В «Очерке о непосредственных данных сознания» протяженное время противопоставлено конкретному времени, внешняя реальность -- внутренней. Ясно, что Бергсон не мог избежать проблемы взаимоотношения двух этих реальностей. Проблема перехода от материи (внешней реальности) к духу (внутренней реальности) стала центральной проблемой сочинения «Материя и память». Согласно теории психофизического параллелизма, «ментальные состояния» и «церебральные состояния» -- это два разных способа говорить об одном и том же явлении или процессе. Материалистический эволюционизм рассматривает ментальные явления как простые эпифеномены мозговой деятельности. Бергсон отвергает оба эти учения.

Даже если мы рассмотрим мысль как простую функцию мозга, писал Бергсон, или сознание -- как эпифеномен церебральной деятельности, то и в том и другом случае получим два переложения в разных языках одного и того же принципа, согласно которому возможно проникновение в лабораторию мозга. Попыткам редукции духа к материи Бергсон противопоставляет идею, что в человеческом сознании есть много такого, что выходит за пределы объяснимого мозговыми функциями.

Принимая открытия психофизического свойства, Бергсон дополняет их анализом трех моментов: памяти, воспоминания и ощущения. Память отождествляется с самим сознанием, с тем, что мы слышали, желали и познали, со всем, что склоняется над настоящим. С этой духовной памятью не совпадает воспоминание. Это значит, что в мозг проникает только небольшая часть того, что мы называем сознательными процессами, то, что необходимо для настоящего. Другими словами, в сознании есть нечто, которое бесконечно больше того, что способен переработать мозг. «Тот, кто смог бы заглянуть внутрь мозга, когда он в состоянии полной активности, увидел бы не так много: только то, что выражается в жестах, поведении, телесных движениях... Остальное, касающееся самых интимных мыслей и чувств, осталось бы скрыто, как для зрителя, видящего актеров на сцене, но не понимающего ни слова».

Духовная память, чтобы реализоваться, нуждается в механизмах, связанных с телом, так как только посредством тела мы действуем на предметы. Все же от тела она не зависит: повреждение мозга поражает не столько сознание, сколько связь сознания с реальностью. Тело, ориентированное на действие, ограничивает в этой своей функции духовную жизнь. Оно делает это посредством перцепции, «возможного действия нашего тела на другие тела». Перцепция есть действие нашего тела, маневрирующего между образами объектов. Воспоминание как образ прошлого ориентирует перцепцию настоящего благодаря тому факту, что мы всегда действуем на основе опыта прошлого. Так все прошлое раскрывается в настоящем действии. В каждый момент нашей жизни присутствует связь памяти и перцепции в перспективе действия. «Все, следовательно, случается так, как если бы независимая память собрала образы, сотворенные временем, как если бы наше тело было одним из этих образов, в каждый момент делающим моментальный срез происходящего вообще».

Так память соотносится с духом, а перцепция -- с телом. Память переплавляется в тотальность прожитой жизни, перцепция состоит в определении, по отношению к совокупности всех предметов, возможного действия моего тела на них. Перцепция как отбор характерна для бытия, впитавшего в себя настоящее. Свобода сознания, стало быть, находит свои границы в перцепции. Перцепция, в свою очередь, возвращается в жизненный поток Я, оседая в памяти, или сознании.

В этом состоит истинная связь духа и материи, души и тела. С одной стороны, память принимает тело от перцепции, с которой она связана С другой стороны, перцепция, абсорбированная памятью, становится мыслью. Тело ограничивает жизнь духа, но делает его действенным. Тем не менее дух, ощущая стесненность, пытается вырваться за пределы тела Перцепцию впитывает настоящее, но растущий дух стремится в будущее. Жизнь -- это рост духа посредством материальных контракций, или сжатий, втягиваемых духом, что и делает его длящимся.

