Размещено на http://www.allbest.ru/

Введение

Несколько лет назад на Западе отметили литературное событие особого рода: не памятную писательскую дату, не годовщину появления знаменитой книги, а юбилей заглавия. Случай, кажется, уникальный; наверняка таким он останется. Празднества всегда приурочивают к внешним поводам, а здесь повод дала просто хронология. Свой самый известный роман Оруэлл назвал «1984». Вряд ли он думал, что эти цифры наполнятся неким магическим значением. Время показало, что произошло именно так. Юбилей отмечали широко. Была сделана экранизация. Прошло несколько международных симпозиумов. Появилось десятка полтора сочинений очень разного содержания и направленности: от мемуаров до капитальных политологических штудий, от безоговорочных славословий до сокрушающей критики или, по меньшей мере, насмешливых укоризн несостоятельному пророку. Это определяет актуальность выбранной нами темы для исследования творчества английского писателя.

Объект исследования: роман Дж. Оруэлла «1984». Предмет исследования: специфика разработки жанра антиутопий в романе Дж. Оруэлла «1984». Цель исследования: определить значение романа Дж. Оруэлла «1984» для разработки жанра антиутопий и развития мировой литературы.

На пути к поставленной цели решались следующие задачи: определение личности Дж. Оруэлла, писателя и человека; выявить политический смысл романа антиутопии Дж. Оруэлла «1948»; проанализировать основные политические принципы в романе; рассмотреть основные социальные типы идеологию новояза в романе.

Методы исследования: эмпирические, эвристические, обработки данных.

Работа базировалась на творчестве Дж. Оруэлла, а также работах литературоведов и критиков: О. Белова. В. Гакова, С. Кузнецова, В.Г. Мосиной и других.

роман оруэлл политический писатель

1. Джордж Оруэл - писатель и человек

У каждой писательской биографии свой узор, своя логика. Эту логику не всякий раз легко почувствовать, а тем более - обнаружить за нею высший смысл, который диктует время. Но бывает, что старая истина, говорящая о невозможности понять человека вне его эпохи, становится неопровержимой не в отвлеченном, а в самом буквальном значении слова. Судьба Джорджа Оруэлла - пример как раз такого рода.

Даже и сегодня, когда об Оруэлле написано куда больше, чем написал он сам, многое в нем кажется загадочным. Поражают резкие изломы его литературного пути. Бросаются в глаза крайности его суждений - и в молодые годы, и в последние. Сами его книги словно принадлежат разным людям: одни, подписанные еще настоящим его именем Эрик Блэйр, легко вписываются в контекст доминирующих идей и веяний 30-х годов, другие, печатавшиеся под псевдонимом Джордж Оруэлл, принятым в 1933 году, противостоят подобным веяниям и идеям непримиримо. Какая-то глубокая трещина надвое раскалывает этот творческий мир, и трудно поверить, что при всех внутренних антагонизмах он един [1:148].

Поступательность, эволюция - слова, по первому впечатлению вовсе не применимые к Оруэллу; нужны другие - катаклизм, взрыв. Их можно заменить не столь энергичными, сказав, например, о переломе или переоценке, однако суть не изменится. Все равно останется впечатление, что перед нами писатель, который за отпущенный ему краткий срок прожил в литературе две очень несхожие жизни.

В критике, касавшейся Оруэлла, эта мысль варьируется на многие лады, от бесконечных повторений приобретая вид аксиомы. Но само собой разумеющаяся бесспорность не всегда оказывается порукой истины. И с Оруэллом на поверку дело обстояло гораздо сложнее, чем представляется невнимательным комментаторам, спешащим решительно все объяснить переломом в его взглядах, но путающимся в истолковании причин этой метаморфозы.

Действительно, был в жизни Оруэлла момент, когда он испытал глубокий духовный кризис, даже потрясение, заставившее отказаться от многого, во что твердо верил юный Эрик Блэйр. Тем немногим, кто заметил писателя еще в 30-е годы, было бы крайне сложно угадать, какие произведения выйдут из-под его пера в 40-е. Но, констатируя это, не упустим из виду главного - тут действовали не столько субъективные факторы, а прежде всего, давала себя почувствовать драма революционных идей, разыгравшаяся на исходе тех же 30-х. Для Оруэлла она обернулась тяжким личным испытанием. Из этого испытания родились книги, обеспечившие их автору законное место в культуре XX столетия. Это, впрочем, выяснилось лишь годы спустя после его смерти.

На Западе отметили литературное событие особого рода: не памятную писательскую дату, не годовщину появления знаменитой книги, а юбилей заглавия. Случай, кажется, уникальный; наверняка таким он останется. Празднества всегда приурочивают к внешним поводам, а здесь повод дала просто хронология. Свой самый известный роман Оруэлл назвал «1984».

Вряд ли он думал, что эти цифры наполнятся неким магическим значением. Время показало, что произошло именно так. Юбилей отмечали широко. Была сделана экранизация (уж, кстати, перенесли на экран и другую его прославленную книгу - «Скотный двор», выбрав для этого, видимо, единственно возможную форму - мультипликацию).

