Тема абсурдного человека в творчестве А. Камю

2

Министерство образования РФ

Государственное образовательное учреждение высшего профессионального образования

Тобольский государственный педагогический институт Им. Д. И. Менделеева

Кафедра философии и культурологи

Реферат

по дисциплине «Философия»

Проблема абсурдного человека

Выполнил: аспирант

гр. Попова Е. И.

«___» _________ 200__ г.

Проверил: _____________

Тобольск

Содержание:

I. Введение . . . . . . . . . . . . . . . . . 3

II. Основная часть

1. Истоки темы абсурдности в творчестве А . Камю . . . . . . . . . . . . . . . . . . 5

2. Понятие «абсурда» в мировоззрении А. Камю . . . . . . . . . . . . . . . . . 10

3. Проблема абсурда в литературном творчестве А. Камю:

- в романе «Посторонний» . . . . . . . . 12

- в «Мифе о Сизифе» . . . . . . . . . . . 18

- в пьесе «Калигула» . . . . . . . . . . 20

III. Заключение . . . . . . . . . . . . 22

IV. Библиография . . . . . . . . . . . 24

Введение.

С давних пор культура Франции была щедра на писателей особого склада, успешно сочетающих в своём творчестве философию и словесность. К ним относятся Вальтер, Руссо, Сартр… Среди первых в ряду этих громких имён должен быть по праву назван Альберт Камю.

При жизни Камю не испытывал недостатка ни в поклонниках, ни в ниспровергателях. Вокруг каждой его очередной книги кипели страсти. Да и этот не удивительно, ведь он в своём творчестве затрагивал проблемы человеческого существования, поиска смысла жизни, пытался найти ответ на злободневные вопросы человечества.

Однако в России, особенно в последние годы, имя этого французского писателя и философа было однозначным и полузапретным. Это объясняется тем, что его творчество по мнению многих литературоведов, не отвечало интересам общества и более того было направлено против него. Особенно большие претензии предъявлялись к предвоенному циклу, который сам Камю назвал «Абсурд». В связи с этим, исследовательских работ по творчеству писателя в настоящей стране очень мало. В имеющихся же работах, внимание исследователей как правило сосредоточено на позднем творчестве писателя или на содержании его работ, не затрагивается философский аспект. Поэтому актуальность реферата обусловлена необходимостью целостного осмысления проблемы абсурда человека в творчестве Камю.

Поэтому цель моей работы состоит в следующем: опираясь на труды таких литературных критиков, как Кушкин Е. П., Раткевич А. М., Фокин С. Л., Шервашидзе В. В. И др., показать особенности раскрытия проблемы абсурдности человека в творчестве А. Камю, и в частности в таких его произведениях, как «Посторонний», «Миф о Сизифе», «Калигула».

Построенная цепь определяет следующие задачи:

1) познакомиться с работами, изучающими творчество А. Камю;

2) выяснить истоки проблемы абсурдности человека в творчестве писателя;

3) определить, что вкладывает Камю в понятие «абсурда»;

4) проследить, как представлена проблема абсурдности человека в романе «Посторонний», в эссе «Миф о Сизифе» и в трагедии «Калигула».

Истоки темы абсурдности в творчестве А. Камю.

К проблеме абсурдности мира А. Камю обращается ещё в раннем своём творчестве. Темы бедности, одиночества, болезни, беззаботной юности вошли в отдельные эссе-новеллы сборника «Изнанка и лицо», первой книги Камю, вышедшей в 1937 году. Этот сборник - исходный пункт становления творческого метода писателя. Он приходит к пониманию того, что произведение не может быть простым описанием отдельных эпизодов жизни. Писатель утверждается в изначальной идее трагичности жизни. Неприметные судьбы бедняков приобретают в его сознании очертания устойчивого идеологического образца абсурдности мира.

Само слово «абсурд» впервые возникает уже в этом первом сборнике. В небольших эссе автор приходит к одному из главных принципов своего мировоззрения, сформулированному в её названии - понимания жизни как многоликого начала, как диалектики «изнанки» и «лица». Болезнь, смерть, одиночество, нищета изнурительная работа, притупляющая человеческие чувства, - это всё тёмная сторона существования, которая уже в раннем творчестве Камю занимает главенствующее место.

