Теоретические аспекты исследования стилистического приема аллюзии

Размещено на http://www.allbest.ru/

Оглавление

стилистический аллюзия словарь англоязычный

Введение

Глава I. Теоретические аспекты исследования стилистического приема аллюзии

1.1 Стилистический прием аллюзии

1.1.1 Определение стилистического приема аллюзии

1.1.2 Аллюзия и смежные понятия

1.2 Функции стилистического приема аллюзии в художественном тексте

1.2.1 Аллюзия как средство создания подтекста

1.2.2 Оценочно-характеризующая функция аллюзии

1.2.3 Окказиональная функция аллюзии

1.3 Классификация аллюзивных единиц

Глава II. Лингвокультурологический анализ реализации аллюзий в художественном и публицистическом тексте

2.1 Представление аллюзий в англоязычных словарях

2.2 Эксплицитные аллюзии

2.2.1 Аллюзивные эпитеты

2.2.2 Аллюзивные сравнения

2.3 Имплицитные аллюзии

Заключение

Список используемой литературы



Введение

Настоящее исследование посвящено лингвокультурологическому анализу стилистического приема аллюзии на примере англоязычных словарей разных типов, а также художественных и публицистических текстов.

В любом художественном тексте представлены стилистические приемы, употреблявшиеся до этого в других текстах. Их использование обуславливается авторским замыслом, так как тексты, имеющие повторяющиеся элементы, могут являться интерпретацией или пародированием других текстов. Так, происходит диалогическое взаимодействие двух текстов на разных уровнях. Это взаимодействие носит название интертекста, а общие свойства текста, представленные целой группой связей, принято называть термином интертекстуальность. Стилистический прием аллюзии является наиболее распространенным способом реализации интертекстуальности.

Объектом данного исследования является стилистический прием аллюзии. Этот прием широко используется в течение длительного времени и в средствах массовой информации, и в художественной литературе, однако содержание, механизм и специфика данного приема до сих пор остаются малоизученными.

Предметом данного исследования является изучение типологии аллюзий на основе анализа англоязычных художественных и публицистических текстов.

Актуальность данного исследования обусловлена значимостью аллюзии как единицы с богатой лингвокультурологической семантикой, анализ которой позволяет раскрыть особенности взаимосвязи языка и культуры англоязычного лингвокультурного сообщества, что, в свою очередь, может в перспективе привести к возможности расшифровки культурных кодов английского лингвокультурологического сообщества.

Теоретической основой работы являются общетеоретические и специальные труды отечественных и зарубежных лингвистов в области когнитивистики (Н.Д. Арутюновой, А. Вежбицкой, Ч. Филлмора). Определение черт, необходимых и достаточных для функционирования аллюзии в закрепленных за ней стилистических функциях, предполагает отграничение аллюзии от других стилистических приемов и выяснения ее места в системе выразительных средств. Для этого использовались положения фразеологии, стилистики (А. С. Евсеев, Р.А. Будагов, Ю. Д. Апресян, И. В. Арнольд). Кроме того, в работе учитывались концепции отечественных и зарубежных лингвистов, в центре которых выступает проблема взаимодействия языка, культуры и мышления (В. фон Гумбольдта, Э. Сепира и др.).

Было проанализировано 524 случая реализации аллюзий на примере словарей и произведений британских авторов. Источниками исследования послужили британский толковый словарь Oxford English Dictionary, словарь аллюзий The Facts on File Dictionary of Allusions, изданный в США, британский словарь аллюзий Oxford Dictionary of Allusions, романы К. Аткинсон, Д. Митчелла, И. Макьюэна. Романы этих авторов выбраны не случайно: эти художественные произведения содержат разные аллюзивные уровни. Данные произведения также богаты многочисленными культурологическими аллюзиями, что способствует созданию сложного, художественно насыщенного и многоуровневого пространства романов. При необходимости использовались произведения других авторов, представленные в корпусах.

Цель этой работы заключается в комплексном анализе стилистического приема аллюзии и изучении его типологии. Для достижения поставленной цели решались следующие задачи:

1. Изучение структуры и функциональности стилистического приема аллюзии;

2. Анализ классификаций аллюзий на основе словарей аллюзий;

3. Исследование репрезентации аллюзий в англоязычных словарях разных типов;

4. Выявление специфики реализации аллюзий в англоязычных текстах.

Цель и задачи выпускной квалификационной работы определили ее композиционное построение.

Выпускная квалификационная работа состоит из введения, теоретической Главы I, исследовательской Главы II, посвященной анализу полученного материала, заключения, списка использованной литературы.

Глава I. Теоретические аспекты исследования стилистического приема аллюзии

1.1 Стилистический прием аллюзии

1.1.1 Определение стилистического приема аллюзии

Рассматриваемый в настоящем исследовании вопрос о представлении аллюзий в англоязычной художественной литературе непосредственно связан с актуальным понятием интертекстуальности. Аллюзия - часть понятия интертекстуальности, которое было введено Ю. Кристевой, для обозначения общего свойства текстов. Данное понятие находит выражение в наличии связей между текстами, благодаря которым сами тексты или из части могут ссылаться друг на друга эксплицитно или имплицитно [Кристева 2004;578].

Первоначально идея межтекстового диалога была сформулирована М. М. Бахтиным. В ряде своих работ он развивал эту идею, из которой следовало, что любое понимание - это не что иное, как соотнесение одного текста с другими, а также переосмысление первого уже в ином контексте. [Бахтин 1979;364].

Эта теория нашла отражение и в работах Ю. М. Лотмана: “Культура в целом может рассматриваться как текст. Однако исключительно важно подчеркнуть, что это сложно устроенный текст, распадающийся на иерархию «текстов в тексте» и отражающий сложное переплетение текстов. Поскольку само слово «текст» включает в себя этимологию переплетения, мы можем сказать, что таким толкованием мы возвращаем понятию «текст» его исконное значение” [Лотман 1992;161].

