Размещено на http://www.allbest.ru/

Язык К.Н. Батюшкова в контексте споров о старом и новом в начале XIX века



Содержание

Введение

Глава 1. Языковая ситуация начала XIX в. и особенности поэтики первой половины XIX века

1.1 Общая характеристика языковой ситуации начала XIX века

1.2 К. Н. Батюшков «И жил так точно, как писал…»

1.3 Творчество К.Н. Батюшкова и школа гармонической точности

Глава 2. Язык и литературно-лингвистические взгляды К.Н. Батюшкова

2.1 Лингвистические и литературные взгляды К.Н. Батюшкова

2.2 Особенности языка К.Н. Батюшкова как отражение лингвокультурной ситуации начала XIX в.

Глава 3. Творчество К.Н. Батюшкова в школьном курсе изучения русского языка

3.1 Исторический экскурс на уроках русского языка

3.2 Обращение к литературному наследию К.Н. Батюшкова при работе с обучающимися

Заключение

Список использованной литературы

Приложение



Введение

Одним из самых сложных и одновременно важных периодов в истории русского литературного языка является XIX век. К этому времени относится окончательное оформление единого литературного языка на национальной основе. Устанавливаются грамматические нормы языка, происходит интенсивный отбор стилистических средств, которые впоследствии определят его специфику. Поиск путей развития русского литературного языка протекал в бурной полемике о старом и новом слоге. А.С. Шишков с «Беседой любителей российского слова» выступают за сохранение церковнославянского наследия с составе русского литературного языка, Н.М. Карамзин и участники общества

«Арзамас», в рядах которого состоит К.Н. Батюшков, выступают за его европеизацию и освобождение от архаичных элементов.

Проза и поэзия К.Н. Батюшкова представляет собой значимое с эстетической стороны художественное явление, анализ которого помогает сформировать представления как о творчестве автора, так и о процессах, происходивших в русской литературе и литературном языке в начале XIX века. Переходный характер эпохи обусловливал сосуществование элементов разных эстетических систем и теоретических взглядов поэтов и писателей. Глубокие связи, соединявшие культурный и литературный процесс в России с европейской традицией и современностью, повлияли на характер преобразований, охвативших русскую словесность. Что, в свою очередь, предопределило особенности языка Батюшкова, в котором нашли выражение «дух времени» и личность писателя, наследие предшественников и новые тенденции, национальные особенности и европейское влияние.

Актуальность выбранной темы исследования обусловлена неугасающим интересом к литературному процессу первой половины XIX в., повлиявшему на становление русского литературного языка и развитие поэтического языка в целом.

Таким образом, объектом исследования является язык К.Н. Батюшкова в контексте языковой ситуации начала 19 в.

Предмет исследования - индивидуальные особенности языка поэта в контексте языковой ситуации эпохи.

Цель работы - выявить особенности языка К.Н. Батюшкова на фоне основных тенденций развития русского языка первой половины 19 в.

Цель исследования определяет постановку следующих задач:

1. Охарактеризовать языковую ситуацию и особенности художественной речи первой половины 19 в.;

2. Проанализировать основные лингвокультурные оппозиции в концепциях шишковистов и карамзинистов;

3. Рассмотреть особенности творчества К.Н. Батюшкова;

4. Определить литературную позицию автора в контексте полемики о старом и новом;

5. Проанализировать особенности языка К.Н. Батюшкова, с точки зрения отражения в нем основных лингвокультурных оппозиций старой и новой школы;

6. Определить значение и влияние творчества Батюшкова на русский литературный язык.

Структура работы: дипломная работа состоит из введения, трех глав, заключения, библиографического списка и приложения.



Глава 1. Языковая ситуация начала XIX в. и особенности поэтики первой половины XIX века

1.1 Общая характеристика языковой ситуации начала XIX века

Конец XVIII - начало XIX века были периодами общественных потрясений: восстание Пугачева, известие о Французской революции, реакционная политика Екатерины, запрет «вольных типографий», появление

«Путешествия из Петербурга в Москву» А.Н. Радищева, его арест и ссылка, правление Павла I - «период муштры и цензуры». Однако поступательное движение нового нельзя было остановить (см.: Ковалевская 2012, 198). В целом увеличивается количество школ, число писателей, развиваются литература, искусство и наука, растет число читающей публики.

Языковая проблема становится тем камертоном, который отвечает на звучание всех наиболее острых общественных проблем в России (см.: Лотман, Успенский 2002, 448).

Формирование русского национального языка начинается с середины XVIII века, в котором складывается его морфологическая система, в конце XVIII

– начале XIX века складывается синтаксическая система, в первой четверти XIX века устанавливается современное соотношение различных лексических пластов в литературном языке.

Современными исследователями первой половины XIX века в литературном процессе выделяется два периода:

1) 1800-1825 - годы Отечественной войны 1812 года, восстания декабристов. Годы «движения от сентиментализма к романтизму»;

1825-1855 - годы, связанные с николаевской реакцией, Крымской войной. Годы «движения от романтизма к реализму».

В исследовательских работах отмечается сложность литературных процессов начала XIX века: классицизм еще не сдает свои позиции, ему противостоит сентиментализм, который в 20-е годы уступает дорогу романтизму; за сохранение высокого слога выступают декабристы и участники батюшков литературный школьный лингвистический

«Беседы любителей российского слова»; среди декабристов были и классики, и романтики; находятся в сложном взаимодействии два романтических течения: психологический и гражданский романтизм. Преобразования литературного языка и языка художественной литературы, начатые Н.М. Карамзиным, нашли продолжателей в лице В.А. Жуковского, К.Н. Батюшкова, П.А. Вяземского, с которых начался новый период русской литературы (см.: Ковалевская 2012, 249). Влияние классицизма еще сильно в поэзии начала XIX в. По-прежнему пишутся громоздкие эпические поэмы («Пожарский, Минин, Гермоген, или Спасенная Россия» С.А. Ширинского-Шихматова), сказочные поэмы («Бахариана» М.М. Хераскова), философско-космологические поэмы С.С. Боброва. Но в целом классицизм покидает литературную сцену (см.: Коровин 2005, 4).

