Понятие комического в пьесе Островского

Островский наименее субъективный из русских писателей.

Для психоаналитика это был бы совершенно безнадежный случай. Его персонажи ни в коей мере не являются эманацией автора. Это подлинные отражения "других". Он не психолог, и его персонажи - не толстовские, в чей внутренний мир нас вводит могучая сила авторской интуиции, - они просто люди, какими их видят другие люди. Но этот поверхностный реализм - не наружный, живописный реализм Гоголя и Гончарова, это подлинно драматический реализм, потому что он представляет людей в их отношениях с другими людьми, что является простейшим и стариннейшим способом характеристики, принятым как в повествовании, так и в драме - через речь и действия; только здесь этот способ обогащен громадным изобилием социальных и этнографических подробностей. И, несмотря на эту поверхностность, персонажи обладают той индивидуальностью и неповторимостью, которую мы находим в своих знакомых, пусть и не проникая в их черепную коробку. Эти общие замечания относятся в основном к ранним и наиболее характерным произведениям Островского, написанным примерно до 1861 г.

Сюжеты этих пьес взяты, как правило, из жизни московского и провинциального купечества и низших слоев чиновничества. Широкая разносторонняя картина старозаветной, не европеизированной жизни русского купечества больше всего поразила современников Островского в его творчестве, потому что их интересовала реальность, воплощенная в литературном творчестве, а не ее преображение в искусстве. Критики пятидесятых годов пролили немало чернил, выясняя отношение Островского к старозаветному русскому купечеству. Сам он давал до непонятного обильную пищу для таких дискуссий и для каких угодно интерпретаций, потому что его художнические симпатии по-разному распределяются в разных пьесах. Любая интерпретация, от самой восторженной идеализации непоколебимого консерватизма и патриархального деспотизма вплоть до яростного обличения купечества как неисправимого темного царства, могла найти в тексте пьес на что опереться.

Истинное же отношение Островского ко всему этому просто не было всегда одинаковым, а точнее - моральная и общественная позиция были для него по существу обстоятельствами второстепенными. Его задачей было строить пьесы из элементов реальности, какой он ее видел. Вопросы симпатии и антипатии были для него делом чистой техники, драматургической целесообразности, ибо, хоть он и был "антиискусственником" и реалистом, он очень остро чувствовал те внутренние законы, по которым, а не по законам жизни, должен был строить каждую новую пьесу. Таким образом, для Островского нравственная оценка купеческого pater familias (отца семейства), тиранящего свое семейство, зависела от драматической функции его в данной пьесе. Но за исключением этого, необычайно трудно составить себе представление об общественном и политическом Weltanschauung (мировоззрении) Островского. Это был самый объективный и беспристрастный из писателей, и та интерпретация, которую дает его пьесам его друг и пропагандист Григорьев - "безудержный восторг перед органическими силами неоскверненной национальной жизни", - в конце концов так же чужда настоящему Островскому, как антитрадиционная и революционная пропаганда, которую выжал из них Добролюбов.

Технически наиболее интересные пьесы Островского - первые две: "Банкрот" (написанный в 1847-1849 гг. и опубликованный под названием "Свои люди - сочтемся" в 1850 г) и "Бедная невеста" (опубликованная в 1852 и поставленная в 1853 г). Первая была самым поразительным и сенсационным началом деятельности молодого автора, какое только было в русской литературе.

