Тема смерти в творчестве А.С. Пушкина: философско-культурологический аспект

Размещено на http://www.allbest.ru/

5

Курсовая работа

Тема смерти в творчестве А.С. Пушкина: философско-культурологический аспект

Содержание

Введение

Глава 1. У истоков темы: предшественники А.С. Пушкина

Глава 2. «Нет, весь я не умру…»

Заключение

Список использованных источников

Введение

Тема смерти интересовала человека во все времена. Духовная культура, философия, художественная культура всегда обращались к данной теме, так как смерть - одна из основополагающих проблем бытия, которая, во многом, по сей день остаётся загадкой.

Существуют разные подходы к объяснению феномена смерти в философии и культурологии.

Обратимся к философскому пониманию смерти, где она видится как некое промежуточное состояние между бытием и небытием. Однако трактовка смерти отлична у философов, принадлежащих к разным эпохам. При этом необходимо отметить огромное влияние на отношение к смерти форм религиозного культа.

Так, греческая философия опору для человека в час смерти ищет в вечности (учение о бессмертии души и её переселении) или в осознании роковой неизбежности круговорота бытия, его неотменимости, о чем свидетельствуют учения Сократа, Платона и Аристотеля. Эпикур утверждает, что человеку не приходится встречаться со смертью, а, следовательно, не стоит её бояться.

Несколько иное отношение к смерти в христианстве, так как появляется острое переживание личного бытия, а потому и драматичное переживание его конца. Смерть в то же время это и соединение с трансцендентным.

Позднее Спиноза, Гёте, Гегель, утверждая пантеистическую традицию, отрицают трансцендентность бога и вместе с ней онтологический смысл смерти как перехода из имманентного в трансцендентный мир. По словам Спинозы, «человек свободный ни о чем так мало не думает, как о смерти, и его мудрость состоит в размышлении не о смерти, а о жизни».

Несколько иначе смерть рассматривается в культуре повседневности. Смерть, её восприятие человеком, прослеживается в разные исторические эпохи и позволяют пролить свет на системы мировоззрения и ценностей, принятых в обществе. В особенности восприятия человеком смерти проявляются тайны человеческой личности, которая является объединяющим звеном между культурой и социальностью, поэтому эта тема даёт возможность лучше понять социально-культурную действительность минувших эпох. Смерть это один из компонентов культуры, на которой проецируются жизненные ценности.

Одна из сторон восприятия смерти предполагает то, что она неизбежна, ведь человек органично включён в природу, где между мёртвыми и живыми существует гармония.

Ранее смерть не воспринимали как личную драму в период Раннего Средневековья у людей не было страха перед смертью, так как после кончины их не ждали суд и возмездие, они погружались в сон, в котором находиться должны были до второго пришествия Христа, после чего все попадут в царство небесное.

Однако примерно с XV века преобладает новое представление - индивидуальный суд, который происходит в момент кончины человека. Это можно объяснить ростом индивидуального сознания.

Постепенно в восприятии смерти начинают преобладать трагические эмоции, вызываемые уходом близких и дорогих людей. Смерти ждут, желая воссоединиться с умершими. Смерть близкого тяжелее, чем собственная. Романтизм способствует превращению страха смерти в чувство прекрасного.

В XX веке развивается страх перед смертью и самим её упоминанием, ведь она выступает препятствием на пути к счастливой жизни.

Теме смерти уделено большое внимание во всех видах искусств. Очень широко и разнообразно эта тема рассматривается в русской поэзии. В данной работе хотелось бы обратиться к более подробному рассмотрению темы смерти в творчестве А.С.Пушкина как одного из величайших поэтов русской литературы и его предшественников, которые имели непосредственное влияние на его творчество, а именно Державина, Карамзина, Жуковского.

Среди работ, принадлежащих современным исследователям, выделяется статья С.А.Кибальника «Смерть у Пушкина как поэтическая и религиозная тема». Здесь раскрывается гуманистическая направленность отношения Пушкина к смерти. Анализируя творчество поэта, автор приходит к выводу, что очень многие высказывания Пушкина о смерти восходят к идеям великих гуманистов и просветителей прошлого. Среди них он выделяет Монтеня, Шекспира, Гете и некоторых других. Вслед за ними, рассуждает ученый, Пушкин оценивает смерть относительно жизни, почитая именно ее наивысшей ценностью. Конечность жизни человека придает особое значение каждому ее мгновению. Отсюда необыкновенная жизнерадостность этого мировоззрения и пристальное внимание к каждой конкретной человеческой индивидуальности. В этом же ключе выдержана работа В.Бутаковой «Пушкин и Монтень». Она посвящена определенной зависимости взглядов русского поэта от философии французского мыслителя. Мы также будем придерживаться гуманистической направленности интерпретации темы смерти у Пушкина. Не менее значимы и такие работы как «Тень Пушкина» М.О.Гершензона, «Метафизика Пушкина» А.С. Позова и др.

Тема смерти в художественной культуре очень обширна, поэтому в нашей работе мы сузим предмет рассмотрения, чтобы в последующем проанализировать его более полно.

гуманизм творчество смерть произведение пушкин

Глава 1. У истоков темы: предшественники А.С. Пушкина

На литературу XIX века, ярчайшим представителем которой являлся А.С. Пушкин, непосредственное влияние оказала литература последней трети XVIII века. Именно в это время начинается формирование новой литературы, уже отходящей от канонов классицизма.

В конце XVIII века литература перестает быть делом незначительного меньшинства. Расширяется круг читателей, посетителей театра, состоящий теперь не из одной только столичной дворянской верхушки и включающий в себя и основную массу дворянства, и купечество, и разночинцев.

Среди писателей теперь можно было встретить представителей разных социальных слоев - от вельмож и дворян до мелкого люда и крепостных крестьян. Однако условия, в которые был поставлен писательский труд, продолжают оставаться малоблагоприятными. К положительным изменениям относятся более широкие возможности обнародования произведений, появление многочисленных журналов, книгоиздателей и продавцов. Литературная работа начинает оплачиваться. Однако приходится все же чаще обращаться к покровителям-меценатам. Карамзин, правда, в конце века объявляет литературный труд основным занятием своей жизни, но и ему приходится опираться на крепостные доходы, а потом на жалование «историографа».