Из теории интертекстуальности следует, что многочисленные связи объединяют все тексты, созданные в рамках одной культуры, и эти связи становятся для авторов источником дополнительных оттенков и новых смысловых слоев. Под интертекстуальностью будет подразумеваться включение в текст целых других текстов с иным субъектом речи, либо их фрагментов в виде цитат, реминисценций и аллюзий [Арнольд 2010; 34]. Говоря об аллюзии, как об одном из видов интертекстуальности, необходимо помнить, что ее специфическим свойством является косвенная отсылка к текстам, что заставляет мыслить особым образом и вызывает у читателя определенные ассоциации.

Уже в XVI веке во многих европейских языках появляется термин “аллюзия”, который от латинского слова “alludere”, означающего “намек”. Хотя данный термин используется в литературоведении и языкознании уже давно, как стилистический прием аллюзия начинает изучаться лишь в конце XX века.

Аллюзивная природа неоднозначна: аллюзия является отсылкой к тем или иным личностям, событиям, объектам, которые значимы для лингвокультурного общества. Кроме того, культурная коннотация, которая заключена в аллюзии, становится неотъемлемой частью авторского текста, вследствие того, что этот стилистический прием создает проекцию упоминания факта. Аллюзию употребляют с целью вызвать определенные ассоциации, содержащие в себе некие характеристики, которые заложены в понятии этого слова. Однако важно различать аллюзию и упоминание, т.е. непосредственную отсылку.

Рассмотрим следующее определение: “аллюзия - стилистическая фигура, содержащая явное указание, аналогию или отчётливый намёк на некий литературный, исторический, мифологический или политический факт, закреплённый в текстовой культуре или в разговорной речи”. [Москвин 2013; 43] Вследствие того, что стилистические фигуры являются способами синтаксической организации нашей речи, которые реализуют экспрессивные свойства высказывания, можно отнести прием аллюзии к данному виду фигур.

Н.М. Разинкина также определяет аллюзию как “косвенное указание с помощью слова или словосочетания на какой-либо исторический, географический, литературный, мифологический или библейский факт”, отмечая, однако, следующее: “Косвенное указание может быть также связано и с событиями повседневной жизни человека” [Разинкина 1989;182].Н. А. Фатеева рассматривает прием аллюзии с точки зрения интертекстуальности, предлагая следующее определение: аллюзия -- это заимствование определенных элементов претекста, по которым происходит их узнавание в тексте-реципиенте, где и осуществляется их предикация [Фатеева 2000;275].

Л. О. Машкова пишет: “не что иное, как проявление литературной традиции” и добавляет, что нет “принципиального различия между имитацией, сознательным воспроизведением формы и содержания более ранних произведений и теми случаями, когда писатель не осознает факта чьего-либо непосредственного влияния на свое творчество…” [Машкова 1989; 24]. А.С. Евсеев придерживается противоположного взгляда, отмечая, что “аллюзия-приём непременно должна включать намерение автора, то есть она должна быть преднамеренной, осознанной, произвольной” [Евсеев 1990;18].

В данной работе в качестве основного будет использовано определение И.Р. Гальперина, который выделяет основные признаки аллюзии [Гальперин 1971;136]. Согласно И.Р. Гальперину, аллюзия является косвенным указанием на какой-либо исторический, географический, литературный, мифологический или библейский факт. По его мнению, употребление аллюзии предполагает знакомство читателя с этим фактом. Аллюзивный источник обычно не дается, потому что автор предполагает, что его читатель обладает такими же знаниями и опытом, как и он сам [Гальперин 1971;136-137] .

В англистике можно выделить несколько подходов к исследованию аллюзии. Литературоведческий подход подвергает аллюзивную единицу анализу в качестве отличительной черты манеры определенного писателя, что ограничивает исследование литературной аллюзии изучением литературной традиции и литературного влияния. Как следствие, в рамках данного подхода понятие аллюзии оказывается широким и иногда даже рассматривается как неосознанное или сознательное литературное подражание.

Возникновение когнитивного направления в исследовании аллюзивности связано с внедрением в лингвистические исследования когнитивной науки. В рамках данной теории аллюзия изучается через соотношение языковой формы и мыслительной деятельности.

В настоящее время формируется также когнитивно-дискурсивное направление, которое связано с разработкой теории концептуальной интеграции и ментальных пространств (Ж. Фоконье, М. Тернер). В рамках этого направления аллюзия исследуется как элемент, реализующийся в границах дискурса и не существующий вне его.

Лингвостилистический подход связан с исследованием лингвистической и стилистической природы этого явления. С этой позиции аллюзия трактуется как прием, который позволяет намеренно использовать в тексте определенные слова, которые, так или иначе, относятся к известным культурным фактам [Мамаева 1977;1].

Одной из теорий внутри лингвостилистического подхода является изучение аллюзии в рамках филологического комментирования текста в целом. Например, И. В. Гюббенет исследует аллюзию как одну из главных категорий вертикального контекста, как средство анализа литературного произведения, выявления уровня фонового знания, а именно “историко-филологического фонового знания” [Гюббенет 1981;30] читателя.

К. Перри, исследующий семантический и прагматический подходы к литературной аллюзии, рассматривает данное явление как вид ссылки на речевой акт. Исследователь отмечает, что аллюзия - это знак в новом тексте, указывающий на референт. К. Перри разделяет аллюзии на текстовые элементы и на процессы активизации текстов, таким образом, отмечая два характера аллюзивной единицы: статистический и динамический. В работах этого исследователя понимание аллюзии представлено широко, так как, по мнению Перри, аллюзивный характер свойственен стилям, жанрам, поэтическим размерам, различного вида повторам.

Таким образом, аллюзия является лингвистическим маркером реализации категории интертекстуальности в любом тексте. Благодаря трудам И.Р. Гальперина, можно выделить стилистический прием аллюзии в тексте [Гальперин 1958;69]. Существуют и другие маркеры интертекстуальности, как, например, цитата и реминисценция, которые рассмотрены в следующем разделе.

