Наполеон Бонапарт как кумир многих поколений

Наполеон воспринимается и трактуется как важная закономерная часть смены старого порядка буржуазным, как порождение, выражение и завершение Французской революции. Впоследствии эту мысль четко сформулировал приверженец и толкователь идей писателя В. Розанов: "Революция, безликая, неясная, массовая до Наполеона, в нем получила себе сосредоточение и лицо, уста говорящие и руку действующую, которые высказали ее смысл миру, очень резко разошедшийся с тем, какой предполагали в ней мечтатели от Руссо до Кондорсэ".

Известно, что Достоевский размышлял над событиями Французской революции. Явно осуждал смуту, террор, сочувствовал Людовику XVI, Марии Антуанетте. И вот Наполеон - "уста говорящие и рука действующая" революции. Кстати, и сам Бонапарт, будучи консулом, говорил: "Я - французская революция". Но ведь не только так, не совсем так. Характерно замечание одного из героев романа "Подросток", афериста Стебелькова: "Была во Франции революция, и всех казнили. Пришел Наполеон и все взял. Революция - это первый человек, а Наполеон - второй человек. А вышло, что Наполеон стал первый человек, а революция стала второй человек". В рассуждениях Стебелькова проглядывает понимание писателем того, что Наполеон Бонапарт не просто завершил революцию, но и присвоил ее результаты, повернул дело в своих собственных интересах.

Достоевский настаивает, что Наполеон не случаен. "Мало того, во время Наполеона I, может быть, всякому в Европе казалось, что появление его есть решительная и совершенно внешняя случайность, нимало не связанная с тем самым мировым законом, по которому предназначено было измениться с конца прошлого столетия, всему прежнему лику мира сего..." Автор "Дневника писателя" решительно отвергает подобные поверхностные представления. Наполеон для него - органический закономерный персонаж борьбы и торжества третьего сословия во Франции и за ее пределами.

Высмеивая близорукий взгляд на случайность Наполеона, Достоевский писал: "Ибо что такое, скажите, были эти события конца прошлого века в глазах дипломатов - как не случайности? Были и есть. А Наполеон, например, - так уж архислучайность, и, не явись Наполеон: умри он там, в Корсике, трех лет от роду от скарлатины и третье сословие человечества, буржуазия, не потекло бы с новым своим знаменем в руках изменять лик всей Европы (что продолжается и до сих пор), а так бы и осталось сидеть там у себя в Париже, да, пожалуй, и замерло бы в самом начале!" Нет, не осталось бы сидеть в Париже не замерло бы, обязательно потекло бы изменять лик всей Европы! Но и Наполеон не умер от скарлатины, стал вождем и символом этого великого похода.

Победное шествие третьего сословия по Европе, по мнению Достоевского, имело ужасающие губительные последствия: были расшатаны традиционные устои нации и государства, наметилось роковое противостояние буржуазии и пролетариата, восторжествовала буржуазная цивилизация. Ну а буржуазную цивилизацию писатель на дух не принимал. Не принимал абсолютно, отвергал решительно, обличал страстно и пристрастно. Он считал ее проявлением и парламентаризм, и либерализм, и социализм - и все это ненужно, ложно, вредно; извращение в истории человечества. Буржуазный Запад для него - отказ от идеалов нравственности и гуманности, засилье бездуховного материалистического начала, торжество эгоизма, разобщенности, насилия. "Да оглянитесь кругом: кровь рекою льется, да еще развеселым образом, точно шампанское. Вот вам все наше девятнацатое столетие... Вот вам Наполеон - и великий, и нынешний" - эти слова героя "Записок из подполья" мог бы произнести и сам автор.

Гибельному пути Запада писатель противопоставлял жизнеспособный путь православной России. "Наша цивилизация и европейская. Не хотим европейской. Все различие: Вера, Будущее..." - упрямо утверждал Достоевский. Он истово верил в традиционно-монархические устои России, во всемирно-историческую миссию православия и русского народа. Россия для него выше западной цивилизации духовно, нравственно.

А если все же "наполеоновскую идею" да на русскую почву? Такая вот искусственная пересадка в основе истории преступления и наказания Родиона Романовича Раскольникова.