Неоднозначен и сам вопрос соотношения прозы и поэзии. «Проза XIX в. противопоставлена поэтической речи, воспринимаемой как «условная», «неестественная», и движется к разговорной стихии» (Лотман 1996, 24).

Особенное значение для истории русского языка имела литературная деятельность Н.М. Карамзина. Процесс образования «нового слога российского языка» был связан с борьбой против старой книжной традиции, носившей еще слишком глубокий отпечаток церковнославянского влияния.

Язык преобразуется под влиянием «светского употребления слов» и

«хорошего вкуса» европеизированных верхов общества. Изменяются синтаксис и фразеология. Из литературного словаря исключаются большая часть слов ученого языка, восходящих к церковнославянизмам, архаические и профессиональные славянизмы, канцеляризмы (учинить, изрядство и т. п.). В литературном употреблении избегаются специальные термины школы, науки, техники, ремесла и хозяйства, провинциализмы, фамильярно-просторечные или простонародные слова (см.: Виноградов 1978, 50). Как сказал Н.И. Греч в своих «Чтениях о русском языке»: «Ломоносов создал язык. Карамзину мы обязаны слогом русским...» ( Греч 1840, 127).

Грамматика преобразуется в том же направлении. Сокращаются, стилистически переоцениваются старые морфологические категории высокого слога. Устанавливается строгий порядок слов. Фраза сжимается. Регламентируются приемы построения сложных синтаксических конструкций.

Один из важнейших процессов «карамзинского времени» - формирование на базе старой высокой лексики, тщательно отобранной и ограниченной, поэтической лексики, составившей своеобразие поэтического языка большого периода в истории русской литературы и русского литературного языка в целом (см.: Левин 1964, 147).

Старым словам, обладавшим в прошлом разного рода «высокой» экспрессией -- то эмоциональной «громкости» и «пышности», то рассудочной отвлеченности, то гражданственности, -- теперь <…> была сообщена экспрессия «сладостности», нежности, пластичности и музыкальности (см.: Винокур 1959, 337).

«Карамзин имел огромное влияние на русскую литературу, -- писал В.Г. Белинский, -- он преобразовал русский язык, совлекши его с ходуль латинской конструкции и тяжелой славянщины и приблизив к живой, естественной, разговорной русской речи. <…> тяжелый педантизм и школярство сменялись сентиментальностью и светскою легкостью, в которых много было странного, но которые были важным шагом вперед для литературы общества». Язык Карамзина лег в основу новой грамматической нормализации (цит. по: Виноградов 1982, 200).

Реформы языка, предложенные Карамзиным, вызвали бурную реакцию и полемику в 1810-х годах между защитниками старого слога и нового.

И начало XIX в. было ознаменовано полемикой «архаистов», выступающих за сохранение церковнославянского наследия в составе русского литературного языка, и «новаторов», выступающих за его европеизацию и русификацию, для которых эти понятия органически связаны, - наблюдаются две последовательные и противостоящие друг другу тенденции в развитии русского литературного языка, «архаисты» объявляют себя приверженцами «старого слога», «новаторы» ассоциируются с «новым слогом», и сама полемика может именоваться борьбой «старого и нового слога».

Полемика затрагивает не только вопрос о допустимости использования определенных синтаксических конструкций и оправданном употреблении той или иной лексики, но также сам вопрос о путях развития русской культуры. За полемикой о литературном языке просматриваются различные идейно- политические позиции, еще более обостряющие литературную борьбу.

УЧАСТНИКИ СПОРА

«Архаисты» во главе с А.С. Шишковым отстаивали церковнославянский язык как национально-историческую основу русской литературной речи, источник ее единства и ее риторических красок (см.: Виноградов 1982, 215).

«Новаторы» - сторонники и защитники «нового слога» -- поэты и критики В.А. Жуковский, К.Н. Батюшков, П.А. Вяземский, В.Л. Пушкин, Д.В. Дашков, М.Н. Макаров и др. - вначале ограничивались в ответ на нападки со стороны Шишкова и его друзей остроумными памфлетами, затем в 1814 г. в противовес «Беседе» создали свое литературное общество под названием «Арзамас» (см.: Мещерский 1981, гл.13).

На заседаниях общества велась смелая борьба с устаревшими эстетическими принципами и литературным консерватизмом. Устанавливались новые понятия о поэзии, языке художественной литературы, формировались новые представления о задачах литературы и ее месте в обществе.

Главная задача, стоявшая перед литературным языком в конце XVIII в. и нашедшая свое разрешение в карамзинских преобразованиях, состояла в том, чтобы язык, сложившийся на почве среднего слога, сделать языком не только деловым и теоретическим, но также и художественным (см.: Левин 1964, 85).

Противопоставление «архаистов» и «новаторов» -- представало в этот период как неизбежная альтернатива, по отношению к которой невозможно было оставаться нейтральным. Любая литературная позиция так или иначе вписывалась (в сознании эпохи) в эти рамки.

Полемика между «архаистами» и «новаторами» строится на противопоставлении: свое - чужое, старое - новое, исконное - заимствованное. Но даже в этих понятиях нет единства. Что есть старое, а что новое? Участники как одного направления, так и другого опирались на разные лингвистические установки, на различное виденье языковой ситуации и путей развития русского языка.

Оппозиция «свое -- чужое» органически включается в антитезу церковнославянской и русской языковой стихии и осмысляется как частный случай этой более общей альтернативы. При этом на разных этапах эволюции русского литературного языка иноязычные вкрапления могут причисляться то к одному, то к другому полюсу, в одном случае приравниваясь по своей стилистической функции к элементам высокого слога, в другом -- рассматриваясь как специфические явления разговорного языка (см.: Лотман, Успенский 2002, 480).

Идеи, высказанные представителями обоих направлений, неизбежно рассматриваются как полярно противопоставленные и оппозиционные:

1. ОБЩЕСТВЕННО-КУЛЬТУРНАЯ ОРИЕНТАЦИЯ

Архаисты верили в особый тип культуры, возникший на духовной почве православной веры. И отвергали тезис западников о том, что Петр I возвратил Россию в лоно европейских стран, и Россия должна имитировать их историю политического, экономического и культурного развития.