На всё творчество А. Камю повлияло его знакомство с представителем философии Жаном Гренье и его книгой «Острова». В ней Камю встречает темы, созвучные его собственному трагическому мироощущению: страх человека перед небытиём, перед головокружительными безднами бытия, неизбывное одиночество человека и его непреодолимое стремление к счастливому единению с миром. Вот одна из читательских заметок молодого Камю, позволяющая наглядно представить меру воздействия учителя на его духовную жизнь: «Прочитал книгу Гренье… Единство его книги заключается в постоянном присутствии смерти. Я бы сказал так: само по себе мировоззрение Гренье, ничего не изменяя в моём существе, делает меня более серьёзным, более проникнутым серьёзностью жизни. Я не знаю другого человека, так сильно воздействующего на меня» Камю А. Творчество и свобода. Статьи, эссе, записные книжки - М.: Наука, 1990 - с. 22

Е. П. Кушкин, затрагивая проблему влияния Гренье на раннего Камю, замечает, что «страх перед небытиём, о котором так много говорилось в его «Островах» был началом творчества писателя» Кушкин Е. П. Альберт Камю. Ранние годы. - Л.: Просвещение 1982 - с. 97 . Автор «Постороннего» переживал этот страх перед неумолимой смертью в реальной жизни - болезнь и смерть станут не только постоянными темами его мысли, но и неотступными спутниками жизни, наделяя естественной трагичностью всё миропонимание Камю.

Большое влияние на творчество А. Камю оказали и работы Ф. Ницше. Камю был тонким ценителем и глубоким знатоком этого философа. Ему импонировал ницшевский «оптимизм, основанный на опьянении страданием» Камю А. Творчество и свобода. Статьи, эссе, записные книжки - М.: Наука, 1990 - с. 56 , который и повлиял на появление в творчестве Камю цикла «Абсурда».

Началом этого цикла принято считать и довоенную публицистику Камю, а именно серию репортажей 1939 года «Нищета Кабилии», в которой автор рассказывал о беднейшем районе Алжира. Статьи о Кабилии, в которых описывались невероятная нищета алжирцев, страшная обездоленность маленьких детей, дерущихся с собаками за содержание мусорных куч, показывали абсурдное преступление: естественному стремлению человека к счастью препятствовала унизительная и сокрушающая нищета. Общефилософские мотивы концепции абсурда, выражавшей сомнение в наличии высших законов бытия, опирались на конкретные жизненные наблюдения Камю-публициста. Само понятие «абсурд» и близкие к нему по смыслу термины и словосочетания неоднократно возникают под пером молодого журналиста: «абсурдная система», «безвыходная ситуация», «порочный круг».

На абсурд мира проступал не только в постыдной бедности человека, вынуждающей его жить на границе человеческого и нечеловеческого, но и в его пронзительной беззащитности, перед неумолимыми силами государственно-полицейской машины. Присутствуя по долгу службы на ряде судебных процессов, начинающий писатель мог воочию убедиться в частой беспомощности обвиняемых из простого люда перед «сухой буквой» закона. Нелепица бездушного судопроизводства, безжалостно сокрушавшая обездоленных людей, порой не способных и слова сказать в своё оправданье, оказывалась ещё одним ликом вселенского абсурда.

Наряду с началом публицистической деятельности, заметно повлиявшей на становление художественного мышления Камю, большое значение для его эстетического сознания и самопознания имело обращение к литературно-критическому творчеству. Особый интерес Камю проявлял к романам А. Мальро «Завоеватели» и «Удел человеческий», из которых он воспринимает идею абсурда. Размышляя над творчеством Мальро, Камю отмечает, что он пытается на конкретном, очень актуальном материале осмыслить метафизические проблемы свободы, смерти, «Богооставленности». Вслед за Мальро Камю пытается понять историческую активность человека как духовное движение, способствующее преодолению ничтожества удела человеческого разочарования в истории предопределяли повышенный интерес к метафизике, причём к метафизике личности, к философии индивидуального человеческого существования. Отношение Камю к истории не исчерпывается её неприятием, его позиция принципиально «антиисторична»: он видит в истории врага, отрицать существование которого и бесполезно и пагубно, - с ним надо бороться.