Прошло несколько международных симпозиумов. Появилось десятка полтора сочинений очень разного содержания и направленности: от мемуаров до капитальных политологических штудий, от безоговорочных славословий до сокрушающей критики или, по меньшей мере, насмешливых укоризн несостоятельному пророку.

И к этим сочинениям, и вообще к бурной активности, ознаменовавшей «год Оруэлла», всяк волен относиться по-своему. Однако надо признать неоспоримое: произведения английского писателя затронули исключительно чувствительную струну общественного самосознания. Поэтому их резонанс оказался долгим, провоцируя дискуссии, непосредственно касающиеся труднейших вопросов, которые поставила история нашего столетия. Этого не скажешь о многих книгах, объективно обладающих более высоким художественным достоинством, во всяком случае, большим престижем, подразумевая собственно эстетический аспект.

Любопытно, что заглавие романа, вызывающего по сей день столь разноречивые отклики, было найдено Оруэллом по чистому случаю. Рукопись, законченная осенью 1948 года, оставалась безымянной - не подошел ни один из вариантов названия. На последней странице стояла дата, когда Оруэлл завершил авторскую правку. Он переставил в этой дате две последние цифры.

Через полтора года он умер. Ему было всего сорок шесть лет. Никто, правда, не назовет недолгую его жизнь скудной событиями. О собственной юности Оруэлл почти никогда не писал, и понадобились усилия профессиональных биографов, чтобы установить хотя бы основные факты.

Таким образом, Д. Оруэлл был писателем-фантастом с даром научного предвидения и аналитиком. Своим творчеством он предостерегает от возможности повторения тоталитаризма в еще больших ужасающих размерах, когда человеческая личность и жизнь не имеет ценности, а люди становятся бесправной массой.

2. Политический смысл романа Дж. Оруэла «1984»

Роман Дж. Оруэла «1984» был написан в 1947-1948 годах и впервые опубликован 8 июня 1949 года. В 1956 и 1984 годах по нему были сняты одноимённые фильмы. Название романа, его терминология и даже имя автора впоследствии стали нарицательными и употребляются для обозначения общественного уклада, напоминающего описанный в «1984» тоталитарный режим.

Действие романа происходит в 1984 году в Лондоне, принадлежащем Военно-воздушной Зоне №1 (Взлётной полосы 1) (англ. Airstrip One; бывшей Великобритании), которая, в свою очередь, является провинцией тоталитарного государства Океания. Океания находится в состоянии перманентной войны с двумя другими тоталитарными сверхдержавами - Евразией и Остазией. Итак, Земля в мире Оруэлла разделена между тремя мощнейшими военно-политическими объединениями, трансформировавшимися в централизованные тоталитарные империи: Океания (англ. Oceania), государственной идеологией который является «английский социализм», занимает третью часть земного шара и включающего Северную и Южную Америку, Великобританию, Южную Африку, Австралию и собственно Океанию; Евразия (англ. Eurasia) представляет собой необольшевистский Советский Союз, включивший в свой состав всю материковую Европу с Турцией; Остазия (англ. Eastasia) является объединением нескольких азиатских стран (Китая, Индии, Кореи и Японии). Идеологию этой страны океанийские СМИ неточно трактуют как «поклонение смерти» [4:218].

Северная Африка, Средний Восток и Юго-Восточная Азия являются «ничейной землёй» (спорными территориями), за которую ведётся борьба между тремя сверхдержавами. Эти регионы являются идеальным плацдармом для схваток вооружённых сил Океании, Евразии и Остазии, а также источником рабов для их потребностей.

Хотя об Американском континенте роман упоминает лишь мельком, но существует несколько косвенных доказательств, свидетельствующих о подчинённом отношении бывшей Великобритании по отношению к бывшим Соединённым Штатам (например, государственной валютой всей Океании является доллар). Фактически основное предназначение Взлётной полосы №1 состоит в её использовании в качестве плацдарма для авиаударов и ракетных ударов по материковой Европе. Соответственно, она сама является мишенью ответных бомбардировок. Однако Джулия предполагает, что эти атаки могут быть совершаемы самими же властями Океании, которым необходимо держать своё население в страхе и повиновении.

Согласно воспоминаниям Уинстона Смита о книге, приписываемой Эммануэлю Гольдстейну, вскоре после Второй мировой войны Великобритания была разорвана изнутри вспыхнувшей гражданской войной, в которой участвовали разнообразные враждующие ополчения и группировки. Ослабление страны вследствие разрушительной гражданской войны привело к её поглощению новой мировой сверхдержавой - Океанией. Примерно в это же время Советский Союз начал свою экспансию в Западную Европу и образовал новый союз под названием Евразия, а ещё через некоторое время в Восточной Азии образовался третий центр силы - Остазия.

Новый расклад сил на политической карте мира был нарушен Третьей мировой войной, вызвавшей катастрофические разрушения по всему миру в силу того, что война из наземной переросла в ядерную. Сотни ядерных взрывов в 1950-х годах уничтожили множество городов в Европе, Северной Америке и европейской части России. Поняв опасность собственного уничтожения в результате такой войны, сверхдержавы отказались от использования оружия массового поражения; тем не менее, наземная и воздушная война между ними продолжалась и впредь.