Жизненный порыв и творческая эволюция

«Наше прошедшее следует за нами постоянно... все, что мы услышали, обдумали, желали с самого детства, склоняется над настоящим, впитывающим в себя прошлое, которое так и бьется в двери нашего сознания»

Анри Бергсон

Декарт делил универсум на мышление (res cogitans) и протяженность (res extensa). Нет двух реальностей, возражает Бергсон, а есть два полюса одной и той же реальности -- дух и материя, душа и тело. В сочинении «Творческая эволюция» (1907) он идет от анализа непосредственных данных сознания к разработке глобальной идеи космологического эволюционизма

Эволюционные теории можно разделить на механистические и финалистские. Механистический эволюционизм иллюстрирует теория Дарвина: случайные мутации в процессе борьбы за существование благоприятствуют отдельным индивидам, а удачные мутации, переданные по наследству, обеспечивают выживание более приспособленным. В такой модели эволюции нет никакой цели и предустановленного порядка, она ателеологична. С другой стороны, и финалистская теория механистична, поскольку ей свойствен детерминизм. Механистический эволюционизм объясняет эволюцию в терминах действующей причины, финалистский -- в терминах цели. Первый определяет эволюцию из прошлого, второй -- из будущего. И тот, и другой не слишком доверяют реальности настоящего.

Так в чем же суть реальности? Хотя Спенсер, замечает Бергсон, и показал изменчивую суть вещей, все же именно эволюция как становление у него отсутствует. Эволюцию Дарвина он называет «метафизикой, в рамках которой тотальность реального уже дана навечно, только мышление неспособно познать длительность процессов одновременно». И механистический, и финалистский эволюционизм в силу своего детерминизма не улавливает реальную суть эволюции.

Жизнь, даже с биологической точки зрения, вовсе не механическое монотонное самоповторение. В ней есть непредвиденные повороты, сохраняя, она перерастает себя. Именно идея творческой эволюции дает возможность преодолеть ограниченность механицизма и финализма, поскольку «жизнь есть реальность, четко отличаемая от грубой материи». Жизнь, а не только сознание, является длящимся субъектом необратимого процесса. Прошлое аккумулирует своего рода органическая память, и живущему не дано вновь пережить прошлое.

Жизнь, таким образом, есть «жизненный порыв», свободный и необратимый. Материя не что иное, как момент остановки этого порыва. Жизнь стремится к численному росту и богатству, чтобы умножиться в пространстве и наполнить время. Речь идет о постоянном росте форм, причем каждая последующая -- нечто большее, чем простая рекомбинация известных элементов. Жизнь -- непрерывно обогащающееся действие, в то время как материя прогрессивно распадается и деградирует, что лишь подтверждает второй закон термодинамики.

По Бергсону, нет вещей, а есть только действия. Это значит, что вещи, или объекты, можно представить изолированными в эволюционном процессе, наподобие распадающихся креативных жестов. «Представим себе жест, -- поясняет Бергсон, -- поднятие руки. Рука, предоставленная сама себе, упадет в исходное положение. Все же в ней останется возможность -- в случае волевого усилия -- быть поднятой вновь. Этот образ угасшего креативного жеста дает возможно точное представление о материи». Материя, стало быть, есть деградировавший жизненный порыв. Порыв, потерявший креативный импульс, становится препятствием на пути очередного порыва. Так морская волна, возвращаясь, становится барьером для другой поднимающейся волны.

Жизнь подобна несущемуся потоку: мало-помалу организуя тела, она делит индивиды на роды и виды, растворяясь в них. Материя, по Бергсону, -- это отражение жизненного порыва, изначальное единство которого распадается на множество элементов. Тогда творческая энергия гаснет. Траекторию эволюции нельзя описать как движение брошенного мяча, скорее она подобна внезапно разорвавшейся на множество осколков гранате, и в течение долгого времени взрывы осколков продолжаются. Мы -- маленькие фрагменты -- лишь можем догадываться о первоначальном мощном взрыве. Взрывной силе пороха в нашем примере соответствует сама жизнь в нестабильном равновесии ее внутренних тенденций. Сопротивлению металла гранаты при взрыве соответствует грубая материя.

