Особенности перевода лирики И.В. Гете на русский язык

60

Содержание

Введение

Глава 1.

1.1 Переводная литература, как часть литературного взаимодействия

1.2 Литературное наследие И. В. Гете в России

1.3 Переводы произведений И. В. Гете на русский язык, как

процесс его литературного освоения

1.4 В.А. Жуковский- родоначальник «немецкой школы» русских писателей

1.5 А. А. Фет- представитель «чистого искусства»

1.6 Профессиональные переводчики: А. Струговщиков, Ф. Миллер,М. Михайлов

Выводы по 1 главе

Глава 2

2.1 Особенности перевода лирики И. В. Гете на русский язык

Выводы по 2 главе

Заключение

Список литературы

Введение

Переводоведение, как наука, охватывает большое количество рассматриваемых вопросов. Пытаясь ответить на вопрос «Как переводить?» исследователи фокусируют внимание на различных объектах перевода, которые зачастую являются источниками противоречивых мнений. Но, сталкиваясь вплотную с вопросом перевода, каждый переводчек вынужден сам искать выход в конкретной ситуации, особенно сложно подобрать нужные эквиваленты, если условия диктует форма. Именно так происходит при переводе стихотворений, рифма предполагает ограничения. Но, это не останавливает многих переводчиков и писателей, владеющих языком оригинала, в желании донести до читателей культуру другого народа, которая прослеживается «между строк» талантливейших сынов своего народа. Перевод, является важным вспомогательным средством, обеспечивающим выполнение языком его коммуникативной функции в тех случаях, когда люди выражают свои мысли на разных языках. Каждый новый текст в целом требует для себя своего подхода, но существуют некоторые навыки и пути решения переводческих проблем, которые облегчают работу переводчика. Своеобразные особенности перевода, которыми пользовались еще в XVIII в. популярные переводчики и известные писатели при переводе произведений немецкого классика И.В. Гете, а именно, лирических - вот тема нашего дипломного исследования.

Актуальность данной работы определяется языковыми особенностями авторов и проблемами перевода национальных особенностей лирики И.В. Гете.

Научная новизна работы в том, что впервые в рамках дипломной работы осуществлен подробный сравнительный анализ переводов лирических произведений И.В. Гете с выявлением особенностей перевода.

Целью данного исследования является определение языковых особенностей И.В. Гете и пути передачи их на русский язык

· провести сравнительный анализ переводов разных авторов

· выявить наличие переводческих трансформаций и стилистических приемов

· определить более адекватные переводы

Практической ценностью является использование результатов исследования на семинарских занятиях по переводу, по стилистике и лексикологии.

Данная дипломная работа состоит из введения, двух глав, заключения, списка использованной литературы.

В первой главе приводится теоретический обзор изученной нами литературы относительно истории освоения творчества И. В. Гете в России и первых переводчиках, переводивших его лирические произведения.

Вторая глава состоит из практической части, она посвящена сопоставительному анализу стихотворений с выявлением особенностей перевода лирики И. В. Гете на русский язык, а именно выявлением наиболее часто используемых переводческих трансформаций и стилистических приемов.

Заключение содержит выводы о проделанной работе, подведение итогов о достижении поставленной цели исследования и описание практических результатов.

Объём дипломной работы составляет 66 страниц.

Глава 1

1.1 Переводная литература, как часть литературного взаимодействия

Занявшись дипломной работой, вскоре стало ясно, что число переводов из И.В. Гете, в особенности -- стихотворных, чрезвычайно велико, а изучение их представляет большой принципиальный интерес, в том числе и для переводчиков. Выбор темы перевода и способ ее стилистической обработки свидетельствует о характере и направлении творческого освоения литературного наследия И.В. Гете различными литературно-общественными группами. Что в очередной раз показывает, что переводную литературу можно рассматривать как органическую часть оригинальной и определить ее место в русском литературном развитии XVIII--ХХ вв. Уже Н.Г.Чернышевский в свое время указывал на необходимость включения в историю национальной литературы переводов, которые влияют на общественную идеологию в той же мере, что и оригинальная литература в известных исторических условиях. Итак, основной предпосылкой сравнительной истории литературы является единство процесса социально-исторического развития человечества. При этом, учитывая стадиальность исторического процесса, мы констатируем сходство между литературами, принадлежащими к одинаковой стадии общественного развития и одинаковыми по своему классовому происхождению, независимо от наличия или отсутствия между ними непосредственного соприкосновения. Отсюда делаем вывод, что это самое сходство является своего рода взаимодействием. Литературные влияния в области формирования и развития жанров и стилей, в сюжете, образности и языке, наконец, и частичные заимствования в деталях, свидетельствующие об усвоении определенных тенденций литературного мастерства, также могут быть названы процессом взаимодействия.

К области литературных взаимодействий относится и переводная литература. Переводы художественной литературы, в особенности сделанные оригинальными писателями, всегда появляются для удовлетворения идеологического запроса, возникшего на данном историческом этапе у той или иной литературно-общественной группы. Сам выбор автора или произведения как объекта для перевода является фактом знаменательным, свидетельством наличия определенных исторических установок и художественных вкусов и знаком, знаменующим данное литературное направление. Каждый перевод, в том числе более отдаленные и свободные подражания литературному оригиналу, связаны с творческим переосмыслением, с частичной перестройкой подлинника на основе стиля самого переводчика, или по крайней мере выдвигает, усиливает, раскрывает определенный аспект подлинника, наиболее близкий и потому наиболее доступный и понятный переводчику. Подобное стилистическое переосмысление означает тем самым более или менее существенную идеологическую переработку, сознательную или бессознательную. Такие творчески освоенные переводы органически входят в состав литературы, к которой принадлежит переводчик, включаются в закономерную последовательность ее развития, занимая в ней место, не вполне совпадающее с тем, которое занимает оригинал в своей родной литературе. Таковы, например, в русской литературе переводы В.А. Жуковского, в немецкой -- романтика Августа Шлегеля из В. Шекспира и Кальдерона. Переводы, как и другие виды литературного импорта, играют особенно важную роль в преодолении культурного отставания; так было, например, в России ХVIII и начала ХIХ в. С другой стороны эпоха капитализма создает особенно благоприятные условия для международного, культурного и литературного обмена, и в этом смысле наличие многочисленных переводов является одним из характерных признаков развития «мировой литературы».

