Профессиональное становление Феликса Платтера как одного из самых проницательных медиков своей эпохи

Вскоре Якоб Мейер умер от продолжительной лихорадки, что напугало Каталана, потому что его сын находился в Страсбурге, в семье погибшего студента, и он боялся, что с его сыном теперь начнут плохо обращаться. К тому же Одрацхайм должен был вскоре покинуть Монпелье, значит под вопросом стоял обмен обоих сыновей Каталана: Якоба и Жильбера. Феликс понимает, что такой обмен выгоден для него вдвойне, потому что так он укрепит свое положение в доме Каталана. Хотя процесс обмена и переселения сыновей Каталана из Страсбурга в Базель прошел гладко, Феликсу приходилось скрывать тот факт, что в Базеле царила чума, а Каталан хотел вернуть сыновей из Базеля, потому что боялся, что они находятся под влиянием протестантов.

Положение хирургии в университете Монпелье

В Средние века хирургия стояла на ступень ниже по отношению к медицине. Исследователи неоднократно отмечали, что в Средние века хирургия как область врачебной практики стояла на ступень ниже, чем другие теоретически оформленные сферы медицинского знания. Больные обращались к «цирюльникам» в крайних случаях, когда конечность следовало не излечить и привести в состояние нормы, а удалить, во избежание поражения других органов. «Кроме того, историки медицины подчеркивают, что хирурги зачастую были безграмотны, их возможности ограничивались ампутациями, вправлением вывихов, кровопусканиями, вскрытием нарывов и удалением больных зубов» Бергер Е. Е. Особенности хирургического образования в средневековой Европе // История медицины. М.: Изд-во Первого МГМУ им. И. М. Сеченова, 2014. № 3. С. 113.. В эпоху Средневековья, с появлением университетов хирургия не получила научного статуса, кроме того, она даже не считалась частью медицины в контексте университетского образования.

Прогресс в изучении хирургии начался в конце XII века, когда Рожер Салернский (ум. 1119 г.) издал «Practica chirurgia», где он описал советы, как лечить сломанные кости, кровоизлияния, различные способы перевязок, и, что примечательно, технику операции по удалению грыжи Практическая хирургия.. В начале XIII века, последователь Рожера, Роланд Капеллюти (1198 - 1286 гг.) пришел в своих размышлениях к выводу, что руки у врача всегда должны быть чистыми, а пациент разгорячен. Оба автора писали о лечении различных видов ран. Затем, авторы XIV века приходят к выводу, что допускать образование гноя в ранах крайне опасно, поэтому перед операцией рану необходимо обработать вином Crombie A. C. Augustine to Galileo. The History of Science A.D. 400-1650. London, Falcon Educational Books, 1952. P. 436..

Во времена чумы XIV века врачи начали посещать зараженных больных, которым нужно было вскрывать бубоны и именно тогда медикам пришлось признать, что одного теоретического медицинского знания, полученного в университете, недостаточно для решения практических задач такого рода. В это время один из выдающихся воспитанников университетов в Болонье и Монпелье Ги де Шолиак (Guy de Chauliac, 1298-1368 гг.), составил учебник, пользовавшийся популярностью вплоть до XVII века - Chirurgia Magna. В нем подробно описывались не только хирургические инструменты, но также инструкция по их применению, виды хирургических операций и способы решения множества медицинских проблем средствами хирургии (что касается лечения чумы, то здесь особенно важны инструкции по произведению кровопускания, а также вскрытию и очистке бубонов - поверхностных лимфатических узлов, воспалявшихся в результате действия инфекции, советы по проведению различных операций, например, кровопускания или вскрытия и очистки бубонов). Сам Ги де Шолиак пережил чуму 1348 года и подробно описал ее, но несмотря на всю строгость и «научность» жанра, трактат представляет собой эмоциональное повествование о знаменитой «декамероновской» эпидемии. Например, медицинское предписание избегать любого контакта с умершим от чумы родственником, невозможность проститься с ним описывается так: «люди умирали без слуг и погребались без священников: отец не видел сына, а сын отца; умерла любовь, разбита надежда» «Itaque homines moriebantur sine servis, et sepeliebantur sine sacerdotibus: pater non visitabat filium, nec filius patrem; charitas erat mortua, spes prostrata».. Поэтично также описание распространения чумы: «началась на Востоке и через нас направилась на Запад, пустив свои стрелы по всему миру» «Incepit enim in oriente: et ita sagittas suas mittendo in mundum, transivit per nos versus occidentem».. Тем не менее, работа прекрасно иллюстрирована и хирурги XVI века опирались на работу Шолиака при составлении новых учебников Бергер Е. Е. Античное наследие в медицине Возрождения // Интеллектуальные традиции в прошлом и настоящем. 2014. №2. С. 274-288..

До эпохи Возрождения хирургия не преподавалась в университетах как научная дисциплина. Как отмечает Т.С. Сорокина, в подавляющем большинстве средневековых университетов хирургия не преподавалась и в число медицинских дисциплин не входила Сорокина Т.С. История медицины. М.: 1992. Т. 1. С. 176.. Ею занимались банщики, цирюльники и хирурги, которые университетского образования не имели и в качестве врачей не признавались. В целом, средневековая медицина носила схоластический характер, будущие медики заучивали научные тексты авторитетов и не прибегали к практике.

Гуманист и современник Феликса Платтера Этьен Паскье пишет об отношении к хирургии в эпоху Средневековья следующее: «у хирургов есть старое негласное соглашение (cabale), по которому они приписывают учреждение своей коллегии святому Людовику» Pasquier E. Les recherches de la France. Paris, 1633 P.859-879. - начинает Паскье и тут же переходит к опровержению данного тезиса. Он анализирует первое упоминание о коллегии парижских хирургов, содержавшееся в эдикте Филиппа IV Красивого от 1311 г., а затем последовательно анализирует еще два подобных королевских эдикта 1352 и 1366 гг., в которых уточнялся порядок испытаний новых хирургов, обязанных после успешных экзаменов присягать королевскому прево Парижа. Паскье обращает внимание на то, что при всей очевидной связи университетской медицины с хирургией, в данных эдиктах Университет никак не упоминается. Да и сам Университет считал хирургию чем-то низшим, связанным с нечистотой, пролитием крови, жестокостью.