Все три державы продолжали накапливать атомные бомбы в расчёте на то, что рано или поздно представится удобный случай, когда они смогут решить войну в свою пользу. Войны между державами велись за Экваториальную Африку или страны Ближнего Востока, за индонезийский архипелаг, но не за землю, а за рабочие руки, чтобы производить как можно больше оружия и захватывать новые территории и новые рабочие руки.

На самом же деле эти державы не только не могли покорить одна другую, но и не получили бы от этого никакой выгоды. Условия жизни в них были весьма схожи (та же пирамидальная структура, тот же культ полубога-вождя, та же экономика). Автор называет войну сверхдержав мошенничеством, похожим на схватки жвачных животных, чьи рога растут под таким углом, что не способны ранить соперника. Правящие группы посвятили себя завоеванию мира, но вместе с тем они понимают, что война должна длиться постоянно, без победы. Её главная цель - сохранить общественный строй, уничтожая не только человеческие жизни, но и плоды человеческого труда, так как было ясно, что общий рост благосостояния угрожает иерархическому обществу гибелью, лишая тем самым власти правящие группы. Если громадная масса людей станет грамотной, научится думать самостоятельно, то она просто «выбросит» привилегированное меньшинство за ненадобностью. Война же и голод помогали держать людей, отупевших от нищеты, в повиновении.

Рабочее название романа, над написанием которого Оруэлл работал на протяжении 1940-х годов, звучало как «Последний человек в Европе» (англ. «The Last Man in Europe»). Известно, что издатель книги Фредерик Варбург настаивал на смене названия для повышения интереса потенциальных читателей. Причины, по которым автор остановился на названии «1984», до конца не ясны.

Наиболее распространённым является мнение, что год действия романа избран простой перестановкой последних двух цифр 1948 - года публикации романа. Также «1984» также может быть аллюзией на столетний юбилей Фабианского общества - первой значимой социалистической организации в Англии, основанной в 1884 году [3:25].

Книга не только была запрещена в СССР, но и подвергалась бойкоту со стороны левых кругов на Западе. Постепенно, однако, те же круги, вместе с теми, кто запрещал книгу в СССР, стали утверждать, что «роман активно использовался западной пропагандой в качестве антикоммунистической сатиры», в то время как «1984» актуализирует человеконенавистническую сущность, как вульгаризированного сталинского понимания коммунизма, так и западного капитализма. При этом в качестве аргумента приводилось мнение, что сам писатель, бывший демократическим социалистом, заявлял, что «1984» не следует рассматривать в качестве критики социалистических идей. Напротив, в своём эссе «Почему я пишу» (1946), Оруэлл настаивал на том, что все его произведения, начиная с периода Гражданской войны в Испании, были «прямо или косвенно против тоталитаризма и за демократический социализм, как я его понимал». Однако именно в этой публицистике Оруэлл атаковал сталинизм, сравнивая его с нацистской Германией.

Во многих отношениях роман является продолжением предыдущих произведений Джорджа Оруэлла - в некоторой степени мемуаров о Гражданской войне в Испании «В честь Каталонии» и особенно романа «Скотный двор». В «1984» продолжены основные мотивы «Скотного двора» - преданная революция, опасность ограничения личных свобод, авторитарная бонапартистская диктатура, эксплуатирующая попранные ей же достижения революции, - а также вводится образ, соответствующий Льву Троцкому (Снежок в «Скотном дворе», Гольдстейн в «1984») [1:150].

Большинство черт тоталитарного общества Оруэлла позаимствовано из его прообразов - Советского Союза в период диктатуры Сталина и гитлеровской Германии. Современные левые, социалисты и коммунисты, утверждают, что Оруэлл описал то тоталитарное общество, которое видел в то время вокруг себя, так как точной информации о положении дел в СССР или Германии он не имел и иметь не мог по известным причинам.

В таком случае «Большой брат» и «ангсоц» - это скорее отсылка к авторитаризму правления Уинстона Черчилля. Кроме того, большинство упоминаемых в романе внешнеполитических событий имеет прямую аналогию с событиями, происходившими в реальной истории Второй мировой войны и связанными с тогдашней политикой Великобритании. Это мнение выглядит малообоснованным по следующим причинам.

1). В мире «1984» действует однозначно социалистическая, подчинённая государству, а точнее - Партии, экономика.

2). «Ангсоц» - это «английский социализм», а социалистом Черчилль, как известно, не был.

3). Оруэлл был прекрасно осведомлён о сталинской системе лагерей, о чем свидетельствуют «Каталония», а также письма и статьи Оруэлла. Он писал, в частности, про «зловещий ход жизни в Советской России и жалкий фарс левой политики».

4). Нечеловеческие пытки и концентрационные лагеря для инакомыслящих, а также массовое уничтожение таковых за «мыслепреступления» - увидеть такое в Англии даже военной поры Оруэлл не мог.

5) Терминология общества: роль «партии» и «внутренней партии», термины «партийцев» и «старых партийных товарищей», само обращение «товарищ», обязательные собрания и пр.

