Денежная реформа 1920-х гг. в Советской России. Развитие экономики стран Запада в послевоенные годы

Содержание:

1. Изменения в денежной и кредитно-финансовой сфере Советской России в начале 20-х гг. XX в.

1.1 Общие итоги денежной реформы 1920-х гг.

2. Основные тенденции экономического развития зарубежных стран в послевоенный период

1. Изменения в денежной и кредитно-финансовой сфере Советской России в начале 20-х гг. XX в.

В российской историографии отмечается, что денежные реформы 1920-х гг. хорошо изучены. Подобные взгляды оправданы с точки зрения однолинейного развития нэповской России. Однако НЭП характеризуется с разных сторон. В.И. Ленин подчёркивал роль нэпа как антикризисной платформы, Г.Е. Зиновьев говорил о региональном нэпе применительно к Северо-Западу России, Ф.Э. Дзержинский справедливо указывал, что отраслевой НЭП на транспорте не такой как, например, в строительстве.

В НЭПе проявились общие закономерности дореволюционной российской экономики: дефицит финансовых ресурсов, перераспределение средств из сельского хозяйства в промышленность, распад денежного оборота на две неравные части, избыток и дешевизна рабочей силы, высокая парцелляция и замедленный оборот земли, общинное землепользование, преобладание мелкотоварного аграрного производства, натуральное хозяйство и низкая доходность сельского хозяйства, высокий удельный вес государства в экономике. По сравнению с довоенной экономикой НЭП являлся вырождающимся капитализмом.

Важной составляющей НЭПа являлись элементы военно-коммунистической политики: противопоставление города и деревни, соразмерность развёрсточных и продналоговых изъятий, обесценение крестьянского труда, организация общества и экономики по единому образцу, распределительные отношения в народнохозяйственном масштабе, льготирование и т.д.

И всё же НЭП существовал как смешанная (двухсекторная) экономика, объединение частноправового и общественного начала. НЭП - безусловно реальная рыночная система (Л.Н. Юровский).

Ограниченный потенциал НЭПа обусловил низкую мобилизационную готовность страны, кризисы как имманентную черту НЭПа, незавершенность восстановительных процессов, продовольственные затруднения. Не случайно в середине 1920-х гг. восходящей линии экономики сразу, без перехода, преемствовала нисходящая стадия НЭПа. Новая экономическая политика после затянувшегося пролога в одночасье сорвалась в эпилог 1927-1929 гг.

Лицо НЭПа во многом определяли реформы в области денежного обращения и налогообложения.

В 1917-1922 гг. количество выпущенных денег в тысячи раз превысило емкость товарного рынка. Из оборота были изъяты земля, национализированное и муниципализированное имущество, дореволюционные процентные и дивидендные бумаги и другие объекты обращения. За пять лет революции бумажная денежная масса увеличилась и 54370 раз и темпы инфляции постоянно нарастали. Военно-коммунистический тип денежного хозяйства в советской России исчерпал свои возможности. Весьма скромные государственные доходы от выпуска ничем не обеспеченных бумажных денег за три года гражданской войны сократились примерно в пять раз. В городе к началу 1921 г. с помощью дензнаков удовлетворялось лишь около 7% потребностей населения. Крестьяне отказывались торговать на совзнаки.

На IV конгрессе Коминтерна В. Ленин справедливо заметил, что русский рубль можно считать знаменитым хотя бы потому, что количество рублей превысило квадрильон Кратко замысел реформы состоял во временном сохранении советских денежных знаком упорядочении их обращения и выпуске параллельной валюты в банковских билетах. Изменение формы денежного обращения имело задачи создать «твердый» рубль, поддержан, ценность совзнака, дабы не снижать эмиссионные доходы казны, вытеснить из обороти иностранную валюту и десятирублевую царскую золотую монету. Совзнаку отводилась роль базового элемента червонных денег.

Были и другие предложения, в частности, укрепить и сохранить советский денежный знак. С другой стороны, для экономических расчетов продолжали пользоваться ценами 1913 г. в золотых рублях. Существовали планы превратить в мерило стоимости товарный рубль, связанный не с золотом, а со средним курсом товаров, товарным индексом; ввести с 1 января 1922 г. «твердую учетную единицу» - тред (один нормальный день труда рабочего первого разряда), но под давлением рынка возобладала линия на переход к денежному обращению.

В обсуждении принципов реформы принимали активное участие известные до революции российские учёные и финансисты, служившие в Наркомфине и других ведомствах. Причём Н.Н. Кутлер, В.В. Тарновский, Л.Н. Юровский далеко не всякий раз находили поддержку у П.П. Гензеля, А.А. Соколова, Н.Н. Шапошникова и некоторых другихспециалистов. Огромную роль в подготовке и проведении реформы принадлежит В.И. Пепину и наркому финансов Г.Я. Сокольникову. С присущей ему импульсивностью Владимир Ильич в конце ноября 1922 г говорил, что с точки зрения приложения сил самые имжные области - торговля, т.е. смычка с крестьянством («Без этого может наступить день, когда крестьянство пошлёт нас к чёртовой матери») и финансы («Без твёрдой валюты НЭП летит к чёрту»). В августе 1921 г. Ленин рекомендовал наркомпродовцам продавать крестьянам соль исключительно на хлеб и ни в коем случае не на дензнаки.

К денежной реформе подходили осторожно, постепенно. С мая 1922 г. вводился новый счёт - рубль нового образца приравнивался к 10 000 руб. всех ранее выпущенных образцов. Деноминация унифицировала денежную массу и упростила счётные операции. Эмиссионное право замыкалось на наркомате финансов. Осенью 1922 г. всем иным организациям и учреждениям было запрещено выпускать денежные обязательства на предъявителя.