Но хирурги «во искупление этой нечистоты, посвятили свое искусство благочестию под именем братства во имя святых Косьмы и Дамиана. Повелось, что в первый понедельник каждого месяца после завершения божественной литургии в церкви Сен-Ком-э-Сен-Дамиан, они обязуются бесплатно принимать всех приходящих туда бедных, нуждающихся в помощи». Далее Паскье приводит аргументы другой стороны - Университета, показывая его связь с хирургами, практиковавшими в госпитале Отель-Дье, а затем пускается в длительный экскурс, посвященный истории сосуществования медиков, хирургов и аптекарей. Прямой конфликт медиков и хирургов - факт сравнительно недавней парижской истории того времени. Университетские медики настаивали на том, что хирурги должны производить свои операции лишь по их предписанию, тогда как хирурги, ссылаясь на королевские привилегии, настаивали на своей полной независимости. Паскье с иронией предлагает компромиссную формулировку, подчеркивающую неразрывную связь двух областей: «замечу в комментариях, что двоим все же легче снести мертвеца в могилу, чем одному».

После нескольких крупных эпидемий чумы XIV - XV вв., медики эпохи Возрождения наконец ставят под сомнение преподавание медицины только по античным и арабским авторитетным трудам. Студенты начинают бунтовать против преподавателей-ретроградов, которые не только цитируют, но и заставляют заучивать отрывки из Гиппократа, Аристотеля и Галена и не дают практических медицинских знаний. Вместе с тем юноши сами ищут способы освоить навыки практической медицины.

В Монпелье середины XVI века вскрытия проходили достаточно часто, в отличие от других университетов Европы. На вскрытиях могли присутствовать девушки. Часто на анатомические сессии приходили клирики. В университете регулярно действовал анатомический театр. Преподаватели могли сами проводить операции и подобные практики не преследовались в отличие от других университетов. В Падуе, например, в то же время походили студенческие забастовки из-за того, что анатомические сессии проводились редко или проводились один-два раза в год, вместо положенных трех. Тогда преподавателю-энтузиасту Джулио Кассерио, после конфликта с университетскими властями, пришлось отстроить свой собственный анатомический театр и проводить там анатомические сессии. Но после того, как университет начал преследовать Кассерио, итальянский анатом отступил и студенческие волнения усилились Grendler Paul F. The Universities of the Italian Renaissance. JHU Press, 2002. P. 492..

Благодаря дневнику Феликса Платтера мы узнаем, что В Монпелье противостояние медицины и хирургии не было таким сильным, как в других европейских университетах того времени. «Хирургия - падчерица медицины» - эта антитеза преувеличена для Монпелье XVI века. Мы видим, что в борьбе поколений есть преподаватели, которые также выбирают сторону модернизации, и мэтры, которые ранее не принимали физического участия в операциях, теперь сами их проводят. Из разнообразия деталей и фактов, мы узнаем, что медицинский факультет Монпелье был одним из самых либеральных среди других своих европейских коллег, потому что на анатомические сессии допускались и девушки, несмотря на то, что вскрывали труп мужчины. Это удивило Феликса, по его мнению - это была не самая обычная практика. По общим представлениям о запретах на вскрытие трупов из истории инквизиции или из городских законов сложно представить, что студенты могли бы спокойно посещать кладбище раз в месяц и препарировать свежие трупы (в Англии было официально разрешено вскрывать и исследовать трупы только Анатомическим актом 1832 года). Однако, снова обращаясь к конкретному личному источнику, мы видим, что студенты Монпелье, которые посещали кладбища, не только не получали никаких наказаний, но и могли, после некоторых уговоров, пронести тело посреди ночи в город через главные городские ворота. Монахи, охраняющие кладбище ночью и встретившие студентов, не объявили розыск с утра и не преследовали студентов, ограничившись запретом для все студентов гулять ночью близ кладбища. Подобное отношение наталкивает нас на мысль, что среди студентов существовала далеко не одна группировка, которая пробиралась ночью в монастырь и это легко объяснить тем, что в это время вышла в свет книга Андреаса Везалия, которая увеличила интерес к анатомии и вскрытию.

Феликс отправляется учиться на лучший медицинский факультет своего времени. Об это мы поговорим подробнее в следующей главе.

3. Становление медика

1. Медицина как призвание (Beruf): Родительская воля и личный выбор.

А. Выбор старших

В данном параграфе мы попытаемся ответить на вопрос, почему Феликс выбирает именно профессию врача.

Стремление к карьере медика было унаследовано им от отца. Томас Платтер Старший рассказывает о том, что он сам очень хотел стать врачом. Когда в Базель приехал бывший придворный медик Вильгельма IV Баварского венецианец Иоанн Эпифаний, Томас обратился к нему за советом насчет своих головокружений. Эпифаний предложил Томасу стать его слугой, а Анне, жене Томаса, его служанкой. Томас тут же оставил свое место преподавателя-ассистента («провизора») в Базельской коллегии, и свои занятия книгоиздательской деятельностью, вызвав тем самым осуждение как городских и университетских властей, так и своих друзей-типографов. Как признается он сам: «меня очень тянуло к медицине, а доктор обещал меня ей поучить». Его согласие стать слугой тем более удивительно, что Томас всегда дорожил своей независимостью и не хотел быть никому ничем обязанным, отказавшись в свое время даже от покровительства со стороны самого Эразма Роттердамского. Тем не менее он, взяв с собой жену и грудную дочь Маргариту, отправился за венецианским врачом в Прунтрут Сергеев М. Л. Автобиография Томаса Платтера // Автобиографические свидетельства. Перспективы междисциплинарных исследований. СПб.: Алетейя, 2016. С. 259. . Кстати, если учесть цель маршрута, то перед нами - еще одно вопиющие отступление Томаса от его жизненных правил: в Прунтрут в ходе Реформации была перенесена кафедра епископа Базельского, чьим врачом и стал теперь Эпифаний. Искренний сторонник учения Цвингли, Томас резко осуждал католическую мессу и католический клир, но тем не менее соглашался войти в свиту католического иерарха. В этой поездке Маргарита умирает от чумы, которая царила в это время в Прунтруте. Заражению подверглась и жена доктора, а вскоре и сам Эпифаний, который «трусил до смерти и оттого напивался каждый день». Доктор бежал в Дельсберг, оставив больную жену, затем переехал в Мюнстер, где и скончался. Перед смертью он послал Томаса к жене, которая отказалась идти прощаться с мужем и только передала Платтеру на хранение самые дорогие вещи, в том числе и рецептурную книгу (experimentbщch). Томас, вернувшись в Базель, обратился к Опорину, с которым он ранее издавал в типографии книги по медицине, и коллеги вместе взялись переписывать объемный манускрипт покойного врача. Рецептурную книгу, которая, судя по всему, обладала большой информационной насыщенностью, сулившей прямые материальные выгоды, Томас и Опорин переписывали шесть недель. Жена покойного Эпифания, отчаявшись получить книгу назад, попросила у Томаса «одолжить ей только рецепт слабительного из изюма. С продажи этого лекарства она думала жить». К сожалению, о дальнейшей судьбе рукописи Эпифания Томас-старший не упоминает.