6) Постоянные упоминания о прошедшей революции и об истреблении её непосредственных участников.

7) Наконец, дореволюционное прошлое описывается в пропаганде ангсоца как власть капиталистов [2:48].

Упомянутая в «1984» очередная внезапная смена противника и союзника Океании («Океания никогда не воевала с Евразией») пародирует внезапное изменение в советской пропаганде по отношению к европейской войне и к нацистской Германии, а затем - обратный прыжок после 22 июня 1941 г. (при этом люди, арестованные в 1940-1941 гг. за «антигерманские настроения» и «антигерманскую пропаганду», зачастую продолжали оставаться в заключении и после нападения Германии на СССР).

Комментаторы отмечают также схожесть описания министерства правды, где работает герой романа, с Би-би-си, где работал Оруэлл во время войны. В частности, 101 - это номер его рабочей комнаты (комната пыток; в романе в комнате 101 оказывалось то, что было самым страшным для этого конкретного человека).

В романе прослеживается также ряд параллелей или даже заимствований из творчества предшественников Оруэлла - прежде всего, романа-антиутопии Евгения Замятина «Мы» (Благодетель - Старший Брат; Единое Государство - Океания; обязательная операция - промывка мозгов). С другой стороны, некоторые исследователи утверждают, что Оруэлл прочитал роман уже после собственной книги. Но необходимо помнить о том факте, что сам Оруэлл отрецензировал «Мы» в 1946 году, а в письме Струве от 17 февраля 1944 г. Оруэлл писал так: «Вы меня заинтересовали романом «Мы», о котором я раньше не слышал. Такого рода книги меня очень интересуют, и я даже делаю наброски для подобной книги, которую раньше или позже напишу» [6].

Таким образом, произведение английского писателя, являясь как бы обобщающим и кумулирующим, затронуло исключительно чувствительную струну общественного самосознания. Поэтому его резонанс оказался долгим, провоцируя дискуссии, непосредственно касающиеся труднейших вопросов, которые поставила история нашего столетия. Этого не скажешь о многих книгах, объективно обладающих более высоким художественным достоинством, во всяком случае, большим престижем, подразумевая собственно эстетический аспект.

3. Основные принципы государственного режима в романе, идеология как отражение сути тоталитаризма

Океания - государство с жестоким тоталитарным строем. Жители лишены гражданских прав и индивидуальности. В Океании действует жёсткая социальная иерархия. Властным органом является Партия, которая делится на Внешнюю и Внутреннюю. Высшей общественной кастой является Внутренняя Партия, в которую входят высшие чины министерств и остальное высшее руководство Океании. В руках Внутренней Партии сосредоточена вся власть и богатства Океании. В отличие от почти нищих членов Внешней Партии, члены Внутренней Партии получают большую зарплату и имеют доступ к таким редчайшим продуктам как чай, белый хлеб, а также к таким, к которым члены Внешней Партии не имеют доступа, как-то: молоко, настоящий кофе, вино и фрукты. Средней кастой является Внешняя Партия, в которую входили бесчисленные номенклатурные работники и низшие члены Партии. Члены Внешней Партии живут в нищете и постоянно находятся под наблюдением Полиции Мыслей.

Члены Партии обязаны отдавать своих детей в скауты, военно-политическую молодёжную организацию, где детям навязывается любовь к Партии и Большому Брату. Также из детей тренируют будущих солдат, осведомителей и сотрудников полиции мысли, к примеру, учат следить за родителями. В книге упоминалось, что в газетах почти ежедневно появлялись сообщения о детях, которые уличили родственников в мыслепреступлении и сдали их Полиции Мысли.

Низшей кастой является беспартийный пролетариат (на новоязе - пролы) так же как и Внешняя партия нищенствует, но в отличие от Внешней Партии предоставлены сами себе, в домах почти отсутствуют телекраны и распространяются преступность и спекуляция.

Пролы составляют около 80% всего населения Океании и являются основным источником доходов.

Большой Брат (англ. Big Brother, вариант перевода - Старший Брат) - номинальный правитель Океании, по легенде, революционер, приведший к освобождению трудящихся и установлению «английского социализма».

«На каждой площадке со стены глядело всё то же лицо. Портрет был выполнен так, что, куда бы ты ни стал, глаза тебя не отпускали. «БОЛЬШОЙ БРАТ СМОТРИТ НА ТЕБЯ» - гласила подпись» [5:58].

Существует ли Большой Брат как личность или он является лишь образом, созданным пропагандой, неизвестно. Главный герой, Уинстон, спрашивает своего палача: «Существует он в том смысле, в каком существую я?», и получает ответ: «Вы не существуете». Впрочем, это вряд ли имеет значение, Большой Брат существует и бессмертен как олицетворение партии.

После выпуска романа «Большой Брат» стало нарицательным именем для государства или другой подобной организации, стремящейся установить слежку или контроль над народом. В разговорном английском языке «большой брат» (big brother) может также означать «старший брат», и в книге, очевидно, подразумевается и этот смысл. В 1998 году была учреждена ежегодная «Премия Большого Брата» за самое грубое нарушение свободы граждан государством или компанией.

