Школы и направления изучения мифов и мифопоэтики в ХХ в.

В этой работе имеются о мифологизме в поэзии, например об истинном символическом мифе у Р. Вагнера, о гениальной мифической интуиции Н. В. Гоголя, давшего в «Вие» «целую гамму мифических настроений», о трех «мифологиях природы» У А.С. Пушкина, Ф. И. Тютчева, Е. А. Баратынского, на основании наблюдений Андрея Белого и т. п.

Теоретической схеме, высказанной в «Диалектике мифа» улавливаются его философские истоки: подчеркивание эффективности и экстатичности мифа возвращает к именам В. Вундта, Л. Леви-Брюля, Вяч. Иванова; идея исторического инобытия личности в синтезе - немецкую идеалистическую послекантовскую философию; теория символа очень близка шеллингианской, чувствуется влияние П. Флоренского и Платона: поиски органического пререфлективного тождества субъекта объекта в «личности» не только созвучны поискам «органических начал» в философии жизни, но и еще в большей мере феноменологическим попыткам преодоления антиномии субъекта и объекта. А. Ф. Лосев, несомненно, опирался на новые идеи, выдвинутые в области изучения античной мифологии, в особенности на Г. Узенера (значение «имени» в мифе и др.). Исходя из идеалистической диалектики, А. Ф. Лосев трактовал миф как внеисторическую категорию, считал естественными ассоциации, с которыми связываются наши непосредственные ощущения, полагал, что мифология дает жизнь, как она есть. В антиинтеллектуалистской и апологетической трактовке символизма мифа А. Ф. Лосев был близок «философии жизни» и противостоял не только советским этнографам 20-х годов, но отчасти и кантианцу Э. Кассиреру. В общем и целом А. Ф. Лосев выражал тот резкий поворот в отношении к мифу, который совершился в начале ХХ в. В то же время по четкости анализа, глубокому проникновению в материал, остроумным наблюдениям эта работа Лосева является одним из самых ярких вариантов новой теории мифа. К числу наиболее плодотворных моментов относится анализ соотношения мифа с различными идеологиями, характеристика своеобразия чувственной стороны мифа, тонкое и глубокое понимание его символической природы.

В более поздних работах, в «Античной мифологии», например, А. Ф. Лосев видит в мифе непосредственное совпадение общей идеи и чувственного образа и вытекающую отсюда стихию чудесности, и считает, что художественная фантазия в отличие от мифа лишь метафорична, а религия требует веры в сверхчувственный мир и жизни согласно этой вере. Теперь для А. Ф. Лосева важнейшей предпосылкой мифологического мышления является невыделенность человека из природы, порождающая, в частности, всеобщее одушевление и персонализацию. Невыделенность же человека из родовой общины, стихийный коллективизм приводят, согласно точке зрения А. Ф. Лосева, к тому, что человек везде и всюду видит родовые отношения, когда все предметы и явления объединены родственными отношениями.

На материале античной мифологии А. Ф. Лосев предложил определенную схему исторического развития мифов. А. Ф. Лосев считает важнейшим рубежом в эволюции мифологии переход от собирательско-охотничьего хозяйства к производящему, от каменного века - к веку металлов, от матриархата к патриархату, а также переход от фетишизма (соответствующих ему тотемизма, магизма) к анимизму (демон вещи отделяется от самой вещи) и от хтонизма к героизму. С переходом от хтонизма (все состоит из земли или ее порождений) к героизму он прежде всего связывает развитие от хаотического, дисгармоничного, титанически-циклопического к упорядоченному началу, торжествующему в Греции в образах олимпийского пантеона богов. Научные достижения А. Ф. Лосева очень велики не только в понимании самой мифологии, но и в истории античной культуры в целом.

В 20 - 30-х годах вопросы античной мифологии в соотношении с фольклором (в частности, использование народной сказки как средства реконструкции первоначальных редакций, историзованных и иногда освященных культом античных мифов) широко разрабатывались в трудах таких видных ученых, как И. М. Тройский и И. И. Толстой, в основном продолжавших линию А. Н. Веселовского.

И. Г. Франк-Каменецкий и О. М. Фрейденберг исследовали миф в связи с вопросами семантики и поэтики, условно их можно назвать «линией Потебни», хотя практически подобные разыскания производились в рамках школы академика Н. Я. Марра. Характерной стороной в исследованиях палеонтологии сюжета у рассматриваемых авторов является отождествление языковой и фольклорно-литературной семантики и прямолинейная увязка новых принципов исследования мифологии с социологической схемой, в которой, в свою очередь, были перемешаны или отождествлены понятия ступеней общественного развития в первобытном обществе (по Л. Г. Моргану и Ф. Энгельсу) и социально-экономических формаций с надуманными искусственными марристскими стадиями мышления вроде «космической», «тотемической» и т. д.

