной работе студентов. - Изд.2-е - доп. - Орёл: ОГУ, 2004. - 39 с.

22. Т.М. Кривина Литература Франции/ Методические рекомендации к самостоятельной работе. - Орёл: ОГУ, 2003. - 50 с.

23. Е.С. Панкова, Литература Германии/ Материалы к вузовскому изучению дисциплины. Орёл: ОГУ, 1998. - 108 с.

24. Е.С. Панкова Зарубежная литература 19 века/ Учебно-методическое пособие. - Орёл: ОГУ, 2006. - 250 с.

25. Е.С. Панкова. Мировая литература в школе/ Справочно-методическое пособие. - Орёл: ОГУ, 1997. -160 с.

26. Кривина Т.М. Зарубежная литература новейшего времени (1917 - 1945)/ Методические указания и система заданий к практическим занятиям. - Орёл, 1986.

Список художественной литературы для обязательного прочтения

Античная литература

1. Кун Н.А. Легенды и мифы Древней Греции

2. Софокл. Антигона

3. Плавт. Храбрый воин

Литература Возрождения

4. Петрарка. Сонеты

5. У. Шекспир. Гамлет. Ромео и Джульетта. Сонеты

Классицизм и барокко в зарубежной литературе XVII в.

6. П. Корнель. Сид

7. П. Кальдерон. Стойкий принц

8. Ж.Б. Мольер. Тартюф

9. М.Опиц, П.Флеминг, А.Грифиуса. Стихотворения

Литература Просвещения

10. Ф. Вольтер. Кандид

11. Ф. Шиллер. Кубок. Перчатка

12. Р. Бёрнс. Стихотворения

13. И.В. Гёте. Фауст

Романтизм в литературе

14. У. Вордсворт, П.Б. Шелли. Стихотворения

15. Д.Г. Байрон. Корсар. Стихотворения

16. В.Гюго. Собор Парижской богоматери

17. Г.Х. Андерсен. Соловей

Реализм в литературе XIX века

18. Ж.П. Беранже, Ш. Бодлер. Стихотворения

19. Г. Гейне. Германия. Зимняя сказка. Стихотворения

20. О. де Бальзак. Гобсек

21. Г. Флобер. Госпожа Бовари

22. Ч. Диккенс. Тяжёлые времена

Литература конца XIX - начала XX в.в.

23. А. Рембо, П. Велен, Э. Верхарн. Стихотворения

24. Э. Золя. Тереза Ракен

25. Ги де Мопассан. Новеллы

26. О'Генри. Дары волхвов

27. Б. Шоу. Пигмалион

Литература 1917 - 1945 годов

28. Э. Хемингуэй. Прощай оружие

29. Э.М. Ремарк. На западном фронте без перемен

30. А. Камю. Посторонний

31. И. Бехер. Стихотворения

Современная литература после 1945 года

32. Д.Д. Сэлинджер. Над пропастью во ржи

33. Т. Уильямс. Стеклянный зверинец

34. А. Сент-Экзюпери. Маленький принц

35. Ф. Саган. Немного солнца в холодной воде

36. Д. Фаулз. Коллекционер

Любое произведение современного зарубежного автора на выбор для творческого анализа (У. Голдинг, М. Кундера, Р. Бах, У. Эко, П. Коэльо, А.П. Реверте, П. Зюскинд, Х. Мураками и др.).

Приложение

«Илиада»

События до «Илиады»

В троянской мифологии «Илиаде» предшествует огромное количество мифов, которые излагались в специальной поэме «Киприи» Стасина Кипрского, до нас не дошедшей. Из этих мифов мы узнаём, что причины Троянской войны связаны с космическими событиями. Троя находилась в северо-западном углу Малой Азии и была населена фригийским племенем. Война греков и троянцев, представляющая собой содержание троянской мифологии, якобы была предопределена свыше.

Рассказывали, что Земля, обременённая огромным человеческим населением, обратилась к Зевсу с просьбой сократить человеческий род, и Зевс решил для этого начать войну между греками и троянцами. Земной причиной этой войны было похищение спартанской царицы Елены троянским царевичем Парисом. Однако и это похищение обосновывалось мифологически. Один из греческих царей (в Фессалии), Пелей, женился на морской царевне Фетиде, дочери морского бога Нерея. (Это ведёт нас в глубь веков, когда такого рода браки для первобытного сознания представлялись полной реальностью.) На свадьбе Пелея и Фетиды присутствовали все боги, кроме Эриды, богини раздора, замыслившей поэтому отомстить богам и бросившей богиням золотое яблоко с надписью «Красивейшей». Миф повествовал, что претендентами на обладание этим яблоком явились Гера (супруга Зевса), Афина Паллада (дочь Зевса, богиня войны и ремёсел) и Афродита (тоже дочь Зевса, богиня любви и красоты). И когда спор этих трёх богинь дошёл до Зевса, тот приказал разрешить этот спор Парису, сыну троянского царя Приама.