Весьма интересные замечания о роли переводов в развитии европейских литератур нового времени, в частности, в русской литературе, были высказаны Н. Г. Чернышевским в рецензии на «Шиллера в переводе русских поэтов» (1857)[1, с. 64]. «Переводная литература у каждого из новых европейских народов, -- говорит Н.Г. Чернышевский, -- имела очень важное участие в развитии народного самосознания или в развитии просвещения и эстетического вкуса. Потому историко-литературные сочинения только тогда не будут страдать очень невыгодною односторонностью, когда станут на переводную литературу обращать гораздо больше внимания, нежели как это обыкновенно делается теперь. Есть некоторое извинение для такой односторонности, когда дело идет об истории литератур очень развитых, богатых силами литератур, в которых иноземные влияния тотчас выражаются подражаниями, по своему относительному достоинству занимающими в литературе, принимающей влияние, такое же место, какое принадлежало оригиналам этих подражаний в литературе, от которой исходит влияние. В русской литературе до сих пор было не так. Участие иностранных литератур в развитии нашего эстетического вкуса производилось преимущественно частыми переводами. Правда, Байрон и Вальтер Скотт имели в русской литературе своих «представителей». Об остальных иноземных писателях надобно решительно сказать, что если они действовали на нас, то исключительно прямым, а не косвенным образом, действовали только переводами, решительно не имея у нас достойных представителей. Монтескье, Вольтер, Руссо, Шиллер, Г е т е, Диккенс, -- все эти писатели имели или имеют участие в нашей умственной жизни -- исключительно через переводы». По мнению Н.Г. Чернышевского, русская переводная литература до А.С. Пушкина и Н.В. Гоголя была несравненно выше оригинальной: «Если вникнуть в дело беспристрастно, то, кажется нам, едва ли можно не прийти к заключению, что до А.С. Пушкина в истории нашей литературы переводная часть почти одна только имеет право считаться истинною питательницей русской мысли». Эти замечания Н.Г. Чернышевского справедливы и о И.В. Гете, которого он называет в ряду других западных писателей. Участие И.В. Гете в развитии русской литературы, как будет показано дальше, в значительной степени осуществляется через переводы.

Таким образом, изучение международных литературных взаимодействий раздвигает рамки национальной литературы, включая ее в единый историко-литературный процесс, обусловленный единым процессом социально-исторического развития человечества. Конечно, всякое литературное произведение по своему генезису принадлежит национальной литературе, исторической эпохе, общественному классу, его породившему. Но, в процессе международного литературного обмена, как отметил уже Н.Г. Чернышевский, оно становится действенным фактором других литератур, претерпевая при этом более или менее значительную социальную трансформацию в переводах, подражаниях и творческих истолкованиях, оно включается в развитие этих литератур как явление общественной идеологии, в известном отношении равноправное с продуктами национального творчества. В этом смысле русский И.В. Гете есть проблема русского литературного и общественного развития.

1.2 Литературное наследие И.В. Гете в России

Для того чтобы понять то разностороннее и, по видимости, часто противоречивое влияние, которое И.В. Гете, оказал на различные эпохи и направления русской литературы, нам нужно, прежде всего, учесть не только исключительное многообразие, но и конкретную исторически обусловленную противоречивость его творчества в целом. Оно по-разному проявляется на различных этапах его творческого развития. Напомним, что литературная деятельность И.В. Гете охватывает более шестидесяти лет, отмеченных в Европе и в Германии величайшими переворотами в общественной жизни и в идеологии всех общественных классов. На середину его жизни выпадают события французской революции. Таким образом, если «Вертер» своими корнями еще уходит в мещанский сентиментализм ХVIII в., то «Западно-восточный диван» и вторая часть «Фауста» перекликаются с романтизмом эпохи реставрации и ранним утопическим социализмом ХIХ в., а между ними стоят «Ифигения» и «Римские элегии» ориентированные на эстетический гуманизм и классицизм школы И.И. Винкельмана.

Эти противоречия развития выступают особенно отчетливо в лирике И.В. Гете. В его творчестве лирике принадлежит господствующее место. И.В. Гете является поэтом лирическим по преимуществу; не только в мелких, собственно лирических стихотворениях: под знаком лирики стоит и «Вертер»- лирический дневник в письмах, и «Фауст»- философско-лирическая трагедия, и даже стихотворные драмы «Ифигения» и «Тассо». Господство лирики и лирических жанров отличает вообще немецкую литературу эпохи И.В. Гете и романтизма, которая характеризуется одновременно в области искусства расцветом музыкального творчества: погружение во внутренний мир человеческой личности, замыкание и углубление в сферу внутренних переживаний человеческой души, неповторимых и индивидуальных, характерно, как уже было сказано, для немецкого бюргерства ХVIII и начала ХIХ в. В Германии молодой И.В. Гете является создателем нового жанра интимной лирики личного переживания, возникающей с зарождением буржуазной литературы. Под влиянием И.В. Гете находится вся немецкая лирика более поздней эпохи, по преимуществу -- романтическая, вплоть до Г. Гейне. Поскольку именно в Германии были наиболее подходящие условия для развития этого жанра, не удивительно, что величайший немецкий лирик занял первое место среди лирических поэтов ХVIII--ХIХ вв. вообще.

Ранняя (лейпцигская) лирика И.В. Гете (1766--1769), в значительной мере подражательная, стоит еще под знаком так называемой «анакреонтики», французской и немецкой «легкой поэзии» середины ХVIII в., вращающейся в узком круге условных шаблонных тем и литературных приемов «рококо», обобщающих и стилизующих индивидуальное лирическое переживание в духе шаловливой грации и иронии. В 1770-- 1775 гг. в бурные годы, проведенные в Страсбурге, Вецларе и Франкфурте под влиянием И.Г. Гердера и народной песни, новых идей и переживаний эпохи литературной революции (Sturm und Drang) И.В. Гете создает новый жанр лирического стихотворения, порывающего с условной и обобщенной стилизацией: мгновение переживания, непосредственного, яркого и страстного, чувство природы и любви выражаются непосредственно в эмоционально-действенной, песенной форме, причем индивидуальный характер переживания создает неповторимую, на данный случай возникающую поэтическую форму, которая как бы развивается и изменяется вместе с развитием самого переживания.