И. Г. Франк-Каменецкий пытался в ряде интересных этюдов вскрыть за религиозной и поэтической образностью Библии древнейшие, даже собственно первобытные, мифологические концепции и элементарные семантические пучки. Религиозная символика как бы оказывается вторичным претворением древней конкретности (здесь он во многом следует за Л. Леви-Брюлем и Э. Кассирером). Далее, привлекая материалы греческие, египетские и другие, он находит в них ту же первобытную подпочву. Специально останавливается он на метафорическом характере поэзии, на генезисе метафоры из «адекватных» мифологических представлений, созданных дологическим мышлением.

О. М. Фрейденберг критически освоила научный опыт Г.К. Узенера, кембриджской школы, Л. Леви-Брюля и Э.Кассирера и сделала серьезную попытку использовать их достижения в материалистическом ключе, не только не отказываясь от признания познавательного смысла мифов и от исторического к ним подхода, но поставив социально-исторически обусловленную стадиальность во главу угла. И ей удалось показать миф в динамике и литературу в становлении.

Я. Э. Голосовкер в неопубликованной работе «Логика античного мифа» в отличие от О. М. Фрейденберг полностью отвлекается от исторических корней античной мифологии и целиком сосредоточивается на поэтической, эстетической логике мифа, на системных отношениях в мире мифологического воображения. Подобно Л. Леви-Брюлю, Я. Э. Голосовкер показывает, что миф на каждом шагу нарушает законы формальной логики. Однако он считает, что эстетика мифа, по-своему объективна, онтологична. И уже в отличие от Л. Леви-Брюля утверждает, что мифологическое мышление есть творческая познавательная деятельность, имеющая свой разум и свою логику. Особо обращает на себя внимание в подходе Я. Э. Голосовкера - изучение движения некоторых чувственных образов по «кривой смысла» до превращения этой кривой в замкнутый круг: в большой семантический круг включены Киклоп - Аргус - Гелиос - Линкей - Эдип Тиресий - Пантей - Кассандра и Ликург - Дафнис - Феникс - Феней - Меропа Орион - Тиресий - Эдип (круг замыкается).

В некоторых существенных пунктах упомянутые выше исследователи предвосхитили К. Леви-Строса, в частности, к его «трансформационной мифологии» очень близко их представление о том, что одни жанры и сюжеты являются плодом трансформации других, «метафорой» других.

Изучение ритуала и мифа на широком фоне фольклорных традиций в связи с народным миросозерцанием - заслуга советских ученых 30-х годов.

Трагически сложившаяся судьба яркого советского теоретика мифа M. M. Бахтина быть может задержала развитие философии мифологии ? написанная в 30-е годы работа о Рабле из-за его ареста была опубликована в только 1965 г и, соответственно, выводы сделанные в ней стали доступны для мировой науки только тридцатилетием позже. По средством анализа «карнавальной культуры» M. M. Бахтин показал фольклорно-ритуально-мифологические корни литературы позднего средневековья и Ренессанса ? именно своеобразная народная карнавальная античная и средневековая культура оказывается промежуточным звеном между первобытной мифологией, ритуалом и художественной литературой.

Ф. Ницше когда-то выдвинул дихотомию дионисийского и аполлоновского начала, которая в качестве противопоставления архаически-демоническому, ритуально-экстатическому началу эстетизированной мифологии олимпийского типа достаточно привилась в науке (ср. оппозицию хтонизма и классики у Лосева даже в его последних работах). M. M. Бахтин на несколько ином историческом материале разработал дихотомию официальной средневековой культуры под гегемонией церкви и христианского идеализма и народной карнавальной культуры, нарушающей благолепие гротескными фантастическими образами, создающей смешение воедино строго разделенных полюсов. К. Леви-Стросс не на античном или средневековом, а на сугубо архаическом материале выдвинул в мифологии на передний план пафос космического упорядочения, введения запретов и правил, разрешения непреодолимых антиномий посредством медиации, рационального освоения мифом мира через посредство самых причудливых, фантастичных и «дисгармоничных» символов.

