Хозяйственная мотивация и стимулирование труда персонала в ООО "Гостиница Венец"

Стимулирование труда - способ управления трудовым поведением работника, состоящий в целенаправленном воздействии на поведение персонала посредством влияния на условия его жизнедеятельности, используя мотивы, движущие его деятельностью.

Систему стимулирования можно условно разделить на традиционную и нетрадиционную систему стимулирования.

Традиционная система стимулирования - система вознаграждения работников, в основу которой положен принцип определения вознаграждения работника в зависимости от: ценности работника для организации (внутренней ценности); и рыночной ценности работника (абсолютной ценности).

Методы стимулирования персонала могут быть самыми разнообразными и зависят от проработанности системы стимулирования на предприятии, общей системы управления и особенностей деятельности самого предприятия.

Поскольку стимулирование, как было отмечено выше, автор рассматривает как метод управления персоналом, предложенная классификация форм стимулирования органично вписывается в систему методов управления персоналом (рис.1.1).

Рис. 1.1 - Взаимосвязь методов управления персоналом и форм стимулирования труда

Классификация методов соотносится с общеизвестной классификацией методов управления персоналом: организационно-распорядительные (организационно-административные), экономические и социально-психологические. Эта классификация является одной из наиболее широко распространенных. Данная классификация основана, на мотивационной ориентации методов управления.

Отмечаемый рядом авторов, рост роли экономических методов управления в России связан, прежде всего, с формированием и совершенствованием системы рыночной экономики.

Приведенная схема классификации методов стимулирования является классической. В современном менеджменте применяются и иные группировки методов стимулирования. Укрупненно все формы стимулирования можно так же сгруппировать в следующие четыре вида:

1. Экономические формы стимулирования всех типов (зарплата во всех ее разновидностях, включая контрактную, премии, льготы, страховки, беспроцентные кредиты и т.п.).

Успешность их воздействия определяется тем, насколько коллектив понимает принципы системы, признает их справедливыми, в какой мере соблюдается неотвратимость поощрения (наказания) и результатов работы, их тесная связь во времени.

2. Управление по целям.

3. Обогащение труда.

4. Система участия.

К элементам традиционной системы стимулирования относят то, что применяется всеми или большинством компаний на рынке труда - это заработная плата и социальный пакет. Структура заработной платы - это базовые ставки, премиальные выплаты, социальные программы.

Глава 2. Основы мотивации и подходы к рациональности

2.1 Основы хозяйственной мотивации и «экономического человека»

Основы хозяйственной мотивации. Начнем с нескольких вводных определений. Всякая экономическая активность людей осуществляется в конечном счете во имя реализации их потребностей, которые можно определить как необходимость и возможность приобретения, сохранения и использования различных благ - экономических и неэкономических, материальных и нематериальных. Если некое благо оказывается значимым, желаемым для человека, то оно превращается в стимул - внешний объект стремления, актуализированную потребность. Когда же импульс стремления к этому объекту проходит через сознание человека, стимул перерастает в

мотив - внутреннее побуждение к действию. С точки зрения экономиста, хозяйственное действие мотивировано интересом. При возникновении стимула в виде натурального или денежного блага, человек просчитывает возможные последствия предполагаемого действия, оценивая прежде всего два фактора:

* относительную полезность получаемого блага, настоятельность своей потребности в нем;

* масштаб издержек (затрат времени и других ресурсов), необходимых для получения блага.

Взвешивая два рода оценок, хозяйствующий субъект определяет эффективность действия. Его интерес состоит в максимизации полезности или минимизации издержек для получения оптимального набора благ. Следование интересу предполагает, что человек обладает известной свободой выбора между способами своего поведения. Но часто возникают ситуации, когда у человека эта свобода отсутствует или существенно ограничена. При жестких ограничениях интерес замещается принуждением- безальтернативным подчинением человека внешним по отношению к нему условиям. Можно выделить по меньшей мере четыре формы принуждения к хозяйственной деятельности. Первая - внеэкономическое принуждение - выражает отношения непосредственного господства и подчинения, личной зависимости человека от других людей, административных, политических или военных органов. В условиях внеэкономического принуждения человеком движет страх - перед возможным физическим насилием (вплоть до уничтожения), перед лишением юридического, гражданского или социального статуса - быть избитым, посаженным за решетку, уволенным с работы. Вторая форма -экономическое принуждение, под которым понимается односторонняя зависимость человека от материальных условий его существования. Когда не обеспечен минимум базовых потребностей, у человека фактически отсутствует выбор: им также руководит страх -перед голодом, нищетой, деградацией. Причем, речь идет не только о физиологическом, но и о социальном минимуме, определяемом принадлежностью к какому-то сообществу или конкретным группам. “Достойно содержать” себя и свою семью, быть “не хуже других” - в этом содержится немало принудительных элементов. Третья форма - технологическое принуждение - выражает одностороннюю зависимость человека от условий труда и производства, порождаемую его узкой профессиональной квалификацией прикреплением к рабочему месту. Наглядный пример - “монозаводские” города, где наиболее вероятным исходом для большинства трудоспособного населения является работа на