В споре «архаистов» и «новаторов» в начале XIX в. проявился антагонизм понятий: православие - просвещение, что еще больше обостряет оппозицию:

Россия - Запад. Ключевая оппозиция для истории русского литературного языка «церковнославянское -- русское» модифицируется в «русское -- европейское». В зависимости от культурно-языковой ориентации последнее противопоставление может осмысляться как «национальное -- иностранное» или как «цивилизованное -- первобытное».

Западноевропейское влияние объективно имело, может быть, не меньшее значение для «архаистов» - шишковистов, чем для «новаторов» - карамзинистов, хотя субъективно одни выступали как противники этого влияния, а другие -- как его сторонники. В сущности, различие между взглядами было обусловлено разными путями, по которым осуществлялось влияние Запада, - через письменную традицию - книжным путем или через разговорную речь образованного дворянского общества - непосредственно разговорным.

2. ОТНОШЕНИЕ К ЛИТЕРАТУРНОМУ НАСЛЕДИЮ И ОЦЕНКА ЯЗЫКОВЫХ РЕСУРСОВ

Первоначально пренебрежительное отношение к фольклору у новаторов можно объяснить, в частности, отсутствием успеха у читающей публики: в 1792 году Н.М. Карамзин пишет И.И. Дмитриеву: «Всякий день собираюсь ехать к Нелединскому за песнями. Но какая странная мысль, издать песенник! Кому хочешь ты услужить? Хорошо, если своему карману, но и в этом не ошибешься ли?», позднее в 1821 году в письме к П.А. Вяземскому: «Старайтесь не скучать: пишите стихами и прозою, издавайте пословицы, старые наши песни с замечаниями, etc».

3. ОТНОШЕНИЕ К ЦЕРКОВНОСЛАВЯНИЗМАМ

Границы церковнославянского языка строго определены, границы русского языка -- расплывчаты и неопределенны; соответственно, русский язык можно получить путем вычитания церковнославянского из того «целого», которое определяет реально существующий корпус текстов.

Сама функциональная соотнесенность церковнославянизмов и европеизмов способствует борьбе с иноязычным воздействием с позиций церковнославянского языка. Высокий (церковнославянский) слог воспринимается в этот период не через призму церковнославянской традиции, а в перспективе русского разговорного языка. Происходит искусственная архаизация литературного языка, которому придаются псевдоцерковнославянские черты. Что приводит к дальнейшему размежеванию церковнославянского и русского литературного языков (см.: Лотман, Успенский 2002, 491).

Карамзинист Д.В. Дашков писал в 1811: «...высокий слог наш без славенских слов, с осторожностью употребляемых, существовать не может». Всё чаще среди «новаторов» утверждается мысль об избирательном употреблении славянизмов; А.А. Бестужев (Марлинский) в 1822 году: «Употребляем звучные слова, например: вертоград, ланиты, десница, но оставляем червям старины семо и овамо, говяда и тому подобные…». В.А. Жуковский в 1806 - 1807 гг., обратившись к военно-патриотической оде, для «Песни барда над гробом славян- победителей» заготовляет архаический материал церковнославянских слов и выражений. Необходимость употребления церковнославянизмов отрицалась в силу того, что игнорировались многие темы, жанры; обращаясь к ним, карамзинисты не могли не обращаться к славянизмам.

Для поэтической речи вследствие искусственной архаизации языка, становится возможной ситуация, когда архаическое русское слово имеет специфический поэтический оттенок, а соответствующий церковнославянизм воспринимается как нейтральный (например, в современном языке пары: плен -- полон, между -- меж, собирать -- сбирать и т. п.). Церковнославянский язык сближается в языковом сознании со специфическим фольклорный языком и осмысляется, таким образом, в национально-этническом плане и в плане национальной культурной традиции.

Знаменательно и то, что прилагательное славенский, означавшее «церковнославянский», теперь употребляться в значении «славянский», то есть становится культурно-этническим термином.

4. ПЕРСПЕКТИВА СОВЕРШЕНСТВОВАНИЯ ЯЗЫКА

Эстетические воззрения «новаторов» были ориентированы на салонную культуру. В письме П.А. Вяземскому Н.М. Карамзин составляет программу литературного салона: «Мы с Жуковским говорили о том, что не худо было время от времени приглашать 20 или 30 женщин, 30 или 40 мужчин в залу (например) Катерины Федоровны Муравьевой для какого-нибудь приятного чтения, не беседного, не академического, а... разумеется? Итак, мы положили требовать от вас содействия стихами, прозою, как угодно, с наблюдением некоторых правил: 1) желаем остроумия без колких насмешек; 2) легкости без пустоты; 3) грустного без тоски; 4) веселого без вольного; 5) любопытного без страшного; 6) ученого без скучного; 7) глубокомысленного без темного etc» (П.А. Вяземскому 1897, 94). Путём отбрасывания любых крайностей «правила» Н.М. Карамзина служили цели - создания «золотой середины» в литературе.

5. ОТНОШЕНИЕ К ЗАИМСТВОВАНИЯМ ИЗ ЕВРОПЕЙСКИХ ЯЗЫКОВ

Заимствование (особенно калькирование) рассматривается «новаторами» как основной «механизм» развития языка.

В вопросе о заимствованиях Шишков занял реакционную позицию. Он выступил против заимствований и особенно из французского. В «Рассуждении о старом и новом слоге» Шишков писал: «читая Француския книги, начали мы употреблять слово вкус больше по значению их слова gout, нежели по собственным своим понятиям. От сего-то заимствования слов с чужих языков раждается в нашем сия нелепость слога и сей чуждый и странный состав речей

<…> Французы по бедности языка своего везде употребляют слово вкус; у них оно ко всему пригодно: к пище, к платью, к стихотворству, к сапогам, к музыке, к наукам и к любви. Прилично ли нам с богатством языка нашего гоняться за бедностию их языка?» (Шишков 1825, 200).