Творческую эволюцию можно еще сравнить с пучком стеблей, каждый из которых символизирует особый путь эволюции. На ее развилках жизненный порыв утрачивает изначальное единство. Первой развилке соответствует разделение растений и животных. Растения, замкнутые в ночь подсознания и неподвижности, концентрируют в себе потенциальную энергию. У подвижных животных сознание развивается в процессе поиска пропитания. Животные, в свою очередь, развиваются в разных направлениях. Возникают более совершенные формы инстинктов, а у прямоходящих, помимо инстинктов, возникает интеллект. Только у человека сознание стало активно продвигаться, в других направлениях эволюции оно зашло в тупик.

Аналогичное отношение существует между памятью и перцепцией. Жизнь и материя лежат в основе эволюции. История эволюции есть история органической жизни и ее непрестанных попыток освободиться от пассивной инертности материи. Органическая жизнь пытается подняться по тому же склону, по которому материя норовит соскользнуть вниз. Посредством фотосинтеза и хлорофилла органическая жизнь вновь отлавливает рассеянную солнечную энергию, абсорбирует потенциальную энергию, растрачиваемую животными в движении. Так материя возвращается в жизненный поток, а жизнь поднимается, несмотря на падения и распад энергии.

Инстинкт, разум и интуиция

"Интуиция завладевает некой нитью. Она сама должна увидеть, доходит ли нить до самых небес или кончается на определенном расстоянии от земли. В первом случае - это метафизический опыт великих мистиков. И я могу, со своей стороны, констатировать, что это правда. Во втором случае метафизический опыт оставляет земное изолированным от небесного. В любом случае философия способна подняться над условиями человеческого существования"

Анри Бергсон, «Творческая эволюция»

Жизнь животных развивалась в разных направлениях. Один из тупиковых путей являют собой, например, моллюски. Вместе с тем членистоногие (артроподы) и позвоночные оказались достаточно мобильными. Если в ветви членистоногих, полагает Бергсон, эволюция дала наиболее совершенные виды инстинкта, то в ветви позвоночных она привела к интеллекту. Хотя трудно не признать, что инстинкт и раньше украшала некоторая «бахрома» разума, а вокруг интеллекта всегда остается некий «инстинктивный фон».

Так что же такое инстинкт и в чем состоит разум, понимание? «Инстинкт, -- пишет Бергсон, -- это способность использовать и даже создавать органические инструменты. Интеллект -- это способность создавать и применять неорганические инструменты... Инстинкт и интеллект представляют два разных, но одинаково элегантных решения одной и той же проблемы». Человек изначальным образом -- homo faber и homo sapiens вместе. Инстинкт действует посредством естественных органов, интеллект создает искусственные инструменты. Инстинкт наследуется, разум -- нет. Инстинкт конкретен в обращении к вещи, разум интересуется отношениями. Инстинкт повторяет, разум творит. Инстинкт -- это привычка, он предлагает адекватное решение, но для одной только проблемы, у него нет способности варьировать. Разум знает не вещи, а отношения между вещами, поэтому он владеет понятиями и формами. Отделяясь от непосредственной реальности, он может предвидеть будущее. Исходя из практических соображений, интеллект, абстрагируясь, анализирует, классифицирует, дробит реальность на серию кадров, как на кинематографической пленке. Однако «тысяча фотографий Парижа не есть Париж».

Следовательно, ни инстинкт, ни разум (вместе с наукой) не дают реальности, «Есть вещи, находимые только разумом, но сам по себе он никогда их не находит; только инстинкт мог бы открыть их, но он их не ищет». Все же ситуация небезнадежна. И это потому, что разум никогда полностью не отделен от инстинкта. Разум в возвратном движении к инстинкту становится интуицией. «Интуиция -- это ставший бескорыстным инстинкт, способный рефлектировать по поводу собственного объекта и неопределенно наполнять его». Разум вращается вокруг объекта, принимает множество точек зрения на него, но ему не дано войти внутрь. Зато интуиция действует изнутри жизни. Интеллект, дробя становящееся, анализирует. Интуиция находит путь симпатии, а потому совпадает с тем, что уникально и невыразимо в объекте.