Большое значение на взгляды Камю оказали Ж.-П. Сартр, его роман «Тошнота» (1938 г.) и сборник новелл «Стена» (1939). Эти произведения Камю считал «экстравагантной медитацией» человека, сталкивающегося с абсурдными проявлениями жизни, поэтому отвергал значимость их. Не могла вызывать у Камю сочувствия и сосредоточенность Сартра на тёмных, безобразных сторонах жизни, обнаруживающая определённую узость его мировидения, невосприимчивость ко всей полноте бытия. Камю обращает внимание на склонность Сартра к «бессилию»; заставляющую брать своих героев на границе человечного и бесчеловечного, за которыми маячит грязное абсолютное «ничто»¹¹ Шервашнидзе В. В. Альберт Камю. Путь к роману «Посторонний». Сухуми, 1988 - с. 112 . Камю отмечает за склонностью автора к анализу почти патологической разорванности личности лежит фундаментальная проблема человеческой свободы. «Герой сатиры одинок, он заперт в своей свободе. Его свобода во времени, и лишь смерть даёт ей краткое и головокружительное опровержение. Удел такого человека абсурден. Дальше он не пойдёт»²² Камю А. Творчество и свобода. Статьи, эссе, записные книжки. - М.: Наука, 1990 - с. 64 . Эти размышления приводят к концепции «абсурдной свободы». Полагая смерть и невинность человека первейшими очевидностями «абсурдного сознания», отвергая все апелляции к лишённому достоверности потустороннему миру высших ценностей, Камю приходит к пониманию свободы «абсурдного человека». Именно в силу невинности ему всё позволено. Через губительные перепутья вседозволенности проходят герои ранних произведений Камю - от Калигулы до Мерсо в «Постороннем». Лишь в более поздний период писатель приходит к мысли, что «нельзя быть свободным против других людей». Особое место занимаю в размышлениях Камю о Кафке и его произведениях «Замок» и «Процесс». В «Процессе», как полагает Камю, Кафка сосредотачивается на изображении абсурдности жизни. Йозеф К. обвинён, только его вина остаётся неизвестной, а приговор непонятным. Попытки героя противостоять неумолимым силам «процесса» выглядят безнадёжно. Отвергая мировоззренческую направленность к потустороннему, свойственному по его представлению Кафке, Камю рассматривает её как отрицающую человека силу. Кафка даёт образ фундаментальной отчуждённости человека от мира, когда же самые близкие люди не способны искренне любить человека и обретают несчастного на смертное одиночество. Особую заслугу Кафки Камю видит в подчинении писателя кропотливому воссозданию трагичности человеческого удела через повседневность.

Проза Кафки лучше всего отвечала складывающимся представлениям молодого Камю о романе, направленном на открытие абсурдности человеческой судьбы.

Таким образом, анализируя идеи, образы, художественные манеры писателей и философов конца 30-х годов, Камю разрабатывает собственное художественное мировоззрение, собственную позицию, определяет принципы и установки своего творческого метода. Сознанием писателя целиком овладевает тема абсурдности человеческого существования, которая и находит отражение в таких произведениях Камю, как «Посторонний», «Калигула», «Миф о Сизифе» и др.

Понятие «абсурда» в мировоззрении А. Камю.

Непосредственным литературным предшественником Камю в разработке темы абсурда был А. Мальро, который в 1926 году писал: «В душе европейского человека, подавляя его великие жизненные порывы, коренится изначальный абсурд»¹¹ Мальро А. В свете истории. Статьи, письма. М.: Худ. Литература, 1984 г. - с. 25 . По замечанию Мальро, абсурд всё глубже и прочнее утверждается в бытии и сознании современного человека, подчиняя себе его мысли и жизненное поведение. Для него абсурд означал разлад между миром и человеком, нелепость существующего устройства. Смерть, как одно из самых властных воплощений абсурда, с наибольшей убедительностью доказывающее независимость вечного мира по отношению к бренному человеку, по мысли Мальро, задаёт границу человеческой жизни, определяет её исключительно земное значение. Человеку не избежать смерти, но он может избежать абсурда в жизни - живя наперекор смерти, ясно сознавая её неотвратимость, стремясь к преодолению ничтожества человеческой судьбы, избегая всевластности абсурда.

