Размещено на http://www.allbest.ru/

1. Развития феодального землевладения и феодальных отношений в Киевской Руси

2. Правовое положение феодалов. Привилегии знати по Русской Правде

3. Правовое положение смердов и закупов по Русской Правде

3.3 Наймиты, рядовичи и вдачи

4. Правовое положение челяди и холопов

4.2 Прощенники

1. Развития феодального землевладения и феодальных отношений в Киевской Руси

Феодальная собственность на землю, как известно, возникала в процессе роста имущественного неравенства: часть пахотной земли, являвшейся общинной собственностью, переходила в индивидуальное владение отдельных крестьянских хозяйств. Развитие производительных сил и рост частной собственности на землю неизбежно должны были привести к образованию двух классов: феодалов и зависимых от них крестьян. Росту феодального землевладения способствовали и прямые захваты феодалами крестьянских земель.

Основу хозяйства Древней Руси составляло пашенное земледелие разных типов. По сравнению с первобытнообщинным строем в этот период техника земледелия была значительно усовершенствована. На черноземном юге пахали преимущественно ралом или плугом с парной упряжкой волов, на севере и в лесистых местах -- сохой, в которую запрягали одну лошадь. Возникшая на юге в глубочайшей древности земледельческая культура к этому времени распространилась вплоть до таежной зоны на севере. Земледелие играло настолько важную роль в жизни древней Руси, что засеянные нивы назывались жизнью, а основной злак для каждой местности -- житом (от глагола «жить»). Древние языческие обряды и весь годовой цикл языческих праздников свидетельствуют о глубоко укоренившейся у славян традиции считать возделывание земли источником существования. К IX--Х вв. появилось большое количество старопахотных земель, расчищенных из-под леса. Применялась переложная система (когда пашня на некоторое время забрасывалась). Уже было известно двухполье и трехполье с яровыми и озимыми посевами. Подсечное земледелие сохранялось в лесных районах.

Несмотря на то, что уровень производительных сил вырос по сравнению с периодом первобытнообщинного строя, в целом техника сельского хозяйства отличалась рутинностью. Частые неурожаи угрожали крестьянам-смердам голодной смертью.

Крестьянская соседская община называлась «миром» или «вервью» и могла состоять и из одного большого села, и из ряда разбросанных поселений (сел и деревень); из больших семей и из мелких крестьянских хозяйств, которые индивидуально обрабатывали землю. Члены верви были связаны круговой порукой (взаимной ответственностью за уплату дани, за преступления). Кроме смердов-земледельцев в верви жили и смерды-ремесленники: кузнецы, гончары, серебряных дел мастера. Они работали главным образом на заказ, причем район сбыта их продукции был крайне узок (до 10 км в радиусе). Жители соседних миров экономически были слабо связаны друг с другом, хотя культурные связи между ними существовали. Для заключения браков устраивались, по словам летописца, «игрища между селами». Центрами притяжения нескольких миров был погост -- место религиозных празднеств и общего кладбища, периодического торга, сбора дани и оброка.

Крестьянские общины существовали на протяжении всего периода феодализма. Крестьяне, жившие на государственных землях (позднее известные как черносошные), платили подати в княжескую казну и не знали личной зависимости от феодала. Количество таких общин с течением времени сокращалось, и впоследствии они уцелели только на далеком севере. В изучаемое же время «черные» общины существовали повсеместно и служили объектом притязаний со стороны отдельных феодалов. Феодальные отношения постепенно расширялись за счет закабаления лично свободных общинников. Однако общины сохранялись и под властью феодалов.

Процесс повсеместного превращения родоплеменной знати в собственников земли, в феодалов, в бояр не отражен в письменных источниках, что порождало у историков ошибочные представления о якобы позднем развитии феодализма на русской почве. Археологические данные, обнаруженные в курганах IX--Х вв. с погребениями бояр и дружинников, убедительно свидетельствуют о наличии возле крупных городов боярских вотчин (так позднее назывались имения, которые можно было передавать по наследству и отчуждать), где жили сами бояре и подвластные им дружинники.

Государство активно способствовало укреплению феодальных отношений. Появление феодальных замков с их запасами зерна и железных изделий было безусловно прогрессивным явлением, так как создавало резервы на случай неурожая или войны, хотя феодалы укреплялись за счет угнетения крестьян.

Анализ общественных отношений в Х в. показал, что в это время складывается раннефеодальное господское хозяйство, основывающееся на эксплуатации различных видов зависимых -- челяди. Источники не позволяют проследить этот процесс достаточно подробно для Х в. в отличие от XI--XIII вв. Между тем исследование характерных черт господского хозяйства способствует определению одного из путей становления феодальных отношений в древнерусском обществе. Структура вотчины была тесно связана с общим процессом развития феодального способа производства. В этой связи М. А. Барг справедливо отметил, что «получение ренты составляло подлинную движущую пружину феодальной организации общества, которой подчинялись хозяйственная, социальная, политическая и другие стороны общественной жизни в пределах подвластной сеньору территории, поэтому в средневековой вотчине в большей или меньшей степени перекрещивались все указанные стороны общественного строя» [2, c.71]. Поэтому при изучении генезиса и структуры феодального общества в Древней Руси особое значение приобретает определение структуры господского хозяйства и системы эксплуатации в нем зависимого населения.

