Распространение христианства на Кавказе

Размещено на http://www.allbest.ru/

2

ФЕДЕРАЛЬНОЕ ГОСУДАРСТВЕННОЕ БЮДЖЕТНОЕ ОБРАЗОВАТЕЛЬНОЕ УЧРЕЖДЕНИЕ ВЫСШЕГО ПРОФЕССИОНАЛЬНОГО ОБРАЗОВАНИЯ

«КРАСНОДАРСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ КУЛЬТУРЫ И ИСКУССТВ»

КАФЕДРА КУЛЬТУРЫ СЕВЕРНОГО КАВКАЗА

Реферат

Распространение христианства на Кавказе

Выполнила: студентка 1 курса ОДО

Каплина А.В.

факультет РСКД, группа СКД - 13

Научный руководитель: Симонян М.С.

Краснодар 2013

1. Этапы распространения христианства

Ранние этапы распространения христианства и истории Церкви в Древней Руси не находят достаточного отражения на страницах письменных памятников, поэтому для научного воссоздания правдивой исторической картины необходимо полноценное привлечение археологических источников. Однако до сих пор в отечественной науке не существует монографических исследований, посвященных древностям Руси как источнику изучения ее христианизации, как не существует и полной сводки этих древностей. Авторы немногочисленных работ на эту тему в основном придерживаются мнения о позднем и длительном характере христианизации Древней Руси, которая сравнительно поздно проявляет себя в археологических материалах. При этом отрицается значение новой религии при переходе древнерусского общества от обряда трупосожжения к трупоположению на рубеже I-II тысячелетий, находки христианских символов в могилах рассматриваются вне связи с христианством, отрицается христианское содержание погребального обряда XI-XIII вв. на основании его отличия от погребальной практики XIX-XX вв., мало внимания уделяется сообщениям письменных источников о распространении христианства в Древней Руси до 988 г., исследования проводятся без учета европейской и византийской христианской традиции, причем данные церковного Предания, представленные каноническими памятниками и литургическими текстами, практически игнорируются. До недавнего времени исследования, посвященные христианству в Древней Руси, ограничивались определенными идеологическими рамками. Все это наложило свой отпечаток как на научную методологию, так и на выводы исследований. В настоящее время оказалось возможным не только обобщить имеющиеся археологические свидетельства распространения христианства на Руси и сопоставить их с данными письменных источников, но и предложить ряд конкретных решений культурно-исторических проблем, в том числе в области методологии историко-археологических исследований. Одной из главных задач нашего исследования была оценка надежности данных об эволюции погребального обряда в Древней Руси и о происходящих из погребений христианских древностей как свидетельств христианизации древнерусского общества.
Избранная методология предполагала параллельное исследование различных типов и видов источников с применением соответствующих методик и последующим сопоставлением результатов. Анализ археологических памятников предварялся изучением письменных источников и текстов церковной традиции. Это позволило выявить начало и этапы христианизации, ее специфику на исследуемой территории, особенности церковной организации и культуры изучаемой эпохи, которые могли найти отражение в вещественных древностях, а также нормы погребального обряда и обращения с христианскими святынями. Было необходимо выявить культурные инновации, представленные в вещественных древностях, установить их роль. Само же знакомство с христианскими древностями должно основываться на иконографическом подходе, который позволяет выделить наиболее существенные типологические черты изучаемого образа без учета его стилистических особенностей, что соответствует культурному восприятию человека средневековья.

Применение указанных методологических принципов дало возможность создать следующую археологическую версию христианизации Древней Руси, в целом подтверждающую и существенно дополняющую информацию письменных памятников. Начиная со второй четверти IX в. существует ряд свидетельств о принятии русами христианства восточного обряда. Древнейшие из свидетельств определенно говорят о присутствии христиан среди русов уже в 20-60 гг. IX в. (жития святых Ансгария, Стефана Сурожского, Георгия Амастридского, сообщение ибн-Хордадбеха). О крещении русов в Константинополе и установлении у них церковной иерархии в 60-70 гг. IX в. свидетельствуют Окружное послание патриарха Фотия 867 г. и Константин Багрянородный; это событие отождествляется Хронографом 1512 г. и Никоновской летописью с походом Аскольда и Дира 860/866 г.. Известие ПВЛ 912 г., повествующее о "научении" русских послов в Константинополе при императоре Льве VI "вере" и "показании" им "истиной" веры, должно рассматриваться как свидетельство оглашения - катехизации части русов, что подтверждается независимым сообщением Ал-Марвази о крещении русов в 300 г. хиджры (912 г.). В середине - второй половине X в. (ПВЛ 944 г., 983 г.) русская летопись впервые твердо свидетельствует о русских христианах в Киеве, что непосредственно предшествует становлению канонической организации Русской Церкви в 988-996 гг.

Началу христианизации Руси соответствуют археологические комплексы, содержащие погребения по обряду ингумации, и первые находки христианских древностей. Древнейшими христианскими памятниками на территории Руси являются фризские кувшины, происходящие из Северной Европы и связываемые с миссией святого Ансгария, епископа Гамбургского (830-850 гг.). В Древней Руси они представлены двумя экземплярами из погребения по обряду кремации кургана № 7 в могильнике Плакун в Старой Ладоге, датируемого второй половиной IX в.. Сосуды специфической формы с орнаментом из серебряной фольги, включающим христианские символы, имели литургическое назначение. Происхождение христианских древностей из погребений по обряду кремации отражает ранние этапы христианизации, характеризующиеся неустоявшейся культурой христианской общины. Могильник предположительно связывается с дружиной Рюрика, пришедшей с ним на Русь в 862 г. Сам Рюрик, если верно его отождествление с Рориком Ютландским, был крещен в Майнце в 826 г., и в его окружении, как следует из жития святого Ансгария, были христиане . В кургане № 11 того же могильника обнаружено надежно датированное последней четвертью IX в. погребение в камере . Это не только древнейшее камерное погребение на Руси, но и самое раннее трупоположение древнерусской эпохи. Камерный обряд возник в Северной Европе вне связи с предшествующей погребальной традицией как реакция местной христианизируемой знати на культурное давление Каролингской империи и впоследствии был перенесен на Русь. Принципиально важно отметить, что появление обряда трупоположения происходило синхронно с распространением христианских древностей в пределах единого некрополя, представляющего погребения одного коллектива. Они вместе составляют культурную инновацию эпохи христианизации.

