Средневековые ремесленные гильдии

Размещено на http://www.allbest.ru/

Дагестанский государственный университет

Исторический факультет

Дербентский филиал

Дипломная работа

Мелкое ручное производство изделий - ремесло - возникло задолго до средневековья и сохраняется до сегодняшнего дня и уже в силу этого изучение данной темы представляется нам актуальной. Средние века, однако, - эпоха расцвета ремесла. Ремесленники-профессионалы соседствовали со всеми сословиями средневекового общества - сельские ремесленники имелись, как правило, в каждой деревне. Однако основным местом развития ремесла был город. В замке и монастыре ремесленники являлись обычно небольшой частью челяди или братии, в городах же они образовывали немалую (если не основную) долю членов коммуны /12,с.35/. Именно в городах встал вопрос об организации их в самоуправляющиеся коллективы - цехи, которые, впрочем, сложились не повсеместно: во многих городах Западной Европы ремесленники подчинялись непосредственно городским властям.

Хронологические рамки дипломной определены имеющимися материалами и исследованиями отечественных и зарубежных ученых по истории городских цехов конца XII - XVI вв., в первую очередь Италии, Нидерландов, Англии - так называемого «шерстяного треугольника» Западной Европы XIV - XVI вв., а также некоторых цехов в развитых отраслях городского ремесла Германии, Франции и Швеции, которые дают образцы начинающегося разложения цехов в XIV - XVI вв.

Цель нашей дипломной работы состоит в том, чтобы изучить имеющиеся источники и литературу вопроса и на основании этого дать социальную характеристику цеха, ремесленника и подмастерья.

Методологтческую основу дипломной работы составил принцип историзма, предполагающий изучение любого исторического явления и процесса в конкретно-исторических условиях и связях.

Основным источником по рассматриваемой теме, изданным в переводе на русский язык, явилась «Книга ремесел» Парижа, составленная прево Этьеном Буало около 1268 г./ 1/. Должность прево (название чиновника французского короля) появилась с XI в. после раздела королевского домена на превотства. В пределах превотства прево были наделены административными, фискальными, судебно-следственными и военными правами, поэтому сведения Э.Буало являются ценным источником по истории средневековых гильдий. Данный источник всего в одном экземпляре имеется в библиотеке ДГУ.

В специальных трудах по истории изучаемых стран приводятся отдельные фрагменты, а то и целые куски из средневекового документального материала, которые также привлечены нами - они характеризуются непосредственно в тексте нашей дипломной работы.

Историография вопроса. В XIX в. проблема организации труда в средневековом городе была предметом оживленного обсуждения, но в прошлом XX в., за некоторыми исключениями, ею в основном пренебрегали. В XIX столетии историки различных школ полагали, что в горниле средневекового города производство было катализатором глубоких общественных перемен. Охлаждение более поздних авторов к этому предмету отчасти объясняется политическими обстоятельствами (появлением и реализацией в тоталитарных странах экстремистских программ контроля над современной экономикой). Это явление, казалось, только подтверждало взгляды тех, кто с подозрением относился к монополистическим и самодостаточным признакам средневековых цехов. Подобные подозрения внушал и более ранний тезис К.Маркса, что интересы жесткого протекционализма в экономике средневекового города настраивали цехи и гильдии против любого предпринимательства, так что на исходе средних веков раннекапиталистические предприятия были вытеснены из города в "вольную" округу, где произошла коммерциализация /3,с.68/. Молчаливая поддержка данного мнения выражается в концентрации исторических трудов последних лет на сельском элементе средневековой экономики. Ценным следствием этой тенденции стало более четкое понимание связей, которые объединяли город и деревню и определяли их взаимную зависимость. Но в последние десятилетия в работах по городской экономике отдавалось предпочтение широкомасштабной торговле и прославлению класса купцов-богачей, что в конце концов восходит к бельгийскому ученому Анри Пиренну / 11 /. При всем величии трудов Пиренна о средневековой торговле, следует признать, что они тоже помогли отвлечь внимание от мира городского ремесла в средние века.

Однако совсем недавно появились признаки смещения акцентов от космополитического размаха торговли к организации производства в средневековом городе, и поэтому можно ожидать свежего взгляда на вклад городов в средневековую экономику в целом. Самой важной чертой нового подхода является признание того, что прежние представления о средневековом городском ремесле были чрезмерно формализованы.

Консервативный образ так называемой "ремесленной системы", при которой цеховые уставы и чины систематически управляли жизнью ремесленников (к лучшему или худшему, в зависимости от точки зрения), все чаще считается во многом ошибочным. Эти изменения имеют два аспекта, первый из которых пока преобладает над вторым. Первый подход указывает на ограниченные полномочия ремесленных организаций и обращает внимание на большой объем торговли и производства, осуществлявшийся без цехового контроля. Второе направление дополняет первое и строится на обратной перспективе, т.е. на более тщательном изучении внутреннего механизма самих ремесленных организаций разного рода. Похоже, что последние не играли той чисто реакционной роли, в которой их традиционно обвиняли, во всяком случае не всегда и не повсеместно / 3,с. 80-84 /. Следует надеяться, что из этих различных направлений поиска со временем возникнет более цельная картина жизни ремесленников в средневековом городе.

Английский историк Дж. Россер доказывает, в частности, что более или менее формальные организации труда в средневековом городе были более гибкими и творческими проявлениями социальных отношений, чем обычно считалось прежде, и, следовательно, достойны более широкого изучения /14 ,с.144/.

