Эволюция интерпретаций концепта "пустоты" в ведическом, буддийском, дзенском и постмодернистском аспекте

7) Жербунов и Барболин - красные матросы-балтийцы; они же санитары в Психиатрической больнице №17. Конвой архангелов, провожатые Петра Пустоты по обоим мирам. Прототипы: «Здесь во время октябрьских боев 1917 года при взятии дома градоначальника героически погибли члены Союза рабочей молодежи товарищи Жербунов и Барболин», - сообщает мемориальная доска на доме № 20 по Тверскому бульвару.

8) Фурманов - комиссар полка ивановских ткачей. Прототипы: 1) Дмитрий Фурманов (1891-1926) советский писатель, комиссар 25-й дивизии Восточного фронта (командир - Чапаев); 2) комиссар Федор Клычков из его романа «Чапаев» и из фильма братьев Васильевых.

9) Тимур Тимурович Канашников - зав. Третьим отделением Психиатрической больницы №17. Пациенты называют его Хозяином. Групповая терапия по профессору Канашникову - турбоюнгианство, легкая пародия на метод Юнга и на турбореализм (литературное направление начала 1990-х, к которому относили и Пелевина).

10) Просто Мария, Семен Сердюк, Владимир Володин - обитатели палаты номер семь Третьего отделения Психбольницы №17.

11) Кроме того: комиссар Бабаясин (см. повесть Пелевина «День бульдозериста»); Валерий Брюсов; Алексей Толстой; другие посетители и обслуга «Музыкальной табакерки»; башкир Батый - адъютант и денщик Чапаева; Семен - денщик Пустоты; ивановские ткачи; медсестра; военный психиатр полковник Смирнов; штабс-капитан Жорж Овечкин и его приятель-офицер. А также Ленин, Шварценеггер, фирмач Кавабата, казак Игнат и прочие.

Очень интересно и очень забавно читать все это, особенно диалоги Чапаева с Петром о возможности установления реальности познаваемого мира и самого познающего, и «махамудринскую» медитацию-в-действии с Котовским о «Я» (Личности), использующую аллегорию с меняющими форму каплями плавящегося воска (как в лекции О.Розенберга на Буддийской выставке 1918 года). Не говоря уже про все каламбуры, к блестящим примерам которых можно отнести сцену с «казаками тибетского полка» на шестибивневых белых слонах, и особенно их буддийскую расшифровку русской народной песни «Ой не вечер, да не вечер» в духе программы Пути Освобождения. Благодатный буддийский материал и законы художественного жанра провоцируют также стиль мифологизации, - то есть, как всегда, вынесение внутренних явлений на уровень внешних персонажей и действий (таких, как барон Унгерн - Владыка смерти Яма в этом романе, и недвижное движение Петра с Черным Бароном по бескрайнему полю смерти - некоему пелевинскому Бардо и др.).

Если выговорить кислым языком критического пересказа линию идейного развития сюжета: Петр учится от Чапаева тому, что жизнь - это не то, что мы себе представляем, что нельзя принимать это все всерьез, и в конце концов Петр видит, что весь мир подобен сумасшедшему дому, а мир истинный и желанный - некая «внутренняя Монголия» (надо полагать, нирвана в этом художественном языке). Так параллельно с текущими историческими перипетиями гражданской войны вокруг Чапаева разворачивается поле внутренних стратегических действий - духовных стяжаний. При том, что нирвана и Пустота, - как видно, самые вдохновляющие для Пелевина идеи в буддизме (идея альтруистической Любви из буддизма не переходит в центр размышлений автора), можно рассмотреть результат освоения этих двух понятий.

КОНЦЕПТ «ПУСТОТЫ» В РОМАНЕ

концепт пустота буддизм пелавин

Нирвана, «внутренняя Монголия», - блаженное состояние, которое достигается после понимания Пустоты. (Так, говоря технически, в стороне остается собрание заслуг и вопрос о клешах - омрачениях психики. Таким образом, процесс достижения высшего состояния никак не связывается с нравственными проблемами).

Пустота, по Пелевину, - это, по одному диалогу Петра с Чапаевым, - недвойственность субъекта и объекта, а по сцене с Котовским, плавящимся воском и выстрелом Чапаева в лампу, плавящую воск, - это, на грубом уровне, отсутствие отдельной личности, при наличии некой единой субстанции (сознания?) а на тонком уровне (при взрыве лампы) - зависимость от причин и самой единой субстанции.

Эти размышления, конечно, интересны, особенно в устах современного русского писателя, тем более что его понимание Пустоты вполне соотносимо с позицией ряда буддийских школ, хотя, если ориентироваться на Прасангику, не дотягивает до истинного понимания.