Известный советский эстетик M. А. Лифшиц в интересных «Критических заметках к современной теории мифа», полемизируя с К. Леви-Строссом, высказал оригинальную точку зрения, согласно которой вскрытая К. Леви-Строссом склонность мифа к «правильным отношениям», вся эта «темная абстракция первобытности», по выражению M. А. Лифшица, не может быть сведена к утилитарности и в конечном счете «ведет нас в царство фантазии», в мир не подчиненных правилам нравственности и потому демонических по своей природе богов, «возвышенный, страшный или комический мир всеобщего беспорядка, не знающий тесных границ обыденной жизни, - мир раскованных возможностей, постигаемых силой фантазии», парящей между царством необходимости и царством свободы. Все возвышенное в мифе, по M. А. Лифшицу, имеет «мефистофелевские» черты и открывает своеобразную «поэтику зла». Смысл мифа в том, что «данному порядку вещей, отвечающему законам необходимости и человеческого рассудка, противостоит стихия божественной свободы и первобытного хаоса».

Смысл концепции М. А. Лифшица лучше всего выражен в словах: «Мифы древних народов являются первым восстанием поэзии против прозы». Точка зрения М. А. Лифшица достаточно оригинальна и интересна и по своей сути является типично романтической.

Целый ряд работ, прямо или косвенно связанных с мифологией и принадлежащих перу советских лингвистов-структуралистов, широко разрабатывающих вопросы семантики. Прежде всего это работы работ В. В. Иванова и В. Н. Топорова, многие из которых написаны совместно. Ядром их исследований являются опыты реконструкции древнейшей балто-славянской и индоевропейской мифологической семантики средствами современной семиотики с широким привлечением разнообразных неиндоевропейских источников. Установка на реконструкцию требует сопоставления синхронических и диахронических планов и расширяет семиотическую методику в направлении историзма - черта, как мы видели, характерная для советской науки в целом. Исходя из принципов структурной лингвистики и леви-строссовской «структурной антропологии», они используют достижения старых научных школ, в частности мифологической фольклористики XIX в., для реконструкции некоторых семантических уровней. Самое историческое развитие мифологии в их исследованиях выступает как органический плавный процесс семантического «порождения» с известным, хотя и неполным, отвлечением от возможностей структурирования и реорганизации гетерогенных материалов (заслуживают внимания их соображения о консервирующих элементах в передаче мифологического инварианта).

В вопросе о мифологизме литературы В. В. Иванов и В. Н. Топоров стоят на той точке зрения, что некоторые черты в творчестве больших писателей можно было бы понять как порой бессознательное обращение к элементарным семантическим противопоставлениям, хорошо известным в мифологии. Между прочим, В. В. Иванов указал на поразительную близость некоторых гоголевских фантастических мотивов (особенно в «Вие») к современным научным реконструкциям славянской мифологии (выше нами упоминалось, что А. Ф. Лосев и М.М. Бахтин также говорили о мифологизме Гоголя, причем в иных аспектах), а В. Н. Топоров проделал разбор «Преступления и наказания» Достоевского в соотношении с некоторыми архаическими мифологическими структурами (главным образом на лексическом уровне) и с указанием в приложении некоторых параллелей из произведений А. С. Пушкина и Н.В. Гоголя. В. Н. Топоров видит определенное сходство между текстом Ф. М. Достоевского и архаическими космологическими схемами, в которых кризисная опасность «хаоса» преодолевается поединком противоборствующих сил и нахождением ответа на основной вопрос существования, который может быть получен только в некоей сакральной центральной пространственно-временной точке. Этим В. Н. Топоров мотивирует «открытость» героя Ф. М. Достоевского, его готовность к неожиданным поворотам сюжета, сильную дискретизацию и отреченность романного пространства и времени, роль символов «заката солнца» (типичный мифологический образ, указывающий не только на цикличность, но и на опасность момента) и «Петербурга» с его «фантасмагоричностью» и четким пространственным «мифологическим» противопоставлением середины (которой угрожает хаос, о чем свидетельствует узость, ужас, духота, толпа и т. п.) и периферии, обещающей свободу, выход из положения (актуализация оппозиций достигается пространственным перемещением героя). В «Преступлении и наказании», по мнению В. Н. Топорова, имеются аналогичные мифопоэтическим текстам общие схемы, наборы элементарных предикатов, локальных и временных классификаторов, метаязыковых операторов, семантически отмеченных повторяющихся кусков текста, ослабление границ между именами собственными и нарицательными, качественно-символическая трактовка чисел и т. д. Этот интереснейший этюд открывает определенные исследовательские перспективы. Мы имеем пока только два «ограничивающих» замечания: во-первых, рядом с признаками архетипической традиционности, добываемыми скрупулезным анализом, бросаются в глаза признаки перевертывания традиционных архетипов (например, в мифологических текстах именно периферия большей частью соприкасается со сферой хаоса), и во-вторых, ярко выраженная «семиотичность», у Ф. М. Достоевского несомненная, - свойство, специфическое для мифа и ритуала, но относящееся и к более широкому классу явлений, что понуждает, возможно, к более строгому выделению границ «мифологического».