Затянувшиеся научные дебаты об истоках цеха были связаны прс жде всего с политическим спором об отношении средневековых цеховых организаций к государственной власти. С XIX в. "романисты" и "германисты" стремились утвердить свои взгляды. Первые полагали, что средневековые цехи были наследием и продолжением античных "коллегий", вторые - что они были спонтанными порождениями тевтонских общин в послеримскую эпоху. Поскольку современные исследования и археология дают гораздо более ясную картину распада публичной власти и упадка городов на территории бывшей Западной империи в V-VI вв., историческая достоверность скорее должна быть признана за той научной школой, которая подчеркивает разрыв, а не преемственность. Тот факт, что в VIII в. лангобардские короли в Павии облагали некоторые ремесла побором, или что языковая традиция византийской Равенны и послевизантийской Венеции усвоила классически термин "schola" для группы ремесленников, еще не доказывает сохранение основной римской модели на Западе. В бывшей Западной импедарии (Восток - дело совсем другое) само понятие сильно централизовананой и управляемой государством экономики исчезает как неуместное и не практичное. Из чего вовсе не следует, что средневековые ремесленные ассоциации, когда они возникли, стали порождением мистического "тевтонского духа". Но необходимо подчеркнуть, что они появились прежде всего как организации добровольные, как ответ на крайний недостаток организации на уровне публичной власти /14, с. 143-144/.

Ряд вопросов, связанных с деятельностью цехов, затрагивается в трудах зарубежных исследователей - У.М. Уотт и Какийа /22/, представителя французской школы «Анналов» Ф. Броделя /2/, в материалах Международного института социальной истории (Амстердам, Москва) /13/.

Материал по иснтересующей нас проблеме содержится в трудах отечественных ученых: А.К. Дживелегова /4/, Д.М. Петрушевского /10/, В.И. Рутенбурга /15/, в А.П. Каждана /7/, А.Р. Корсунского /8/, С.Л. Плешковой /12/, в целой серии работ А.А. Сванидзе /16; 17; 18; 19; 20/, в первых томах «Истории Италии»/5/ и «Истории Франции»/6/ и др.

Особо следует сказать о недавно изданной коллективной монографии российских и зарубежных ученых - «Город в средневековой цивилизации Западной Европы» (М., 1999-2000). Труд состоит из четырех томов, каждый из которых посвящен определенному кругу проблем: 1-й том - «Феномен средневекового урбанизма», 2-й том - «Жизнь города и деятельность горожан», 3-й том - «Человек внутри цеховых стен» и 4-й том - «Extra muros: город, общество, государство». Материалы этого многотомного издания помогли в изучении и освещении основных вопросов дипломной работы.

Структурно дипломная работа состоит из введения, трех глав, заключения, списка использованных источников и литературы.

Глава I. Ремесленные союзы и организация труда

Неспокойные социальные условия и сравнительная слабость государства в раннесредневековой Европе произвели различные формы добровольных ассоциаций взаимопомощи, например, группы местного духовенства в Италии в VII в., купеческие общества, созданные в целях торговой безопасности вдоль северо-западного побережья Европы в IX-Х вв. или клятвенные союзы "Мира Божия", распространенные в Западной Франции в тот же период / 6,с.73/. Вначале ремесленные общества имели тесные аналогии с этими объединениями. Однако они не появляются в исторических источниках до начала XII в., и едва ли возникли намного раньше этого времени. Очевидно что, как и сами возрожденные города, они стали следствием роста населения и последующего экономического подъема в Западной Европе. Но как ассоциации городских жителей, занятых определенным ремеслом, они отличались от союзов крупных купцов, боровшихся за политические привилегии для защиты своих торговых интересов в Северной Италии и Северо-Западной Европе с конца XI в./ 5,с.64/.

Нечто похожее на постоянный контроль над городским производством стало приоритетом для городских советов только в XIII в., а в большинстве случаев и позднее. Но уже к 1200 г. ремесленные группы нередко объединялись для решения экономических и общественных задач, что, как правило, сопровождалось участием в духовном братстве. Так произошло с лондонскими седельщиками, которые в конце XII в. объединились вокруг своего прихода Сент-Мартин-ле-Гранд, и с кузнецами в Кане, тогда же вступившими в братство с соседним монастырем. То обстоятельство, что общества такого рода иногда добивались вспомогательной санкции от властей - подобно руанским кожевникам, получившим в начале XII в. подтверждение своих исконных обычаев от короля Англии Генриха I (1068-1135), - документ, из которого и стало известно об их существовании - не должно убеждать нас в том, что инициатива исходила от властей /25,с.14/.

Начиная с XIII в. отношения между цехами и городскими правителями могли быть весьма разнообразны, но даже при режимах, притязавших на самую обширную власть, не следует преувеличивать степень превращения цеховых организаций в простые марионетки государства. Конечно, оттенки были разными: венецианские цехи к середине XIII в. оказались в куда большей зависимости от контроля сената, чем их собратья в Болонье или Флоренции /15,с.42/ да и парижские metiers также с середины XIII в. формально подчинялись прямому надзору королевского прево (чиновники французского короля, имевшие административные, фискальные, судебные и военные полномочия), тогда как в Лондоне каждый цех сохранял сравнительно большую меру самоопределения. Однако следует признать, что порой это лишь кажущиеся особенности; в некоторых случаях впечатление жесткого контроля вызвано риторикой директивного законодательства, чье практическое применение подчас могло быть гораздо менее твердым, чем предполагалось. Более того, даже постановления централизованной власти хранят свидетельства (случайные, ибо это не входило в их цели) об особом, самостоятельном характере и традициях отдельных цехов. Яркий пример - ежегодная братская трапеза (pastum), упоминаемая в официальных регистрах постановлений венецианских цехов третьей четверти XIII в. К тому же иногда этот обычай связан в источниках с религиозным празднеством, присущим данному ремеслу.

Парижская "Книга ремесел", составленная прево Этьеном Буало ок. 1268 г./ 1/, также свидетельствует о независимых чертах ремесленных групп, хотя и пытается свести их к стандартной системе. Скажем, когда новый мастер-пекарь в пригороде Парижа разбивал о стену дома цехового старшины горшок с орехами и кусочками пресного хлеба, а затем получал от него угощение вместе с другими пекарями /1,ст.X/, он тем самым соблюдал давно установленный обряд, свойственный его ремеслу. Большим проектам сведения всех цехов в единый порядок, как в Венеции и Париже, в лучшем случае суждено было иметь лишь частичный успех. Так, поколение спустя после создания "Книги ремесел" некоторые цехи, старшин которых на оптимистический взгляд Буало должен был назначать прево, вернулись к собственным выборам /21,с. 107/.