Так как основной целью нашей работы является анализ отношения к теме смерти А.С.Пушкина, то в этой главе мы вкратце скажем о его предтечах - таких столпах русской поэзии , как Г.Р.Державин, Н.М.Карамзин и В.А.Жуковский. Все они были, можно сказать, учителями Пушкина в поэзии, и, кроме этого, поэта связывали дружеские отношения с семьей Карамзиных и с Жуковским. В их эпоху начинают формироваться основные положения отношения к смерти в русской поэзии. Большое влияние оказывает мода на жанр эпитафии, далее эта тема рассматривается в произведениях элегического характера.

Тема смерти рассматривается поэтами конца XVIII века по-разному, но в то же время есть и что-то общее, что мы и попытаемся выявить в конце этой главы.

Нельзя сказать, что существовавший подход к этой теме был сугубо русским. На поэтов влияли французские, английские авторы. Значительнее же всего, как нам кажется, было, влияние господствующего в культуре стиля. Рассматриваемые нами авторы были предромантиками, это был не совсем романтизм, так как сохранялись черты классицизма. Примером может послужить стихотворение Г.Р. Державина «На смерть князя Мещерского», в котором автор совместил жанры оды и элегии. Кроме всего этого, романтизм предполагал гармонию - в жизни, в природе. Поэтому и смерть рассматривается в духе гуманизма, которому тоже было свойственно стремление к гармонии. Жизнь и смерть всегда стоят рядом. К тому же накладывается христианское мировидение, которое предполагает загробную жизнь, спасение, отдохновение от мирской суеты.

Г.Р. Державин

Г.Р. Державин был тем поэтом XVIII века, влияние которого сказалось на последующем поколении.

Огромное влияние на взгляды Державина оказало его участие в кружке Львова, где бытовала идея культа чувств, а не рационализма. Почти любые отступления от системы классицизма считались допустимыми, если они оправдывались вкусом: следовало избегать крайности, стремиться к гармонии, равновесию между мыслью и чувством, традициями мировой культуры.

Здесь Державин познакомился с идеями предромантизма. В это же время возникла идея написания «На смерть князя Мещерского».

Державин обращается к жанру элегии, которая предполагает грустные размышления о жизни и смерти, о тщетности тщеславных устремлений ввиду неотвратимого конца, воспоминания о прошлом, вздохи о быстролетном счастье. И только природа может предложить утешение читателю и герою элегии. Жанр элегии находился на далекой периферии классицизма. Весь круг мыслей не государственного, а простого человека, обращение к природе как к высокой и художественной, этической ценности, - все это противоречило классицизму.

Державину удалось совместить жанр оды и элегии. Князь Мещерский любил наслаждаться земными благами, он ничем не прославился ни в военной, ни в гражданской службе, и воспевать его было не за что. Но он был человек, и уже поэтому его кончина настраивала на размышления. Всё стихотворение построено на антиномиях, равно убедительных и в то же время непримиримых.

Едва увидел я сей свет,

Уже зубами смерть скрежещет <...>

Монарх и узник - снедь червей <...>

Приемлем с жизнью смерть свою,

На то, чтоб умереть, родимся.

Где стол был яств, там гроб стоит;

Где пиршеств раздавались лики,

Надгробные там воют клики <...>

Сегодня Бог, а завтра прах <...> [ 8;27-28]

Антиномия жизнь-смерть прослеживается очень четко. Подобные антиномии вообще характерны элегии. Отметим, что, например, элегический вздох о безвозвратно ушедшей молодости прямо подготавливает поэтическое мышление Пушкина.

Державин проявляет большую психологическую зоркость и одну за другой отмечает черты охлаждения, утраты душевной жизни.

Как сон, как сладкая мечта,

Исчезла и моя уж младость;

Не сильно нежит красота,

Не столько восхищает радость,

Не столько легкомыслен ум,

Не столько я благополучен… [8; 28]

Сразу же вспоминаются пушкинские строки:

Исчезли юные забавы,

Как сон, как утренний туман.

«На смерть князя Мещерского» это размышления о грозной, неодолимой смерти вообще, о бренности всего мира. Поэт задумывается над своей собственной жизнью и приходит к выводу, что смерть неизбежна, поэтому надо принимать ее как данность и

Почто ж терзаться и скорбеть…? [8; 29]

Жизнь представляется лишь как

… небес мгновенный дар… [8; 29].

Фигура смерти в данном стихотворении очень конкретна и ощутима. Художественные образы взяты из обыденной жизни: смерть косой подсекает человека. Далее «жизненность» смерти еще более ярко подчеркивается. У Г.Р.Державина в «Приглашении к обеду» читаем:

И смерть к нам смотрит чрез забор… [8; 116]

Еще немного позже образ смерти уже поражает своей величавостью и обыденностью одновременно:

И смерть, как гостью, ожидает,

Крутя, задумавшись, усы. («Аристиппова баня») [ 8; 197]

Нагнетая на протяжении стихотворения ужас смерти и достигнув в этом огромной силы, поэт в заключительной строфе призывает не бояться смерти. От общих рассуждений и переживаний он отходит и обращается к другу умершего - к одному, отдельному человеку, и этот переход от самого общего к самому частному образует еще один контраст общечеловеческого и индивидуально человеческого. Автор вроде бы и не выходит за рамки классицизма: со смертью примиряет ее неизбежность. С другой стороны, размышления и чувства передаются очень индивидуализировано.

Рассмотренное стихотворение одно из наиболее значимых в творчестве Р.Г.Державина при рассмотрении темы смерти.

Державин огромную роль в жизни отводил поэтической деятельности, он считал, что через нее он обретает право на бессмертие. Его творения оставят его жить в памяти потомков. Это еще один не менее важный мотив. Примером такого отношения к смерти может служить стихотворение «Памятник»:

Так! - весь я не умру, но часть моя большая,

От тлена убежав, по смерти станет жить… [8; 123]

В стихотворении «Бог» поэт тоже не обходит стороной тему смерти. Здесь ярко выражен христианский подход к смерти. В смерти поэт видит спасение, смерть это лишь конец данного существования и начало (может быть, даже более важного) инобытия:

Твоей то правде нужно было,

Чтоб смертну бездну преходило

Мое бессмертно бытие;

Чтоб дух мой в смертность облачился

И чтоб чрез смерть я возвратился,

Отец! - в бессмертие твое. [8; 50]

Последнее стихотворение Державина, «Река времен в своем стремленьи…» (1816), которое является отрывком из неоконченного произведения «На тленность» и было написано всего за три дня до смерти, еще раз подтверждает мысль поэта о неизбежности смерти: человек «общей не уйдет судьбы». И хотя автор не указывает прямым текстом на то, что смерти не стоит бояться, это чувствуется в манере изложения, в интонации.