В ст. 19-28, 32, 33 Краткой редакции Правды (дальше - КП), в которых указана защита княжих людей и княжеского хозяйства, упомянут круг лиц, занятых в системе хозяйства княжеского двора (огнищанин, подъездной, тиун, конюх, сельский и ратайный старосты, рядович, смерд, холоп, роба, кормилица и кормилец), называется или подразумевается хозяйственный комплекс (двор, клеть, конюшня, хлев, скот). Сведения о княжеском хозяйстве содержатся также и в ст. 29-31, 34-40 КП, включенных в княжеский домениальный Термин «домен» обозначает наследственные земельные владения короля в Западной и Центральной Европе. В отечественной историографии он употребляется для обозначения княжеских владений в древнерусский период (вотчины, крепости, города, волости, леса и пастбища, разбросанные в разных районах княжества или вне его). Вотчина -- комплекс феодальной земельной собственности (земли, постройки, живой и мертвый инвентарь) и связанные в нею права на феодально зависимых крестьян [4, т.5, стб.285-286; т.3, стб.755] устав, где в отличие от предшествующих норм нет прямого указания на принадлежность к княжескому двору. В историографии указывалось на возможность подобного толкования этих статей [6, c.143-147], хотя имелись и иные мнения о «натяжках» подобного вывода применительно к княжому хозяйству [43, c.52-53]. Данные КП не отражают в полной мере сложность княжеского домена вследствие неразвитости древнерусского законодательства в XI в. и ограниченности задач судебника. Только в результате антифеодальных восстаний конца- 60-х.--начала 70-х гг. XI в. и начала XII в. после редактирования норм Русской Правды и кодификации новых уставов о холопах и закупах в первой четверти XII в. [49, c.175-247] Пространная редакция Русской Правды (далее - ПП) наряду с иными источниками обеспечивает достаточный объем информации о хозяйственно-социальной структуре феодального хозяйства. Поэтому, как пишет М.Б. Свердлов, «данные ПП, относящиеся к концу XI--началу XII в., подтверждаемые письменными источниками, можно ретроспективно использовать для анализа княжеского хозяйства XI в. Все статьи КП о княжеском и некняжеском хозяйстве были включены в ПП в таком же или редакционно измененном виде” [37, c.107-108].

Как показывают источники, резиденцией феодала, князя и боярина, центром господского владения был двор [30, c.522-532].

Феодальная вотчина состояла из княжеской или боярской усадьбы и зависимых от нее крестьянских миров. Усадьба была укреплена и поэтому иногда называлась градом, т. е. замком, крепостью. В усадьбе находились двор и хоромы господина, дома его тиунов (управляющих различными отраслями хозяйства) и дворовой челяди, мастерские ремесленников, входивших в состав челяди и обслуживавших барское хозяйство, закрома и амбары с «обилием» (различными запасами). Замок-град был административным центром земель феодальной вотчины. Военные слуги феодала составляли его войско, а старосты, тиуны, ключники -- его административный аппарат и полицию. Во главе вотчины стоял огнищанин, управлявший всем хозяйством.

Княжеский двор в качестве резиденции князя или его представителя--посадника, наместника, тиуна--был также и местом суда. В ст. 38 КП указано, что если вор не убит на месте преступления, а продержан до рассвета, то его должно вести на княжеский двор. Это же положение повторено в ст. 40 ПП. Поскольку Русская Правда была общерусским судебником, можно предположить существование княжеских дворов в административных центрах княжеского управления в городах и волостях по всей Руси. Причем дворы являлись местонахождением не только князя и его дружины [22, c.103], что делало бы их функции временными, лишая реального содержания норму ст. 38 КП и 40 ПП, но и его мужей (посадников, огнищан, тиунов и т. д.), которые могли постоянно осуществлять административные функции. Поэтому можно полагать, что не только вотчинные, но и административные княжеские дворы становились хозяйственными комплексами с домами слуг, жилищами зависимых людей и хозяйственными постройками [6, c.144].

Письменные и археологические источники позволяют определить княжеский двор как резиденцию, состоящую из сложного комплекса жилых и хозяйственных помещений, защищенную оборонительными сооружениями, как центр хозяйственной и административной деятельности князя и место действия важных политических событий. В состав вотчины входили также ремесленники-холопы (ст. 15 ПП). Однако работали ли они на княжеском дворе или вели хозяйство самостоятельно, источники не упоминают, установить это можно лишь на основе археологических раскопок.

Русская Правда, нарративные и археологические источники позволяют определить хозяйственный комплекс двора князя и боярина. Согласно КП, на дворе имелись клети и хлев (ст. 21, 31 и 38 КП; ст. 41 ПП). В хлеве находился скот (ст. 41 и 58 ПП), в клетях хранились пищевые запасы и зерно. В боярском доме в нижних помещениях находились клети и различные хранилища, а во дворе -- отдельно стоящие подсобные строения: поварни, пивоварни, амбары, сушила, погреба и ледники. К хозяйственному дворовому комплексу, прежде всего в сельской местности, относились также гумно и зерновые ямы, стога сена и склады дров, которые считались возами (ст. 39 КП; ст. 43, 82 и 83 ПП). На гумне в большом количестве хранили в копнах и обрабатывали зерновые культуры.

Источники позволяют также определить хозяйственную структуру боярской вотчины. Вероятно, первоначальной формой ее организации был двор. В известиях источников о Руси XI в. содержатся недвусмысленные указания на боярские дворы, села крупного и мелкого боярства, а также города и волости, принадлежавшие боярской знати. B существовании боярских сел в XII-XIII вв. никто не сомневается. Находки берестяных грамот подтвердили и расширили круг сведений о боярском землевладении в этот период [48, с.113-122].

О дальнейшем расширении круга землевладельцев свидетельствуют также известия XIII в. о владении дворян-слуг селами по новгородским договорным грамотам XIII--XIV вв., что указывает на развитие мелкого феодального землевладения по службе -- от сел, передаваемых дружинникам, до сел дворян-слуг. Причем последним, подобно князьям и боярам, уже в грамотах середины XIII в. запрещалось держать села, покупать и принимать их даром, что свидетельствует о большой хозяйственной и социальной активности бояр и дворян в приобретении собственных сел помимо княжеских «дач». Особым вопросом является определение вотчинного или условного характера боярского и дружинного землевладения в XI--XII вв. Все материалы свидетельствуют о вотчинном характере не только крупного, но и среднего и мелкого землевладения в Древней Руси. М.Н. Тихомиров поставил вопрос о существовании условного феодального землевладения типа позднейших поместий уже в XII в. [43]. Однако более убедительными были доводы противников этого мнения [50, c.161-262], [44, c.70-73].

Известия источников почти ничего не сообщают о структуре боярского хозяйства в XI в. В XII--XIII вв. же боярское хозяйство обрисовывается в источниках как сложившийся комплекс. Все же на основании имеющегося круга источников нельзя сделать вывод о начальном этапе или незначительном уровне развития боярского землевладения в XII в.