1.1.2 Аллюзия и смежные понятия

Аллюзию часто сопоставляют с двумя другими понятиями интертекстуальности - цитатой и реминисценцией. В отличие от них прием аллюзии не носит такой эксплицитный характер, поэтому представляется более трудным для восприятия. Шарль Нодье полагает, что цитата указывает лишь на поверхностность и заурядность, в то время, как аллюзия может нести в себе печать гения. [Нодье 1832;35].

Обратимся к определению аллюзии, которое предлагает Шарль Нодье, чтобы отчетливее увидеть различия: аллюзия - это хитрый способ соотнести известную мысль со своей речью. Потому аллюзия отличается от цитаты отсутствием необходимости в опоре на и так известного всем автора, так как заимствуемое высказывание в отличии от цитаты не столько отсылает к первоисточнику, сколько обращается к читательской памяти, с целью заставить перенестись в другой порядок, но аналогичный тому, о котором идет речь. [Нодье 1832;35].

Примечателен тот факт, что для того, чтобы уточнить содержание термина “цитата”, стоит рассмотреть сопутствующие термины. “Цитата” определяется как конкретная реализация “цитатности” в данном тексте, как продукт “цитирования” и “цитации”. В некоторых работах лингвистов термин “цитация” закреплен за речевой ситуацией, а “цитирование” рассматривается как “введение в текст фрагментов других текстов”. [Арутюнова 1986;28-41]

Следует отметить, что в литературоведении реминисценцию и аллюзию иногда рассматривают как разновидности цитаты: в литературоведении понятие “цитата” часто употребляют как нечто родовое. Оно как раз включает в себя цитату - воспроизведение фрагмента чужого текста, аллюзию… и реминисценцию” [Фоменко 1999;497].

А.Г. Новикова, исследующая проблемы интертекстуальности, определяет цитату как воспроизведение нескольких компонентов претекста с сохранением описания некоторого положения вещей (предикацией), которое установлено в тексте-источнике; в данном случае, возможно точное или несколько измененное воспроизведение образца. Аллюзия заимствует только определенные элементы претекста, которые останутся узнаваемыми в тексте-реципиенте, а предикация осуществляется по-новому. В этом и заключается основное различие механизмов действия цитаты и аллюзии [Новикова 1983;46-49].

Необходимо разграничивать два термина: “цитатность” или “цитацию” (процесс) и “цитату”, которая является инструментом осуществления данного процесса. А.С. Евсеев, например, рассматривает цитации следующим образом: в общем виде, цитация является намеренным повторением элементов, принадлежащих одной и той же семиотической системе, в иной системе. Как следствие, цитация наравне с аллюзией относится и к другим семиотическим системам, а не только к сфере речи и языка. [Евсеев 1990;10]. Этот факт уже был ранее отмечен лингвистами: “...цитатой в нашем смысле слова, по-видимому, могут быть и знаки заместители произведений несловесных искусств” [Минц 1992;124].

У И. Р. Гальперина фактор дословности является одним из критериев разграничения цитаты и аллюзии: цитата - это дословная единица из претекста, аллюзия - упоминание слова или фразы из претекста [Гальперин 1977;332].

Сейчас интертекст воспринимают по-разному: в широком смысле как единое текстовое пространство, в котором сосуществуют и взаимодействуют самые различные тексты, и в узком смысле как отдельные вкрапления “чужого” текста в виде цитат, аллюзий [Гальперин 1977; 10]. Цитатой считают воспроизведение определенного отрезка текста-оригинала, тогда как аллюзией - ссылку не на какой-то определенный фрагмент текста, а на изображенную ситуацию.

А.С. Евсеев считает аллюзию и цитату абсолютно разными явлениями. Он рассматривает цитацию как возможный способ существования такого явления как аллюзия, которая может быть реализована двумя способами: номинацией и цитацией [Евсеев 1990;18-20].

Существует еще один маркер интертекстуальности, вызывающий множество дискуссий, - реминисценция. Реминисценцию принято определять как смутное воспоминание о явлении, наводящем на сопоставление с каким-либо объектом. По этому поводу нет однозначного мнения: такие ученые, как Н.Г. Владимирова и С.Г. Велединская разделяют понятия реминисценции и аллюзии, основываясь именно на психологическом аспекте приема реминисценции [Владимирова 2001;270].

Велединская полагает, что реминисценция является отсылкой не к тексту, а к имени или к определенному узнаваемому событию из чьей-то жизни. [Велединская 1997; 20]. Однако Н.А. Фатеева уточняет, что реминисценция часто может оборачиваться аллюзией, и наоборот. Е.М. Дронова отождествляет понятия аллюзии и реминисценции, считая, что оба эти приема являются средствами создания интертекстуальных связей, т.е. они являются элементом существующего текста, который входит в создаваемый текст [Дронова 2004; 92-96]. Е.В. Хализев, связывает реминисценцию с цитатой и предлагает называть ее “образом литературы в литературе” [Хализев 1999;48]. По его мнению, автор может включить реминисценцию в произведение сознательно, либо же она возникает независимо от его воли, т.е. произвольно, являясь “литературным припоминанием” [Хализев 1999;48].

Возвращаясь к вопросу интертекстуальности, следует отметить, что культура является смешением кодов и дискурсов, ее можно определить как текст, в который вплетаются новые высказывания. Таким образом, любой текст является одновременно и произведением и интертекстом. Интертекстуальность же - это диалог текстов, маркированный определенными языковыми сигналами [Степанов 2003; 82].

1.2 Функции стилистического приема аллюзии в художественном тексте

1.2.1 Аллюзия как средство создания подтекста

В ходе исследования значения аллюзивных единиц был сделан вывод, что аллюзивные слова свидетельствуют о содержании, наполненном эмоционально.