Карамзин Н.М.

Н.М.Карамзина принято считать главой русского сентиментализма. Этого теченя было характерно то, что в центре внимания находился человек, притом данный, конкретный, во всем своеобразии своей личности. Культу разума классицистов противопоставляется культ чувства. Внутренний мир человека, его психология - предмет интереса сентименталистов.

Карамзин тоже стремится изобразить внутренний мир человека.

В творчестве Карамзина тема смерти не является одной из центральных и наиболее значимых, однако эту тему интересно рассмотреть в сравнении с другими авторами данной эпохи.

Картина увядания природы («Осень») вызывает у него мысли о бренности бытия, - если в природе все оживет, то человеку на это надеяться нечего, то есть смерть предначертана судьбой каждому.

Стихотворение «Кладбище» (1793) построено в виде диалога между двумя «голосами»: один из них говорит об ужасе, который внушает человеку вид смерти, другой - о радости полного успокоения в загробной жизни:

Страшно в могиле, хладной и темной!

Ветры здесь воют, гробы трясутся,

Белые кости стучат…

Тихо в могиле, мягкой, покойной.

Ветры здесь веют; спящим прохладно;

Травки, цветочки растут. [11; 114]

С одной стороны страх перед смертью, а с другой его нет. Посмотрим как дальше развивается тема смерти у Карамзина.

Так, в стихотворении «На смерть князя Г.А.Хованского» (1796) поэт вновь утверждает неизбежность смерти.

Увы! нам в гробе всем лежать… [11;190]

То же читаем и в «Стихах на скоропостижную смерть Петра Афанасьевича Пельского» (1803). Кроме того, поэт говорит о спокойствии загробной жизни. «Смерть только для живых есть зло», в ней поэт видит некое отдохновение от прожитой жизни, смерть его совсем не страшит. Поэт также подчеркивает и мимолетность жизни, значимость, не в меньшей степени, чем земной, жизни загробной.

Земля гостиница для нас! [11; 298]

Жуковский В.А.

Первое стихотворение, открывающее поэтические сборники Жуковского, это элегия «Сельское кладбище» (1801), которое является переводом стихотворения английского предромантика Грея. В элегии изображена крестьянская жизнь и крестьянское кладбище. Судьбы бедных поселян сопоставлены с жизненными путями блестящих наперсников фортуны, любимцев судьбы. Но и их ждет та же участь. В стихотворении звучат размышления о продолжении существования умерших в земной жизни, чему способствует любовь к ним живых, не только хранящих память об умерших, но и одушевляющих их прах. Таким образом, перед нами отношение к смерти как к неизбежному концу. Кроме того, поэт верит в бессмертие, так как человек остается жить в памяти людей.

Тема обреченности человека на смерть смягчается идиллическим описанием образа сельской жизни, определившим характерный тип описания кладбища в русской поэзии (ср. стихотворение А.С. Пушкина «Когда за городом, задумчив, я брожу…»).

Среди элегий (и, разумеется, среди произведений Жуковского других жанров) есть замечательные произведения «поэзии мысли», выражающие сложную, стремящуюся познать законы человеческой жизни мысль, часто трагическую. Например, элегия «На кончину её величества королевы Виртембергской» (1819). Здесь смерть предстает в двух ипостасях - как желанная для страдальца и как нежданная. В первом случае страх перед смертью отсутствует, человеку приходится принимать её по законам природы:

Природа здесь верна стезе обычной:

Без ужаса берем удел обычный. [9; 106]

В другом случае «дух объемлет трепетанье», но это, мы думаем, не столько страх, сколько обида на то, что «жизнь изменою слетает».

Начиная с 1815 года в поэзии Жуковского усиливаются мистические мотивы и немецкое влияние, что связано с его поездками в Дерпт и в Германию. Мистицизм Жуковского имеет религиозную окраску и питается в первую очередь христианскими представлениями о бессмертии души. В стихотворении «Голос с того света», написанном в виде монолога умершего человека, мы сталкиваемся с описанием земного и загробного существования. Не менее важно как земное, так и загробное, во всём есть смысл.

Друг, на земле великое не тщетно;

Будь тверд, а здесь тебе не изменят… [9; 90]

В стихотворении «Могила» (1828) Жуковский говорит о загробной жизни как о том месте, где

…терзания жизни не рвут охладевшего сердца. [9; 134]

Звучит у Жуковского и идея бессмертия, которое реализуется через память знавших и помнящих тебя людей:

Не говори с тоской: их нет;

Но с благодарностию: были. [9; 127]

Таким образом, можно подвести итог и систематизировать отношение Державина, Жуковского, Карамзина к теме смерти.

Все поэты воспринимают смерть как неизбежный конец бытия.

Тема бессмертия развивается Державиным и Жуковским, причем Державин акцент делает на бессмертии человека в его творчестве, а Жуковский указывает на посмертное существование в памяти знавших тебя людей, независимо от того, оставил ли ты после себя что-нибудь. Этих поэтов объединяет и взгляд на жизнь как на чудесное мгновение, жизнь для них быстротечна. Жуковского и Карамзина объединяет идея отдохновения от суетной жизни после смерти. Для Жуковского это приход к желаемому, недостигнутому, а для Карамзина это умиротворение. Стоит отметить, что только Жуковский воспринимал жизнь как страдание в сравнении с посмертным бытием.

Таким образом, в творчестве этих поэтов была, по существу, предпринята попытка выразить художественными средствами многомерность феномена смерти и противоречивость его статуса в бытии человека. Можно предположить, что интерес к теме бренности и смерти они сумели передать и своему великому ученику.

Глава 2. « Нет, весь я не умру…»

Отношение поэта к смерти - один из краеугольных камней его мировоззрения, а, следовательно, и художественного мира. Через отношение к смерти можно звено за звеном восстановить взгляд художника на мир. Поэтому обращение к исследованию этого мотива в творчестве Пушкина кажется нам интересным и целесообразным.

