Анализ языковой личности Н.А. Дуровой: лексико-семантический уровень

Размещено на http://www.allbest.ru

Оглавление

Введение

Глава I. Теоретические аспекты

1.1 Языковая личность как категория когнитивной лингвистики

1.2 Предпосылки создания теории языковой личности

1.3 Концепция русской языковой личности

Глава II. Анализ языковой личности Н.А. Дуровой: лексико-семантический уровень

2.1 Особенности идиостиля Н.А. Дуровой

2.2 Лексемы «мать» и «отец» как универсальные доминанты в дискурсе Н.А. Дуровой

2.3 Лексико-семантическое поле «мать» в дискурсе мемуарной прозы «Записки кавалерист-девицы» Н.А. Дуровой

2.4 Лексико-семантическое поле «отец» в дискурсе мемуарной прозы «Записки кавалерист-девицы» Н.А. Дуровой

Заключение

Библиографический список

Приложение 1

Приложение 2

Введение

лексема дурова языковой

На современном этапе развития лингвистики появляется возможность существования языка как активного участника окружающей нас действительности: существа, которое неизменно предопределено во службу человеку разумному (homo sapiens), развивающегося в человека означивающего: «в самой природе человека заложена возможность создания семиотической системы той или иной степени сложности, предназначенной для целей общения» [Арутюнова Н.Д. 2000: с. 9]; развитие в человека означивающего (homo significans) посредством генетически усвоенного кода языка и этноса в целом.

Актуальность исследования определяется несколькими факторами, прежде всего, новизной парадигмального научного образования, называемого «русская языковая личность». Во-вторых, изучение словесной персоналии Н.А. Дуровой необходимо и с точки зрения лексико-семантических особенностей идиостиля человека с амальгамным (смешанным типом акцентуации характера) типом личности. Наконец, актуальность заключается в попытке определения доминанты речевого поведения, составления тезауруса индивида, чья большая часть лексикона сегодня является устаревшей. Особый интерес представляет изучение личности как исторически существовавшего человека времен XIX в. в г. Елабуге, что обусловливает лингво-культурологический компонент исследования.

Степень изученности проблемы языковой личности (далее - ЯЛ) остается до сего дня недостаточной, не смотря на то, что истоки ее зарождения, датируются XIX в. в трудах И.А. Бодуэна де Куртенэ, Ф. де Соссюра, В. фон Гумбольдта. Так, уже в своей лингвистической концепции В. Фон Гумбольдта говорит о том, что «форма языка - есть синтез отдельных языковых элементов в своём духовном единстве» [Гумбольдт В. фон 1984]. Это явилось первой попыткой найти мотивы возникновения речевой (направленной на какой-либо коммуникативный акт) деятельности внутри самого человека говорящего.

В начале XX в. сменяется научная парадигма и ведущим методом изучения языка становится психологизм - его неразрывная принадлежность человеку, раскрытие функционирования речи как средства анализа сознания через происходящее. Серьезным толчком в теории изучения языковой личности послужил труд В.В. Виноградова «О художественной прозе», где впервые выделяется понятие, близкое к изучаемой нами проблеме - «образ автора». Свою роль в становлении языковой личности как категории когнитивной лингвистики сыграли и зарубежные ученые: К. Ажеж (L'homme de paroles), Э. Косериу (homo loquens) и др.

Сегодня над проблемой изучения феномена языковой личности, в русском языкознании, работают такие ученые, как: Н.Д. Арутюнова, В.И. Карасик, Ю.Н. Караулов, В.В. Красных, Е.А. Лютикова и др.

Объектом данного исследования является дискурс Н.А Дуровой на примере исторической языковой личности. Анализ лексико-семантического (ассоциативно-вербального) уровня предоставит возможность выявить функциональный тезаурус, структуру которого определяют синтагматические и парадигматические связи всего лексикона и, собственно, ключевых слов - это составит предмет нашего исследования, обусловливающий цельность, структурность изучаемой нами ЯЛ.

Целью данной работы стала попытка изучить и описать (реконструировать) языковую личность кавалерист-девицы Н.А. Дуровой на лексико-семантическом уровне. Этим определяются и задачи исследования:

Изучить и систематизировать теоретический материал.

Произвести анализ лексикона изучаемой ЯЛ.

Выявить ключевые слова.

Изучить частотность использования слов.

Определить характер синтагматических и парадигматических связей.

Методы исследования обусловлены, прежде всего, поставленной нами целью и конкретными задачами: во-первых, поиск и систематизацию материала, касающегося проблемы, представляет метод сплошной выборки.

Для формирования первичного предмета изучения, его признаков, параметров и характеристик, аспектов изучения, маркирующихся нами как значимых и составляющих основной фокус описания, используется описательный метод.

Анализ лексического аппарата Н.А. Дуровой способствует раскрытию плана содержания семантических компонентов (сем), которое ведет к дальнейшему их упорядочиванию по общим характерным признакам, несомненно, что основополагающим на данном этапе определяется метод компонентного анализа.

Раскрытие узуальных значений слов, позволяющее разобрать инструментарий употребленных ЯЛ ключевых слов (концептов), руководствуется используемыми нами методами контекстуального и словарных дефиниций анализов.

На основе полученных нами материалов исследования, необходимым является упорядочивание семантических компонентов по классам и значению, по частоте употребления тех или иных вариантов, классов сем, их инвариантов. Инструментарий на данном этапе определяется статистическим методом.

Для составления полноценной картины ЯЛ Н.А. Дуровой, наглядного сравнения и объективации сознания говорящей, нами был использован метод семантического поля.

Материал для данного исследования был извлечен из: текста мемуарной прозы Н.А. Дуровой «Записки кавалерист-девицы». Автобиографическое произведение объективирует результаты исследования в его прямой зависимости к реалии выбранной нами ЯЛ.

Теоретико-методологическую основу исследования составили труды ученых, касающиеся феномена языковой личности: Н.Д. Арутюновой, В.И. Карасик, Ю.Н. Караулов, В.В. Красных, Е.А. Лютиковой и т.д.