Определение состава хозяйственной структуры феодального домена предусматривает выявление категорий зависимого населения, которые в нем эксплуатировались.

2. Правовое положение феодалов. Привилегии знати по Русской Правде

феодальный привилегия русь киевский

Землевладельцы древней Руси, так же как и западноевропейских стран, различались по количеству находившейся в их собственности земли, зависимых людей и военных слуг. Устанавливалась система феодальной иерархии -- известного соподчинения феодалов. Это выражалось в личном договоре о службе мелкого феодала в войске более крупного земельного собственника, оказывавшего своему вассалу постоянное покровительство.

Привилегированные землевладельцы пользовались правом иммунитета, т. е. представители государственной власти не могли приезжать в их владения для производства суда и сбора налогов. Сами феодалы судили население своих имений и собирали с них подати. Право феодального иммунитета давало землевладельцам возможность применять средства внеэкономического принуждения в отношении зависимых от них людей. Иммунитет зарождался вместе с появлением феодальной собственности на землю. Наряду с передаваемыми по наследству и отчуждаемыми вотчинами в Киевской Руси существовала и другая форма феодальной собственности: земли давались князьями своим слугам во временное держание.

После принятия христианства особым видом феодальной земельной собственности стало церковное и монастырское землевладение.

Нормы раннефеодального права отражены в первой части Краткой редакции «Русской Правды», в так называемой «Древнейшей Правде», которая, возможно, представляет собой грамоту, изданную князем Ярославом Мудрым около 1016 г. в целях упорядочения конфликтов, возникавших среди дружинников. Новые законы в первую очередь предохраняли интересы и могущество знати. Это выражалось, во-первых, в разном размере штрафов за одно и то же преступление, осуществленное представителем знати и простым смердом. А во-вторых, в стягивании с виновника в любом случае штрафа в пользу князя или кого-то из его рода, и значительно меньшей части - в пользу пострадавшего.

“...Кто разорит чужую землю, платит штраф 12 гривен. Кто украдет вола - штраф одна гривна и возвратить вола. Кто убьет простого крестьянина - штраф 5 гривен. Кто убьет княжеского слугу, старшего дружинника - штраф 80 гривен. Если во время потасовки вырвали клок бороды - штраф 12 гривен в пользу князя. Если выбили во время потасовки зуб и кровь потекла изо рта (простое доказательство) - штраф 12 гривен в пользу князя, а пострадавшему - одна гривна...” [30].

3. Правовое положение смердов и закупов по Русской Правде

3.1 Смерды

Положение смердов в Древней Руси с давних пор привлекало внимание исследователей. Предлагались различные варианты его решения. Наиболее распространенные из них следующие: смерды были свободными (Болтин, Карамзин, Рейц), несвободными (Полевой, Каченовский), смердами называлось все сельское население (Соловьев, Дьяконов), смерды -- зависимые, сидящие на княжеской земле (Пешков, Ведров, Самоквасов) [27, II, c.171-182].

Как свободное сельское население смердов рассматривал В.И. Ленин, который писал, что в России «отработки держатся едва ли не с начала Руси (землевладельцы кабалили смердов еще во времена «Русской Правды»)...» [17, т.3, с.199].

Количество мнений не уменьшилось и поныне. По мнению Б.Д. Грекова и И.И. Смирнова, термин «смерды» означал как свободное сельское население, так и попавших в феодальную зависимость крестьян [6, c.242], [39, c.42-102]. С.В. Юшков и Е.Д. Романова видели в смердах только феодально зависимое сельское население [29]. М.Н. Покровский, Б.А. Романов, Б.И. Сыромятников, М.Н. Мартынов, С.А. Покровский, Л.В. Черепнин, К.Р. Шмидт полагали, что смерды являлись свободным сельским населением, хотя положение их представляли по-разному [24, c.165-168], [28], [25], [41], [46], [49]. А.А. Зимин доказывал, что смерды происходили из челяди -- холопов [9]. И.Я. Фроянов считал смердов для XI--XIII вв. «покоренными племенами, обложенными данью» («внешние смерды»), позднее смердами становятся пленники-рабы, посаженные на княжеские земли [45]. Во втором значении интерпретировал смердов и Ю.А. Кизилов [13, c.100-102]. В.В. Мавродин придерживался мнения, близкого к выводам Б.Д. Грекова: «...термин „смерды" обозначал первоначально сельское население вообще», в обязанности которого входило уплата дани и выполнение некоторых повинностей. «Впоследствии смердом стал называться крестьянин, попавший во внеэкономическую зависимость». Позднее он предположил, что «какая-то часть смердов, и, видимо, немалая, состояла из посаженных на землю княжеских холопов» [18, c.70], [19, c.69].

Л.В. Черепнин высказал мнение о смердах как государственных крестьянах, часть которых «в процессе феодализации» «была вынуждена в силу экономических условий или в результате внеэкономического принуждения переходить под патронат князей» [50, c.176-179]. Была предложена характеристика смердов как рабов-пленников, посаженных на землю, и отождествление их с рабами-холопами, неславянскими племенами-данниками [5, c.47-52], [10, c.90], однако такое утверждение не обоснованы данными источников.