В октябре 1922 г. Госбанк эмитировал первые советские банковские билеты. Началась денежная реформа. Основной денежной единицей объявлялся червонец, равный российской дореволюционной золотой десятке. Золотое содержание червонца определялось в 7,74234 г (1 золотник 78, 24 доли) чистого золота. Купюры достоинством в 1, 2, 3, 5, 10, 25 и 50 червонцев, золотая монета в один червонец предназначались, прежде всего, для обеспечения крупных финансовых операций и оптовой торговли. Червонцы были обязательны к приёму при уплате платежей и сборов, выраженных в золоте. Примерно четвертая часть червонной валюты обеспечивалась драгоценными металлами и устойчивой иностранной валютой по курсу на золото, остальная часть - легко реализуемыми товарами, краткосрочными векселями и другими ценными бумагами в червонном исчислении. Г. Сокольников неоднократно подчеркивал, что задачей денежной реформы является «не возвращение к системе золотого обращения, а восстановление золотого обеспечения денег».

Новая валюта эмитировалась кредитным методом. Червонцы поступали в каналы денежного обращения в порядке выдачи кредитных ссуд Госбанком. Таким образом, устанавливалась связь между выпуском денег и потребностями хозяйственного оборота. Погашение червонных кредитов банковскими билетами обеспечивало возвратность червонцев в кассу Госбанка.

Параллельный с червонцем оборот совзнаков сохранялся 15 месяцев. В результате второй деноминации один рубль образца 1923 г. приравнивался к 100 руб. образца 1922 г. Общий объём денежной массы в итоге двух деноминаций сократился в 1 млн. раз. Эмиссия падающей валюты помогала правительству бороться с бюджетным дефицитом (в 1923 г. расходы дефицитного бюджета на 40% покрывались эмиссией совзнаков) и регулировать уровень потребления. Размен банкнот на дензнаки для многих превратился в выгодный бизнес. Конец биржевым играм на разнице курсов параллельных валют положило массовое «бегство от совзнаков» осени 1923 - зимы 1924 гг.

В феврале-мае 1924 г. денежная реформа получает своё завершение. Взамен дензнаков в оборот вводятся государственные казначейские билеты достоинством в 1,3 и 5 руб. золотом. Новые бумажные деньги выпускались не Госбанком, а Наркоматом финансов СССР под государственные гарантии и не обеспечивались золотом или банкнотами.

Печатание совзнаков было прекращено. 22 февраля 1924 г. декретировался выпуск твёрдой разменной серебряной (10, 15, 20 и 50 коп., 1 рубль) и медной монеты в 1. 2, 3, и 5 коп. в счёт выпуска казначейских билетов. Ещё спустя две недели в последний раз объявлен курс золотого рубля в совзнаках. На 10 марта 1924 г. 1 руб. в червонном исчислении приравнивался к 50000 руб. образца 1923 г. Таким образом, червонец аккумулировал в себе 50 млрд. руб. советскими дензнаками образца 1921 г. Установленный курс совзнака стабилизировал разменную валюту и замедлил скорость ее циркуляции. В ответ резко обострился дефицит денежных знаков номиналом менее 10 руб. Обороту не хватало 120-140 млн. руб., так как на 1 марта 82,2% всей денежной массы составляли банкноты. Образовался лаж на казначейские деньги и 10-30%-й дизажио на банковские билеты, Выкуп (обмен) государством совзнаков ускоренно завершился в мае 1924 г. В июне была I прекращена казначейская эмиссия бумажных денег, направленная на покрытие бюджетного дефицита. В середине 1925 г. вся эмиссионная деятельность была сосредоточена в Госбанке СССР. Этому же органу были переданы фонды казначейской валюты.

Система параллельного обращения двух валют способствовала частичному восстановлению ценности денег и оздоровлению народного хозяйства. Быстрая накачка промышленности и торговли деньгами с помощью банковской эмиссии ускорила кредитование этих секторов. Произошло укрепление связей советской экономики с мировым хозяйством и, одновременно, предотвращено внедрение в России иностранной валюты. Уже через год после рождения советского червонца приток иностранного золота едва не поставил под сомнение прочность новой валюты: по выражению наблюдателей 1920-х гг. советскую Россию неожиданно накрыла кратковременная волна так называемой «золотовалютной инфляции».

С началом реформы в Москве открылись две сберкассы. Но уже в феврале 1923 г. их стало шесть, ещё спустя год - число сберкасс в СССР превысило две тысячи. Количество вкладчиков выросло на три порядка. Другим свидетельством доверия населения к советской валюте были хлебные, сахарный, выигрышный золотой займы, заем восстановления хозяйства и другие.

Валютные спекуляции на время стали рутинным элементом хозяйственной деятельности. Курсовые потери чаще всего переносились с города на деревню, с опта на розницу, с продавца на покупателя. Курсовые потери крестьянства особенно выросли осенью 1923 г., когда рабочим стали выдавать зарплату червонцами. Рынок ответил повышением совзначных продовольственных цен минимум на 10-20%. Г.Я. Сокольников констатировал, что «если мы поворачиваемся лицом к деревне, то придётся в то же время, в известной мере, повернуться и кошельком к деревне». Преодоление «разменного кризиса» весны 1924 г. и запрет использовать казначейскую эмиссию в целях погашения дефицита бюджета в октябре 1924 г. в целом улучшили финансовое положение населения. Замена совзнаков казначейскими билетами сопровождалась обязательным снижением розничных цен на сумму сопоставимую, с курсовой надбавкой на местах.

Фактически денежная реформа осуществлялась на началах финансовой монополии. Подобно советским синдикатам, выросшим из главков и монополизировавшим целые отрасли, все банки периода нэпа были организованы со значительным участием государства и обслуживали определённые отрасли - государственную промышленность м торговлю, сельское хозяйство, кооперацию. (Исключение составил Российский коммерческий банк, но он просуществовал недолго). Не удивительно, что все хозрасчётные предприятия и госучреждения были обязаны не менее 60 % своих резервных капиталов вкладывать в государственные процентные бумаги. Все экспортёры также в обязательном порядке размещали вырученную валюту на специальных счетах в Госбанке и получали её обратно в червонцах по заниженному курсу. При импорте обменная операция осуществлялась в обратном порядке. Реальный обменный курс червонца в середине 1920-х гг. был в 1,5 раза ниже твёрдого, покупательная сила - в два раза ниже, чем у довоенного рубля или английского фунта. Между прочим, даже в 1924 г. требование обмена червонцев на валюту удовлетворялось лишь в одном случае из десяти, а в 1926 г. Госбанк вообще прекратил подобный размен.