единственном предприятии. В результате закрепления несложных узкопрофессиональных навыков, покинуть свое место с годами становится все труднее, да и уходить особенно некуда. Люди становятся придатками конкретного технологического процесса. Четвертая форма - идеологическое принуждение - наиболее тонкая из перечисленных форм воздействия. Она возникает как продукт манипулирования личным интересом: используется

страх Божьей кары, потери жизненных ориентиров, разрыва социальных связей с референтной группой. И без того условная грань между негативной и позитивной мотивацией здесь практически стирается. Особым источником мотивации выступают социальные нормы, которые не являются для хозяйствующего субъекта сводом чисто внешних ограничений. Они успешно осваиваются и становятся внутренними элементами его личных побуждений. Возникает вопрос, не выступает ли следование норме проявлением эгоистического интереса. Ведь для экономиста социальные институты возникают как продукт “естественного” отбора наиболее эффективных правил взаимодействия. Мы солидарны с иной точкой зрения: в основе своей социальные нормы отбираются вовсе не потому, что они полезны для большинства членов сообщества, и соблюдаются не потому, что это выгодно (хотя нередко это действительно так). Суть нормы в ином. Близким друзьям не платят за их услуги и не дают деньги под проценты, хотя во многих случаях это было бы удобно и позволило бы эффективнее использовать ресурсы. Решает здесь, однако, другое: так “не принято”, и все. Итак, человек побуждается к хозяйственному действию целыми комплексами мотивов. Они берут свое начало из трех основных источников: интереса, социальной нормы и принуждения. Причем, содержимое из этих источников перемешивается самым сложным образом: следование социальной норме может соответствовать рациональному выбору, последний может обладать принудительной силой и т.д. Поэтому мы предпочитаем использовать термин “хозяйственная мотивация” (а не, скажем, “трудовая” или “экономическая” мотивация), чтобы подчеркнуть указанную полноту содержания по сравнению с чистым экономическим интересом. Совокупность хозяйственных стимулов, таким образом, не сводится к получению материального вознаграждения. Здесь можно обнаружить стремление к улучшению условий работы (безопасности, комфортности) и обогащению содержания труда (разнообразию операций и творческому характеру деятельности), к профессиональному росту и достижению относительной автономности в труде. Более того, эти стимулы выходят далеко за пределы собственно экономических благ. Человек тянется к общению и соревновательное, обуреваем жаждой власти и социального престижа, способен подчинять себя нравственным, религиозным и идейно-патриотическим канонам. И весь этот сложный мотивационный комплекс привносится им в сферу хозяйственных отношений.