Эти мифологические мотивы весьма позднего происхождения. Все три богини имели долгую мифологическую историю и представлялись в древности суровыми существами. Явно, что вышеприведённые мифологические мотивы могли иметь место только ближе к концу общинно-родовой формации, когда возникла и укрепилась родовая знать. О ещё более позднем происхождении данного мифа говорит образ Париса. Оказывается, человек уже считает себя настолько сильным и мудрым, он настолько далеко ушёл от первобытной беспомощности и страха пред демоническими существами, что может даже творить суд над богами.

Дальнейшее развитие мифа только углубляет этот мотив относительного бесстрашия человека перед богами и демонами: Парис присуждает яблоко Афродите, и та помогает ему похитить спартанскую царицу Елену. Миф подчеркивает, что Парис был самым красивым мужчиной в Азии, а Елена -- самой красивой женщиной в Европе.

Эти мифы, несомненно, отражают собой давнишние столкновения европейских греков, искавших для себя обогащения путем войны с населением Малой Азии, имевшим к тому времени высокую материальную культуру. Миф разукрашивает безотрадную историю старинных войн и идеализирует прошлое.

Похищение Елены повергает в большую тоску ее мужа Мене-лая. Но тут выступает на сцену брат Менелая, Агамемнон, одно из главных действующих лиц «Илиады», царь соседнего со Спартой Аргоса. По его совету созываются со всей Греции самые знаменитые цари и герои со своими дружинами. Они решают отплыть к тому берегу Малой Азии, недалеко от которого находилась Троя, напасть на троянцев и возвратить похищенную Елену. Среди призванных царей и героев особенным влиянием пользовались хитроумный Одиссей, царь острова Итаки, и молодой Ахилл, сын Пелея и Фетиды. Огромный греческий флот высаживает войско в нескольких километрах от Трои.

События «Илиады»

«Илиада» охватывает события десятого года войны, незадолго до падения Трои. Но само падение Трои в «Илиаде» не изображается. События в ней занимают всего 51 день. Однако поэма дает максимально насыщенное изображение военной жизни. По событиям этих дней (а их очень много, поэма ими перегружена) можно составить яркое представление о тогдашней войне вообще.

Наметим основную линию рассказа. Она занимает песни I, XI, XVI - XXII (всего песен в «Илиаде» и «Одиссее» по 24).Это повествование о гневе Ахилла и о последствиях этого гнева. Ахилл, один из виднейших вождей греческого воинства под Троей, гневается на выбранного командующим Агамемнона за то, что тот отобрал у него пленницу Брисеиду. А отобрал эту пленницу Агамемнон потому, что по велению Аполлона он должен был свою пленницу Хрисеиду возвратить ее отцу, Хрису, жрецу Аполлона под Троей. В I песни изображается перебранка Ахилла с Агамемноном, уход Ахилла с поля сражения, обращение его с жалобами на обиду к матери Фетиде, которая и получает от Зевса обещание покарать за это греков. Зевс не исполняет своего обещания вплоть до XI песни, и основная линия повествования в «Илиаде» восстанавливается только в ней, где рассказано, что греки несут серьезные поражения от троянцев. Но в следующих песнях (XII - XV) тоже нет развития действия. Главная линия повествования возобновляется только в песни XVI, где на помощь теснимым грекам выступает любимейший друг Ахилла, Патрокл. Он выступает с разрешения Ахилла и гибнет от руки виднейшего троянского героя Гектора сына Приама. Это заставляет Ахилла вновь вернуться к боям. В XVIII песни рассказывается, как бог кузнечного дела Гефест готовит Ахиллу новое оружие, а в XIX песни -- о примирении Ахилла с Агамемноном. В XX песни читаем о возобновлении боев, в которых теперь участвуют уже и сами боги, и в песни XXII -- о смерти Гектора от руки Ахилла. Такова основная линия повествования в «Илиаде».

Вокруг нее развертывается огромное количество сцен, нисколько не развивающих действие, но чрезвычайно обогащающих его многочисленными картинами войны. Так, песни II-- VII рисуют ряд поединков, а песни XII--XV -- просто войну с переменным успехом для греков и троянцев. Песнь VIII говорит о некоторых военных неудачах греков, в результате чего Агамемнон (IX) шлет к Ахиллу послов с предложением мириться, на что тот отвечает резким отказом. Песни XXIII -- XXIV повествуют о похоронах погибших героев -- Патрокла и Гектора. Наконец, песнь X уже в древности считалась позднейшей вставкой в «Илиаду». Она изображает ночную вылазку греческих и троянских героев на Троянскую равнину для разведки.