Таким образом, издаваемые городскими властями документы представляют двойную сложность. С одной стороны они обычно дают чрезмерно упрощенное представление о мере государственного контроля над цехами. С другой, представляют неполную и искаженную картину внутренней жизни и целей ремесленных ассоциаций. Будучи связаны с цехами лишь как с источником налогов, полезным средством надзора за ремесленниками или удобным способом для сбора военных отрядов, городские правители не очень-то старались определить или описать, насколько жизнь ремесленника зависела от членства в том или ином сообществе. Проблема усугубляется крайней скудостью данных о внутренней деятельности самих обществ. В таких условиях велико искушение историка слишком доверять цеховым "уставам", зарегистрированным властями; итоги особенно очевидны в тех областях Северной Италии и Южной Франции, где регистрация таких кодексов практиковалась с давних пор. Городские нотарии Болоньи, Пармы, Вероны и Монпелье, составившие в XIII в. великолепные сборники постановлений, естественно, ввели в заблуждение историков-урбанистов, которые лишь недавно начали сознавать необходимость новых сведений /5,с. 103 ; 6,с. 71 /.

Возможно, именно Лондон, крупный центр с населением к 1300 г. свыше 80 тысяч человек, хотя его административные документы до этой даты почти не сохранились, представляет материал для ценного вклада в современные исследования. Это подтверждает значительное разнообразие и импровизаторские качества городских ремесленных цехов в указанный период - признаки, которые сохранялись в течение позднего средневековья в Лондоне и, надо полагать, также и в других городах. Например, первые общины кожевников и портных появились здесь к концу XIII в. в облике религиозных братств. Со временем эти два влиятельных цеха сочли выгодным занять формальное место в городском управлении в качестве корпораций, тогда как многие не менее важные ремесла в позднесредневековом Лондоне так и не удосужились получить формальное признание или зарегистрировать свои обычаи в городском суде. Подобные группы вполне могли создавать альтернативные структуры для собраний и союзов путем основания или преобразования братств: в XV в. лондонские птичники сменили братство Тела Христова в приходской церкви Сент-Милдред-Поултри. Легко обнаружить сходные примеры и в других местах. В южнофранцузском городе Корд (Тарн) кожевники образовали братство Святого Власия к 1371 г., но не регистрировали своих обычаев по крайней мере до 1481 г. (есть прямая ссылка на отсутствие опубликованного устава) /25,с. 43 /.

Неизбежные заботы городских властей о съестных припасах и общественном порядке вынуждали их к постановлениям о ценах, гигиене и военной безопасности, и некоторые ремесла могли считаться (по принятому в Париже и во Франции выражению) metiers de danger: золотых дел мастера, цирюльники-лекари, аптекари и замочники, чья деятельность касалась общественного блага и потому нуждалась во внешнем надзоре /12,с.29/. Эти постоянные хлопоты получили дополнительный стимул в позднее средневековье, когда угроза неповиновения ремесленников, обусловленная недостатком рабочей силы, привела к ужесточению централизованного контроля над цехами со стороны многих городских советов в Европе. Тем не менее повседневная производственная практика осталась в основном за пределами их интересов. Городские магистраты, хотя и предусматривали судебное посредничество в спорах, которые сами цехи не могли уладить, предоставляли ремесленников самим себе в большей мере, чем полагали многие исследователи /21,с.311/.

При сложности и напряженности рабочих взаимоотношений в средневековом городе цехи должны были располагать изощренными и гибкими средствами. Сохраненный в ностальгическом фольклоре традиционный образ квалифицированного самодостаточного мастера, трудящегося в мастерской, которая служила домом и его семье, и ученикам, был лишь небольшим элементом запутанных трудовых отношений. Даже в домашнем обиходе цеховой мастер вполне мог использовать труд другого рода, например, женщин, которые редко входили в цех, но часто сами занимались более или менее квалифицированным трудом, помогая главе семьи в его ремесле и ведая домашним хозяйством. Дома могли жить и слуги. В начале XVI в. в Ковентри почти каждый четвертый житель подходил под это определение. Однако можно предположить, что многие из них фактически работали на владельца дома /13,с.102-103/. Ибо наемный труд - ремесленники и женщины, не бывшие работодателями или владельцами мастерских и нанятые за плату или натуральное вознаграждение - был обычным товаром в европейском городе, начиная с XIII в.

Во Флоренции, которая, вероятно, может служить крайним примером, в 1378 г. от трети до половины рабочей силы составляли труженики по найму. Как правило, эти рабочие не жили в доме хозяина, в отличие от подмастерьев-постояльцев. Но в позднее средневековье обе группы все более сближались, поскольку подмастерья стали рассматриваться как дешевая рабочая сила. Договоры об обучении подмастерьев из Северной Италии до 1300 г. отражают патриархальные отношения, причем упор делался на образовании, нравственном и физическом благополучии и развитии подопечного; позже он или она превращались просто в низкооплачиваемых наемников / 15,с.34 /.

Сходную эволюцию можно проследить и в Париже. Не считая самых сложных ремесел, где сохранялась необходимость длительного обучения, подмастерья стали пополнять ряды зависимых работников. Более или менее сезонное использование наемного труда также было повсеместным во многих цехах, особенно в строительстве, не связанном с индивидуальной деятельностью. В тех производствах, где нормальным явлением было сложное сотрудничество ряда мастерских, способность небольшого домашнего предприятия использовать лишние руки на время срочного заказа была весьма существенной. Между мифическим независимым мастером и торговцем-предпринимателем или раздатчиком (ферлегером), который "раздавал" работу нескольким умельцам, находился целый спектр многообразных отношений /41/. Воплощение этих изменчивых требований и связей всегда было делом тонким.