Не случайная эта история: что-то такое носилось в воздухе. "Ну полноте, кто же у нас на Руси себя Наполеоном теперь не считает?" - говорит сообразительный следователь Порфирий Петрович. Да и как может быть иначе? Самоотверженная Соня Мармеладова вынуждена идти на панель, несчастная Катерина Ивановна умирает от чахотки, гордая Авдотья Романовна соглашается на унизительный брак с Лужиным, а наглый Лужин процветает, развратник Свидригайлов собирается жениться на чистой шестнадцатилетней девочке - все это мерзко, гадко, несправедливо. При шаткости понятий и воззрений, при гордости и нетерпении, как не обратиться к примеру Наполеона - великого человека, властелина, изменившего облик мира. Вот и Родион Раскольников размышляет о Наполеоне, хочет что-то изменить, на что-то решиться. Он и решился - топором... старуху процентщицу Алену Ивановну, а заодно и ее сводную сестру Лизавету.

Впоследствии Раскольников исповедуется Соне: "Штука в том: я задал себе один раз такой вопрос: что если бы, например, на моем месте случился Наполеон и не было бы у него, чтобы карьеру начать, ни Тулона, ни Египта, ни перехода через Монблан, а была бы вместо всех этих красивых и монументальных вещей просто-запросто одна какая-нибудь смешная старушонка, легистраторша, которую еще вдобавок надо убить, чтоб из сундука у ней деньги стащить (для карьеры-то, понимаешь?), ну, так решился ли бы он на это, если бы другого выхода не было?"

Долго промучившись, он пришел к однозначному выводу: Наполеон и задумываться бы не стал. Наполеон для Раскольникова - Мефистофель, демон-искуситель; он символ нарушения всех божьих и человеческих законов, он воплощает право проливать кровь, распоряжаться жизнями...

А ведь "передергивает" Родион Романович в рассуждениях, ибо Наполеон потому и Наполеон, что у него Тулон, Египет и переход через Монблан, а не убийство "старушонки легистраторши". Пролитая кровь вроде бы и уравнивает, да смысл, масштаб и значение происшедшего - все розно. При этом в рассуждениях Раскольникова Наполеон как волшебный камень, отбрасывающий благородный отблеск даже и на убийство старухи процентщицы. По замыслу Достоевского все наоборот: убийство старухи процентщицы и Лизаветы покрывает мрачной тенью самого Наполеона, доказывает неправедность любого пролития крови. В набросках к роману есть спор у Разумихина: "А кровь? А Наполеона кровь удерживала? То не преступление. Почему нет... Почему истратить 100 000 при Маренго не то, что истратить старуху". Все преступление, считает Достоевский, а Наполеон - злодей, пусть и великий злодей.

Циник Свидригайлов довольно верно определил побудительные мотивы Раскольникова: "Наполеон его ужасно увлек, то есть, собственно, увлекло его то, что очень многие гениальные люди на единичное зло не смотрели, а шагали через, не задумываясь. Он, кажется, вообразил себе, что и он гениальный человек, - то есть был в том некоторое время уверен".

По теории Раскольникова все люди законом природы разделяются на два разряда: обыкновенных людей (низший разряд) и необыкновенных. Люди низшего разряда, по натуре своей консервативные, чинные, живутв послушании и любят быть послушными; так им и следует быть. Второй разряд - это ниспровергатели установленного порядка, они нарушают старый закон, чтобы дать людям новый, это законодатели и установители человечества, которые имеют право разрешить своей совести переступать через иные препятствия, не останавливаясь и перед кровопролитием для исполнения своей идеи. "Первый разряд всегда - господин настоящего, второй разряд - господин будущего. Первые сохраняют мир и приумножают его численно; вторые двигают мир и ведут его к цели".

Выслушав рассуждения Раскольникова, письмоводитель полицейской части Заметов вдруг брякнул: "Уж не Наполеон ли какой будущий и нашу Алену Ивановну на прошлой неделе топором укокошил?" Убийство топором отвратительной старухи процентщицы - и Наполеон?! Засаленный замшевый кошелек да укладка, обитая красным сафьяном, под кроватью - и торжественное коронование императора в соборе Парижской богоматери?! Руки в крови; золотые вещи, лихорадочно засунутые в карманы - и триумфальное возвращение Наполеона с Эльбы?! И все же Наполеон, именно Наполеон! Конечно, не реальный Наполеон Бонапарт, полководец и император, а миф, символ, идея.