Будучи актуализированным в тексте, аллюзивное слово реализуется не формально, а содержательно, так как формальное содержание тождественно лексическому значению слова. Для создания подтекста незаменимо использование аллюзии, вследствие того, что этот прием раскрывает именно содержательное понятие, присутствующее эксплицитно в исходном тексте и которое можно воссоздать с помощью экстралингвистических знаний.

Прежде чем обратиться непосредственно к разным вариантам формирования подтекста с использованием разных типов аллюзий, необходимо дать определение подтекста.

Существуют различные толкования этого термина. Чаще всего, подтекст представляют как ощутимый для восприятия имплицитный отрезок текста. Подтекст тогда представляется как частный случай, более общей категории - контекста. Сходство этих терминов заключается в следующем: «они всегда изменяют значение сказанного» [Миловидов 1999;36]. Основываясь на этом, можно заключить, что подтекст получает понятие, «обобщенного названия для имплицитного контекста, который может основываться и на аллюзии» [Перепелица 1986;17]. Вопрос о границе между этими двумя понятиями не рассматривался, пока Т.И. Сильман не предприняла попытку классифицировать “подтекст” как лингвистическое явление [Сильман 1969;26].

Изучив модели организации подтекста, Сильман пришла к выводу, что подтекст являет собой единство как лексического, так и семантического уровней, которое при этом представляет собой часть композиционных связей текста. Т.И. Сильман считает, что явление подтекста основано на глубинном дистантном повторе ситуации, которая «постепенно утрачивает свое прямое значение, обогащается дополнительными значениями, концентрирующими в себе многообразие контекстуальных связей» [Сильман 1969;27]. Похожим образом, подтекст определяют К.Ф. Тарановский и его последователи, которые определяют подтекст как «источник повторяемого элемента, как текст, диахронически соотнесенный с исследуемым» [Ронен, 2000, 256]. Разница между двумя трактовками заключается в том, что Сильман считает подтекст «рассредоточенным повтором», тогда так школа Тарановского называет подтекстом то, что служит объектом повтора или источником повторяемого элемента, а не само явление повтора [Тарановский 2000;25]. Сильман выделят понятие дистанционного повтора, который является «возвращением к тому, что уже в том или ином виде существовало как в самом произведении, так и в той проекции, которая направляется из произведения в действительность» [Сильман 1969; 21].

Таким образом, учитывая все вышесказанное, можно сформулировать некоторые принципы создания подтекста, основанного на стилистическом приеме аллюзии.

Необходимо отметить, что этот вид подтекста основан на особом понимании имплицитности, которая основывается на тех экстралингвисттических знаниях, которые имеет читатель во время чтения художественного текста. Именно такое понимание имплицитности используется при развертывании подтекста в произведении.

В зависимости о того, каким образом представлена аллюзия, изменяется «ситуация-основа». Этот термин был предложен Т.И. Сильман в качестве обозначения верхней точки повтора, которая формирует характер ситуации [Сильман 1969;26-35]. Согласно Е. М. Дроновой, спецификой образовании подтекста, общей для аллюзий обоих типов, является вынесение «ситуации-основы» за пределы самого произведения [Дронова 2004;92-96].

Каждое повторение увеличивает количество контекстуальных связей аллюзивного слова, в результате чего аллюзия приобретает дополнительные смысловые оттенки, увеличивающие семантическую вместимость данного текста.

1.2.2 Оценочно-характеризующая функция аллюзии

Благодаря оценочно-характеризующей функции, стилистический прием аллюзии передает оценочную информацию, создающую характеристику персонажа или явления. Каждое слово выражает коллективную или индивидуальную оценку субъекта. Именно на этом основана оценочная функция: аллюзия обладает денотатом с зафиксированной оценкой, поэтому эта функция типичная для аллюзий. Герои художественных произведений особенно ярко характеризуются эмоциональными ассоциациями, вызываемыми аллюзивным словом.

Аллюзии часто употребляются при описании внешности, поведения, внутреннего мира, также с целью раскрыть истинную сущность явления. Аллюзия часто служит средством описания героев. Прием аллюзии может быть как дополнительным средством для создания глубинной характеристики героев, так и основным средством, необходимым для описания персонажей.

Выступая в качестве основного средства описания героев, аллюзия вызывает эмоциональные ассоциации, затрачивая минимальный объем языковых средств. Это же свойство также позволяет осуществлять конструктивную функцию.

1.2.3 Окказиональная функция аллюзии

Наряду с оценочно-характеризующей функцией встречается окказиональная функция, чья суть заключается в отсылке читателя к исторической эпохе, что наделяет отрезок текста расширенной исторической перспективой. Эта функция отвечает за признаки, характеризующие историческую привязанность.

Е. М. Дронова выделяет две разновидности окказиональной функции:

- функция создания черт исторической соотнесенности,

- орнаментальная функция аллюзии [Дронова 2006; 17-19]

В последнее время большое внимание уделяется связи между временем и приемом аллюзии. Выражая исторический момент, аллюзия одновременно способствует субъективации определенного события [Новикова 1983; 57].

Таким образом, можно заключить, что у приема аллюзии существует несколько групп функций. По мнению Е.М. Дроновой, узуальные функции представляют оценочно-характеризующие, конструктивные функции наряду с функцией создания подтекста. Окказиональные функции реализуют функция создания черт исторической преемственности и орнаментальная функция, которые представляют лишь отдельные, единичные случаи и носят «подчиненный характер» [Е.М. Дронова 2004;55]

Прием аллюзии зачастую используют с целью обогащения и увеличения смысловой и эстетической нагрузки. Отличительной чертой аллюзии является тот факт, что она позволяет более действенно реализовать интертекстуальность.

1.3 Классификация аллюзивных единиц

Систематизацией видов и функций аллюзивных единиц занимались многие исследователи. Классификация аллюзий может быть основаны на таких критериях, как источник аллюзии (литературные, библейские, мифологические, исторические, бытовые), степень известности аллюзивного факта, наличие или отсутствие национальной окраски.