Шишков решительно выступал против заимствований таких слов, как республика, революция, и калек, как переворот. Не одобрял и лексических новообразований (такие слова, как будущность, настоящность, умерчение, промышленность). Иронизировал по адресу этих неологизмов, подчеркивая, что карамзинисты даже из русских слов стараются делать нерусские.

Характерно, что калькированные выражения или заимствованные слова получили в дискуссиях и литературных текстах название нежные -- при том, что этим эпитетом с 30-х гг. XVIII в. характеризуются вообще собственно русские формы, в отличие от церковнославянизмов, которые расценивались, напротив, как жест(о)кие (см.: Лотман, Успенский 2002, 508).

Чтобы противостоять иноязычным словам, афоризмам и новообразованиям архаисты вынуждены были отстаивать и воскрешать архаизмы. Таких как, рясны, наитствовать и др.

Нападки Шишкова на новый слог имели и плодотворное влияние: ни одно из предложенных им старинных или им самим скованных слов и речений не было принято и не стало употребительным. Его обвинения заставили писателей того времени быть более внимательными в употреблении иностранных слов и оборотов.

Тем не менее, отношение к проблеме заимствования во многом у

«архаистов» и «новаторов» совпадает. С одной стороны, Н.М. Карамзин (ещё в 1797 г.) выступает против подражания западным образцам: «Как не иметь народного самолюбия? Зачем быть попугаями и обезьянами вместе? Наш язык и для разговоров, право, не хуже других; надобно только, чтобы наши умные светские люди, особливо же красавицы, поискали в нем выражений для своих мыслей». С другой стороны и А.С. Шишков (1803), и В.К. Кюхельбекер (1821) готовы согласиться, что в русском языке существует множество заимствований, которые привычны и необходимы.

Выделялось две тенденции в функциональном соотношении французского и русского языков. По замечанию И.С. Аксакова, для дворянской среды этого периода было характерно отношение к русскому как языку «бытовому» в противоположность утончённому французскому языку. В русской культурной среде первой четверти XIX в. родному языку готовилась роль выразителя

«живых» мыслей и чувств в противоположность «светским» («готовым») мыслям и чувствам, для выражения которых был пригоден французский.

6. ОТНОШЕНИЕ К ЛОМОНОСОВСКОЙ ТЕОРИИ «ТРЕХ ШТИЛЕЙ»

Для «архаистов» «не только каждый род сочинений, даже в особенности каждое сочинение» требовало «особого слога, приличного содержанию» (цит. по: Виноградов 1935, 37). Для «новаторов», ориентирующихся на риторику «благородного» общества, «высокий слог должен отличаться не словами или фразами, но содержанием, мыслями, чувствованиями, картинами, цветами поэзии», писал П. Макаров (Соч. и перев., II, 41). Убедительным является мнение В.В. Виноградова, что поэтический стиль «новаторов» ? это «средний штиль» по теории М.В. Ломоносова при употреблении соответствующих жанров.

7. ПРОБЛЕМЫ ЛИТЕРАТУРНОЙ НОРМЫ

Противопоставление «архаистов» и «новаторов» здесь условно, а их полемика служила становлению нового (соотносимого с современным) критерия литературной нормы, учитывающего как специфику развития языка, так и законы творчества (искусства). Сама апелляция к «вкусу», важная для языковой концепции «новаторов» и постепенно усваиваемая и их литературными противниками - «архаистами», в значительной мере обусловлена тем, что литературный язык ориентируется теперь на некий текст, -- а не на систему нормативных правил. Таким образом на первый план вышли проблемы стилистики (см.: Лотман, Успенский 2002, 525).

8. ДЕЛЕНИЕ РЕЧИ НА ПИСЬМЕННУЮ И УСТНУЮ

Еще одним аспектом полемики начала XIX в. является борьба языковых стихий, восходящая к антитезе церковнославянского и русского языка, - борьба книжного и разговорного, письменного и устного начала. Последнее противопоставление может служить практически основанием для размежевания «славенских» и «русских» элементов в языке (см.: Лотман, Успенский 2002, 505). Для Шишкова «новаторы» основывались «на том мечтательном правиле, что которое слово употребляется в обыкновенных разговорах, так то Руское, а которое не употребляется, так то Славенское» (Шишков 1825, 58).

По мысли «новаторов», хорошим автором является тот:

Кто пишет так, как говорит,

Кого читают дамы

(К.Н. Батюшков «Певец в Беседе»).

Насыщенность речи европеизмами и прежде всего галлицизмами обусловливает особую стилистическую окраску, придавая ей изысканность и приближая ее как бы к речи высокого стиля, европеизмы играют ту же функциональную роль в разговорной речи, что славянизмы -- в письменной. Книжная и разговорная речь образуют в этот период как бы две равноправные стилистические системы, отчасти корреспондирующие друг с другом.

Именно поэтому языковая полемика, восходящая к антитезе церковно- славянского и русского языков, на рубеже XVIII и XIX вв. становится полемикой не о «языке», а о «слоге». Языковая норма стала ориентироваться на литературный слог, то есть вообще на литературу, соответственно языковая полемика постепенно сводится к полемике о стилях (см.: Лотман, Успенский 2002, 524).

К началу 19 в. двуязычие, существовавшее еще полвека назад, уже изживается. Резкое стилистическое противоречие между славянизмами и русизмами ослабевает. Карамзинисты стремятся к сближению форм книжного и разговорного языка, к их стилистическому единству и отсутствию крайности -высокий - низкий стиль.

Карамзин настаивал на сближении разговорного и книжного языка. В основу литературного языка он предлагал положить «средний» стиль. Шишков же считал, что в основу нужно положить не разговорный язык или «средний» стиль, а прежде всего язык церковных книг, славянский язык, на котором эти книги написаны (см.: Коровин 2005, 57).

Нормой, определяющей употребление тех или иных языковых элементов, стал вкус: умение отличить безобразное от прекрасного, оценочное отношение к речи.

Интересно отношение Карамзина к народной речи: он решительно выступал против внесения просторечия и народной идиоматики в литературный язык, хотя полностью не отказывался от народно-поэтических элементов в языке. Народная речь, вводимая в литературный язык, должна была соответствовать представлениям дворян о «добрых поселянах». Нормы стилистической оценки для «нового слога» определялись бытовым и идейным назначением явления действительности, «высотою» или «низостью» внушаемой этим предметом идеи (см.: Мещерский 1981, гл. 13).