На сегодняшний день существует три направления изучения данной проблемы:

Коммуникативная личность содержит этические утилитарные нормы поведения, свойственные определенному этносу в определенный период. Эти нормы закреплены в нравственном кодексе народа, отражают историю и мировосприятие людей, объединенных культурой и языком [Ю.В. Степанова: www.rusnauka.com/14_NPRT_2010/Philologia/66935.doc.htm] - этот план изучения называется лингвокультурологическим.

 Познавательный (когнитивный) план  личности в процессе общения выявляется на фоне освоения его  картины мира. Когнитивный аспект языковой личности - это мера и степень освоения мира человеком посредством языка. В этой связи, исследователи, как правило, рассматривают картину мира в виде коллективной концептосферы, а   фреймовый анализ представлений, получивших языковое выражение, устанавливают через призму ментальных языковых образований [Ю.В. Степанова: www.rusnauka.com/14_NPRT_2010/Philologia/66935.doc.htm]

Поведенческий (психологический) план коммуникативной личности характеризуется специфическим набором намеренных и помимовольных характеристик речи и паралингвистических средств общения. Такие характеристики могут рассматриваться в социолингвистическом и прагмалингвистическом аспектах: в первом выделяются индексы речи мужчин и женщин, детей и взрослых, образованных и менее образованных носителей языка, людей, говорящих на родном и неродном языках, или втором - речеактовые, интерактивные, дискурсивные ходы в естественном общении людей. Эти ходы строятся по определенным моделям в соответствии с обстоятельствами общения [Ю.В. Степанова: www.rusnauka.com/14_NPRT_2010/Philologia/66935.doc.htm].

Научная новизна настоящего исследования заключается в том, что на сегодняшнем этапе развития языка как науки, возможность реконструкции исторической ЯЛ крайне важна. Нами впервые в качестве особой языковой личности описывается Н.А. Дурова, кроме того, в данной работе представлен анализ ассоциативно-вербального (лексико-семантического) уровня на основе материала автобиографического текста, что облегчает понимание Н.А. Дуровой как человека говорящего, способствует в реконструкции языкового сознания исторической ЯЛ.

Теоретическая значимость определяется беспрецедентностью объекта исследования языковой личности как в лингвокраеведческом аспекте, так и в рамках учения о ЯЛ. Включая в себя историю создания, развитие и основные положения феномена языковой личности, данная работа предстает систематизированным справочником о данном вопросе с одной стороны и обладает новой словесной персоналией, раскрывает беспрецедентные для науки границы с другой.

Практическая ценность работы включает в себе тот факт, что представленное исследование может быть использовано при подготовке научной работы с расширением плана содержания ЯЛ и большим анализом плана выражения. Лингвокраеведческий компонент работы обусловливает возможность использования исследования как часть теоретико-методологической базы.

Структура курсовой работы. Курсовая работа состоит из введения, двух глав, заключения, библиографического списка, включающего <…> наименований и одно приложение. Во введении обоснована актуальность исследования, представлена степень изученности данной работы, определены цель, объект, предмет проблемы. Методы исследования обусловлены целью и набором конкретных задач, объектом и предметом проблемы. Показаны новизна, практическая значимость работы.

В первой главе нами были рассмотрены теоретические аспекты изучения ЯЛ, было сформулировано рабочее определение и систематизирован лингвистический материал.

Во второй главе мы попытались проанализировать лексико-семантический уровень ЯЛ, описать его через призму универсальных лексических домимант в дискурсе меуарной прозы Н.А. Дуровой «Записки кавалерист-девицы» мать и отец.

Глава I. Теоретические аспекты

1.1 Языковая личность как категория когнитивной лингвистики

Когнитивизм - взгляд, согласно которому человек должен изучаться как система переработки информации, а поведение человека должно описываться и объясняться в терминах внутренних состояний человека.

К середине 50-х годов XX в. появилась перспектива объяснить мыслительные процессы через «правила преобразования мысленных представлений», аналогичные трансформационным правилам в первых версиях генеративной грамматики. Эти правила вырисовывались из наблюдений над усвоением языка детьми: складывалось впечатление, что дети каким-то единообразным способом приходят к овладению своим родным языком и что этот «алгоритм» овладения языком состоит во введении новых правил во внутреннюю грамматику ребенка. Обобщая эти наблюдения, пришли к выводу о том, что эти правила очень похожи на все, что управляет и неречевыми видами деятельности, придает им продуктивность и выглядит иногда как непроизвольное, неконтролируемое поведение, отражаясь на структуре восприятия, памяти и даже на эмоциях. Так мы подходим к явлению, которое получило название «когнитивная революция». В рамках новообразовавшейся научной парадигмы на первый план вышли следующие аксиомы науки:

1. Исследование не просто наблюдаемых действий (т.е. продуктов), а их ментальных репрезентаций, символов, стратегий и других ненаблюдаемых процессов и способностей человека (которые и порождают действия).

2. На протекании этих процессов сказывается конкретное содержание действий и процессов.

3. Культура формирует человека: индивид всегда находится под влиянием своей культуры.

В рамках представленного учения в науке образовалась и когнитивная лингвистика - направление, в центре внимания которого находится язык как общий когнитивный механизм: репрезентация знаний и методы их обработки, референции и их когниции и реальные денотаты.

Наиболее полное и обобщенное понятие когниции мы можем найти в трудах Дж. Беркли: «Для всякого, кто обозревает объекты человеческого познания, очевидно, что они представляют из себя либо идеи (ideas), действительно воспринимаемые чувствами, либо такие, которые мы получаем, наблюдая эмоции и действия ума, либо, наконец, идеи, образуемые при помощи памяти и воображения, наконец идеи, возникающие через соединение, разделение или просто представление того, что было первоначально воспринято одним из вышеупомянутых способов» [Дж.Беркли 1710, с.171]. Мы имеем право думать, что «идеи, возникающие через соединение и т.п.» должным образом объясняют явление когниции.

