Зигмунд Фрейд родился 6 мая 1856 года во г. Фрайберге, Моравия (сейчас, г. Пржибор, Чешская Республика). Его отец, процветающий мелкий фабрикант (торговля сукном), был вынужден оставить свое дело из-за перемен в австрийской экономике, которые разорили его и довели до нищеты. После этого, он вместе с семьей перехал в Лейпциг, а затем, когда Зигмунду исполнилось четыре года, - в Вену. В дальнейшем Фрейду было суждено провести в этом городе почти 80 лет.

Фрейд был одним из девяти детей. С детства Фрейд проявлял недюжинные интеллектуальные способности, что получало постоянную поддержку в семье. Во всем доме только в его комнате была масляная лампа, дававшая больше света, чем свечи, которыми пользовались все остальные. И все только ради того, чтобы он мог беспрепятственно продолжать свои занятия. Остальным детям, к которым Фрейд относился несколько свысока, не разрешали даже заниматься музыкой, чтобы это не помешало занятиям юного ученого.

Фрейд пошел в среднюю школу на год раньше положенного. За годы учебы он проявил себя как блестящий ученик и закончил школу с отличием в 17 лет. Знакомство с теорией эволюции Дарвина пробудило в нем интерес к научным исследованиям, и он решил посвятить себя медицине, хотя не чувствовал особого влечения к занятиям медицинской практикой. Но он надеялся, что ученая степень в области медицины позволит ему впоследствии сделать карьеру ученого. Фрейд поступил на медицинский факультет Венского университета и писал: "Хотя мы жили в очень стесненных условиях, мой отец потребовал, чтобы в выборе профессии я следовал только своим склонностям. "

Мы знаем об отношениях Фрейда с матерью сравнительно мало. Но этот факт значим сам по себе, поскольку, можно предположить, что Фрейд избегал и боялся рассказывать о матери в автобиографических заметках, а возможно и боялся признаться самому себе. В "Толковании сновидений", лишь два описанных сновидения касаются матери. Первое: "В поисках пудинга я зашел на кухню. Там стояли три женщины, одна из них была хозяйкой заведения и что-то мяла рукой, словно делала кнедлик. Она ответила, что мне следует подождать, пока она приготовит еду (эти слова не произносились вслух). В нетерпении я вышел, чувствуя себя оскорбленным. Я надел пальто, но оно оказалось слишком длинным. Я снял его, с удивлением обнаружив, что оно отделано мехом. Второе пальто было украшено вышивкой с турецким рисунком. Вышел незнакомец с продолговатым лицом и короткой торчащей бородкой и стал мне мешать, говоря, что это его пальто". В этом сновидении явно выражено желание "быть накормленным" матерью, но "быть накормленным" означает еще нечто большее - это и проявление заботы, любви, восхищения. При отказе, мальчик оскорбляется. Желая быть единственным, самым любимым он "примеряет чужое, либо слишком большое пальто" - принимает роль отца. Другое сновидение: "Я увидел мою любимую мать с каким-то особенно мирным, сонливым выражением лица, ее вносили в комнату два-три человека с птичьими клювами. Они положили ее на кровать". Это сон о смерти матери, выражение самого большого страха.

Оба сновидения выражают сильную привязанность к матери. Если совместить анализ этих двух сновидений, мы убедимся, что маленький Фрейд - мальчик, ожидающий от матери немедленного исполнения всех своих желаний и испуганный одной мыслью о том, что она может умереть. Привязанность к матери выражается и позднее: Фрейд, не находивший свободного времени ни для кого (за исключением своих коллег), даже для жены, каждое воскресное утро навещал мать, каждый раз приглашал ее к воскресному обеду, и так до глубокой старости. Эта привязанность к матери и роль любимого, предпочитаемого другим детям сына, имели важные последствия для развития характера Фрейда. Он сам писал об этом: "Мужчина, который был неоспоримым любимцем своей матери, на всю жизнь получает победное чувство, уверенность в успехе, а это нередко ведет к реальным успехам". Фромм пишет: "Эта уверенность в себе принимается как нечто само собой разумеющееся, она создает впечатление того, что ты выше других, что ты не вся кому ровня - от других ожидаются почтение и восхищение. Конечно, эта сверхуверенность, обусловленная материнской любовью у безмерно одаренных детей - мощная поддержка развития таланта и одаренности".

Но есть и отрицательная сторона привязанности к матери, ответственная за формирование чувства зависимости и возникновение страха в случае потери этой безусловной материнской любви и восхищения. Фрейд пишет: "Моя фобия, если угодно, - это страх нищеты или, скорее, фобия голода, произрастающая из, моей инфантильной пресыщенности, а также вызванная тем обстоятельством, что у моей жены не было приданого (чем я горжусь)". Этот страх перед бедностью нашел сильнейшее проявление, когда он убеждал своих коллег по психоанализу, венских евреев, подчиниться главенству Цюриха, где преобладали неевреи. Когда они не пожелали принять его предложение, Фрейд заявил: "Мои враги хотели бы видеть меня умирающим с голоду; они готовы снять с меня последнюю рубашку".