В указанном процессе более активную роль, чем обычно принято считать, играли различные рабочие союзы, как формальные цеховые организации, так и неофициальные братства. Хотя в период между XIII и XVI вв. появилась новая категория подвижной зависимой рабочей силы, которая могла бы показаться протопролетариатом, в это время поляризация интересов мастеров и поденщиков в их трудовых отношениях еще не стала столь широкой и определяющей, как полагали иные. Частично это объясняется небольшими размерами многих городски производств в период позднего средневековья (которые в основном и оставались таковыми по меньшей мере до середины XIX в.). В XV в. в Лондоне оловянщик, нанимавший восемнадцать поденщиков, был фигурой исключительной. Даже флорентийские суконные мануфактуры, которые, возможно, являлись величайшим единым промышленные комплексом из всех городов позднего средневековья в Европе, делились на десятки малых мастерских /25,с.45; 15,с.34/. Конечно, дробление рабочей силы не способствовало "классовому" сознанию в среде поденщиков и подмастерьев, работавших за плату. Но зато можно проследить обычные механизмы контроля, которые регулировали эти потенциально onacные отношения.

Уставы, которые в позднее средневековье все чаще составлялись организациями цеховых мастеров, якобы желавших ограничить доступ к званию мастера путем увеличения поборов и требования от подмастерьев представить "шедевр", обычно воспринимались как антагонистические и разрушительные. На самом же деле о подлинных возможностях младших членов различных цехов пока известно очень мало.

Рассуждения прежних исторических трудов о порядке повышения в чине -- не более, чем оптимистические гипотезы. Сейчас уже нельзя подписаться под классическим мнением Зомбарта, что "подобно студенту, который становится клерком-практикантом, а затем судьей, ученик - просто будущий подмастерье, а подмастерье -- будущий мастер"/ 14,с.143 /. С другой стороны, и обратные предположения тоже могут исказить факты, что доказывают хорошо документированные примеры. В позднее средневековье многие цехи имели обычай, допускавший к рангу мастера преимущественно сыновей действующих мастеров. Практика же нередко зависела от обстоятельств. У гентских пивоваров в XV в. наследственность преобладала. Но то, что цеховые уставы могут ввести в заблуждение, показывает пример корпорации бочаров Брюгге, чье ремесло обеспечивало "упаковку" для европейской торговли. Хотя и здесь предпочтение, на первый взгляд, отдавалось детям мастеров, цеховой регистр 1375-1500 гг. /2,с.27/ убеждает, что данное ремесло вовсе не стало династически замкнутым, а развивалось в противоположном направлении. В ранний период сыновья мастеров лишь изредка составляли более 50% от ежегодного числа новых мастеров (обычно их было пятеро), а к 1500 г. пропорция понизилась почти до нуля / 2,с. 28 /.

В позднее средневековье в условиях весьма подвижного рынка труда цеховые правила, побуждавшие мастеров передавать свое ремесло сыновьям, можно рассматривать не столько как олигархическую политику, сколько как реакцию на расширившиеся возможности выбора и на привлекательность другой карьеры. Бочары Брюгге показали, что, несмотря на подобные правила, молодежь могла рассчитывать на успех и в деле, которым их отцы не занимались. Документы этого цеха свидетельствуют также, что, хотя в нем и выделился ряд состоятельных людей, занимавших сразу несколько должностей, многие члены цеха в течение своей карьеры могли занимать какие-либо посты /10,с.85/. Бесспорно, каждый цех по-разному управлял этими отношениями, но в любом случае цеховые организации предстают не столь ограниченными, как прежде казалось.

Конфликты в трудовых отношениях между горожанами, разумеется, были, но отнюдь не сводились к простому противоречию между мастерами и поденщиками, а проявлялись на всех уровнях и порождали новые связи независимо от различия в статусе. И цеховые организации, и братства играли видную роль в отражении этих конфликтов и партнерских связей. Противоречия внутри цеха между его членами, различными по статусу, чаще отражали возрастные функции или карьерный цикл, чем непреодолимую пропасть в положении работников. В ходе распри среди лондонских золотых дел мастеров в 1470-е годы, когда десять зачинщиков были осуждены старшинами и на время оказались в заточении, группу бунтарей составляли поденщики до тридцати лет, которые метили в мастера, причем четверо из них позже получили должности в гильдии / 14,с.146 /.

Очевидно, различия между мастерами, владельцами лавок и наемными работниками меньше ощущались в таких немасштабных ремеслах, как ювелирное дело, чем в более крупном производстве, где зависимый и текучий рынок рабочей силы был существенным условием для инвесторов. Венецианские стекольные предприятия в Мурано с XIII в. имели четко стратифицированную систему, при которой меньшинство - владельцы печей (patroni) - управляло более многочисленными зависимыми ремесленниками (maestri). Но вскоре из-за сложности положения возникли стратегические возможности для того, чтобы смягчить грубую эксплуатацию со стороны хозяев. Цеховые старшины признали это, когда в 1305 г. они попытались установить потолок договорного жалованья, выплачиваемого "патронами". Последние, как отмечалось, уступали "угрозам" ремесленников, которые прибегали к возможности работать на других, требуя повышения платы / 5,с.91/. Судебные документы базельских кузнецов в XV в. подтверждают, что преграды между мастером и поденщиком пролегали далеко не всегда: обе группы постоянно находились во взаимовыгодном союзе и обе нарушали цеховой устав /4,с.403/.