Гоголь в "Женитьбе" подал пример характерного изображения купеческой среды. В частности, тип свахи, практикующей в купеческой среде, уже широко использовался. Изобразив только неприятных персонажей, Островский шел по стопам Гоголя в "Ревизоре". Но он пошел еще дальше и отбросил самую почтенную и старинную из комедийных традиций - поэтическое правосудие, карающее порок. Триумф порока, триумф самого беспардонного из персонажей пьесы придает ей особую ноту дерзкой оригинальности. Именно это возмутило даже таких старых реалистов, как Щепкин, который нашел пьесу Островского циничной и грязной. Реализм Островского, несмотря на явное влияние Гоголя, по сути своей ему противоположен. Он чужд выразительности ради выразительности; он не впадает ни в карикатуру, ни в фарс; он основан на основательном, глубоком, из первых рук, знании описываемой жизни. Диалог стремится к жизненной правде, а не к словесному богатству. Умение использовать реалистическую речь ненавязчиво, не впадая в гротеск, - существенная черта искусства русских реалистов, но у Островского оно достигло совершенства. Наконец, нетеатральная конструкция пьес - совершенно не гоголевская, и, сознательно отказавшись от всяких трюков и расчетов на сценический эффект, Островский с самого начала достигает вершины. Главное в пьесе - характеры, и интрига полностью ими определяется. Но характеры взяты в социальном аспекте. Это не мужчины и женщины вообще, это московские купцы и приказчики, которых нельзя оторвать от их социальной обстановки.

Один из персонажей "Не в свои сани не садись", Ваня Бородкин - лавочник. Но, как остроумно сказал о "Не в свои сани не садись" французский исследователь Жюль Леметр, "мы находимся в стране, где лавочники играют на гитаре". Действительно, в отличие от французского лавочника, уже превратившегося в XIX в. в законченного мещанина, русский лавочник той же эпохи еще не порвал пуповины, связывающей его с народной жизнью. Неслучайно тетушка Арина Федотовна все время третирует Бородкина как мужика. Представления Бородкина о любви близки к представлениям о ней крестьянства, а его воспоминания о свиданиях с Авдотьей Максимовной, восходящие к народной песне, отражают одновременно поэзию народного любовного свидания и стремление к культуре молодого купца, имеющего досуг, однако же держащегося в рамках патриархальных традиций и норм. "Стараюсь об ней, примерно, не думать - никак невозможно, потому это сверх моих чувств. Поверите ли, Селиверст Потапыч, сядешь это вечером дома к окну, возьмешь гитару собственно как для увеселения себя, - такая найдет на тебя тоска, что даже до слез".

Персонажи различных произведений Островского психологически сопоставимы между собой. Шамбинаго писал, что Островский тонко и ювелирно отделывает свой стиль “по психологическим категориям персонажей”: “Для каждого характера, мужского и женского, выкован особый язык. Если к какой-либо пьесе вдруг зазвучит эмоциональная речь, поразившая читателя где-нибудь раньше, надо заключить, что владелец ее, как тип, является дальнейшей разработкой или вариацией выведенного уже в других пьесах образа. Такой прием открывает любопытные возможности уяснить задуманные автором психологические категории".

Наблюдения Шамбинаго над этой особенностью стиля Островского имеют непосредственное отношение не только к повторяемости типов в различных пьесах Островского, но и вследствие этого - к определенной ситуативной повторяемости. Называя психологический анализ в “Бедной невесте" “ложно тонким”, И.С. Тургенев с осуждением говорит о манере Островского “забираться в душу каждого из лиц, им созданных”. Но Островский, видимо, думал иначе. Он понимал, что возможности “забираться в душу” каждого из действующих лиц в избранной психологической ситуации далеко не исчерпаны, - и через много лет повторит ее в “Бесприданнице".

Комическое в персонажах пьесы "Не в свои сани не садись" перемешивается с трагическим оттенком: душевная боль Бородкина, когда он узнает, что Дуня любит другого; отчаянье Дуни, прозревшей и увидевшей истинное лицо Вихорева, ужаснувшейся своему позору, и более того, стыду, который она обрушила своим отчаянным поступком, на плечи отца; горечь и боль Русакова, узнавшего, что дочь бежала из дому с человеком, недостойным уважения. Некий трагизм, хоть и сниженный, можно усмотреть и в образе Вихорева: не сбылись его чаяния, приходится уходить несолоно хлебавши.

Наиболее комичны в пьесе второстепенные персонажи: тетушка Арина Федотовна, Селиверст Потапыч Маломальский и его жена Анна Антоновна. Островский обыгрывает комичные ситуации мужа-подкаблучника и сварливой жены в отношениях Маломальского с его супругой, устами Бородкина шутит над пафосно-романтичной старой девой Ариной Федотовной, при этом не упуская случая посмеяться над стремлением этих женских персонажей к так называемой "образованности".