Кроме того, можно было бы верить искренности философских поисков, отраженных в диалогах, воспроизводящих в разговорном жанре буддийские логические ходы, если бы не выстреливал пулемет в конце книги. Как это ни парадоксально, Пелевин в своем освоении буддийских идей, с нашей точки зрения, не выдерживает того же испытания вызовом низкой реальности (нашей сансары - агрессии, тупости, общества и т.п.), что и Желязный - он, хоть и изворачиваясь в эзотерике - якобы через Пустоту, вступает все же в бой (- не в сострадание!) - и отступает от сансары в нирвану. Когда пьяные красные ткачи окружают, Чапаев с учениками залезает в бронемашину, и Анна открывает огонь из глиняного пулемета, содержащего указующий на Пустоту палец прошлого Будды. «Буддийский пулемет» преобразовывает в пустоту ткачей, землю, весь мир вокруг островка, на котором остается бронированная машина. Конечно, законы мифолого-поэтического творчества, - но все же... В итоге, пустота обретается благодаря ловкому технологическому приему, а Петр с друзьями спасаются от мира во «Внутренней Монголии».

И что? А нам-то, кроме немалого развлечения, это что дает? Куда ведет? Что проясняет?

Пожалуй, слишком много вопросов и требований к Виктору Пелевину с буддийской (или - собственно, духовной) стороны. С художественной стороны: роман талантлив. А то, что при поверке религии художественной реальностью выявилось меньше духовных уровней, нежели у Достоевского, так где Достоевский относительно христианства, а где мы относительно буддизма! - Тоже ведь надо понимать.

При имеющемся в романе художественном прочтении буддийского учения, его программа - это спасение из мира безумия путем признания последнего за иллюзию, что кажется, пожалуй, несколько слабой позицией в случае с такой мировой религией, как буддизм. Ведь подобный совет сам безумен - любой сможет убедиться в этом, стоит только попробовать ему последовать. Недаром буддийское Учение несколько более подробно разработано, нежели высветленные Пелевиным две идеи: Нирвана и Пустота.

Словом, при нашей расшифровке сюжета и проблемных развязок представляется, что это фрагментарная картина с включениями буддийского материала, но с пропуском тех функций, которые присущи этим элементам в оригинальной системе, - из-за чего и сами буддийские элементы в книге теряют свой глубокий смысл. Утрачены ключи. Элементы буддизма и все фрагменты текста связаны иной, чуждой буддизму логикой: логикой противопоставления существам и обществу, воплощающим сансарность бытия избегания неприятного (мира сансары - круговорота проблем) и достижения приятного (блаженства нирваны), - за чем маячит столь знакомое лицо - неизменного (изощренно использующего все обстоятельства, и духовной сферы также) родного эгоизма, то есть на сцену выступают наши, очень свои законы, которые подчиняют себе здесь буддийские понятия и идеи. [28; 2]

Дав герою такую фамилию, Пелевин будто специально кинул рецензентам сладкую косточку: слово «пустота» обыгрывалось ими с особым наслаждением. И чаще всего в привычном для русского языка отрицательном смысле - как никчемность, ничтожество и т.п. Между тем очевидно, что писатель имел в виду тот смысл, который слово это имеет в буддизме и даосизме. «Вы можете подумать, что пустота означает «ничто», однако это не так, - предупреждает Далай Лама XIV. - ...умудренное сознание, опирающееся на реальность, понимает, что все существа и явления - умы, тела, дома и тому подобное - не существуют в своей основе. Такова мудрость пустоты».

Достичь пустоты - значит освободить сознание от загрязненностей, от иллюзий, которые принимаешь за истину. И тогда сознание будет готово принять истинную природу вещей и истинную реальность. Петр Пустота: «Поразительно, сколько нового сразу же открывается человеку, стоит только на секунду опустошить заполненное окаменелым хламом сознание!»

Назови Пелевин своего героя, допустим, Шуньятой (санскр. - пустота), смысл остался бы тем же, а глупых рецензий было бы меньше. Но он предпочел провокацию. И то сказать: многозначно мерцающая пустота в имени куда эффектнее.

Отвлекшись от буддизма и даосизма, можно вспомнить и о том, что: о пустоте Шекспира писал Борхес; о пустоте Пушкина - Синявский; о пустоте Бродского - Ю. и М. Лотманы. О пустоте Гумилева (с ним поэта Пустоту, кстати, роднит интерес к Китаю) упомянул Н.Богомолов. Значит, пустота имманентна поэту вообще, как свойство. [28; 4]

Не будем гадать - в какой мере Пелевин является буддистом. Вполне можно предположить, что он верит искренне, его выбор нужно уважать. В его текстах происходит смешение концепций и методов из нескольких направлений буддизма - тибетского и дзэн-буддизма. Но так как в буддизме нет понятия ереси и секты, то возможно, что сами буддисты сочтут тексты Пелевина соответствующими буддийской доктрине. Несколько упрощая, идею буддизма можно сформулировать так: видимый мир - это только мое впечатление, представление моего ума. Поэтому ум нужно сделать чистым, а лучше - пустым.