М. Д. Тухарели вывела классификацию аллюзивных единиц по семантике:

1. Имена собственные - антропонимы.

2. Библейские, мифологические, литературные, исторические и прочие реалии.

3. Отзвуки цитат, ходовых речений, контаминации, реминисценции.

С точки зрения структуры аллюзивная единица может быть представлена словом, сочетанием слов, а также более крупными словесными образованиями. М. Д Тухарели выделяет также аллюзии-сверхфразовые единства, аллюзии-абзацы, аллюзии-строфы, аллюзии-прозаические строфы, аллюзии-главы, наконец, аллюзии-художественные произведения [Тухарели 1984;18].

Согласно классификации Р. Ф. Томаса существует шесть типов аллюзии:

1. «Случайная» ссылка (вид аллюзии, который в общих чертах напоминает о чем-то и практически неприменим к новому контексту).

2. «Единичная» ссылка (аллюзия, которая передает контекст в новой ситуации).

3. «Ссылка на самого себя» (автор использует отсылки к собственным произведениям).

4. «Корректирующая» аллюзия (в источнике аллюзии содержится значение, противоположное самой аллюзии).

5. «Очевидная» отсылка (намерение нарушается аллюзией).

6. «Конфлатация» (аллюзия, которая одновременно указывает на несколько источников).

По мнению А. Г. Мамаевой, аллюзии, которые формируют доминантную тему произведения, являются тематически значимыми аллюзиями [Мамаева 1977;16] Таким образом, согласно А. Г. Мамаевой, можно выделить аллюзии тематически значимые, или доминантные, и аллюзии локального действия, фрагментарно значимые. Фрагментарно значимые аллюзии не способны связывать текст в одно смысловое целое, они лишь способствуют смысловому развитию на определенном текстовом отрезке [Мамаева 1977;24].

Тематическая классификация не раскрывает лингвистический механизм действия аллюзии, но, тем не менее, имеет полное право на существование, поскольку в разные исторические периоды в литературе встречаются тематические разновидности аллюзий, которые отражают литературные веяния и ценности определенного времени. Другими словами, они «могут оказывать влияние на формирование стилистической картины данного языка в рассматриваемый период» [Андреева 1965; 14]. И.Р. Гальперин выделяет мифологические, библейские, исторические и литературные, наряду с аллюзиями из фактов повседневной жизни [Гальперин 1997; 334]. Как отмечает Е. Рогозина, аллюзия затрагивает почти все сферы деятельности человека [Рогозина 1993;69].

Е. М. Дронова предлагает классификацию, в которой к первой группе относятся аллюзии, составляющие средства сведений культуры общества. Вторая группа включает «аллюзии на фактах повседневной жизни и явлений массовой культуры», которые актуальны только на время создания художественного произведения [Е.М. Дронова 2006; 17-19]. Источниками аллюзий из первой группы являются: библейские сюжеты, исторические события, литература и невербальное искусство. Источником для аллюзий из второй группы служит существующие на данный момент знания, которые отражают развитие определенного лингвокультурного общества: их основной источник - создание современных мифов.

Н.А. Химунина рассматривает художественный материал и социально-исторический материал как два абсолютно разных источника информации. Н.А, Химунина ввела термин «замкнутость - незамкнутость», который и определяет основное различие между этими материалами. Замкнутость фиксирует те средства, которые образуют структуру - устойчивый, сложившийся комплекс [Химунина 1992; 40].

Учитывая признак замкнутости/незамкнутости, можно выделить две следующие группы: к первой группе относится материал, обладающий определенной вербальной формой [Е.М. Дронова 2006;12] - песни, тексты и прочие исторические факты. Вторая группа состоит из материала, который не обладает фиксированной вербальной формой; он принадлежит социальной и исторической реальности. Принято считать, что связь вербально закрепленного текста с произведением другого вида искусства можно оценивать как прием аллюзии.

В данной главе выпускной квалификационной работы был подробно изучен вопрос интертекстуальности, в том числе, вопрос взаимодействия интертекстуальных маркеров и различия между ними. Эта часть исследования посвящена описанию лингвистического и прагматического механизмов номинации аллюзии; изучению ее основных характеристик и свойств; исследованию стилистической классификации аллюзий и основных функций этого приема.

1. В отличие от других средств языковой выразительности, аллюзия подразумевает обязательное наличие знания и понимания связи между объектами, в то время как другие приемы не предполагают владение этим знанием;

2. Аллюзивное имя собственное (имя персонажа, героя, деятеля, лица, места) переносится на объект на основе смежности понятия и является, таким образом, переносом метафоры;

3. Аллюзивная цитата не имеет в тексте принятых указателей (тире, кавычки) и, как правило, тесно связана с исходным текстом;

4. Отсутствие некоторых элементов цитируемого эпизода искажает смысловое содержание аллюзивной цитаты;

5. В данной главе также выделены стилистические функции изучаемого приема: оценочно-характеризующая и конструктивная функции входят в понятие узуальных функций, а функция создания исторической соотнесенности принадлежит окказиональной функции.

6. К основным свойствам аллюзий относятся неопределенность аллюзивного элемента, одновременная принадлежность и к экстралингвистическому, и к ситуативному контексту, а также непременная направленность аллюзивного процесса.

7. 

Глава II. Лингвокультурологический анализ реализации аллюзий в художественном и публицистическом тексте

2.1 Представление аллюзий в англоязычных словарях

Перед началом исследования художественных англоязычных текстов был проведен лингвокультурологический анализ представления некоторых аллюзий в англоязычных словарях. Это представлялось необходимым по причине того, что именно словаря отражают современное положение той или иной единицы в лингвокультурном сообществе. Далее представлен краткий анализ представления в англоязычных словарях нескольких аллюзивных единиц: scapegoat (козел отпущения), Serpent (Змий) , forbidden fruit (запретный плод).

