Риторическая функция повествовательных компонентов в русской ораторской прозе XI века

Размещено на http://www.allbest.ru/

РИТОРИЧЕСКАЯ ФУНКЦИЯ ПОВЕСТВОВАТЕЛЬНЫХ КОМПОНЕНТОВ В РУССКОЙ ОРАТОРСКОЙ ПРОЗЕ XI ВЕКА

русский ораторский проза сюжетный

В середине ХХ столетия В. В. Виноградов констатировал, что русской литературе средневекового периода было свойственно риторическое задание, то есть установка на формирование взглядов читателя. При всех исторических модификациях жанров, писал ученый, в древнерусской литературе всегда «оставался <.> ряд примеров построения, рассчитанных на “убеждение” читателя, на экспрессивную его “обработку”»1.

Это наблюдение В. В. Виноградова особенно справедливо применительно к оригинальной литературе киевского периода. Доминирование в ней идеологической функции проявлялось и в тематическом составе памятников, и в нацеленности их на определенную аудиторию. В большинстве произведений, которые выполняли эту функцию, повествовательное начало если не отсутствовало вовсе, то выполняло роль подчиненную, служебную.

Прагматическая направленность была в целом свойственна ранней русской литературе. Ее выполняли, в том числе и повествовательные жанры. Так, например, обстояло дело с летописью. Как показала М. Виролайнен, материал Начального свода в конце XI века был переработан таким образом, что в нем появились фольклорные коды2. Их появление было связано с установкой составителя на идеологическую обработку определенного типа адресата - носителя национальной ментальности, со свойственными ей представлениями фольклорного характера. В памятниках же, относящихся к области красноречия, повествовательное начало полностью подчинялось риторическим задачам.

Анализ таких показательных для XI века памятников красноречия, как «Слово о Законе и Благодати» и поучения Феодосия Печерского позволяет увидеть, что в них имеются повествовательные элементы двоякого рода: 1) сюжетные звенья;

2) тематические мотивы. Рассмотрим функционирование этих элементов.

Сюжетные звенья занимают особенно значительное место в первой из трех композиционных частей «Слова о Законе и Благодати», формирующей идеологему о Руси как равном с другими новопризванном христианском народе. Эти звенья располагаются в тексте попарно, связанные принципом параллелизма. Так, ветхозаветный сюжет об Агари и Сарре и их детях Измаиле и Исааке делится на фрагменты, каждый из которых ставится в параллель с соответствующим фрагментом сюжетной последовательности, персонажами коей выступают гипостазированные Закон и Благодать. «Сарра не рожала, поскольку <.> заключена была божьим промыслом на старости родить». - «И безвестная и тайная премудрость божья утаена была <.> чтобы в начале века явиться».

«Сарра говорила Аврааму: вот, заключил меня Бог не рожать, так войди к рабе моей Агари, и родишь от нее». - «И Благодать говорила Богу: еще не время мне сойти на землю и спасти мир, так сойди на гору Синай и положи Закон» (Синодальный список, 170а-б).

Изгнание Авраамом Агари с ее сыном Измаилом дает автору «Слова» повод убеждать аудиторию в обоснованности рассеяния иудейства - носителя Закона, и призвания христиан - носителей Благодати. Первая сюжетная линия выступает для второй в роли развернутого иллюстрирующего «примера».

Несколько иное, но функционально близкое использование сюжетных звеньев встречается в «Словах», или поучениях, Феодосия Печерского. В «Слове о терпении, любви и посте» проповедник призывает монастырскую братию к тому, чтобы не стяжать приношения, но самим кормиться от своих трудов и по возможности широко практиковать милостыню. В развитие этой мысли он приводит евангельскую притчу о десяти мудрых девах. Далее в этом же «Слове» Феодосий укоряет братию в том, что они нестойки в трудах монастырской жизни - и приводит им на память ветхозаветное сказание об исходе Моисея с народом из Египта и поклонении золотому тельцу. Здесь сюжетные элементы предстают в виде встроенных жанров - инкорпорированных в дискурсивное целое повествовательных фрагментов, обладающих завершенностью и относительной самостоятельностью. Эти фрагменты, как и сюжетные звенья «Слова о Законе и Благодати», выполняют функцию «примеров», иллюстрирующих мысль проповедника.

