Западная историография о казахском традиционном обществе

А. Боджер далее излагает основные вехи развития историографии, пользуя эту формулу, пишет он, советский ученый М.П. Вяткин утверждал, то азахи в начале XVIII в. стояли перед трудным выбором; русское господство, хотя и мучительное и тяжелое для трудовых масс, было, тем не менее, более перспективным для них, чем подчинение Джунгарии. А. Боджер, хотя и указывает, что эта формула долго не продержалась, направляет острие своей критики именно на опровержение тезиса И.П. Вяткина, т.е. тезиса, ставшего уже достоянием пройденного советскими историками этапа. Несостоятельны доводы А. Боджера и по своей сути, ибо они сводят развитие политических событий, в том числе причины присоединения Казахстана к России, к междоусобной борьбе между старшей и младшей ветвями в генеалогии казахских ханов. А. Боджер пишет - Казахскими жузами правили наследники хана Джаныбека (1460-1480); Большой и Средней ордами - потомки Жадига (ВгЬадщ), старшего сына; Младшей ордой - потомки Озека (Озек); младшего сына Джаныбека. Абулхаир происходил из младшей генеалогической ветви казахских ханов, и это не давало ему шансов на верховенство. А. Боджер полностью отрицает роль народных масс в процессе присоединения, оно представляется ему итогом «сговора» Абулхаира и его сторонников с царизмом. «Факты не подтверждают предположение о том, что казахский народ желал российского подданства, - пишет он. - …Абулхаир руководствовался, прежде всего, своей политической амбицией… и то, что жаждал, может быть обозначено одним словом: получение русской помощи, а не объединение с русскими» [42, с. 30]. Такая точка зрения ранее высказывалась А. Донелли. Таким образом, усилия А. Боджера по пересмотру отдельных выводов советской исторической науки по вопросам присоединения Казахстана к России оказались безуспешными, ибо они направлены на оживление старой, давно опровергнутой концепции «сговора» феодальной верхушки казахского общества с царизмом, на доказательство «преобладания политических амбиций» Абулхаира над объективными силами. Но идею эту он стремится преподнести в более модифицированном виде и на широкой источниковой базе; Боджер более основательно, чем другие немарксистские историки, рассматривает историю русско-казахских отношений в первых двух десятилетиях XVIII в., ход переговоров между Абулхаиром и посланцем царского правительства А.И. Тевкелевым, соотношение феодальных группировок в Младшем жузе, выступавших «за» и «против» присоединения. Более внимательного изучения требуют, возможно, отношения казахов с башкирами, яицким и сибирским казачеством, волжскими калмыками и среднеазиатскими ханствами в 20-30-х годах XVIII в. как немаловажных факторов в процессе присоединения Казахстана к России [43, с. 27]. Но нет оснований списать со счетов джунгарскую опасность, как это делает А. Боджер. Советские историки, опираясь на конкретные факты, считают, что война с Джунгарией, хотя и закончилась рядом побед казахских ополчений, вскрыла политическую и военную слабость казахских ханств, принесла неисчислимые бедствия. В недалеком будущем столкновение с ойратскими феодалами было неминуемо. Уже в конце 30-х годов, заключив перемирие с цинским двором, правящий класс Джунгарского ханства начинал активные военно-политические приготовления к вторжению в Казахстан, и Среднюю Азию. Вторжения ойратских войск в Казахстан начались осенью 1739 г. Сконцентрированные вдоль восточных границ Среднего жуза многочисленные ойратские отряды под общим командованием нойона Септеня начали совершать набеги на казахские кочевья. Общая численность войск составляла около 30 тыс. чел. В начале 40-х годов XVIII в., как сообщал в Петербург князь В. Урусов, джунгарские войска четырежды разбивали казахские ополчения. В то же время нельзя преувеличивать и значение джунгарскои опасности в вопросе о принятии Младшим жузом российского подданства [44, с. 19]. Сложной оставалась внутриполитическая обстановка в Казахстане. Продолжались усобицы в Младшем жузе. В 1737 г. умер хан Среднего жуза Семеке и на его место был избран нерешительный