Наполеоновская карьера - это отрицание традиционного закона и порядка, вызов божественному промыслу. Ведь Наполеон не наследственный монарх, не помазанник божий, он сам сделал свою судьбу, сам взял власть, императорскую корону. При этом в начале пути к вершине положение бедного корсиканского офицера, помогавшего многочисленному семейству, было весьма даже и сходно с обстоятельствами петербургского студента, покинувшего университет по причине материальных затруднений, на которого между тем надеялись мать-вдова и сестра на выданье.

И смог же Наполеон, достиг, достиг высшей власти, посылал на смерть сотни тысяч людей, перекраивал карту Европы, сажал на троны правителей и убирал их. Все это, по мысли Раскольникова, достигнуто несокрушимой энергией, полной неразборчивостью в средствах, а главное - волей, волей к власти.

Вот он и размышляет: "Нет, те люди не так сделаны; настоящий властелин, кому все разрешается, громит Тулон, делает резню в Париже, забывает армию в Египте, тратит полмиллиона людей в московском походе в отделывается каламбуром в Вильне; и ему же, по смерти, ставят кумиры, - а стало быть, и все разрешается. Нет, на этаких людях, видно, не тело, а бронза!" Наполеон Раскольникова громит, делает резню, тратит полмиллиона людей - он проливает кровь, сеет смерть; ему все позволено. Литератор и критик И. Анненский так оценивал "наполеоновскую теорию" Раскольникова: "Мысль коротенькая и удивительно бедная, гораздо беднее, чем в "Подростке", например: Наполеон - гимназиста 40-х годов, Наполеон иллюстрированных журналов. Теория, похожая на расчет плохого, но самонадеянного шахматиста".

Наполеон вырван из контекста исторических обстоятельств и событий. Да это для Достоевского и неважно. Важен сам принцип индивидуализма, личностного успеха через зло; путь через нарушение человеческих и божеских законов и деспотической власти. Это и есть, по его мнению, основа западной цивилизации, заложенная Французской революцией и Наполеоном. И уже в России чувствуются эти тлетворные влияния. Не зря следователь Порфирий Петрович утверждает: "Тут дело фантастическое, мрачное, дело современное, нашего времени случай-с, когда помутилось сердце человеческое; когда цитуется фраза, что кровь "освежает"; когда вся жизнь проповедуется в комфорте". Вся жизнь в комфорте - это о развращающей западной цивилизации, а фраза, что кровь "освежает", - о Наполеоне. Утверждали, что в связи с особенностями кровообращения Наполеон якобы чувствовал себя хорошо только среди забот и тревог войны. Сами результаты завоевания были, дескать, для него не столь и важны. Так ведь и для Родиона Раскольникова главное - не старухины деньги, он их даже не посчитал, главное - переступить, попробовать, узнать: "Тварь ли я дрожащая или право имею..." Через кровь, через убийство, да и в особенные люди, в Наполеоны.

Правда, у Раскольникова в запасе еще и своя выигрышная арифметика: на одной чаше весов начинающий необыкновенный человек, может, благодетель человечества, может, Наполеон будущий, а на другой - отвратительная белобрысая старушонка с вострыми злыми глазами и волосами, жирно смазанными маслом. Ну да, убил! Да какое же это преступление? - вскипит Родион при прощании с сестрой, - "то, что я убил гадкую, зловредную вошь, старушонку процентщицу, никому не нужную, которую убить сорок грехов простят, которая из бедных сок высасывала, и это-то преступление?".

Только это ведь совсем другая материя. Если сорок грехов простят, то этим уже ничего не докажешь, и Наполеон тут вовсе ни при чем. Впрочем, Достоевский подобную казуистику начисто отвергает: не то что сорок грехов не простят, а собственный грех еще искупить надо, ибо убил человека, кровь пролил.

Сама "наполеоновская идея" неприемлемая, ложная, порочная.

Ваши рассуждения убедили меня в том, что персонаж, на которого более всего хотел бы походить герой "Преступления и наказания" - это толстовский Наполеон: это он "ставит поперек улицы ха-р-р-ошую батарею"; он "тратит полмиллиона людей в московском походе и отделывается каламбуром в Вильне".