Следующими по времени христианскими древностями являются кресты и крестовидные накладки из листового серебра и бронзы. Среди 31 экземпляра таких крестов, происходящих из 12 пунктов на территории Древней Руси, можно выделить ряд типологических групп. Наиболее характерны кресты с расширяющимися концами, вписанные в круг; некоторые из них вырезаны из серебряных монет. Все они датируются серединой X - третьей четвертью XI в. и происходят из дружинных некрополей торгово-ремесленных поселений и могильников воинских гарнизонов на окраинах Древней Руси: Киева, Гнездова (Смоленская область), Шестовиц под Черниговым, Тимерева под Ярославлем, Удрая, Федово, Калихновщины , Озер (Новгородская земля), Болтинской (Вологодская область), Подгорцева (Львовская область) и из Владимирских курганов . Известны скандинавские аналогии X в. в Швеции, Дании, Южной Норвегии и на Готланде, которые связываются с миссией епископа Уно (930 г.). Прототипы подвесок определить затруднительно, однако можно привести ряд схожих декоративных мотивов в памятниках византийской архитектуры и прикладного искусства X в. Происхождение предметов почти исключительно из погребений подсказывает нам стадиальную аналогию исследуемым крестам: это погребения франкской и аллеманской знати эпохи Меровингов (VI-VII вв.), где обнаружены кресты из золотой и серебряной фольги, нашитые на саван. Религиозное сознание христианизируемого общества именно перед лицом смерти демонстрировало свою христианскую принадлежность. Рассмотрение особенностей христианизации Древней Руси выявляет стадиальность в становлении христианской культуры, что отражено в археологическом материале: первые определенные свидетельства христианизации средиземноморского общества эпохи поздней античности появляются и среди древностей, представляющих погребальный обряд (катакомбы христианской общины в Риме, надгробные надписи Малой Азии и т.д.).

В погребальном инвентаре серебряные кресты коррелируют с оружием, конской упряжью, деревянными чашами и ведрами, скандинавскими фибулами, арабскими монетами и весовыми принадлежностями. Это свидетельствует о высоком социальном уровне погребенных, а скандинавская культурная вуаль подтверждает летописную фразу: "мнози бо беша варязи христиане". Сочетание оружия и креста в погребениях весьма характерно для ранних этапов христианизации народов Европы и свидетельствует о складывании психологии первых христиан как "дружины Господней", известной по иконографическим и письменным источникам.

Появление рассмотренного типа крестов тесно связано с распространением нового обряда ингумации - погребения в камерах и могильных ямах. Все кресты происходят только из ингумаций, 11 из них найдены в ямных погребениях под курганами или без. Само возникновение ингумации синхронно ранним находкам серебряных крестов, датируется, очевидно, второй четвертью X в. и соотносится с появлением понятия "погребение" в летописном тексте ПВЛ, которое, как показывает смысловой анализ летописного словоупотребления, всегда связано исключительно с ингумацией. Рядовые ингумации киевского некрополя, совершенные в "кърстах" (деревянных гробах, вошедших в христианскую погребальную практику в X в.), представляются древнейшими на Руси и должны рассматриваться как инновации в культуре эпохи христианизации. Погребения имеют прямые аналогии на тех территориях, для которых уже характерна христианская или христианизируемая культура. Таким образом, ранние ингумации в Древней Руси безусловно являются следствием христианизации общества. Это подтверждается синхронностью их появления с известиями письменных памятников о распространении христианства на Руси, со встречаемостью обряда трупоположения и христианских древностей в одних комплексах, аналогиями с погребальным обрядом христианских или христианизируемых культур, наличием в погребальном инвентаре ранних ингумаций бытовых предметов, указывающих на связь погребенных с культурой христианских обществ. Механизм дальнейшего распространения обряда трупоположения в Древней Руси подлежит изучению, однако его возникновение под влиянием христианской культуры представляется очевидным. Возможно, его массовое распространение в древнерусском обществе вызвано как активной христианизацией, так и механизмом "социального подражания" самому обряду, престижному в среде древнерусской элиты.

Камерных погребений Древней Руси к настоящему времени выявлено более 70. Они определяются на основе ряда признаков (большие размеры, деревянные конструкции, ингумация, состав погребального инвентаря) или их сочетания. Кресты известны в 12 камерных погребениях (Киев, Гнездово, Тимерево, Удрай, Шестовицы, Подгорцево). Учитывая захоронения в камерах, в инвентаре которых присутствуют погребальные свечи (Гнездово, Тимерево, Шестовицы), можно утверждать, что до 20 % погребений по этому обряду являются материализацией христианской культуры. Это очень высокий процент: в погребениях XI-XIII вв. количество захоронений с крестами никогда не превышает 3 %. Очевидно, что обычай помещения крестов в могилу был характерным лишь для раннего этапа христианизации Руси, а с началом существования регулярной церковной организации он исчезает. Вопрос о причинах практического отсутствия христианских святынь в составе погребального инвентаря XI-XVI вв. должен объясняться не низкой степенью распространения христианства среди древнерусского населения, а соблюдением церковной нормы в отношении обращения с подобными предметами христианского культа. Непосредственное знакомство с немногочисленными памятниками канонического права в области погребального обряда и литургическими текстами дает определенное указание на этот счет. В XII в. существовал канонический запрет на помещение христианских святынь в могилу вместе с умершим, а обязательность надевания нательного креста при крещении появляется лишь в XVII в. после издания Требника патриарха Филарета 1621 г. Анализ письменных памятников XI-XV вв. определенно показывает, что на Руси вплоть до XIV в., когда основой повсеместной погребальной практики становится монашеский стереотип погребения, не существовало единых обязательных требований к погребальному обряду. Наблюдаемое археологами разнообразие форм погребения XI-XIII вв. отражает не низкую степень церковности общества, а реальное положение дел в области нормативов церковного погребального обряда. Что же касается видимых отступлений камерных погребений от общеизвестных норм христианского захоронения в виде богатого погребального инвентаря, парных погребений и захоронений с конем, то объяснения этому стоит искать в особенностях христианизации и миссионерской проповеди среди местной восточноевропейской знати на начальном этапе распространения христианства.