В своём понимании абсурда Камю очень близок к мировоззренческой позиции Мальро, хотя его философская концепция сложнее, в ней есть отдельные положения, непосредственно развивающие идею об абсурде как разладе мира и человека, есть и характерные уточнения, вносящие особые оттенки в эту идею, дополняющие её - главным образом, в плане последовательно рационального осмысления фундаментальной иррациональности бытия.

Абсурдность мира у Камю соответствует абсурдному человеку, ясно осознающему абсурд - таким образом, абсурд оказывается сосредоточенным в человеческом познании. Абсурд для Камю - это ясное, лишенное всякой метафизической надежды видение мира.

Абсурдное сознание требует соответствующих творческих форм - абсурдного художественного принятия, абсурдного романа.

Абсурдное принятие, согласно представлениям автора «Мифа о Сизифе», это произведение, свободное от стремления утверждению сверхсмысла. Абсурдное сознание, не презирающее разум, но знающее его границы, воплощается в произведении, не объясняющем, а лишь воспроизводящем мир. Мир иррационален, непостижим, и абсурдное произведение имитирует бессмыслицу мира. Для абсурдного сознания, по Камю, всякое объяснение мира является напрасным - мир в силу своей нечеловеческой самостоятельности ускользает от нас, отвергает навязываемые ему образцы и схемы человеческого мышления. Абсурдное сознание противостоит миру - оно может лишь испытывать на себе и отражать безразличие, безучастность мира к человеку. В творчестве абсурдное сознание ограничивается тем, что пытается описать посторонний ему мир, отщеплению имитировать его обессмысленность.

Проблема отражения абсурда в художественном произведении занимает творческое сознание Камю, и находит главное место в его творчестве.

Проблема абсурда в романе «Посторонний»

Роман об абсурде должен быть абсурдным произведением форма которого отрицает привычные способы видения мира, ставит под сомнение устоявшиеся способы повествования. К этому и стремится Камю в работе над «Посторонним», последовательно отвергая грешащие психологизмом формы повествования от третьего лица и в виде дневника, наделяя своего героя Мерсо не интроспективным, а экстраспективным видением, добиваясь тем самым художественного воплощения выброшенности человека из самого себя, тревожной опустошённости его обезбоженной души, лишнего чувства греховности, чуждой раскаяния и, следовательно, склонности к психологическому анализу переживаний. Если отсутствует смысл, зачем тогда мысль? В этом парадоксе - одна из главных черт абсурдного мышления, доходящего до последних пределов.

«Посторонний» - это записки злополучного убийцы, ждущего казни после суда. В нём мы распознаем злодея и великомученика, тупое животное и мудреца, недочеловека и сверхчеловека. Но, прежде всего мы видим в нём «чужого», «постороннего» тому обществу, в котором он живёт. Он осуждён на одиночество за то, что не желает «играть в игру окружающих… Он бродит в стороне от других по окраинам жизни частной, уединённой, чувственной. Он отказывается играть… Он говорит то, что есть на самом деле, он избегает маскировки, и вот уже общество ощущает себя под угрозой».

Встреча с этим общественным лицемерием происходит уже на первой странице книги. Служащий Мерсо, получив телеграмму о смерти матери в богодельне, отпрашивается с работы. Хозяин не спешит выразить ему соболезнование - в одежде подчинённого пока нет показных признаков траура, значит, смерти вроде бы ещё и не было. Другое дело после похорон - утрата получит тогда официальное признание.

Повесть разбита на две равные, перекликающиеся между собой части. При этом вторая - это зеркало первой, но зеркало кривое, в котором отражается пережитое реконструируется в ходе судебного разбирательства, и «копия» до неузнаваемости искажает натуру.