Интуиция есть «видение духа со стороны самого духа». Она непосредственна, как инстинкт, и сознательна, как разум. Реальность интуиции доказывается эстетической интуицией, в которой соединяются вещи, лишенные связи с повседневным и насущным. Именно интуиция обнаруживает длительность сознания и реальное время, давая нам возможность понять себя как свободные существа.

Интуиция есть орган метафизики. Наука анализирует, метафизика интуирует. В ней возможен прямой контакт с вещами и сущностью жизни, которая есть длительность. Интуиция -- это зондирование реальности в ее сущности. Метафизика, в свою очередь, пытается преодолеть барьер символов, сооруженных интеллектом. «Интуиция завладевает некой нитью, -- пишет Бергсон. -- Она сама должна увидеть, доходит ли нить до самых небес или кончается на определенном расстоянии от земли. В первом случае -- это метафизический опыт великих мистиков. И я могу, со своей стороны, констатировать, что это правда. Во втором случае метафизический опыт оставляет земное изолированным от небесного. В любом случае философия способна подняться над условиями человеческого существования».

Разум, таким образом, вращается вокруг объектов, дробящих время как длительность. Как в кинематографической репризе, дробящей движение на моменты, нет уже самого движения. В том суть апорий Зенона, по мнению Бергсона, что интеллект вынужден отвергать движение. Напротив, интуиция, погружаясь и выплывая из реки жизни, обнаруживается в виде памяти и длительности, она подтверждает нашу свободу проникновением в жизненный порыв. Благодаря интуиции мы отдаем себе отчет, что жизнь подобна огромной волне, преодолевающей все на своем пути. Однако по всей окружности жизнь зашла в тупик, только с человеком стало возможно продвижение. Человек продолжает жизненный порыв, даже если не берет с собой все, что жизнь включала в себя.

Благодаря интуиции мы понимаем, что «все живые существа едины и все подчиняются одному и тому же замечательному импульсу. Животное имеет точку опоры в растении, человек -- в животном мире. А все человечество -- в пространстве и во времени -- галопом несется вперед и назад мимо нас, оно способно смести все препятствия, преодолеть любое сопротивление, может быть, даже смерть».

Закрытое общество и открытое общество

Жизненный порыв, преодолевая в человеке все препятствия, становится творческой активностью, основные формы которой суть искусство, философия, мораль и религия. В последней своей книге «Два источника морали и религии» (1932) Бергсон останавливается на теме моральной и религиозной деятельности человека. От теории сознания он переходит к теории универсума и теории ценностей. Моральные нормы имеют два источника: социальное давление и любовный порыв. В первом случае нормы выражают социальные требования разных исторически данных групп. Индивид находит себя в социуме, как клетка в организме или муравей в муравейнике. В основе такого общества лежит потребность в «привычке связать себя привычками», и в этом состоит единственное основание морального обязательства. Система привычек более или менее отвечает потребностям сообщества. Однако мораль привычных обязательств -- это мораль закрытого общества, ибо индивид действует как часть целого, элемент механизма.

Социальный прессинг все же, по Бергсону, не единственный источник морали. Мораль соотносится с типом общества. Ведь существует и абсолютная мораль -- мораль открытого общества. Это мораль христианства, мораль греческих мудрецов и пророков Израиля. Герои морали с универсальными ценностями -- Сократ и Иисус -- не удовлетворяются групповыми ценностями, видят в человеке все человечество. Целостное человечество и есть открытое общество.

Мораль закрытого общества статична. Открытое общество, напротив, максимально динамично. Безличному конформизму и всевозможным табу закрытого общества противостоит мораль общества, делающего ставку на личное начало с его изначальной неповторимостью. Все существовавшие общества были закрытыми. «Между любой великой нацией и человечеством есть та же дистанция, какая есть между конечным и бесконечным, закрытым и открытым обществом». Фундамент открытой морали -- творческая личность, ее цель -- человечность. Ее содержание -- любовь ко всем ближним, ее свойство -- дух новаторства, ломающий все фиксированные схемы закрытого общества».

Статическая религия и динамическая религия