Гуманитаризация науки, ее антропоцентрическая и когнитивная направленность, послужила толчком к изучению речевых актов как продукта ментальной деятельности человека, репрезентации процессов, происходящих непосредственно в сознании человека говорящего/мыслящего. Появление нового, человеческого фактора, в языке послужило импульсом к возникновению феномена, объединяющего идиостиль человека, механизмы вербализации ментальных образований, социальную и этнокультурологическую мотивации и дифференциации индивидуальной речи. Человеческий фактор в языке, отражающиеся в нем мыслительные процессы, вербализуемые речевым аппаратом говорящего, репрезентующие его когниции принято называть языковой личностью.

Полное описание языковой личности в целях ее анализа или синтеза предполагает: а) характеристику лексико-семантического уровня ее организации; б) реконструкцию языковой модели мира, или тезауруса данной личности (на основе произведенных ее). Лексико-семантический уровень представления языковой личности предполагает для носителя нормальное владение естественным языком, а для писателя характеризуется наличием идиостиля, окказиональных слов, понятий (проявляющих собственный узус в плане содержания или выражения), собственной картины мира. Причем психологический аспект в изучении языковой личности пронизывает данный уровень, поскольку основывается на заимствованных из психологии идеях его организации в виде данной вербально-ассоциативной сети.

Под ЯЛ понимается сложная, трехуровневая модель отношений лексикона, грамматикона и прагматикона внутри них и, в частности, к сознанию говорящего. Наиболее полное и систематичное обоснование понятия «языковая личность» изложено в работе Ю.Н. Караулова «Русский язык и языковая личность», 1989 г. Согласно данному источнику, ЯЛ понимается как: совокупность способностей и характеристик человека, обусловливающих создание и восприятие им речевых произведений (текстов). В этом определении соединены способности человека с особенностями по-рождаемых им текстов. Три выделенные дефиниции аспекта анализа текста сами по себе всегда существовали по отдельности как внутрилингвистические и вполне самостоятельные задачи:

степенью структурно-языковой сложности;

глубиной и точностью отражения действительности;

определенной целевой направленностью.

В теоретико-гносеологической модели языковой личности Ю.Н. Караулова выделяются, как говорилось ранее, три основных уровня: вербально-семантический, лингвокогнитивный и мотивационный. Критериями выделения данных уровней являются типовые единицы - слова, обобщенные понятия - концепты и коммуникативно-деятельностные потребности, отношения между этими единицами и стереотипы их объединения в определенные комплексы. Данная трехуровневая модель позволяет рассматривать разнообразные качественные признаки языковой личности в рамках трех существенных характеристик - вербально-семантической, или собственно языковой, когнитивной (познавательной) и прагматической [Караулов Ю.Н. «Русский язык и языковая личность», 1987].

1.2 Предпосылки создания теории языковой личности

В современном научном знании тот фон, на котором происходило становление теории языковой личности и научной школы в целом, характеризовался следующими особенностями: смещением во всех гуманитарных областях фокуса исследовательского к простому смертному, к человеку, оживлением интереса к проблеме способов и форм существования языка, а также достижениями психолингвистики в изучении языковой способности человека.

Истоки зарождения ЯЛ, датируются XIX в. - они нашли свое отражение в трудах В. фон Гумбольдта, Ф. де Соссюра, И.А. Бодуэна де Куртенэ. Так, уже в своей лингвистической концепции В. Фон Гумбольдта говорит о том, что «форма языка - есть синтез отдельных языковых элементов в своём духовном единстве» [Гумбольдт В.фон «Избранные труды по языкознанию»]. Это явилось первой попыткой найти мотивы возникновения речевой (направленной на какой-либо коммуникативный акт) деятельности внутри самого человека говорящего.

Феномен изучения языка как результата сознательно образованных речевых конструкций, текстов находит отражение еще и в трудах ученых Казанской лингвистической школы, в частности, И.А. Бодуэна де Куртенэ, который говорил о социальной языка, его когнитивной природе: «существуют <…> только люди, одаренные языковым мышлением». Обособление русской языковой личности в отдельное направление, связано с трудами В.В. Виноградова, который впервые употребил термин «образ автора» в 1930 году в работе «О художественной прозе».

Потребность в конструктивной разработке понятия «языковая личность» возникла в начале 80-х годов ХХ века. Приоритет его разработки и использования принадлежит отечественной лингвистике, хотя в самом общем виде идея рассматривать существование, функционирование и эволюцию языка в связи с его носителем - человеком всегда, по-видимому, была присуща языкознанию. Основы целостной теории языковой личности были заложены с выходом в свет монографии Ю.Н. Караулова «Русский язык и языковая личность» в 1987 году а сама школа получила институциональное оформление в 1988 году, когда под руководством Ю.Н. Караулова началась работа над Ассоциативным тезаурусом русского языка. Массовость и масштабность проводимого при этом анкетирования и длительный по времени, трехэтапный процесс его осуществления (1988-1997), способствовали распространению основных идей теории языковой личности и их развитию во многих научных и образовательных центрах России.

В понятии языковой личности фиксируется связь языка с индивидуальным сознанием личности, с мировоззрением. Любая личность проявляет себя и свою субъектность не только через предметную деятельность, но и через общение, которое немыслимо без языка и речи. Речь человека с неизбежностью отражает его внутренний мир, служит источником знания о его личности. Более того, «очевидно, что человека нельзя изучить вне языка», поскольку, даже с обывательской точки зрения, трудно понять, что представляет из себя человек, пока мы не услышим, как и что он говорит. Но также невозможно «язык рассматривать в отрыве от человека», так как без личности, говорящей на языке, он остается не более чем системой знаков. Эта мысль подтверждается В. Воробьевым, который считает, что «о личности можно говорить только как о языковой личности, как о воплощенной в языке». Под языковой личностью в языкознании понимается «совокупность способностей и характеристик человека, обусловливающих создание и восприятие им речевых произведений, языковая компетенция, характеризующаяся глубиной и точностью отражения действительности, степенью структурно-языковой сложности, при этом интеллектуальные характеристики языковой личности выдвигаются на первый план». По мнению Ю.Н. Караулова, «языковая личность - вот та сквозная идея», которая «пронизывает все аспекты изучения языка и одновременно разрушает границы между дисциплинами, изучающими человека вне его языка». Языковая личность является видом полноценного представления личности, вмещающим в себя и психический, и социальный, и этический и другие компоненты, но преломленные через ее язык, ее дискурс.