В первой части мы видим будничную, невзрачную, скучноватую, мало чем выделяющуюся из сотен её подобных, жизнь Мерсо. И вот глупый выстрел приводит героя на скамью подсудимых. Он не собирается ничего скрывать, даже охотно помогает следствию. Но такой ход событий, и в мы видим бессмыслицу происходящего, не устраивает правосудие, которое не может простить Мерсо того, что он правдив до полго пренебрежения своей выгодой. Нежели лгать и притворяться кажется совсем крайне подозрительным - особо ловким притворством, а то и посягательством на устои. Потому во второй части и пытается представить героя ужасным злодеем. Сухие глаза перед гробом матери воспринимаются как чёрствость героя, пренебрегавшего сыновним долгом, вечер следующего дня, проведённый на пляже и в кино с женщиной, вспоминается как приводит к обвинению с уголовниками.

В зале заседаний подсудимый не может отделаться от ощущения, что судят кого-то другого. Да и трудно узнать себя в этом человеке «без стыда и совести», чей портрет возникает из некоторых свидетельских показаний и из намёков обвинителя. И Мерсо отправляют на эшафот, в сущности, не за совершённое им убийство, а за то, что он пренебрег лицемерием. При этом сам герой словно бы становится сторонним наблюдателем мира. Внутри него лишь тревожная пустота, и напряжённый взгляд его направлен на неразумность мира.

В «Постороннем» сознание Мерсо - это прежде всего сознание чего-то иного, другого, сознание нечеловеческой реальности мира. В его отрешённом взгляде вещи являют в своей естественной форме. Вот Мерсо входит в морг: «Вхожу. Внутри очень светло, стены выбелены извёсткой, крыша стеклянная. Обстановка - стулья да деревянные козлы. По середине, на таких же козлах, закрытый гроб. Доски выкрашены коричневой краской, на крышке выделяются блестящие винты, они ещё не до конца ввинчены». В этом описании личные переживания созерцателя отсутствуют. Он вглядывается в окружающие предметы с равнодушной сосредоточенностью, обнаруживающей бездушную самостоятельность вещей. Само человеческое присутствие сведено здесь к чистому, ясному взору, к пустому сознанию вещей. Можно привести ещё одну картину из «Постороннего», с точностью воссоздающую убогое жилище Мерсо: «Я живу теперь только в этой комнате, среди соломенных стульев, уже немного продавленных, шкафа с пожелтевшим зеркалом, туалетного столика и кровати с медными прутьями». Вещи запечатаны без малейших оттенков человеческого отношения к ним. Они просто существуют, высвеченные направленным на них «потусторонним сознанием».

Однако кажущее равнодушие вещей скрывает глубинную чуждость мира человеку. Безучастно вглядываясь в мир, сознание свидетельствует, что природа, обыкновенный камень или прекрасный пейзаж с враждебной силой отрицают человека. Грозное безразличие вечного мира, неизбывная мощь природы, отрицающей бренного человека, представлены в «Постороннем» в образе всевластного солнца, которое отражается в опустошённом сознании Мерсо. Вот герой следует в похоронной процессии: «Вокруг сверкала и захлёбывалась солнцем всё та же однообразная равнина. Небо слепило нестерпимо, солнце расплавило гудрон. Ноги вязли в нём… Я почувствовал себя затерянным между белесой, выгоревшей синевой неба и навязчивой чернотой вокруг». Абсурдное противостояние Мерсо и мира заканчивается трагически: его попытка освободиться от власти небесной стихии приводит к убийству. Солнце одерживает верх: «Солнце жгло мне щёки, на брови каплями стекал пот. Вот так же солнце жгло, когда я хоронил маму, и, как в тот день, мучительней всего ломило лоб и стучало в висках. Я не мог больше выдержать и подался вперёд. Я знал: этот глупо, я не избавлюсь от солнца… Я ничего не различал за потной пеленою соли и слёз. Мне причудилось - небе разверзлось во всю ширь и хлопнул огненный дождь. Всё во мне напряглось, пальцы стиснули револьвер… и тут-то сухим, но оглушительным треском, всё и началось». Перед нами ясно предстаёт картина абсурдности мира, в своей непримиримости с человеческим разумом.