Примечательно, что в своем «Жизнеописании» Томас уделяет этому, в общем не самому значительному эпизоду своей жизни больше места, чем рассказу о своей книгоиздательской деятельности, в целом гораздо более успешной. медицинский хирургия фармакопея аутопсия

Среди друзей Томаса были не только книгопечатники, но и люди из медицинской среды. Так, согласно упоминанию самого Феликса, Томас однажды принимал участие во вскрытии тела преступника, выданного медикам городскими властями Базеля. Он ассистировал своим приятелям - Якобу Лё, которого современники называли «искусным анатомом», базельскому аптекарю Людвигу Генденбаху и городскому хирургу Францу Янкельману. Lцtscher V. P. 104. Сам этот процесс описан как своеобразное увеселительное загородное мероприятие, в ходе которого приятели обмениваются грубыми шутками с толпой окруживших их нищих. Фигура Янкельмана была чрезвычайно значимой для Томаса-старшего и его сына Феликса. Ученик самого Везалия, Франц Янкельман был в Базеле человеком уважаемым и зажиточным, причем с Томасом его связывала давняя дружба - они вместе ходили на охоту, часто приглашали друг друга в гости. Томас мечтал, чтобы его сын женился на единственной дочери Янкельмана - Магдалене, приобщившись тем самым к заветной для Томаса среде медиков.

Янкельман, судя по воспоминаниям Платтеров, относился к этой перспективе без особого энтузиазма. После смерти жены он не хотел расставаться с любимой дочерью, да и материальное положение семьи Платтеров, обремененной долгами, не внушало ему доверия. Впрочем, он заявлял, что, если Феликс станет настоящим доктором, и уважаемым в Базеле человеком, он готов согласиться. Возможно, со стороны хирурга это была удобная формула если не отказа, то затягивания решения без разрыва отношений со своим старым приятелем. Перспектива обретения Феликсом докторской степени казалась Янкельману весьма туманной.

Однако Томас был уверен в обратном. За два года до отправки Феликса в Монпелье, Томас сказал своему другу и коллеге Паулю Хохштеттеру о своем четырнадцатилетнем сыне следующую характерную фразу: «Парень будет медиком милостью Божией. Он осуществит то, что я не мог сделать, и, добившись этого, исполнит свое призвание («beruf») Lцtscher V. P. 111.: «Der bщb wirt ein artzet geben und wil villicht Gott, wil ich nit dohin hab kommen kennen, daЯ er dohin komme, unnd sein bruf sye»..

Надежды на медицинскую карьеру переплетались у родителей Феликса с надеждами на социальное возвышение. Эти чаяния выразила его мать Анна. В 1549 году, во время опасной болезни, находясь, как все считали, при смерти, она завещала Феликсу, чтобы он не женился рано, а сначала выучился и стал настоящим доктором, чтобы не остаться на всю жизнь простым «школьным учителем».

После смерти сестры Урсулы в 1551 г. Феликс оставался единственным наследником. Все надежды семьи теперь связанны были только с ним. Отныне все свои скудные ресурсы Платтеры сконцентрировали для организации, казалось, чрезвычайно затратного мероприятия: обучения в Монпелье, а не в родном Базеле. В этой рискованной затее был свой расчет. Томас и Анна, несмотря на стремительное социальное возвышение, и достигнутые социальные позиции, так и оставались в глазах окружающих бывшими бродягой-пастушком и служанкой. В отличие от состоятельных базельских горожан, они не могли опереться на солидную материальную базу, созданную предыдущими поколениями. Успех Феликса мог быть подкреплен только личными способностями и блеском его медицинского образования, а не богатством семьи. Базельский университет, при всем успехе местных гуманистических штудий, пока не пользовался славой первоклассного медицинского центра, и полученный здесь диплом при всех затраченных усилиях, не стал бы сильным козырем в карьере Феликса. Обучение в Монпелье безусловно ему такой козырь давало. В университете Базеля было мало хороших врачей и образование, полученное в Монпелье, давало все шансы Феликсу обрести кафедру в родном городе.

Томас не обладал достаточными материальными ресурсами, но это в определенной мере компенсировалось наличием «социального капитала» в виде разветвленной системы связей в среде гуманистов, книгоиздателей, университетских деятелей. Благодаря им удалось организовать обучение Феликса по «студенческому обмену». Взяв в свою школу на пансион Жильбера Каталана, сына аптекаря из Монпелье, Томас определил Феликса на постой и в какой-то мере - на обучение к отцу своего нового ученика. Помимо очевидной экономии средств на проживание, выгода состояла в том, что Феликс сразу оказывался погружен изнутри в мир лангедокских медиков. Каталан по роду своей деятельности был тесно связан с докторами медицинского факультета университета Монпелье, и Феликс, таким образом, сразу оказывался для последних в какой-то мере «своим».

Выбор был сделан, и 10 октября 1552 г. Феликс отправился в путь. Но насколько выбор родителей совпадал с его собственными желаниями?

Б. Мотивации Феликса.

Сам Феликс с детства мечтал стать врачом. Будучи мальчишкой, он любил посещать бойни, препарировал пойманных птиц Le Roy Ladurie E. Указ. соч. P. 171. . В отличие от обычной подростковой жестокости, им двигала любознательность - его интересовали мельчайшие детали: строение скелета, вен, сосудов и капилляров. У отца и в его библиотеке, и на складе его типографии сохранилось немало медицинских книг, многие из которых были снабжены гравюрами, изображавшими строение человеческого тела. Все это интересовало будущего врача.