К особой группе предметов личного благочестия можно отнести византийские монеты-подвески с изображением креста и христианских правителей. Всего на территории Древней Руси учтено 49 монет в 43 погребениях из 26 некрополей. В силу малочисленности находок можно предположить, что эти монеты не участвовали активно в денежном обращении и могут рассматриваться как показатель христианизации. Ряд византийских источников свидетельствует о монетах как крестильных дарах, а их последующая судьба в культуре, повторяющая судьбу крестов из листового серебра, лишь подтверждает их религиозное значение.
К этому же кругу христианских древностей относится еще одна уникальная находка: бронзовая печатка с изображением Иисуса Христа с нимбом, Евангелием и надписью "IС ХС" из по-гребения № 1 кургана № 61 Шестовицкого могильника. Иконографический тип Спасителя, представленный на печатке, возникает после 945 г., а сам комплекс датируется 945-970 гг.

В XI в. камерный обряд, кресты из серебра и византийские монеты-подвески вытесняются из важнейших торговых и политических центров на пути "из варяг в греки" на северную периферию Новгородской земли. Это свидетельствует о некотором запаздывании христианизации Новгородчины, а также о том, что функции дружинных коллективов, в среде которых началось распространение новой веры, в системе социально-политических связей Древней Руси существенно изменились: они оказались на периферии общественной жизни и ими была усвоена функция охраны новых границ набирающего силу Древнерусского государства. Изменились направление и культурные формы христианизации: то, что раньше было характерно для древнерусских городов, стало обычным для сельских регионов. На смену дружинно-общинному типу организации древнерусского духовенства приходят епархиально-приходские структуры, которые приносят с собой новое поколение христианских древностей - нательные кресты с Распятием.
К настоящему времени автору известны на территории Древней Руси 44 креста данного типа из 27 пунктов, в том числе: 22 экземпляра из 13 могильников (Глиникики, Гочево, Змейское, Жовнино, Киев, Колодезная, Шапчицы, Орехово, Посады, Рог, Савинские горки, Саки, Христово), 21 - из культурного слоя 13 поселений (Новгород, Псков, Заречье, Киев, Новогрудок, Пески, Пугино, Родень, Рязань, Тимерево, Череповец, Даугмале, Херсонес и Диногетия) и 1 - из клада (Тарту) . Время бытования крестов - конец X - XI в. Около 20 крестов, среди которых есть с двусторонними изображениями, происходят из Фенноскандии (клады, погребения), где они датируются по сопутствующим находкам преимущественно второй половиной XI - XII в. Кресты разделяются на два типа, различающиеся размерами и иконографией Распятия. Второй тип представлен значительным количеством экземпляров, имеет боўльшие размеры и характерную черту иконографии - крестовидную перевязь на груди Христа. Непосредственные прототипы Распятия с крестовидной перевязью присутствуют в сирийском искусстве конца VI в. (Евангелие Равулы), есть сведения о подобных изображениях в Шотландии, однако в целом иконография Распятия (фронтальность позы, трактовка лица и одежды) целиком вписывается в традиции ирландского и североевропейского искусства.

Судьбу нательных крестов с Распятием можно представить следующим образом. Самые ранние в Европе нательные кресты с Распятием происходят из Великой Моравии и датируются концом IX в. [39]. Они вызвали ряд подражаний, изготовленных Баварской архиепископией в качестве так называемых "крестильных подарков". После падения Великоморавской державы в начале X в. подобные кресты не известны, однако Распятие из погребения № 660 в Бирке (середина X в.), выполненное в восточной технике зерни и скани, может являться репликой моравских образцов. Возможно, что именно они породили традицию нательных крестов с Распятиями в Северной Европе, которая вызвала здесь ряд примитивных гравированных подражаний. Черты англосаксонского искусства в оформлении крестов могут быть связаны с английским духовенством в окружении норвежских конунгов Хакона, Олава Трюгвассона и Олава Святого второй половины X - XI в. Соблазнительно было бы объяснить появление этих крестов в Древней Руси "русскими эпизодами" в жизни обоих Олавов. Таким образом, при всем стилистическом разнообразии исследуемых крестов с Распятием они, несомненно, относятся к единому иконографическому типу, воплощение которого в разных ремесленных и художественных традициях служило проявлением религиозного творчества эпохи христианизации Восточной и Северной Европы.

География распространения находок крестов с Распятием на Руси характеризует прежде всего древнерусские городские центры и сельские некрополи, иногда связанные с воинскими гарнизонами, контролировавшими пути сообщения древнерусского государства. Находки их также отмечают и на маршрутах древнерусской колонизации чудских окраин. Это отражает изменение направления христианизации на Руси и становление церковной культуры в сельской местности.