Котировки червонца за рубежом и денежный обмен с Западом по многим причинам сохраняли ограниченный характер. Прибалтика, Персия, сопредельный китайский рынок (в Харбине в 1924-1925 гг. червонцы оценивали не только в американских долларах, но и в японских иенах по курсу от 11,5 до 13,2 иен за червонец), Урга. Константинополь, Рим и Берлин - вот круг иностранных рынков, на которых появился советский червонец.

В самой России покупательная сила червонца в отношении довоенного рубля весьма быстро снизилась в 2 раза. В январе 1923 г. курс червонца составлял 11,08 «царских» рублей, в апреле 1924 г. - 5,52 руб. Количество твёрдых денег в обращении на душу населения к середине 1920-х гг. восстановить не удалось. В переводе на червонное исчисление в 1910 г. этот показатель равнялся 20 руб., в 1924 г. - 4,5 руб.

У реформы Сокольникова имелись также некоторые конфискационные элементы. В качестве примера приведём декрет ЦИК и СНК от 22 февраля 1924 г., по которому запрещался оборот серебряной и медной монеты царской чеканки. Старая монета превращалась в лом. А в советском серебряном рубле стоимость металла оценивалась в 50 коп. остальное являлось доходом казны. Держатели николаевских рублей понесли серьёзный ущерб.

1.1 Общие итоги денежной реформы 1920-х гг.

По мнению наркома финансов Григория Сокольникова «денежная реформа удалась полностью». Пуд хлеба перестал быть валютной единицей, уступив место червонцу. Очень важно, что реформа удержалась от срыва на бюджетном дефиците. По образной оценке Г.Я. Сокольникова в 1922-1925 гг. НКФин перешёл от выделения ведомствам, учреждениями хозяйственным организациям бюджетной восьмушки к бюджетному полуфунту. Это очень важное наблюдение, так как реформа, несомненно, являлась успешной именно с точки зрения обслуживания депрессивной экономики. Величина золотого запаса составляла 1/7 от дореволюционного уровня; лучший урожай в нэповской России на треть уступал довоенному: объём денежной массы, находившейся в обращении в 2,5-3,0 раза уступал дореволюционным показателям; душевое производство сократилось примерно на 20 %, национальный доход и в 1928 г. был ниже, чем в царской России на 12 %.

При оценке нэповской денежной реформы следует иметь отметить, что некоторые действия принимались реформаторами в силу хода событий в конкретный момент. Иначе весьма спорным выглядит решение провести завершающий этап валютных преобразований весной 1924 г. - в период сжатия товарооборота и уменьшения потребности в деньгах. На этой стадии цикла денежного обращения реформа не могла обеспечить резкого роста товарооборота и интенсификации притока денежных средств в казну.

Значение денежной реформы 1922-1924 гг. в том, что был преодолен жёсткий финансовый кризис 1921-1923 гг., стабилизировано денежное обращение и заложены предпосылки дальнейшего экономического развития на началах нэпа. Унификация денежной системы в масштабе СССР означала победу над сепаратной эмиссионной политикой мест (Закавказье, Дальний Восток и др.). Реформа была частью общей восходящей линии нэпа, удачным примером перспективного ситуативного решения. В целом для этого периода развития русского «монетного двора», как и для других реформ нэпа, характерна незавершённость преобразований, усечённость экономических форм и открытость внешним регулирующим воздействиям. Окончательный успех денежной реформы зависел от состояния бюджета и товарооборота страны.

А бюджет и товарооборот в годы нэпа в первую очередь зависели от крестьянства. Эмиссия червонной валюты в первой половине 1920-х гг. во многом опиралась на I поступления налогов из деревни.

15 марта 1921 г. делегаты X съезда РКП(б) практически без дискуссий приняли предложение В. Ленина заменить раскладочную продразверстку натуральным окладным налогом. В российской историографии отмечается генетическая связь продналога 1921 года и первого советского налога на крестьянство 30 октября 1918 года. Их сближали натуральный характер крестьянской повинности, установление личной ответственности по налогам и разрушение круговой поруки. Исчисление налогов проводилось по близкому кругу показателей. Размер налога был прямо пропорционален количеству земли или скота и обратно пропорционален числу едоков. Основной единицей уплаты был выбран пуд ржи и его эквиваленты. По очевидному замыслу 1918 года обложение опережало рост доходности крестьянского хозяйства. Буквально на следующий год были объявлены «льготы» -- сельские хозяева освобождались от обложения натурналогом по числу голов скота и впредь должны были платить госналог только по площади посева. Слабые хозяева получили половинный оклад. Сразу выступили три родовых черты военного коммунизма: максимальное изъятие сельхозпродукции в пользу государства, отсутствие твердых стабильных ставок налога, политическая апелляция к слабому. Основными задачами сельхозналога осени 1918 г. были пополнение государственных ресурсов и экономическое регулирование индивидуального крестьянского хозяйства.

В 1920-1921 гг. по расчетам А.Л. Вайнштейна государство извлекало из деревни! в среднем никак не менее 26% всего чистого дохода сельского хозяйства. Крупные хозяйства отдавали значительно больше. Тяжесть обложения усугублялась те, что натур налоги были непереложимы на другие социальные группы и целиком падали на сельское население. При переходе к продналогу в основу оклада деревни положили землю и количество едоков в крестьянской семье, а землю разверстывали по едокам, по работникам, по наличным душам мужского пола, по дворам и т.д. Из показателей мощности двора исключили скот, так как существовал налог на мясо и молоко, а животноводство требовало срочной поддержки. Размеры продналога были примерно вдвое ниже, чем по продразверстке 1920-1921 гг. (240 и 423 млн. пудов соответственно). Однако известно, что по развёрстке получить более 40-60% от намеченного крайне трудно. В 1921 г. крестьянство сдало по продналогу около 128 млн. пудов хлеба. Главная причина столь низкого уровня сдачи хлеба заключалась в поразившей страну засухе. Кроме того, общее уменьшение объемов взыскания продовольствия объяснялось тем, что, во-первых, огромные районы утратили былую платежеспособность. Например, Поволжье и Юго-Восток России понизили взнос хлебов в 10 раз. Во-вторых, налоговая система раннего нэпа отличалась известной неупорядоченностью и противоречивостью. В ней совмещались разверсточный принцип налогообложения по губерниям, уездам и т.д. и новый, нэповский принцип, установивший довольно ограниченный круг объектов обложения, г которого взимались определенные ставки.