Таким образом, и читая и анализируя песни «Илиады», полезно исходить из такого разделения поэмы: сперва I, XI, XVI -- XXII песни, потом II -- VII, XII -- XV и, наконец, VIII -- IX, XXIII-XXIV и Х.

Алкей

Буря

Пойми, кто может, буйную дурь ветров!

Валы катятся - этот отсюда, тот

Оттуда…В их мятежной свалке

Носимся мы с кораблём смоленым,

Едва противясь натиску злобных волн.

Уж захлестнула палубу сплошь вода;

Уже просвечивает парус,

Весь продырявлен. Ослабли скрепы.

Вяч. Иванов

Из поэзии вагантов

Кабацкое житьё

Хорошо сидеть в трактире

А во всём остатнем мире -

Скука, злоба и нужда

Задают вопрос иные

«Чем вам нравятся пивные?»

Что ж! О пользе кабаков

Расскажу без дураков.

Собрались в трактире гости

Этот пьёт, тот - жарит в кости,

Этот - глянь - продулся в пух,

У того кошель разбух.

Всё зависит от удачи.

Как же может быть иначе?!

Потому что нет средь нас

Лихоимцев и пролаз.

Ах, ни капельки, поверьте,

Нам не выпить после смерти,

И звучит наш первый тост:

«Эй, хватай-ка жизнь за хвост!»

Тост второй: «На этом свете

Все народы - божьи дети,

Кто живёт, тот должен жить,

Крепко с братьями дружить».

Бахус учит неизменно:

«Пьяным - море по колено!»

И звучит в кабацком хоре

Третий тост: «За тех, кто в море!»

Раздаётся тост четвёртый:

«Постных трезвенников - к чёрту!»

Раздаётся пятый клич:

«Честных пьяниц возвеличь»

Клич шестой: «За тех, кто зелье

Предпочёл сиденью в келье

И сбежал от упырей

Из святых монастырей!»

«Слава добрым пивоварам,

Раздающим пиво даром!» -

Всею дружною семьёй

Мы горланим тост седьмой.

Пьёт народ мужской и женский

Городской и деревенский

Пьют глупцы и мудрецы,

Пьют транжиры и скупцы,

Пьют скопцы и пьют гуляки,

Миротворцы и вояки,

Бедняки и богачи, пациенты и врачи.

Пьют бродяги, пьют вельможи,

Люди всех оттенков кожи,

Слуги пьют и господа,

Сёла пьют и города.

Пьёт безусый, пьёт усатый,

Лысый пьёт и волосатый,

Пьёт студент и пьёт декан,

Карлик пьёт и великан.

Пьют монахиня и шлюха, Пьёт столетняя старуха,

Пьёт столетний старый дед.

Словом, пьёт весь белый свет.

Всё пропьём мы без остатка.

Горек хмель, а пьётся сладко.

Сладко горькое питьё,

Горько постное житьё. (Пер. Л. Гинзбург)

Уильям Шекспир

Сонет 66

Измучась всем, я умереть хочу.

Тоска смотреть, как мается бедняк,

И как шутя живётся богачу,

И доверять, и попадать впросак,

И наблюдать, как наглость лезет в свет,

И честь девичья катится ко дну,

И знать, что ходу совершенствам нет,

И видеть мощь у немощи в плену,

И вспоминать, что мысли заткнут рот,

И разум сносит глупости хулу,

И прямодушье простотой слывёт,

И доброта прислуживает злу.

Измучась всем, не стал бы жить и дня,

Да другу трудно будет без меня.

Сонет 130

Её глаза на звёзды не похожи,

Нельзя уста кораллами назвать,

Не белоснежна плеч открытых кожа,

И чёрной проволокой вьётся прядь.

С дамасской розой, алой или белой,

Нельзя сравнить оттенок этих щёк.

А тело пахнет так, как пахнет тело,

Не как фиалки нежный лепесток.

Ты не найдёшь в ней совершенных линий,

Особенного света на челе.

Не знаю я, как шествует богиня,

Но милая ступает по земле.

И всё ж она уступит тем едва ли,

Кого в сравненьях пышных оболгали.

Сонет 74

Когда меня отправят под арест

Без выкупа, залога и отсрочки,

Не глыба камня, не могильный крест -

Мне памятником будут эти строчки.

Ты вновь и вновь найдёшь в моих стихах

Всё, что во мне тебе принадлежало.

Пускай земле достанется мой прах-

Ты, потеряв меня, утратишь мало.

С тобою будет лучшее во мне.