Смерть представляется Пушкину как абсолютный конец человеческого существования, навсегда прерывающий его связь с миром. Этой мыслью пронизан ряд стихотворений лицейской поры, периода южной ссылки и второй половины 20-х годов XIX века. Однако это представление, исполненное трагизма и пессимизма, не могло удовлетворить жизнерадостного поэта полностью и вызвало в его сознании свою абсолютную противоположность - убеждение в том, что человеческая личность не может быть полностью уничтожена вместе с гибелью физического тела.

Очень многие высказывания Пушкина о смерти восходят к идеям великих гуманистов и просветителей прошлого. Среди них он выделяет имена Монтеня, Шекспира, Гёте и некоторых других. Вслед за ними Пушкин оценивает смерть относительно жизни, почитая именно её наивысшей ценностью. Конечность жизни человека придаёт особое значение каждому её мгновению. Отсюда необыкновенная жизнерадостность этого мировоззрения и пристальное внимание к каждой конкретной человеческой индивидуальности. Мы будем придерживаться гуманистической направленности интерпретации темы смерти у Пушкина.

Возникает тема смерти в творчестве Пушкина достаточно рано, ещё в лицее. В это время смерть воспринимается им как подлинный конец жизни и связывается с отсутствием веры в Бога и посмертное существование души. Причём в соответствии с духом эпохи трактовка темы производится в двух планах: в манере уныло-элегического романтизма и шутливого эпикурейства. Ярким примером первого является выпускное стихотворение Пушкина «Безверие», а второго - ироническое послание «К молодой вдове».

Молодой Пушкин создал целую философию наслаждения жизнью, молодостью. Но эпикурейство не было для Пушкина бессмысленным разгулом, под ним поэт понимал радости бытия, без которых жизнь превращалась в отбывание отведенного срока. Тема жадного наслаждения очень настойчиво разрабатывалась Пушкиным. За эпикурейским содержанием его лирики различается какой-то трагический тон. «Культ наслаждений - в сущности гордый вызов небытию, которое непременно должно наступить». [25;27]

И покамест жизни нить

Старой паркой там прядется,

Пусть владеет мною он!

Веселиться - мой закон! [17;58-59]

В Пушкине в эти годы сильно языческое начало. Он говорит о «восторгах скоротечных», о том, что «на краткий миг блаженство нам дано». «Жизнь, как двуликий Янус, имеет два лица, обращенные в противоположные стороны. Радость, наслаждение и удовольствие - это одно лицо жизни; страдание, печаль, тоска, уныние и боль - другое лицо». [16;129] Наслаждение уравнивается страданием.

В период южной ссылки в творчество Пушкина врывается совершенно новый для него подход к осмыслению темы смерти. Он значительно отличался от того, который был сформирован в лицее. И оба они станут теми полюсами, которые будут определять в дальнейшем развитие этого мотива у Пушкина в течение длительного периода времени.

На юге поэт сначала придерживался старой трактовки смерти, что отчетливо заметно по его стихотворению «Гроб юноши» 1821 года. Здесь, как и в лицейский период, по-прежнему звучит неверие в какие бы то ни было иллюзии о жизни после смерти. Начало же нового этапа было положено стихотворением «Война». В этом произведении Пушкиным было впервые отрефлексировано ощущение, согласно которому, даже если смерть - неоспоримая и очевидная для всех реальность, убедительно аргументированная и доказанная, его душа всё равно отказывается верить в окончательную гибель и оставляет за собой право сомневаться в смерти. Поэт не верит, что смерть унесёт всё то, что составляло и так живо наполняло его жизнь:

Кончину ль тёмную судил мне жребий боев,

И всё умрёт со мной: надежды юных дней,

Священный сердца жар, к высокому стремленье,

Воспоминание и брата и друзей,

И мыслей творческих напрасное волненье,

И ты, и ты, любовь?.. [18;32]

В 20-е годы четко реализовалась в стихах Пушкина героическая модель судьбы, которая предполагала высокую смерть в бою, достойную не сострадания, а восхищения. Поэты тоже герои, состоящие в родстве со смертью, всегда готовые к ней. Так, гибель Байрона от лихорадки в греческих лагерях вызывает у Пушкина восторг. В письме П.А. Вяземскому в июне 1824 года он пишет: «… тебе грустно по Байроне, а я так рад его смерти, как высокому предмету для поэзии» [22;92]

Еще в юности у Пушкина была тяга к бою, затем и в зрелости тяга к дуэли, как виду открытого, честного боя.

Внимания здесь заслуживает воспоминание И.П. Липранди: «… Александр Сергеевич всегда восхищался подвигом, в котором жизнь ставилась, как он выражался, на карту. Он с особенным вниманием слушал рассказы о военных эпизодах; лицо его краснело и изображало жадность узнать какой-либо особенный случай самоотвержения; глаза его блистали, и вдруг он часто задумывался… дуэль Киселева с Мордвиновым очень занимала его; в продолжение нескольких и многих дней он ни о чем другом не говорил, впитывал мнения других: что на чьей стороне более чести, кто оказал более самоотвержения и т.п.?..» [23;331]

В стихотворении «Таврида» у Пушкина появляется романтический мотив преодоления смерти любовью. Лирический герой произведения настолько сильно переживает в себе это чувство, что нисколько не сомневается в его бессмертии:

Любви! Но что же за могилой

Переживёт ещё меня?

Во мне бессмертна память милой,

Что без неё душа моя? [5;238]

Размышляя о возможности существования жизни после смерти, лирический герой Пушкина приходит к грустной мысли, что идеальный мир сбросившей тело души - это иллюзия, которой привыкли обманывать себя люди («Надеждой сладостной младенчески дыша…)

Находясь в ситуации тотального пессимизма, лирический герой вновь обращается в мыслях к своей возлюбленной. Ни о каком преодолении смерти любовью не может быть и речи. Образ возлюбленной всего лишь помогает герою отвлечься от тех неутешительных выводов, к которым он пришёл.

Таким образом, в миниатюрах Пушкина «Таврида», «Надеждой сладостной младенчески дыша…» с наибольшей силой раскрыто его отношение к смерти как к абсолютному концу человеческой жизни. В связи с этим может возникнуть вопрос об источниках подобного мировоззрения у поэта. Из письма Пушкина к П.А.Вяземскому от апреля-первой половины мая 1824 года мы знаем, что именно в то время поэт познакомился с атеистической системой взглядов на мир. Пушкин писал: «Здесь англичанин, глухой философ, единственный умный афей, которого я ещё встретил. Он исписал листов 1000 <…> мимоходом уничтожая доказательства бессмертия души. Система не столь утешительная, как обыкновенно думают, но, к несчастью, более всего правдоподобная»[22;97].