Методы, примененные для изучения христианизации Древней Руси на ее раннем этапе, подтверждаются и результативностью исследования становления церковной организации и культуры на территории Новгородской земли. Анализ письменных памятников позволяет нарисовать следующую картину воцерковления Новгородской земли. В конце Х - первой половине XI в. факт существования церковной организации установлен для самого Новгорода (989-996 гг.) и для Пскова (1010-1036 гг.). В это же время, видимо, началась христианизация Ладоги, которая закончилась к 1105-1114 гг. В середине XII в. здесь происходит структурная перестройка церковной организации. Во второй половине XI - середине XII в., как следует из текста берестяных грамот № 220 и 640, упоминающих местное духовенство, происходит становление церковной организации в Полужье и Поплюсье. Несколько раньше (1130-1134 гг.) на южных и восточных окраинах Новгородской земли в непосредственных границах княжеского домена прочно утверждается церковная юрисдикция и христианская культура. Это заключение основывается на факте княжеских пожалований Юрьеву монастырю волостей Буйце и Ляховичи, как и на распространении здесь в это время памятных каменных крестов (Стерженский, Лопастицкий). О плотном освоении этой территории церковной организацией свидетельствуют уставная грамота князя Ростислава Смоленской кафедре (1136 г.) и ряд известий церковной традиции об основании здесь храмов и монастырей. В Заволочье церковные структуры утверждаются в период 1050-1136 гг., что явствует из уставной грамоты Святослава Ольговича, хотя первое упоминание храма в Матигорье относится к 1271 г. Очевидно, в Юго-Восточном и Восточном Приладожье церковная юрисдикция распространяется задолго до 1230 - 1260-х гг. (время составления Обонежского ряда), скорее всего из Ладоги, или же вместе с колонизационным потоком по водоразделу Балтийского и Волжского бассейнов. В это же время христианизируется и восток Новгородской земли, где во второй половине XII - XIII в. храмы и часовни фиксируются археологически, в частности по находкам фрагментов колокола (Крестец, Бор). Однако еще в середине XII в. канонические памятники знают в Новгородской земле некрещеных "чухонцев" и славян, для которых предусмотрен разный срок оглашения перед крещением.
В XII - первой половине XIII в. христианизация, заканчивающаяся становлением церковной культуры, осуществляется в Северо-Западном Приладожье.

Первое знакомство карел с христианством происходит в рамках военно-политического союза с Новгородом, что и подготавливает крещение 1227 г. Примечательно, что христианизация ижоры в это время еще только началась (1240 г.). Завершающий этап становления церковной организации в Северном Приладожье связан с основанием Валаамского монастыря и упоминанием погостских церквей в середине - конце XIV в.
На Ижорском плато христианизация начинается вместе со славянской земледельческой колонизацией в начале XII в. Однако определенная автономия и политическая независимость финно-угорских племен в составе Новгородской земли, сопряженная с веротерпимостью, отмечаемой Ливонской хроникой, приводит к тому, что погостская система здесь устанавливается не ранее 1215-1240 гг. Пристальное внимание церковной иерархии к этому региону (архипастырская поездка митрополита Кирилла в Копорье в 1256 г.) связано с немецкой экспансией в регионе, сопровождаемой попытками утверждения юрисдикции Латинской Церкви в Водской земле (1241-1253 гг.). Характерно, что после 1268 г. подобные притязания прекращаются. Однако существование в Копорье каменного храма зафиксировано лишь в конце XIII в. (1296 г.). В целом процесс христианизации сопутствует феодализации Новгородской земли, а основными путями распространения новой религии становятся военно-торговые дороги и колонизационные маршруты.

Отмеченным этапам воцерковления различных регионов Новгородской земли полностью соответствует картина распространения нового погребального обряда и христианских древностей в изучаемых регионах. Зафиксированная для этой территории выборка крестов и иконок немногочисленна (131 предмет личного благочестия из 112 погребений, раскопанных в 85 могильниках), но весьма разнообразна и представлена 17 типами крестов, 10 типами иконок и 3 типами змеевиков. Наиболее многочисленная группа - так называемые "кресты скандинавского типа", которые происходят из погребений конца XI - первой половины XII в. (Алеховщина, Беседа, Деревяницы, Кеккомяки, Левоча, Корбола, Патреева гора, Тяглино, Челмужи). Они характерны в основном для финно-угорских окраин Новгородской земли. В трех погребениях встречены амулеты-змеевики XII-XIII вв. и их имитации (Лихарева горка, Сварец, Которск). Змеевики в погребениях вообще исключительно редки и подчеркивают связь погребенных с городской культурой. Точно так же редки в сельских погребениях находки энколпионов и зависящих от них типов крестов, которые датируются второй половиной XII - XIII в. (Косицкое, Которск, Ресола, Тверское Поволжье). Ряд предметов личного благочестия, найденных в Новгородской земле, связан своими истоками с религиозной жизнью Владимиро-Суздальской Руси. Прежде всего, это иконки с зеркальным изображением Успения (Которск, Раглицы) и с образом Спасителя (Которск), которые датируются второй половиной XII в. Выделить круг христианских древностей, характерных только для Новгородской земли, не представляется возможным.

Предметы личного благочестия древнерусских христиан, найденные в погребениях на территории Новгородской земли, - третье поколение христианских древностей после крестов из листового серебра и крестов с Распятием. Это соответствует новому этапу в развитии древнерусского общества, когда начинают складываться самобытные формы христианской культуры взамен инокультурных христианских влияний. Необходимо отметить, что наибольшая концентрация христианских древностей в погребениях приходится на пограничные регионы, где местному христианскому коллективу приходилось постоянно демонстрировать новый религиозный статус в соприкосновении с языческим иноэтничным миром .
Все предметы личного благочестия синхронизируются в захоронениях с характерными для исследуемых территорий типами курганных древностей. В этом смысле инвентарь в погребениях с христианскими древностями не отличается от состава вещей в захоронениях без таковых. Однако в целом погребения с предметами личного благочестия богаче по составу инвентаря, наличие монет и изделий городского ремесла в комплексах свидетельствует о более активных внешних контактах представителей оставившего погребение коллектива и раскрывает конкретные механизмы христианизации сельских общин.