В основном налоговая система в деревне начала 20-х годов была унаследована от старого режима и строилась на принципе частной собственности, так как налог взимался с социализированной земли и при запрете ее частного оборота. Сразу вспоминалось, что дореволюционный налог накладывался не на крестьянское хозяйство, а на десятину земли. Советский законодатель заставил крестьянина платить подати не с того, что произведено за год, а с того, что за ним числилось. Все земли выше голодного минимума переводились как бы в обрабатываемые от казны исполу.

Продналог, несомненно, облегчил положение деревни, обозначил новые направления развития экономических связей мелкотоварного хозяйства. Земледельцы воспринимали индивидуальные налоги как освобождение от непосильной принудительной разверстки. Вместе с тем, практически повсеместно встречались попытки уйти от обложения. Ежегодно от учета утаивалось около 10-25% посевных площадей. В 1921 году в борьбе с сокрытиями власти встали на путь разверстки обнаруженной неучтенной пашни на целые села, вернув в земельные общества принцип круговой поруки. Допускалась передача необложенной пашни в земельный фонд государства на три года. К непосредственным укрывателям применялось обложение в повышенном размере, арест и конфискация имущества. Уголовное законодательство предусмотрело статью за противодействие налоговой кампании в виде массового или индивидуального отказа от принятия окладных листов. В пользу сельских хозяев в 1921-1922 гг. сплавились неналаженность учета объектов обложения, заметная растерянность значительной части партгосаппарата и продработников крутой сменой экономической политики и большое количество заброшенной, заболоченной, заросшей пахотноспособной земли. Добавим сюда состояние фискального аппарата. Старый податной режим распался, новый сколачивался наспех Летом 1922 г. губернские налоговые управления были укомплектованы в среднем на 5%. Налоговые чиновники были отнесены по зарплате к последней группе общенаркоматовских служащих. Отсутствовали средства на организацию полноценной налоговой работы. Вместе с тем, вплоть до мая-сентября 1922 года удерживался благоприятный для деревни уровень цен на сельскохозяйственные продукты. При прогрессивном налоге на основные продукты сельского хозяйства (зерно, картофель и масличные культуры) обложение сена, мяса, продукции птицеводства было пропорциональным.

Земледельческий характер налога 1921-1924 гг. позволял крестьянину структурировать источники своих доходов так, чтобы одни виды хозяйственной деятельности компенсировали другие. При сборе продналога выявились недостатки в оценке норм объектов обложения. Налоговое ведомство проводило ремонт на ходу. Так, пришлось отказаться от неудачного опыта натурналога 1921 г. -- централизованного определений размеров урожайности по уездам на основе статистических данных. В 1922 г. ограничились учетом урожайности в губернском масштабе, а распределение этой средней нормы урожайности предоставили губисполкомам. Вместо 14-18 налогов вводили более удобный единый натурналог, выраженный в ржаных единицах. На 1922/23 г. ставке налога были понижены на 10 %, сложены недоимки 1921 и частично 1922 гг. Власти отказались от включения в натурналог дополнительно выявленной пашни и сенокоса как это было в 1921 году.

Мероприятия по нормализации обложения уменьшили налоговое давление на крестьянство и улучшили отношение хлеборобов к введению единого натурналога. Понятно, любви к налогам не прибавилось. Тем более что натуральный налог сохранял свой главный недостаток -- он оставался ярмом. Экономист А.Л. Вайнштейн подсчитал, что в 1922/23 г. налоговое бремя на крестьянина без учета эмиссии было в полтора два раза выше, чем до 1-й мировой войны. По мнению специалистов Наркомзема, чрезвычайная прогрессия ставок сельскохозяйственных налогов в 1922 - 1924 гг., достигавшая десятикратного разрыва, противоречила потребностям сельского хозяйства. Податные возможности крестьянства подвергались предельной нагрузке. Натуральный налог также утяжелялся прямым эмиссионным изъятием сельхозпродуктов (три четверти от прямого налогообложения 1922/23 г.), двукратным сокращением рыночных отчуждений продуктов крестьянского двора, троекратной потерей доходов от промыслов, специалисты считали уместным напомнить, что при общем падении сельскохозяйственного производства каждый процент налога давил сильнее прежнего. В условиях ножниц цен при хорошем урожае рыночные цены сбивались настолько, что крестьяне использовали кукурузное зерно для топки печей. Из-за обесценения хлеба многие тысячи пудов пропадали для рынка и перегонялись на самогон. Цена мешка ржи упала ниже стоимости мешковины, в которую ее насыпали, за барана давали меньше, чем за его овчину. Об этом и многом другом говорили крестьяне в конце 1923 г. на многочисленных волостных беспартийных крестьянских конференциях губерний России.

Резкость крестьянским суждениям о сельскохозяйственном натурналоге придав нала его расточительность. Почти четвертая часть полученного из деревни продовольствия тратилась на сбор, доставку, хранение продналога, портилась или расхищалась. До революции подобные потери в России не превышали 5 - 6 %. При путешествии хлеба из амбаров крестьян в государственные закрома он дорожал, а деньги дешевели. Единый натурналог 1922 г. позволил отказаться от получения скоропортящихся и неудобохранимых продуктов. В мае 1923 года крестьянство освободили от обязанности вносить платежи государству в натуральном виде, но продолжало собираться, храниться, портиться и расхищаться зерно, сдаваемое в семенной фонд, комитеты крестьянских обществ взаимопомощи и т.д.