Это примечательно, что именно самые комичные, вызывающие смех персонажи у Островского в "Не свои сани не садись" - это стремящиеся к "культуре", презирающие патриархальный склад жизни люди. При этом об истинной культуре и благородстве, они, естественно, не имеют понятия, удовлетворяясь внешними показными ее приметами, да и те - лишь то немногое, что им удалось где-то случайно подсмотреть и нахвататься.

Упрекает своего мужа в недостатке образованности Анна Антоновна, упрекает за мужиковатость Бородкина Арина Федотовна. И та, и другая считают образцом культурности и благородства Вихорева, не замечая его фальшивости - Арина Федотовна по неопытности и глупости старой девы, Анна Антоновна - не давая себе труда присмотреться, затмевая себе самой взор восхищением снизу вверх - мещанки на дворянина. И та, и другая в результате играют роковую роль в падении Дуни, роль, которая бы перешла в трагедийную, если б не счастливая развязка пьесы.

Островский как бы проводит видимую линию, разделяя своих персонажей по их отношению к тому исконному, патриархальному купеческому миру, который так дорог автору. Мало комического в Русакове, если не считать его подшучиваний над Маломальским и Бородкиным. Да и вряд ли это можно назвать шутками в полном смысле слова - просто Русаков прямолинеен и искренен, и высказывает свое мнение без обиняков, лишь изредка облекая это в полушутливую форму, чтобы смягчить резкий тон. Мало комического в Дуне - мы видим перед собой запутавшуюся влюбленную девушку, по неопытности не сумевшую противостоять дешевым чарам заезжего ловеласа. А в сценах объяснения с Вихоревым и отцом в образе Дуни появляется оттенок трагизма. Мало комического и в образе Бородкина - в каком-то смысле этот персонаж можно назвать героем-резонером, так как он не раз высказывает взгляды автора. Это романтический герой с его влюбленностью в Дуню, с внутренним достоинством, страданиями из-за соперника и великодушием в неразделенной любви, с его благородным жестом рыцаря-заступника в финале пьесы - все это явно выдает в нем романтизм, который, как известно мало вяжется с комизмом, и мы можем сказать, что именно в этом персонаже комическое наименее проявлено в сравнении с прочими персонажами пьесы.

Что касается Вихорева, комическое в нем имеет оттенок сатиры, и сатиры злой. Показывая вызывающий смех и неприязнь образ дворянина-бездельника, Островский старается подчеркнуть разницу между ним и благородным Бородкиным. И делает это весьма искусно, нанося черты внешнего благородства на образ Вихорева, заставляя восхищаться им двух наиболее комичных героинь Арину Федотовну и Анну Антоновну, и отмечая печатью патриархальности и традиционности образ Бородкина, и устами тех же героинь упрекая его в недостатке образованности и благородстве. Благодаря такой двойственности изображения у неискушенного читателя/ зрителя поначалу может появиться ощущение правоты Арины Федотовны и Анны Антоновны, однако это сильнее подчеркивает внутреннюю суть образов, истинные их характеры. С внешней "народностью", чуть грубоватостью и этакой "посконностью" Ивана Петровича Бородкина ярче видно его внутреннее благородство и возвышенность. И чем лощенее и культурнее внешне себя проявляет Вихорев, тем сильнее мы ощущаем его фальшивость, ложность этой наносной "красивости", которая не стоит даже метафоры позолоты. И тем сильнее в контрасте с ним выделяется образ Бородкина.