Однако «уроки чистого афеизма» пришлись уже на подготовленную почву и имеют глубокую литературную основу. Как известно, Пушкин был хорошо знаком с произведениями Шекспира и Гёте. В них мы можем найти многие мотивы, впоследствии использованные Пушкиным.

Обратимся, например, к «Фаусту» Гете. Начнем с того, что эпиграф, предпосланный к вышеупомянутой «Тавриде», взят поэтом из «Театрального вступления» Гете к первой части «Фауста». Кроме того, образ доктора Фауста сопоставим с лирическим героем произведений Пушкина в этот период. Он также скептично относится к человеческим иллюзиям и колеблется между двумя правдами: между верой в жизнь и очевидностью смерти:

Но две души живут во мне,

И обе не в ладах друг с другом.

Одна, как страсть любви, пылка,

И жадно льнет к земле всецело,

Другая вся за облака

Так и рванулась бы из тела. [6;57-58]

Существует и некоторая зависимость отдельных произведений Пушкина от трагедии Шекспира «Гамлет». Герой английского драматурга близок русскому поэту потому, что его скепсис в этот период времени носит всеобщий характер. Гамлет не только сомневается в реальности посмертного существования, но и идет гораздо дальше. Он ставит под вопрос традиционные представления людей о жизни после смерти. В его постановке проблема выглядит следующим образом: кто может утверждать, что жить в ином мире будет легче, чем в этом. Дословно это звучит так:

Какие сны в том смертном сне приснятся,

Когда покров земного чувства снят?.. [4;51]

Подобно Гамлету, герой Пушкина также готов был бы расстаться с жизнью, если бы смог ответить на тот же вопрос:

Когда бы верил я , что некогда душа,

От тленья убежав, уносит мысли вечны,

И память, и любовь в пучины бесконечны, -

Клянусь! давно бы я оставил этот мир:

Я сокрушил бы жизнь, уродливый кумир. [18;156]

Но творчество Гете и Шекспира - это не самый последний источник, из которого мог черпать свои представления о смерти Пушкин. Английский и немецкий поэты пользовались, судя по всему, одним общим для своего времени поставщиком философских идей - «Опытами» Монтеня. Именно здесь Пушкин мог найти тот известный аргумент против бессмертия души, наиболее известный в изложении Монтеня: «Ведь впадают же некоторые наши единоверцы в подобное заблуждение и надеются после воскресения вернуться к земной телесной жизни со всеми мирскими благами и удовольствиями <…> Все радости смертных тоже смертны <…> изменение должно быть таким коренным и всесторонним, что мы перестанем быть в физическом смысле тем, чем были <…> тот, кто будет испытывать это наслаждение, не будет больше человеком, а, следовательно, это будем не мы, ведь мы состоим из двух основных частей, разделение которых и есть смерть и разрушение нашего существа» [14;453-454] Аргумент этот взят Монтенем из эпикурейской философии. В подтверждение этого сам писатель приводит соответствующие высказывания Лукреция: «Да и если бы после смерти вещество нашего тела было вновь собрано временем и приведено в нынешний вид и если бы нам дано было вторично явиться на свет, то это все-таки не имело бы для нас никакого значения, так как память о прошлом была бы уже прервана». [14;454]

Таким образом, мы видим, что в основе представлений о конечности человеческого существования вместе со смертью лежит ренессансно-гуманистическая традиция, в контексте которой творили такие важные для истории европейской культуры фигуры как Монтень, Шекспир, Гете. Именно в их произведениях земная жизнь человека со всеми ее горестями и радостями предстала как единственная истинная ценность, предопределяющая отношение ко всему остальному. Одним из источников такого представления явилась идея о конечности человеческой жизни, пришедшая на смену христианской вере в бессмертие души. Христианский взгляд на мир в этом плане гораздо трагичнее, так как превращает земную жизнь в некую школу, в бесконечный процесс подготовки к жизни вечной.

В этой связи чрезвычайно интересно проследить ход мыслей М.О. Гершензона, изложенный им в работе «Тень Пушкина». Гершензон размышляет примерно следующим образом. В жилах Пушкина текла горячая кровь. Темпераментность и впечатлительность поэта были настолько велики, что, за что бы он ни брался, отдавался этому со всей страстностью своей натуры. Его психика была почти всегда возбуждена, так остро реагировал он на окружающий мир. Но когда человек пребывает в подобном состоянии, разум не может до конца контролировать движения души. Наоборот, он попадает в зависимость от владеющих человеком чувств и стремлений и начинает свидетельствовать, что именно оно, чувство, обладает максимальной степенью реальности. «Когда же пыл чувства разгорается в страсть, - писал Гершензон, - тогда легко опрокидывается и последняя, казалось, несокрушимая преграда - мысль о неизбежной смерти. Страсть в зените не может мыслить себя зависящей от каких-либо земных условий, например, от бренности тела; она уверенно знает себя безусловной, ничему не подвластной, следовательно, бессмертной». [5;246-247]

И естественно, что человеку такого темперамента, каким обладал Пушкин, была невыносима мысль о гибели вместе с его физическим телом того или иного остро переживаемого им чувства или лелеемого, как святыня, художественного замысла. Нами уже велся разговор о том, в какое состояние подавленности приводила поэта мысль об абсолютном конце человека («Война», начало «Тавриды»). Однако следует отметить, что в подобного рода состояния Пушкин попадал в редкие минуты душевной вялости. Именно тогда он сочинял проникновенные элегии и миниатюры, посвященные бренности человеческой жизни и обреченности ее на смерть. В возбужденном же состоянии он совершенно забывал закон смерти, словно никогда не знал его и никогда не терзался им. И если мы попытаемся соотнести в количественном соотношении произведения поэта, в которых речь идет о конечности человеческого существования, и произведения, в которых выражается идея неуничтожимости человеческой личности, то увидим, что число последних значительно превышает количество первых. «Пушкин даже не заботится утверждать личное бессмертие <…> он просто исходит из аксиомы о личном бессмертии, эта аксиома составляет как бы невидимый, незыблемый в его уме фундамент, на котором он воздвигает свои художественные образы». [5;247]

С точки зрения интересующей нас темы любопытным также является и послание Пушкина «П.А.Осиповой», написанное в 1825 году. В этом стихотворении Пушкин, затворник в Михайловском, размышляет о том, что, может быть, уже близок тот час, когда он будет вынужден оставить свое имение и отправиться в какие-нибудь иные края. Но при этом он уверяет свою знакомую и покровительницу, что никогда не забудет приветливое Тригорское и его обитательниц. И далее, в качестве подтверждения, поэт приводит очень интересное для нас сравнение:

Когда померкнет ясный день,

Одна из глубины могильной

Так иногда в родную сень

Летит тоскующая тень

На милых бросить взгляд умильный. [18;256]

Исходя из этого отрывка, можно сделать вывод, что для художественного сознания Пушкина вполне естественным являлось посещение тенью умершего человека тех мест, с которыми у него были связаны воспоминания.