Роман «Посторонний» внутренне диалогичен: он наполнен разногласием. В столкновении разных голосов, пытающихся сказать «свою правду» о Мерсо, в борьбе между ними, выявляющей неясность поспешных попыток «законников» дать завершённый образ человека, оказавшегося преступником, наконец, в слове самого Мерсо, своей наивной отстраненностью оттеняющем предвзятость официальных трактовок его дела, абсурдно не совпадающем с ними, проявляется внутренний диалогизм романа Камю.

В суде дело Мерсо превращается в трагический фарс. Трагичность заключается в том, реальные обстоятельства случившегося и реальные черты облика Мерсо неудержимо вытесняются различными трактовками. Близкие Мерсо люди беспомощны: их показания не соответствуют взглядам правосудия. Рассказ Мари ловкой логикой прокурорских вопросов оказался даже среди отягчающих обстоятельств дела. Адвокат имел все основания для того, чтобы воскликнуть в минуту очередного замешательства перед неустранимой двойственностью происходящего в зале суда: «Вот он каков, этот процесс! Всё правильно, и всё вывернуто на изнанку».

В речи прокурора неумолимый абсурд процесса достигает губительного для человека абсолюта. Непоколебимая уверенность в искренности своих суждений, стремление представить предельно завершённый образ обвиняемого как закоренелого преступника предопределяются абсолютной непримиримостью к оказавшемуся на скамье подсудимых. Преступление Мерсо из уголовного превращается в мировоззренческое. Такому человеку «нет места в обществе», ибо он покушается на его устои самим фактом своего существования. Тревожная опустошённость Мерсо, его отказ играть, приукрашивать свои истинные переживания, принимать установленные раз и навсегда правила «игры» общества делают его опасным человеком, чужаком, от которого следует немедленно избавиться. Прокурор доходит в своей речи до абсурда: гнусное отцеубийство, которое вскоре будет рассматривать суд, ужасает его меньше, чем сам Мерсо.

Незадачливый подсудимый - «третий лишний» в игре защиты и обвинения, где ставкой служит его жизнь. Он не может уразуметь правил этой игры, и поэтому всё происходящее кажется ему призрачным. Он дивится, потому что искренне не понимает.

Таким образом, в основе философско-эстетической концепции «Постороннего» ведущее место занимает идея абсурда. Камю подчёркивал, что Мерсо является «отрицательным образом - тот есть образом, отрицающим принятые обществом установления, вскрывающим их нечеловеческую, абсурдную формальность».¹¹ Камю А. Творчество и свобода. Статьи, эссе, записные книжки. - М.: Наука, 1990. - с. 114

«Посторонний» есть книга о разрыве, о несравнимости, об отчужденности. Отсюда её изобретательное построение: с одной стороны, поток переживаемой действительности, с другой - её реконструкция человеческим разумом. Читатель, сначала предстал пред действительностью как таковой, а затем сталкивается с нею же, неузнаваемо переломленной сквозь призму рассудка. Тут источник чувства абсурда, то есть нашей неспособности мыслить по средствам наших понятий. Для того, чтобы мы почувствовали несовпадение между умозаключением прокурора и истинными обстоятельствами убийства, чтобы у нас осталось ощущение абсурдности судопроизводства, автор изначально приводит нас в соприкосновение с действительностью.

Однако «Посторонний» не только отображал абсурд, но и отрицал его - главным образом, в социальной сфере бытия. Эта острая антисоциальная направленность романа, воплотившая в крайне сатирических образах служителей закона, тоже являлась следствием философской концепции абсурда: выдвигая идею «безгрешности» человека, Камю освобождал его от зла, злом оказывалось всё, противостоящее человеку. Умозрительность подобной расстановки основных героев мировоззренческого конфликта очевидна.

Проблема абсурдности в «Мифе о Сизифе»

Философский труд «Миф о Сизифе» убеждает, что в уста «постороннего» Камю вложил многие из ключевых своих мыслей предвоенной поры. На страницах этого пространного «эссе об абсурде» они, так или иначе, повторены и обстоятельно растолкованы.