Источниками послужили три англоязычных словаря, и первым источником является толковый словарь Oxford English Dictionary. Микроструктура OED предполагает наличие заглавной аллюзивной единицы, описательной дефиниции, а также в некоторых случаях представлены современные контексты употребления данных аллюзивных единиц.

Следующим источником является словарь Oxford Dictionary of Allusions. Структура словаря предполагает тематические разделы аллюзивных единиц, например Criminals (Преступники), Goodness (Добродетель), Guilt (Вина), Prophets (Пророки), Punishment (Наказание). Тематические разделы расположены в алфавитном порядке; источник и исходное значение каждой аллюзии сформулированы максимально просто и точно; каждая единица представлена в современном контексте. Перекрестные ссылки на варианты или аллюзии, непосредственно связанные с данной лексической единицей, включаются в словарную статью по необходимости.

Третьим источником нашего исследования является словарь The Facts on File Dictionary of Allusions. Структура данного словаря характеризуется алфавитным принципом расположения аллюзивных единиц. В некоторых статьях отмечается современный контекст для аллюзивной единицы. По необходимости вводятся перекрестные ссылки на варианты и другие аллюзии, связанные с данной единицей.

Рассмотрим представление единицы “scapegoat” в словаре Oxford English Dictionary:

(1) A person who is blamed for the wrongdoings, mistakes, or faults of others, especially for reasons of expediency. (In the Bible) a goat sent into the wilderness after the Jewish chief priest had symbolically laid the sins of the people upon it (Lev. 16).

· They might be poor - and society tends to use the poor as scapegoats for the wrong doings of the big hands - but not all bad.

· Labor and Liberal politicians both gain, along with capitalism's ruling class, when workers blame scapegoats for a life of insecurity and want, rather than the government or system.

· But rather than seeing what it is we don't like, as the result of our culture and collective stupidity that gave the automobile so much power, we blame our problems on scapegoats.

[Oxford English Dictionary]

Во всех приведенных примерах использования данной аллюзии прослеживается тенденция к употреблению единицы “scapegoat” в случаях, когда речь идет о возложении вины не одним человеком, а слоем общества, классом или даже всем обществом на группу людей или неодушевленных предметов. Ни в одном из примеров не представлен частный случай возложения вины одним(-ой) на другого(-ую). Исходя из этого, можно заключить, что в аллюзии сохраняется коллективность обвиняющей стороны, но сами обвиняемые теперь не являются конкретными одиночными объектами. Напротив, они теперь составляют целый класс лиц или предметов, среди которых нельзя выделить определенного «козла отпущения». На основании этого можно сделать вывод, что в английском лингвокультурном сообществе произошла деперсонализация обвиняемого лица, что привело не только к невозможности найти истинного виновника, но и к бессилию перед намеренным возложением вины на случайный или удобный объект.

В словаре Oxford Dictionary of Allusions единица “scapegoat” трактуется следующим образом:

(2) In the Bible, the scapegoat was a goat which was sent into the wilderness after a priest had symbolically laid all the sins of the Israelites upon it so that the sins would be taken away (Lev. 16: 8-22). The word 'scapegoat' has now come to refer to any person who takes the blame for the wrongdoings or failings of others.

Last night I had looked into the heart of darkness, and the sight had terrified me.

What part should I play in the great purification? Most likely that of the Biblical scapegoat.

JOHN BUCHAN Prester John, 1910

[Oxford Dictionary of Allusions]

В дефиниции внимание акцентируется на одном лице, которое принимает на себя чужую вину. Важно отметить, что не подчеркивается ни добровольность, ни принудительность этого намерения, что расходится с оригинальной трактовкой, в которой имели место преднамеренность и внешнее воздействие на обвиняемого.

В цитате из романа Джона Бакена аллюзивная единица “scapegoat” изображена неявственно, но предполагая имплицитное присутствие ее свойств, можно сделать вывод, что в процессе очищения, о котором идет речь, герой займет место «козла отпущения», которому суждено принять на себя вину других. В данном случае не выделяются мотивы и причины подобных следствий, и значит, вновь отсутствует определенность в том, добровольной или вынужденной была природа поступка. Однако принимая во внимание явное указание на происхождение аллюзии, можно предположить, что имело место заимствование свойств данной единицы из первоисточника, к коим относятся внешнее воздействие на обвиняемого, массовость обвиняющей стороны и абсурдность действа как такового.

В словаре The Facts on File Dictionary of Allusions видим следующее определение:

(3) A person who is made to take the blame for others.

According to Leviticus 16, the Day of Atonement included a ceremony in which two goats were brought to the altar of the Tabernacle and lots were drawn to decide which would be sacrificed. The second goat was then symbolically laden with the sins of the Israelites and led into the wilderness and allowed to escape. The term scapegoat may be derived from the Hebrew azazel (which may have been the name of a demon believed to haunt desolate regions).

“Madame Merle defended the luckless lady with a great deal of zeal and wit. She couldn't see why Mrs. Touchett should make a scapegoat of a woman who had really done no harm, who had only done good in the wrong way” (Henry James, Portrait of a Lady, 1881).

[The Facts on File Dictionary of Allusions]

В приведенной цитате из произведения Генри Джеймса аллюзивная единица “scapegoat” отчасти меняет свое значение, так как героиня, из которой в данном контексте делают «козла отпущения», принимает на себя вину за свои, а не чужие ошибки. Вследствие этого, можно предположить, что в англоязычном лингвокультурном сообществе мы также сталкиваемся с трактовкой единицы “scapegoat”, как лица, которое корят незаслуженно, но не за чужие, а за его же проступки.

Во всех словарях составители определяют аллюзивную единицу “scapegoat” как некое лицо, принимающее на себя чужую вину, но в ходе исследования предложенных примеров, можно сделать вывод, что в отражение данной единицы включаются разные смысловые оттенки. Так, в словаре Oxford English Dictionary обвиняемое лицо представляет собой группу лиц или предметов, и ни в одном из примеров не представлен частный случай возложения вины, что говорит о деперсонализации обвиняемого лица в англоязычном лингвокультурном сообществе. В то же время в словарях Oxford Dictionary of Allusions и The Facts on File Dictionary of Allusions представлены частные случаи, в которых в качестве обвиняемого выступает отдельное, вполне определенное лицо.