Интерес к народности и соотношение народности и национальности становится одной из черт времени, где обе стороны спора вкладывают свое представление в содержание этого понятия. Н.А. Полевой писал: «Теперь каждый из народов воссидит на развалинах прошедшего и созидает свою народность <…>» (цит. по: Булаховский 1957, 253). В итоге именно народная речь станет основой, на которой будет развиваться русский язык.

9. ИЗМЕНЕНИЕ И РАЗВИТИЕ ЯЗЫКА

«Новаторы» были убеждены, что язык (так же, как и общество) может достигнуть совершенства в своем развитии. Для Карамзина: «Ход натуры одинаков, одно просвещение и один способ к совершенству, к счастию!». Понимание развития языка как его неотъемлемого свойства ближе «архаистам». Шишкову близка идеалистическая модель, где «абсолют» воплощается в бесконечно развивающихся и меняющихся явлениях языка.

Само обстоятельство, что полемика о слоге объединяет и новаторов и архаистов, знаменательно свидетельствует о том, что речь идет уже не просто о программе одного направления, а о качественно новом этапе в судьбе литературного языка.

Неоднозначные оценки позволяют отказаться от общепринятых делений и рассмотреть противоположные мнения как присущие всем культурным носителям языка. Если обобщить содержание пунктов 3, 6 и 7, то они сводятся к соотнесению объективного и субъективного в процессе употребления языковых единиц - проблема критериев литературной нормы в художественном произведении. Содержание пунктов 1, 2, 9 и, отчасти, 4 отвечают на вопрос: «что в языке постоянно, а что - и как - изменяется?» Это проблема развития языка. Пункты 4 и 8 в разных аспектах рассматривают проблему соотнесения и функционирования устного и письменного вариантов речи. В пункте 5 равно представлены все три названные проблемы, касавшиеся непосредственно развития языка:

1) критерий отбора слов в произведении словесности;

2) соотнесённость устной и письменной форм речи в речевой практике;

3) развитие языка и отношение к устаревшим словам.

Решение данных проблем сформировало основные направления в развитии культурно-языкового сознания и обусловило развитие словесности XIX в (см.: Седова 2009, 62-70).

1.2 К. Н. Батюшков «И жил так точно, как писал…»

«Что Жуковский сделал для содержания русской поэзии, то Батюшков сделал для ее формы: первый вдохнул в нее душу живу, второй дал ей красоту идеальной формы» (Белинский 1955, Т.7 252).

Творчество К.Н. Батюшкова занимает особое место в развитии русской литературы. Его творчество в XX веке основательно изучал Н.В. Фридман. Наиболее значительные труды о поэте - «Проза Батюшкова» и «Поэзия Батюшкова». В.Б. Сандомирская в книге «История русской поэзии» говорит о Батюшкове как о проводнике, проложившем дорогу в мир романтизма вместе с Жуковским. Исследовал стиль, жанры, средства художественной выразительности в поэзии Батюшкова и называл его великим предшественником Пушкина Г.А. Гуковский в книге «Пушкин и русские романтики». В.А. Кошелев ставил целью уточнить и переосмыслить значение Батюшкова, чья историко- литературная роль свелась к тому, чтобы подготовить явление «солнца русской поэзии». Н.П. Верховский отмечал, что Батюшков является крупнейшим и ближайшим предшественником Пушкина. Русская поэзия в его творчестве пережила классическое Возрождение. В своей лирике он раскрыл мир земных

«языческих» чувств (см.: Верховский 1941, Т.5, 392).

Константин Николаевич Батюшков родился в дворянской семье в Вологде 18 мая 1787 г. В возрасте десяти лет после смерти матери его отдают сначала в пансион Жакино в Петербурге, затем в пансион Триполи, в котором Батюшков изучает итальянский язык.

Впоследствии в статье «Ариост и Тасс» поэт утверждал: «Учение италиянского языка имеет особенную прелесть. Язык гибкий, звучный, сладостный, язык, воспитанный под счастливым небом Рима, Неаполя и Сицилии» (Т.2 149).

После оставления пансиона Батюшков изучает латинский язык, знакомится с поэзией итальянского Ренессанса и древнего Рима, в частности с Горацием и Тибуллом под влиянием двоюродного дяди поэта М.Н. Муравьева, у которого поэт «воспринял <…> прогрессивные тенденции, те меланхолические размышления и описания, которые предопределили расцвет элегической поэзии» (Томашевский 1979, 15). Белинский отметил, что: «Отечество Петрарки и Тасса было отечеством музы русского поэта. Петрарка, Ариост и Тассо, особливо последний, были любимейшими поэтами Батюшкова» (Белинский 1955, Т.7 231). Сочинения по истории итальянской литературы были его настольными книгами - «Чем более вникаю в итальянскую словесность, тем более открываю сокровищ истинно классических, испытанных веками», - писал он Вяземскому в 1817 г.

В 1802 г. на службе в Министерстве народного просвещения, поэт сближается с И.П. Пниным, Н.А. Радищевым и Н.И. Гнедичем. В начале 1805 г. вступает в «Вольное общество любителей словесности, наук и художеств». Но не находит в себе приверженности идеям Радищева. Однако последующее идейное развитие поэта показывает, что для его общего отношения к действительности и общественных настроений время в кругу молодых радищевцев не прошло бесследно.

Одновременно Батюшков сближается с семейством А.Н. Оленина и «оленинским кружком», стоявшим на позициях сентиментального классицизма. Это общение поддерживает в Батюшкове интерес к античности, но его восприятие античности всегда отличалось: переход от римского элегика Тибулла к греческой антологии, совершенный Батюшковым, происходит значительно позже и независимо от оленинского влияния (см.: Верховский 1941, Т.5 392-393). Как писал Белинский, к поэзии античной древности Батюшков испытывал любовь на протяжении всей своей поэтической жизни: «Светлый и определенный мир изящной, эстетической древности - вот что было призванием Батюшкова. В нем первом из русских поэтов художественный элемент явился преобладающим элементом. В стихах его много пластики, много скульптурности, если можно так выразиться. Стих его часто не только слышим уху, но видим глазу: хочется ощупать извивы и складки его мраморной драпировки» (Белинский 1955, Т.7, 224).