Таковы в особенности любовные стихотворения, посвященные Фридерике Брион и Лили Шенеман: «Свидание и разлука», «Майская песня» (1771); «Новая любовь -- новая жизнь», «Белинде», «На озере» (1775). В веймарскую эпоху страстный тон этой ранней лирики смягчается: появляются, в особенности на переходном этапе (1775--1785), мягкие, элегические, успокоенные тона, лирическое раздумье и созерцательность; например «Вечерняя песня охотника» (1775), «К месяцу» (1778), «Ночная песня странника» (1780), «Песня Миньоны» (1784) и др. При этом переживание отходит в прошлое, дистанцируется, отстаивается, обобщается: возникает некоторая устремленность к общечеловеческим, объективным формам переживания, переживание переносится на идеального носителя, драматическую фигуру, отделившуюся от автора (песни Миньоны и арфиста из «Вильгельма Мейстера», 1782--1785). Формальным признаком этой типизации и объективации является использование античных размеров как стилизующего мотива: элегические двустишия появляются у И.В. Гете уже с начала 80-х гг. («Одиночество», «Избранный утес», «Могила Анакреона», 1782--1785, и др.); расцвета эта антологическая лирика достигает после итальянского путешествия, в эпоху собственно классическую (1786--1806), в «Римских элегиях» (1789), «Венецианских эпиграммах» (1790) и др. К антологическим стихотворениям приближаются также «белые стихи» особого типа (пятистопные хореи с женскими рифмами), которыми И.В. Гете охотно пользуется в лирике веймарской поры (уже с 1776 г.), но особенно -- в цикле любовных стихов, посвященных Христиане Вульпиус («Посещение», «Утренние жалобы», 1788), эротические переживания этих стихотворений объективируются наличностью повествовательного сюжета или описания, рефлексией поэта по поводу собственного переживания и легкой иронией, показывающей свободное -- как бы со стороны -- отношение поэта к собственному чувству. В эту же эпоху И.В. Гете пользуется октавами в элегических медитациях и философских раздумьях типа «Посвящения» к лирике (1784) или «Посвящения» к «Фаусту» (1797), неоконченной поэмы «Тайны» (1784) и др. Последний этап -- старческая лирика И.В. Гете (1806--1832) -- своеобразно перекликается с романтическими течениями эпохи: символическая многопланность, философский и моральный дидактизм, почти полное претворение личного элемента, граничащем с абстракцией, характеризуют стихотворения этого периода. Рядом с античными формами здесь появляются сонеты, подсказанные влиянием романтизма; но особенно важное значение имеет интерпретация восточной (персидской) поэзии в стихах «Западно-восточного дивана» (1819).

Такие же противоположности намечаются у И.В. Гете и в других лирических жанрах. Среди од, написанных полными стихами без рифм, первая группа («Песнь странника в бурю», «Прометей», «Ганимед», «Ямщику Кроносу», 1772--1774, относящиеся к эпохе «бури и натиска») характеризуется напряженностью и страстностью владеющего поэтом переживания: это- взволнованные драматические монологи, непосредственное выражение космического экстаза, индивидуалистического самоутверждения или вызова. Оды веймарского периода (например, «Божественное», «Границы человечества», «Моя богиня», 1779--1780) носят успокоенный и умудренный характер, они являются плодом созерцательного раздумья и выражением общей мысли, они учат отказу от индивидуалистической требовательности и бунтарства и подчинению существующему. Точно так же ранние гетевские баллады эпохи «бури и натиска» («Степная роза», 1771, «Король Фульский», 1774, и др.) приближаются по своей манере к стилю народной песни с ее по преимуществу эмоциональным воздействием и лирической, любовной тематикой. Баллады переходного периода («Рыбак», 1778, «Лесной царь», 1782) уже несколько отдаляются от простоты композиции народно-песенного стиля, но сохраняют общий лирический характер: их тематика почерпнута из фольклора, но использована для выражения современного, романтически окрашенного чувства природы. Баллады эпохи классицизма, возникшие в общении с Ф. Шиллером и отчасти под его влиянием («Коринфская невеста», «Бог и баядера» и др., 1797) являются обширными и сложными повествовательными композициями, маленькими поэмами, в которых конкретный повествовательный сюжет становится типичным случаем. Эти противоположности нужно учитывать для того, чтобы понять все разнообразие соприкосновений И.В. Гете с русской поэзией, в особенности с русской лирикой.

1.3 Переводы произведений И. В. Гете на русский язык, как процесс его литературного освоения

Начало знакомства с И.В. Гете в русской литературе относится к 80-90 гг. ХVIII в., когда великий немецкий поэт имел за собою уже значительную часть своего творческого пути. Но, интенсивный интерес к И.В. Гете и всестороннее изучение его творчества начинаются лишь во второй половине 20-х гг., когда этот путь уже завершен и творчество поэта развертывается перед потомством как сложное и противоречивое целое, которое представляется интересным различным литературно-общественными течениям ХIХ в.

Богатство и разнообразие поэтического репертуара И.В. Гете, сложность и противоречивость его творческого пути, за которыми не сразу открывалось единство его художественной личности, объясняют то обстоятельство, что творчество И.В. Гете, в особенности -- творчество лирическое, различными своими аспектами воспринималось и входило в историю русской поэзии. Из многочисленных произведений И.В. Гете наибольшее значение для русской литературы имели «Вертер» (конец ХVIII в.), лирика (первая половина ХIХв.- наши дни), «Фауст» (начиная с 30-х гг. и до наших дней). Эпизодически выступают «Гец фон Берлихинген» (перевод М. Погодина), «Герман и Доротея» (перевод А.Фета) и немногие другие. В общем, однако, крупные произведения И.В. Гете, кроме «Вертера» и «Фауста», не занимают в русской литературе самостоятельного места.