Мотивация “экономического человека». Нельзя сказать, что основоположники экономической теории не видели проблемы многообразия реальных хозяйственных мотивов. Напротив, они не раз подчеркивали, что невозможно свести их к голому экономическому интересу. Вот один из многих характерных выводов: “Из всего сказанного нами следует, что отдавать свое сочувствие другим и забывать самого себя, ограничивать, насколько возможно, личный эгоизм, и отдаваться сладостной, снисходительной симпатии к другим представляет высшую степень нравственного совершенства, к какой только способна человеческая природа”. Трудно поверить, что эти слова принадлежат родоначальнику экономической теории. А между тем таково одно из принципиальных заключений А. Смита, сделанных им в “Теории нравственных чувств” - объемном труде, забытом после выхода в свет “Богатства народов”. Лидер австрийской школы К. Менгер также прекрасно понимает, что кроме своекорыстия в хозяйственной жизни немало других побудительных мотивов - любовь к ближнему, обычай, правовое чувство. Наконец, А. Маршалл полностью отдает себе отчет в том, что приобретательство не является единственной целью человека, что религия, например, оказывает на него даже более сильное и глубокое воздействие, нежели экономика, и что строгой линии, отграничивающей экономические мотивы от неэкономических в реальной жизни провести не удастся. Так в чем же дело? Почему в итоге “экономический человек” оказывается своекорыстен и автономен, т.е. свободен от принуждения и социальных норм? Более того, он ведь еще и всеведущ, т.е. знает собственные потребности, выстраивает их в иерархическом порядке и удовлетворяет самым рациональным способом, переходя от более важных к менее важным. Не будем торопиться, обвиняя основоположников экономической науки в том, что они нарисовали карикатуру на живого человека. Просто живому хозяйствующему субъекту сознательно противопоставлена сконструированная абстрактная модель. Так, по мнению К. Менгера, если мы будем пытаться охватить человеческое действие во всем многообразии его характеристик, то мы никогда не получим никаких законов, и “национальная экономия” как теоретическая дисциплина окажется обречена. Для того чтобы выделить желанную причинную связь и выявить экономические законы, нужно взять один главный мотив и очистить его от наслоений. На эту роль и претендует своекорыстие, эгоизм. Почему из всего многообразия мотивов хозяйствующего субъекта экономистами выбирается эгоизм? Дело в том, что по бытующему и по сей день мнению, альтруизм по сравнению с эгоизмом - чувство крайне непостоянное. Экономическая же теория отбирает “нормальные” формы хозяйственных действий, которые отождествляются с их устойчивыми формами. В свою очередь, устойчивость и повторяемость нужны для того, чтобы наблюдать и, главное, измерять исследуемые явления. А то, что не поддается измерению (любовь и долг, нравственные и политические ориентации человека) оставляется за рамками предмета - это сфера догадок, удел философов. Таким образом, “экономический человек” появился на свет как сознательная абстракция, без которой, казалось, становление экономической теории как науки было бы решительно невозможно. Но построением аналитической модели дело, увы, не заканчивается. Потихоньку начинается тонкое подмешивание к реальности только что выведенных теоретических построений, производится редукция действительности к абстрактной модели. Это виртуозно проделано Е. Бем-Баверком, который рассуждает так: “Хотя в действительной жизни названный основной мотив осложняется действием целых сотен совершенно другого рода мотивов -гуманности, привычки, влияния специальных государственных законов и т.д., однако же фактически совершающееся образование цен далеко не так сильно уклоняется от того направления, которое определяется исключительно действием основного мотива - стремления получить непосредственную выгоду от обмена”. Для преодоления противоречий вводится особый персонаж “рассудительного практика”, в роли которого очень скоро оказывается так называемый “простой человек”. Способен ли последний на сложные соображения, необходимые для рационального следования собственной выгоде? По мнению австрийцев, вполне способен. К тому же в сложных калькуляциях нет особой нужды. На помощь спешат свой и чужой опыт, память подсказывает готовые решения, разделение труда снимает весомую часть обязанностей. Внезапно выясняется, что абстракция “экономического человека” соответствует некоему “здравому смыслу”. Утверждается, что “простой народ” и без всякой теории умеет неплохо улавливать собственные экономические интересы и следовать им на практике (теория тем самым только фиксирует “нормальное” состояние дел). Отсюда уже недалеко до следующего шага: “экономический человек” ведет себя как фактический “средний” (нормальный) человек. Редукция завершена. И если великие экономисты помнили о совершенной логической операции, и их не

оставляла смутная тяга к последующей “реабилитации” человека, то многие их последователи предпочитали “забывать” об этом, совершая произвольные подстановки графических линий на место полнокровного субъекта. Экономические взгляды на природу интереса эволюционировали и порою разбегались с течением времени. Условные логические этапы можно представить следующим образом.

В классической политической экономии интерес индивида реализуется в его эгоистических побуждениях. Индивид достигает общей пользы путем преследования собственной выгоды, состоящей в получении наслаждения и избежание страданий.

В неоклассической парадигме происходит вымывание гедонистического элемента. В основе эгоистического интереса оказывается рациональность, понимаемая как максимизация полезности компетентным субъектом в условиях ограниченности ресурсов (вариант австрийской школы). При этом рационализм постепенно выдвигается на роль ключевой поведенческой характеристики, отодвигающей своекорыстие (А. Маршалл)

Оптимизация полезности объявляется необязательным признаком реализации интереса, ограниченного более скромными рамками. Например, в концепции “выявленных предпочтений” рационализм экономического действия предстает как осуществление последовательного (непротиворечивого) выбора, являющего устойчивость предпочтений (П. Самуэльсон).

Возникает сомнение в информированности “экономического человека” относительно содержания собственных интересов и путей их реализации.

Вводится фактор неопределенности, придающий рациональным решениям вероятностный характер (И. Фишер, Ф. Найт). Разделяются “объективная” рациональность информированного наблюдателя и “субъективная” рациональность хозяйствующего субъекта (Ф. Хайек, Й. Шумпетер).