В 1805 г. после поражения под Аустерлицем усилились патриотические настроения и началось добровольческое движение, куда записывается и Батюшков. В 1807 г. он участвует в походе в Пруссию.

В 1812 году поэт возвращается в Петербург и поступает на службу помощником хранителя манускриптов в Публичную библиотеку. В это же время на службе в библиотеке находились Н.И. Гнедич, С.С. Уваров, И.А. Крылов, А.И. Ермолаев.

С арзамасцами поэт начал тесно общаться еще до основания «Арзамаса». В Москве он подружился с Жуковским и Вяземским, который приветствовал его боевое «Видение». С Уваровым его связывали интересы к древности, совместно с ним было написано единственное «арзамасское» произведение поэта - брошюра «О греческой антологии», предполагавшаяся для арзамасского журнала.

Начавшаяся война 1812 года усилила в душе поэта патриотические настроения. Но впечатления войны, картины народных бедствий подействовали на Батюшкова и «заставили его пересмотреть свои прежние взгляды» (Томашевский 1979, 23). Из Москвы он писал Гнедичу: «Мщения! Варвары! Вандалы! И этот народ извергов осмелился говорить о свободе, о философии, о человеколюбии; и мы до того были ослеплены, что подражали им, как обезьяны!». Осенью 1813 г. он участвует в сражении под Лейпцигом. Русская армия совершает победоносный поход во Францию и Германию. Батюшков попадает в Париж, где посещает Лувр, театры, Академию, затем едет в Англию, Швецию и Финляндию.

1816-1817 гг. - время наибольшей литературной известности Батюшкова. В частности, это выразилось в избрании Батюшкова в члены «Московского общества любителей русской словесности» в июле 1816 г. При вступлении на заседании общества была прочитана его речь «О влиянии легкой поэзии на язык». Вскоре он был избран в члены «Казанского общества любителей словесности», а после выхода в свет «Опытов в стихах и прозе» (1817) - почетным членом «Вольного общества любителей словесности».

Но наиболее близким Батюшкову объединением стал «Арзамас». В этом обществе собрались все его друзья-карамзинисты. Общество организовалось в порядке дружеских собраний 14 октября 1815 г. (см.: Томашевский 1979, 25). Батюшков заочно был принят в «Арзамас», в день основания как один из первых бойцов против «Беседы» -- еще до «Арзамаса» Батюшков нанес «им первый удар и первую рану» (Дашков) в «Видении на берегах Леты» и «Певце в беседе славянороссов» и получил арзамасское прозвище «Ахилл». Однако Батюшков принял участие в заседаниях «Арзамаса» не скоро, лишь 27 августа 1817 г.

В 1819 году он поступил на дипломатическую службу в Италию. «Какая земля! Верьте, она выше всех описаний для того, кто любит историю, природу и поэзию; … земля сия - рай земной» (письмо Уварову из Неаполя, май 1819 г.). Италия для поэта прежде всего «земля классическая», «отчизна Горация и Цицерона» (Т.3 536), «это библиотека, музей древностей, земля, исполненная прошедшего» (Т.3 553).

Трудно сказать, пережил ли кто-либо из русских поэтов столь же восторженно и вдохновенно, как Батюшков, чувство участия в европейской культуре, принадлежности всему, что есть в ней лучшего и прекрасного. Это было чувство полноты и полноправности обладания, что Батюшков и выразил в заглавии, данном мыслям из записной книжки - «Чужое - мое сокровище» (см.: Шайтанов 1987, 13).

Само обращение к античным источникам в его произведениях «не означает у Батюшкова ухода в прошлое, наоборот - это шаг вперед, по пути совершенствования жизни и человека. «Чувства добрые», благородство, «отзывчивое и чуткое сердце» - суть творческого бытия поэта» (Новикова 2007, 6).

Но наследственная психическая болезнь все больше давала о себе знать, здоровье Батюшкова ухудшалось и в 1822 ему пришлось вернуться в Россию. В 1830 году его посещал А. С. Пушкин, предположительно, стихотворение «Не дай мне Бог сойти с ума», было написано под этим впечатлением.

К.Н. Батюшков - один из тех авторов, жизнь и творчество которых находится в тесной взаимосвязи. Творчество Батюшкова-поэта является естественным отражением мироощущения Батюшкова-человека.



1.3 Творчество К.Н. Батюшкова и школа гармонической точности

«С Жуковского и Батюшкова начинается новая школа нашей поэзии. Оба они постигли тайну величественного, гармонического языка русского; оба покинули старинное право ломать смысл, рубить слова для меры и низать полубогатые рифмы» (Бестужев-Марлинский 1823, 144).

А.С. Пушкин отнес первых русских романтиков Жуковского и Батюшкова к «школе гармонической точности». Батюшков всецело принадлежал ей и много сделал для ее поэтических успехов. Заслуги «школы» состояли в том, что она впервые в русской поэзии выдвинула на передний план «средний» стиль и «средние» жанры (малые формы: элегия, идиллия, драма, дружеское послание).

В поэтическом творчестве Батюшков от высокой традиции оды предыдущего века отказывается сразу; для него недостаточно: ...громку лиру взяв, пойти вослед Алкею, Надувшись пузырем, родить один лишь дым...

Все творчество Батюшкова объединено мыслью о преображающей силе «искусства слова». Основной линией его лирики являлась поэзия личного чувства, но содержание ее менялось.

Первый период творчества Батюшкова (1802-1812) - это время работы над так называемой «легкой поэзией». Батюшков не раз повторял, что все роды хороши, кроме скучного, но в своем творчестве предпочтение отдавал элегии, дружескому посланию, антологическим стихотворениям. В «Речи о влиянии легкой поэзии на язык», произнесенной в 1816 г. при избрании его в «Общество любителей российской словесности», Батюшков противопоставил поэзии важной (трагедии, эпопеи) поэзию любовную, юмористическую. «Легкая поэзия» требует «возможного совершенства, чистоты выражения, стройности в слоге, гибкости, плавности» (Т.2 240).