В процессе литературного освоения И.В. Гете наименее значительную роль играли прямые подражания. В этом смысле влияние И.В. Гете в русской литературе гораздо менее существенно, чем целого ряда других западноевропейских писателей. Называя имена Байрона, Вальтера Скотта, Диккенса, Жорж Санд, мы вспоминаем писателей, без которых состав русской литературы ХIХ в. был бы существенно иным. Без Байрона не было бы, по крайней мере в том же виде, «Кавказского пленника» и «Цыган», «Демона» и «Мцыри» и целого ряда романтических поэм 20-х и З0-х гг.; без Вальтера Скотта мы не имели бы «Капитанской дочки» и «Дубровского», «Тараса Бульбы» и «Князя Серебряного». Напротив, о И.В. Гете можно сказать, что ни на одном этапе развития русской литературы его влияние не было настолько значительно, чтобы, исключив из ее состава все то, что обязано своим происхождением непосредственно И.В. Гете, мы тем самым могли существенно изменить общий характер литературной продукции эпохи. Даже в период наиболее интенсивного сближения с поэзией И.В. Гете, в кружке «любомудров» и Н. Станкевича, мы наблюдаем скорее интерес к поэтической личности и творчеству И.В. Гете в целом как к идеологической проблеме, нежели непосредственное влияние отдельных его произведений. Существенное значение в ограничении возможностей такого влияния имел лирический характер творчества И.В. Гете. В этой области можно, например, констатировать некоторую общую зависимость от И.В. Гете философской лирики Д.В. Веневитинова и Ф.И. Тютчева, интимной лирики А. Фета, антологического направления того же А. Фета или А.Н. Майкова, но эта зависимость не настолько наглядна и осязательна, чтобы необходимо было признать наличность бесспорных заимствований. Точно так же лишь общий жанровый характер имеет влияние «Геца фон Берлихинген» на развитие русской исторической драмы (М.П. Погодин, К. Аксаков, С.А. Гедеонов и др.) или «Фауста» на романтическую «мистерию» (В.К. Кюхельбекер, А.В. Тимофеев, «Дон Жуан» А. К. Толстого и др.). Только в «Бедной Лизе» Н.М. Карамзина и в особенности в подражательной «вертериане» 90-х гг. ХVIII в. мы имеем случай такого прямого влияния.

Гораздо существеннее для судьбы Гете в русской литературе многочисленные художественные переводы его произведений, в особенности лирики. Как уже было сказано, каждое такое сближение, засвидетельствованное в выборе объекта и в стиле перевода, должно рассматриваться нами как идеологический знак, под которым происходит освоение И.В. Гете на данном этапе развития русской поэзии: при таком рассмотрении отдельные переводы из И.В. Гете включаются в процесс развития русской литературы, и за фактом перевода вскрываются идеологические мотивы, подсказавшие обращение к немецкому источнику.

Русские переводы лирических стихотворений И.В. Гете чрезвычайно многочисленны. Об этом свидетельствует уже Н. Гербель, который как редактор «Собрания сочинений. И.В. Гете в переводах русских писателей» (СПб., 1878--1879) первый подвел библиографический итог переводческой деятельности целого столетия. «Что же касается мелких стихотворений И.В. Гете, - пишет Н. Гербель,- то редкая книжка журналов двадцатых, тридцатых и сороковых годов обходилась без перевода хотя бы небольшой лирической пьесы великого немецкого поэта или отрывка из его «Фауста», «Торквато Тассо», «Ифигении в Тавриде» и «Германа и Доротеи», так как почти каждый поэт того времени считал непременной для себя обязанностью перевести хотя бы что-нибудь из И.В. Гете, наглядным доказательством чего может служить следующий перечень имен наших поэтов, трудившихся в двадцатых, тридцатых и сороковых годах над переводами стихотворений И.В. Гете. Вот они: Аксаков [18 стихотворений], Бенедиктов [2], Бестужев [8], Веневитинов [7],Вронченко [«Фауст»], Греков[«Фауст»], Григорьев [14], Губер [«Фауст»+4], Достоевский [«Рейнеке Лис»], Жуковский [18], Загорский [1], Картамышев [1], Катков [1], Катенин [1], Кронеберг [1], Красов [1], Крешев [1], Лермонтов [2], Майков [7], Мей [3], Миллер [ 45+ 3 стихотворных драмы], Михайлов [43], Огарев [4], Павлов[«Фауст»], Петров [2], Плещеев [2], Полонский [1], Станкевич [2],Стахович [1], Струговщиков [«Фауст»+53 стихотворения + несколько крупных вещей], граф Толстой [5], Тургенев [5], Тютчев [16], Фет [«Герман и Доротея», «Фауст»+ 18 стихотворений], Шкляревский [3] и Яхонтов [«Тассо», «Венецианские эпиграммы» +4 стихотворения] ». [2, с. 64]

К списку Н. Гербеля мы прибавили в квадратных скобках число переводных стихотворений и отрывков. Мы можем далее пополнить его именами некоторых более крупных поэтов и переводчиков не вошедших в этот список. Из них важнейшие: «А. Востоков (3), Дмитриев (1), Державин (1), Дельвиг (1), Грибоедов (1), Гербель (24), Холодковский (69), П. Вейнберг (11), Д. Цертелев («Фауст»+1 стихотворение), Вересаев (94), Брюсов («Фауст»+4 стихотворения), И. Анненский (1) и др.» [3, с. 64 ] Однако сюда следует внести некоторые поправки: большинство перечисленных выше поэтов имеет лишь очень незначительное число переводов из И.В. Гете; много переводов имеют только - из самостоятельных поэтов - К.С. Аксаков, В.А. Жуковский, Ф.И. Тютчев, А.А. Фет («немецкая школа»), из профессиональных переводчиков --Ф.Б. Миллер, М.Л. Михайлов, А.Н. Струговщиков, Н.В. Гербель, Н.А. Холодковский. На первом месте переводы из И.В. Гете среди других переводов стоят только у К.С. Аксакова, Д.В. Веневитинова, Ф.И. Тютчева, А.Н. Струговщикова, Н.А. Холодковского; у В.А. Жуковского первое место занимают переводы из Ф. Шиллера, более близкого его морализму и мечтательной чувствительности, у А.А. Фета, М.Л. Михайлова и Ф.Б. Миллера -- из Г. Гейне, который начиная с 40-х гг. несомненно побеждает в русской поэзии влияние И.В. Гете в сфере интимной лирики любовных переживаний. Характерно также отсутствие в этом списке целого ряда имен: с одной стороны -- К.Н. Батюшкова, А.С. Пушкина, Е.А. Баратынского, Н.М. Языкова, с другой -- Н.А. Некрасова и поэтов его группы; это показывает, что господствующая в начале 20-х гг. поэтическая школа стоит вне круга влияния И.В. Гете, так же как впоследствии общественная лирика второй половины ХIХ в. В журналах и альманахах 20-х гг. (за исключением «Московского вестника») переводы из И.В. Гете крайне немногочисленны -- всего около 37 стихотворений и стихотворных отрывков. Несомненно, что в 20-х гг. И.В. Гете по числу переводов уступает первое место не только Байрону, но даже Томасу Муру. В 30-х гг. число переводов заметно возрастает, в особенности -- в конце десятилетия («Московский наблюдатель» В.Г. Белинского): всего около 60 переводов. С конца 30-х гг. начинается усиленное внимание к стихотворениям И.В. Гете в русской журналистике. Апогея эта переводная продукция достигает в 40-х гг., в особенности в первую половину десятилетия: около 90 стихотворных переводов. Начиная с 50-х и в особенности 60-х гг. наблюдается опять довольно резкое падение: в 50-х гг. - около 45, в 60-х - около 15, в 70-х - около 30, в 80-х - всего 2--З стихотворения. Некоторый подъем намечается опять в 90-х гг. -- всего 40. Эти цифры наглядно характеризуют общие колебания в оценке и интересе к И.В. Гете в русской литературе.