А смерть возьмёт от жизни быстротечной

Осадок, остающийся на дне,

То, что похитить мог бродяга встречный.

Ей - черепки разбитого ковша,

Тебе - моё вино, моя душа.

Сонет 61

Благословен день, месяц, лето, час

И миг, когда мой взор те очи встретил!

Благословен тот край, и дол тот светел,

Где пленником я стал прекрасных глаз.

Благословенна боль, что в первый раз

Я ощутил, когда и не приметил,

Как глубоко пронзён стрелой, что метил

Мне в сердце бог, тайком разящий нас!

Благословенны жалобы и стоны,

Какими оглашал я стон дубрав,

Будя отзвучья именем Мадонны!

Благословенны вы, что столько слав

Стяжали её, певучие канцоны, -

Дум золотых о ней, единой, сплав!

Сонет 132

Коль не любовь сей жар, какой недуг

Меня знобит? Коль он - любовь, то что же

Любовь? Добро ль? Но эти муки, боже!

Так злой огонь? А сладость этих мук!

На что ропщу, коль сам вступил в сей круг,

Коль им пленён, напрасны стоны. То же,

Что в жизни смерть, - любовь. Но боль, похоже,

Блаженство. «Страсть», «страданье» - тот же звук.

Призвал ли я иль принял поневоле

Чужую власть? Блуждает разум мой.

Я - утлый чёлн в стихийном произволе,

И кормщика над праздной нет кормой.

Чего хочу, - с самим собой в расколе, -

Не знаю. В зной - дрожу; горю - зимой.

Пауль Флеминг

Великому городу Москве, в день расставания

Краса своей земли, Голштинии родня,

Ты дружбой истинной, в порыве богоравном,

Заказанный иным властителем державным,

Нам открываешь путь в страну истоков дня.

Свою любовь к тебе, что пламенней огня,

Мы на восток несём, горды согласьем славным,

А воротясь домой, поведаем о главном:

Союз наш заключён! Он прочен, как броня!

Так пусть во все века сияет над тобою

Войной не тронутое небо голубое,

Пусть никогда твой край не ведает невзгод!

Прими пока сонет в залог того, что снова,

На родину придя, найду достойней слово,

Чтоб услыхал мой Рейн напевы волжских вод. (Пер. Л. Гинзбурга)

Андреас Грифиус

Слёзы отечества

Год 1636

Мы всё ещё в беде, нам боль сердца буравит,

Бесчинства пришлых орд, взъярённая картечь,

Ревущая труба, от крови жирный меч -

Всё жрёт наш хлеб, наш труд, свой суд неправый правит,

Враг наши церкви жжёт, враг нашу веру травит.

Стенает ратуша!... На пагубу обречь

Посмели наших жён - кому их оберечь?

Огонь, чума и смерть… Вот-вот нас жизнь оставит.

Здесь каждый божий день людская кровь течёт!

Три шестилетия! Ужасен этот счёт.

Скопленье мёртвых тел остановило реки.

Но что позор и смерть, что голод и беда,

Пожары, грабежи и недород, когда

Сокровища души разграблены навеки?!

Андреас Грифиус

Величие и ничтожество языка

Венец творенья, владыка из владык,

Ответствуй, в чём твоё всевластье человечье?

Зверь ловок и силён, но, не владея речью,

Он пред тобой - ничто. А людям дан язык.

Груз башен каменных и тяжесть тучных нив,

Корабль, что входит в порт, моря избороздив,

Свечение звезды,

Течение воды,

Всё, чем в своих садах наш взор ласкает Флора,

Закон содружества, которым мир богат,

Неумолимый смысл господня приговора,

Цветенье юности и старческий закат -

Всё - только в языке! - находит выраже6нье.

В нём жизни торжество, в нём - смерти пораженье,

Над дикостью племён власть разума святого…

Ты вечен, человек, коль существует слово!

Но что на свете есть острее языка?

Что в бездну нас влечёт с нещадной быстротою?

О, если б небеса сковали немотою

Того, чья злая речь развязна и мерзка!

Поля - в холмах могил, смятенье городов,

Пожар на корабле у мёртвых берегов,

Вероучений чад,

Что разум наш мрачат,

Слепая ненависть, которая нас душит,

Вражда церквей и школ, обман и колдовство,

Война, растлившая сердца, умы и души,

Смерть добродетели, порока торжество,

Любви и верности ужасная кончина -

Всему виной язык, он здесь первопричина.

И коли речь твоя - рабыня смысла злого,

Ты гибнешь, человек, убитый ядом слова!

Роберт Бёрнс

Пробираясь до калитки

Полем вдоль межи,

Дженни вымокла до нитки

Вечером во ржи.

Очень холодно девчонке,

Бьёт девчонку дрожь.