Подвергается сомнению интеллектуальная и волевая способность “экономического человека” к последовательно рациональным действиям. Принимается бихевиористская предпосылка “ограниченной рациональности” (bounded rationality), рисующая человека, который просто ищет некий первый удовлетворительный для него вариант экономического поведения, а потом бросает всякие поиски (Г. Саймон). Предлагается концепция “переменной рациональности”, учитывающая физиологические стремления человека к экономии собственных усилий (X. Лайбенстайн).Экспериментально показываются системные отклонения от рациональных расчетов в человеческом выборе (Д. Канеман, А. Тверски).

Наряду с рационально преследуемым интересом вводятся дополнительные (вспомогательные) мотивационные переменные, связанные с существованием социальных норм и принуждения (М. Олсон, А. Сен, Ю. Эльстер). Одновременно понятие рациональности выводится за пределы максимизации полезности. Всякое последовательное (согласованное) действие интерпретируется как рациональное, и следование принуждению или социальным нормам тоже подводится под рациональные схемы. Одновременно это служит неплохим способом раздвижения границ экономического подхода и вторжения в ранее недоступные для него области.

2.2 Экономический и социальный подходы к рациональности

Рациональность (от лат. ratio - разум) - термин в самом широком смысле означающий разумность, осмысленность, противоположность иррациональности. В более специальном смысле - характеристика знания с точки зрения его соответствия некоторым принципам мышления. Использование этого термина часто связано с вниманием к различиям в таких принципах, поэтому принято говорить о различных типах рациональности.

Существуют различные модели философского рассмотрения рациональности. Так, Макс Вебер различает формальную и субстантивную рациональность. Первая состоит в способности осуществлять калькуляцию и расчет в рамках принятия экономического решения. Субстантивная рациональность относится к более обобщенной системе ценностей и стандартов, которые интегрированы в мировоззрение. В других моделях рациональности в качестве её основы рассматривались согласованность, эмпирическая адекватность, способность к росту содержательного знания.

В плюралистических трактовках подчёркивается, что рациональность представляет собой конструкт, выполняющий роль методологического обоснования знания, но не имеющий универсального объективного референта. Применительно к разным культурам и эпохам выделяют свои виды рациональности: рациональность Нового времени, классическая рациональность, неклассическая рациональность и т. п. Каждой из таких рациональностей свойственен свой стиль мышления, свои проблемы и методы их решения, свой особый тип разума, порождающий такое знание, которое для данной эпохи и культуры считается рациональным. Предпринимаются и попытки выделить общие для всех видов рациональности черты.

Экономический подход к рациональности. Какой общий вывод следует из анализа разных взглядов на природу интереса? Понимание рациональности и фиксация ее пределов стали ключевыми предпосылками, на базе которых определяется характер экономических действий. Человек, согласно современной экономической теории, волен отречься от максимизации полезности, способен следовать альтруистическим мотивам, может оказаться профаном, ошибающимся на каждом шагу. Но для того чтобы его действие считалось “экономическим”, он обязан вести себя рационально. С тех пор, как В. Парето разделил логические и нелогические действия, рациональность по существу превратилась в основной критерий, отделяющий для большинства исследователей экономическое от неэкономического. В конечном счете экономическое попросту отождествляется с рациональным. Так, по убеждению Л. Мизеса, “сферы рациональной и экономической деятельности... совпадают. Всякое разумное действие есть одновременно и действие экономическое. Всякая экономическая деятельность рациональна”. Этим отождествлением достигается логическая ясность и решается проблема количественного измерения, столь выгодно отличающая экономическую теорию от социальных дисциплин. Имея в виду особую важность проблемы рациональности для объяснения экономических и социологических подходов к мотивации хозяйственной деятельности, мы уделим ей далее особое внимание. Прежде всего дадим исходное определение рациональности - в духе теоретиков социального выбора - как последовательного отбора лучших вариантов на пути к достижению поставленной цели. Определение это только кажется элементарным. На самом же деле оно, напротив, таит в себе массу методологических трудностей. На наш взгляд, принципиальный водораздел между позициями эконом-социолога и традиционного экономиста проходит в данном случае по следующим логическим линиям:

Рациональность теоретических построений не может непосредственно вменяться субъектам хозяйствования.

Рациональность следует считать не константой человеческого поведения в экономике, а скорее переменной величиной.

Рациональность не исчерпывается следованием экономическому интересу.