Б.А. Рыбаков определял статус смердов как феодально зависимых с правами лично свободных. При анализе данных Русской Правды он пришел к следующим выводам: «1. Смерды не являются членами общины -- верви, которых источники называют „людьми", а не смердами. 2. Смерды лично свободны и четко отделены от холопов. В отличие от холопов преступники из среды смердов платят князю штраф-продажу. 3. Неприкосновенность личности смерда ограждена „княжьим словом", а по размеру компенсации „за муку" смерд приравнен к огнищанину. 4. Смерд располагает каким-то владением (в составе которого есть кони), переходящим, как правило, по наследству, но в случае отсутствия сыновей отписываемым на князя. 5. В названных источниках нет никаких прямых данных о задолженности смердов, о продаже смердов в рабство и о бегстве смердов со своего места. 6. Смерды связаны с князем; нет ни одной статьи или дополнительной приписки о боярских смердах, хотя Устав Мономаха содержит несколько приписок типа „такоже и за бояреск"». По мнению Б.А. Рыбакова, смерды жили в княжеских селах, которые на юге Руси находились в домениальных владениях, а на севере -- в домениальных островках-погостах, тогда как в весях жили крестьяне-общинники, «люди» Русской Правды, объединенные в верви. Смерды платили князю дань, составляли часть княжеского конного войска - кметей. Князь давал смерду землю («село») при условии «многообразной службы», причем смерд вел самостоятельное хозяйство, «не стесненное обычаем крестьянской верви и огражденное заботой князя» [32]. Как отмечает Б.А. Рыбаков, древнерусские смерды XI-XII вв. обрисовываются как значительная часть полукрестьянского феодально-зависимого и лично свободного населения Киевской Руси, которое по общественному положению занимало промежуточную позицию между «людьми» крестьянской верви и низшим разрядом свободных княжеских министериалов, наделенных «обложенным данью земельным наделом (селом)» и обязанных «военной службой с этого надела» [32, c.56-57]. Генезис смердов Б.А. Рыбаков выводит из «соумирающих».

Однако, как отмечает М.Б. Свердлов, “противопоставление «людей»-общинников смердам в селах по источникам не прослеживается, поскольку слово «люди» означало широкие слои сельского и городского населения вне зависимости от возраста, положения и специальности, продолжая семантику праслав. *l'udi для общего обозначения свободного населения” [37, c.138]. Учитывая широкое, социально неопределенное значение термина «люди», можно заметить, что при ограничении понятия «смерды» только феодально зависимым населением оказывается, что свободное сельское население не имело в Древней Руси специального названия. В то же время уплата дани князю не является признаком зависимости, поскольку лично свободные сельские жители платили подати, которые стали средством их государственной эксплуатации с IX--Х вв. Б.А. Рыбаков в связи с этим обратил внимание на статус феодально зависимых смердов, которые сохранили в княжеских домениальных селах права свободных.

Причиной столь существенных разногласий в выводах о природе смердов являются небольшое число известий о смердах в источниках XI--XIII вв. и возможность различного, подчас противоположного толкования таких сообщений. Между тем есть известия, которые можно интерпретировать только как свидетельства о свободных смердах.

Так, в первом по времени летописном упоминании смердов сообщается о том, как после вокняжения в Киеве в 1016 г. Ярослав наградил свое новгородское войско: «... старостам по 10 гривенъ, а смердомъ по гривне, а новгородцомъ по 10 гривенъ всем» [21, c.175]. При интерпретации смердов как свободного сельского населения это сообщение воспринимается как вознаграждение старост, сельского ополчения -- смердов за помощь после кровавого избиения новгородцев за восстание против варягов. При определении смердов только как зависимых возникает вопрос: почему Ярослав, привлекая в войско новгородцев-горожан, но игнорируя окрестное лично свободное население, набрал воинов среди рабов-холопов, посаженых на землю, и рабов-челяди (смерды, по А.А. Зимину) или среди «внешних смердов» -- «союзных Ярославу иноязычных племен, которые никакого отношения к сельскому населению Киевской Руси как таковой не имели». А.А. Зимин, не отвечая на этот вопрос, пишет лишь о неполноправности смердов, которая следует из большой разницы в вознаграждении [10, c.100]. И.Я. Фроянов приводит иное определение «внешних смердов» - они «выступают в роли покоренных племен, обложенных данью, которая не была феодальной рентой, а являлась самым распространенным по тому времени видом грабежа» [44, c.119, 125].

Другим сообщением, которое свидетельствует о смердах как основной массе свободного населения, является гордое заявление Владимира Мономаха в «Поучении»:

«... и худого смерда и убогые вдовице не далъ есмь силным обидети» [23, I, c.163]. Указание на «худого смерда», которого «обижают» «силные», свидетельствует о том, что смерды были не холопы, которых защищала сила и власть господина, а свободные люди, владельцы индивидуальных хозяйств; на них, как и на одиноких вдов, также лично свободных, покушались «силные», а князь предоставлял им справедливый суд. Покровительство вдовам и сиротам считалось одной из добродетелей судей и христианских правителей, о чем писал Владимир Мономах:

«... и придаваита сирота, и вдовицю оправдити сами, а не вдаваите силным погубити человека» [23, I, c.157]. Таким образом, уже во второй половине XI в. «худой смерд», подобно сиротам, убогим и вдовам, нуждался в покровительстве и правом суде князя от притеснений «силных», т. е. феодалов, что подразумевает их статус лично свободных людей, но вместе с тем и их непрочное социальное положение. Если Владимир Мономах твердо проводил политику княжеской защиты свободного сельского населения, то его внук Всеволод Мстиславич, видимо, уступил давлению «силных». Отсутствие княжеской защиты («не блюдеть смердъ»), а следовательно, реального обеспечения прав смердов послужило первой причиной изгнания Всеволода в 1136 г. с новгородского княжения [21, c.24].

Эти сообщения ясно указывают на сложившееся во второй половине XI--начале XII в. классовое противоречие феодального общества: наступление феодалов на социальные права и имущество лично свободного крестьянства и активное сопротивление последнего. “Cмердолюбиe» Владимира Мономаха как раз и было попыткой притупить острые противоречия между быстро растущим классом феодалов и значительным еще и влиятельным классом лично свободного крестьянства, в чем заключалась одна из функций классового государства. А.А. Зимин видит в событиях 1136 г. и в новгородских договорах XIII--XIV вв. свидетельство о том, что смерды -- скорее всего уже общинники, тянущие в свой погост, «масса новгородского крестьянства» [10, c.260].