Замочила все юбчонки,

Идя через рожь.

Если кто-то звал кого-то

Сквозь густую рожь

И кого-то обнял кто-то,

Что с него возьмёшь?

И какая нам забота,

Если у межи

Целовался с кем-то кто-то

Вечером во ржи!

Поцелуй

Влажная печать признаний,

Обещанье тайных нег -

Поцелуй, подснежник ранний,

Свежий, чистый, словно снег.

Молчаливая уступка,

Страсти детская игра,

Дружба голубя с голубкой,

Счастья первая пора.

Радость в грустном расставанье

И вопрос: когда ж опять?..

Где слова, чтобы названье

Этим чувствам отыскать?

В горах моё сердце

В горах моё сердце… Доныне я там.

По следу оленя лечу по скалам.

Гоню я оленя, пугаю козу.

В горах моё сердце, а сам я внизу.

Прощай, моя родина! Север, прощай, -

Отечество славы и доблести край.

По белому свету судьбою гоним,

Навеки останусь я сыном твоим!

Прощайте, вершины под кровлей снегов,

Прощайте, долины и скаты лугов,

Прощайте, поникшие в бездну леса,

Прощайте, потоков лесных голоса.

В горах моё сердце… Доныне я там.

По следу оленя лечу по скалам.

Гоню я оленя, пугаю козу.

В горах моё сердце, а сам я внизу.

Горной маргаритке, которую я примял своим плугом

О скромный, маленький цветок,

Твой час последний недалёк

Сметёт твой тонкий стебелёк

Мой тяжкий плуг.

Перепахать я должен в срок

Зелёный луг.

Не жаворонок полевой -

Сосед, земляк, приятель твой -

Пригнёт твой стебель над травой,

Готовясь в путь

И первой утренней росой

Обрызгав грудь.

Ты вырос между горных скал

И был беспомощен и мал,

Чуть над землёй приподымал

Свой огонёк,

Но храбро с ветром воевал

Твой стебелёк.

В садах ограда и кусты

Хранят высокие цветы.

А ты рождён средь нищеты

Суровых гор.

Но как собой украсил ты

Нагой простор!

Одетый в будничный наряд,

Ты к солнцу обращал свой взгляд.

Его теплу и свету рад,

Глядел на юг,

Не думая, что разорят

Твой мирный луг.

Так девушка во цвете лет

Глядит доверчиво на свет

И всем живущим шлёт привет,

В глуши таясь,

Пока её, как этот цвет,

Не втопчут в грязь.

Так и бесхитростный певец,

Страстей неопытный пловец,

Не знает низменных сердец -

Подводных скал -

И там находит свой конец,

Где счастья ждал.

Такая участь многих ждёт…

Кого томит гордыни гнёт,

Кто изнурён ярмом забот, -

Тем свет не мил.

И человек на дно идёт,

Лишённый сил.

И ты, виновник этих строк,

Держись, - конец твой недалёк,

Тебя настигнет грозный рок -

Нужда, недуг, -

Как на весенний стебелёк

Наехал плуг.

Вильям Вордсворт

Кукушка

Я слышу издали сквозь сон

Тебя, мой давний друг,

Ты - птица или нежный стон,

Блуждающий вокруг?

Ложусь в траву, на грудь земли,

А твой двукратный зов

Звучит так близко и вдали

Кочует меж холмов.

Привет любимице весны!

До нынешнего дня

Ты - звонкий голос тишины,

Загадка для меня.

Тебя я слушал с детских лет

И думал: где же ты?

Я за холмом искал твой след,

Осматривал кусты.

Тебя искал я вновь и вновь

В лесах, среди полей,

Но ты, как счастье, как любовь,

Всё дальше и милей.

Я и сейчас люблю бывать

В твоём саду весной,

И время юности опять

Встаёт передо мной.

О птица-тайна! Мир вокруг,

В котором мы живём,

Виденьем кажется мне вдруг,

Он - твой волшебный дом. (Пер. С. Маршака)

Люси

1. Какие тайны знает страсть!

Но только тем из вас,

Кто сам любви изведал власть,

Доверю свой рассказ.

Когда как роза вешних дней,

Любовь моя цвела,

Я на свиданье мчался к ней,

Со мной луна плыла.

Луну я взглядом провожал

По светлым небесам,

А конь мой весело бежал -

Он знал дорогу сам.

Вот, наконец, фруктовый сад,

Вбегающий на склон.

Знакомой крыши гладкий скат

Луною озарён.

Охвачен сладкой властью сна,

Не слышал я копыт

И видел только, что луна

На хижине стоит.

Копыто за копытом, конь

По склону вверх ступал.

Но вдруг луны погас огонь,

За крышею пропал.