Рациональность не имеет универсального внесоциального содержания.

Начнем с первой проблемы. О чьей рациональности собственно идет речь в экономической теории - внешнего наблюдателя (экономиста, социолога), обладающего полнотой информации и исследующего внешние проявления хозяйственного поведения, или самого хозяйствующего субъекта? Ясно, что последний чаще всего не обладает полной информацией, не стремится к ее получению, не всегда последователен в своих поступках, наконец, часто бывает мотивируем чем-то иным, нежели чисто экономическим интересом. С позиции наблюдателя, сплошь и рядом хозяйственник ведет себя крайне нерационально. Но мы забываем, что он может следовать иной логике.Экономист выбирает логику “объективной рациональности”.Он признается в том, что не знает, рационально ли поведение хозяйствующих субъектов в действительности, но оценивает его так, будто оно рационально (предпосылка “as if rational”). По мнению Й. Шумпетера, во множестве случаев экономист вполне способен обойтись без “субъективной рациональности”,особенно если в его распоряжении имеются полные данные о поведении людей и фирм. Но если таких данных не хватает, то “субъективная рациональность” может оказаться весьма полезной.

Социологи, наоборот, зачастую склонны дискриминировать “объективную рациональность”, считая, что, во-первых, сама позиция исследователя во многом субъективна, а во-вторых, нет принципиального разрыва между обыденным и экспертным знанием. Признавая, что разделение на “объективную” и “субъективную” рациональность выглядит довольно грубо, мы все же придерживаемся мнения о нетождественности теоретического и обыденного уровней рационализации. И проблема соотнесения рациональностей хозяйствующего субъекта и интерпретатора для нас сохраняет свое значение. Теперь перейдем к анализу теоретических схем. Для экономиста фиксированная степень рациональности чаще всего становится априорным предположением. А проблема “преодоления” многообразия хозяйственных мотивов решается путем отбора основного мотива и конструирования иерархий, где “экономическое” оказывается выше “неэкономического”, а “рациональное” - выше “иррационального”. Подобный подход открывает возможность построения единой шкалы конфликтных целей. Самая известная

мотивационная модель ранжирования потребностей человека предложена психологом А. Маслоу. Как ведет себя в ее рамках рационально организованный индивид? Потребности более высокого порядка становятся актуальными для него лишь после того, как удовлетворяются потребности

более низкого порядка. Иными словами, пока человек голоден, его особенно не заботят трудности социализации, повышения престижа и т.п. Когда он, наконец, получает свой кусок хлеба, он начинает задумываться над тем, как его себе гарантировать и обрести уверенность в завтрашнем дне. Если такая уверенность появилась, то актуализируется потребность в общении. Затем

приходит жажда уважения, а уж напоследок наступает черед возвышенных духовных потребностей. Утверждают, что эта схема никогда не находила достаточно обстоятельного эмпирического подтверждения. Потребности человека, судя по всему, организованы несколько более сложным образом: он способен в принципе пренебрегать заботами о хлебе насущном ради потребностей более высокого уровня. Тем не менее, модель А. Маслоу приобрела огромную популярность. И по своей идеологии она вполне устраивает экономистов, ибо предлагает логически простую и в то же время универсальную схему объяснения последовательности человеческих действий. Однако, вводя однозначную устойчивость предпочтений, она чудовищно обедняет социальный мир хозяйствующего человека и выражает, прямо скажем, невысокое мнение о его способностях. Ведь помимо ранжирования своих предпочтений, человек способен и на более сложный выбор - между разными иерархиями иди, говоря словами А. Сена, на “ранжирование ранжирования”

Социологический подход к рациональности. В противоположность иерархическим моделям мы придерживаемся принципиального положения о рядоположенности типов действия с точки зрения их мотивационной обусловленности. Это, разумеется, не означает, что все мотивы равны по силе и частоте проявления. Просто в иерархии предпочтений они могут оказываться на самых разных местах. Из этого следуют как минимум три методологических вывода. Во-первых, рациональность действия (как, впрочем, и его нерациональность) является вариативным, а не постоянным признаком. Во вторых, рациональности противостоит не “иррациональность”, а “нерациональность”, которая ничуть не хуже и не лучше рациональности. И в-третьих, интенсивность действия каждого типа не может измеряться только степенью его рациональности, и в каждом случае следует использовать относительно самостоятельные шкалы. К данному разговору небесполезно привлечь классическую типологию М. Вебера, представившего четыре “идеальных типа” социального действия, различающихся по способу их мотивации:

целерациональное действие - продуманное использование условий и средств для достижения поставленной цели;

ценностно-рациональное действие - основанное на вере в самодовлеющие ценности(религиозные, эстетические);

аффективное действие - обусловленное эмоциональным состоянием индивида, его непосредственными чувствами, ощущениями;

традиционное действие - основанное на длительной привычке или обычае.