По отношению же к отцу, Фрейд испытывал прямо противоположные чувства, чем к матери. Отец был более беспристрастным, хотя совсем не агрессивным. Бунт против отца ярко выражен в одном случае, когда в возрасте 7-8 лет он нарочно помочился в спальне родителей. Это символический акт - завладение спальней родителей с явно проступающей агрессивной тенденцией направленной против отца. Верховенство по отношению к отцу, самоуверенность мальчика сохранялась у Фрейда всю жизнь, тогда как замечание отца ("Из этого парня никогда ничего путного не выйдет") было мягкой реакцией совсем не агрессивного человека, который, как замечает Джонс, обычно очень гордился своим сыном и не имел привычки им помыкать. Фрейд относился к своему отцу свысока, наверное, и под влиянием рассказа, которым отец поделился с мальчиком, когда тому было двенадцать лет. Когда его отец был молодым человеком, какой-то прохожий-нееврей сбил шапку у него с головы с криком: "Жид, прочь с тротуара!" Когда возмущенный маленький мальчик спросил: "И что же ты сделал?" - его отец отвечал: "Я сошел на дорогу и подобрал шапку". Фрейд продолжает: "Меня поразило такое негеройское поведение со стороны большого и сильного мужчины". Фрейд хотел иметь отца, как бы, достойного себя. Амбициозность Фрейда была неотъемлемой частью его выдающихся дарований - его мужества и гордости. Это мужество даже, когда он был мальчиком, формировало у него качества - и идеал - героя, а герой не мог не стыдиться своего лишенного геройства отца.

Конечно, самое значимое выражение отношения к отцу можно увидеть в одном из центральных элементов его системы, в учении о Эдиповом комплексе, согласно которому сын ненавидит отца как своего соперника в любви к Матери. Желание беспредельной любви и восхищения, которое сочетается со стремлением быть героем-победителем, ведет к притязанию на главенство как над отцом, так и над братьями и сестрами.

Итак, Фрейд был глубоко привязан к матери, убежден в ее любви, восхищении, чувствовал себя выше и уникальнее других сыновей и дочерей. Он оставался зависимым от материнской помощи и ее восхищения и чувствовал беспокойство и тревогу, когда он их не обнаруживал. Мать оставалась для него центральной фигурой на протяжении всей его жизни, вплоть до ее смерти (в возрасте более 90 лет). Отец же был для него соперником. Сын сам желал стать отцом, стать героем. Будь его отец великим человеком, Фрейд мог бы подчиниться ему или меньше бунтовать. Но, отождествив себя с героем, Фрейд должен был восстать против отца.

фрейд психоанализ психоаналитик брейер

Положение в обществе

Итак, Фрейд поступает на медицинский факультет Венского университета. Затем работает в Физиологическом институте Эрнста Брюкке. Пишет статью о нервных окончаниях в позвоночнике миног, опубликовывает исследования о нервных окончаниях в хребте простейших рыб. Получает ученую степень доктора медицины. Но признается: "Особого предпочтения положению и деятельности врача в те юношеские годы (как, впрочем, и позже) я не чувствовал. Скорее мною двигал вид любознательности, относящийся гораздо более к человеческим отношениям, чем к естественным объектам." Попробуем выяснить почему.

Что представляла собой Австро-Венгерской монархии в то время? В отличие от всех других великих держав, Австро-Венгерской монархия представляла собой разлагающееся общество, ее национальные меньшинства стремились к независимости. А главное, несоответствия между официальной идеологией и фактами политической реальности, скорее всего, ослабили доверие к словам, лозунгам, авторитетным утверждениям. Этому содействовало наступление века Просвещения.

Средний класс XIX в. в Западной и Центральной Европе освободился от уз и предрассудков феодального общества. Таким образом, Фрейд был сыном века Просвещения, девиз которого - "Sapere aude" ("Дерзай знать"). По словам Фромма, если еврейское происхождение Фрейда вообще чему-либо способствовало, то как раз - принятию духа Просвещения. Сама еврейская традиция была традицией разума. Это презираемое меньшинство желало победить силы тьмы, иррациональность и предрассудки, стоящие на пути интеллектуального прогресса. Разум, как чувствовал Фрейд, является нашим единственным орудием, с помощью которого мы можем избавиться от иллюзий и придать жизни смысл, обрести независимость от оков внешней власти, а тем самым и установить над ними собственную власть.

Вероятно, это состояние политического упадка и распада пробудило в интеллигентном юноше дух сомнения и пытливый ум. Но в тех же условиях росли и другие молодые люди, которые не имели такой особой жажды познания. Должно быть, в личности Фрейда имелись еще какие-то специфические черты, определившие уникальную силу этой жажды. Что же это за черты?