Постмодернизм подходит к проблеме несколько иначе и говорит, что мир - это представление, к тому же - не мое. Это - впечатления моего раздвоенного, поврежденного, шизоидного сознания. Или вообще все, что я вижу, знаю и хочу - это не мое, а внушено мне кем-то другим, СМИ, рекламой, властью. Все вокруг - тотальный обман, мистификация истории и культуры, симуляция человеческого существования. Пелевин выступает не просто против советской власти или западного образа жизни, не против антигуманной социальной реальности, а против иллюзорной и абсурдной сущности всего этого мира, против реальности вообще. [29; 8]

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

В курсовой работе был рассмотрен концепт «пустоты» и эволюция его интерпретаций на почве различных культурных пластов и религиозных, философских течений.

Первый раздел разъясняет особенности формирования философии буддизма и его историю. Перечисляются особенности этой мировой религии: такие, как отсутствие единого бога. Тем самым целью жизненного пути буддизма становится «просветление».

В подразделе «1.1» мы рассматриваем историю буддизма в России, а так же подробно останавливаемся на отечественной буддологии от 18 века до современности. Эта часть работы полезна тем, что показывает роль России в «открытии» буддизма Европой. Тем самым предвосхищается наличие особого внимания современных авторов к данному вопросу. Так же подчеркивается глубина погружения русского культурного пространства в пространство культуры Востока.

Подраздел «1.2» исследует концепт «пустоты», его ведическое происхождение и укоренение в буддийской философии. Субъект и его путь к восприятию пустоты претерпели структурные изменения, тем самым концепт очистился от лишней терминологии, и путь к «нирване» стал прямым.

Во втором разделе дана дефиниция термину «дзен-буддизм», рассмотрена история феномена и его особенности. Так же указывается место, отведенное концепту «пустоты» в рамках данной философии. Здесь всякие трактовки термина сводятся к нулю самими основателями дзена, мастерами. Однако для ученых, писателей, мистиков, поэтов и просто искателей истины границы постижения самой пустоты как «шуньяты» бесконечно расширились. Плюрализм дзена утверждает множество путей на пути к просветлению.

Подраздел «2.1» изучает сходства и различия мировосприятия дзен-буддийского и постмодернистского. Существует особая взаимосвязь между этими явлениями. Дело в том, что еще в начале века фрейдистские и юнгианские идеи взорвали мир. Наряду с открытиями в сфере психоанализа и бессознательного довольно серьезно повлиял на развитие культуры Европы буддизм. Его переход из «дхьяны» в «чань», и из «чаня» в «дзен» напоминает движение от эпохи модерна к постмодерну.

В третьей части дан структурированный анализ использованию концепта «пустоты» московскими структуралистами конца 20-го века, а так же подробно рассмотрена его реализация.

В подразделе «3.1» исследуется роман Виктора Пелевина «Чапаев и Пустота» в контексте культуры постмодернизма. Изучается влияние на книгу дзен-буддизма, а так же подробнейшим образом рассматриваются персонажи и их прототипы.

Подраздел «3.2» останавливается на изучении реализации концепта «пустоты» в романе. В отличие от концептуалистов, Пелевин подразумевает в чистом виде «шуньяту» под своей «пустотой». Она же является главной точкой, к которой стремятся герои. Как и для буддиста времен «чань», «дзен» или «дхьяны» пустота приобретает позитивный оттенок. Однако на фоне мрачной русской современности и непростого революционного прошлого пустота «обесцвечивается» и переносится из разряда дзен-буддисткой «шуньяты» в пространство обыкновенной, серой, безликой пустоты эпохи постмодерна.

Тем и отличается европейское восприятие от восточного: как взгляд на самого себя - так обязательно негативный (экзистенциализм), как осознание пустоты, как истинной формы бытия - так депрессивно-безличное. Очевидно: дзен и постмодернизм близки, и в то же время бесконечно далеки.

СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННЫХ ИСТОЧНИКОВ

1. А.А. Айвазян «Постмодернизм и дзен-буддизм».

2. А.В. Дьяков. Философия буддизма. Курс лекций, (с. 57).

3. Н.Б. Маньковская «Философский энциклопедический словарь".

4. «Знамя», №№ 4/1996, 5/1996.

Размещено на Allbest.ru