Уже первые переводчики лирики И.В. Гете, выступившие с большим запозданием на границе ХVIII--ХIХ вв., имели перед собою чрезвычайно широкий круг объектов для перевода, причем объектов настолько разнородных, что существующая между ними внутренняя связь не выступала при первоначальном знакомстве с достаточной отчетливостью. Целостный, хотя и односторонний образ И.В. Гете создают впервые поэты немецкой школы, В.А. Жуковский и «любомудры».В.А. Жуковскому любимый поэт еще является в сентиментально-элегической окраске, переводы Д.В. Веневитинова, С.П. Шевырева, Ф.И. Тютчева, позже -- К. Аксакова (в особенности -- отрывки из «Фауста») в свете философско-поэтического идеализма дают образ романтического И.В. Гете, «всеобъемлющего мудреца и тайновидца природы, которого Е.А. Баратынский и Ф.И. Тютчев по-разному запечатлели в своих оригинальных стихотворениях, написанных «на смерть Гете». Только реакционное крыло дворянской литературы, хранители романтической традиции и защитники «чистого искусства», как А.А. Фет, А.Н. Майков, Алексей Толстой, плывя «против течения», сохраняют еще живую связь с поэзией И.В. Гете, в частности и как переводчики его интимной лирики, антологических стихотворений и романтических баллад. Во второй половине ХIХ в. поэтическое наследие И.В. Гете в основном переходит в руки профессиональных переводчиков, и даже оживление теоретического интереса к его поэзии в эпоху символизма уже не ознаменовано сколько-нибудь значительным творческим освоением его поэтического наследия. Впрочем, «Фауст» И.В. Гете в этом отношении находится в особом положении, о чем свидетельствует число переводов, не уменьшающееся, а увеличивающееся к концу ХIХ в. Из этих переводов некоторые (например, переводы Э.И. Губера, А.Н. Струговщикова, А.А. Фета, Н.А. Холодковского) выдержали помногу изданий, а два из них (А.А.Фета и В.Я. Брюсова) принадлежат перу больших, самостоятельных поэтов.

1.4 В.А. Жуковский- родоначальник «немецкой школы» русских писателей

Первым русским поэтом, исходившим в своих переводах стихотворений И.В. Гете из целостного восприятия его поэтической личности, был В.А. Жуковский, родоначальник «немецкой» школы русских поэтов (Д.В. Веневитинов, Ф.И. Тютчев, А.А. Фет, А.Толстой и др.) наиболее прочно связанной с поэтическими традициями И.В. Гете. В.А. Жуковский сам признавался однажды Александру Тургеневу, что его «образовали Ф. Шиллер и И.В. Гете».[4, с. 64] Об этом знали и современники: И. Киреевский, например, отмечая роль В.А. Жуковского в образовании нового немецкого направления, указывает на эту связь: «. . .поэзия В.А. Жуковского, хотя совершенно оригинальная в средоточии своего бытия (в любви к прошедшему, которую можно назвать господствующим тоном его лиры), была, однако же, воспитана на песнях Германии. Она передала нам ту идеальность, которая составляет отличительный характер немецкой жизни, поэзии и философии…».[5, с. 64] Одновременно с ним молодой В.Г. Белинский называет В.А. Жуковского родоначальником «немецкого направления», сменившего в русской литературе «французское направление».[6, с. 64]

Среди немецких переводов В.А. Жуковского восемнадцать стихотворных переводов из И.В. Гете занимают второе место после переводов из Ф. Шиллера. Из стихов, кроме известного нам «Странника» В.А. Жуковский намечает перевод «Германа и Доротеи». Выбор произведений обнаруживает обширную и необычную начитанность В.А. Жуковского и заключает целую литературную программу, характерную своей немецкой ориентацией.

Сохранились многочисленные свидетельства того исключительного благоговения, с которым В.А. Жуковский относился к своему великому учителю.

В 20-х гг. В.А. Жуковский лично знакомится с И.В. Гете, и два раза навещает его -- один раз в Иене (1821 г.), другой раз -- в Веймаре (1827 г.). Несколько раз он посещает Веймар, столь богатый для него воспоминаниями, и после смерти И.В. Гете. После краткой первой встречи он обменивается с И.В. Гете письмами. Письмо В.А. Жуковского полно благодарности и благоговения: «...но как благодарить Вас за такой драгоценный знак Вашей благосклонности и воспоминания? Скажу просто, что, когда я читал письмо Ваше, у меня на глазах навернулись слезы. То, что Вы с такой добротой говорите о нашем свидании, я чувствовал в Вашем присутствии и расставшись с Вами. Это желанное, ожидаемое свидание длилось одну минуту, но минута эта была богата живыми ощущениями; я ничего не могу сказать Вам потому именно, что слишком много хотелось сказать, но я Вас видел, и Ваше присутствие было для меня как будто трепетом лучших дней моей жизни, und manche liebe Schatten steigen auf[6, с. 64]: так и было! Примите же, дорогой великий человек, благодарность мою за это прошлое, так часто украшенное влияниями Вашего гения, и за то мгновение, в которое я почувствовал благодеяние Вашего Присутствия и которое Вы довершили таким дружеским, отеческим рукопожатием, за трогательное письмо, с повторенными, Willkommen und Lebewohl[7, с. 64], которое свято сохранится как священный дар милой руки»[8, с. 64].

Уезжая из Веймара, В.А. Жуковский оставил И.В. Гете стихотворение, заключающее не столько оценку его поэзии, сколько выражение личного отношения к учителю, человеческой благодарности и преклонения.

Несомненно, что В.А. Жуковский -- единственный из навещавших старика И.В. Гете русских писателей, который оставил некоторый след в памяти И.В. Гете. На внимание И.В. Гете В.А. Жуковскому давало право не только ученическое благоговение перед «добрым великим человеком», но его роль как переводчика И.В. Гете и первого знатока и популяризатора немецкой поэзии в России, а также в значительной степени его положение при русском дворе, сходное с общественным положением самого И.В. Гете как придворного поэта веймарского герцога.