1.3 Концепция русской языковой личности

"Понятие "языковая личность", образовано проекцией в область языкознания соответствующего междисциплинарного термина, в значении которого преломляются философские, социологические и психологические взгляды на общественно значимую совокупность физических и духовных свойств человека, составляющих его качественную определенность. Прежде всего под "языковой личностью" понимается человек как носитель языка, взятый со стороны его способности к речевой деятельности, т.е. комплекс психофизических свойств индивида, позволяющий ему производить и воспринимать речевые произведения - по существу личность речевая. Под "языковой личностью" понимается также совокупность особенностей вербального поведения человека, использующего язык как средство общения,- личность коммуникативная. И, наконец, под "языковой личностью" может пониматься закрепленный преимущественно в лексической системе базовый национально-культурный прототип носителя определенного языка, своего рода "семантический фоторобот", составляемый на основе мировоззренческих установок, ценностных приоритетов и поведенческих реакций, отраженных в словаре - личность словарная, этносемантическая" [С.Г. Воркачев «Лингвокультурология, языковая личность,концепт: становление антропоцентрической парадигмы в языкознании»: с. 64-72].

Теоретические принципы и исследовательская методология научной школы формировались в последней четверти прошлого века под влиянием успехов психолингвистики, психологии речи, когнитивной психологии, лингвокультурологии, лингводидактики, философии языка и были направлены на достижение целей и решение задач, которые не решаются никакой из перечисленных дисциплин по отдельности. Цель заключалась в том, чтобы на основе анализа реализации человеком его языковой способности, т.е. употребления им языка (что он говорит и как говорит), получать выводное знание о «личности»: а) как индивидууме и авторе произведенных им текстов - со своим характером, интересами, социальными и психологическими предпочтениями и установками; б) как типе - типовом представителе данной языковой общности и более узкого входящего в нее речевого коллектива, т.е. как «совокупном», или усредненном, носителе данного языка-культуры; в) как представителе человеческого рода, неотъемлемым свойством которого является использование знаковых систем и прежде всего естественных языков. Соответственно комплексность подхода к изучению языка через языковую личность проявляется в том, что язык в этом случае предстает не односторонне, а во всех своих ипостасях одновременно - и как система, и как текст, и как способность.

Структура языковой личности складывается из трех уровней - вербально-грамматического, когнитивного и прагматического. Каждый из уровней характеризуется своим набором единиц, которые в совокупности охватывают все используемые при изучении языка единицы, своеобразно перераспределяя их соответственно специфике названных уровней. К вербально-грамматическому уровню относятся единицы, традиционно используемые при описании лексического (семантика) и грамматического строя языка, - слово, морфема, словоформа, дериват, словосочетание, синтаксема, синоним, управление и т.п. В качестве единиц когнитивного уровня, организующих статичную и относительно стабильную часть картины мира носителя языка, выступают как элементарные единицы знания, представляющие собой соединение знака (слова) с одним из способов задания смысла в виде дефиниции, дескрипции, перифразы, фрейма, поговорки или пословицы, фразеологизма, гиперонима или гипонима, афоризма и др., так и концептуальные единицы, несущие более обобщенное знание, тоже являющиеся строевыми единицами образа мира, содержание которых складывается из перечисляемых выше элементарных единиц (Авиация, Время, Игра, Количество, Государственное устройство, Праздник, Религия, Семья, Спорт, Разрушение, Транспорт, Мифология, ...). В состав единиц прагматического уровня, отражающего интенции и цели носителя языка-культуры, его активную позицию в мире и, соответственно, динамику его картины мира, включаются пресуппозиции, оценка, прецедентные тексты, приемы аргументации, сценарии, планы, программа поведения. Таким образом, реконструкция той или иной языковой личности предусматривает воссоздание ее лексикона с «распределенной» по нему грамматикой (I уровень), построение свойственного ей образа мира (II уровень) и выявление ее ментальности, ее оценочно-целевой позиции в мире (III уровень). Названные характеристики восстанавливаются именно в анализе языка, осуществляемом через использование его языковой личностью. Ни образ мира, ни менталитет нельзя выявить из языка вообще, из языка как системы, рассматриваемого в отрыве от его носителя, в отрыве от субъекта (языковой личности), в голове которого и запечатлевается образ мира, имеющий язык своим субстратом. Когнитивный и прагматический уровни языковой личности охватывают содержание того, что принято называть «языковым сознанием», и этот аспект изучения языковой личности, таким образом, закономерно включается в общее проблемное поле теории, делая и картину мира, и языковое сознание равноправными объектами исследования.

Данная научная школа отличается своим исследовательским объектом, оригинальными комплексными методами его изучения и специально созданными источниками, моделирующими устройство языковой способности и содержание языкового сознания («ассоциативно-вербальная сеть»), а также поставленными и решаемыми в рамках программы задачами. Исследования различных аспектов языковой личности характеризуются широким применением экспериментальных методов: ассоциативных экспериментов, моделирующих стимульно-реактивный, или смыслопорождающий, режим работы языкового сознания (от знака к смыслу); опросно-анкетных методик, моделирующих знакопорождающий режим (от смысла к знаку) работы языкового сознания и позволяющий реконструировать базу знаний языковой личности; анализа пересказа текстов; метода семантического дифференциала; анализа языкового существования (записи речи одного дня) личности; анализа деятельности устных и письменных переводчиков; анализа этнотекстов; анализа статистически достоверных самонаблюдений носителей над порождением письменной речи; экспериментов по восстановлению деграмматикализованных текстов и др. [http://karaulov.it-claim.ru/].

Согласно данному Ю.Н. Караулову, ЯЛ понимается как: совокупность способностей и характеристик человека, обусловливающих создание и восприятие им речевых произведений (текстов). В этом определении соединены способности человека с особенностями по-рождаемых им текстов.