и не пользующийся авторитетом в степи Абулмамбет. В 1739 г. убит в Ташкенте хан Старшего жуза Жолбарыс. Из-за пастбищ и водоисточников продолжались столкновения с яицкими и сибирскими казаками, башкирами, волжскими калмыками. В этих условиях часть представителей господствующего класса казахского общества, все острее осознавала необходимость союза с Россией. Несмотря на субъективные мотивы, которые они преследовали, на тяжелый колониальный гнет царского самодержавия, присоединение Казахстана к России, как полагают отдельные советские историки, явилось переломным событием в жизни казахского народа и объективно имело положительные последствия, ускорив темпы социально-экономического развития края. Выводы о добровольном и прогрессивном характере присоединения Казахстана к России постоянно оспариваются зарубежными историками с тем, чтобы на примере противоречивых оценок этой проблемы в советской историографии убедить читателя в ее «конъюнктурном» характере, полной зависимости от идеологических нужд и политики Коммунистической партии. Впервые в-буржуазной историографии с попытками поставить под сомнение выводы советских историков в середине 50-х годов выступил французский профессор Александр Беннигсен. Свою статью, опубликованную в «Исламском обозрении», он предваряет следующим замечанием «Официальные интерпретации истории завоевания русскими территории Кавказа и Средней Азии являются лучшим барометром, измеряющим колебания политики Советом в отношении мусульманских народов этого региона». В названии статьи «Интерпретация завоевания царской Россией Средней Азии и Кавказа: от теории «абсолютного зла» до теории «абсолютного добра» заложено все, что хотел высказать автор [45, с. 90]. Мы знаем, пишет он, что до 1937 г. школа М. Покровского, которая безраздельно господствовала в советской научной историографии, рассматривала аннексию нерусских территорий как «абсолютное зло» и поэтому все выступления покоренных народов соответственно носили прогрессивный, освободительный характер. Затем концепция «абсолютного зла» была заменена концепцией «наименьшегозла», что привело к переоценке ряда национально-освободительных выступлений казахов. В соответствии с последней концепцией А. Беннигсен перечисляет основные выводы советской историографии проблемы: 1) Русская аннексия спасла мусульманские народы от порабощения иностранными державами - Турцией Ираном и Англией; 2) Присоединение соседних территорий положило конец феодальной раздробленности и ускорению экономического развития этих стран; 3) Несмотря на препятствия царизма, передовые представители аннексированных регионов получили возможность приобщиться к великой русской культуре, единственной прогрессивной культуре в мире, что способствовало духовному и культурному развитию мусульманских народов; 4) Впоследствии только благодаря русским, обосновавшимся на этих территориях, Октябрьская революция одержала здесь победу, они повели коренное мусульманское население по пути социализма. Рассмотрению содержания формулы «наименьшего зла» посвящена статья Константина Штеппы в сборнике «Переписывание русской истории. Советская интерпретация прошлого России». Сборник издан американской организацией «Исследовательская программа по СССР», финансируемой «Восточноевропейским фондом». Как первое (1957 г.), так и второе (1962 г.) издания сборника вышли под редакцией профессора истории Принстонского университета С. Блэка [46, с. 18]. Ко второму изданию приложен текст рецензии Л.В. Даниловой и В.П. Данилова, опубликованной в журнале «История СССР». Одним из последних слов буржуазной историографии проблемы является статья профессора философии Франка Гольчевски «Среднеазиатская экспансия России в свете новейшей советской интерпретации истории». Автор указывает, что историографическая трактовка среднеазиатской экспансии прошла в России несколько стадий. Их следует, считает он, кратко охарактеризовать до рассмотрения «обязательной» сегодня в СССР оценки, которая представляет собой своего рода синтез прежних историографических направлений. Опять же пересказывает Ф. Гольчевски содержание концепций «абсолютного зла» и «наименьшего зла», не вдаваясь в диалектику и логику развития советской исторической науки, но справедливо ставя ее в, полную зависимость от идеологических установок партии. В то время как историография царских времен пользовалась термином «военное завоевание», пишет он, с конца 20-х годов вместо этого «опасного понятия применяется безобидное «присоединение» (Н.