На данном этапе христианизации Древней Руси обычный для городских христианских погребений X в. курганный обряд в конце XI в. становится нормой для древнерусской деревни, тогда как в городах и боярских селах уже преобладают грунтовые погребения. Но основанием для вывода о длительном сохранении традиций язычества эти факты служить не могут. Тем более что с рубежа XII-XIII вв. фиксируется традиция каменных могильных крестов, которые ставились и на курганных некрополях (Старица, Плешковицы). Различные варианты ингумации (курган, жальники, грунтовое погребение) должны рассматриваться как равноценные проявления погребальной христианской культуры, различия между которыми объясняются местными традициями и природными факторами.
Археологические данные об эволюции погребального обряда надежно синхронизируются с письменными источниками и могут считаться обоснованным свидетельством христианизации и становления христианской культуры на ранних этапах распространения новой веры. Вещественные древности позволяют охарактеризовать древнерусскую культуру как цельную систему, соответствующую христианскому мировоззрению. Именно сельское сословие Древней Руси, которое обычно рассматривается как носитель языческих традиций в культуре, начинает называть себя "хрестиане"-крестьяне (берестяные грамоты Новгорода № 310, 540). Понятие "двоеверие" должно восприниматься как искусственное изобретение древнерусских книжников, не отражающее сущность происходящих на Руси духовных процессов.

Христианизация предстает в истории России как феномен религиозного творчества, переосмысливающий архаичные культурные традиции и включающий их в новую христианскую культуру .

2. Влияние тмутараканского княжества на распространение христианства в западной части Северного Кавказа

В 965 году после крушения Хазарского каганата великий киевский князь Святослав двинулся со своими войсками на Северный Кавказ, где «ясов и касогов победил». Решив таким образом задачи внешней политики, направленной на расчистку торговых путей по Дону и Волге, киевский князь основал на Таманском полуострове военно-торговую факторию в Тмутаракани. Удачными военными действиями он как бы подытожил устремления своего отца - киевского князя Игоря Старого, направившего славянские дружины к берегам Каспийского моря, но не сумевшего достичь видимых политических успехов. Успешный поход Святослава Игоревича против северокавказских племен и основание военно-торговой фактории в самой Тмутаракани упрочили положение руссов на Таманском полуострове. Появление же Тмутараканского княжества связывается с 988 г., с захватом Владимиром Святославовичем ряда крымских городов. Владимир Святославович в 989 г. закрепил Тамань за Русью, и посадил там княжить своего сына Мстислава. Образование Тмутараканского княжества сыграло огромную роль в дальнейшем развитии русско-северокавказских контактов во всех сферах: торгово-экономической, культурной, военно-политической.

Тмутараканское княжество оказывало сильное влияние на развитие культуры народов Северного Кавказа. Город Тмутаракань был крупным культурным центром. Княжество сыграло видную роль в распространении христианства на Северо-Западном Кавказе. В Ч - XI вв. Тмутаракань была крупным очагом христианства на Кавказе, и, несомненно, оказывало культурно-религиозное влияние на соседние адыгские племена. В княжестве существовало два христианских храма, в начале XII века была построена церковь Богородицы. Под самой Тмутараканью учеником Феодосия Печорского, Никоном, был основан монастырь - филиал Киевско-Печорского. Никон здесь долго жил, и ему, главным образом, обязаны попавшими в летопись сведениями о Тмутаракани. Из этого следует, что в княжестве была развита письменность.

В Тмутаракани ремесленниками изготавливались красноглиняные, черно-смоляные кувшины, стеклянные браслеты, каменные иконки, металлические кресты. Из шкурок лисиц, белок, зайцев изготовляли украшения для интерьеров, помещений; рога, клыки, зубы шли на изготовление различных подвесок, оберегов, талисманов. Погребение совершалось по обряду кремации.

На противоположных концах Северного Кавказа расцветало два города, одинаково связанных с сухопутной и морской торговлей: Дербент на юго-востоке, Тмутаракань на северо-западе. Тмутаракань была крупным торговым перевалочным пунктом, игравшим значительную роль в развитии торговых связей населения Северо-Западного Кавказа с другими народами. О значении Тмутаракани как торгового пункта свидетельствует сообщение Идриса о том, что в этом городе «есть эмпорий и ярмарка», туда приходят со всех окружающих земель и даже отдельных краев. В княжестве была хорошо развита гавань. Сюда шли с востока и отправлялись на Русь шерсть, шелк, бумажные ткани, металлические изделия, стекло, фарфор, пряности. Из Тмутаракани в глубинные районы Северного Кавказа импортировались красноглиняные, черно-смоляные кувшины, стеклянные браслеты, каменные иконки, металлические кресты и другие вещи. Таким образом, порт связывал население Северо-Западного Кавказа с Русью, Византией и другими странами.

АЛАНИЯ

В Аланском царстве осуществлялась православная миссионерская деятельность.

В 916 г. Алания приняла христианство от Византии. Однако в этот период христианство не смогло прочно утвердиться в Алании. Ибн Руста (ок. 290 г.х./903 г.) пишет: «Царь аланов (malik al-Lan) -- христианин в сердце, но все люди, населяющие его царство, -- язычники, поклоняющиеся идолам». в 932 г. аланский царь неудачно воевал против Хазарии и под ее давлением на время выдворил из страны христианских священников, присланных из Византии.

Однако с середины X века Алания сильно сблизилась с Византией, Абхазией, Грузией и другими православными государствами.

По свидетельству автора XII в. Никифора Василаки, в его время аланы уже были ревностными христианами:

…что может заслуживать большего восхищения, величие её [аланская царевна Ирина] народа или знатность её происхождения ? Её народ -- аланы; мать [Адриана] их царица; и как подобает аланам, древнего богатства. Там, у подножья высокого Кавказа, пасутся стада многих племён этого великого народа, который я бы назвал паствой Христовой, цветом скифов и первым плодом Кавказа. Они самый воинственный народ среди кавказцев; если ты посмотришь на их множество, то найдешь отвагу, которой нет нигде более; если ты заметишь их доблесть в бою, то ни во что не поставишь мириад врагов. Ибо иные народы выделяются множеством своих сил, а другие -- храбростью и воинским умением, но этот победил их всех и служит только Христу. Ибо они были пленены Его всесвятыми словами и ныне славятся среди нас соблюдением обрядов и своим христианством, и рады называться слугами Христа, друзьями и союзниками христиан.