Без сомнения, мы должны в первую очередь вспомнить об интеллектуальной одаренности и о жизненной силе, которые были присущи Фрейду по природе. Как пишет Фромм: "Редкая интеллектуальная одаренность, соединенная с духом просветительской философии, крах традиционного доверия к словам и идеологиям" - вот что может явиться причиной его страсти к истине. Что бы реализовать свои жизненные устремления, Фрейд пускается в авантюру познания. Джонс, рассматривает страстную любовь Фрейда к истине как "глубочайшую и сильнейшую движущую силу его натуры", как "единственную силу, приведшую его к новаторским открытиям". Говоря о страстной любви Фрейда к истине и разуму, следует упомянуть еще один момент: разум для него сводился к мышлению. Чувства и эмоции сами по себе считались иррациональными и потому низшими. Философы-просветители в целом разделяли такое положение. Они не замечали того, что с обособлением мышления от чувств искажаются и мышление, и чувства, и сам образ человека, в основе которого лежит признание такого раскола, также является искаженным. Они считали, что лишь интеллектуальное познание даст человеку силу изменить обстоятельства, порождающие страдания. Именно эта вера оказала значительное влияние на Фрейда, и ему потребовались долгие годы, чтобы отказаться от надежды на возможность излечения невротических симптомов простым интеллектуальным познанием их причин.

Стоит еще добавить об одном немаловажном качестве - о мужестве Фрейда. Многие люди наделены страстной жаждой познания. Реализацию этой потенции затрудняет то, что она требует мужества. Это то мужество, которое позволяет доверять своему разуму, оно предполагает риск изоляции и одиночества, так как истина и разум противопоставляются общественному мнению. Сам Фрейд расценивал свое мужество как самое замечательное качество своей личности.

Итак, "самая поразительная и, наверное, самая могущественная эмоциональная сила Фрейда - страстная любовь к истине, бескомпромиссная вера в разум, разум был для него той единственной способностью, которая может помочь в решении проблемы существования человека" (Фромм).

В погоне за истинной, Фред мечтал выяснить, "как человек стал тем, кем стал" (Джонс). Или, как это выразил сам Фрейд: "В юности я чувствовал непреодолимую потребность в постижении тайн мира, в котором мы живем, и даже в том, чтобы внести какой-то вклад в их решение".

Фрейд восхищался великими военными вождями: в детстве карфагенцем Ганнибалом, а в юности наполеоновским генералом Массеном (предположительно считавшийся евреем). Это выражалось в восхищении великими вождями, воздействующими на историю и изменяющими судьбы человечества. Он даже всерьез размышлял об изучении права, когда ему было семнадцать лет и сделаться политическим лидером, но передумал в последний момент.

"Ганнибал, - сообщает Фрейд, - был любимым героем моих последних школьных лет. Как и многие мальчишки в этом возрасте, в Пунических войнах я симпатизировал не римлянам, а карфагенянам. И когда в старших классах я впервые начал понимать, что это означало - принадлежать к чужой расе, когда антисемитские чувства моих одноклассников предупредили меня, что я должен занять определенное положение, фигура семитского генерала еще больше выросла в моих глазах. Желание отправиться в Рим стало в моей сновидческой жизни покрывалом и символом для других страстных желаний. Их реализация должна была осуществляться со всей суровостью и целеустремленностью карфагенян, хотя их осуществлению в тот момент, казалось, столь же мало способствовала судьба, как и желанию всей жизни Ганнибала, овладеть Римом". Визит в Рим для Фрейда бессознательно означал завоевание вражеского города, завоевание мира. Рим был целью Ганнибала и Наполеона, столицей католической церкви, к которой Фрейд питал глубочайшую неприязнь. В своем отождествлении с Ганнибалом он не мог следовать далее своего героя, пока годы спустя не сделал последнего шага и не вошел в Рим; очевидно, это была символическая победа и самоутверждение после появления его chef-d'oeuvre, "Толкования сновидений".

Сам Фрейд писал, что "Юнгу следует быть Иисусом Навином, коему суждено изучить землю обетованную психиатрии, которую Фрейду, подобно Моисею, было дано увидеть лишь издали". Эта ремарка интересна тем, что она указывает на самоотождествление Фрейда с Моисеем, которая в более поздние годы становится еще более очевидной. Он видел себя самого Моисеем, не понятым своим народом, но все же способным сдерживать гнев и продолжать свою работу. Он, подобно великому вождю евреев, вел народ в землю обетованную, не дойдя до нее сам; он испытал их неблагодарность и презрение, не отступившись от своей миссии. ("Моисей у Микеланджело", "Моисей и монотеизм").

"Фрейд видел себя вождем этой интеллектуальной революции - того последнего шага, который способен сделать рационализм. Лишь поняв это стремление Фрейда донести до человечества новую весть - не счастливую, но реалистичную, - можно понять и то, что было им создано: психоаналитическое движение" (Фромм).

Знакомство с Брейером. Случай Анны О.