Слияние в 1923-1924 г. в едином сельскохозяйственном налоге (далее по тексту ЕСХН) единого натурналога, трудгужналога, общегражданского и местного налогов отвечало интересам и большинства сельского населения, и власти. В 1923 г. для 38 губерний России вводилась чисто денежная форма уплаты, для 37 российских губерний и Украины -- смешанная. Плательщики явно предпочли уплату золотыми рублями и облигациями хлебного займа. Из поступивших по ЕСХН 524,3 млн. пудов ржаных единиц натурой было внесено только 115,8 млн. пудов ржаных единиц. Несмотря на то, что в некоторых губерниях замена натурналога деньгами в условиях падающей валюты и низких цен на хлеб била крестьянину по карману, сельчане неохотно расставались с хлебом и иногда, чтобы покрыть налог, везли на рынок домашний скарб. В конце 1923 года в уплату ЕСХН по сверхнизким ценам пошел скот. В этом проявлялось старое конфискационное содержание налога. С 1 января 1924 года сельхозналог взимался только рублями.

С переходом к денежной форме сельхозналога на очередь дня были поставлены учет всех доходов сельского населения, начисление налога по общей мощности и платежеспособности крестьянского двора. Решения Второго съезда советов СССР о максимальном приближении ЕСХН к подоходному налогу, усилении прогрессивности обложения, изменения ставок платежей в соответствии с экономической мощностью отдельных районов и исчисление налога с «совокупности доходов крестьянского хозяйства, а не только с земледелия» привели к переобложению деревни. Постановление ЦИК СССР от 30 апреля 1924 г. объявляло животноводство самостоятельным источником обложения, отказалось от принципа «нет посева -- нет налога» и установило сельхозналог для пригородных хозяйств, промышлявших производством мяса и молока. Учет неземледельческих заработков поставил последнюю точку в диспутах сторонников подоходного и рентного способов обложения крестьянства.

По мере восстановления экономики в России выявилось отсутствие единого подхода к обложению. В податной системе совместились три расходящихся принципа -- дегрессии, пропорциональности и регрессии. Налогоплательщик очутился в зависимости от усмотрения регулирующего налогового органа, а не закона. Налоговая кампания 1923/24 года окончательно закрепила линию на максимальное льготирование деревенской бедноты. В целом удельный вес ЕСХН в налоговых платежах сельских хозяев оставался непропорционально высок. На него приходилось около половины всего налогового бремени. Единый сельхозналог 1924/25 г. мог быть ещё хуже для крестьянства пройди через ВЦИК предложение о дополнении списка объектов обложения (пахотна) и сенокосная земля, рабочий и продуктивный скот, наличие едоков, урожайность, неземледельческие заработки) рабочей силой хозяйств. О переобложении сельского хозяйства говорили рабочие, служащие, домохозяйки, коммунисты и беспартийные, красноармейцы и студенты. 24 октября 1924 г. И.В. Сталин признает разлад с деревней. Повод для беспокойства действительно был. В середине 1920-х годов аграрный сектор по размерам производства примерно в семь раз превосходил валовые показатели индустрии. Крестьянин-единоличник являлся основным производителем материальных ценностей. Вопрос стоял о сохранении экономической базы революционной власти. Партийный курс на разворот советской политики «лицом к деревне» снял возникшую напряженность.

На пике нэпа изъятие доходов из деревни сократилось до нижнего предела в годы нэпа. Сумма ЕСХН в 1925-1926 окладном году составляла всего 251,7 млн. руб. против 326,2 млн. руб. в предыдущем году. На короткое время закрылся створ «ножниц» цен, в полтора-два раза увеличилась товарность сельского хозяйства. Однако уже весной 1925 года Наркомат финансов СССР выступил с предложением о переходе к подоходное обложения сельского населения. Налоговое управление НКФ предлагало включить в сферу обложения крестьянского двора доходы от второстепенных отраслей и неземледельческих заработков, определять налоговую мощность хозяйства по совокупности доходов от всех источников в рублевом выражении.

Своя программа реформы единого сельхозналога была в Наркомземе. И здесь критиковали старый сельхозналог, говорили, что «за весь период революции вплоть до текущего года обложение сельского населения носило сословный характер. Оно сильно отличалось от обложения городского трудового населения как по своим принципам, так и по размерам. Главный дефект наркомфиновской инициативы нарком земледелия А.П. Смирнов видел в завышении общей суммы ЕСХН 1926/27 года. Наркомфин наметил увеличить сельскохозяйственный налог на 28,5%, при этом поднимая и косвенные налоги, в том числе акцизы. Смирнов высказался за более умеренный рост налога, в размерах 10-12%, до 260-265 млн. руб. к получению, или 285-290 млн. руб. к предъявлению при 8 процентах льготного фонда и повышении прогрессии имущей деревне. Л.П. Смирнов знал, что естественный прирост объектов обложения составил всего 6-7%. «Брюхановский» (по фамилии наркома финансов СССР) метод обложения неземледельческих промыслов наносил удар по экономике малоземельных хозяйств. По официальным данным, 22,5% хозяйств имели до четверти десятины на едока и занимались неземледельческими промыслами. Из хозяйств, где было свыше 3 десятин земли на едока, неземледельческими промыслами занимались только 2,1% хозяйств.