Исходя из понимания ЯЛ как категории когнитивной лингвистики, нами были сделаны следующие выводы:

Описание состояние человека через продукты его мыслительной деятельности принадлежат явлению когнитиизма. Таким образом, когнитивная лингвистика - направление, в котором язык воспринимается как соединение, разделение, представление идеи (когниции), при помощи памяти посредством воображения.

Принадлежность идеи человеку делает необходимым изучение языка внутри человека и для него - из этого следует, что языковая личность - это человеческий фактор в языке, включающий в себя: слова, обобщенные понятия, коммуникативные потребности, отношения и их объединение в комплексы. Три уровня ее изучения определяются триединством лексикона, грамматикона и семантикона. Объектом изучения ЯЛ традиционно является дискурс.

Не смотря на то, что предпосылки изучения зародились еще в работах В. фон Гумбольдта в рамках младограмматизма, И.А. Бодуэна де Куртенэ в рамках психологической фонологии и т.д., даже в фундаментальном труде Ю.Н. Караулова «Русский язык и языковая личность», феномен ЯЛ до сих пор остается непознанным, открытым и актуальным для изучения.

Многообразие теорий и учений порождает лишь новые вопросы в изучении феномена ЯЛ, которые открывают новые горизонты исследований, ключей и уровней ЯЛ.

Глава II. Анализ языковой личности Н.А. Дуровой: лексико-семантический уровень

2.1 Особенности идиостиля Н.А. Дуровой

Основой дискурса Н.А. Дуровой является литературный русский язык. Слово выполняет номинативно-изобразительную функцию. Лексический состав речи имеет свои особенности: слова широкой сферы употребления сочетаются с узкоспециальными словами, которые используются в значительной степени изучаемой языковой личностью как человеком военной профессии. Автор использует не только нормированную и специальную лексику, но и разнообразные просторечья, заимствования, используемые для вербализации портретов, составляющих социальную среду ЯЛ. Исходя из этого, можно придти к выводу, что стиль речи «Записок кавалерист-девицы» определяется как художественный.

На семантико-синтаксическом уровне представления языковой личности Н.А. Дуровой, в ее «Записках», мы находим случаи несоответствия функциональных особенностей художественного стиля, объясняемых индивидуальными характеристиками языковой личности. Так, например, имен прилагательных окказиональных, образующих метафорический или метонимический перенос, в дискурсе не встречается, что противоречит особенностям художественного стиля. Ввиду особенностей Н.А. Дуровой, относительные прилагательные стальной, свинцовый, шелковый и др., используются в не переносном, основном значении: свинцовые пули, стальная сабля. Наиболее частотным является употребление качественных прилагательных: душная комната, странный вкус, добрый конь, прекрасная жена, воинственные наклонности и др. Отсутствие форм переноса, абстрактности в дискурсе Н.А. Дуровой объясняется ее ассоциацией себя как мужчины.

В дискурсе рассматриваемой нами ЯЛ, пользующейся художественным стилем речи, мы встречаем славянизмы, служащие для описания Малороссии: женихи толпою предстали, выйти замуж за москаля, властолюбивого пана, Панночко, панночко! идыть до бабусци!; для описания Татарстана Дурова использует тюркизмы, в числе которых присутствуют и онимы: Якуб, Казань, гайда, Хамитулла; для описания Польши также используются полонизмы в качестве варваризмов и сопуствующие онимы: як се маш, zmorduieszsie dziecko, pracuj po woli, встыдьсе, пане экономе, Полоцк и так далее. Наличие специальной лексики: полковых дам, это дочь, и дочь богатырь!!, домашний поход, гусары вскрикнули, флангового гусара Астахова, полковник, дежурный, казацкие офицеры, регулярные войска, тяжелая пика, справа по три!, седлать и расседлывать лошадь сотня, расположился лагерем, смотр, Атаманский полк, были в строю, походная жизнь, вступить в полк, выезжая перед фронт, Брянский мушкетерский полк, пешая служба, формирующихся здесь кавалерийских эскадронов и т.п.

Жанр произведения «Записки кавалерист-девицы» определяется как мемуарная проза - разновидность документальной литературы и в то же время один из видов «исповедальной прозы». Подразумевает записки-воспоминания исторического лица о реальных событиях прошлого, очевидцем которых ему довелось быть. Основные предпосылки труда мемуариста - строгое соответствие исторической правде, фактографичность, хроникальность повествования (ведение рассказа по вехам реального прошлого), отказ от «игры» сюжетом, сознательных анахронизмов, нарочито художественных приемов. Эти формальные признаки сближают мемуары с жанром дневника, с той существенной разницей, что, в отличие от дневника, мемуары подразумевают ретроспекцию, обращение к достаточно отдаленному прошлому, и неизбежный механизм переоценки событий с высоты накопленного мемуаристом опыта. По своему материалу, достоверности и отсутствию вымысла мемуары близки к исторической прозе, научно-биографическим, автобиографическим и документально-историческим очеркам. Однако от автобиографии мемуары отличает установка на отображение не только и не столько личности автора, сколько окружавшей его исторической действительности, внешних событий - общественно-политических, культурных и т.д., к которым в большей или меньшей степени он оказался причастен. В то же время, в отличие от строго научных жанров, мемуары подразумевают активное присутствие голоса автора, его индивидуальных оценок и неизбежной пристрастности. Т.е. один из конструктивных факторов мемуарной литературы - авторская субъективность. В.Г.Белинский в статье «Взгляд на русскую литературу» 1847 года уже фиксирует эту жанровую аморфность мемуарной прозы: «Наконец самые мемуары, совершенно чуждые всякого вымысла, ценные только по мере верной и точной передачи ими действительных событий, самые мемуары, если они мастерски написаны, составляют как бы последнюю грань в области романа, замыкая ее собою» [http://www.krugosvet.ru/enc/kultura_i_obrazovanie/literatura/MEMUARNAYA_LITERATURA.html?page=0,1].