По легенде, мстительные боги обрекли Сизифа на бессрочную казнь. Он должен был вкатывать на гору обломок скалы, но, едва достигнув вершины, глыба срывалась, и всё приходилось начинать сначала. Спускаясь к подножью горы, Сизиф, каким он рисуется Камю, сознавал всю несправедливость выпавшей ему доли, и сама уже ясность ума была его победой. Но человеческая трагедия для Камю заключается в отсутствии всякой осмысленности: «Я не знаю, есть ли в мире смысл, превосходящий моё разумение. Но я знаю, что я не знаю этого смысла и что мне не дано его узнать».

В «Мифе о Сизифе» автор проявляет серьёзный интерес к вопросам эстетики абсурда, размышляет о возможности создания абсурдного романа, при этом Камю приходит к мысли, что «счастье и абсурд - дети одной и той же матери - земли. Они неразлучны». Сизиф становится тем самым абсурдным героем «по своим пристрастиям столь же, сколь и по своим мучениям. Презрение к богам, ненависть к смерти, жажда жизни стоили ему несказанных мук, когда человеческое существо заставляют заниматься делом, которому нет завершения. И это расплата за земные привязанности». Сизиф приходит в своих размышлениях к малоутешительному выводу: счастья и правды нет ни на земле, ни выше, всё бессмысленно, значит, «ничто не запрещено» и «иерархия ценностей бессмысленна», ей не на что опереться. Любой выбор, следовательно, оправдан, лишь бы он был внятно осознан.

Сам по себе мир не абсурден, он просто неразумен, не имеет ничего общего с нашими желаниями и поисками смысла. Не абсурден и человек, вопрошающий о смысле всего сущего и собственной жизни. Абсурд - это отношение между ними, раскол, пропасть между устремлениями человека и молчанием мира. В «Мифе о Сизифе» Камю отвергает самоубийство, уничтожающее один полюс абсурдного отношения - ищущего смысла жизни человека. И философские поиски абсолюта, и религиозную веру Камю считает замутнением ясности видения, примирением человека с бессмысленностью страдания и смерти.

Подлинным ответом на абсурд он полагает бунт индивида против всего удела, ясность видения своего удела и полнота переживания - вот ценности абсурдного человека. Единственной шкалою для оценки существования является подлинность выбора, самоопределение.

Концепция абсурдности в пьесе «Калигула».

Римский самодержавец Калигула из одноимённой трагедии открывает для себя мучительные истины относительно человеческой жизни.

Калигула, как он рисуется в этой пьесе, вовсе не злодей с колыбели. Кровавым безумцем благовоспитанного и незлобивого по природе юношу, сделала жгучая боль от утраты возлюбленной, когда у её бездыханного тела он вдруг в ужасе осознал: жизнь, рано или поздно обрываемая смертью, устроена вопиюще нелепо и несправедливо. Между тем мало кто из его подданных хочет в это вникать, предпочитая изо дня в день глушить ум суетными хлопотами. Уязвлённый осенившей его ясностью, Калигула желает просветить весь народ. И ради этого он учиняет чудовищное лицедейство: как бы соперничая в произволе с судьбой, он измывается над ними со страшной изощрённостью, дабы вбить в их головы правду, гласящую, что её нет на земле и в помине. Как нет в таком случае и поступков добродетельных или дурных по причине отсутствия для них ценностного мерила там, где хозяйствуют похоть и хаос. Каждый волен вести себя как вздумается. Калигула преподаёт уроки свободы, истолкованной как своеволие и вседозволенность.