Социальный статус смердов раскрывается в грамоте великого князя Изяслава Мстиславича, в которой «село Витославлипы, и смерды, и поля Ушково» переданы во владение новгородскому Пантелеймонову монастырю. По мнению Л.В. Черепнина, «смерды -- это государственные крестьяне, выполняющие повинности в отношении князя и города (Новгорода) по разверстке общинных властей», которые должны были теперь нести повинности на монастырские власти [46, c.247]. И.Я. Фроянов увидел в грамоте свидетельство о начале передачи князьями «как представителями государства» государственных рабов-смердов «в руки частных лиц и духовных корпораций» [44, c.125], а А.А. Зимин - сообщение о зависимости смердов от князя, епископа и города, опуская «потуги» к смердам, причем «с веверицами у смердов» оказывалась «какая-то не вполне еще объяснимая связь». По мнению М.Б. Свердлова, интерпретация грамоты Изяслава Мстиславича была бы более полной и лишенной противоречий, если считать смердами лично свободное сельское население. Великокняжеской властью с согласия новгородского епископа и новгородских городских властей («по благословению епискупа Нифонта испрошал семь у Новагорода») село со смердами и поля были переданы в господское владение монастырю. Поэтому смерды освобождались по отношению к князю, епископу, городу, общине-волости от податей и повинностей, которые должны были теперь исполняться на монастырь. Монастырь снабжался при этом иммунитетом: «А боле в тую землю, ли в пожни, ни в тони не вступатися ни князю, ни епискупу, ни болярину, ни кому». При этом связь смердов с веверицами оказывается вполне объяснимой -- это обычные на Руси денежные подати со смердов (свободного сельского населения), о которых неоднократно упоминают новгородские источники XII в. [37, c.142].

О правовом статусе смердов как лично свободных свидетельствуют ст. 45 и 46 ПП. Ст. 45: «А се уроци скоту.. . то ти уроци смердом, оже платять князю продажю»; ст. 46: «Аже бу-дуть холопи татье, суд княжь. Аже будуть холопи татие... их же князь продажею не казнить, зане суть не свободни, то двоиче платить ко истьцю за обиду». Среди комментаторов этих статей существуют значительные разногласия, сводящиеся к разному пониманию слова "оже": если принять его как «если», то оказывается, что были смерды, которые платили продажу, штраф свободного человека, тогда как другие не платили ее (Н.Ф. Лавров, Б.Д. Греков, Б.А. Романов) [27, c.77-78], [6, c.225], что подтверждает мнение о существовании свободных и зависимых смердов; если принять как «потому что» (С.А. Покровский), то спорная фраза оказывалась разъяснением: потому что смерды платят продажу [26, c.87-89], [10, c.219]. И.И. Смирнов обратил внимание на то, что формула «оже» («аже») «нигде не подразумевает наличие двух альтернативных субъектов какого-либо действия, а всегда означает лишь установление момента совершения данным одним субъектом определенного акта», подтверждая свое наблюдение формулировкой ст. 90 ПП («Аже смерд умреть, то задница князю») [39, c.64-65], на основании чего А.А. Зимин воспринял это как свидетельство о смерде, который платил продажу, а в некоторых случаях не платил. Отсюда следовал неожиданный и неопределенный вывод, что «в каких-то случаях смерд рассматривался как холоп» [10, c.219-220]. Наиболее убедительным аргументом в подтверждение такой интерпретации формы «оже» («аже») является содержание ст. 45 и 46 ПП, из которого следует, что смерды, которые платят продажу, т. е. свободные, противопоставлены холопам, которые не платят продажу, так как они несвободны (т.е. утверждается правовой статус смердов как лично свободных людей). Такой анализ стал веским аргументом Б.А. Рыбакова в пользу объединения обеих статей в одну [32, №1, c.51].

Интерпретация известий о смердах как о лично свободных раскрывает содержание сообщений о смердах, предполагающих их толкование как свободных и несвободных, объединяет данные XI--XIII вв., свидетельствуя о смердах как основной массе свободного сельского населения, социально-экономический и правовой статус которого определяется следующим образом:

1) по социально-экономическому положению смерд -- земледелец, владеющий лошадью, «имением» и по актовым материалам XIV в. свободно отчуждаемой землей; 2) смерд находится под юрисдикцией и в «подданстве» «своего» князя; 3) он участвует в княжеском пешем войске, на войну у него мобилизуют лошадей; 4) княжеская правовая защита должна обеспечивать независимость смерда, как и других свободных, небогатых и незнатных, от «силных»; 5) как свободный смерд платит продажу княжескому суду за совершенные преступления; 6) смерд живет в погосте и платит регулярную фиксированную дань--подать князю; 7) выморочное имущество смерда отходит князю как главе государства, в лице которого персонифицировалось право верховной собственности феодального государства на землю [35]. Однако смерды подвергались растущей государственной эксплуатации посредством системы налогов, судебных вир и продаж. «Свобода» смердов в феодальном обществе приобрела иное содержание, чем в доклассовом обществе. Если в последнем она имела позитивное содержание полноправия, то в первом «она обозначает отсутствие известных форм личной и материальной зависимости того или иного лица от собственника-землевладельца и становится чисто негативной («свободный» -- некрепостной) [37, c.144]. В основе изменения содержания «свободы» сельского населения находилась развивающаяся новая феодальная система общественных отношений, следствием которой явились государственные формы эксплуатации, передача смердов в господское хозяйство, переход смердов в различные феодальные виды зависимости, осуществляемые посредством внеэкономического и экономического принуждения и санкционируемые правовыми нормами феодального государства.

Вместе с тем тезис о лично свободном состоянии смердов-земледельцев относится лишь к части смердов. Об этом свидетельствует ст. 16 и 26 ПП об уплате за убийство смерда и холопа одинаковой виры в пять гривен. Хотя из того, что названы рядом холоп и смерд и за их убийство положено одинаковое наказание, не следует, что их юридическое и социально-экономическое положение одинаково.

Л.В. Черепнин объясняет появление смердов в домениальном уставе КП и пятигривенной виры за их убийство тем, что в процессе развития феодальных отношений часть государственных земель стала дворцовыми владениями. «Их население (смерды) из состава государственных данников перешло в число вотчинных крестьян. Это было связано с изменением их юридического положения. Дворцовых смердов и имела в виду Правда Ярославичей, определяя сумму платежа за их убийство в 5 гривен» [49, c.191]. С.В. Юшков и Б.Д. Греков связывали зависимость смердов с крепостничеством [6, c.225-239], [54, c.96-104], [53, c.293-306]. Однако включение смердов в состав княжеского и боярского владения еще не меняло существенно их экономического и юридического статуса, поскольку первоначально названия и, вероятно, размеры податей оставались прежними (они выплачивались господину, а не государству, причем в княжеском домене господин и глава государства «совпадали).