Феодор Аланский в письме к Герману II, написанным им примерно в 1225 г., повествует: «Аланы христиане только по имени. Если же где и есть часть Иакова, то враг и там посеял плевелы... Устами они исповедуют, едва смею сказать, во cпaceниe, ибо не веруют сначала сердцем в правду». Спустя некоторое время, со слов Никифора Григора «..., когда царь [Михаил Палеолог] возвратился в столицу, некоторые измассагетов, живущих за Истром [совр. Дунай], тайно присылают к нему посольство. Их вообще называют аланами». Однако ни о каких аланах проживающих за Истром Феодор Аланский, следовавший из Никеи, не говорит, повествуя только об аланских общинах в Херсоне и на Боспоре.

То же описывали и более поздние свидетельства: в 1253 г. Гильом Рубрук засвидетельствовал, что «аланы или асы» исповедуют христианство и «всё ещё борются против татар».

Около середины XV в. венецианец Иосафат Барбаро, ряд лет проживший в Тане -- Танаисе, отметил, что аланы -- «христиане и были изгнаны и разорены татарами».

На территории южных провинций Алании до сих пор сохранились православные храмы VIII-IX вв. На территории северных провинций также есть ряд старых храмов.

Черкесы. Католичество

История Черкесии XIII - XV вв. в сравнении с предыдущим периодом известна значительно подробнее. Этой известностью мы обязаны в большей степени итальянским авторам этого периода. Среди большой группы итальянских авторов ХIII - XV вв., писавших о Черкесии, особенно многочисленную и хорошо информированную группу образуют авторы генуэзского и венецианского происхождения. Генуя и Венеция начиная с XII столетия представляли собой наиболее продвинутые в экономическом отношении европейские государства. Они имели демократическое республиканское устройство и управлялись выборными лицами. В деле морской торговли с ними не могло поспорить ни одно из государств средиземноморского региона. Генуя и Венеция контролировали и осуществляли большую часть рынка хлебопродуктов, пряностей, оружия, строительных материалов и работорговли.

В бассейн Черного моря генуэзцы и венецианцы, а вкупе с ними пизанцы, флорентийцы, тосканцы и прочие итальянские коммерсанты стали проникать еще в XII в.1 В 1169 г. генуэзцы первыми добились от императора Мануила I Комнина важнейшего для себя указа, по которому им разрешалось торговать в Черном море. В 1204 г. крестоносцы оккупировали византийский Константинополь и разграбили все торговые заведения и склады итальянцев. В период с 1204 г. по 1260 г., когда существовала так называемая Латинская империя - государство крестоносцев со столицей в Константинополе,- итальянские коммерсанты из-за огромных пошлин не имели возможности вести дела в Черноморье.

В 1260 г. византийцы, все это время отсиживавшиеся в Трапезунде, во главе с императором Михаилом Палеологом сумели изгнать крестоносцев из своей древней столицы и восстановили Византийскую империю 2. Успешная военная операция была осуществлена при поддержке генуэзского флота, и уже в 1261 г. между Генуей и Византией был заключен договор, которым Михаил Палеолог фактически подарил генуэзцам монопольное право на торговую деятельность в Черноморье 3. Этот договор, получивший название Нимфейского трактата (1261), оставил некоторые лазейки и для других торговых республик Италии - и этим не замедлили воспользоваться пизанцы, основавшие свое торговое поселение Porto Pisano в Азовском море 4. Затем, в 1265 г., опасаясь чрезмерного усиления Генуи, Михаил Палеолог допустил в Черное море и венецианцев 5. Тем не менее, лидирующие позиции в регионе Черноморья так и остались за представителями Генуи.

Свое основное торговое поселение генуэзцы разместили невдалеке от того места, где была античная Феодосия. Урочище, где расположились генуэзцы, называлось Каффа (Caffa). Это название было перенесено и на поселение генуэзцев 6. Можно предположить, особенно в связи со значительным черкесским присутствием в Крыму 7, вероятное адыгское происхождение топонима Caffa. Джеймс Белл, долгое время живший в Западной Черкесии, упоминает долину Квафф в районе Пшада 8. В топонимии исторической Черкесии содержится целый ряд примеров, по заданию весьма близких к Caffa 9. Большее число генуэзских историков относит основание Каффы к 1266 г. Одним из главных торгово-экономических партнеров Каффы с самого начала стала Зихия (Zichia). На территории между Таной (Азов) и Себастополисом (Сухум), заселенной в те времена черкесами, в XIII-XV вв. насчитывалось 39 торговых поселений генуэзцев. Все эти поселения, в большинстве случаев кварталы, размещались в приморских зихских (черкесских) населенных пунктах и городах. Генуэзцы в Зихии поселялись исключительно с согласия местных князей или вождей; их торговые поселения платили дань зихским предводителям и не обладали правом экстерриториальности (т.н. dominum directum) 10. Каффа была единственным генуэзским поселением, обладавшим правом экстерриториальности. Это право было определено спецификой ее месторасположения. Восточный Крым был уже вне пределов Черкесии, но еще как бы не являлся частью Татарии. И администрация Каффы имела исключительную возможность для политического маневра, опираясь на поддержку черкесов против татар, и на поддержку татар в случае недоразумений с черкесами. Несмотря на свою высокую экономическую значимость, генуэзские поселения имели довольно низкий политико-юридический статус и являлись, по сути, скромными сеттльментами на чужой территории.

В ряде генуэзских поселений не было даже официального представителя Каффы. Так, например, консул отсутствовал в Матреге (Matrega), хотя этот город и по месту своего расположения у Керченского пролива (Straits of Kertch), и по числу жителей был наиболее значимым пунктом Зихии. Филипп Брун объяснял отсутствие здесь генуэзского консула зависимостью Матреги от местного зихского князя 11. Следующие по значимости портовые города, в которых поселилось большое число генуэзцев, Мапа (Мара, совр. Анапа), Батияр (Batiar, совр. Новороссийск) и Копа (Сора, совр. Славянск-на-Кубани) также напрямую подчинялись зихским феодалам и в них отсутствовали каффские наместники-консулы 12.