Ощущение реальных, земных наслаждений жизни отражала пластическая форма его стихов, это было чувство, не уносящее в мистическую даль, а притягивающее к живой жизни.

Свои произведения он квалифицирует как плоды ленивой праздности, «сущие безделки» и «мелочи». Такая позиция открыла перед ним возможность свободного литературного эксперимента, стилистической игры, совмещения серьезного и смешного, высокого и низкого - своеобразной литературной развязности, как раз в которой и оттачивался легкий язык «гуляки с волшебною тростью» (Мандельштам «Батюшков»).

1812-1813 гг. и весна 1814-го обособляются в самостоятельный период жизни поэта - «военный». Верный избранному принципу - «живи как пишешь», - Батюшков дает клятву оставить лирические песни, пока «три раза» не поставит «грудь перед врагов сомкнутым строем». «Певец любви» становится воином, а эпикурейские мотивы сменяются батальной лирикой. Выпавшие переживания горестных лет нашли отражение не только в эпистолярном наследии Батюшкова, но и в его пронзительном послании «К Дашкову», элегии «Тень друга», посвященной другу И.А. Петину.

В жанре исторической элегии Батюшков выступает как новатор, в которой элегические настроения получили историческую мотивировку (Касаткина 1987, 41). В «северных» элегиях поэт восхищается победой русских войск и вводит в описание реалистические картины будней войны, в отличие от традиций оды классицизма, славит не только известных исторических воителей, но и неизвестных воинов. Даже на войне лирический герой Батюшкова остается мечтателем, но в данном случае мечта оживляет ушедшее - становится связующей нитью между настоящим и прошлым.

В третий период творчества (1814-1821) Батюшков вновь обращается к поэзии. Литературное творчество Батюшкова в это время характеризуется усилением философских настроений, попыткой осмыслить исторический опыт. Центральной темой стала тема трагической судьбы поэта («Гезиод и Омир, соперники», «Умирающий Тасс») (см.: Шакаров 2012, 174-175).

Сложен сам вопрос отнесения Батюшкова к какому-либо определенному направлению, по мнению Фридмана: существуют несколько определений Батюшкова: представитель «легкой поэзии», предромантик, романтик, неоклассик, реалист (см.: Фридман 1971, 253).

По мнению Белинского: «Направление поэзии Батюшкова противоположно направлению поэзии Жуковского. Если неопределенность и туманность составляют отличительный характер романтизма в духе средних веков, то Батюшков столько же классик, сколько Жуковский -- романтик» (Белинский 1955, Т.7 224). При этом Белинский рассматривает поэзию Батюшкова как явление переходное, как ранний этап романтизма, называя поэта иногда неоклассиком (см.: Белинский 1955, Т.7 223).

Сам Батюшков называл свою поэзию легкой. Изначально это определение имело терминологическую окраску. Но именно в его поэзии легкость стала ее характеристикой, свойством всего стиля его поэзии, проникнутого присутствием автора, представляющим нам то, что он сам сейчас видит и переживает.

Как говорил Батюшков: «Легкие стихи - самые трудные». Легкости, звучной и гибкой мысли искал он в русском языке, временами отчаиваясь ее добиться: «И язык-то сам по себе плоховат, грубенек, пахнет татарщиной. Что за ы? Что за щ, что за ш, ший, щий, при, тры? О варвары! А писатели? Но бог с ними! Извини, что я сержусь на русский народ и его наречие. Я сию минуту читал Ариоста, дышал чистым воздухом Флоренции, наслаждался музыкальными звуками авзонийского языка...» (Т.3 164-165).

Батюшков, подобно другим арзамасцам, рассуждая о языке, касался более широких вопросов художественного метода: «Главные достоинства стихотворного слога суть движение, сила, ясность», которые с наибольшей полнотой проявляются в «легкой поэзии», от которой читатель требует «возможного совершенства, чистоты выражения, стройности в слоге, гибкости, плавности; он требует истины в чувствах...» (Т.2 240-241).

Красота языка для Батюшкова - это неотъемлемая часть содержания, а не просто «форма». Поэт мастерски воплощал языковой «образ» красоты. Его стихотворения в русской поэзии уникальны по богатству самой языковой - фонетической и синтаксической - выразительности. Современники поэта отмечали «благозвучие», «сладкогласие», «гармонию» его стихов. Сам Батюшков придавал тоже сильное значение красоте поэтического языка, - это было неотъемлемой частью его понимания искусства: «Надобно, чтобы в душе моей никогда не погасла прекрасная страсть к прекрасному, которое столь привлекательно в искусствах и в словесности...» (Т.2 309).

Таким образом, до Пушкина русская поэзия прошла через «школу гармонической точности» Жуковского и Батюшкова. Она достигла точности выражения внутреннего мира, точности эмоциональной, но не сделала следующий шаг - не соединила психологическую точность, лексическую и стилистическую уместность слов с предметной точностью. Однако и ее заслуги имели великое значение для русской поэзии, для которой теперь был открыт внутренний мир личности и которая благодаря этому вышла на просторы романтизма. Жанровое мышление было решительно поколеблено, а игра стилистическими возможностями слова приобрела решающее значение. Из этой школы впоследствии вышел Пушкин, соединивший лексическую и стилистическую точность с точностью предметной.

Той реформой, произведенной Батюшковым в поэтическом языке, был показанный им путь к преодолению господствовавших в поэзии книжных риторических формул, формул, от которых не освободил поэзию и такой поэт, как Державин. Вместо тяжеловесных торжественных оборотов, изображавших возвышенное «парение», Батюшков нашел слова, которые были восприняты современниками как «язык сердца».