Раскольников говорит, что для такого Наполеона не возникло бы вопроса, убивать или не убивать старуху процентщицу - "если бы только не было ему другой дороги". В подобном случае "не только его не покоробило бы, но даже и в голову бы ему не пришло, что это не монументально". Важен не масштаб преступления, а внутренняя готовность преступить. Но этой-то несокрушимости как раз и не обнаруживает мнительный петербургский теоретик: "Уж если я столько с ней промучился: пошел ли бы Наполеон или нет? так ведь уж ясно чувствовал, что я не Наполеон..." Это поражение Раскольникова - залог его будущего воскресения: "человеческое" в нем еще не задавлено окончательно "наполеоновским". Может быть, поэтому он догадывается кое о чем.

"Страдание и боль всегда обязательны для широкого сознания и глубокого сердца, - говорит Раскольников. - Истинно великие люди, мне кажется, должны ощущать на свете великую скорбь". Нетрудно указать источник. Это Екклезиаст: "Во многой мудрости много печали; и кто умножает познание, умножает скорбь". Для Толстого власть - это удаление от истины, для Достоевского, может быть, мучительное приближение к ней.

Толстовский Наполеон не ведает сомнений. Он, как сказал по другому поводу Герцен, "Klar im Sich" (ясен в самом себе). Наполеона толстовской эпопеи сомнение постигает только однажды - на исходе Бородинской битвы: "дело это ему в первый раз, вследствие неуспеха представлялось ненужным и ужасным". Для Раскольникова "дело" представляется таковым вследствие успеха.

Наполеон Достоевского - это Наполеон Достоевского.

Ночные императорские слезы, свидетелем которых становится десятилетний отрок, подтачивают все сооружение: оно (как в случае со "слезинкой ребенка"!) готово завалиться и рухнуть. "Наполеоновская идея" не выдерживает человеческих слез. И сам носитель идеи, запертый в Московском Кремле, начинает испытывать "великую скорбь". Для Достоевского это сильнейший аргумент.

Толстовский Наполеон - с его честолюбием и эгоцентризмом, с его пушками и маршалами - ясен Достоевскому и не особенно его занимает. Автору "Преступления и наказания" интереснее претендент - с его "страданием и болью", с его томлением между совестью и властью. Можно предположить, что в сознании Раскольникова уже брезжит образ того Наполеона, о котором поведает генерал Иволгин.

В своей статье, написанной накануне убийства, Раскольников развивает мысль, что "все законодатели и установители человечества... все до единого были преступниками", ибо, водворяя новый закон на место ветхого, вольно или невольно проливали чужую кровь. Называются имена: Ликург, Солон, Магомет и Наполеон. Вряд ли Толстой согласился бы поместить французского императора в этот достойный ряд.

Гений может позволить себе преступить через кровь. Это один порядок мироустройства. Но обсуждению подлежит и другой.

Герой "Подростка" рисует следующую картину: "Мне нравилось ужасно представлять себе существо, именно бесталанное и серединное, стоящее перед миром и говорящее ему с улыбкой: вы Галилеи и Коперники, Карлы Великие и Наполеоны, вы Пушкины и Шекспиры, вы фельдмаршалы и гофмаршалы, а вот я - бездарность и незаконность, и все-таки выше вас, потому что вы сами этому подчинились. Сознаюсь, я доводил эту фантазию до таких окраин, что похеривал даже самое образование. Мне казалось, что красивее будет, если человек этот будет даже грязно необразованным. Эта, уже утрированная, мечта повлияла даже тогда на мой успех в седьмом классе гимназии; я перестал учиться именно из фанатизма: без образования будто прибавлялось красоты к идеалу".

Таков неожиданный поворот наполеоновского сюжета. Отнюдь не гениальный человек, а существо "грязно необразованное", "бездарность и незаконность" - это существо диктует свою волю простертому перед ним человечеству (Пушкину, Галилею, Наполеону в том числе). Согласимся, что у этой "красивой" мечты большое будущее. И.Л. Волгин, М.М. Наринский. Метаморфозы Европы. М., 1993, с. 127-164

Заключение