Предположим, есть четыре предпринимателя, решивших увеличить производство своего продукта. Один провел детальный расчет, показавший выгодность дополнительных вложений. Второй ничего не считал, а просто поддался мимолетному увлечению новым проектом. Третий был убежден, что должен выполнить какие-то моральные обязательства. А четвертый вот уже двадцать лет производит именно этот продукт, потихоньку расширяя масштабы предприятия, что и определило его решение. С точки зрения внешнего, непосредственного понимания, к которому тяготеют большинство экономистов, действия всех этих четырех предпринимателей одинаковы:

они вкладывают определенную сумму денег и увеличивают на несколько процентов объем производства. Экономисту нет никакой нужды вдаваться в истинные мотивы поведения хозяйствующих субъектов. Он прослеживает цепочки внешних связей: осязаемый стимул - наблюдаемое действие - полученный результат - наличие и характер повторного действия. Проблема мотивации как таковая здесь по существу снимается. Социологу же нужно объясняющее понимание, раскрывающее мотивы происходящих действий. А с этих позиций перед нами четыре совершенно разных случая. При освоении веберовской трактовки возникают три серьезных вопроса, требующие уточнения ее содержания:

Не отождествляет ли М. Вебер экономическое действие с целерациональным действием?

Не пытается ли он построить единую поведенческую шкалу, расположив свои четыре типа в порядке убывающей рациональности?

Не является ли указание М. Вебера на всеобщую тенденцию к рационализации отношений в современном мире полаганием грядущей универсальности рационального действия?

Попробуем последовательно ответить на эти вопросы.

Первое: целерациональное действие в веберовском понимании действительно ближе всего к чисто экономическому действию. Но все же оно не полностью исчерпывает его содержания, ибо существуют еще “экономически ориентированные” действия, которые включают в себя использование экономических соображений в преследовании неэкономических целей или утилизацию неэкономических средств в достижении целей экономического характера.

Второе: иерархичность четырех типов действия по степени рациональности М. Вебер относит не к самому субъекту действия, а к внешнему наблюдателю. Речь идет о степени доступности смысла действия нашему объясняющему пониманию. Рациональное действие не является чем-то наиболее желательным или чаще всего встречающимся, просто оно более понятно исследователю. Наконец, третье: фиксирование М. Вебером исторической тенденции к рационализации опирается преимущественно на материал западной цивилизации, но даже при таком уточнении не содержит явного долженствования или указания на универсальность и однолинейность этого процесса. Скорее всего мы имеем здесь дело лишь с одной из наиболее важных тенденций современности. Понятие рациональности у М. Вебера может заключать различное содержание. Так, наряду с так называемой формальной (инструментальной) рациональностью как совокупностью стандартных способов калькуляции, он выделяет иную, субстантивную рациональность, связанную с ориентацией на конечные ценности. Более того, само существование формальной рациональности ставится в зависимость от действующих в данном сообществе институционализированных норм и правил. Принятие предпосылки о существовании субстантивной рациональности чрезвычайно важно для социологического подхода. Оно означает включение в понятие рациональности “чужеродных” элементов: ценностно-нормативного, когнитивного, эстетического. Речь идет уже о выборе не только средств достижения конечных целей, но и самих этих целей (ценностей). Предполагается наличие неограниченного числа ценностных шкал, которые тесными узами связаны с конкретным социокультурным контекстом.

Логика в данном случае такова. Чтобы вести себя рационально, индивид вынужден учитывать возможную реакцию на свои действия со стороны других индивидов. Но характер этой ответной реакции во многом зависит от социальных условий (представлений, традиций, норм), специфических для данного конкретного сообщества. И то, что выглядит рациональным в одной среде, в других обстоятельствах может оказаться нелепостью. Таким образом, принятие значимости исторического и культурного контекста неумолимо подталкивает нас к признанию не одного, а целого множества способов рациональности.

Экономисты (как, впрочем, и многие социологи) пытаются обойти эти подводные культурологические камни. Они упрощают свои модели посредством допущений о существовании иерархии между разными культурами. Предполагается, что общества делятся на современные (рационалистические) и традиционные. Причем первые заведомо выше вторых по уровню экономического развития, а вторые эволюционируют в сторону первых. По существу за универсалистским занавесом здесь скрывается один из ликов этноцентризма: рационально только то, что считается таковым в контексте конкретной культуры. Остальное объявляется иррациональным.