Следует отметить отношение составителей словарных статей к внешнему воздействию на обвиняемого, которое имело место в библейском сюжете. В словаре Oxford Dictionary of Allusions данная позиция изображена нечетко, вследствие чего мы делаем вывод, что аллюзивная единица “scapegoat” здесь имеет чистый библейским подтекст и не получает новых смысловых оттенков. Однако в словаре The Facts on File Dictionary of Allusions аллюзивная единица меняет свое значение, так как героиня принимает на себя вину незаслуженно, но за свои, а не за чужие ошибки.

На основании вышеизложенного можно заключить, что представление аллюзивной единицы “scapegoat” в словаре Oxford Dictionary of Allusions наиболее традиционно и не привносит новых смысловых оттенков. В словарях Oxford English Dictionary и The Facts on File Dictionary of Allusions появляются другие подтексты, связанные с новым отражением обвиняемого в Oxford English Dictionary, когда речь может идти о целой группе объектов, и с трактовкой словаря The Facts on File Dictionary of Allusions, где обязательным условием является незаслуженное обвинение кого-либо, но опускается мотив наказания именно за чужие поступки.

Перейдем к представлению в словарях единицы “Serpent”. Следующая статья представлена в словаре Oxford English Dictionary:

(4) A biblical name for Satan (see Gen. 3, Rev. 20).

· The story of Adam and Eve and the Serpent seemed a naпve myth.

· Interstingly enough, in the Haggadah, the Serpent in the garden is actually in charge of the other creatures of the garden, and walks upright, and has hands.

· A saxophone represents the Serpent in the Garden of Eden, which should give jazz bands pause!

[Oxford English Dictionary]

В первых двух примерах, приведенных в статье, единица “Serpent” не является в полной мере аллюзией, так как контекст тесно связан с первоисточником и значение данной единицы остается неизменным. Однако нельзя говорить о том, что отсутствует попытка отсылки к библейскому тексту, так как речь в примерах идет непосредственно о первоисточнике.

В третьем примере мы сталкиваемся не просто с аллюзией, но с аллюзией-метафорой, которая подтверждает неоднозначность восприятия данной единицы в англоязычном обществе. Стоит отметить отсутствие резко негативных примеров употребления аллюзии “Serpent”, а также наличие лишь одного примера, в котором данная единица является полноценной аллюзией. Данный факт говорит о том, что англоязычное лингвокультурное сообщество крайне редко использует единицу “Serpent”в качестве аллюзии.

В словаре Oxford Dictionary of Allusions единица “Serpent” определяется так:

(5) In the Bible, the Serpent, which was 'more subtil than any beast of the field which the Lord God had made', persuaded Eve to eat the forbidden fruit from the tree of the knowledge of good and evil in the Garden of Eden, saying that 'in the day ye eat thereof, then your eyes shall be opened, and ye shall be as gods, knowing good and evil' (Gen. 3).

By his original constitution aided by the co-operating influences of his lot, Billy in many respects was little more than a sort of outright barbarian, much such perhaps as Adam presumably might have been ere the urbane Serpent wriggled himself into his company.

HERMAN MELVILLE Billy Budd, Foretopman, 1924

It is necessary. to be innocent as the dove with Monsieur de Toiras, but also sly as the serpent in the event that his king wishes them to sell Casale.

UMBERTO ECO TVоe Island of the Day Before, 1994

[Oxford Dictionary of Allusions]

Исходя из предложенного изображения библейского факта, можно отметить, что Змий здесь традиционно изображается коварным существом, искусившим Еву, уговорив ее попробовать «запретный плод».

В статье приводятся две литературные цитаты. Первая цитата из произведения Германа Мелвилла не отражает аллюзивных свойств единицы “Serpent”, которая в данном библейском контексте не приобретает иного смысла. В то же время, стоит отметить, что для описания Змия в примере используется эпитет «изысканный, вежливый», что отражает особенность отношения англоязычного лингвокультурного сообщества к этому персонажу. Такие свойства, как коварство и хитрость, присущие единице “Serpent”, несмотря на негативную окраску, воспринимаются, по меньшей мере, как характеристики, подчеркивающие ментальное превосходство.

Это заключение подтверждается вторым примером, в котором хитрость наряду с невинностью рассматривается как необходимое качество при определенных обстоятельствах, что доказывает признанное интеллектуальное могущество Змия, основанное на его коварстве и лукавстве.

Можно предположить, что англоязычным сообществом Змий воспринимает не как некий негативный персонаж, олицетворяющий тьму и беззаконие этого мира, а как изворотливый искуситель, чье превосходство не оспаривается.

В словаре The Facts on File Dictionary of Allusions статья, посвященная единице “Serpent”, определяет аллюзию следующим образом:

(6) A source of trouble; an evil influence.

The allusion is to the Serpent in the GARDEN OF EDEN, which is described as “more subtil than any beast of the field which the LORD God had made” (Genesis 3:1) and which tempts Eve into tasting the FORBIDDEN FRUIT of the Tree of Knowledge of Good and Evil, telling her that “in the day ye eat thereof, then your eyes shall be opened, and ye shall be as gods, knowing good and evil” (Genesis 3:5). The identification of the Serpent with the devil is based on Revelation 20:2: “And he laid hold on the dragon, that old serpent, which is the Devil, and Satan, and bound him a thousand years.”

The serpent of international terrorism has reared its head, and suddenly no one is safe.

[The Facts on File Dictionary of Allusions]

Приведенный пример подтверждает данное определение. Здесь единица “Serpent”отождествляется с международной проблемой терроризма и с силой, способной всё уничтожить. В данном случае мы можем говорить о классическом подходе к интерпретации аллюзии “Serpent”, как всеобъемлющей дьявольской силы, обладающей достаточным могуществом для уничтожения всего живого.