Отметим, что «встроенные жанры» могут определяться и просто как «сюжеты». И. В. Силантьев применительно к древнерусской литературе использует понятие «сюжетики» как «системы сюжетов произведения». Введение этого понятия, отмечает исследователь, вызвано спецификой материала: ведь «древнерусское литературное произведение могло включать не один, а несколько сюжетов, связанных фабульно или тематически. Это явление связано с одной существенной особенностью литературы Древней Руси - “принципом анфиладного построения” литературного произведения, как определял его Д. С. Лихачев» .

Итак, использование в ораторской прозе сюжетных звеньев придавало речи убедительность, обладало природой доказательства. Отметим, что «примеры», в качестве каковых выступают встроенные сюжеты, используются как образцы аристотелевского «риторического наведения», или «индукции»: «если на основании многих подобных случаев выводится заключение, что дело обстоит именно так, то такое заключение там [в “Топике” - И. К.] называется индукцией, а здесь - примером»4.

1. Повествовательные звенья, встроенные жанры - не единственная разновидность сюжетных элементов, встречающаяся в древнерусском красноречии. И. Н. Жданов, рассматривая «Слово» Даниила Заточника, пришел к выводу, что в нем использованы два типа «примеров», или «притч»: развернутый - как краткое повествовательное целое; и свернутый - как паремийное высказывание5. Позже Е. К. Ромодановская аналогичным образом - по степени развернутости - различала «притчу Акира» и «притчу Варлаама»6. Первая разновидность «примеров» была показана выше. Но и вторая разновидность тоже представлена в рассматриваемых памятниках.

Так, в «Слове» Феодосия используется отсылка к апостолу Павлу, который говорит: «Нигде я напрасно хлеба не ел, но ночью трудился, а днем проповедовал», а также «руки мои послужили и мне и другим» и «праздный пусть не ест». Это тоже «пример», которым Феодосий увещевает братию. Однако он представляет собой не сюжет, а отсылку к известному сюжету, который в своем развернутом виде содержится в Деяниях апостолов.

Вторая разновидность «примеров» промежуточна между такими явлениями, как сюжет и мотив. Е. М. Мелетинский писал о структурно-семантическом тождестве мотива и сюжета7. Идея о сюжетообразующем потенциале мотива была развита Г. А. Левинтоном, который трактовал мотив как «сюжет инварианта», а собственно сюжет - как «сюжет варианта» . Но в показанном примере из «Слова» Феодосия сюжетообразующая функция явно отсутствует. Более того, приведенные высказывания апостола не только не тяготеют к разворачиванию, но наоборот, стремятся к формульной краткости, что и видно в характере их последования: от предикативного целого в начале - к афоризму в конце. Поэтому в данном случае стоит вести речь уже не о сюжетах, но скорее о «темах» и, далее по степени свернутости, о тематических мотивах, которые мыслятся как тематические единства, обладающие устойчивым набором смысловых коннотаций и вовсе не тяготеющие к разворачиванию. «Наряду с фабулой и сюжетом, тема - наиболее близкая к мотиву категория»9.

Тематические мотивы составляют вторую группу сюжетных элементов в ораторской прозе Киевской Руси. В плане генезиса они восходят к христианской и апокрифической книжности. Каждый из таких мотивов отсылает читателя к определенному сюжету, который предполагается известным. Так, И. Н. Жданов указывал на связь упоминания в «Слове о Законе и Благодати» о бегстве Иисуса в Египет с соответствующим апокрифическим сказанием. Тот же автор, рассматривая фрагмент «Бог соделал спасение посреди земли, крестом и мукою, на месте лобном.», констатировал его связь с несколькими источниками: «а) с преданием о том, что Христос распят был “на древе, иже израсте из главы Адама”, как говорится в “Сказании

о древе крестном”, и б) со сказанием о пупе земном, который находится в Иерусалиме, близ места погребения Спасителя. Сказание это было очень распространено на Руси.»10. А в рассмотренном «Слове» Феодосия Печерского фрагмент: «Можно распродать это миро и наделить убогих» в свернутом виде воспроизводит евангельский эпизод.