Демон культурного иерархизирования способен сыграть не одну злую шутку. Так случилось, например, с тем, что сегодня называют “японским чудом”. Долгое время Япония в глазах американцев казалась оплотом экономического традиционализма. Когда же она совершила гигантский рывок в социально-экономическом развитии, начали склоняться к тому, что, быть может, именно Япония с ее патернализмом, “кружками качества” и являет образец “истинного” рационализма. Если в Вашем распоряжении только одна линейка, то самое большее, что Вы можете себе позволить, это перевернуть ее на 180 градусов.

Позиция социолога, исходящего из специфичности культур, должна принципиально отличаться. Для него разделение рационального и нерационального действия относительно, границы между ними подвижны и способны со временем радикально изменяться в рамках одной культуры. Хозяйственное действие выступает в итоге как сложное сочетание рациональности и нерациональности, при этом и та, и другая обладают специфическим социально обусловленным характером. И вместо одной линейки нам необходим сложный набор измерительных инструментов. Но если каждый раз требуется содержательное определение границ рациональности, упрощает ли это наши мотивационные построения? Нет, напротив, мотивация оказывается еще более сложной и тонкой материей. Тем более, что денежный измеритель может помочь уже далеко не во всех случаях, зачастую необходимо прибегать к более каверзному социологическому способу - измерению установок.

Глава 3. Анализ рациональности построения системы хозяйственной мотивации труда в ООО «Гостиница Венец»

Для проведения анализа динамики доходов были собраны сведения об основных экономических показателях деятельности «ГОСТИНИЦА ВЕНЕЦ» за три периода (Приложение 1).

Среднесписочная численность работников в первом полугодии 2012 г. составила 298 чел., что на 22 человека выше численности первом полугодии 2011 года и на 9 чел. больше численности во втором полугодии 2011 г., которая составляла 276 чел.

Сумма расходов на оплату труда в первом полугодии 2012 г. составила 129,73 млн. руб. руб., что выше показателя первом полугодии 2011 года на 29,73 млн. руб. и втором полугодии 2011 г. на 17,93 млн. руб.

Таким образом, среднегодовая заработная плата во втором полугодии 2012 г. увеличилась на 73,017 тыс. руб. по сравнению с первым полугодием 2011 года и на 48,484 тыс. руб. по сравнению со вторым полугодием 2011 года и достигла уровня 435,34 тыс. руб.

Среднемесячная сумма оплаты труда выросла на 6,085 тыс. руб. по сравнению с первым полугодием 2011 года и на 4,04 тыс. руб. по сравнению со вторым полугодием 2011 года.

За счет увеличения суммы выручки от реализации повысилась производительность труда, которая на конец первого полугодия 2012 г. составила 4,664 млн. руб. и увеличилась на 0,706 млн. руб. по сравнению с первым полугодием 2011 года и на 0,553 млн. руб. по сравнению со вторым полугодием 2011 года.

Изменение численности работников привело к увеличению прибыли в расчете на 1 работника, которая в первом полугодии 2012 г. составила 1,259 млн. руб. и выросла на 0,16 млн. руб. по сравнению с первым полугодием 2011 года и на 0,026 млн. руб. по сравнению со вторым полугодием 2011 года.

В первом полугодии 2012 г. на каждый рубль затраченных на оплату труда было получено прибыли в размере 2,893 руб., что ниже показателя первого полугодия 2011 года на 0,14 руб. и втором полугодии 2011 г. на 0,3 руб. Доля расходов на оплату труда в общей сумме затрат в первом полугодии 2012 г. составляла 9,33 % и увеличилась по сравнению с первым полугодием 2011 года на 0,113% и снизилась по сравнению со вторым полугодием 2011 г. на 0,658 %.

Из таблицы 2.2 видно, что объем реализации услуг вырос с 1089,817 млн. руб. во втором полугодии 2011 году до 1389,8 млн. руб. в первом полугодии 2012 г., в результате чего прирост составил 17%, то есть можно говорить о поступательном развитии гостиницы.

Другими словами, прибыль компании стабильна и непрерывна, а любые затраты мгновенно окупаются.

Прибыль от реализации услуг составила во втором полугодии 2011 году 356,37 млн. руб., а в первом полугодии 2012 году уже 375, 246 млн. руб. темп роста в первом полугодии 2012 г составил 105,3%. Чистая прибыль за тот же период выросла на 18,73% (Приложение 2).