При этом у него были качества, явно мешавшие его будущей карьере - излишняя впечатлительность, повышенная брезгливость. В раннем детстве сестра Урсула, когда на кухне разделывали курицу, вырезала из куриного мяса колечки и надев их на пальцы, пугала тем самым брата до судорог. Он избегал общества калек и увечных, всякого рода грязи. Во время страшной болезни матери, когда ее сильно рвало, Феликс должен был держать ее голову над тазом, что он и делал, но при этом все время в ужасе отворачивался, за что получил выговор от отца. Феликс не уточняет, что именно навлекло гнев Томаса больше - отсутствие сострадания к матери или брезгливость, несовместная в будущем с профессией врача.

Феликс никогда не скрывал, что его в значительной степени привлекал блестящий антураж статуса медика. Главу «Путешествие в Монпелье» он начинает с воспоминания о том, как увидел в детстве медиков, в свите важных персон, проезжающих по городу на красивых лошадях, а жители приветствовали их и выражали почет и уважение. Богатые одежды успешных врачей, престиж, которым они пользуются и который ставит их, людей, как правило, незнатного происхождения, вровень с муниципальной элитой, или даже включает их в ранг придворных - все это впечатляло Феликса. Не случайно, рассказывая о том, как он взялся в Монпелье за переписывание неопубликованного манускрипта доктора Фалькона, Феликс подчеркивает, что это был один из самых высокооплачиваемых докторов своего времени. Э. Ле Руа Ладюри на этом основании даже делает вывод о том, что блеск и богатство врачей были для Феликса Платтера более важной мотивацией, чем стремление помочь ближним выполнением своих профессиональных обязанностей Le Roy Ladurie E. P. 172.. С этим утверждением все-таки трудно согласиться.

Смерть трех сестер и, в особенности, очень близкой к нему Урсулы от чумы, по-видимому, обусловили повышенное внимание именно к этой болезни, породив стремление отыскать средства противодействия ей. В Монпелье его чрезвычайно волновало здоровье оставшихся в Базеле родных и близких, и он неоднократно будет посылать им снадобья и рецепты для практического использования, в первую очередь - профилактические средства от чумы. Конечно, богатство врачей для Феликса значило немало, однако в не меньшей степени он восхищался их верностью долгу. На прощальный ужин перед отъездом Феликса, был приглашен Франц Янкельман, большой ценитель хорошей кухни. Но он покинул трапезу в самом ее начале, поскольку его вызвали осматривать чумного больного где-то за городом. К ноткам сожаления по поводу испорченного ужина примешивается восхищение верностью профессиональному долгу со стороны будущего тестя.

Брачный сговор с дочерью хирурга (хотя публично и не разглашавшийся) оказал на впечатлительного Феликса большое влияние. Он стыдился рассказывать о своих чувствах к Магдалене и признался в них только своему другу. В дальнейшем, уже из Монпелье, он будет постоянно интересоваться новостями о Магдалене, посылая ей различные подарки. Докторская степень для Феликса напрямую оказалась связана с личным счастьем. Более сильную мотивацию трудно было представить.

И, наконец, надо напомнить о том, что Феликс отправлялся в Монпелье уже имея неплохую интеллектуальную базу. Благодаря школе Томаса-старшего у него была очень хорошая латынь (что облегчит усвоение курса и минимизирует его лингвистические трудности в романоязычной среде), некоторые познания в греческом языке и надёжный культурный багаж общего гуманистического образования. Кроме того, по-видимому, пока вопрос с организацией его отправки в Монпелье еще не решался, Феликс начал посещать лекции Иоганна Губера в Базельском университете, где начал «зубрить Гиппократа» Le Roy Ladurie E. P. 174.. В том же году в Базеле проходило вскрытие, и Феликс очень хотел участвовать в нем, однако этому помешал отец, поскольку объектом аутопсии был мужчина с «галльской болезнью» и Томас боялся, что его единственный сын, надежда и опора, заразится «второй чумой Европы» во время вскрытия зараженного Le Roy Ladurie E. P. 169..

Таким образом, шестнадцатилетний юноша уже не представлял для себя иной карьеры, кроме медицинской. Семейная традиция, личные пристрастия, хорошее образование и, что важно - высокое чувство ответственности за семью - все это создавало необходимые изначальные условия для становления Феликса как медика.

2. Процесс обучения.

А. Формальные рамки учебного процесса.

В середине XVI века медицинский факультет Монпелье переживал расцвет. В этот период на факультете училось самое большое количество студентов за всю историю - это 150 - 200 человек. По приезде в Монпелье, Феликс сразу же явился на факультет, где был проэкзаменован доктором Оноре дю Шателем. В результате экзамена подготовку Платтера сочли достаточной для того, чтобы он был допущен к экзаменам. Об этом была составлена соответствующая запись:

«Феликс Платтер вписан нашими руками в книгу студентов медиков, в год 1552, 4 ноября. Его патрон - доктор Сапорта, декан нашей академии, который принял это заявление. Дано в Монпелье в установленном порядке. Доктор Гвишард» Lцtscher V. P. 149. «Descriptus fuit in albo studiosorum medicinae M. Felix Platerus, per manus, anno Domini 1552, die vero 4 novembris; cujus pater est venerandus D. Saporta, nostrae Academiae decanus, qui ejusdem jura persolvit. Datum Monspessuli ut supra. P. Guichard»..

О самом процессе обучения в его повседневном аспекте Феликс говорит мало.

В Монпелье учебный год начинался после 18 октября, после праздника св. Луки, считавшегося покровителем медиков, а заканчивался на Пасху. Студенты отдыхали по воскресеньям, по церковным праздникам и по средам, этот день обозначили как «День Гиппократа». В основном преподавание было сфокусировано на изучении работ античных и средневековых авторитетов: Гиппократа, Галена, Павла Эгинского - греческого хирурга и акушера VII века, Разеса и Авиценны - персидских ученых X и XI веков, чьи работы по медицине первыми были переведены на латынь в XII и XIII веках Ambrose C. T. Felix Platter: A Sixteenth-Century Medical Student. The Pharos of Alpha Omega Alpha-Honor Medical Society, Vol. 67, No. 4, P. 8-13.. Однако к моменту прибытия Феликса в Монпелье, здесь уже давно шел процесс пересмотра содержания медицинского образования. Под влиянием гуманизма, в особенности - эллинистических штудий, университетская медицина отворачивалась от арабского наследия. Арабские авторы рассматривались лишь как неудачные переводчики античного знания. Успехи эллинистов, подкрепленные достижениями книгопечатания, позволили обратиться непосредственно к новообретенным и «очищенным» текстам античных медиков. Так, Феликс закупил из Лиона и Базеля новые издания Галена, которого доставили ему в Монпелье на спинах мулов. Эти книги он тут же «бегло прочитал и прокомментировал» Lцtscher V. P. 188.: «ich flisig durchlesen und glosiert»..