Контуры описанного в «1984» мира, где тоталитаризм всевластен, а человек без остатка подчинен безумной и лицемерной идеологии, открылись Оуэролу еще на исходе 30-х годов; близкое будущее подтвердило, насколько небеспочвенной была его тревога. Потом, когда был напечатан «1984», либералы не могли ему простить, что местом действия избрана не какая-нибудь полуварварская восточная страна, а Лондон, ставший столицей Океании - одной из трех сверхдержав, ведущих бесконечные войны за переделку границ.

Но особенно яростно спорил Оруэлл с теми, кто почитал себя марксистами или, во всяком случае, левыми. Причем этот спор выходил далеко за рамки частностей, потому что его предметом были такие категории, как свобода, право, демократия, логика истории и ее уроки для следующих поколений.

Главное расхождение между Оруэллом и его противниками из левого лагеря заключалось в истолковании диалектики революции и смысла ее последующих метаморфоз. Отношение к тому, что на Западе тогда было принято называть «советским экспериментом», разделило Оруэлла и английских социалистов предвоенного, да и послевоенного, времени настолько принципиально, что ни о каком примирении не могло идти речи.

Многое в этом споре, не утихавшем десять с лишним лет, следует объяснить временем, предопределившим и остроту полемики, и ее крайности - с обеих сторон. Оруэлл никогда не был в СССР, и должен был полагаться только на чужие свидетельства, чаще всего лишенные необходимой объективности, да на собственный аналитический дар. Трагедию сталинизма он считал необратимой катастрофой Октября. Согласиться с этим невозможно и сегодня, когда мы представляем себе масштабы и последствия трагедии неизмеримо лучше, чем их представлял себе Оруэлл. Исторические обобщения вообще не являлись сильной стороной его книг.

Их притягательность в другом: в свободе от иллюзий, когда дело касается реального положения вещей, в отказе от казуистических оправданий того, чему оправдания быть не может, в способности назвать диктатуру Вождя диктатурой (или, пользуясь излюбленным словом Оруэлла, тоталитаризмом), а совершенную сталинизмом расправу над революцией - расправой и предательством, сколько бы ни трубили о подлинном торжестве революционного идеала.

Эту силу Оруэлла хорошо чувствовали его антагонисты, от того и предъявляя ему обвинения самые немыслимые, вплоть до оплаченного пособничества реакции. Однако исторически такая нетерпимость вполне объяснима. В левых кругах Запада долгое время предосудительной, если не прямо преступной считалась сама попытка дискутировать о сути происходящего в Советском Союзе. Внедренная сталинизмом система была бездумно признана образцом социалистического мироустройства. СССР воспринимали как форпост мировой революции. Из западного далека не смущали ни ужасы коллективизации с ее миллионами спецпереселенцев и умирающих от голода, ни внесудебные приговоры политическим противникам Вождя или всего лишь заподозренным в недостаточной преданности и слишком сдержанном энтузиазме.

Всему этому тут же находилось объяснение в якобы обостряющейся классовой борьбе и злодейских замыслах империализма, в закономерностях исторического процесса, проклятом наследии российского прошлого, косности мужицкой психологии - в чем угодно, только не в природе сталинизма. За редчайшим исключением, левые западные интеллектуалы либо не увидели, что сталинизм есть преступление против революции и народа, либо, увидев, молчали, полагая, будто к молчанию обязывает их верность заветам Октября и атмосфера неуклонно приближающейся мировой войны.

Таким образом, история, культура, само человеческое естество - только помехи и препятствия, мешающие тоталитарной идее осуществиться в ее настоящей полноте. Пока сохраняется хотя бы хилый росток неофициозной мысли и неказенного чувства, не могут считаться вечными самовластие лидера Океании, называемого условным именем Старший Брат, и диктат целиком ему подконтрольной организации, которую обозначают столь же условным словом «партия». Задача не в том, чтобы добить противников, ибо они мнимы. Она в том, чтобы исчезла возможность несогласия, пусть сугубо теоретическая и эфемерная. Даже как отвлеченная концепция всякая индивидуальность должна исчезнуть навеки.

4. Социальный тип романа. Тип нового человека - «человека-функции»

О конкретном прообразе мира, встающего со страниц «1984», спорили, и трудно сказать, согласился ли бы сам Оруэлл придать Старшему Брату физическое сходство со Сталиным, как поступили экранизаторы романа. Сталинизм, конечно, имеет самое прямое отношение к тому порядку вещей, который установлен в Океании, но не только сталинизм. Само понятие «тоталитарная диктатура» для Оруэлла не было синонимом только сталинизма. Скорее он видел тут явление, способное прорасти и в обстоятельствах, отнюдь не специфичных для России, как, приняв иную зловещую форму, проросло оно в гитлеровской Германии, в Испании, раздавленной франкизмом, или в латиноамериканских банановых республиках под властью «патриархов» наподобие описанного Гарсиа Маркесом. Говорить надо не столько о конкретике, сколько о социальной болезни, глубоко укорененной в атмосфере XX столетия и по-разному проявляющейся, хотя это все та же самая болезнь, которая методически убивает личность, укрепляя идеологию и власть. Это может быть власть Старшего Брата, глядящего с тысячи портретов, или власть анонимной бюрократии. В одном варианте это идеология сталинизма, это доктрина расового и национального превосходства - в другом, а в третьем - комплекс идей агрессивной технократии, которая мечтает о всеобщей роботизации. Но все эти варианты предполагают ничтожество человека и абсолютизм власти, опирающейся на идеологические концепции.