В составе господского хозяйства наряду с лично и экономически зависимыми были, вероятно, и смерды, находившиеся на статусе свободных людей, но обязанные выплачивать подати господину домена или вотчины. Таким образом, можно установить начальные формы зависимости больших масс свободных земледельцев в составе сел, переданных в господское хозяйство. Характер изменений в экономическом и правовом положении свободных, которые жили на вотчинных землях в каролингский период, сформулирован Ф. Энгельсом следующим образом: «Раньше юридически равноправные со своим вотчинником при всей своей экономической зависимости от него, они теперь и в правовом отношении стали его подданными. Экономическое подчинение получило политическую санкцию. Вотчинник становится сеньором, держатели становятся его homines; „господин" становится начальником „человека"» [20, е.19, с.508-509]. Эти социально-экономические изменения объясняют особенности положения смердов, самостоятельных в хозяйственном отношении, находящихся под княжеской юрисдикцией, но при переходе в господское хозяйство попавших в категории людей, за которых в XI--XII вв. платилась пятигривенная вира.

Основной податью смердов, перешедших во владельческие хозяйства, была дань, которая взималась ранее князем как главой государства. Во владельческих хозяйствах также продолжал взиматься государственный налог в пользу князя - дар (куницами, которые могли быть денежными единицами - кунами, ценным источником богатства - мехами). В XV в. дар составлял часть натурального оброка, в чем видится дальнейшее развитие этой феодальной повинности, слившейся с оброком. Эта подать взималась и со свободных смердов [37, c.148].

Cт. 25 и 26 КП, входящие в состав княжеского домениального устава, отмечают смердов наряду с рядовичами и холопами в числе зависимого населения, за них уплачивается самый низкий штраф. Но отсюда не следует, что они были холопами-рабами. Низкая норма штрафа за убийство различных видов зависимых отразила начальный этап юридического оформления складывающегося сословия феодально зависимых крестьян. Однако только эта норма свидетельствует о приниженном положении домениальных смердов. Во всем остальном, вероятно, они равны со смердами, за которых продолжала платиться 40-гривенная вира.

Таким образом, представляется наиболее плодотворным представление смердов - лично свободных и смердов -- феодально зависимых. Первоначально смерды эксплуатировались в господских хозяйствах, сохраняя права свободных. Ухудшающееся положение смердов, связанное с утратой благ охотничьего хозяйства, захватываемого боярскими людьми, повлекло за собой, как пишет В.А. Анучин, «форсированный переход их к земледелию. Для даже весьма скромной интенсификации земледелия (переход к трехполью) смердам часто приходилось обращаться за ссудами к князю, боярам, а позже и к монастырям… Обязательства уплаты долгов натурой и деньгами заставляли смердов более старательно работать и совершенствовать орудия труда и агротехнику» [2, c.178]. А это вело к развитию промыслов и земледелия.

3.2 Закупы

Распространенным термином для обозначения феодально-зависимого крестьянства в Киевской Руси был термин "закуп". Основным источником для изучения закупничества является Пространная редакция Русской Правды (дальше - ПП). Закуп - это человек, попавший в долговую кабалу и обязанный своей работой в хозяйстве заимодавца вернуть полученную у него "купу". Установление характера закупничества является одним из важнейших вопросов в изучении феодально зависимого крестьянства и определении форм социально-экономической активности феодалов. Мнения исследователей сводились к двум объяснениям сущности этой формы зависимости: договору о найме и договору о займе.

По мнению одних, закуп жил на дворе господина, получал от него плуг, коня, борону, работал на господской пашне, а значит, закупничество было крепостнической формой зависимости [54, c.67], [26, c.131-137], подобием деревенской служилой кабалы [6, c.200, 207]. Оно являлось следствием выкупа холопа на свободу [10, c.127-142]. Закупы - «деклассированная часть древнерусского общества», „люмпен-пролетариат" на русской почве», «полурабы, а не феодально зависимые» [44, c.128-129, 132]. Другие, наоборот, предполагали существование у закупов собственного хозяйства, сельскохозяйственного инвентаря, коня и, возможно, земли [28, c.252-257]. Третьи занимали промежуточную позицию, соединяя наличие «собственного хозяйства» закупа с работой на господской пашне господским конем и земледельческими орудиями [39, c.281-358], что предполагало статус феодально зависимых.

Ст. 57 и 58 ПП указывают на работы закупа только в процессе сельскохозяйственного производства на пашне («ролейный» закуп) и по обслуживанию господского скота. Анализ ст. 57-59 ПП позволяет считать, что закуп владел конем и земельным участком [33].

Ст. 56-58 ПП предусматривают платежеспособность закупов и ставят их перед законом в равные денежные отношения с господином, который должен был платить за нарушение юридических и имущественных прав закупа (ст. 59-61 ПП). Ст. 60 и 61 ПП свидетельствуют о денежной зависимости закупа от господина. Форма зависимости, характер эксплуатации, а также название закупа «наймитом» (ст. 61 ПП) указывают на отработки денежного долга с процентами (возможно, также за зерно и земледельческие орудия, плуг и борону) как на форму установления зависимости свободных земледельцев. Согласно условно называемому «Уставу о закупах», за закупами сохранялись права свободного человека, что резко отличало их от холопов, хотя устанавливаемая феодальная зависимость предусматривала право господина бить закупа «про дело» (ст. 62 ПП), т.е. насилием подчинять его своей власти, но тут же отмечается, что за битье «без вины» господин наказывается как за битье свободного.