Первое произведение И.В. Гете, переведенное В.А. Жуковским в 1808-- 1809 гг., «Моя богиня»- философическая ода веймарского периода, написанная вольным размером без рифм. А.Н. Веселовский [4, с. 64] отметил разницу стиля подлинника и перевода: «У И.В. Гете она -- богиня фантазии, действительно дочь Зевса, ветреная, беззаботно порхающая; порхает и короткий вольный метр; от всего стихотворения веет земной жизнью и божественным весельем. В.А. Жуковский замедлил темп, уже одни постоянно дактилические окончания стиха настраивают уныло. У И.В. Гете Зевс любуется своей ветреницей-шалуньей (hat seine Freude an der Torin) у В.А. Жуковского: «Ее величает он Богинею-радостью»; ее превращения бесконечны: у И.В Гете она шествует повелительницей со скипетром в руке, у В.А. Жуковского она «малиновкой носится»; порой, распустив волосы, отуманив взгляд, она веет ветром вокруг утесов...»

Большинство переводов В.А. Жуковского из И.В. Гете относится к 1816 -- 1818 гг. и было опубликовано в его сборниках «Fur Wenige. Для немногих». Из этих стихотворений «Рыбак» и «Лесной царь»[9, с. 64] были освоены В.А. Жуковским по линии фантастической баллады фольклорного содержания; остальные шесть -- как элегические медитации. К числу последних относятся: «Кто слез на хлеб свой не ронял» (песня арфиста из «Вильгельма Мейстера»), «Мина» (песня Миньоны, оттуда же),. «К месяцу», «Утешение в слезах», «Жалоба пастуха» и стоящая несколько в стороне от этой группы «Новая любовь -- новая жизнь». В этом аспекте И.В. Гете оказался неожиданно созвучным мечтательной музе В.А. Жуковского.

К этой же группе примыкает перевод написанного октавами «Посвящения» к «Фаусту», близкого В.А. Жуковскому по мотиву воспоминанья: он появился в «Сыне отечества» (1817, ч. ХХХIХ) под характерным заглавием «Мечта. Подражание Гете» и в том же году без указания источника как вступление к поэме «Двенадцать спящих дев» в первом отдельном издании 1817 г.

Метод творческого восприятия и переосмысления И.В. Гете осуществляется В.А. Жуковским не только в подборе тем, но и в приемах стилистической обработки. О задачах стихотворного перевода сам В.А. Жуковский писал следующее: «Всего более перевод должен быть верен гармонии, которой, смею сказать, можно иногда жертвовать и точностью и силою. Поэзия то же, что музыкальный инструмент, в котором верность звуков должна уступать приятности. Переводчик в прозе есть раб; переводчик в стихах - соперник»[10, с. 64]. Следуя этому принципу, В.А. Жуковский подвергает переводимое им стихотворение эмоциональной стилизации, более или менее значительной: при кажущейся точности он незаметно стилизует стихотворение в свойственных ему элегических тонах, усиливая в нем те элементы, которые родственны его собственному восприятию жизни и художественной идеологии и послужили поводом для выбора данного стихотворения. Таким образом, создается новое художественное единство, вполне цельное и жизнеспособное, а оригинал оказывается переключенным в другую систему стиля.

1.5 А.А. Фет- представитель «чистого искусства»

В то время как для большинства поэтов и литературных деятелей середины и второй половины ХIХ в. увлечение И.В. Гете является только этапом их романтической молодости, три крупных лирических поэта этой эпохи сохраняют на протяжении всего своего развития верность воспитавшей их идеологии: А.А. Фет, А.Н. Майков, Ал. Толстой. Представители реакционного крыла русской дворянской литературы, консерваторы по политическим убеждениям и романтики по литературным симпатиям, они сохраняют связь с немецкой поэтической традицией, господствовавшей в З0-х и начале 40-х гг., и противопоставляют социально активной поэзии революционно-демократического направления аристократический лозунг «чистого искусства», опирающийся на гетевское изречение: «Пою как птица на ветвях». Как лирики по преимуществу, притом лирики интимного переживания, они перекликаются с лирикой И.В. Гете, -- каждый, конечно, по-своему, в пределах свойственного им самим художественного опыта.

Афанасий Фет, связанный с немецкой культурой по материнской линии, в молодые годы, как вспоминает о нем Я.П. Полонский, «восхищался не только Н.М. Языковым, но и стихотворениями В.Г. Бенедиктова, читал Г. Гейне и И.В. Гете, так как немецкий язык был в совершенстве знаком ему… А. Фету суждено было вступить на литературное поприще в эпоху 40-х годов, господства эстетико-философских взглядов, в эпоху, когда у нас все, без различия литературных партий и направлений преклонялись перед немецкою поэзией и философией, когда восторгаться И.В. Гете и Г. Гегелем считалось столь же естественным, как и обязательным не только для литератора, но и вообще для образованного человека»[11, с. 64]. А. Фет говорил также о своем «увлечении Гете и Гейне»: «Гете со своими «Римскими элегиями» и «Германом и Доротеей» и вообще мастерскими произведениями под влиянием античной поэзии увлек меня до того, что я перевел первую песню «Германа и Доротеи». Со временем Г. Гейне перестает «удовлетворять» и интересовать А. Фета, но И.В. Гете до конца жизни остается для него «предметом неизменного удивления и наслаждения»[12, с. 64 ].

А.А. Фет выступает против революционно-демократической критики конца 50-х -- начала 60-х гг., как защитник лозунга «чистого искусства». «Художнику дорога только одна сторона предметов: их красота»[13, с. 64 ], -- заявляет он. Отстаивая интимную лирику личного переживания, поэзию «птичьего пения», по терминологии революционно-демократической критики, он выдвигает идеал искусства, сознательно чуждого современного политического содержания, не претендующего быть выражением «quasi высокой мысли», избирающего «предметом песни -- вековечные явления мира внутреннего или внешнего: луну, мечту, деву…»[13, с. 64]. В своих теоретических высказываниях об искусстве и поэзии А.А. Фет неизменно опирается на пример И.В. Гете и на авторитет его суждений. «Что касается до меня, то, отсылая неверующих к авторитетам таких поэтов-мыслителей, каковы: Ф. Шиллер, И.В. Гете и А.С. Пушкин, ясно и тонко понимавших значение и сущность своего дела, прибавлю от себя, что вопросы: о правах гражданства поэзии между прочими человеческими деятельностями, о ее нравственном значении, о современности в данную эпоху и т. п. считаю кошмарами, от которых давно и навсегда отделался»[13, с. 64].