Островский четко делит персонажей на людей мира "просвещенности" и людей мира патриархальности, проводя линию не только в их характерах и привычках, но и в их отношениях друг у другу. Русаков, Бородкин, Маломальский принадлежат к миру патриархальности, рисуемым Островским с любовью и с добрым комизмом, словно мягким смехом, юмором. Каждый из этих персонажей имеет свое сатирическое противопоставление в мире "просвещенности" - Арина Федотовна, Вихорев, Анна Антоновна. Их Островский не щадит, обливая обличительной сатирой и злой насмешкой, делая это, однако, не столь резко и бескомпромиссно, как его предшественники Гоголь и Фонвизин. Дуня же мечется между этими двумя мирами, которые тянут ее каждый к себе. Однако же она остается в мире, который Островский считает единственно прекрасным и правильным, и где она живет и будет жить под защитой искренне любящих ее людей.

Островский разделяет своих персонажей и по тому, что они ценят в людях: персонажам мира "просвещения" дорога внешняя шелуха, малоценная, наносная лакированная поверхность, свидетельствующая лишь о показном блеске. Другое дело - персонажи мира патриархальности. Им, в особенности Русакову, по роли своей "быть взрослой дочери отцом" должному уметь оценивать людей, гораздо важнее истинная суть человека его подлинный характер, вне зависимости от того, как выражает себя внешне этот человек. И Русаков с первого же взгляда распознает в Вихореве пустозвона и охотника за приданым, высказывая ему, однако, резонные причины своего отказа, не руководствуясь своей личной неположительной оценкой молодого человека.

Мы видим, что основной "заряд" комического в "В не свои сани не садись" пришелся именно на персонажей, претендующих на "просвещенность" - Арину Федотовну и Анну Антоновну. Особенно это касается Арины Федотовны - самый комичный, по нашему мнению, персонаж пьесы, несмотря на то, что в судьбе Дуни Арина Федотовна играет почти роковую роль, своего рода демона-соблазнителя, о чем со свойственной этому персонажу прямотой заявляет Максим Федотыч: "Ну, сестрица, голубушка, отблагодарила ты меня за мою хлеб-соль! Спасибо! Лучше б ты у меня с плеч голову сняла, нечем ты это сделала. Твое дело, порадуйся! Я ее в страхе воспитывал да в добродетели, она у меня как голубка была чистая. Ты приехала с заразой-то своей. Только у тебя и разговору-то было что глупости... все речи-то твои были такие вздорные. Ведь тебя нельзя пустить в хорошую семью: ты яд и соблазн!!".

Комизм персонажей подчас проявляется не только в их личных характеристиках, но и в их контрастировании между собой при сталкивании. И, как правило, для наибольшего контраста Островский сталкивает персонаж из мира "просвещенности" и персонаж из мира патриархальности.

Мы видим, что наиболее сильная комичность проявляется в образе Арины Федотовне, когда она разговаривает с Иваном Петровичем, и особенно слышна разница в речи и поведении этих двух персонажей. Ярче и сильней видна комичность в фальшивой светскости Арины Федотовны, вернее, тот тон, который она считает светским.

Арина Федотовна. Вот то-то и есть, что разница. Есть необразованные, вот как ты, а то есть люди с понятием.

Бородкин. Хоть бы посмотреть когда на таких-то. Что ж вы там замуж не шли?

Арина Федотовна. А оттого, что не хочу, чтоб надо мной мужчина командовал. Все они невежи и очень много о себе думают. Да и опять это не твое дело.

Бородкин. Нет-с, я так. Жалко только со стороны смотреть, что, при вашем таком образовании, на вас никто не прельщается.

Арина Федотовна. Невежа, смеешь ли ты так с дамой разговаривать?

Однако разговаривая с Бородкиным откровенно свысока и даже чуть грубовато, Арина Федотовна делает первую ошибку, давая эти возможность Ивану Петровичу посмеяться над ней, задавая провокационные вопросы. Кроме того, по сути не зная в чем именно состоит светский тон, Арина Федотовна выставляет себя в смешном свете, и прежде всего, по замыслу драматурга, перед зрителем. Таким образом Островский дает своего рода урок зрителю демократическому, давая понять - как не надо.