Также важной чертой идиостиля писательницы является замена гендера: отсутствие осложненных грамматических конструкций, конкретность высказываний и отсутствие абстракций характеризуют представленную ЯЛ не женщиной, а мужчиной. Это обусловливается как жанровыми особенностями мемуарной прозы, так и экстралингвистическими факторами, связанными с биографией писательницы: мать ее, Анастасия Александровичева, против воли своего отца бежала с гусарским ротмистром Дуровым, бывшим прекраснейшим мужчиною. Сама Надежда Андреевна пишет о своем рождении так: «Мать моя страстно желала иметь сына и во все продолжение беременности своей занималась самыми обольстительными мечтами; она говорила: «У меня родится сын, прекрасный, как амур! я дам ему имя Модест; сама буду кормить, сама воспитывать, учить, и мой сын, мой милый Модест будет утехою всей жизни моей..." Так мечтала мать моя; но приближалось время, и муки, предшествовавшие моему рождению, удивили матушку самым неприятным образом; они не имели места в мечтах ее и произвели на нее первое невыгодное для меня впечатление. Надобно было позвать акушера, который нашел нужным пустить кровь; мать моя чрезвычайно испугалась этого, но делать нечего, должно было покориться необходимости. Кровь пустили, и вскоре после этого явилась на свет я, бедное существо, появление которого разрушило все мечты и ниспровергнуло все надежды матери» (прим. отношения «мать-дитя» см. параграф 2.3) [Н.А. Дурова «Записки кавалерист-девицы»: 1 с.]. «Седло, -- говорит Дурова, -- было моею первою колыбелью; лошадь, оружие и полковая музыка - первыми детскими игрушками и забавами». Это и объясняет ее побег в регулярную армию: некоторое время Дурова жила со своим есаулом под видом денщика. Но, через некоторое время покинула его. Шесть лет, когда происходили эти события она вычеркнула из своей жизни, написав в книге что она родилась на шесть лет позже. Так как казаки обязаны были носить бороды и рано или поздно она была бы разоблачена, она добралась до кавалерийского Коннопольского уланского полка (где бород не носили) и попросилась на службу, назвавшись Александром Васильевичем Соколовым сыном помещика. В полку удивились, что дворянин носит казачий мундир, но поверив её рассказам, зачислили в полк товарищем (чин рядовых дворянского происхождения). Дальнейшая жизнь Дуровой, вплоть до увольнения в 1816, связана с военной службой: она участвовала в битвах при Гутшатде,  Гейлсберге, Фридланде, всюду обнаруживала храбрость. За спасение раненого офицера в разгар сражения была награждена солдатским Георгиевским крестом и произведена в унтер-офицеры. Она находилась в Тильзите, когда там подписывался мирный договор. Выдало её пол письмо отцу, написанное перед сражением, в котором она просила прощения за причинённую боль. Отец, задействовав все свои связи, разыскал её и потребовал вернуть в родительский дом. Это письмо живший в столице дядя показал знакомому генералу, и вскоре слух о кавалерист-девице дошёл до Александра I. В полку её лишили оружия и свободы передвижения и отправили с сопровождением в Санкт-Петербург, где её сразу принял император. Пораженный самоотверженным желанием женщины служить родине на военном поприще, он разрешил ей остаться в армии. А чтобы родня больше не смогла её найти, перевёл её в Мариупольский гусарский полк в чине подпоручика под именем Александрова Александра Андреевича, производным от его собственного, и разрешил обращаться к нему с просьбами. Во время Отечественной войны участвовала в действиях при Смоленске, Бородине. Позже стала ординарцем Кутузова [ru.Wikipedia.org/wiki/Дурова_Надежда_Андреевна].

2.2 Лексемы «мать» и «отец» как универсальные доминанты в дискурсе Н.А. Дуровой

Лексемы «мать» и «отец» лежат в основе всех человеческих отношений, всего языкового сознания носителей языков. Образ родителей встречается во многих речевых и письменных произведениях: притчах, пословицах, поговорках, а также во фразеологических единицах разной степени семантической слитности. Эти лексемы являются доминантами и в жанрах прозы, поэзии и трагедии. Так, например, мы встречаем притчу о материнской любви еще в Библии, в притче царя Соломона, сына Давидова, в романе М.А. Горького мы видим заглавие - «Мать», в романе И.С. Тургенева встречается словоформа `отцы' («Отцы и дети»). Материнская любовь, материнское тепло, материнская забота, материнское сердце и т.п. несут в себе универсальную, общекультурную константу. Мать издавна считается хранительницей домашнего тепла и любви, что подтверждается следующими продуктами культурного фонда нации: Бог не мог поспеть всюду, поэтому он создал матерей; матерь божия!; матерь пресвятая!; мать пречистая!; что мать голову вобьет, того и отец не выбьет и другие. В устоявшихся выражениях лексеме мать свойственны выразительные средства положительной коннотации, происходит ее сравнение с высшими силами - мать уподобляется божеству и становится в отношениях родитель-дитя значимее отца как человек, воспитывающий ребенка: впитать с молоком матери, но не через слова отца. В языковом сознании носителей языка лексема отец отождествляется с образом защитника, «строителя семейного дома благополучия», командира (ментора), человеком, отвечающим за семью, сильным и подающим пример: валяй, дети, - отец в ответе; хоть по-старому, хоть по-новому, а все отец старше сына; за что отец, за то и детки; глупому сыну и родной отец ума не пришибет; отцовский дом; во имя Отца, Сына и Святого Духа и так далее. Примечательно, что эти лексемы вступают в бинарную связь и редко существуют раздельно друг от друга, оставаясь неизменными в своих значениях: два друга: отец да мать.