Занятия начинались с шести часов утра с лекций, которые читали регенты - главные преподаватели университета.

«Лекций было много утором, с шести часов лекции читали Сабранус, Сапорта, Широниус, а с девяти часов - Ронделе. После обеда - лекции Фонтанона, Бокадуса, Гвишардуса, и Гриффиуса» Ibid. P. 161..

Четырые «утренних» преподавателя были лекторами-регентами. Согласно 1498 года на факультет назначалось четверо регентов-лекторов, получавших жалование от короля. Из их числа избирался регент-канцлер, глава университета. До 1554 года регент-канцлером был Жан Широн, который придерживался консервативных взглядов в вопросах обучения медицине. Феликс называет шестидесятилетнего Широна очень старым и не без удовольствия пишет о нем непристойности в своем дневнике Lцtscher V. P. 162.: «der war gar alt, hofiert ein mol in die hoser auf der cathedra» - «он был такой старый, что однажды сходил под себя прямо во время лекции».. Отношение Феликса к Широну немного напоминает отношение Везалия и его парижских однокашников к старому, скупому и занудному преподавателю Жаку Дюбуа, который настаивал на том, что медицина - это цитирование Гиппократа и ГаленаВсе вышеперечисленные качества друзья Везалия объединили в колкой эпитафии, которая красовалась над могилой покойного Дюбуа: «Silvius hic situs est, gratis qui nil dedit unquam: Mortuus et gratis quod legis ista, dolet». Irving D. Memoirs of the life and writings of George Buchanan Edinburgh. 1807. P. 133..

Не только Феликс, но и другие немецкие студенты предпочитали прогуливать лекции Широна. Вместе с друзьями Феликс вместо его лекции шли в харчевню «Три короля», где заказывали свинину и запивали ее мускатом Le Roy Ladurie E. P. 279.. Главным было успеть вернуться к следующей лекции доктора Гийома Ронделе (Rondibilis), пользовавшегося неизменным уважением студентов и, в особенности- самого Феликса, за умение применять свои знания в практической медицине. То, что он стал с 1554 года регент-канцлером медицинского университета, было воспринято всеми с радостью. Ему, действительно, удалось многое сделать, чтобы придать образованию более практический характер.

До обеда проходили основные лекции, которые вели четыре регента, после обеда - магистерские лекции за которые отвечал под руководством декана, заведующего учебным процессом. Эти лекции читали ординарные преподаватели. Возможно, занятия были посвящены более частным вопросам, но Платтер ничего не пишет об их содержании. Единственное упоминание относится к частым отменам лекций, к сильному неудовольствию студентов. В отличие от регентов, лекторы магистерских курсов в основном зарабатывали визитами к больным и консультациями, и к своим профессорским обязанностям относились не всегда добросовестно. В 1556 г. студенты, наконец, возмутились и прекратили занятия требуя наведения порядка на факультете.

После официального окончания учебного года начинались летние курсы, которые были уже платными. Феликс не был доволен качеством этих лекций. Впрочем, возможно, его требовательность была продиктована желанием сэкономить родительские деньги. Поэтому больше времени он уделял самостоятельным занятиям.

В учебный процесс входили и анатомические сессии. Новый глава университета Ронделе, начал свою деятельность с ремонта старого и со строительства нового анатомического театра. Новый анатомический театр был открыт в 1556 г. Во время учебной аутопсии обычно председательствовали доктор Гвишард и регенты Сапорта и Ронделе. Всего, за время обучения Феликс посетил (а он не пропустил ни одну) 11 официальных анатомических сессий. В среднем за год проводилось 3-4 вскрытия в зимний период с ноября по март. Все они старательно фиксировались Платтером в его записях.

Еще одной формой обучения было участие в диспутах, игравших роль своеобразного семинара. Феликс обращает наше внимание на любопытную деталь. Несмотря на то, что диспуты, как и лекции велись по-латыни, немецкие студенты диспутировали только с немцами, французы - с французами. Единственным из «немцев», кто осмелился несколько раз выступать перед «французами» (т.е. романоязычными студентами), был сам Платтер Le Roy Ladurie E. P. 281..

В 1556 году Платтер сдавал итоговый экзамен. Процессом руководил Сапорта, как научный руководитель Феликса. Оппонентами Платтера стали тот самый Широн, бывший регент-канцелер, затем Грифиус, Фонтанон и Эроард. Экзамен длился 3 часа с шести до девяти утра. Диплом Феликс получил в церкви - это тот редкий случай, когда ему пришлось зайти в католический храм Lцtscher V. P. 245..

Б. Отношения с преподавателями.

По приезде Феликс поселился в доме Лорана Каталана - одного из самых известных аптекарей своего времени. По происхождению Каталан был мараном, так называли потомков, испанских иудеев, принявших христианство, но находившихся под подозрением в тайной приверженности старой вере. Мараны - «новые христиане» находились под подозрением испанской инквизиции и поэтому многие их них переселялись в другие страны. О приверженности Каталана иудаизму Феликс напрямую ничего не пишет, разве что упоминает об отсутствии свинины за его столом, что для швейцарца было удивительно. Вспомним, как он лакомился свининой, прогуливая лекции. Между Каталаном и Платтером установились в целом вполне доверительные отношения.

Вскоре выяснилось, что религиозные взгляды Феликса и Каталана оказались схожими. Иногда, по вечерам, расположившись у камина Каталан, который плохо знал латынь, передавал Феликсу латинскую Библию, где отсутствовал Новый Завет, и Феликс читал для него и комментировал текст. Доктора восхищала книга пророка Варуха, который проповедовал против изображений и идолов Книга Пророка Варуха (Баруха) не входила в Танах (еврейский вариант Ветхого завета) и потому не была знакома Каталану, не читавшего или не любившего читать по-латыни. . «Он был маран и любил идолов не более, чем их любят евреи. Но он не смел говорить это открыто. Он часто прерывал меня на словах - ergo nostri sacerdotes - следовательно, наши священники…, - чтобы спросить, зачем нашим священникам они [святые] нужны? Я говорил, что они ошибались и наша религия отвергла образы и кумиры и приводил в пример множество пассажей, где это запрещает сам Бог» Lцtscher V. P. 156.: «Dan er alЯ der ein Marran was, auch wie die Juden nit vil doruf hielt, dorft aber nit offentlich darwider reden, sagt oft: «ergo nostril sacerdotes», daЯ ist: warumb handet sy dan unsere priester. Do sagt ich im, wie sy unrecht thдten und wie wir in unserer religion nit litten; bracht vil sprich zeprobieren, daЯ eЯ von got verboten were»..