Вся территория от Дона до Кубани с имевшимися там портами и поселениями, такими, как Иль Пеше (il Pesce), Копа (Сора, Locopa) или Копарио (Copario), Санта Круче (местн. название неизвестно), Бакинахи (Bacinachi) или Балзимахи (Balzimachi), Сан-Джорджио (San-Giorgio) и Лотар (Lotar), находилась во владении черкесских князей. Их имена фигурируют в итальянских источниках: Белзебук (Belzebuc), Парсабок (Parsabok), Биберд (Biberd), Кертибей (Kertibey), Петрезок (Petrezoc) и пр. В Матреге, и на Таманском полуострове в целом, в середине XV в. правили зихские князья Костомох (Costomoch) и Кадибелд (Cadibeld). Насколько их владения углу лись в Зихию, неизвестно. Более того, черкесские (зихские) князья владели территориями в восточном Крыму. Среди таковых фигурируют: Верзахт (Verzht), состоявший в переписке с папой Иоанном XXII и "усердный приверженец" католической веры, правитель Воспоро (Vospero, Черкио или Керчь) в 1320-х гг.; Миллен, правитель Воспоро в 1330-х гг., также принявший католичество 13. С 1379-го по 1386 г. золотоордынским наместником Крыма был еще один зихский князь, известный как Зихий-Геркесий, Джаркас (Jarkas), Черкес-бек (Cherkes-bek) или Жанкасиус-Зих (Jhancasius-Zich), чья резиденция располагалась в Солгате (Solhat). Он был сторонником Мамая и в 1379 г. вынудил администрацию Каффы провести мобилизацию ополчения в поддержку Мамая на Куликовом поле. В 1380 г. он разорил 18 селений из округа Каффы в наказание за отказ администрации этой колонии провести мобилизацию. Он сохранил свой пост и после смерти Мамая при Тохтамыше. Его подпись стоит под договором между Золотой Ордой и Каффой. Согласно 6-му пункту этого договора он обязывался возвратить ранее аннексированные им 18 селений. То обстоятельство, что Черкес-бек, или Жанкасиус-Зих, сохранял свое наместничество при столь враждебных друг другу правителях Золотой Орды, как Мамай и Тохтамыш, свидетельствует о значительной степени его самостоятельности 14. Помимо Черкес-бека (Жанкасиус-Зиха), Верзахта, Миллена, известен еще один черкесский князь, возвысившийся на сопредельной Черкесии территории. Под 1358 г. упоминается некий Сихабей (Зихабей), который являлся золотоордынским наместником в Тане. Итальянский документ именует его "egregius et potens vir Sichabey, dominus Tane"15.

Копа в 1440-х гг. управлялась князем Уздемороком (L'sdemoroch), который, по всей видимости, был старшим или верховным князем западных областей Зихии (L'sdemoroch Dominus Jeticorum). С таким же высшим титулом в 1471 г. фигурирует князь Петрезок. В Копарио на протяжении XV столетия фигурируют Берзебух (Dominus Coparii Berzebuch), его супруга Борунда (Domina Borunda), обладавшая большой властью, их сын Камбелот (Cambelot).

В Матреге XV в. сначала правит некий Берозок (Berozoch), отец могущественной Бика-Катон, власть от которой унаследовал ее сын от брака с Виккентием де Гизольфи, Заккария де Гизольфи (Zaccaria de Ghisolfi). Но над этим последним довлели его сюзерены и, вероятно, родственники по материнской линии - Кадибелд и Костомох. Кадибелд в 1457 г. изгнал Гизольфи из Матреги, но спустя некоторое время разрешил ему вернуться.

К 1333 г. относится письмо Папы Римского Иоанна XXII к черкесскому князю Верзахту, который был обращен в католичество падре Франческо ди Камерино, проповедовавшим в Воспоро (Керчи). Папа благодарил Верзахта за "усердие" в пользу католицизма16. Сообщают также о принятии католичества князем Милленом 17. Проповедь католицизма, по всей видимости, имела значительные успехи. В начале XV в. черкесы уже имели одного католического архиепископа с резиденцией в Матреге и две епископские кафедры. Францисканец Иоанн, первый католический епископ, появившийся в Черкесии в 1349 г., был по своему происхождению черкесским аристократом 18. В ранг епископа он был возведен во время своего пребывания в Риме папой Клементом VI в 1346 г.19

Взаимоотношения между черкесами и генуэзцами характеризует и то обстоятельство, что даже в Каффе, не говоря уже о поселениях в Зихии (Черкесии), единственное регулярное военное подразделение - так называемые оргузии (orgusii) - комплектовалось из черкесских наемников. Эти черкесы образовывали городскую конную полицию, имели солидное жалование, позволявшее даже вести скромные торговые операции. Филипп Брун считает этих оргузиев черкесами на том основании, что "в уставе они также называются казаками, тогда как под последними нельзя разуметь ни русских, ни татар"20. В этой связи представляет интерес замечание Эдмунда Спенсера: "Вероятно, черкесы, которые на протяжении веков вели полувоенный, полубандитский образ жизни и бывшие одновременно те ранителями султанов Египта, Турции и крымских ханов, были известны окружающим народам под этим названием (kassack), которое давалось каждому племени, ведшему такой образ жизни". ("Perhaps the Circassians, who it appears in every age led a sort of roving half military, half bandit life, and were at one time the life guards of the Sultans of Egypt and Turkey, and of the Khans of the Krimea, were known to the surrounding nations by that appellation, who gave it to every tribe that led a similar life"). Период XIII-XV вв. характеризуется массовой миграцией черкесов в регион среднего Поднепровья (Запорожья), получивший в связи с этим наименование Черкасии.

За все 209 лет генуэзско-черкесских взаимоотношений не произошло ни единого вооруженного конфликта, инициаторами которого были бы князья Зихии (Черкесии), консулы Каффы или власти Генуи. Подобное "миролюбие" было продиктовано огромной заинтересованностью обеих сторон в торговле. И если черкесские князья в силу своей ментальности гнушались ремеслом коммерсанта, то для генуэзцев это занятие было делом всей жизни. Они органично заполнили ту социальную нишу Черкесии, которую всегда и до них, и после них заполняли иностранцы.