«Для такого глубокого всеобъемлющего ума, как И.В. Гете, весь мир представлял (das offene Geheimnis) открытую тайну... Но для невежества все просто, все понятно, все легко…» [14, с. 64]. «Если, согласно глубоко художественному выражению И.В. Гете, «мироздание есть открытая тайна», то художественное творчество есть самая изумительная, самая непостижимая, самая таинственная тайна»[14, с. 64]. Цитата из И.В. Гете подкрепляет декларацию эстетизма, примата красоты над добром и истиной: «Гете говорит: Das Schone ist hoher als das Gute; das Schone schlie?t das Gute ein [Красота выше добра, красота включает добро]»[14, с. 64]. Он с одинаковым правом говорит то же самое для оправдания песенной лирики и тем самым -- своего собственного творчества: «Поэзия и музыка не только родственны, но нераздельны. Все вековечные поэтические произведения от пророков до Гете и Пушкина включительно -- в сущности -- музыкальные произведения -- песни»[14, с. 64]. Анализ баллады И.В. Гете «Рыбак», в свое время переведенной самим А. Фетом, должен показать, что поэтическое чувство предшествует мысли -- «за образом носится чувство и за чувством уже светится мысль, как это, например, в гетевском ,,Рыбаке” [«Der Fischer»] ». «За внешней формой баллады стихийное чувство: соблазнительная область влаги, и на дне этого чувства, мысль о непреодолимой, таинственной силе, влекущей человека в неведомый мир. Прошу немедля всепрощения у тени великого поэта за переложение в прозу того, что он так художественно сказал своим Рыбаком. Мне хотелось только указать на присутствие в произведении того, что в нем действительно заключается, и, не пускаясь в новые определения, вывести в примере элемент чувства, о котором не хочу распространяться… »[13, с. 64].

Даже отрицательный пример И.В. Гете представляется А.А. Фету поучительным. Вторая часть Фауста свидетельствует об опасности поэзии мысли: Гете «погубил философией свою вторую часть Фауста»[15, с. 64]. Так же неудачны были попытки немецкого поэта откликнуться на политическую современность. «Великие поэты, уступая просьбам или собственному сочувствию к современности, подобно И.В. Гете, писали дюжинами Gelegenheitsgedichte [«стихотворения на случай»] и писали их плохо; иные же, что всего хуже, увлекшись современностью, давали возможность заподозрить их в пристрастии, а, быть может, и в чувствах еще более зазорных»[13, с. 64]. Таким образом, для А. Фета Гете -- поэт «чистого искусства» и прежде всего лирический поэт.

С этой стороны А. Фет перекликается с И.В. Гете в своих переводах. Среди многочисленных и разнообразных переводов А. Фета немецкая лирика занимает очень заметное место. Кроме И.В. Гете, А.Фет переводил Г. Гейне, Уланда, Мёрике, Ф. Шиллера и др. Среди этих поэтов Г.Гейне и И.В. Гете несомненно занимали первое место. Из восемнадцати лирических стихотворений И.В. Гете, переведенных А. Фетом, только шесть вошли в его первый сборник («Лирический Пантеон», 1840 г.); таким образом, А. Фет переводит И.В. Гете не только в ранней молодости, как большинство поэтов 40-х гг., -- он остается и в дальнейшем верен своему увлечению.

В переводах А. Фета И.В. Гете представлен прежде всего интимной лирикой, наиболее родственной его собственному творчеству. «Прекрасная ночь», «На озере», «Майская песня», «Первая потеря», «Ночная песня путника» могут служить примерами этого подхода.

Романтический И.В. Гете входит в репертуар А. Фета традиционными балладами: «Певец», «Рыбак», «Лесной царь». Из философских од он переводит «Границы человечества» и «Зимнюю поездку в Гарц». На этих стихотворениях, как и на переводах из цикла «Северное море» Г. Гейне, А. Фет учился вольному стиху без рифмы, который играет существенную роль в его собственном творчестве: ср. «Водопад», «Когда петух...», «Нептуну Леверрье» и др. В двух последних стихотворениях Ап. Григорьев отмечает непосредственное влияние И.В. Гете[16, с. 65]. Под знаком увлечения античными формами был начат в юношеские годы перевод «Германа и Доротеи»[12, с. 64], напечатанный полностью в «Современнике» в 1856 г.[17, с. 65].

Влияние И.В. Гете на творчество молодого А. Фета было чрезвычайно значительно и констатируется единогласно всеми современниками. Оно обнаруживается главным образом в двух направлениях: с одной стороны, в антологическом жанре, с другой стороны -- в интимной песенной лирике. Об увлечении А. Фета «Римскими элегиями» И.В. Гете свидетельствует его собственное признание. Рецензент «Отечественных записок» П. Кудрявцев (1840) отмечает это влияние в творчестве автора «Лирического Пантеона»: «Для нас всего отраднее и утешительнее в этом случае знакомство, и, как кажется с первого взгляда, знакомство очень близкое и родственное автора этих стихотворений с древней лирической музой, и потом -- с вдохновенною музою Гете, которая в спокойном величии часто так близко подходит к своей, уже отягченной годами, но вечно юной подруге. Переводы из Гете и Горация служат тому доказательством»[18, с. 65 ]. О том же свидетельствует через десять лет ближайший друг А. Фета, Ап. Григорьев, в своей рецензии на «Стихотворения» 1849 г. «Г. Фет -- талант самобытный, образовавшийся только под влиянием классических образцов и преимущественно под влиянием Гете. Антологические стихотворения [Фета] ближе всего к Гете, если только к Гете можно быть близким, и лучшие из его антологических стихотворений те, где он является учеником древних и Гете»[18, с. 65].