Обложение по посевам также ущемляло низшие группы, так как процент засеянной земли был гораздо выше у малоземельных крестьян. Взимание ЕСХН по валовому доходу крестьянина обнаруживало резкую грань между обложением города и деревни. А.П. Смирнов приводил такие цифры: для крестьянина необлагаемый минимум устанавливался в 20-30 рублей на душу. Значит, при трех едоках минимум необлагаемого дохода составлял приблизительно 60-90 рублей. В городе для трудового элемента планировался необлагаемый минимум в 900 рублей, то есть 225 руб. на едока. В сельскохозяйственном налоге такой доход попадал под высшую ставку, при которой платежи составили бы 175,8 руб. (19,5% изъятия). При минимальном однопроцентном обложении городского ремесленника по четвертому поясу из дохода в 300 руб. государство заберет всего 3 рубля, тогда как сельхозналог на такой же доход при четырех едоках «облегчит» крестьянина на 28,8 руб. (9,6% изъятия). Рабочий начинал платить налог только с жалования в 75 руб. При новом положении о сельхозналоге крестьяне получали возможность сопоставить деревенские и городские налоги, что, по мнению А.П. Смирнова, привело бы к нежелательным политическим выводам. Простейшие прикидки сотрудника ЦСУ Е.В. Пашковского показывали, что в городе при доходе на едока в 180 руб. начисляли налог в 2%, в деревне тот же доход облагался в 14%. Чтобы погасить неизбежное недовольство деревни, статистик предложил обосновать и применить различные нормы прожиточного минимума рабочего и крестьянина, обложить сельхозналогом зарплату учителей и советских работников, приписанных к деревне. Впрочем, такой механизм существовал уже давно. Со слов сотрудника Наркомфина М.И. Лифшица, «при построении нынешнего закона (на 1925-26 г.) доход каждого объекта и по каждой губернии также исчислялся в рублях. Затем мы все эти расчеты запрятали в законе примерно по тем же соображениям, о которых говорил тов. Пашковский. Рубли перевели обратно в десятины, коровы, лошади и во что угодно. Почему? Зачем? А чтобы крестьяне не знали, не сопоставляли с городским обложением. Будто бы крестьянин не знает, что в городе при таком доходе, как у среднего крестьянского хозяйства, налог вовсе не берут или берут очень мало». То же самое отмечал А.И. Рыков, А.П. Смирнова активно поддерживала земплановская профессура. Не случайно в лагере Наркомфина альтернативный проект реформы ЕСХН окрестили «земплановским». В записке «К вопросу о построении системы обложения сельского хозяйства» Н.Д. Кондратьев отмечал, что НКФ «идет в направлении планового нажима на крайние хозяйства слишком далеко» и сталкивается с идеей развития производительных сил сельского хозяйства. В принципиальном плане ученый отдавал предпочтение системе рентного обложения, когда из валовой продукции вычитаются издержки, включая издержки на восстановление средств производства и рабочей силы, а также процент на вложенный капитал без учета неземледельческих промыслов. Для последних больше подходило самостоятельное обложение. Н.Д. Кондратьев обращал внимание коллег на то, что система НКФ «опирается на дуалистический способ определения платежных сил сельского населения. Доход от полеводства и животноводства определяется статистически в среднем на единицу посева (на едока) по губерниям, а доход от второстепенных отраслей и внеземледельческих доходов сельского населения -- прямым путем в каждом отдельном хозяйстве через волостные налоговые комиссии, метод работы которых, однако, пока не определен». Его поддержал профессор А.Н. Челинцев, заявивший, что предъявление индивидуальным хозяйствам к обложению интенсивных отраслей грозит свертыванием самых нужных культур и животноводческих отраслей, без коих нельзя изживать перенаселение и на подъем коих направлена значительная часть средств Наркомзема. По мнению профессора М.И. Боголепова из Госплана, понижение единого сельхозналога в 1925 году обеспечило властям огромный политический капитал в деревне. Г.М. Кржижановский (Госплан) предупреждал, что к ломке сельскохозяйственного обложения, касающегося десятков миллионов плательщиков, надо приступать с чрезвычайной осторожностью. «Мы и так слишком часто дергали в этом отношении наше крестьянство, -- говорил он. -- С общей точки зрения я считаю, что принцип прогрессивного подоходного обложения 24 млн. крестьянских дворов -- вредная и неправильная утопия».

Однако аргументы ученых Земплана и Госплана тут же были подвергнуты критике с теоретических позиций. Профессор П.И. Лященко осудил выступления Кондратьева и его коллег как построенные на неправильном истолковании марксистских положений о ренте. П.И. Попов из ЦСУ обвинил их в протаскивании частной собственности на землю. По его мнению, если рента являлась источником дохода крестьянского хозяйства и не изымалась, значит, сохранялась частная собственность на землю. Политические обвинения стали решающим аргументом в споре ученых-экономистов.

Последний бой приверженцев и противников новой системы обложения крестьянства состоялся 20 апреля 1926 года на второй сессии Союзного ЦИКа 3-го созыва. С основным докладом по вопросу о сельскохозяйственном налоге перед делегатами выступил Н.П. Брюханов. Он справедливо отметил, что система сельхозналога в значительной степени являлась наследием эпохи продовольственной разверстки и в ней сохранилось много пережитков натурального обложения крестьян. Главными недостатками сельхозналога докладчик назвал неравномерность обложения, сложность и запутанность методики определения ставок платежей, несовершенный способ освобождения от ЕСХН крестьянской бедноты, низкую прогрессию для зажиточных (платили от 4 до 12% условно-чистого доходя хозяйства) и переобложение малосостоятельного крестьянства. Среди существенных дефектов налогового механизма Брюханов назвал земледельческий характер ЕСХН, хотя два съезда советов СССР в 1924 и 1925 гг. высказались за оклад сельских жителей по совокупности доходов. В заключительном слове на сессии нарком финансов Н.П. Брюханов заверил депутатов, что наркомат финансов не собирается забирать у крестьянина последнее.

На самом же деле имелись более чем серьёзные основания усомниться в простодушии савлов, якобы забывавших взыскивать с крестьянских заработков. Делегат ЦИК СССР от Иваново-Вознесенской губернии Волков тонко подметил, что в 1925-26 году в Московской губернии за десятину земли платили 11,5 руб., а в Саратовской губернии по одинаковому разряду обложения и единой ставке -- всего 4,7 руб., хотя даже без удобрений получали с земли вдвое. «Это показывает, -- говорил наблюдательный ивановец, -- что в прошлом году не одна земля, не одна урожайность от земли учитывалась Наркомфином, а учитывалось, по-видимому, еще что-то другое. Это что-то другое и было именно тем, что здесь называется неземледельческим заработком. Как бы наркомфин не говорил, что он в прошлом году учитывал только доход от земли, это -- неверно. Подсобный заработок по промышленному центру учитывался. Но как учитывался? В прошлом году неземледельческие заработки или доходы от этих заработков брались и раскладывались на целую губернию, и под одинаковое обложение попадали все хозяйства, с заработками и без них».