Особого внимания заслуживают работы советских исследователей в области изучения «мифологизма» литературы. В. В. Иванов посвятил специальную статью использованию мифологических тем В. В. Хлебниковым. Известный литературовед-структуралист Ю. М. Лотман не только выступил совместно с Б. А. Успенским с содержательной статьей «Миф - имя - культура», в которой снова (после Г. Узенера, А. Ф. Лосева и О. М. Фрейденберг) миф сравнивается с «языком собственных имен», но и уделил внимание мифологическому пласту в поэме Пушкина «Анджело». И. П. Смирнов постарался выявить сказочно-мифологические истоки развития жанра романа в России. И. П. Смирнов и А. М. Панченко, опираясь на опыт И. Г. Франк-Каменецкого, О. М. Фрейденберг и Бахтина, исследовали некоторые «метафорические архетипы» в древнерусской литературе и в поэзии начала XX в., вплоть до Маяковского.

Методы семиотики использовались в некоторых работах Мелетинского Е. М. а также в ряде статей С. Ю. Неклюдова, где на материале архаического и традиционного фольклора (особенно Сибири и Центральной Азии) заострен вопрос о соотношении архетипических мифологических моделей со сферой собственно мифопоэтического сознания, по своим законам конструирующего повествование на всех его уровнях (от сюжетно-композиционного до изобразительной системы).

Будучи создателем собственной школы в науке, Е. М. Мелетинский является прежде всего продолжателем традиций А. Н. Веселовского. Особое место в его исследованиях занимает мифология, с которой в той или иной степени связаны истоки повествовательного фольклора и наиболее архаические формы литературных мотивов и сюжетов. В его статьях и книгах проанализированы устные мифы аборигенов Австралии и Океании, Северной Америки и Сибири, а также отразившиеся в книжных памятниках мифологии народов Древнего мира и Средневековья («Эдда»). Значительный международный резонанс получила обобщающая монография «Поэтика мифа», в которой рассмотрение мифологии предпринято, начиная с её наиболее архаических форм, вплоть до проявлений «мифологизма» в литературе XX века (проза Кафки, Джойса, Томаса Манна). В своих трудах, посвящённых изучению эпических памятников, фольклорно-мифологических циклов и традиций Е. М. Мелетинский выступает как фольклорист-теоретик, для которого специальное, сколь угодно подробное рассмотрение устного или книжного текста - лишь этап на пути познания более общих историко-поэтических закономерностей развития повествовательных форм традиционной словесности. Основным инструментом этого познания являются взаимодополняющие приемы сравнительно-типологического и структурно-семиотического исследований. Обращение Е. М. Мелетинского в 1960-е годы к методам структурно-семиотического анализа соответствует одному из главных направлений исследовательского поиска в отечественной науке. В известном смысле путь от незаконченной «Поэтики сюжетов» А. Н. Веселовского прямо вел к «Морфологии сказки» В. Я. Проппа, в свою очередь заложившей основы структурной фольклористики. Тут сыграло свою роль и давнее увлечение Елеазара Моисеевича точными науками, интерес к возможностям их использования в гуманитарных дисциплинах, к применению в данных областях приёмов точного анализа

В составе группы, руководимой Е. М. Мелетинским, С. Ю. Неклюдов занимался структурным описанием волшебной сказки. Семиотическую методологию он использовал при рассмотрении связей между сюжетной организацией и пространственно-временными отношениями в русском эпосе, а также при изучении семантики мотивов повествовательного фольклора - как в сравнительно-типологическом аспекте, так и специально на монгольском материале.

С. Ю. Неклюдов предпринял историко-типологическое изучение эпических жанров в устной и письменной словесности монголов, причем особое место среди этих работ занимают исследования фольклорных и литературных версий монгольского сказания о Гесере. Кроме того, им дано историческое и системное описание мифологии монгольских народов, её мифологических повествований и образов.

В 1990-е годы С. Ю. Неклюдов обращается к общим вопросам теоретической фольклористики, к исследованию некоторых устойчивых литературно-фольклорных тем и мотивов, а также к проблемам изучения фольклора современного города, в первую очередь - городской песни.