Одним из наиболее значимых аспектов генуэзского присутствия в Зихии являлась работорговля, а также посредничество для переправки солдат в армию мамлюкского султаната. Вывоз рабов из Северного Причерноморья и Черкесии в Египет приобрел широкий размах в эпоху поздних Аййубидов23. Затем, в 1262 г. султан Бибарс I (1261-1277) заключил договор с императором Михаилом VIII Палеологом (1259-1282), согласно которому мамлюки получили свободный доступ в Черное море 24. В 1262 г. аналогичный договор с Михаилом VIII заключил султан Калаун 25 (1280-1290). В Каффе было учреждено специальное бюро султанских агентов по закупке рабов - Tuggar al-khass. И если Византия не была в состоянии противиться генуэзско-мамлюкскому альянсу, то подобные попытки предпринимались со стороны римских пап и кипрских королей. Так, в 1311 г. в Вене папа Клемент V и король Кипра Генрих II де Лузиньян (1285-1324) заключили соглашение о совместных действиях с целью воспрепятствовать ввозу черноморских рабов в Египет. Как отмечает Шарль Верлинден, эта уния была направлена не столько против мамлюков, сколько против генуэзцев. Лузиньяны сумели помешать доставке рабов в Египет генуэзскими и вообще христианскими коммерсантами в 1317, 1323, 1329, 1338 и 1425 гг.

Но эффективность этих действий была крайне невелика. В итоге генуэзцы сохранили за собой значительную часть рынка черноморской работорговли.

В 1379 г. между Генуей и бахритским султаном Хаджжи [Hajji] II (реальным правителем при малолетнем Калауниде [Kalaunid] был черкесский эмир Баркук [Ваrquq]) было заключено очередное соглашение, регулировавшее перевозку мамлюкского пополнения. Эммануэль Пилоти (Emmanuel Piloti) сообщает, что только за год (1420) султан Каира получил из Каффы 2000 рабов. Пилоти возмущается поведением генуэзцев, жажда наживы которых усиливала военную мощь мамлюков. В качестве основных национальных групп черноморских рабов, которых перевозили генуэзцы, Эм. Пилоти называет черкесов (Cercassi), русских (Rossi) и татар (Taitres).

В 1431 г. султан Барсбай (Barsbay) заключил с администрацией Каффы соглашение, которое позволяло его агентам беспошлинно вывозить приобретенных в этом городе невольников 28. Бертрандон де ла Броквиер, бургундский аристократ, посетивший Палестину и Сирию в 1432 г., сообщает о представителе султана Барсбая в Каффе, генуэзце Джентиле Империале [Gentil Imperi-al], которого он встретил в Дамаске 29. Весьма характерно, что, как и в Черкесии, генуэзцы выполняли ту же роль коммерческих агентов у черкесских аристократов Египта.

На всем протяжении своего существования генуэзская Каффа (1266-1475) была тем перевалочным пунктом, через который осуществлялась беспрепятственная доставка пополнения для армии мамлюкского султаната.

Единственное обстоятельство, регулярно омрачавшее стратегическое партнерство Черкесии и Генуи - это морской разбой, учинявшийся представителями никому не подчинявшихся вольных обществ причерноморской Черкесии (Alba Zichia). Все те многочисленные соглашения, которые заключали консулы Каффы с князьями Черкесии, с обязательностью нарушались горцами. Горцы Западного Кавказа - зихи, керкеты, ахеи и гениохи - были знамениты своим пиратством уже в античную эпоху . Наибольшую активность зихские пираты проявляли как раз в районе пролива, столь стратегически важного для Каффы, перехватывая галеры каффян на их пути в Копу или Батияр. Причем разовая добыча могла составить сумму в 50 000 аспров. Неспособность Каффы наказать пиратов, которые, как и в античные времена, были связаны с князьями равнинной Зихии, временами приводила к почти полному параличу торговли. Известен лишь один случай, когда администрации Каффы удалось отобрать обратно награбленное пиратами имущество. В бумагах одного из нотариусов, практиковавших в Каффе, за апрель и май 1290 г. содержится контракт морского капитана Вивальдо Лаваджио (Vivaldo Lavaggio), командовавшего одной из галер Аргун-хана, монгольского правителя Ирана, чьи владения выходили через территорию Грузии и Мингрелии к Черному морю. И, как следствие, Аргун-хан был заинтересован в охране своего участка черноморского побережья от нападений зихов. В заливе Джубги (Dchubg) Лаваджио удалось отнять у местных корсаров товары, ранее награбленные ими с кораблей армянских и греческих коммерсантов.

Два других широко цитируемых в литературе эпизода дают представление о починном размахе этого промысла в Зихии. Лаоник Халькокондил, автор византийской истории с 1298-го по 1463 г., сообщает под 1458 г. о нападении зихов под предводительством некоего Артабила на Трапезундскую империю, которая, впрочем, состояла в тот период из г. Трапезунда с окрестностями.

Не меньшим размахом отличалась и экспедиция черкесских корсаров 1572 г. В донесении венецианского посла в Персии Винченцо ди Алессандро за 25 июля 1572 г. из города Конья сообщается, что "черкесы, прибыв на 24 кораблях, сожгли и разрушили за 300 миль отсюда все поселения побережья, разорили турецкие виноградники и перебили множество народа, а женщин увели в плен, забрав все имущество и товары, вследствие чего опасаются, как бы они не пришли в этот город (Конья.- С. X.)"35. Из Трапезунда были снаряжены 6 вооруженных галер для защиты этой местности, с приказом от султана Селима (имеется в виду Селим II) не выходить из порта, но сторожить только город, так как боялись, что черкесы еще больше увеличат число своих кораблей. Посол добавляет: "А мне было велено держать путь на Грузию и Черкесию, но из боязни тех корсаров я повернул обратно" 36. И хотя последний эпизод 1572 г. выходит за хронологические рамки рассматриваемого периода, тем не менее, можно со значительной степенью уверенности считать его типичной иллюстрацией и для XV в.