Тем не менее, осторожный Каталан опасался открыто сближаться с протестантами, будучи подданным «христианнейшего короля». Вскоре выяснилось, что он хочет отозвать своего сына Жильбера из Базеля, чтобы он не стал там «еретиком». Для Феликса такое решение было бы роковым - операция по обмену студентами лишалась бы смысла. К несчастью для Каталана и к счастью для Феликса, Жильбер увлекся в Базеле одной девушкой и категорически отказался возвращаться. Любопытно, что, сокрушаясь по поводу судьбы своего непутевого сына, Каталан просил помощи у Девы Марии. По ироничному замечанию Э. Ле Руа Ладюри, Каталан на бытовом уровне проявлял экуменизм: молился Деве Марии, поддерживал протестантов, его сыновья прошли обряд обрезания, а сам он дома ел кошерную пищу руками на «испанский манер».

Как бы то ни было, то, что Феликсу сразу же удалось войти в доверие к своему хозяину и, несмотря на мелкие ссоры, сохранять его до конца обучения, обернулось для него двумя необычайно выгодными обстоятельствами. Во-первых, Феликс, не записываясь на факультет фармакологии, тем не менее получил редкую возможность обучаться тонкостям фармацевтики на практике, ассистируя Каталану и его ученикам в приготовлении лекарств. Во-вторых, он сразу же оказался включенным в сеть солидарностей, объединявших всех медиков - маранов, имевших при этом «союзнические» отношения с крипто-протестантами, как правило уроженцами Лангедока. Вместе обе этих группы составляли подавляющее большинство в медицинском мире Монпелье, и проникнуть в этот мир «со стороны» было непросто. Феликс сразу воспринимался как «свой», что дало ему возможность приписаться к самому влиятельному доктору Сапорте. Лучшего выбора Феликс не мог сделать. Но еще важнее, что мэтр согласился его взять, ведь, если верить воспоминаниям Феликса один ученый в год мог взять под свое руководство лишь одного ученика. Любопытно, что в цитированной выше записи в книгу студентов, Сапорта назван «отцом» Феликса. Связи с научным руководителем осмыслялись в терминах родства.

Антуан Сапорта - потомственный врач, местный авторитетный ученый, друг Рабле. Его дед Луи был личным врачом Карла VIII, отец, которого тоже звали Луи, был городским врачом в Тулузе, сам Антуан обучался в Монпелье с 1521 года и также стал врачом. В 1556 году Антуан Сапорта становится деканом факультета, отвечая за образовательный процесс. По происхождению Сапорта, как и Каталан, был мараном, поэтому они тесно общались. По мнению Ле Руа Ладюри, между крипто-иудеями и крипто-протестантами сложилась определенная близость на почве неприятия догматов католицизма, тайного отторжения официального культа.

Как и другие медики XVI века Сапорта занимался изучением венерических заболеваний, в частности, сифилиса. В то время как Джироламо Фракасторо (1478 - 1553 гг.) опубликовал работы о галльской болезни, сифилис стали считать второй чумой Фракасторо Дж. О сифилисе. М.: Медгиз, 1956. 100 c..

Еще одним близким для Феликса преподавателем был Гийом Ронделе, он же доктор Рондибилис, упомянутый Рабле в «Третьей книге героических деяний и речений доброго Пантагрюэля», в историю науки вошедший не только как врач, но еще и как выдающийся зоолог и ихтиолог. Ему принадлежит труд «Всеобщая история рыб» (1554 г.), кроме того он также был мастером составления гербариев, а также одним из лучших анатомов, проводившим множество вскрытий. Сам Ронделе был учеником Иоганна Андернаха, пионера ренессансной анатомии. С Ронделе Феликс был знаком еще до приезда в Монпелье. 21 октября 1552 года. Узнав, что этот прославленный доктор находится в Лионе, сопровождая больного кардинала де Турнона, Феликс отправляется к нему в гости, перебравшись через Рону. Доктор, который в это время ставил клистиры кардиналу, тем не менее удостоил юношу длительной беседы. В дальнейшем Ронделе был объектом восхищения и образцом для подражания Феликса. В особенности в его страсти производить аутопсию при первой же возможности, и постоянно препарировать животных и рыб. Известно, что Ронделе не пропускал ни одной возможности осуществить вскрытие, даже если речь шла о близких родственниках.

Доктор Гвишард, также выделяется Феликсом из прочих. Один из «ординарных» «послеобеденных» лекторов университета, он при этом руководил всеми анатомическими сессиями, спускаясь в анатомический театр. Он никому не доверял скальпеля и даже отказался от услуг цирюльника, котором прежде поручали «механическую» часть вскрытия. Феликс отмечает также редкий случай проведенной Гвишардом публичной операции на живом человеке.

Наконец, следует упомянуть важную для Платтера фигуру Франсуа Фонтанона, одного из четырех регентов, ботаника и анатома, сына знаменитого тогда медика Дени Фонтанона. На момент обучения Феликса уже весь Лангедок знал Франсуа Фонтанона. Отметим, что степень уважения к преподавателю почти напрямую для Феликса определялась его успехами в хирургии, знанием анатомии.

Но самые тесные отношения установились с преподавателем Оноре дю Шателем, который, как мы помним, проводил вступительные испытания Феликса. Дю Шатель - единственный преподаватель, которого Феликс часто называет просто по имени. Любопытно, что он, пришелец из северной Франции, был правоверным католиком. Это не мешало его дружбе с протестантом - Платтером, но негативно сказывалось на университетской карьере дю Шателя. По мнению Ле Руа Ладюри, в результате своеобразного союза между крипто-иудеями и крипто-протестантами, парадоксальным образом, в стране, где при Генрихе II протестанты подвергались жестоким преследованиям, ортодоксальные католики испытывали в университете нечто вроде дискриминации. Во всяком случае католик дю Шатель, в будущем - королевский врач, долгое время не мог занять должность не то что регента, но и профессора, довольствуясь лишь эпизодической ролью «летнего» лектора.