25 апреля 1926 г. положение о едином сельскохозяйственном налоге было утверждено в трактовке НКФ СССР

Уже после того, как Наркомфин отпраздновал победу над Наркомземом и крестьянством, народный комиссар земледелия Александр Петрович Смирнов разослал циркулярное письмо от 11 июня 1926 г. с пояснениями по применению нового единого сельхозналога. В циркуляре отмечалось, что закон об ЕСХН на 1926/27 год предоставил местным органам широкие полномочия по привлечению к обложению мелкого скота, специальных отраслей сельского хозяйства и неземледельческих промыслов и определению доходности этих отраслей. НКЗ ориентировал губернские земельные управления на решительный протест против привлечения к обложению специальных отраслей, если те имели чисто потребительское значение. В документе обращалось внимание, что примерные нормы доходности специальных отраслей не носили нормативного характера, и местные земельные органы не обязаны рассматривать эти условные показатели даже в качестве средних по губернии. Наркомат просил тщательно учитывать все издержки сельскохозяйственного производства и амортизацию капитала в неземледельческих промыслах, которые должны вычитаться из валового дохода. «Необходимо стремиться к установлению скидок из валового дохода», -- напоминалось губземуправлениям об их правах регулировать размеры изъятий. Земельные работники предостерегались от перекоса вналоге на владельцев сложных сельскохозяйственных машин. Обложение заработков от сдачи их в аренду не должно вести к сокращению машинного труда или увеличению машинной платы. В циркуляре отмечалось, что «в прошлые годы премирование улучшений, проводимых в крестьянском хозяйстве, было одним из важнейших стимулов для развития массовых мероприятий земорганов. В этом году система премий исключена, необходимо земорганам тщательно собрать материалы о влиянии исключения этой меры на развитие массовых мероприятий земорганов. Земорганы должны иметь в виду, что по состоянию бюджета надеяться на замену премий ассигнованиями из госбюджета невозможно, почему исключение премий не может быть компенсировано». В заключении отмечалось, что «в новом законе имеется много трудного, в то же время этот закон является первым шагом к подоходному обложению сельского хозяйства».

Сельхозналог 1926/27 года во многом получился не таким, каким его планировал брюхановский Наркомфин. Вместо назначенных к поступлению 300 млн. руб. единого сельхозналога усердные мытари собрали вместе с недоимкой и пеней 312 млн. руб. Отдача десятины оставалась невысокой. Урожай с налоговой единицы колебался от 20-25 пудов (или ниже -- в потребляющих губерниях) до 90-100 пудов зерна. В среднем хорошая десятина давала в СССР по 50-60 пудов ржи, в два - три раза меньше, чем в экономически развитом зарубежье. Особенно неэффективно использовалась арендованная земля, из-за чего нормы ее доходности понижались местными органами на 10- 25%. По половинным нормам доходности земли (к зерновым культурам) исчислялся налог с посевов льна, хлопка, конопли и сахарной свеклы. Столь низкая отдача крестьянской трехполки усугублялась тем, что два высокоурожайных года (1925 и 1926 гг.) привели к завышению нормативной доходности земли. В обложение ЕСХН по преимуществу попали лишь доходы от мельниц, крупорушек, маслобоек и других предприятий кустарного типа, иногда побочные заработки освобождались целиком. Сельские портные, сапожники, шапошники, колесники, бондари и прочие деревенские умельцы облагались лишь в небольших специализированных районах.

29 июня 1926 года Калинин, Рыков и Енукидзе подписали постановление, по которому заработная плата по найму включалась в облагаемый по единому сельхозналогу доход лишь в части, поступавшей в сельское хозяйство. Сумма налога не должна была превышать обложение подоходным и промысловыми налогами. Из городского заработка крестьянина отныне предлагалось вычитать затраты на прокорм, квартиру, проезд туда и обратно, а окладывать только то, что он пришлет или привезет в семью. На дальнейшее упорядочение налоговой нагрузки кустарей был также направлен закон 3 августа 1926 г. Поскольку оказались переобложены маломощные дворы, на следующий год волналог-комиссиям разрешили освобождать от обложения единым сельхозналогом неземледельческие доходы бедняков. С целью дальнейшего «упорядочения» обложения в 1927 году было установлено привлечь в налог отхожие заработки во всех районах без исключения. Перечисления заработной платы в единый сельхозналог ограничили 10-15%. Малосдоцким маломощным хозяйствам, пострадавшим от переобложения в 1926/27 году, устанавливалась 30- 40 % скидка с налога. Необлагаемый минимум на едока для бедняцких хозяйств подняли с 25 до 30 руб. и на хозяйство с 75 до 90 руб. (при 1 - 2 едоках в семье), до 100 руб. при 3-4 едоках и 110 рублей -- с 5 и более едоками.

Одновременно выявились серьезные просчеты в окладе крестьянского животноводства. Правительство с сожалением констатировало, что «практика истекшего 1926 года показала, как только скот достигает возраста, с которого по закону он уже учитывается для обложения, его начинают резать. Крестьяне считают невыгодным платить налог в этом возрасте (2-3 года), так как скот не приносит еще достаточного дохода». Двухлетние коровы не давали молока, трехлетние лошади не годились для пахоты, домашний продуктовый скот не успевал нагулять настоящей тяжелой кожи, пригодной для промышленной обработки. Новый закон о ЕСХН на 1927/28 г. повысил возраст окладного скота с 2 до 3 лет, рабочего скота -- с 3 до 4 лет. Республиканским совнаркомам было предложено установить в 1927 году пониженные нормы доходности для молочного скота в районах промышленного маслоделия, было введено более льготное обложение мелкого скота. Возраст облагаемых налогом свиней в РСФСР был повышен с 4 до 8 месяцев. Одному двору разрешалось содержать не более трех голов овец (коз) и одну свинью. В 1925-26 гг. Рыков убеждал наркомземовцев, что деревня не хочет льгот племенному скоту. В апреле 1926 года их сняли и обложили племенных животных полновесным налогом. После этого удара элитное ремонтное стадо стало резко сокращаться, и в 1927 году всякие налоги на племенной скот пришлось отменить.