Тоска мне сердце облегла,

Чуть только свет погас.

«Что, если Люси умерла?» -

Сказал я в первый раз.

2. Среди нехоженых дорог,

Где ключ студёный бил,

Её узнать никто не мог

И мало кто любил.

Фиалка пряталась в лесах,

Под камнем чуть видна.

Звезда мерцала в небесах

Одна, всегда одна

Не опечалит никого,

Что Люси больше нет,

Но Люси нет, и оттого

Так изменился свет.

3. К чужим, в далёкие края

Заброшенный судьбой

Не знал я, родина моя,

Как связан я с тобой

Теперь очнулся я от сна

И не покину вновь

Тебя, родная сторона, -

Последняя любовь.

В твоих горах ютился дом.

Там девушка жила.

Перед английским очагом

Твой лён она пряла.

Джорж Гордон Байрон

Она идёт в красе своей,

Как ночь, горящая звездами,

И в глубине её очей

Тьма перемешана с лучами,

Преображаясь в нежный свет,

Какого в дне роскошном нет.

И много грации своей

Краса бы эта потеряла

Когда бы тьмы подбавить к ней,

Когда б луча недоставало

В чертах и ясных и живых

Под чёрной тенью кос густых.

И щёки рдеют и горят,

Уста манят улыбкой нежной,

Черты так ясно говорят

О жизни светлой, безмятежной,

О мыслях, зреющих в тиши,

О непорочности души. (Пер. С. Маршака)

Пьер-Жан Беранже

Старый капрал

В ногу, ребята, идите.

Полно, не вешать ружья!

Трубка со мной... проводите

В отпуск бессрочный меня.

Я был отцом вам, ребята...

Вся в сединах голова...

Вот она -- служба солдата!..

В ногу, ребята! Раз! Два!

Грудью подайся!

Не хнычь, равняйся!..

Раз! Два! Раз! Два!

Да, я прибил офицера!

Молод еще оскорблять

Старых солдат. Для примера

Должно меня расстрелять.

Выпил я... Кровь заиграла...

Дерзкие слышу слова -

Тень императора встала...

В ногу, ребята! Раз! Два!

Грудью подайся!

Не хнычь, равняйся!..

Раз! Два! Раз! Два!

Честною кровью солдата

Орден не выслужить вам.

Я поплатился когда-то,

Задали мы королям.

Эх! наша слава пропала.

Подвигов наших молва

Сказкой казарменной стала...

В ногу, ребята! Раз! Два!

Грудью подайся!

Не хнычь, равняйся!..

Раз! Два! Раз! Два!

Генрих Гейне

На севере диком стоит одиноко

На голой вершине сосна

И дремлет качаясь, и снегом сыпучим

Одета как ризой она.

И снится ей все, что в пустыне далекой -

В том крае, где солнца восход,

Одна и грустна на утесе горючем

Прекрасная пальма растет.

Горные вершины

Спят во тьме ночной;

Тихие долины

Полны свежей мглой

Не пылит дорога,

Не дрожат листы…

Подожди немного,

Отдохнёшь и ты.



Sie liebten sich beide, doch keiner

Wollt'es dem andern gestehn.

Heine Они любили друг друга, но ни один не желал признаться в этом другому. Гейне (нем.)

Они любили друг друга так долго и нежно,

С тоской глубокой и страстью безумно-мятежной!

Но как враги избегали признанья и встречи,

И были пусты и хладны их краткие речи.

Они расстались в безмолвном и гордом страданье

И милый образ во сне лишь порою видали.

И смерть пришла: наступило за гробом свиданье...

Но в мире новом друг друга они не узнали. (Пер. Ю. Лермонтова)

Из слёз моих много родятся

Роскошных и пёстрых цветов,

И вздохи мои обратятся

В полуночный хор соловьёв.

Дитя, если ты меня любишь,

Цветы все тебе подарю,

И песнь соловьиная встретит

Под милым окошком зарю. (Пер. А. Фета)

Генрих Гейне

Лорелей

Не знаю, что стало со мною,

Печалью душа смущена.

Мне всё не даёт покоя

Старинная сказка одна.

Прохладен воздух, темнеет,

И Рейн уснул во мгле.

Последним лучом пламенеет

Закат на прибрежной скале.

Там девушка, песнь распевая,

Сидит на вершине крутой.

Одежда на ней золотая,

И гребень в руке - золотой.

И кос её золото вьётся,

И чешет их гребнем она,

И песня волшебная льётся

Неведомой силы полна.

Безумной охвачен тоскою,

Гребец не глядит на волну,

Не видит скалы пред собою -

Он смотрит туда, в вышину.