Феликс часто общается с Оноре в неформальной обстановке. Например, дю Шатель достал Платтеру билет на балкон перед эшафотом, где проходила казнь колдуна - это было лучшее место для просмотра, где сидели аристократы и вельможи. Феликс же стремился использовать любую возможность для пополнения своих знаний об анатомии.

Дю Шатель, имевший заслуженную репутацию гуляки, ухаживал за женой одного из профессоров - Грифиуса, приводил на свидание Феликса, чтобы тот играл на лютне, пока дю Шатель декламировал стихи и признания.

Но самым важным для Фелкикса было то, что Дю Шатель иногда позволял сопровождать себя во время посещений больных. Этот опыт был бесценен.

В. Неформальное общение, «горизонтальные связи».

Феликс немного рассказывает об официальной части обучения, но при этом глава о Монпелье - самая большая в дневнике. Как автор любой автобиографии, Феликс больше обращается к личным переживаниям и процесс его становления медиком лучше виден за пределами рутинного учебного процесса. Если о лекциях и диспутах говорится мало, то вскрытиях - больше, но, если верить, записям Платтера, наибольшее время занимало неформальное общение в университетской и около-университетской среде.

В окружении Феликса были друзья-медики. Знакомство с представителями медицинской профессии началось у Феликса Платтера вместе с началом его путешествия в Монпелье. Первым компаньоном Феликса на пути в Монпелье стал учитель из базельской гимназии Св. Петра Томас Шойпфиус. Изначально Шойпфиус был музыкантом, но затем он захотел стать врачом. После того, как в пути захромал конь Шойпфиуса, и учитель принял решение добираться до Монпелье водным путем, компаньоном Феликса становится Мишель Эроард, который был известным хирургом в Монпелье, выходцем из семьи медиков. Его сын Жан станет личным врачом четырех французских королей Dulieu L. Les chirurgiens barbiers a Montpellier // Languedoc Medical. 1967. №4. p. 10-14. . Сам Эроард был страстным сторонником Реформации. Именно он станет оппонентом Феликса на выпускном диспуте.

В доме Каталана соседом Платтера был Иоганн фон Одрацхайм - фармацевт-стажер из Страсбурга. Именно он успокоил Феликса, когда тот испугался сборщиков оливок, явившихся наниматься на работу со своими жердями. Базелец решил, что это католики пришли расправиться с ним, узнав, что он - протестант.

Поначалу Феликс общался только в немецкой среде. В дневнике он постоянно отмечает, кто из земляков приезжает в город, а кто уезжает. С «немцами» Феликс пьет вино, прогуливает лекции Широна в харчевне «Три короля», ходит к морю, свершает экскурсии, играет на лютне и упражняется в стихосложении (его другом был немецкий поэт Лотихиус). В Монпелье Феликс знакомится с сыном Микония (у которого когда-то служил Томас Платтер) - Якобом Миконием. Вместе они ходили на уборку винограда на виллу Каталана Lцtscher V. P. 175., P. 201 - 204.. Еще одним другом Платтера был доктор Панталеон - великовозрастный студент, имевший теологическое образование, но в тридцать лет пожелавший стать медиком (ему удалось пообщаться в свое время и с Парацельсом, и с Везалием).

Немцы из друзей Феликса любили подшучивать друг над другом. Например, Лотихиус сразу не признался Феликсу, что он поэт и попросил Платтера дать ему уроки по стихосложению, после чего над Феликсом долго смеялись. Затем Лотихиус и Платтер издевались над Панталеоном, когда тот прописал женщине от бессонницы обливаться водой раз в час в течение ночи и называли его «Доктор-Ведро» Lцtscher V. P. 194..

Отношения между немцами были в целом доверительные. Платтер в случае необходимости (раны, вывихи, болезни) стремится оказать товарищам медицинскую помощь, получая поле для клинической практики. Но оказание медицинских услуг лицом, не получившим медицинского диплома, строго каралось. Лишь в отношении земляков Платтер был уверен, что его лечение останется тайной. Феликс внимательно следит за успехами тех, кто уже покинул университет. В каком-то смысле в том был и прагматический интерес - в немецком мире они в дальнейшем либо будут конкурировать или помогать друг другу (Феликс очень боялся, что кто-то из однокашников отправиться практиковать в родной Базель, что осложнило бы реализацию дальнейших планов семьи Платтеров).