В споре с ним никто из жертв не в силах опровергнуть доводы, которыми он подкрепляет свои надругательства. Рядом с безупречными умозаключениями Калигулы жалким лепетом кажутся слова, придворных, перепуганных тем, что «наставлениями» сумасбродного владыки семейные нравы подорваны, устои государства шатаются, простонародье богохульствует. Но даже и те из бывших его советчиков, кто мыслит смело, бескорыстно, здраво, тоже не могут ничего противопоставить его сокрушительным выкладкам, попадают по их колдовские чары. Выходит, что Калигула вроде бы и не виноват, что он сам является жертвой своей страсти быть верным открывшейся ему истине до конца. И по крайней мере отчасти очищен тем, что готов искупить свою последовательность, заплатив собственной кровью и причинённые другим муки. Изнемогший под бременем неопровержимой смертельной логики, он сам подставляет грудь под кинжалы заговорщиков, которые всё-таки дерзнули взбунтоваться. Пытаясь найти истину в своём вызове вселенскому неблагоустройству, он пускает в ход имеющуюся у него возможность нагромождать трупы и под конец швырнуть в общую груду свой собственный труп. Камю заставляет нас влезть в шкуру своего тирана, проникнуться пониманием его поступков, вызванных отчаянием и жестокостью этого мира.

Абсурд в этой пьесе присутствует в каждой её детали: в несправедливом устройстве мира, в абсурдности человеческого существования, в абсурдном сознании героя. И всё это находится в постоянном конфликте между собой.

Заключение

Проблема абсурдного человека является традиционной для французской литературы конца XIX - первой половины XX века. Она прослеживается в творчестве Ж.-П. Сартра, Мальро, Карки и многих других писателей. Альберт Камю не исключение. Он уделяет в своём творчестве большое внимание взаимоотношениям человека и мира, бессмысленности и трагичности человеческого существования.

В понимании А. Камю, абсурдный человек, это человек, который находится в конфликте с миром, с окружающими и с самим собой. Абсурд мира проступал в постыдной бедности человека, вынуждающего жить на грани человечного и нечеловечного, в беззащитности человека перед судебными властями и обществом в целом (как в романе «Посторонний»), в отсутствии всякой осмысленности жизни и того дела, которое совершает человек (как в эссе «Миф о Сизифе»), а так же в полной бессмысленности жизни, итогом которой в любом случае явится смерть (как в пьесе «Калигула»). Автор в своих произведениях рассматривает все эти лики абсурдного существования человечества, показывает, как каждый из героев воспринимает своё положение в этом мире, какой находит выход и находит ли вообще.

Во всех сочинениях Камю мы обнаруживаем терзания тревожной мысли, которые близки к нашему времени. Всем своим творчеством Камю отвечал на вопрос: как человеку жить в мире без высшего смысла и без благодати? Единственным ответом на абсурдность человеческого удела Камю считает бунт, «отказ от примирения», направленные в первую очередь против лжи и насилия.

Посторонний оказался не только абсурдным романом, но и романом об абсурде. Вопреки теоретическим выкладкам автора «Мифа о Сизифе» роман не только отражал абсурд, но и отрицал его - главным образом, в социальной сфере бытия. Эта острая антисоциальная направленность «Постороннего», воплотившаяся в крайне сатирических образах служителей закона, так же являлась следствием философской концепции абсурда: выдвигая идею «безгрешности» человека, Камю освобождал его от зла, злом оказалось всё противостоящее человеку. Умозрительность подобной расстановки основных героев мировоззренческого конфликта очевидна. Это была идея, которая требовала глубокой проверки жизнью.

Библиография

1. Гинзбург Ю. Бунт и рабство. - Вопросы литературы, 1992, № 1 - с. 206-225

2. Камю А. Избранное. Сборник. - М.: Радуга, 1988

3. Камю А. Творчество и свобода. Статьи, эссе, записные книжки. - М.: Наука, 1990

4. Кушкин Е. П. Альберт Камю. Ранние годы. - Л.: Просвещение, 1982

5. Мальро А. В. В свете истории. Статьи, письма. - М.: Худ. литература, 1984

6. Руткевич А. М. Философия А. Камю. - М.: Просвещение, 1990

7. Сартр Ж.-П. Объяснение «Постороннего». - Вопросы литературы, 1986, № 9 - с. 189-194

8. Фокин С. Л. Альберт Камю. Роман. Философия. Жизнь. - СПб; Издательство «Алетейя», 1999

9. Фокин С. Л. Художественное время в «Постороннем» А. Камю. - Иваново, 1988

10. Шервашидзе В. В. Альберт Камю. Путь к роману «Посторонний» - Сухуми, 1988