Встречаем мы образ тени и в стихотворении «Под небом голубым» (1826). Посвящено оно Амалии Ризнич, умершей в Италии возлюбленной Пушкина, с которой он познакомился еще в одесский период своей южной ссылки. Из текста стихотворения следует, что лирический герой готов скорее обвинить себя в бесчувственности, в отсутствии способности вовремя ощутить приближение смерти к возлюбленной, чем усомниться в том, что ее тень может находиться где-то рядом.

Похожий эксперимент Пушкин проводит в одном из мест чернового варианта седьмой главы «Евгения Онегина». Речь идет о том месте романа, в котором Ольга, недолго оплакивавшая смерть Ленского, вышла замуж за мимо проезжавшего улана и оставила своего умершего возлюбленного. Пушкин пытается выяснить, разве не должна возмущенная тень оскорбленного Ленского восстать из гроба и отомстить изменнице и ее похитителю. Однако ответ вновь оказался неутешительным, ничего подобного не происходит.

Однако Пушкин был человеком здравомыслящим и, несмотря на все его подсознательное стремление изобразить явление тени, он делает это редко. И только однажды его разум сдался под напором страсти настолько, что не только явил тень в мир живых, но и заставил ее в нем действовать. Речь идет о «Каменном госте».

Мы уже говорили, что в своих произведениях Пушкин несколько раз пытался осуществить художественные эксперименты, направленные на доказательство реальности мира теней. Однако все они, за исключением одного, оказались несостоятельными. И этим единственным является «Каменный гость». В этом произведении, прикрывшись средневековой легендой, Пушкин подвергает героя все тому же испытанию, через которое пришлось пройти и барону из «Послания Дельвигу», и Ленскому; он заставляет Дона Гуана совершить такие поступки, за которые тень Командора, существуй она на самом деле, обязана отомстить обидчику. В «Каменном госте» так оно и происходит: статуя оскорбленного Командора мстит соблазнителю Гуану. Использовав подобную развязку, Пушкин, по словам Гершензона, «насытил свое чувство, воплотил то предельное чаяние, которым пламенел его дух столько лет, - представил тень действующей. В образе Командора, мстящего гибелью своему обидчику, воскрешены за гробом и Ленский, и барон, - воскрешен за гробом вообще человек и незыблемо утверждена вера в бессмертие личности. Этот образ - положительный полюс мысли Пушкина, как образы «юноши», мужа, молодой вдовы, умершего Ленского и барона - ее отрицательный полюс». [5;257]

Однако в ту самую минуту, когда вера в бессмертие личности достигла в Пушкине своей наивысшей точки, ее противоположность - отношение к смерти как к абсолютному концу и неверие в каких бы то ни было загробных призраков, характерное для человека девятнадцатого века, воспитанного на ренессансно-просветительской традиции - рассмеялись поэту в лицо дьявольским хохотом в виде автопародии на «Каменного гостя» - повести «Гробовщик». Повесть и трагедия созданы практически одновременно. Тем более значительными являются присутствующие в них параллели. Подобно тому, как Дон Гуан приглашает статую Командора на ужин:

Я, командор, прошу тебя прийти

К твоей вдове, где завтра буду я,

И стать у двери на часах… [24;400],

Адриан Прохоров приглашает тех, кто воспользовался его профессиональными услугами, на новоселье: «А созову я тех, на которых работаю: мертвецов православных <…> и на завтрашний же день. Милости просим, мои благодетели, завтра вечером у меня попировать; угощу, чем бог послал». [21;124-125] И Командор, и мертвецы, несмотря на некоторую экстравагантность ситуации, принимают приглашение. Придя в дом своей вдовы, статуя Командора откликается следующим образом:

Я на зов явился. [20;409]

Мертвецы в повести реагируют так: «Видишь ли, Прохоров, - сказал бригадир от лица всей честной компании, - все мы поднялись на твое приглашение». [21;127] То, что в «Каменном госте» рисуется серьезно и с доверием, в «Гробовщике» изображается сниженно и подвергается откровенному пародированию. Таким образом, проанализировав произведения Пушкина, созданные им в 10-е-20-е годы XIX века, можно заметить, что его мысль о смерти колебалась между двумя полюсами. Один из них составляли представления, согласно которым смерть окончательно прерывает человеческое существование. Противоположный ему полюс базируется на комплексе предчувствий и верований, оставляющий человеку возможность надеяться на бытие в той или иной форме после смерти. Эти представления зачастую тесно переплетались в пределах художественного пространства одного только произведения, создавая законченную модель универсума. Образцом такого диалектического подхода к осмыслению темы смерти может служить «Пир во время чумы».

По своему отношению к смерти, а, следовательно, и ко всему остальному комплексу мировоззренческих проблем, герои пьесы условно могут быть разделены на две группы. Первую группу, которую мы условно назовем группой хаоса, представляют следующие персонажи: Молодой человек, Луиза и группа героев, выступающих под общим названием пирующие. Вторую группу, условно названную группой космоса, представляют Вальсингам, Мери и Священник.

Понятия космоса и хаоса, взятые нами для обозначения противостоящих друг другу сторон, указывают основную доминанту их отношения к смерти. Обладающий космическим сознанием человек воспринимает смерть как переход к загробной форме жизни, что свидетельствует о гармоничном устройстве вселенной, о царящем в ней порядке и т.д. Человек же с хаотической формой сознания воспринимает смерть как свидетельство в пользу отсутствия какой-либо гармонии и справедливости в существовании вселенной. Он воспринимает ее как сцепление совершенно случайных фактов и обстоятельств, не связанных никакими законами, что и формирует в нем релятивистскую мораль и соответствующий ей тип поведения.