Таким образом, большая часть нововведений 1926 г. в самое ближайшее время подверглась широкой корректировке. Многое в советских законах выглядело для крестьян ирокезской грамотой. Но не налоговая инструкция. В ней мужики разобрались сразу. Оправдались опасения, что крестьянство не поддержит введение новых статей обложения, хотя по первому взгляду это выглядело справедливо. Зачастую под пресс прогрессивного оклада попадали бедняки и середняки, добывавшие хлеб на заводах, фабриках и шахтах. Богатые крестьяне на заработки в город не ходили. Единый сельскохозяйственный налог в трактовке 1926 -27 года существенно ухудшил экономическое положение деревни, подтолкнул ее к искусственному обеднячиванию. После выхода налога крестьяне бросали кое-где сеять и везли семена с пашни обратно по домам. В результате перехода к новой системе обложения началась распродажа скота зажиточными хозяйствами, сокращение аренды земли, порубки плодовых садов. Возродилось массовое укрывательство посевных площадей. В общем, крестьяне знали, что делать после введения закона, облагающего, образно говоря, дворовую собаку: ямы, в которых они прятали хлеб в период «военного коммунизма» еще не успели зарасти. Главным следствием новой податной политики явилось снижение прироста посевных площадей и падение урожайности крестьянских полей. Страна вступала в эпоху борьбы за хлеб, очень скоро перешедшую в битву за продовольствие.

финансовый реформа экономический послевоенный

2. Развитие экономики стран Запада в послевоенные годы

В первые послевоенные годы развитие экономики стран Запада носило весьма хаотичный характер. Происходила переориентация производств, работавших на военные нужды, восстановление прежних торговых связей, развертывание широких инвестиционных программ частного бизнеса. В 1919 г. уверенность в долговременной благоприятной конъюнктуре вызвала спекулятивную горячку на фондовых рынках и настоящий промышленный бум. Уровень мирового производства резко вырос. Однако платежеспособный спрос на рынке, истощенном длительной войной, был невелик. В течение 1920 г. экономику Запада охватил кризис перепроизводства. По своему характеру он не являлся циклическим и отражал лишь кратковременное движение рыночной конъюнктуры. На протяжении следующих двух-трех лет произошла окончательная стабилизация положения, а с 1923 г. начался уверенный экономический подъем, продолжавшийся до 1929 г.

Основной причиной экономического подъема 1920-х гг. была деформация циклического развития. Военная конъюнктура способствовала смягчению структурных противоречий монополистической системы. Поток военных заказов, губительный для государственного бюджета, оказался живительным для крупного бизнеса. Помимо собственно военного производства в благоприятных условиях находились предприятия авиа- и автостроения, химической и сталелитейной промышленности, транспортного машиностроения и судостроения. Застой в отраслях, ориентированных на производство предметов массового потребления, образовал резкие диспропорции в экономическом механизме. Однако, тем самым, формировался и огромный рынок так называемого «отложенного спроса» - потенциальный повышенный спрос на потребительскую продукцию длительного пользования, которая по естественным причинам не покупалась и не производилась в годы войны. Потребительский «отложенный спрос» стал основной причиной стремительного возрождения после войны отраслей легкой промышленности, бытового машиностроения. Необходимость же широкомасштабных восстановительных работ обеспечивала перспективы промышленного спроса, в том числе в отраслях добывающей и перерабатывающей промышленности, транспортного машиностроения и судостроения. Складывалась исключительно благоприятная рыночная конъюнктура, которая обеспечивала частным инвесторам минимальный предпринимательский риск. Прочное финансовое положение крупных корпораций позволяло в таких условиях в кратчайшие сроки восстановить систему массового производства.

Таким образом, к началу 1920-х гг. сформировались предпосылки для особенно длительного цикла поступательного экономического роста. Монополистическая экономика Запада, уже стоявшая перед войной на пороге структурного кризиса, получила возможность дальнейшего развития на базе прежней модели массового производства. Залогом возвращения к «нормальным временам» стала стабилизация финансовой системы. Эта задача решалась на межгосударственном уровне. Международные конференции, организованные Лигой наций в 1920 г. в Брюсселе и в 1922 г. в Генуе, приняли решения по осуществлению согласованной антиинфляционной политики. Эксперты рекомендовали вернуться к золотому стандарту, зафиксировав золотой паритет национальных денежных единиц и восстановив практику свободного размена банкнот на золото. Вместо довоенного золотомонетного стандарта Генуэзская конференция установила новый режим регулирования золота - золотослитковый и золотодевизный стандарт. Золотослитковый стандарт предполагал покупку и продажу золота банками по фиксированной цене, установленной законом, при обязательном обмене банкнот только на золото в слитках, а не на монеты. Тем самым, для обмена требовалось единовременно предъявить достаточно большую сумму, что становилось препятствием для беспорядочного изъятия золота из обращения внутри страны. Золотодевизный стандарт дополнил эту практику выдачей вместо золота девизов - международных платежных средств в виде банковских векселей, чеков, аккредитивов, подлежащих оплате за рубежом в иностранной валюте. Формирование Генуэзской системы смешанного валютного стандарта обеспечило большую гибкость международного финансового рынка, но сохранило присущее классическому рынку стремление к равновесию и стабильности.

Помимо факторов «отложенного спроса» и дефляционной финансовой политики на стабилизацию экономических процессов в 1920-х гг. существенно повлиял рост эффективности производства. Причем, в отличие от предыдущего периода, основную роль в этом сыграло не опережающее развитие технико-технологической базы, а прежде всего совершенствование организационных основ производства - широкое внедрение фордовско-тейлоровской системы. Еще 1 апреля 1913 г. на автомобильных заводах американского предпринимателя Генри Форда была запущена первая конвейерная линия с так называемой инженерной организацией труда, разработанной Фредериком Тейлором. Уже широко распространенная к тому времени модель поточного производства дополнялась разделением всего производственного цикла на простейшие трудовые операции с измерением точного времени, необходимого на каждую из них и на весь цикл в целом. Управленческо-инженерные кадры осуществляли тщательное наблюдение за производственным процессом, систематизацию передового опыта и любых рационализаторских предложений. На основе обобщения навыков и знаний квалифицированных рабочих организовывалось обучение персонала с учетом узкой специализации в рамках конвейерного цикла. Созданная на такой основе производственная модель позволяла оптимизировать организацию труда за счет ритмичного конвейерного потока, максимального сокращения потерь рабочего времени и четкой специализации кадров. В сочетании с внедрением новейшего конвейерного оборудования и стандартизацией продукции достигался очень высокий экономический эффект.