В XX столетии идея проложила себе многочисленные торные дороги, став фундаментом утопий, которые, осуществляясь, оказывались кошмаром. Оруэлл показал общество, где это произошло. И оно узнаваемо, как модель, имевшая достаточно слепков и подражаний. Не следует корить поставленное Оруэллом зеркало за то, что мы узнаем в нем и нечто очень близкое пережитому нами самими. Говорили о злобном памфлете, но на самом деле это была книга, расчищавшая площадку для будущего, где Старшему Брату не найдется места.

В государстве Океания, о котором повествует Оруэлл, мудрецам из Лагадо пришлось бы не профессорствовать, а учиться самим, так далеко вперед продвинулась их наука. Однако это все та же наука полной стандартизации, когда ни о каком независимом индивиде просто не может идти речь. И это уже не проекты, а будничное, привычное положение вещей.

Неусыпное наблюдение внимательно к последней мелочи быта подданных Океании. Ничто не должно ускользнуть от державного ока, и суть вовсе не в страхе - подрывная деятельность практически давно уже исключена. Высшая цель режима состоит в том, чтобы никаких отклонений от раз и навсегда установленного канона не допустить как раз в сфере личностной, интимной - там, где такие отклонения, при всем совершенстве слежки и кары, все-таки еще не выкорчеваны до конца. Человек должен принадлежать режиму с ног до головы и от пеленки до савана. Преступление совершают не те, кто вздумал бы сопротивляться, - таких просто нет; преступны помышляющие о непричастности, хотя бы исключительно для себя и во внеслужебном, внегосударственном своем существовании.

Тоталитарная идея призвана охватить - в самом буквальном смысле слова - все, что составляет космос человеческого бытия. И лишь при этом условии будет достигнута цель, которую она признает конечной. Возникнет мир стекла и бетона, невиданных машин, неслыханных орудий убийства. Родится нация воителей и фанатиков, сплоченных в нерасторжимое единство, чтобы двигаться вечно вперед и вперед, одушевляясь абсолютно одинаковыми мыслями, выкрикивая абсолютно одинаковые призывы, - трудясь, сражаясь, побеждая, пресекая, - триста миллионов людей, у которых абсолютно одинаковые лица.

У Оруэлла это не воспаленная греза реформатора, вдохновленного вывихнутой идеей; это, за микроскопическими исключениями, реальность. В ней господствует сила, безразличная к рядовой человеческой судьбе. Граждане Океании должны знать лишь обязанности, а не права, и первой обязанностью является беспредельная преданность режиму: не из страха, а из веры, ставшей второй натурой.

Парадокс в том, что подобной искренности добиваются насилием, для которого не существует никаких ограничений. Центральная проблема из всех интерес человека не просто в раба, а во всецело убежденного сторонника системы, которая раздавливает его, как тот сапог, опустившийся прямо на лицо. Где кончается принужденность? Когда она перерастает в убеждение и восторг? Тайна тоталитаризма виделась Оруэллу в умении достигать этого эффекта, и не в единичных случаях, но как эффекта массового. Разгадку он находил во всеобщей связанности страхом. Постепенно становясь сильнейшим из побуждений, страх ломает нравственный хребет человека и заставляет его глушить в себе все чувства, кроме самосохранения.

Оно требует мимикрии день за днем и год за годом, пока уже не воздействием извне, но внутренним душевным настроем будет окончательно подавлена способность видеть вещи, каковы они на самом деле. Государству надо только способствовать тому, чтобы этот процесс протекал быстро и необратимо. Для этого и существует режим - с его исключительно мощным аппаратом подавления, с полицией мысли и полицией нравов, с «новоязом», разрушающим язык, чтобы стала невозможной мысль, с обязательной для всех доктриной «подвижного прошлого», согласно которой память преступна, когда она верна истине, а минувшего не существует, за вычетом того, каким оно сконструировано на данный момент.

«Когда упоминают тоталитаризм, - пишет Оруэлл в 1941 году, - немедленно обращают взор к Германии, России, Италии» [6]. Оруэлл под понятием тоталитаризма понимает нацистский режим, сталинский режим и фашистский режим. И напротив, сталинское воплощение модели тоталитаризма полностью заполнило роман. Это самое близкое к модели воплощение и стало трамплином, от которого отталкивается писательское воображение.

СССР времен больших чисток и процессов и составляет реальность, с которой соотносится роман. Уинстон получает задание переписать куски в речах, чтобы предсказанное там совпадало с тем, что произошло на самом деле. Труженики Океании выходят на манифестацию и скандируют слова благодарности Старшему Брату: за «новую и счастливую жизнь под его мудрым руководством». Это лозунг Сталина, выдвинутый в 1936 году.