Если борьба за рабочую силу порождала соперничество и раскол среди нанимателей, то и сами работники были столь же разобщены. В данном случае взаимная враждебность чаще всего возникала между подмастерьями и поденщиками из местных уроженцев и возможными конкурентами из числа иммигрантов, неорганизованных ремесленников из предместий или, в Средиземноморье, рабов. В 1252 г. боязнь нечестной конкуренции побудила болонских кузнецов запретить своим коллегам иметь рабов /2,с.27/. Опасения по поводу использования сукноторговцами дешевой рабочей силы из провинции нашли выражение в муниципальном законодательстве Гента ок. 1300 г./14,с.150/. Работники, родившиеся в данном городе, могли объединяться между собой или с мастерами, чтобы вытеснить соперников-пришельцев. Такая оппозиция могла заставить многих, прибывших на обучение в город, позже вернуться восвояси для занятия своим ремеслом, что опять же не было редкостью и в Англии, и во Франции в XVI-XVIII вв./2,с.512/. Поэтому перспектива продвижения в цехе была значительно лучше для местного уроженца, чем для чужака. Взаимоотношения между различными по своим интересам группами требовали постоянного обсуждения, признаки которого прослеживаются в действиях как официальных цеховых организаций, та и неформальных братств.

Хотя цеховые организации имели иерархическую структуру, их руководство должно было добиваться согласия внутри соответствующего цеха. Многие давали хотя бы ограниченное право голоса в общем собрании тем, кто не являлся полноправными мастерами. В 1305 г. вецианские мастера-сапожники, использовавшие ежегодный цеховой праздник с целью сбора голосов на предстоявших выборах, несомненно, старались мобилизовать в свою поддержку всех членов сообщества, назависимо от права голоса, что было типично для элиты. В условиях конкуренции на рынке труда всегда имело смысл добиваться подобной преданности. Наряду с осуждением мастера, переманившего чужого работника, и поденщика, бравшегося за работу там, где ему угодно, законодательство, которое особенно оживилось в позднее средне- вековье, поощряло наемных работников - например, венецианских ткачей ок. 1275 г. -- доносить о самовольных частных договорах между собратьями по цеху и их нанимателями. Кроме того, социальные различия зачастую не были отчетливыми. В то время как в большинстве цехов, вероятно, имелась малочисленная элита из весьма благополучных мастеров, обычно существовала более широкая зона, где ремесленники периодически пересекали линию между наемным трудом и независимостью в обоих направлениях. Венецианский мастер-ткач, иногда выполнявший заказы на стороне, был обычной фигурой, как и его собрат из Вероны, вынужденный временно покинуть город по бедности, но желавший туда возвратиться; оба типа описаны в статутах XIII в./5,с.109/. За всеми уцелевшими редакциями средневековых цеховых статутов кроются до конца не разрешенные споры об изменчивых отношениях между разными элементами рабочей силы.

По самой своей природе цеховые уставы в той сокращенной и санкционированной форме, в которой большинство из них сохранилось, дают в лучшем случае косвенное и неадекватное представление об объединительной и представительной стратегии, доступной ремесленникам. Иные из парижских статутов XIII в. признают существование класса ремесленников ниже ранга мастера, которые все же имели собственные мастерские. Известны случаи, когда двое или более поденщиков объединялись для накопления капитала, необходимого для открытия мастерской, или же там, где это воспрещалось немастерам, - для того, чтобы один из них приобрел доступ к званию мастера, а прочие могли бы разделить его привилегии по доверенности. Как уже отмечалось, цеховые уставы постоянно указывают на разные способы, с помощью которых поденщики могли повлиять на владельцев мастерских с целью повышения платы или сокращения рабочего дня (что давало возможность поработать на себя самого). Множество правовых норм упоминает о "заговорах, сообществах и клятвенных союзах", посредством которых непривилегированные работники якобы проводили подобные кампании. Учитывая обычную неопределенность и истеричность таких обвинений, нельзя все же сомневаться, что те или иные клубы были нормальным явлением в жизни поденщиков и могли при случае представлять их политические и экономические интересы /13,с.204/.

Типичные для этих клубов формы и постоянно возобновляемые попытки их закрытия воплотились во всеобщем запрете, изданном флорентийской коммуной в 1320-е годы. Запрет был направлен против "людей любого ремесла, особенно в выделке шерсти, в коем по отдельности занято множество людей разного состояния и положения". Никому не разрешалось "творить постановления либо уставы... под личиной братств или иначе, и под предлогом или покровом веры или же обеспечения похорон и духовных приношений, или с любою другою целью, кроме как по особому дозволению консулов того цеха, под чьей властью они состоят... И не могут они избирать себе главою ни клирика, ни мирянина... И им не позволено ни иметь ни носить никаких знамен"/15,с.38/. Этот указ принимался в обстановке многолетних неурожаев и подчеркивал социальное напряжение в городе.

В 1377 г. в Венеции поток ремесленников-мигрантов вынудил цех ткачей (который, как и во Флоренции, нес официальную ответственность за всю отрасль) запретить общественные сходы более чем семерых работников, "дабы избежать многих вопросов, ссор и раздоров, кои каждодневно возникают"/ 9,с.287/. Однако такие меры, кажется, имели только частичный или временный эффект, как явствует, скажем, из политических запретов на все цеховые сообщества, принятых германским императором в 1219 /4,с.167/ и французским королем в 1306 г. /6,с.71/. Расколы внутри городской элиты всегда могли быть использованы менее привилегированными работниками, а демографический кризис позднего средневековья весьма увеличил размах и влияние подобных действий.

Новый режим почти всегда старался найти поддержку на уровне цехов. Так, в 1342 г. во Флоренции герцог Афинский пожаловал автономный статус многим незначительным ремеслам, которые прежде подчинялись крупным цехам. Если достижения флорентийских sotto-posti XIV в. и в тот момент, и во время восстания чомпи 1378-1381 гг. были ограниченными и преходящими, то в XV в. ремесленные братства в городе умножились. С середины XIV в. полностью обуздать эти влиятельные союзы стало практически невозможно. В Лондоне в конце XIV в. обнаружилось множество случаев, когда группы слуг и поденщиков при цехах, изготавливавших обувь, шпоры и седла, создали нелегальные общества под прикрытием братств с благочестивыми целями. Замыслом всех этих ассоциаций было выступить единым фронтом с требованием повышения платы, и их членами учреждались общие фонды для защиты перед законом /7,с.65/.