Я знаю, река, свирепея,

Навеки сомкнётся над ним,

Сделала пеньем своим. (Пер. В. Левика)

Шарль Бодлер

Погребение проклятого поэта

Если тело твое христиане,

Сострадав земле придадут,

Это будет в полночном тумане,

Там, где сорные травы растут,

И когда на немую путину

Выйдут частые звёзды дремать,

Там раскинет паук паутину

И змеенышей выведет мать.

По ночам над твоей головою

Не смолкать и волчиному вою.

Будет ведьму там голод долить,

Будут вопли ее раздаваться,

Старичонки в страстях извиваться,

А воришки добычу делить.

Слепые

О, созерцай, душа; весь ужас жизни тут

Разыгран куклами, но в настоящей драме.

Они, как бледные лунатики, идут

И цедят в пустоту померкшими шарами.

И странно: впадины, где искры жизни нет.

Всегда глядят наверх, и будто не проронит

Луча небесного внимательный лорнет,

Иль и раздумие слепцу чела не клонит?

А мне, когда их та ж сегодня, что вчера,

Молчанья вечного печальная сестра,

Немая ночь ведет по нашим стогнам шумным

С их похотливою и наглой суетой,

Мне крикнуть хочется - безумному безумным:

«Что может дать, слепцы, вам этот свод пустой?» (Пер. И. Анненского).

Поль Верлен

Искусство поэзии

За музыкою только дело.

Итак, не размеряй пути.

Почти бесплотность предпочти

Всему, что слишком плоть и тело.

Не церемонься с языком

И торной не ходи дорожкой.

Всех лучше песни, где немножко

И точность точно под хмельком.

Так смотрят из-за покрывала,

Так зыблет полдни южный зной.

Так осень небосвод ночной

Вызвежживает как попало.

Всего милее полутон.

Не полный тон, но лишь полтона.

Лишь он венчает по закону

Мечту с мечтою, альт, басон.

Нет ничего острот коварней

И смеха ради шутовства:

Слезами плачет синева

От чесноку такой поварни.

Хребет риторике сверни.

О, если б в бунте против правил

Ты рифмам совести прибавил!

Не ты - куда зайдут они?

Так музыки же вновь и вновь!

Пускай в твоем стихе с разгону

Блеснут в дали преображенной

Другое небо и любовь…

Пускай он выболтает сдуру

Все, что впотьмах, чудотворя,

Наворожит ему заря…

Все прочее -- литература.

Хандра

И в сердце растрава,

И дождик с утра.

Откуда бы, право,

Такая хандра?!

О дождик желанный,

Твой шорох - предлог

Душе бесталанной

Всплакнуть под шумок.

Откуда ж кручина

И сердца вдовство?

Хандра без причины

И ни от чего.

Хандра ниоткуда,

На то и хандра,

Когда не от худа

И не от добра.

Артюр Рембо

Пьяный корабль

Между тем как несло меня вниз по теченью

Краснокожие кинулись к бичевщикам,

Всех раздев догола, забавлялись мишенью,

Пригвоздили их намертво к пестрым столбам.

Я остался один без матросской ватаги.

В трюме хлопок промок и затлело зерно.

Казнь окончилась. К настежь распахнутой влаге

Понесло меня дальше, куда -- все равно.

Морс грозно рычало, качало и мчало,

Как ребенка, всю зиму трепал меня шторм,

И сменялись полуострова без причала,

Утверждал свою волю соленый простор.

В благодетельной буре теряя рассудок,

То как пробка скача, то танцуя волчком,

Я гулял по погостам морским десять суток,

Ни с каким фонарем маяка не знаком.

Я дышал кислотою и сладостью сидра.

Сквозь гнилую обшивку сочилась волна.

Якорь сорван был, руль переломан и выдран,

Смыты с палубы синие пятна вина.

Так я плыл наугад, погруженный во время,

Упивался его многозвездной игрой

В этой однообразной и грозной поэме,

Где ныряет утопленник, праздный герой.

Лиловели на зыби горячешной пятна,

И казалось, что в медленном ритме стихий

Только жалоба горькой любви и понятна --

Крепче спирта, пространней, чем ваши стихи.

Я запомнил свеченье течений глубинных,

Пляску молний, сплетенную, как решето,

Вечера -- восхитительней стай голубиных,

И такое, чего не запомнил никто.

Я узнал, как в отливах таинственной меди

Меркнет день и расплавленный запад лилов,

Как, подобно развязкам античных трагедий,

Потрясает раскат океанских валов.

Снилось мне в снегопадах, лишающих зренья,

Будто море меня целовало в глаза,

Фосфорической пены цвело озаренье,

Животворная, вечная та бирюза.

И когда месяцами, тупея от гнева,

Океан атакует коралловый риф,

Я не верил, что встанет Пречистая Дева,

Звездной лаской рычанье его усмирив.