Существует группа признаков , позволяющая отделить Вальсингама от пирующих. Для этого нам необходимо обратиться к пьесе Дж.Вильсона «Город чумы», эпизод из которой был взят Пушкиным в качестве основы для «Пира во время чумы». В произведении английского драматурга мы можем отметить целый ряд фактов, позволяющих говорить о противопоставлении Вальсингама и Молодого человека (в пьесе Вильсона - Фицджеральда). Так, например, в «Городе чумы» между выше обозначенными героями произведения происходит резкий словесный поединок, закончившийся дуэлью и гибелью Молодого человека. Таким образом, между ними произошло даже физическое столкновение, не говоря уже о других аспектах их противостояния.

Затем, у Вильсона мужская и женская пары (Вальсингам - Молодой человек; Мери Грей - Луиза) четко разделены по национальному признаку: если Луизу раздражает «тусклость волос шотландских желтых» Мери, то Вальсингаму противен ирландский говор Фицджеральда. У Пушкина отчетливо представлена лишь женская разновидность этого конфликта:

Луиза

… ненавижу

волос шотландских этих желтизну… [20;412]

Однако текст Вильсона и факт, что Пушкин был знаком со всей пьесой английского драматурга, позволяют предположить существование симметричного конфликта и в мужской паре. Только Пушкиным он дан отраженно, в аналогичном женском противостоянии.

Далее, у Вильсона после ухода Священника Фицджеральд разражается филиппикой против «постной личины поповского отродья», против «плутовства церковных лицедеев» и так далее. Но странным обстоятельством при этом является то, что слова Молодого человека обращены не к Священнику, который уже ушел, а в адрес Мери Грей и Вальсингама.

У Вильсона более отчетливо проявляется противоположное отношение пирующих и Вальсингама к Священнику. Фицджеральд более других груб с ним, о чем уже было сказано несколько выше. Вальсингам же подчеркнуто учтив со Священником. После очередной реплики Молодого человека он обращается к своему оппоненту со словами: «Чти седины его». [20;418]

Таким образом, говоря о системе образов «Пира во время чумы», мы можем утверждать наличие двух групп персонажей, находящихся в состоянии внутреннего конфликта. К первой, как мы уже отмечали, относятся Молодой человек, Луиза и другие пирующие, ко второй - Вальсингам, Мери и Священник. Каждая из этих групп соотносится с одним из полюсов представлений Пушкина о смерти, которые мы называли раньше. Для первых смерть - конец существования. Именно этим объясняется поведение пирующих. Для второй группы героев смерть представляется менее однозначным явлением: Священник трактует ее сугубо в религиозном, христианском духе; Мери поет песню о посмертной верности, что, безусловно, выдает ее отношение к интересующему нас предмету; даже Вальсингам предполагает в смерти некий залог бессмертья. Отношение героев к указанному мотиву имеет одну направленность.

Исходя из сказанного, можно сделать вывод, что группа персонажей, о которой речь велась выше, достаточно монолитна и во всей своей общности составляет один из полюсов того спектра отношений к смерти, который представил в «Пире во время чумы» Пушкин. В этих образах поэт показал такой вариант развития идей, предложенных гуманистами Ренессанса, когда они были доведены до крайности. Зачастую на пути к идеалам, предложенным эпохой Возрождения, идущие срывались в пропасть, в которой гуманизм и высокая оценка каждой отдельной человеческой личности обращались в свои противоположности - эгоизм и цинизм. Яркими представителями подобного типа поведения являются отдельные герои пьесы Пушкина. Так, например, именно отсутствием желания у Луизы принимать чужой, отличающийся от ее собственного взгляд на мир спровоцировал конфликт с Мери. А проведение пира во время чумы - самый настоящий акт кощунства над чувствами тех, для которых смерть не является пустым словом.

Следует заметить, что пирующие - всего лишь доведение до крайности ренессансного представления о мире. Они собой отнюдь не исчерпывают все то многообразие типов личности, имеющих свое начало в эпохе Возрождения. Но крайность в восприятии той или иной идеи может возникнуть как в этом, так и на том полюсе спектакля. Всякая крайность потенциально опасна. Абсолютной противоположностью пирующим в отношении смерти является Священник.

Как цепь преступлений в Эльсиноре разрушило единство воли и разума Гамлета, подорвав основание его гуманистического мировоззрения, так и стройное здание христианского отношения к миру под ударами могильной лопаты чумы начало подвергаться сильной деформации. В космос вторгся хаос.

Поэзия Пушкина конца 1820-х годов, а затем и 1830-х годов, отличается усилением мотивов грусти, что можно отметить как наиболее характерную черту зрелой пушкинской поэзии.

Конец 1820-х годов в жизни Пушкина это время беспрерывных скитаний по России. Это отразилось и в стихах поэта, полных тревоги. Одним из таких произведений являются «Дорожные жалобы» (1830). Поэт говорит о смертях, которые подстерегают его в дороге. Дорогу в данном случае можно рассматривать как жизнь со всеми опасностями ее и препятствиями. Существует мнение, что в «дорожных жалобах», « вместе со страхом… живет смех» [13;138]. Исследователь придерживается мнения, что строки

Иль со скуки околею

Где-нибудь в карантине… являются «комической деталью», что этими словами попирается смерть и преодолевается страх. Думается, что это не совсем так. Если смех здесь и присутствует, то только в виде трагической иронии. Все представленные смерти это не выбор, а возможность умереть одной из них. Автор не отдает предпочтения ни одной из перечисленных смертей, потому что, основываясь на гуманистических началах, он выбирает жизнь с ее суетой, домашними работами. Память возвращает страдания, как и разрывает существующую безысходность. Время, которое останавливается у самой черты смерти, превращается в бесконечность, то есть в прошлое. «Это и есть последняя опора человека перед лицом неизбежного рока». [25;230]

1830-е годы начинаются для Пушкина знаменитой Болдинской осенью, которая явилась своеобразным рубежом и в его жизни и творчестве. Это было начало совершенно новой жизни, «временем подведения итогов предшествующей жизни и временем его прощания с тем прошлым, которое не могло быть взято в новую жизнь и должно было как бы умереть, превратившись в тщательно скрытое и недоступное для других, но дорогое сердцу воспоминание».[7;165]

В стихотворении «Элегия» (1830) мысль о смерти способствует возможности наиболее отчетливо видеть мир, реально оценивать свои желания и мечты. Стихотворение проникнуто глубоким философским смыслом. Жизнь Пушкин представляет как пир, однако пир, движущийся к своему завершению.