Сведения о деятельности такого рода подчеркивают необходимость рассматривать братства совместно с официально признанными цеховыми организациями при изучении трудовых отношений в городе. Как уже упоминалось, многие сообщества, получившие общественный статус цеховых организаций в XIII-XIV вв., возникли из братств с характерным религиозным культом и общими трапезами, которые являлись их атрибутом. Большинство оформившихся цехов сохраняли подобное братство наряду с профессиональной деятельностью. В то же время те, кто оказывался внизу цеховой иерархии, нередко пользовался выгодами участия в братстве или вместе с мастерами, или отдельно от них. Последняя категория, когда объединялись одни поденщики, распрстранилась в конце XIV--XV вв., хотя в наиболее промышленных городах она встречается с XIII в. Уже до 1300 г. работников, собиравшихся ранним утром в определенных местах в ожидании найма, обвиняли в создании незаконных союзов (taquehans), чтобы повлиять на нанимателей; так обстояло дело с ткачами-поденщиками Руана в 1285 г./10 ,с. 74/.

Во многих крупных городских волнениях конца XIV в. такие ремесленные группы, хотя и не играли определяющей роли, которую им раньше приписывали историки, все же выросли в потенциальную силу при обсуждении условий труда. Важным доказательством их борьбы за общественное признание служит пример Цюриха, где в начале XV было несколько организаций поденщиков, каждая во главе со свои "королем". Их сила в то время, когда демографические потери повышали цену труда, могла быть значительной. К концу столетия пекари-поденщики Кольмара сумели провести крупную стачку, объединившись с собратьями в соседних Страсбурге и Базеле. Этот удар, как и прочие такого рода, готовился под покровом благочестивого братства (Bruderschaft) пекарей-поденщиков. Внешне невинное объединение в братство всегда было излюбленным методом для выражения трудовых интересов на всех уровнях. Неустойчивое положение всех средневековых ремесленников и отсутствие государственных институтов социальной защиты стимулировали появление десятков тысяч братств (или гильдий) в городах Европы в позднее средневековье; немалая их часть была связана с определенными ремеслами. Предусматривая взаимопомощь своих членов, они играли столь же значительную роль в жизни ремесленников, как и цехи с их юридическими и техническими правилами. Еще в 1112 г. сапожники Феррары создали "братство", поклявшись навещать и поддерживать больных членов и доставлять домой собратьев, заболевших вне города /14,с.148/. Сходные положения включались во многие цеховые кодексы, официально утвержденные в XIII-XIV вв. Так, пармские кузнецы в уставе 1439 г., содержавшем более ранние обычаи, условились помогать больным членам наличными средстами; поддерживать собратьев в случае вызова в суд или дурного обращения со стороны дворян или городских чинов; присутствовать на погребении умерших кузнецов и посещать ежегодную мессу во спасение всех членов, живых или усопших / 5,с.92 /.

Благотворительность обычно распространялась и на членов семьи ремесленника: у веронских золотых дел мастеров смерть любого из родных или домочадцев мастера поминалась ремесленным братством по уставу, записанному в 1319 г.; у пармских мясников (в 1437/38 г.) речь шла о женах, матерях, сестрах, сыновьях и дочерях / 5,с.93 /. По общему согласию парижские портные в XIII в. выделяли два из каждых пяти су собранных цехом штрафов на помощь обедневшим членам цеха / 1,ст.XL /.

Немастера часто находились в невыгодном положении, не обладая полноправием в цеховых организациях, но некоторые цехи связывали мастеров и работников воедино, когда дело касалось помощи тем, кто разорился по нездоровью; так поступили венецианские гончары в 1301 г. Даже небольшие цехи нередко принимали постоянные меры для благосостояния своих членов. Венецианские пекари устроили приют в бедном квартале Санта Мария дель Орто для пекарей, которые оказались инвалидами или временно лишились работы не по своей вине. В то же время и вне официально признанных гильдий многие братства оказывали точно такое же содействие ремесленникам, которых цехи не защищали. Этим занимались уже упомянутые общества поденщиков и многочисленные "братства", зарегистрированные городскими властями Брюсселя в XV в.; они осуществляли страхование бедноты. После минимального срока членства (один год в братствах ножовщиков и сапожников, три года у кузнецов и цирюльников) эти клубы гарантировали выплату во время болезни одного из членов (обычно и его жены) еженедельного пособия, как правило равнявшегося годовому взносу. В середине XV в. флорентийская беднота, занятая в производстве шелка, просила у своего старшего цеха позволения образовать подобное благотворительное общество / 5,с.99; 7,с.45 /.

Иностранные ремесленники, терпевшие всяческие притеснения от официальных цехов, тоже создавали братства взаимопомощи, например, фламандские и немецкие иммигранты в Лондоне и Флоренции. В позд-несредневековом городе опасность безработицы или болезни преследовала и мастеров и поденщиков, и обе группы участвовали в образовании новой категории городских низов в этот период. Отличаясь от широкого слоя собственно нищих своим цеховым самосознанием, ремесленники, временно впадавшие в нужду, представляли собой новую, "стыдливую бедноту", и помощь им означала спасение от страшного нищенского унижения. Основание собственных братств было самой надежной защитой от такой участи, хотя в некоторых итальянских городах этот феномен получил еще более широкое признание и привел к развитию общественной благотворительности /9,с.134/.

Таким образом, в городах позднего средневековья ремесленники создали множество ассоциаций и влиятельных групп. Не имея многих преимуществ, что конечно же сковывало их возможности, скромные труженики все же не были полностью лишены ни права голоса, ни влияния, ни способности помочь самим себе. Чтобы верно оценить декреты городских властей и постановления цеховой верхушки, их надо интерпретировать как участие в развитии диалога.