Исходя из этого, мы делаем вывод, что этот подход является более традиционным для англоязычного культурологического сообщества, в котором Змий равен Сатане, который, в свою очередь, отождествляется с разрушающей силой.

Во всех словарях дается культурологическая справка относительно происхождения аллюзии “Serpent”, однако в словарях Oxford English Dictionary и Oxford Dictionary of Allusions отсутствует дефиниция данной аллюзивной единицы. В словаре Oxford English Dictionary мы сталкиваемся с тем, что употребляемая единица не является в полной мере аллюзией, вследствие тесной связи контекста с первоисточником. Таким образом, здесь она не приобретает новых значений. Две противоположные точки зрения представлены в словарях Oxford Dictionary of Allusions и The Facts on File Dictionary of Allusions. В словаре Oxford Dictionary of Allusions нам представлен нетрадиционный подход к трактовке единицы “Serpent”, как к существу с неоспоримым ментальным превосходством, в то время, как словарь The Facts on File Dictionary of Allusions представляет настоящую аллюзию, как нечто негативное, олицетворяющее Сатану, который, в свою очередь, отождествляется с разрушающей силой.

Таким образом, в данном случае мы сталкиваемся с тремя резко противоположными видениями аллюзивной единицы “Serpent”, что подчеркивает неоднозначность понимания настоящей единицы в англоязычном лингвокультурном сообществе. Нейтральное освещение данной единицы словарем Oxford English Dictionary контрастирует с положительным и негативным представлением аллюзии “Serpent” в словарях Oxford Dictionary of Allusions и The Facts on File Dictionary of Allusions соответственно.

Наконец, рассмотрим аллюзивную единицу “forbidden fruit”. Начнем с ее представления в словаре Oxford English Dictionary:

(7) A thing that is desired all the more because it is not allowed.

[with biblical allusion to Gen. 2:17]

· Noah is an openly gay male who seems to have it all until he finds himself desiring the forbidden fruit - women.

· Nostalgia is not a forbidden fruit but astute statesmen never allow prudence to succumb to it.

· They had an added cachet of being forbidden fruit: the Stalinists did not approve.

[Oxford English Dictionary]

Во всех приведенных примерах к «запретному плоду» относят нечто лишенное конкретизации или даже точного наименования. Вследствие этого можно сделать вывод, что англоязычное культурное сообщество воспринимает единицу “forbidden fruit” как необъяснимое абстрактное явление, видимое и осознаваемое, но не поддающееся детальному разбору.

В первом примере акцент сделан на идее искушения, тогда как мысль о запрете выражена неясно. Во втором и третьем случаях стоит заметить подчеркнутую важность строго запрета, который и приводит к возникновению такого свойства, как желание, которое, тем е менее, занимает второстепенную позицию в предложенных контекстах.

Можно заключить, что концепция запрета представляется англоязычному сообществу наиболее значительной в случае использования аллюзивной единицы “forbidden fruit”, что, в свою очередь, подтверждает идею о важности запрета как средства манипуляции или изменения персонального отношения к тому или иному предмету.

В словаре Oxford Dictionary of Allusions видим следующую дефиницию:

(8) According to the account in the Book of Genesis, God commanded Adam and Eve not to eat the fruit of the Tree of Knowledge but, tempted by the serpent, they disobeyed him: 'So when the woman saw that the tree was good for food, and that it was a delight to the eyes, and that the tree was to be desired to make one wise, she took of its fruit and ate; and she also gave some to her husband, and he ate' (Gen. 3: 6). The phrase 'forbidden fruit' can be used to describe something that is desired or enjoyed all the more because it is not allowed, especially illicit sexual pleasure.

Later, we had to sneak. I'd hired on at Rent-a-Back by then, and she would ride along on my jobs--spend the day with me while her parents thought she was swimming at their club. 'Oh forbidden fruit! No wonder you two were attracted,' Sophia said.

ANNE TYLER A Patchwork Planet, 1998

[Oxford Dictionary of Allusions]

В приведенной цитате из романа Энн Тейлор единица “forbidden fruit” представлена в классическом для современного восприятия контексте. Оба главных свойства, наличие запрета и следующее за ним искушение, выражены настолько явно, что не вызывают сомнения в релевантности использованной аллюзивной единицы. Стоит также отметить акцентирование внимания в прямой речи на такое внутренне свойство запрета, как усиление привлекательности табуизированного предмета, имплицитно проявляющееся в аллюзивной единице “forbidden fruit”.

Наконец, в словаре The Facts on File Dictionary of Allusions эта единица представлена так:

(9) Something that is especially desirable but prohibited.

The phrase is commonly applied to the fruit of the Tree of Knowledge of Good and Evil described in Genesis 3:1-16, which Adam and Eve are forbidden to eat on God's command. When on the prompting of the serpent Adam and Eve disobey God's order and eat the fruit (commonly depicted as an apple or, in Islamic tradition, as banyan, or Indian fig), they are expelled from the Garden of Eden. In the fuller proverbial form forbidden fruit tastes sweetest, the implication is that something becomes infinitely more desirable simply because it is prohibited.

“Then this spring, three more newspapers - the Independent, the Daily News and the Standard - nibbled the forbidden fruit, and got a heavy legal case for their pains” (Guardian, July 13, 1987).

[The Facts on File Dictionary of Allusions]

Дефиниция, приведенная в настоящей статье, определяет аллюзивную единицу “forbidden fruit” как нечто желанное, но запрещенное, что расходится с общепринятой трактовкой, а также с библейским сюжетом, где искушение и запрет не просто сосуществовали, а были элементами причинно-следственной связи, где желание было следствием запрета. Составители также приводят культурологическую справку, раскрывая библейский сюжет, в котором уделяют внимание Змию-искусителю, непослушанию Адама и Евы и их последующему их изгнанию из Эдема.