С другой стороны, критика отмечает сходство молодого А. Фета и И. В. Гете в области интимной песенной лирики. По мнению автора некролога, напечатанного в «Русской мысли», ранние стихи А. Фета «написаны в духе мелких лирических стихотворений Гете»[19, с. 65]. Правда, в этом отношении не менее существенно для А. Фета было влияние Г. Гейне. Но Ап. Григорьев справедливо указывает на отсутствие у А. Фета существенных элементов лирики Г. Гейне -- «грусти», «ядовитой насмешки», «остроумия и резкости», иными словами -- иронического разоблачения романтической иллюзии. «За исключением прямых и мастерских переводов, да двух-трех стихотворений» Ап. Григорьев не видит «сильного отражения этого поэта на стихотворениях г. Фета». «Не Гейне, но Гете преимущественно воспитал поэзию г. Фета; влиянию великого старого учителя обязан понятливый ученик и внутренним достоинством и замечательным успехом своих стихотворений и, наконец, самою изолированностью своего места в русской литературе. Достоинство или недостаток эта изолированность, во всяком случае она может быть уделом яркого и замечательного дарования и составляет прямой результат проникновения ученика духом учителя, как бы исполнением его завета...» [16, с. 65].

1.6 Профессиональные переводчики: А. Струговщиков, Ф. Миллер, М. Михайлов

С начала 50-х гг. господствующие течения русской поэзии отходят от И.В. Гете. Поэзия И.В. Гете теряет свое актуальное значение: из фактора и факта современного литературного развития она становится фактом образования, истории культуры. Ознакомление русского читателя с произведениями И.В. Гете переходит в эту эпоху от поэтов к профессиональным переводчикам и редакторам полных собраний сочинений. Ряд поэтов, известных главным образом как переводчики, обслуживают эту культурную потребность, которая, как уже было указано выше, наметилась с достаточной определенностью в журнальных переводах 40-х гг., свидетельствующих о росте массового потребления поэзии Гете. Их переводы не занимают самостоятельного места в истории русской поэзии, как переводы В.А. Жуковского, Д.В. Веневитинова, Ф.И. Тютчева, не участвуют активно в ее развитии. Но, тем не менее, и здесь можно отметить некоторые характерные для эпохи предпочтения, показывающие И.В. Гете в новом аспекте.

В ряду этих новых переводчиков первый по времени -- Александр Струговщиков (1807--1878). Он был военным чиновником и любителем поэзии, присяжным переводчиком «Отечественных записок» эпохи В.Г. Белинского, знатоком И.В. Гете и его поклонником, который, по словам одного позднего современника[20, с. 65], «происходя из зажиточной семьи, как он сам часто повторял, занимался переводами «не ради металла, а con amore, из любви к делу»[20, с. 65]. А.Н. Струговщиков специализировался на переводах из И.В. Гете и перевел «Клавиго» (1840), «Фауста» (1856), «Вертера» (1865), отрывки из «Вильгельма Мейстера» и прозаических мемуаров (некоторые прозаические вещи собраны в книге «Переводы» А.Н. Струговщикова, 1845), наконец -- большое число лирических стихотворений, которые печатались в журналах (главным образом в «Отечественных записках» 40-х годов) и были собраны в книге «Стихотворения Александра Струговщикова, заимствованные из Гете и Шиллера», СП6., 1845; отдельным изданием вышли «Римские элегии» (1840), вызвавшие большую и очень сочувственную статью В.Г. Белинского («Отечественные записки», 1841, ХVII) и его же анонимную рецензию («Литературная газета», 1840, № 42). В.Г. Белинский «открыл» А.Н. Струговщикова, печатавшего свои переводы во второй половине 30-х гг. преимущественно в «Сыне отечества» и «Библиотеке для чтения», и привлек его к участию в «Московском наблюдателе» и «Отечественных записках»: «Скажите мне, что за человек Струговщиков? -- писал В.Г. Белинский И.И. Панаеву, -- У него есть талант, он хорошо переводит Гете, по крайней мере, получше во 100 раз Губера, который просто искажает «Фауста»… Если вы знакомы с Струговщиковым, то попросите у него чего-нибудь для меня; я с благодарностью (разумеется, невещественною) поместил бы»[21, с. 65]. В случае переезда в Петербург В.Г. Белинский надеется на личное знакомство с понравившимся ему поэтом. «Надеюсь еще сойтись с г. Струговщиковым. Я не знаю его как человека, ничего не слышал о нем с этой стороны; но кто так, как он, умеет понимать Гете, тот тысячу раз человек, и где еще есть такие люди, там можно жить. Кстати: его элегии, пересланные ко мне через Вас, -- я обязан им такими минутами, каких немного бывает в жизни. В этих прекрасных гекзаметрах душа моя купалась, как в волнах океана жизни». И, противопоставляя опять А.Н. Струговщикова Э.И. Губеру, переводчику пушкинской эпохи, В.Г. Белинский добавляет: «Право, ограниченные люди хуже, т. е. вреднее, подлецов: ведь если бы не г. Струговщиков, то Губер еще на несколько лет зарезал бы на Руси Гете»[21, с. 65]. Получив через И.И. Панаева переводы А.Н. Струговщикова для своего журнала, В.Г. Белинский пишет: «Пожмите от меня руку г. Струговщикову... Не умею благодарить его за присланные элегии И.В. Гете; несколько времени я обжирался ими: как в волнах океана жизни, купался я в этих гекзаметрах... Перевод «Прометея» -- чудо! Прошу и умоляю г. Струговщикова не оставить меня и вперед своими трудами»[21, с. 65].

Для В.Г. Белинского и его единомышленников некоторые переводы А.Н. Струговщикова (например, «Прометей», «Дяде Кроносу», отчасти ода «Границы человечества» в своих спинозистски-пантеистических элементах) открывали новый аспект творчества И.В. Гете, каким он являлся по преимуществу в молодости, как мятежный «бурный гений», идейный вождь и участник буржуазной революции в немецкой литературе. По отношению к «Римским элегиям», которые В.Г. Белинский тоже считал юношеским произведением И.В. Гете, статья, рецензия и переписка свидетельствуют об освобождающем значении этого нового художественного впечатления.

В 40-х гг. разочарование в И.В. Гете вызвало у В.Г. Белинского соответствующую переоценку переводов А.Н. Струговщикова, как и К.С. Аксакова. В письме к В.П. Боткину (1842) он отмечает в «Отечественных записках» (№ 7) «гнусный перевод «Нетерпения» Струговщикова». «А что за гнусность перевел еще г. Струговщиков из Гете под названием “Предание”? -- негодует он в том же письме»[21, с. 65]. В обзоре «Русской литературы в 1845 г.» В.Г. Белинский по поводу «Стихотворений Александра Струговщикова, заимствованных из Гете и Шиллера» (1845), уже решительно осуждает переводчика за его вольности, искажающие смысл оригинала.