Таким образом, русские и советские ученые, работавшие в области теории и методологии мифа, предложили ряд новаторских и оригинальных подходов к исследованию мифотворчества. Эти подходы могут быть использованы в дальнейшем, как в развитии теории мифа в мировой научной практике, так и как в социо-культурном мифомоделировании.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

В предисловии к книге «Философия мифологии. XIX-XX вв.» Найдыш В. М. подчеркивает, что «…миф всегда был и остается весьма действенным культурным фактором, весомым духовным средством, которое может быть направлено как на гуманизацию, так и на дегуманизацию общества. Особенно ярко это проявляется в современных сферах политической идеологии, массовой культуры. К сожалению, пока здесь нередко превалирует мифотворчество в его дегуманистической направленности».

«ХХ век был веком грандиозных проектов и всеобъемлющих идей, которые привели к многочисленным человеческим жертвам и катастрофическим разочарованиям» ? поддерживает мысль В. М. Найдыша А. С. Кончаловский в статье «Мифы и заблуждения 20 века», вышедшей в газете «Аргументы и время», 22 июня 2006 г., в которой он рассматривает и критикует мифы «всеобщего прогресса и цивилизации», которые, по его же выражению, «как гири на ногах» человечество «перетащило» в ХIХ век.

Мифологический фонд вторичной мифологии расширяется и множится практически у нас на глазах посредством мифологизации ежедневно происходящих жизненных реалий. Их порождают как социальные феномены, так политические и культурные события. Источниками и творцами их также являются конкретные личности: исторические, общественных, государственные деятели, деятели культуры и искусства.

Это означает расширение поля деятельности для изыскательных работ и исследователей мифов, и технологов по их «производству» и требует, чтобы «диалог научно-философского знания с мифом с очевидностью должен быть продолжен» (Савинов М. В., 2011). Поэтому можно с уверенностью утверждать, что методологические подходы, созданные плеядой российских и зарубежных ученых ХХ в. будут востребованы и использованы в современной философии мифа.

Список литературы

1. Алексеев П. В., Мелетинский Е. М. Философы России XIX-XX столетий. Биографии, идеи, труды. - 4-е изд., перераб. и доп. - М.:Академический проект, 2002. - 1152 с.

2. Гадамер Г.Г. Миф и разум. Актуальность прекрасного. М.: Искусство, 1991. - С.92-99.

3. Кончаловский А.С. Мифы и заблуждения 20 века. // Аргументы и время, 22 июня 2006 г, http://www.konchalovsky.ru/works/articles/myths_of_the_20_century/

4. Мелетинский Е.М. Мифологические теории ХХ в. на Западе // Вопросы философии. - 1971. - №7.

5. Мифологическая школа. В кн..: Краткая литературная энциклопедия в 9-ти томах. Государственное научное издательство. Гл. ред. А. А. Сурков. Т.1 - М.:«Советская энциклопедия», 1962. - 1088 стб.с.

6. Мучник В.М. О тендениях развития исторического сознания в канун третьего тысячилетия // http://klio.tsu.ru/myth.htm#_edn1

7. Найдыш В. М. Философия мифологии. XIX-XX вв. М.: Альфа-М, 2004. 544 с.

8. Потебня А.А. Слово и миф. М., 1989. 624 с..

9. Савинов М. В. Миф, как особая форма осмысления бытия. / Автореф. дисс. на соиск. уч.ст. канд.философ. наук. М., 2011.

10. Стеблин-Каменский М. И. Миф. -- Ленинград, «Наука», 1976. -- Академия Наук СССР. Серия «Из истории мировой культуры» // http://norse.ulver.com/articles/steblink/myth/index.html

11. Тертерян И.А. Человек мифотворящий. - М.: Сов. Писатель, 1988. - 597 с.

12. Токарев С.А. Что такое мифология? // Вопросы истории религии и атеизма. - М., 1962. - Т.10.

13. Токарев С.А., Мелетинский Е.М. Мифология / Мифы народов мира, Т.1. М.: Сов. энциклопедия, 1980. с.11-20.

14. Хализев В.Е. Мифология 19-20 веков и литература // Вестник Московского университета. Сер. 9. Филология. - 2002. - № 3.

15. Шахнович М.И. Очерк истории изучения мифологии. /фрагмент работы 1935г./ // Смыслы мифа: мифология в истории и культуре. (Сборник в честь 90-летия профессора М.И. Шахновича). СПб.: Изд-во Санкт-Петербургского философского общества, 2001.

Размещено на Allbest.ru