Определим рентабельность услуг гостиницы как частное от деления балансовой прибыли и затрат на содержание гостиницы (табл. 2.2 п.6).

Р за 6 мес. 2011 = 303,4/789*100%=38,45%

Р за 6 мес. 2012 = 375,25/1014,55*100%=36,99%

Таким образом, рентабельность снизилась за рассматриваемый период на 1,45%. Причинами такого снижения явилось опережение темпов роста затрат над темпами роста выручки от реализации услуг.

Затраты на рубль реализации услуг выросли в 1 полугодии 2012 году до 0,73 руб.

В структуре доходов «ГОСТИНИЦА ВЕНЕЦ» наибольший удельный вес занимают доходы от сдачи номеров (удельный вес во втором полугодии 2011 г. составил 76,5%, в первом полугодии 2012 г. - 76,4%). При этом наибольший вес имеют доходы от сдачи одноместных номеров. Однако в первом полугодии 2012 году наметилась тенденция роста доходов от сдачи одно- и двухместных номеров люкс, стоимость которых наибольшая. Доходы от других видов деятельности гостиницы значительно меньше, чем от сдачи номеров (см. табл. 2.3 (Приложение 2)).

Анализ затрат «ГОСТИНИЦА ВЕНЕЦ» приведен в таблице 2.4 (Приложение 3).

Исходя из анализа всех элементов затрат (табл. 2.4) в первом полугодии 2012 г темп роста относительно второго полугодия 2011 года составил 122,01%.

Наибольшие расходы у гостиницы составляют расходы на оплату труда и отчисления во внебюджетные фонды: в 1 полугодии 2012 года - 44,07%.

Значительна также доля материальных затрат: в первом полугодии 2011 году они составили 39,2% всех расходов, но в первом полугодии 2012 г. они снизились до 38,2%. Коммерческие расходы (расходы, связанные со сбытом гостиничных услуг) относительно невелики: в первом полугодии 2011 г. они составляли 3,9%, в первом полугодии 2012 г. - всего 4% всех расходов.

Обеспеченность трудовыми ресурсами характеризуется данными, приведенными в аналитической таблице 2.5 (Приложение 3).

Данные таблицы показывают, что в общей структуре численности работающих незначительно снизилась доля рабочих (с 78,3% в первом полугодии 2011 года до 77,85% во втором полугодии 2012 года). Доля руководителей выросла с 6,05% до 7,05%.

Анализ персонала «ГОСТИНИЦА ВЕНЕЦ» по полу в динамике приведен в таблице 2.6 (Приложение 3).

Как видно из табл. 2.6, численность мужчин возросла на 7 человек за рассматриваемый период, а женщин на 15 человек, и можно говорить о том, что основной персонал организации - женщины.

Анализ персонала «ГОСТИНИЦА ВЕНЕЦ» по возрастному составу в динамике приведен в таблице 2.7 (Приложение 4).

Увеличение численности произошло в основном за счет привлечения молодых сотрудников. Во втором полугодии 2011 году было принято на работу 7 молодых специалистов, а в первом полугодии 2012 г. 2 человека в возрасте до 20 лет и 7 человек в возрасте от 20 до 35 лет. Данные тенденции можно охарактеризовать как положительные, работа службы персонала (далее по тексту - HR) «ГОСТИНИЦА ВЕНЕЦ» нацелена на привлечение молодых квалифицированных работников. В связи с увеличением доли молодых специалистов за исследуемый период несколько изменилась структурная характеристика персонала по стажу работы. Средний возраст сотрудников 32,5 года, удельный вес кадров старше 50 лет составляет 18,2%.

Другой стороной работы с персоналом является повышение профессионализма, трудовой активности работников предприятия, повышение роли в кадровом составе наиболее эффективного звена и удаление с производства малоэффективных работников, характеризующихся низкой отдачей на единицу затраченных на них средств (Приложение 4).

Весь управленческий персонал имеет высшее образование. Среди основных работников высшее образование имеют 77,85%, средне - специальное имеют 11,41%. Основные работники и обслуживающий персонал составляют 92% от всех работников «ГОСТИНИЦА ВЕНЕЦ» (Приложение 4).

Большая часть работников гостиницы работают от 1 года до 3 лет, высокий процент составляют лица, которые работают до одного года

Далее на основе данных службы персонала HR «ГОСТИНИЦА ВЕНЕЦ» проведем оценку управления персоналом в гостинице «ГОСТИНИЦА ВЕНЕЦ». Анализ движения кадров предприятия представлен в таблице 2.10 (Приложение 5).