С учетом всего разнообразия цеховых организаций и братств мир организованного труда в средневековом городе был обширен. Однако ни один обзор данного предмета не должен пренебрегать тем фактом, что из этого мира была исключена неопределенная, но весьма значительная часть городского населения, всегда стоявшая на более низком социальном уровне, чем временно безработные. Каждое общество само определяет свои границы, и жители городов позднего средневековья, которым все чаще угрожали безродные и необученные пришельцы, все более жестко проводили черту, за которой оказывались мелкие преступники, проститутки, калеки и вечные безработные. В этом крайне неприглядном запредельном мире (символично, что он существовал в основном на задворках, в городских предместьях) почти не было никаких объединяющих форм, которые могли бы смягчить ужасную действительность с ее нищетой и недугами.

При том, что цеховые организации обвинялись в отрешенности от более широкого мира общественного труда в средневековом городе и, как доказывалось выше, напрасно, -- еще чаще их упрекали в том, что своей якобы реакционной экономической политикой они душили технологические нововведения и коммерческое предпринимательство. Как правило, при тщательном рассмотрении, этот довод столь же неубедителен, как и первый. Прежде всего, цеховые организации никогда не обладали экономической монополией. Во многих городах среднего и малого размера вообще не имелось формальных цехов. Во всех городах существовали районы юридического иммунитета - предместья, церковные земли - где применение цеховых уставов могло быть лишь эпизодическим. Некоторые новые производства позднего средневековья, в частности изготовление бумаги и книгопечатание, долго действовали без намека на цеховые организации. На низшем уровне городской экономики, у уличных торговцев и продавцов пива, мелкая коммерци- ализация проходила почти без всякого воздействия со стороны официальных цеховых правил. Да и за пределами города в течение всего средневековья сохранялись более или менее неофициальные отношения сельского рынка, подчеркивая уникальное значение городской торговли. С другой стороны, там, где цехи существовали, внимательный анализ показывает, что они могли играть любую роль, кроме чисто негативной в ее традиционном восприятии. На самом деле нам следовало бы ожидать от организаций, зачастую доживших как минимум до конца "Старого режима", определенной меры изобретательности и гибкости /14,с. 150-151/.

То, что цеховые уставы не всегда сдерживали производство, можно проследить по документам строительных ремесел в позднесредневековых Нидерландах. Правда, во многих случаях уставы прямо запрещали крупномасштабные вложения, но внутри цехов все-таки четко выделялась господствующая группа "патронов", которые делили между собой крупные заказы, контролировали поставки сырья и распоряжались рабочей силой. Цеховые уставы никогда не запрещали конкуренцию; они лишь пытались ее регулировать. И хотя большинство индивидуальных предприятий оставались небольшими (это давало немалое преимущество владельцам, ибо они не так зависели от краткосрочных рыночных колебаний), всегда можно было прибегнуть к сотрудничеству между мастерскими /4,с.247; 2,с.198/.

Убедительный довод насчет ложности утверждения о бесплодии производства из-за цехового регулирования можно найти в мире искусства раннего Ренессанса. Стремление новейших дельцов и искусствоведов приписывать картины кисти известного мастера нередко скрывало от нас реальный мир фламандских и итальянских художников XIV-- XV вв. Большой алтарь флорентийской церкви Сан Пьер Маджоре, оконченный в 1370/71 г. и обычно приписываемый одному мастеру - Якопо ди Чоне - при анализе документов и самой живописи предстает вполне типичным произведением целого ряда различных авторов, художников, резчиков и позолотчиков, так что работа должна была переноситься из одной мастерской в другую до ее окончательной установки. Тосканские живописцы и резчики полностью интегрировались в цеховую структуру; и все же из нее могло появиться такое великолепное творение, как огромный алтарь Сьенского собора, завершенный Дуччо и его соратниками в 1311 г./ 5,с.138; 15,с.43/.

Произведения искусства опять же свидетельствуют о способности средневековых ремесленников в рамках своего цеха откликаться на потребности растущего рынка (при сокращении рабочей силы) и вводить элементы массовой продукции. Технический анализ резных рам для небольших картин духовного содержания, которые пользовались спросом в Италии в XIV в., обнаружил использование стандартных приемов. В мастерских фламандских художников XV в., как известно, применялись трафареты (копирование с помощью угля) для ускорения производства. В позднее средневековье растущий у зажиточных ремесленников спрос на относительно дешевые предметы обихода, вроде оловянной посуды и расписных портьер, вполне мог вызвать похожие процессы в соответствующих ремеслах / 14,с.152 /.

Наконец, пример искусства привлекает особое внимание к третьему аспекту позднесредневекового производства, к которому историки почти не обращаются - к вопросу качества. Поддержание хорошего качества звучит постоянным призывом в средневековых цеховых уставах, хотя историки нередко усматривали в нем всего лишь предлог для притязаний на монополизм. Однако качество продукции в самом деле прямо связано с выбором потребителя на рынке. Хотя контроль над качеством являлся далеко не единственной заботой цеховой организации, он применялся на рациональной экономической основе. Без учета этого обстоятельства местный рынок всегда мог подвергнуться наплыву товаров из городов-соперников /12,с.83/. ремесленный цех устав средневековый

В заключение следует подчеркнуть значительную гибкость, проявленную цеховыми организациями средневековых городов Европы. Они не были ни монолитными, ни врожденно реакционными. Скорее, они были более или менее приспособлены для обсуждения условий трудовых отношений как с собственными членами, так и с внешними группами. Признание распространенности таких рабочих ассоциаций за пределами официальных цехов, по мнению Дж. Россера, помогает «хотя бы отчасти придать практический смысл документам более поздних организаций. Через свои связи с братствами сами цехи обеспечивали своим членам капиталы, кредиты и материальную и духовную безопасность. В конце концов эти организации сохранились вплоть до XVIII в., применяясь к новым обстоятельствам. Как я уже отмечал, необходимо освободить историю средневековых трудовых отношений от идеологической полемики. Но в то же время еще может статься, что опыт средневекового города по согласованию определенной саморегуляции и с полномочиями государства, и со свободным действием рынка каким-то образом будет полезен в конце XX столетия»/ 14,с.155/.