Таким образом, закупы были категорией людей, которые попали в зависимость через ссуду - долг под проценты - «купу», которую они должны отрабатывать в хозяйстве господина. У закупов были свои земельные наделы и тягловый скот, которые служили экономической основой частичного сохранения прав свободного человека [37, c.173], [28, c.87-101], [50, c.182-183]. Источником установления такой формы зависимости была экономическая слабость индивидуального крестьянского хозяйства, благосостояние которого разрушалось в результате неурожаев и падежа скота, нехватки рабочей силы, а также социальных явлений - войн и феодальных междоусобиц, притеснений со стороны государственного аппарата данями, вирами и продажами, а также насилий князей, бояр и их окружения над соседями. Свободные смерды разорялись, их хозяйство оказывалось в тяжелом положении, и они должны были обращаться за поддержкой деньгами, земледельческим инвентарем, зерном в экономически стабильные княжеские и боярские хозяйства при условии погашения долга и процентов отработками. Большие имущественные и денежные накопления позволяли феодалам ссужать деньги свободным смердам-земледельцам, которые за «купу» должны были работать в хозяйстве феодала. Господа старались превратить временную зависимость в постоянную, а законодательство запрещало это делать. Вместе с тем Русская Правда в духе раннефеодального законодательства предоставляла возможности для принуждения закупов: бить «про дело», превращать в обельных холопов за тайное бегство и воровство (ст.56, 62, 64 ПП).

Закупничество конца XI--начала XII в. было новым общественным явлением. По своему содержанию оно являлось институтом, воплощавшим глубинные процессы имущественной и социальной дифференциации восточнославянского общества, более сложные, чем указанные в ПП порядные отношения при ссуде денег под проценты, при передаче меда и зерна с возвращением в увеличенном количестве (ст. 50). На новизну закупов указывает происхождение обозначающего их термина, свидетельствующего об экономической форме установления зависимости в отличие от древних названий «челядин» и «холоп», восходящих к большесемейным связям в родоплеменном обществе. “Изучение закупничества, - констатирует М.Б. Свердлов, - позволяет определить один из видов внутреннего расслоения древнерусского общества под влиянием социально-экономических причин, установления экономической зависимости свободного сельского населения от господ, князей и бояр, которая в условиях раннефеодального общества вела к внеэкономическому принуждению, юридической зависимости от господина, неравноправию. На этой основе можно выявить один из путей формирования феодальных общественных отношений” [37, c.174].

3.3 Наймиты, рядовичи и вдачи

Применение термина «наймит» по отношению к закупу в ст. 61 ПП легло в основу изучения И.И. Смирновым найма в Древней Руси. По его мнению, «наймит» восходит к слову «найм» в значении платы за труд. Но поскольку в «16 словах Григория Богослова» понятие «закуп» связано со словом «наймит», которое является эквивалентом греч. “наемник”, а в «Правосудии митрополичьем» XIV в. указаны «челядин-наймит» и «закупный наймит», то И.И. Смирнов пришел к выводу, что основным в «найме» было приобретение рабочей силы для вотчинного хозяйства. При этом между двумя сторонами складывались отношения господина и челядина, а не кредитора и должника [39, c.291-296].

В Древней Руси понятие «наймит» употреблялось для обозначения «наемного работника» [21, c.22, 206], [51, c.140-141, 144-148]. Вместе с тем существование понятия «найм» - проценты привело к созданию аналогичной по названию формы, но с другим содержанием: «наймит» - человек, выплачивающий долг с процентами. Этим можно объяснить использование термина «наймит» как эквивалента «закупу» в ст. 61.

Исследователи предполагали существование договора-ряда при заключении закупнических отношений, определяя их как договор-найм или договор-займ. На этой основе закупы отождествлялись с рядовичами. А.А. Зимин считает и тех и других холопами-рабами, которые раньше других «приобретали черты феодальной зависимости» [10, c.132-142]. Однако экономическое и юридическое положение закупов позволяет отметить их существенные отличия от статуса холопов.

Термин «рядович» редко упоминается в древнерусских юридических и нарративных источниках. В КП рядович назван в группе статей, где указаны свободные и зависимые люди, связанные с княжеским хозяйством (ст. 22--27). За убийство рядовича платили 5 гривен (ст. 25), как за смерда и холопа (ст. 26). Это самая низкая плата. Но в определении сущности рядовичей мнения исследователей расходятся, сводясь к двум основным точкам зрения: рядович - «рядовой», обыкновенный зависимый или свободный; рядович - свободный или зависимый, заключивший со своим господином ряд [10, c.115-117]. Среди интерпретаторов намечалась тенденция к отождествлению понятий «рядович» и «холоп». А.А. Зимин, по которому «рядович - это человек, заключивший ряд со своим хозяином», делает вывод: «Поскольку за его убийство платилась не вира, а урок в 5 гривен, как и за холопа, то, очевидно, и сам рядович был холопом... Итак, рядович по своему правовому положению холоп» [10, c.117]. А приводя постановления, по которым рабы-пленники отрабатывали свою выкупную цену, делает вывод, что среди рядовичей-холопов были и полоняники [10, c.117-119б 129].

При понимании термина «рядович» как «рядовой» терминологическая четкость судебника сохраняется [50, c.186]. Однако анализ текстов ст. 22-27 КП позволяет предположить самостоятельность статьи 25 с указанием рядовича, а, следовательно, различие понятий «рядович», «смерд» и «холоп». Более того, можно утверждать, что рядович -- не смерд и не холоп, хотя виру за них платили одинаковую. Об этом же свидетельствует расположение ст. 14 о рядовиче и ст. 16 о смерде и холопе в ПП (между ними находится ст. 15 о ремесленниках), что указывает на то, что законодатели не придавали значения связи статей о рядовичах, с одной стороны, и о смердах и холопах -- с другой.

Постановление КП о рядовичах было включено в состав ПП (ст. 14), но сформулировано более расширительно: «А за рядовича 5 гривен. Тако же и за бояреск», что свидетельствует об актуальности в конце XI-начале XII в. вопроса о защите жизни рядовича. Хотя по тексту не следует значение социальной категории «рядович» как понятия «рядовой», «обыкновенный» по отношению к смерду или холопу в ст. 25 и 26 КП, самостоятельность этих терминов позволяет установить, что рядович - не смерд и не холоп.