Но в отличие от своих земляков, Платтер был открыт и для общения с французскими коллегами. С французскими студентами, например, с группой, возглавляемой неким Галлотусом, Платтера с 1554 г. связывало участие в ночных вылазках на кладбище, где будущие медики стремились обрести недостающий практический опыт. Они вскрывали свежие могилы, стараясь раздобыть пособия для проведения вскрытий. Галлотус был бакалавром медицины, женатым на жительнице Монпелье и потому обладавший собственным домом, в подвале которого можно было проводить вскрытие похищенных трупов. Опасность, порой весьма серьезная, сплачивала студентов Lцtscher V. Указ. соч. P. 209.. Конечно, речь идет о тех знаменитых историях, о которых повествуют и такие известные естествоиспытатели как Андреас Везалий и Джордж Бьюкенен (1506 - 1582 гг.), о том, как студенты под покровом ночи пробирались на монастырские кладбища, чтобы выкопать свежие трупы, перенести их в секретное место и препарировать Irving D. Memoirs of the life and writings of George Buchanan Edinburgh. 1807. 354 p.. Первая экскурсия подобного рода состоялась 11 декабря 1554 года. Ночью Галлотус привел компанию в монастырь августинцев, где их встретил монах - брат Бернард, готовый предоставить любую помощь студентам Монастырь августинцев располагался за северо-восточной частью городской стены, по левому берегу, недалеко от дороги в Ним, то есть неподалеку от университета. Монастырь был разрушен гугенотами в 1562 году.. Когда студенты пришли в монастырь, в келью Бернарда, они спокойно пили вино, дожидаясь полуночи. Затем, в тишине, со шпагами в руках, они прошли на кладбище и выкопали труп руками, потому что земля была еще легкая, «покойника закопали сегодня… это была женщина с врожденной деформацией ног, обе ступни были повернуты внутрь». Брат Бернард указывал студентам на свежие могилы, трупы приходилось выкапывать руками, потому что выйти незамеченными с лопатами через городские ворота и охрану у группы студентов вряд ли бы вышло. В этот раз студенты напрасно вооружились, вся экспедиция на кладбище Св. Дионисия прошла спокойно. Вдохновившись удачным походом, в следующий раз студенты повторили вылазку через пять дней, а по словам самого Феликса - поход планировался уже через два дня после первого. Но поход 16 декабря 1554 г. прошел не так гладко, как первый, студенты подверглись большой опасности. Следует отдать должное Феликсу и его подробным отчетам, с толикой юношеской наивности, которая превращает рассказ о варварских занятиях в юмореску. Сначала юноша рассказывает о том, какую вкусную курицу с капустой приготовил им брат Бернар, восхищается кулинарными способностями монаха и тем, как хорошо питаются монахи. Затем юноши отправились на кладбище, чтобы вырыть два новых трупа, в это время к ним почти вплотную приблизились монахи, вооруженные шпагами. Студенты этого сразу не заметили, поэтому трупы пришлось спешно завернуть в одеяла, пробежать с ними до города и пролезть под городскими воротами, чтобы не будить швейцара, и протолкнуть туда же трупы. Стоит отметить, что до этого студенты придумывали легенду для сторожа, о том, что и зачем они перетаскивают в город в столь поздний час и спокойно проходили через городские ворота. По итогам ночного приключения, Феликс отметил для себя два главных события: во-первых, он поцарапал нос, во-вторых, как истый протестант не мог иронично не отметить, как все-таки славно живут монахи и какая у них вкусная курица на ужин. Одеяло - flassada - в которое заворачивали трупы, Феликс упоминает с первых дней своего прибытия в Монпелье. Он купил его на деньги, которые выдал ему Каталан за лошадь. Одеяло, вероятно, запомнилось Феликсу именно благодаря ночным похождениям, а не потому, что в комнате, где ночевал Платтер не было стекла и монпельесскими зимами спать в ней было холодно.

Несмотря на опасности и на обещание монахов впредь стрелять в студентов без предупреждения, подобные вылазки будут повторяться неоднократно.

Любопытно, что немцы очень хотели присоединиться к этим ночным вылазкам, и Платтер однажды взял с собой Микония. Это была неудачная экспедиция, за ними долго гнались вооруженные монахи, сторожившие кладбище.

В тот день их добыча состояла из мертвого студента, которого они знали, его легкие разлагались, воняли, а наши студенты обнаружили камни в его легких. Второе тело принадлежало маленькому ребенку, из него студенты сделали скелетик. Хотя ни студенты, ни монах не были уличены или наказаны, кладбище с тех пор стали охранять и не подпускали студентов на пушечный выстрел. Возвращение юношей на кладбище состоялось спустя всего полтора месяца после инцидента с вооруженными монахами.

31-го января юноши вскрывали старую женщину и ребенка прямо в стенах монастыря, потому что унести тела с кладбища было невозможно. Никаких подробностей о том, насколько было опасно вскрывать тело в монастыре автор не дает, но в их случае все прошло гладко.

Французы взяли с Платтера обещание, держать в тайне от немцев планы их очередной экспедиции. Это было чревато для Феликса конфликтом с соотечественниками, затаившими за это на него обиду. Немцам тоже очень хотелось расширить свою практику.

В ноябре 1556 г. Феликсу пришлось испытать более серьезный «конфликт идентичностей», столкнувшись с необходимостью выбора между верностью связям «горизонтальным» и связям «вертикальным». Возмущенные, тем, что профессора часто пропускают занятия, студенты организовали бурную сходку, призывая явиться на нее всех студентов, находящихся в аудиториях. Феликс беседовал со своим руководителем - Антуаном Сапортой, когда за ним явился немецкий студент Хохштелер, требуя присоединиться к «сходке студентов всех наций». Платтеру очень не хотелось расстраивать своего патрона, тем более, что Спарота в это время занимал должность декана, в чьи обязанности и входил контроль за учебным процессом - следовательно недовольство студентов в итоге было направлено непосредственно против него.

Но Феликс вынужден был присоединиться к студентам, единственный раз расстроив своего университетского «отца». В конце концов, после подачи коллективной жалобы в суд, требования студентов были удовлетворены.

3. Области интересов будущего медика.

А. Фармакопея.

В первую очередь Феликса заинтересовала фармацевтика, которой он занимался в аптеке Каталана. Из-за того, что все свои знания об этой дисциплине он получал по месту своего жительства, мы даже не знаем, входили хотя бы элементарные курсы фармакологии и ботаники в обязательный curriculum будущих медиков.

Феликс живо интересовался средствами, способными противостоять чуме. Напомним, что это болезнь унесла жизнь его сестер. Его поспешный отъезд в Монпелье также был вызван тем, что эпидемия снова вернулась в Базель, и следовало спешить, пока вести об этом не распространились далеко за пределами города, и тогда Феликса, прибывшего из зачумленной местности, никто не принял бы. Уже в Монпелье Феликс некоторое время опасался, что Каталан, узнав от сыновей об эпидемии, свирепствующей в Базеле, выгонит Платтера из дома Lцtscher V. Указ. соч. P. 157. «Das ich also den durch zum theil selbs, obgemelter gestalt, hette befьrderet, forcht doch die pest, so noch ze Basel regiert, dorumb mein herr nьt wuЯt und ich im iederzeit verhalten hatt, hette mich sunst nit anfangs, alЯ der eben doruЯ kam, ingeloЯen, mechte solch werck verhinderen»..

Феликс однажды отправляет домой терияк и толченную фиалку, как средства от чумы Ibid. P. 192. «Ich gab im brief an mein vatter und andre; schick im theriacam corectam a Rondeletio und den wolgeschmackten pulverem violarum, batt in, wolte mir luten seiten schicken».. Териямк (от лат. Thзriacum - противоядие, средство против звериного яда) - со времен Античности терияк считался лекарством «сверхъестественного» происхождения, исцеляющим любые болезни. Рецепт терияка разнился, однако, чем больше различных компонентов животного, растительного, минерального происхождения добавлял медик, тем действенней считалось лекарство. Самый большой рецепт терияка описывает до 70 компонентов. Античные, арабские и средневековые авторы считали терияк сильнейшим лекарством против чумы. Феликс сам занялся приготовлением различных вариаций этого снадобья.