В партийном обществе помимо культа личности Большого Брата и беспрекословного подчинения властям, все обязаны придерживаться пуританских взглядов и всем молодым людям рекомендуют входить в так называемый Молодёжный Антиполовой Союз, где им внушается отвращение к половым связям и любви. Любовь является мыслепреступлением, а браки заключаются исключительно в репродуктивных целях.

Товарищ Огилви, который «не пил и не курил, не знал иных развлечений, кроме ежедневной часовой тренировки в гимнастическом зале; считая, что женитьба и семейные заботы несовместимы с круглосуточным служением долгу, он дал обет безбрачия. Он не знал иной темы для разговора, кроме принципов ангсоца, иной цели в жизни, кроме разгрома евразийских полчищ и выявления шпионов, вредителей, мыслепреступников и прочих изменников». Разве это списано не со Стаханова, не с положительных героев Островского, не с литературы «социалистического реализма», не с «нового человека» из пропагандистских статей?

Личность по логике этой системы необходимо обратить в ничто, свести к винтику, сделать лагерной пылью, даже если формально оставлена свобода. А власть, ни при каких условиях, не может удовлетвориться достигнутым могуществом. Она обязана непрерывно укрепляться на все более и более высоких уровнях, потому что таков закон ее существования: ведь она не создает ничего, кроме рабства и страха, как не знает ценностей или интересов, помимо себя самой. По словам одного оруэлловского персонажа, ее представляющего, «цель репрессий - репрессии. Цель пытки - пытка. Цель власти - власть» [5:65].

Это О`Брайен, пытающий и расстреливающий в подвалах Министерства любви, лишь с откровенностью формулирует основное побуждение, двигающее тоталитарной идеей, которую привычно украшают более или менее искусно наложенным гримом, чтобы выдать ее за триумф разума, справедливости и демократии. О'Брайен был рослый плотный мужчина с толстой шеей и грубым насмешливым лицом. Несмотря на грозную внешность, он был не лишен обаяния. Он, имея привычку поправлять очки на носу, и в этом характерном жесте было что-то до странности обезоруживающее, что-то неуловимо интеллигентное.

В глубине души Уинстон подозревал - а может быть, не подозревал, а лишь надеялся, - что О'Брайен политически не вполне правоверен. Его лицо наводило на такие мысли. Но опять-таки возможно, что на лице было написано не сомнение в догмах, а просто ум. Так или иначе, он производил впечатление человека, с которым можно поговорить - если остаться с ним наедине и укрыться от телекрана.

Когда Уинстона задержали, стали пытать, «он признался в убийстве видных деятелей партии, в распространении подрывных брошюр, в присвоении общественных фондов, в продаже военных тайн и всякого рода вредительстве. Он признался, что стал платным шпионом Остазии еще в 1968 году. Признался в том, что он верующий, что он сторонник капитализма, что он извращенец. Признался, что убил жену, хотя она была жива, и следователям наверняка это было известно. Признался, что много лет лично связан с Голдстейном и состоит в подпольной организации, включающей почти всех людей, с которыми он знаком» [5:78].

Таким образом, происходит детерминированность поведения героев романа через новый язык и тип мысления.

5. Идеология новояза как языка тоталитаризма

«Новояз» - особая форма языка и словарного запаса, которые распространяются в Океании. Новый язык формировался по принципу «невозможно сделать (и даже подумать) то, что нельзя выразить словами». Поэтому с каждым новым изданием словаря новояза из него выбрасывались слова и понятия, чуждые господствующей идеологии. «Каждое сокращение было успехом, ибо, чем меньше выбор слов, тем меньше искушение задуматься» [5:82].

Зато появлялись новые слова, в основном, сокращения более длинных фраз, что тоже помогало избавиться от многозначности старояза. Например, фраза «идейно крепкий речекряк» означала похвалу человеку, который говорит идеологически выверенно, «без участия высших нервных центров».

Пояснить идею двоемыслия (англ. doublethink) можно следующим образом: на фронтоне здания, в котором работал герой романа, висели лозунги: «Война - это мир!», «Свобода - это рабство!», «Незнание - сила!». Таким образом, двоемыслие - это способность искренне верить в две взаимоисключающие вещи, либо менять своё мнение на противоположное при идеологической необходимости.

Ключевым словом новояза было «белочёрный», содержавшее два взаимоисключающих понятия. Оно «означало привычку нагло, вопреки фактам, настаивать на том, что чёрное - бело». Для понимания лозунгов ангсоца (английского социализма, именно так определялся общественный строй в Океании), например, лозунга «Свобода - это рабство» тоже было необходимо двоемыслие.

В оруэлловской антиутопии делами войны ведало Министерство мира (на новоязе минимир, minipax), охраной правопорядка и преследованием мыслепреступников - Министерство любви (на новоязе минилюб, miniluv), а фальсификацией истории, СМИ, пропагандой, и сочинением примитивной литературы для пролов - Министерство правды, (на новоязе миниправ, minitrue). Четвёртым столпом этого общества было Министерство изобилия (miniplenty), ведавшее распределением скудных ресурсов, остававшихся после удовлетворения военных нужд.