Глава II. Ремесло и ремесленники в городах центральной Испании на рубеже XII-XIII веков

2.1 Ремесло

Материалы данной главы строятся на данных фуэро - кодексов обычного права городов Центральной Испании. Образцом при составлении большинства этих памятников послужило фуэро Куэнки - города, отвоеванного у арабов в 1176 г. и получившего от кастильского короля Альфонсо VIII свое законодательство на рубеже ХП-ХШ вв. С теми или иными локальными поправками эти законы действовали на протяжении всего средневековья в нескольких десятках городов Центральной Испании, а также оказали значительное влияние на право Саламанки, Ледесмы, Алькала де Энарес, Мадрида и многих других городов. Таким образом, уже по самой своей природе фуэро семейства Куэнки (так в исторической литературе традиционно именуется эта группа памятников) являются важнейшим источником по истории городского ремесла, тем более что материалы другого типа, в первую очередь документальные, крайне скудны. Кроме этого, обращение к фуэро важно и по причинам иного характера. Сторонники точки зрения об уникальности кастильского городского строя, не связанного будто бы с торгово-ремесленными сторонами экономики, как правило, ссылаются на фуэро, где, действительно, число статей, посвященных поземельным отношениям, земледелию и скотоводству, значительно превосходит число статей, регулирующих ремесло и торговлю. С.Д. Чернов считает, что «фуэро, в силу своего характера и назначения, не может служить материалом для количественных оценок такого рода и в первую очередь должно быть объектом качественного анализа» / 24,с. 157/. Свой вариант этого анализа он предваряет некоторыми источниковедческими замечаниями.

Во-первых, фуэро (в частности, фуэро Куэнки) записывались вскоре после завоевания и заселения города. Следовательно, наиболее актуальными задачами законодателей были наделение горожан землей для поселения и урегулирование поземельных отношений в городе. В связи с этим должны были "разрастись" соответствующие разделы фуэро.

Во-вторых, как и всякий законодательный свод в классовом обществе, фуэро в первую очередь служили интересам определенных социальных групп города, которые обладали там властью и в помощи которых нуждалась корона, производившая кодификацию права. Юридические нормы, благодаря которым осуществлялась эта функция фуэро, должны были быть особенно глубоко и подробно разработаны. В городах Центральной Испании такой социальной группой были городские кабальеро, в хозяйственных занятиях которых видную роль играло скотоводство. Нельзя не учитывать этого, объясняя большое количество статей фуэро, посвященных организации выпаса скота, его охране и т.п.

Наконец, необходимо помнить о том, что фуэро - это, в первую очередь, судебник. В нем находили отражение главным образом те стороны городской жизни, которые были непосредственно связаны с правоотношениями, пропорционально сложности последних. С.Д. Чернов поясняет эту свою мысль на двух примерах. «Продажа земельного участка сопровождается более сложной юридической процедурой, порождает больше поводов для судебного разбирательства, чем продажа, например, пары башмаков на рынке или их изготовление в мастерской. Работа ремесленника, изготовляющего продукцию для продажи, сама по себе не создает правоотношения. Другое дело - работа на заказ, которая связана с суммой двухсторонних обязательств ремесленника и заказчика. Соответственно вопросы регулирования торговли землей и работы ремесленника на заказ находили в фуэро более полное отражение, чем работа ремесленника на рынок, а также производство дешевых предметов повседневного спроса и торговля ими / 24,с. 157/.

В силу этих соображений представляются неверными заключения некоторых историков, которые на основании одного лишь количественного соотношения статей, касающихся землевладения, скотоводства и ремесла, делают вывод об аграрном характере городской экономики или, сравнивая число статей, где говорится о работе ремесленника на заказ и на рынок, заявляют, что последняя не имела существенного значения. Тексты фуэро, как мы увидим ниже, дают основания для несколько иных выводов.

При разборе памятников мы стремились прежде всего получить сведения относительно степени разделения труда между отдельными ремеслами и внутри них, технологии ремесленного производства, его организации, связи с рынком, элементов цеховой организации, взаимоотношений ремесленников с прочими горожанами и городскими властями. Информация фуэро по этим вопросам нередко скудна, однако в целом, представляет несомненный интерес.

Ремеслу посвящена главным образом XLII глава фуэро Куэнки. Отдельные упоминания о нем содержатся и в других разделах, а также в таможенном тарифе, представляющем собой XLIV главу памятника / 8,с. 43/.

Какие ремесленные профессии были обычными в городе? Это ткачи, кузнецы, сапожники, портные, скорняки, строители, плотники, каменщики, кровельщики, гончары, ювелиры, мясники, дровосеки, носильщики, аптекари, переписчики книг, пекари. В одной из рукописей фуэро есть статья, где фигурируют, кроме того, шорники, изготовители ножен, уздечек и шпор, рыбники. Некоторые ремесла и промыслы упоминаются в фуэро лишь косвенно. Так, среди товаров, упоминаемых в таможенном тарифе, есть медь, олово и стекло, покупателями которых были, очевидно, ремесленники соответствующих специальностей; ввоз в город шелка-сырца, также упомянутого в таможенном тарифе, культивация тутового дерева ради его листьев говорят о производстве в городе шелковой нити и, возможно, ткани.

В городах имелись и оружейники, хотя они и не упоминаются в фуэро. Мы вправе заключить это, поскольку каждый участник городского войска и ополчения, т.е. каждый домохозяин в городе, должен был иметь оружие, номенклатура которого достаточно разнообразна. Полное отсутствие в таможенном тарифе предметов вооружения свидетельствует о незначительном их импорте / 22,с. 52; 7,с. 49/.