Древнегреческий комедиограф Менандр говорил: мать больше любит ребенка, чем отец, потому что она знает, что ребенок - ее, а отец только предполагает, что ребенок - его; П. Беранже вторил ему - сердце матери - неиссякаемый источник чудес; как и Э. Легуве: мать - единственное на земле божество, не знающее атеистов; великий русский писатель М.А. Горький подытожил их мысли: все прекрасное в человеке - от лучей солнца и от молока матери. Ровно также издревле воспевался и образ отца: так, А.С. Грибоедов писал: не надобно другого образца, когда в глазах пример отца; В. Моцарт говорил о том, что сразу после бога идет отец; Н.М. Карамзин также подчеркивал важность роли отца: без хороших отцов нет хорошего воспитания, несмотря на все школы. Но кто бы ни писал о важности одного родителя, каждый из них подразумевал двух. Таким образом, лексемы мать и отец представляют собой уникальные феномены: с одной стороны, будучи элементами культуры каждого этноса, они позволяют рассмотреть их на обширном культурно-историческом материале, с другой стороны, они являются чем-то сугубо традиционным, не вызывающие параллельные оппозиции между этническими кодами. Родители одинаково важны для представителей любой нации и в языковом сознании каждой из наций они совпадают на уровне архисем, на уровне генетики социальных отношений. Данные лексемы существуют как единое целое, сочетаясь в гиперониме «семья», являясь в нем доминантами.

В общем смысле данные лексемы представляют собой гипонимы категории «семья» и имеют следующие значения:

Мать, ж.р. - 1) женщина по отношению к своим детям; 2) (перен.) источник (в ЛСВ-2) начало чего-нибудь, а также о том, что дорого, близко каждому; 3) самка по отношению к своим детёнышам; 4) обращение к пожилой женщине или к жене как к матери своих детей (прост.); 5) название монахини, а также (разг.) обращение к ней [«Толковый словарь русского языка» С.И. Ожегова, Н.Ю. Шведовой: ст. мать].

Отец, м.р. - 1) мужчина по отношению к своим детям; 2) самец по отношению к своим детёнышам; 3) (мн. ч.) люди предшествующих поколений; 4) (мн. ч.) люди, облечённые властью (устар. и разг.); 5) (перен.) тот, кто является родоначальником, основоположником чего-н. (высок.); 6) (перен., кому и кого) человек, по-отечески заботящийся о подчинённых, младших (в старой речи: слова, обращённые к государю); 7) обращение к пожилому мужчине или к мужу как к отцу своих детей (прост.); 8) обычно в сочетании с личным именем. Служитель церкви или монах, а также обращение к нему [«Толковый словарь русского языка» С.И. Ожегова, Н.Ю. Шведовой: ст. отец]. Оба слова являются стилистически нейтральными в основном значении и имеют полисемические, синтагматические связи.

Этимология этих слов связана с общей индоевропейской формой: в  русском, украинском и белорусском языках имеют формы мать, отец (папа); в латинском - mater, pater; во французском - maman, pиre; в немецком - mutter, vater; в английском - mother, father и так далее.

Лексема отец используется в дискурсе Н.А. Дуровой в основном лексико-семантическом варианте и имеет положительную коннотативную окраску. Лексема мать используется также в основном лексико-семантическом варианте, но имеет нетрадиционную негативную коннотацию, писательница в тексте мемуарной прозы разрушает архисему женщина по отношению к своему ребенку. Так, например, мы встречаем когнитивное образование, образующееся посредством индивидуальности лексико-семантических отношений в сознании Надежды Андреевны: проклятие матери и горесть отца. Более подробно данные аспекты представлены в приложениях 1, 2.

2.3 Лексико-семантическое поле «мать» в дискурсе мемуарной прозы «Записки кавалерист-девицы» Н.А. Дуровой

Воспоминания Надежды Андреевны о матери связаны в основном с главой «Детские лета мои» из текста мемуарной прозы «Записки кавалерист-девицы», поэтому образ родительницы будет обладать достоверностью, обусловленной объективностью детских воспоминаний. Итак, лексема мать является одной из главных в дискурсе Дуровой. Для ее полного анализа мы считаем целесообразным прибегнуть к методу лексико-семантического поля. Итак, мать: одна из прекраснейших девиц;   толкнула меня с коленей; отвернулась к стене; закричала пронзительно, отдернула меня от груди и, бросив в руки женщины, упала лицом в подушки; страстно желала иметь сына;  муки, предшествовавшие моему рождению, удивили матушку самым неприятным образом: они не имели места в мечтах ее и произвели на нее первое невыгодное для меня впечатление; отнесите с глаз моих негодного ребенка и никогда не показывайте!;  при одном виде материной комнаты я обмирала от страха;  не знала границ своей досаде; брала меня в свою горницу, ставила в угол; заставляла горько плакать; не позволяла мне гулять в саду, не позволяла отлучаться от нее ни на полчаса; я должна была целый день сидеть в ее горнице и плесть кружева; учила меня шить, вязать, и, видя, что я не имею ни охоты, ни способности к этим упражнениям, что все в руках моих и рвется и ломается, она сердилась, выходила из себя и била меня очень больно по рукам;  имела неосторожность говорить при мне отцу моему, что она не имеет сил управиться с воспитанницею Астахова, что это гусарское воспитание пустило глубокие корни, что огонь глаз моих пугает ее и что она желала бы лучше видеть меня мертвою; избавиться моего присутствия; я забыла бы наконец все свои гусарские замашки и сделалась обыкновенною девицею, как и все, если б мать моя не представляла в самом безотрадном виде участь женщины. Она говорила при мне в самых обидных выражениях о судьбе этого пола: женщина, по ее мнению, должна родиться, жить и умереть в рабстве; что вечная неволя, тягостная зависимость и всякого рода угнетение есть ее доля от колыбели до могилы; что она исполнена слабостей, лишена всех совершенств и не способна ни к чему; что, одним словом, женщина самое несчастное, самое ничтожное и самое презренное творение в свете! Голова моя шла кругом от этого описания; я решилась, хотя бы это стоило мне жизни, отделиться от пола, находящегося, как я думала, под проклятием божиим и т.д.