В антиутопии Оруэлла «экономика существует только с помощью войны и для войны». Основная идея - без войны, благодаря техническому прогрессу, наступает перепроизводство товаров, идеологическое расшатывание, недовольство и, в конце концов, революция и смена элит. Поэтому в целях сохранения личной власти правители всех трёх государств вели бесконечную войну, основной целью которой было уничтожение ресурсов и направление мысли населения целиком на выживание. Естественно, победы в такой войне быть не могло, мелкие успехи (представляемые, естественно, как ключевые победы) сменялись мелкими поражениями и так до бесконечности.

Министерство правды, место работы главного героя романа, занималось непрерывным изменением истории. Дело не только в том, что кого-то убили. Ты понимаешь, что прошлое, начиная со вчерашнего дня, фактически отменено? Если оно где и уцелело, то только в материальных предметах, никак не привязанных к словам, - вроде этой стекляшки. Ведь мы буквально ничего уже не знаем о революции и дореволюционной жизни. Документы все до одного уничтожены или подделаны, все книги исправлены, картины переписаны, статуи, улицы и здания переименованы, все даты изменены. И этот процесс не прерывается ни на один день, ни на минуту. История остановилась. Нет ничего, кроме нескончаемого настоящего, где партия всегда права. Я знаю, конечно, что прошлое подделывают, но ничем не смог бы это доказать - даже когда сам совершил подделку. Как только она совершена, свидетельства исчезают.

Мыслепреступление (или, в другом русском переводе, преступмысль, англ. thoughtcrime) являлось страшным преступлением в Океании и каралось смертью. Под это понятие попадал любой даже не поступок, а уже только сама мысль о нём. Идеология гласила - подумав о правонарушении, человек сам подписывал себе смертный приговор, который рано или поздно, но всегда неотвратимо, настигал его в стенах Министерства Любви. Репрессивным органом, который предотвращал мыслепреступления, была Полиция мысли.

Полиция мысли не занималась простыми казнями. Её функцией, прежде всего, было доказать нарушителю, что он был не прав. «Преступник» уничтожался только после того, как он искренне (за этим жёстко следили, «обманщиков» обрабатывали дальше) соглашался с постулатами идеологии и сам просил себе смертной казни за свои «преступления». Некоторых даже отпускали на свободу, чтобы человек «дозрел» самостоятельно и вернулся для казни [4:183].

Таким образом, система не просто мстила нераскаявшимся «вероотступникам», убивая их от бессилия, она уничтожала их целиком, вместе с их верой.

Заключение

У каждой писательской биографии свой узор, своя логика. Эту логику не всякий раз легко почувствовать, а тем более - обнаружить за нею высший смысл, который диктует время. Судьба Джорджа Оруэлла - пример как раз такого рода. Название романа, его терминология и даже имя автора впоследствии стали нарицательными и употребляются для обозначения общественного уклада, напоминающего описанный в «1984» тоталитарный режим.

Правящие группы посвятили себя завоеванию мира, но вместе с тем они понимают, что война должна длиться постоянно, без победы. Её главная цель - сохранить общественный строй. Жители лишены гражданских прав и индивидуальности. В Океании действует жёсткая социальная иерархия. Властным органом является Партия, которая делится на Внешнюю и Внутреннюю. Высшей общественной кастой является Внутренняя Партия. В руках Внутренней Партии сосредоточена вся власть и богатства.

Сталинизм, конечно, имеет самое прямое отношение к тому порядку вещей, который установлен в Океании, но не только сталинизм. В XX столетии идея проложила себе многочисленные торные дороги, став фундаментом утопий, которые, осуществляясь, оказывались кошмаром. Тоталитарная идея призвана охватить - в самом буквальном смысле слова - все, что составляет космос человеческого бытия.

Таким образом, в романе «1984» дан собирательный образ тоталитарного режима, который узнаваем и характерен для XX столетия. Поэтому его резонанс оказался долгим, Этого не скажешь о многих книгах, объективно обладающих более высоким художественным достоинством, во всяком случае, большим престижем, подразумевая собственно эстетический аспект.

Литература

1. Белов О. Бойня №10. Литература Англии и США. О войне и военной идеологии / О. Белов. - М.: Просвещение, 1991. - 348 с.

2. Гаков В. «Дважды два свободы и достоинства» (Джордж Оруэлл «1984») / В. Гаков // Фантакрим Mega. - 1992. - №3. - С. 30-31, 37.

3. Кузнецов С. 1984 - юбилей не случившегося года / С. Кузнецов // Зарубежная литература. - 2008. - №10. - С. 24-28.

4. Мосина В.Г. Три главные книги Джорджа Оруэлла: монография / В.Г. Мосина. - М.: ИЧП «Издательство Магистр», 1999 - 216 с.

5. Оруэлл Д. 1984. Скотный Двор / Д. Оруэлл; пер с англ. - М.: ООО Изд-во АСТ, 2003 - 361 с.

6. Оруэлл Д. Подавление литературы / Д. Оруэлл; пер с англ. В.А. Скороденко http://www.orwell.ru/library/ essays/prevention/r/r_plit.htm

Размещено на Allbest.ru