Существует традиция объяснять термин «рядович» через понятие «ряд» как юридический термин - соглашение, - который заключался между свободным, с одной стороны, и князем или боярином - с другой. В отличие от древнейших социальных терминов, восходящих к родовому строю и происходящих от круга семейно-родовых отношений, понятие «ряд» содержит информацию об установлении формы зависимости (и в этом аналогично названию другой социальной категории - закупа). Русская Правда указывает случаи, когда в результате ряда устанавливаются отношения имущественной и социальной зависимости. Рядом-догово-ром сопровождалась ссуда денег под проценты, передача меда или зерна с условием возвращения долга в увеличенном количестве, женитьба на робе и переход в тиунство с условием сохранения личной свободы (ст. 50, 110 ПП). Судя по присутствию послухов, обязывающих обе стороны исполнять условия ряда (ст. 50), и наличию ряда, защищающего поряжающегося от холопства, обе стороны представляли свободных людей. Ст. 110 («како ся будеть рядил, на том же стоить») указывает, что при заключении ряда помимо условия о сохранении свободы поряжающегося могли быть другие, ставящие его в зависимость от господина.

По Б.А. Романову термин «рядович» происходит от слова «рядиться» на работу по ряду, договору, понимая под «рядовичем» свободного [27, c.49-50]. Это мнение полностью соответствует указаниям Русской Правды, тогда как определение рядовича как холопа основывается на соседстве статей о них в КП (но не в ПП) и одинаковой вире.

Вопрос, как соотносились между собой рядовичи и закупы (были ли они тождественын), не доказан. По мнению Б.Д. Грекова, «едва ли может быть какое-либо сомнение в том, что закуп - одна из разновидностей рядовичей» [6, c.208]. Юридически их положение достаточно близко: 1) указание рядовича отдельно от холопа (ст. 25, 26 КП и 14, 16 ПП) и противопоставление закупов холопам (ст. 56, 61 ПП) свидетельствует о последовательном отличии рядовичей и закупов от холопов; 2) закупа и «вдача» (или «за дачу») запрещалось превращать в холопы (ст. 61, 111 ПП); 3) с закупа и с заключившего ряд под проценты можно было брать только по ряду, но больше не «принимать» (ст. 50, 60 ПП). А.А. Зимин предполагает «хронологическую последовательность смены терминов», поскольку в КП есть рядович, но нет закупа, а в «новых статьях» ПП появляется закуп, но нет рядовича [10, c.119].

Рядовичи вовлекались в сферу феодального домена, и поэтому вира за них, как и за смердов, оценивалась в 5 гривен, однако они в отличие от закупов не становились его рабочей силой. Рядовичи, по словам Б.А. Романова, «выдвигались у Заточника в повседневных мелочах жизни свободного „мужа" на первый план как злейший разносчик бесправия и насильничества, питаемого феодальными привилегиями» [28, c.24], хотя по закону рядовичи и закупы в личную зависимость - холопство могли перейти только в соответствии с законодательными постановлениями. Такое потаимание социально-экономического положения рядовичей раскрывает смысл афоризма «Слова» Даниила Заточника (XII в.): «Не имей собе двора близъ царева двора и не дръжи села близъ княжа села: тивунъ бо его, аки огнь, трепетицею накладенъ, и рядовичи его, аки искры. Аще от огня устережешися, но от искоръ не можеши устеречися и сождения портъ». По Даниилу Заточнику, рядовичи наряду с княжеским тиуном, за убийство которого по ст. 12 ПП платилась высшая вира в 80 гривен, являются самой большой опасностью для соседей княжеского села. Следовательно, рядом с княжеским тиуном оказывались свободные тиуны-управители, свободные, женившиеся на робах, но сохранившие свободу по ряду, различного рода имущественно зависимые, но лично свободные, порядившиеся с князем или его администрацией. Рядовичи угрожали соседям княжеского двора или села, но их самих защищала власть князя, реальная сила княжеской вотчины.

В историографии к закупам относился также «вдачь» статьи 111 ПП, причем в интерпретации термина большое значение приобретало толкование графики его написания. При прочтении слова слитно получался термин «вдачь» - зависимый, не потерявший свободы. При чтении слов раздельно («в даче») «дача» оказывалась самостоятельным понятием, интерпретируемым как «хлеб», «придаток», «милость», за которую запрещается похолопливать свободного, при этом термин «вдачь» оказывается «мнимым» [42, c.110], [10, c.119-120].

Для выяснения вопроса о тождестве «вдача» и закупа А.А. Зимин сравнивает ст. 111 ПП со ст. 27 «Правосудия митрополичья» о закупе и приходит к выводу о «сходстве» отражаемых в них явлений [10, c.119-120]. B результате же сравнения ст. 27 «Правосудия» о челядине-наймите со ст. 56 ПП о холопах делался вывод о тождестве социально-правового положения закупа XII в. и челядина-наймита XIV в. [6, c.203-204], [39, c.325-326].

B ст. 111 ПП речь идет о свободном человеке, находящимся в определенной экономической зависимости, но с сохранением всех прав свободного. Он свободно отходит от своего господина, вернув взятую от него помощь - «милость». Полученные от господина «хлеб» и «придаток» не могут стать основанием для превращения его в холопы. Таким образом, ст. 111 ПП свидетельствует о сложении в XII в. института, близкого к прекаристам, который охватывал широкий круг зависимых смердов и купцов без утраты ими свободы в вотчинных хозяйствах. Эти люди были жертвами социальной активности князей и бояр и в хозяйственной деятельности способствовали дальнейшему укреплению вотчинного хозяйства.

4. Правовое положение челяди и холопов

4.1 Холопы

Hа Руси в Х в. понятием «челядь» обозначалась широкая группа зависимых людей.

Oценка этих социальных категорий в основном единодушна: челядь и холопы -- это рабы. Однако еще М.Ф. Владимирский-Буданов и П.И. Беляев отметили определенный комплекс юридических и экономических прав холопов, что значительно усложняло представление о холопстве, тогда как Н.И. Ланге указывал на отличия холопов от античных рабов [6, c.162-164, 172-177]. Отличия холопа и раба, в самом деле очень близких в правовом положении, можно отследить лишь в историческом контексте, а не в одном юридическом. Но прежде нужно дать определение раба и рабства.