В дискурсе Надежды Андреевны мы находим, что лексема мать используется в своем основном значении - женщина по отношению к своим детям. Сама по себе лексема женщина: 1) лицо, противоположное мужчине по полу, та, которая рожает детей и кормит их грудью; 2) обращение к такому лицу (обычно немолодому) (прост.); 3) лицо женского пола, вступившее в брачные отношения [«Толковый словарь русского языка» С.И. Ожегова, Н.Ю. Шведовой: ст. женщина].; в дискурсе Дуровой лексема женщина используется в основном лексико-семантическом варианте, отрицая существующие дифференциальные семы, приобщая собственные компоненты: лицо, противоположное мужчине по полу, находящееся под проклятием божиим, обреченная на безотрадную участь, вечную неволю, рабство и всякого рода угнетения.

Сопутствующие глаголы-действия рвется, ломается, сердилась, плесть и т.д. имеют следующие значения:

Рвать: 1) выдёргивать резким движением, с силой отделяя от чего-нибудь; 2) брать, отделяя от корня, обламывая стебель, ветку; 3) разделять на части резким движением; 4) производить взрыв чего-нибудь; 5) (перен.) прекращать, порывать [«Толковый словарь русского языка» С.И. Ожегова, Н.Ю. Шведовой: ст. рвать].

Ломать: 1) сгибая или ударяя с силой, разделять надвое, на куски, на части, отделять части чего-нибудь; 2) повреждать, приводить в негодность, разрушать; 3) (перен.) преодолевая сопротивление, уничтожать; 4) резко изменять [«Толковый словарь русского языка» С.И. Ожегова, Н.Ю. Шведовой: ст. ломать].

Плесть: 1) перевивая (что-нибудь узкое, длинное, например прутья, ленты, нити), соединять в одно целое, изготовлять; 2) (перен.) с некоторыми существительными: устраивать что-нибудь сложное, запутанное (неодобр.); 3) говорить что-н. несуразное, глупое (разг.) [«Толковый словарь русского языка» С.И. Ожегова, Н.Ю. Шведовой: ст. плести].

В представленном случае, глаголы-действия имеют отрицательную эмотивную маркированность и совпадают на уровне дифференциальной семы отделять, изменять, изготовлять. На лексико-семантическом уровне языковой личности Н.А. Дуровой мы находим насильственное (курсив - наш) разделение пространства между матерью и ее ребенком.

Пространственное значение приобретают и существительные, сопутствующие лексеме мать: кружева (узорное сетчатое плетение из нитей [«Толковый словарь русского языка» С.И. Ожегова, Н.Ю. Шведовой: ст. отец]), необходимо плести исключительно в горнице матери, которая употребляется в основном лексико-семантическом варианте - комната [«Толковый словарь русского языка» С.И. Ожегова, Н.Ю. Шведовой: ст. отец]. На основе компонентного анализа, на уровне архисем, горница в дискурсе Надежды Андреевны отождествляется с темницей (в ед. лексико-семантическом варианте: место заключения, тюрьма [«Толковый словарь русского языка» С.И. Ожегова, Н.Ю. Шведовой: ст. отец]). Итак, горница:

Только сонную и можно было отнесть меня в горницу [Н.А Дурова, 1979 г.: с. 4].

При одном виде материной комнаты я обмирала от страха [Н.А Дурова, 1979 г.: с. 4].

Брала меня в свою горницу, ставила в угол и бранью и угрозами заставляла горько плакать [Н.А Дурова, 1979 г.: с. 3].

Она не позволяла мне гулять в саду, не позволяла отлучаться от нее ни на полчаса; я должна была целый день сидеть в ее горнице и плесть кружева [Н.А Дурова, 1979 г.: с. 3].

Они отводили меня в горницу, где всегда уже ожидало меня наказание [Н.А Дурова, 1979 г.: с. 3].

Необходимо отметить и тот факт, что вербализуя свою биографию, Н.А. Дурова приобщает дополнительную сему темница - горнице и в действиях других участников повествования. Так, ее мать Анастасия: спавшая в одной горнице с старшею сестрою своей, встала тихонько с постели, оделась, и, взяв салоп и капор, в одних чулках, утаивая дыхание, прокралась мимо сестриной кровати, отворила тихо двери в залу, тихо затворила, проворно перебежала ее и, отворя дверь в сад, как стрела полетела по длинной каштановой аллее, оканчивающейся у самой калитки. Существительные как наиболее распространенная парадигма слов в русском литературном языке, так же характеризируют отношение автора к матери посредством семантического приращения к лексеме мать в дискурсе писательницы: муки, предшествовавшие моему рождению; вечная неволя; всякого рода угнетение;  тягостная зависимость;  родиться, жить и умереть в рабстве; проклятие матери и др. - представленные слова имеют отрицательную эмотивную окраску, как и большинство лексикона, связанного с лексемой мать в продукте ментальной деятельности писательницы. Мать в ее дискурсе - женщина. Кроме существительных с индивидуально-авторским значением, лингвистически объективируют отношения Дуровой к матери слова категории женская одежда, женщина, женские обязанности, женские занятия и д.р.

Стон разносился по всему кладбищу <…> -  если б я не прямо из-под крыла маменьки своей явился к ним и дал бы хоть немного обсохнуть молоку на губах своих, то мог бы знать, что слышанный мною стон происходил от птицы, живущей на болотах и называемой бугай - данная конструкция тоже является полисемией отрицательного значения мать в материале текста мемуарной прозы «Записки кавалерист-девицы».

Таким образом, ядром лексико-семантического поля мать в дискурсе Н.А. Дуровой будет являться лексема мать. Приядерную зону составляют такие единицы, как горница; плесть; отбросила; вечная неволя; всякого рода угнетение;  тягостная зависимость; презренное творение; проклятие матери; исполнена слабостей; лишена всех совершенств. Зона ближней периферии отражается в лексемах прекраснейшая девица; Малороссия; кружева; рвать; ломать; сердиться; ставила в угол; заставляла горько плакать; не позволяла мне гулять в саду; не позволяла отлучаться от нее ни на полчаса. Зона дальней периферии отождествляется и с военным ремеслом, к которому мать Надежды Андреевны имела непосредственное отношение как жена военного и как ненавистник этого в женщине: гусарские замашки; воспитанница Астахова; салоп и капор; стрелы, лук, сабля; изломанное ружье. Лексико-семантическое поле представлено в Приложении 1.