Понимаете, скольких Флорид я коснулся?

Там зрачками пантер разгорались цветы,

Ослепительной радугой мост изогнулся,

Изумрудных дождей кочевали гурты.

Я узнал, как гниёт непомерная туша,

Содрогается в неводе Левиафан,

Как волна за волною вгрызается в сушу,

Как таращит слепые белки океан.

Как блестят ледники в перламутровом ползне,

Как в заливах, в лиманной грязи, на мели

Змеи вяло свисают с ветвей преисподней

И грызут их клопы в перегное земли.

Покажу я забавных рыбешек ребятам,

Золотых и поющих на все голоса,

Перья пены на острове, спячкой объятом,

Соль, разъевшую виснущие паруса.

Убаюканный морем, широты смешал я,

Перепутал два полюса в честной гоньбе.

Прилепились медузы к корме обветшалой,

И, как женщина, пав на колени в мольбе,

Загрязнённый пометом, увязнувший в тину,

В щебетанье и шорохе маленьких крыл,

Утанувшим скитальцам, почтив их кончину,

Я свой трюм, как гостиницу на ночь, открыл.

Был я спрятан в той бухте лесистой и снова

В море выброшен крыльями мудрой грозы,

Не замечен никем с монитора шального,

Не захвачен купечеством древней Ганзы,

Лишь всклокочен, как дым, и, как воздух, непрочен,

Продырявив туманы, что мимо неслись,

Накопивший -- поэтам понравится очень! --

Лишь лишайники солнца и мерзкую слизь,

Убегавший в огне электрических скатов

За морскими коньками по кипени вод,

С вечным звоном в ушах от громовых раскатов,--

Когда рушился ультрамариновый свод,

Сто раз крученный-верченный насмерть в мальштреме,

Захлебнувшийся в свадебных плясках морей,

Я, прядильщик туманов, бредущий сквозь время,

О Европе тоскую, о древней моей.

Помню звездные архипелаги, но снится

Мне причал, где неистовый мечется дождь,

Не оттуда ли изгнана птиц вереница,

Золотая денница, Грядущая Мощь?

Слишком долго я плакал! Как юность горька мне,

Как луна беспощадна, как солнце черно.

Пусть мой киль разобьет о подводные камни

Захлебнуться бы, лечь на песчаное дно!

Ну, а если Европа, то пусть она будет,

Как озябшая лужа, грязна и мелка,

Пусть на корточках грустный мальчишка закрутит

Свой бумажный кораблик с крылом мотылька.

Надоела мне зыбь этой медленной влаги

Паруса караванов, бездомные дни,

Надоели торговые чванные флаги

И на каторжных страшных понтонах - огни! (Пер. П. Антокольского).

Спящий в ложбине

Беспечно плещется речушка, и цепляет

Прибрежную траву, и рваным серебром

Трепещет, а над ней полдневный зной пылает,

И блеском пенится ложбина за бугром.

Молоденький солдат с открытым ртом, без кепи,

Всей головой ушел в зеленый звон весны.

Он крепко спит. Над ним белеет тучка в небе.

Как дождь, струится свет. Черты его бледны.

Озябший, крохотный, как будто бы спросонок

Чуть улыбается хворающий ребенок.

Природа, приголубь солдата, не буди!

Не слышит запахов, и глаз не поднимает,

И в локте согнутой рукою зажимает

Две красные дыры меж ребер на груди. (Пер. П. Антокольского).

Эмиль Верхарн

Мятеж

Туда, где над площадью -- нож гильотины,

Где рыщут мятеж и набат по домам!

Мечты вдруг безумные,-- там!

Бьют сбор барабаны былых оскорблений,

Проклятий бессильных, раздавленных в прах.

Бьют сбор барабаны в умах.

Глядит циферблат колокольни старинной

С угрюмого неба ночного, как глаз...

Чу! бьет предназначенный час!

Над крышами вырвалось мстящее пламя,

И ветер змеистые жала разнес,

Как космы кровавых волос.

Все те, для кого безнадежность -- надежда,

Кому вне отчаянья -- радости нет,

Выходят из мрака на свет.

Бессчетных шагов возрастающий топот

Все громче и громче в зловещей тени,

На дороге в грядущие дни.

Протянуты руки к разорванным тучам,

Где вдруг прогремел угрожающий гром,

И молнии ловят излом.

Безумцы! Кричите свои повеленья!

Сегодня всему наступает пора,

Что бредом казалось вчера.

Зовут… приближаются... ломятся в двери…

Удары прикладов качают окно,

Убивать -- умереть -- все равно!

Зовут... и набат в мои ломится двери! (Пер. В. Брюсова).