Безумных лет угасшее веселье

Мне тяжело, как смутное похмелье. [19;178]

Этому «пиру жизни» поэт противопоставляет надвигающуюся угрозу - угрозу исчезновения. Человек в тяжелой ситуации всегда ищет опору, лирический герой находит ее в высших потребностях духа. Все «горести, заботы и треволненья» готовы обернуться для героя обратной стороной - «наслажденьем».

Продолжается тема смерти и в стихотворении «Пора, мой друг, пора!..» (1834). Для Пушкина оно было слишком личным, поэтому и осталось незавершенным. Однако в рукописи остался план неосуществленного замысла: «Юность не имеет нужды в at home, зрелый возраст ужасается своего уединения. Блажен, кто находит подругу - тогда удались он домой. О, скоро ли перенесу я мои пенаты в деревню - поля, сад, крестьяне, книги; труды поэтические - семья, любовь etc. - религия, смерть». [19;559] Из этих слов видно, что Пушкин уже расстался с романтическими мечтами юношества, мечтает он о покое, которого не дает ему светская жизнь, душащая его.

Наиболее интересным, мы думаем, для анализа отношения Пушкина к смерти является стихотворение «Когда за городом, задумчив, я брожу…» (1836), в котором «жизнь и смерть не составляют основы противопоставления: они сливаются в едином понятии бытия - достойного или лживого». [14;118]

Существует несколько версий того, что легло в основу замысла этого стихотворения. По предположению М.Н. Розанова, оно навеяно пьесой итальянского поэта И. Пиндемонте «Гробницы» (1808), в котором поэт описывает городское кладбище и восхваляет сельское. По мнению М.П. Алексеева, пушкинское стихотворение имеет аналогию в поэме Пиндемонте «J Cimitieri» («Кладбище») (1806), начатой под прямым воздействием знаменитой элегии Т. Грея «Сельское кладбище». Но скорее всего Пушкин не знал этих текстов, так как не владел итальянским языком. Поэтому более основательным является указание М.П. Алексеева, сделанное по поводу стихотворения «Из Пиндемонти», на то, что Пушкин знал о «кладбищенских» стихах итальянского поэта по характеристике Сисмонди. [12;174-178]

Не могло не повлиять на произведение Пушкина «Сельское кладбище» (1802) Жуковского, в котором скромные надгробия деревенского кладбища противопоставляются пышным памятникам богачей. Однако идею о равенстве всех перед лицом смерти, выраженную Жуковским, у Пушкина сменяет мысль о противоположности естественного и искусственного, истинного и ложного после смерти. Если Жуковский призывал не презирать сельских кладбищ, то Пушкин усиливает эту мысль, говоря об их своеобразном величии в сравнении с ничтожностью городских. «Вперед, и это типично для Пушкина, выдвигается противостояние жизни, построенное в соответствии с некоторым должным и достойным человека порядком, и жизни, построенной на ложных и лживых основаниях». [14;118]

Продолжает Пушкин рассматривать проблему судьбы души в стихотворении «Я памятник себе воздвиг…» (1836). Судьба души облечена поэтом в следующую форму:

Душа в заветной лире

Мой прах переживет и тленья убежит… [19;373]

Душа спасется через лиру - таков итог этой темы в лирике Пушкина.

Поэзия Пушкина 1835 года имеет резкое отличие в осмыслении смерти в сравнении с ранее написанным. В первую очередь это отразилось в «Страннике». Центральный мотив «Странника» - внезапно пришедшее к герою осознание скорой смерти. Это знание вызывает у него страх, что не характерно для лирики Пушкина. Вопрос о смерти здесь непосредственно связан с его религиозной стороной.

Я осужден на смерть и позван в суд

загробный -

И вот о чем крушусь: к суду я не готов,

И смерть меня страшит. [19;343-344]

Странник решает изменить свою жизнь, и, со стороны выглядя безумным, бежит из дома,

Дабы скорей узреть - оставя те места,

Спасенья верный путь и тесные врата. [19;344]

По всей вероятности Пушкин был в какой-то момент поражен мыслью о близкой смерти, каким-то предчувствием, что и повлекло за собой написание таких произведений, как «Странник». Мотив внезапной смерти теперь сгущается в лирике Пушкина. Это же отмечается и в его письмах.

Мемуаристы подчеркивают, что влияние на Пушкина оказало предсказание гадалки в молодости, о котором он никогда не забывал. Теперь же это стало для него еще важнее. В своих воспоминаниях А.А.Фукс передает такие слова Пушкина, сказанные ей в 1833 году: «Теперь надо сбыться третьему предсказанию, и я в этом совершенно уверен». [24;220]

Своими словами Пушкин напророчил себе смерть, указав все, вплоть до дуэли на январском снегу и часовых у гроба.

Последние годы жизни для Пушкина были очень трудными. Ему все время приходилось думать о материальных нуждах семьи. В то время как душа его рвалась на свободу, в деревню, он вынужден был оставаться в городе, показываться в чуждом ему свете. Е.Ф. Розен писал: «В обществе же, при обыкновенном разговоре, он казался уже слишком порывистым и странным, даже бесхарактерным: он там будто страдал душою». [24;274]

Тяжесть общественного положения вызывала и мысли о возможной смерти. Время слишком быстротекуще, жизнь - мгновение, а смерть - темная неизбежность. Пушкинские мысли о смерти находят свое яркое отражение в стихах. Например, в «Страннике», «Родрике» и др. Время бежит, проходят годы, и многое уже превращается в воспоминание: осознание перемен вокруг себя, ощущение переменившимся и себя самого.

Поэт радуется новому поколению, теперь оно займет главное место в жизни. У молодости свои права, и поэт это хорошо осознает. «Эй, смотри: хандра хуже холеры, одна убивает только тело, другая убивает душу. Дельвиг умер, Молчанов умер, погоди, умрет и Жуковский, умрем и мы. Но жизнь все еще богата; мы встретим еще новых знакомцев, новые созреют нам друзья, дочь у тебя будет расти, вырастет невестой, мы будем старые хрычи, жены наши - старые хрычовки, а детки будут славные, молодые ребята; а мальчики - станут повесничать, а девчонки сентиментальничать; а нам то и любо…» - писал еще в июле 1831 года Пушкин в письме к П.А. Плетневу. [22;368]