В разговоре Русакова с Вихоревым тоже комизм, но комизм совсем иного рода. Тут никто из собеседников не фальшивит, говоря так как он привык разговаривать, но комизм тут в том, что каждый из них говорит на своем языке, не разумея другого. Комично и само звучание напыщенной, светской болтовни Вихорева, словно обкатывающего слова, как гладкие камешки, рядом со звучанием речи Русакова, степенно и обстоятельно раскладывающего слова, словно товар по полкам. Комично и то, как каждый из них пытается и не может понять собеседника, не понимая даже, что тут в сущности понимать, суть дела-то ясна. Ан нет - Русаков недоуменно морщит лоб, пытаясь понять, чего еще надо этому хлыщу-дворянчику, когда он ему все так доходчиво объясняет, Вихорев не может дойти, почему не понимает этот медлительный купец, какую честь, он, Вихорев, оказывает ему и его дочери. И взаимная досада обоих усиливает комический эффект.

Вихорев. Я вас уверяю, что я люблю Авдотью Максимовну до безумия.

Русаков. Не поверю я вам.

Вихорев. Как не поверите?

Русаков. Так, не поверю, да и все тут.

Вихорев. Да как же вы не поверите, когда я вам даю честное слово благородного человека?

Русаков. Не за что вам ее любить! Она девушка простая, невоспитанная и совсем вам не пара. У вас есть родные, знакомые, все будут смеяться над ней, как над дурой, да и вам-то она опротивеет хуже горькой полыни... так отдам я свою дочь на такую каторгу!. Да накажи меня бог!. .

Вихорев. Я вам говорю, что со мной она будет счастлива, я за это ручаюсь.

Русаков. Нечего нам об этом разговаривать - это дело несбыточное. Поищите себе другую, я свою не отдам.

Вихорев. Я вам только одно могу на это сказать, что вы меня делаете несчастным человеком. (Встает) Извините, что я вас обеспокоил. У вас, вероятно, есть кто-нибудь на примете, иначе я не могу предположить, чтобы вы, любя свою дочь и желая ей счастия, отказали мне. И мне кажется, если б вы меня покороче узнали... но таков уж, видно, русский человек - ему только бы поставить на своем; из одного упрямства он не подорожит счастьем дочери...

Русаков. Тьфу ты, прах побери! Да я б с тебя ничего не взял слушать-то такие речи! Этакой обиды я родясь не слыхивал! (Отворотись) Приедет, незванный, непрошенный, да еще и наругается над тобой! (Идет) Провались ты совсем!

Вихорев (один). Вот тебе раз! Ну есть ли какая возможность говорить с этим народом. Ломит свое - ни малейшей деликатности!. Однако это чорт знает как обидно!

Обязательно необходимо отметить как комического персонажа и слугу Вихорева Степана. Комизм в образе Степана совсем иной, нежели в образах других персонажей, возможно, потому что он не принадлежит какому-то определенному миру, скорее двум этим мирам (миру "просвещенности" и миру патриархальности) одновременно. Поэтому комизм Степана не выстроен на контрасте как это происходит с большинством персонажей пьесы. Его комизм - обособленный, он заключен в его живой, народной речи, пересыпанной прибаутками и пословицами. Его юмор - также глубоко народный, смиряющийся перед волей судьбы, но не упускающий случая отпустить по этому поводу красное словцо, и это при том, что речь Степана сходна с речью Вихорева, в нем слышен городской житель, гладко говорящий, употребляющий в разговоре иностранные слова.

Половой. Что ваш барин-то, служащий?

Степан. Да, служили мы с барином-то без году неделю.

Половой. Что ж так мало-с?

Степан. Гм! где ему служить! Не то у него на уме, и притом же горд... (Глотает с трудом) Кто я, да что я! Да другие провинности да шалушки водились, так все к одному пригнали, да и машир на хаус.

Половой. А имение-то есть у вас?

Степан. Было большое село, да от жару в кучу свело. Все-то разорено, все-то промотано! То есть поверишь ли ты, друг мой, приехали мы это в деревню - ни кола, ни двора; а хлеб-то на поле, так не глядели б глаза мои: колос от колоса - не слыхать девичьего голоса.

2.3 Комический фон как контраст для трагически окрашенных ситуаций в пьесе