Насыщение текста тематическими мотивами вызвано риторическом заданием, которым была проникнута ранняя русская литература. Первостепенную роль имела прагматика литературного высказывания. Рассматриваемые мотивы организуют своеобразный перцептивный фон: функционируя как референтные коды (Р. Барт), они разворачивают текст в сторону определенного типа аудитории. Так, рассмотренные произведения были адресованы княжеско-боярской верхушке общества и духовенству. «Слово о Законе и Благодати» было произнесено в узком кругу княжеской элиты11. Феодосий писал наставления для монашества. Поэтому в этих текстах доминировал христианский код: для такой аудитории именно он мог выступать «опознавательным знаком». Сюжетные элементы, почерпнутые из Священной Истории, здесь выступают как эксплицитные маркеры христианского кода, придающего речи адресованность.

Итак, роль сюжетных компонентов (тематических мотивов и повествовательных фрагментов - элементарных жанров, таких, как сказание или притча) в древнерусском красноречии заключалась в том, что они функционировали как референтные коды, ориентированные на читателя. В этой литературе они выполняли прагматическую функцию. Уточним характер исполнения этой функции разными группами элементов.

Классической риторике было свойственно понятие о трех аспектах построения высказывания: «инвенции», или «изобретении», «диспозиции», или «расположении», и «элокуции», или «слоге». Как было показано выше, сюжетные звенья в древнерусском красноречии служили целям доказательства. С риторической точки зрения, эти фрагменты должны быть отнесены к области inventio. Что же касается мотивов, то они, как видно, создавали «слог», или elocutio, в смысле достаточно формальной организации внешней стороны текстового материала. При этом их роль была связана с тем, чтобы «фокусировать», формировать целевую группу аудитории.

Примечания

1. Виноградов, В. В. О языке художественной прозы : избранные труды / В. В. Виноградов. - М. : Наука, 1980. - С. 115.

2. См.: Виролайнен, М. Н. Автор текста истории / М. Н. Виролайнен // Виролай- нен, М. Н. Речь и молчание : Сюжеты и мифы русской словесности. - СПб : Амфора, 2003. - С. 84-108.

3. Силантьев, И. В. Сюжет как фактор жанрообразования в средневековой русской литературе / И. В. Силантьев. - Новосибирск : Изд-во НИИ МИОО НГУ, 1996. - С. 9.

4. Аристотель. Риторика / Аристотель // Аристотель. Риторика. Поэтика. - М. : Лабиринт, 2005. - С. 11.

5. См.: Жданов, И. Н. Слово о Законе и Похвала кагану Владимиру / И. Н. Жданов // Жданов, И. Н. Соч. И. Н. Жданова. Т. 1. - СПб, 1904. - С. 1-80.

6. Ромодановская, Е. К. Повести о гордом царе в рукописной традиции XVII-XIX вв. / Е. К. Ромодановская. - Новосибирск : Наука, 1985. - С. 48.

7. См.: Мелетинский, Е. М. Введение в историческую поэтику эпоса и романа / Е. М. Мелетинский. - М., 1986; Мелетинский, Е. М. «Историческая поэтика»

8. Н. Веселовского и проблема происхождения повествовательной литературы / Е. М. Мелетинский // Историческая поэтика : итоги и перспективы изучения. - М. : Наука, 1986. - С. 25-52.

9. См.: Левинтон, Г. А. К проблеме изучения повествовательного фольклора / Г. А. Левинтон // Типологические исследования по фольклору : сб. ст. в память

10. Я. Проппа. - М. : Наука, 1975. - С. 303-319.

11. Силантьев, И. В. Теория мотива в отечественном литературоведении и фольклористике : Очерк историографии / И. В. Силантьев. - Новосибирск : ИДМИ, 1999. - С. 58.

12. Жданов, И. Н. Слово о Законе и Похвала кагану Владимиру. - С. 13-14.

13. См.: Топоров, В. Н. Святые и святость в русской духовной культуре. Т. 1

14. В. Н. Топоров. - М. : Гнозис, 1995.

Размещено на Allbest.ru