Глава 2. Язык и литературно-лингвистические взгляды К.Н. Батюшкова

2.1 Лингвистические и литературные взгляды К.Н. Батюшкова

На проблему современного бытия нации, ее отношения к петровским реформам, к «старому» и «новому» Батюшков высказывает свои взгляды в форме вымышленной дискуссии между историческими лицами: «Мы увидели в древней Москве, - рассуждает Кантемир, - чудесное смешение старины и новизны, две стихии в беспрестанной борьбе одна с другой … одним словом - страсти, по всему противуположные, сливались чудесным образом...» (Т.1 236). Языковая позиция Батюшкова и его лингвистические и литературные взгляды в бурной полемике о старом и новом слоге нашли отражение в эпистолярном и художественном творчестве автора.

1. ОБЩЕСТВЕННО-КУЛЬТУРНАЯ ОРИЕНТАЦИЯ

Общественно-культурная ориентация Батюшкова и его симпатия ко взглядам новаторов начинает складываться еще из отношения к действительности: русская история начинается для него при Петре, а культура развивается при правлении Екатерины и Александра.

Он верил в просвещение и выступил против идей разума, ушедших из-под контроля высокой нравственности, что «с зарею наступающего мира, которого мы видим сладостное мерцание на горизонте политическом, просвещение сделает новые шаги в отечестве нашем, снова процветут промышленность, искусства и науки, и все сладостные надежды сбудутся; у нас, может быть, родятся философы, политики и моралисты, и, подобно светильникам эдимбургским, долгом поставят основать учение на истинах Евангелия, кротких, постоянных и незыблемых, достойных великого народа, населяющего страну необозримую…» (Т.1 141).

По мнению Батюшкова архаисты защищали патриархальную отсталость, не самобытность: «Любить отечество должно,- пишет он Гнедичу, - Кто не любит его, тот изверг. Но можно ли любить невежество? Можно ли любить нравы, обычаи, от которых мы отделены веками и, что еще более, целым веком просвещения? Зачем же эти усердные маратели восхваляют все старое?.. Но поверь мне, что эти патриоты не любят или не умеют любить русской земли» (к Гнедичу, 1 ноября 1809, Т.3 57-58).

Истинный патриотизм для Батюшкова - патриотизм, связанный с мирной идеей просвещения. Идея просвещения у Батюшкова присутствует и во взглядах на гражданскую жизнь общества: Россия «без просвещения не может быть ни долго славна, ни долго счастлива», так как «счастье и слава не в варварстве, вопреки некоторым слепым умам» (к Уварову, май 1819, Т.3 551).

2. ОТНОШЕНИЕ К ЛИТЕРАТУРНОМУ НАСЛЕДИЮ И ОЦЕНКА ЯЗЫКОВЫХ РЕСУРСОВ

Уважая чужую литературную позицию, Батюшков, однако, выступает за то, чтобы она вписывалась в литературно-языковую традицию, не противоречила её канонам. Поэтому он не приемлет взглядов Д.И. Языкова, стремившегося «писать всё прозой, без еров», тем самым разрушая сложившийся русский алфавит. «Шихматов безглагольный» - так представлен С.А. Шихматов-Ширинский в «Певце в Беседе любителей русского слова», настаивавший на полном отказе от глагольных форм в поэзии. Близость ко взглядам «архаистов» можно видеть в замечании Батюшкова относительно духовной литературы: «Конечно, не должно позволять печатание безбожных книг, не должно позволять переводов декламаций против веры» (1987, 241).

В письмах к друзьям с чувством он нападает на «архаистов» и их ориентацию на сохранение церковнославянского наследия в составе русского языка. В 1816 г. он пишет Гнедичу: «Нет, никогда я не имел такой ненависти к этому мандаринному, рабскому, татарско-славенскому языку, как теперь!» (Т.3, 409).

Батюшков считал русский язык языком «в младенчестве», которому предстоит пройти в развитии долгий и славный путь. Эта идея становится основой рассуждений о языке в очерке «Вечер у Кантемира». Здесь Кантемир, оспаривая взгляды Монтескье, отрицающего творческие возможности русской культуры, говорит о языке своей эпохи: «Русский язык в младенчестве, но он богат, выразителен, как язык латинский, и со временем будет точен и ясен, как язык остроумного Фонтенеля и глубокомысленного Монтескье» (Т.2 223). Следует добавить, что здесь имелся в виду «доломоносовский» язык; между тем Батюшков подчеркивал, что Ломоносов сделал огромный шаг вперед в разработке русского литературного языка, Ломоносов «возвел в свое время язык русский до возможной степени совершенства» (Т.2 238).

В «Речи о влиянии легкой поэзии на язык» Батюшков указал на те черты современного ему русского языка, которые, по его мнению, нужно было преодолеть в процессе дальнейшего развития: «Язык русский, громкий, сильный и выразительный, сохранил еще некоторую суровость и упрямство, не совершенно исчезающие даже под пером опытного таланта, поддержанного наукою и терпением» (Т.2 240).

3. ОТНОШЕНИЕ К ЦЕРКОВНОСЛАВЯНИЗМАМ

На архаический язык Батюшков обрушивается с негодованием: «Варвары, они исказили язык наш славенщизною!» (Гнедичу, октябрь 1816 г. Т.3 409).

Критиковал изобилующий славянизмами перевод «Илиады» Гнедича: «Я нашел еще много славенских слов, которые вовсе не у места. Они хороши в описательной поэзии, когда говорит поэт, но в устах героев никуда не годятся: они охлаждают рассказ и делают диким то, что должно быть ясно… Берегись одного: славенского языка» (август - сентябрь 1811 г. Т.3 141).

Рассуждая о русском языке в октябре 1816, замечает: «Чем более вникаю в язык наш, чем более пишу и размышляю, тем более удостоверяюсь, что язык наш не терпит славянизмов, что верх искусства -- похищать древние слова и давать им место в нашем языке, которого грамматика и синтаксис, одним словом, все -- противно русскому языку» (Гнедичу Т.3 409). В другом письме к нему же Батюшков объясняет социальные причины борьбы с славянизмами в литературном языке: «Излишний славянизм не нужен, а тебе будет и пагубен. Стихи твои... будут читать женщины, а с ними худо говорить непонятным языком. Притом, кажется, что славянские слова и обороты вовсе не нужны в иных местах... Но и здесь соблюсти середину -- подвиг во истину трудный» (19 сентября 1809 г. Т.3 47).