А. Халфин), что являетя «попыткой терминологически отвлечь внимание общественности от агрессивного характера русской колониальной истории». С конца 50-х годов вводится в оборот принцип новейшей историографии, который позволяет, по мнению автора, осуждать колониализм как таковой, а достигнутые результаты оценивать положительно Ф. Гольчевски неодинок в своем непонимании диалектики исторического процесса. Гуверт Эванс, в частности, в рецензии на работу Т. Тажибаева «Просвещение и школы Казахстана во второй половине XIX в.» писал, что «главным направлением этого серьезного, обдуманного, методического исследования» является попытка примирить якобы противоположные суждения: захват Казахстана и Средней Азии был отрицательным явлением, поскольку речь идет о царизме, и благом, поскольку речь идет о России, о русском и казахском народах. Такой же «методологический порок» приписывается Е. Бекмаханову в рецензии на его книгу «Присоединение Казахстана к России», опубликованной чуть ранее в «Журнале Королевского среднеазиатского общества», а в книге Р. Пирса «Русская Средняя Азия» - всем советским историкам [47, с. 40]. Сложный процесс присоединения Казахстана к России, сочетавший в себе добровольность вхождения в состав России части казахов с методами принуждения, экономического и политического давления, английский рабочий класс находился тогда под влиянием буржуазии в результате доминирующего положения Англии на мировых рынках, и поэтому он не являлся прогрессивной силой. Не говоря о спорности этих взглядов, следует отметить, что по критериям данной интерпретации право азиатских народов на независимость определяется не их желанием, а субъективным мнением позднего поколения завоевавшего их народа». Далее X. Сетон-Уотсон говорит, что колониальная политика России была, в сущности, подобна колониальной политике других европейских держав. Ее основные черты определяла та же комбинация высокомерия и благотворительности, той же мысли превосходства, основанной на игнорировании чужой культуры, той же самодовольной уверенности в том, что колонизаторы приносят с собой порядок и прогресс варварам [48, с. 20]. Иными словами, русские разделяли мысль своих британских и французских коллег о «бремени белого человека». Со второй частью утверждений X. Сетона-Уотсона с некоторыми уточнениями можно и согласиться. Речь о другом. В письме к К. Каутскому от 12 сентября 1882 г. Ф. Энгельс говорил: «Вы спрашиваете меня, что думают английские рабочие о колониальной политике. То же самое, что думают о ней буржуа. Ведь здесь нет рабочей партии, есть только консервативная и либерально-радикальная, а рабочие преспокойно пользуются с ними колониальной монополией Англии и ее монополией на всемирном рынке». В предисловии ко второму немецкому изданию своей книги «Положение рабочего класса в Англии», появившемуся в 1892 г., Энгельс следующим образом суммировал свои многолетние наблюдения над жизнью британского пролетариата; «Истина такова - пока сохранялась промышленная монополия Англии, английский рабочий класс в известной мере принимает участие в выгодах этой монополии. Выгоды эти распределялись среди рабочих весьма неравномерно: наибольшую часть забирало привилегированное меньшинство, но и широким массам хоть изредка что-то перепадало». На той же точке зрения стоял В.И. Ленин. Он подчеркивал, что обладание монбпольным положением на мировом рынке было связано с тем, что Великобритания в середине XIX в. в течение примерно 20 лет была «мастерской мира», а также с громадными колониальными владениями. «Это исключительное, монопольное, положение создало в Англии сравнительно сносные условия жизни для рабочей аристократии, т.е. для меньшинства обученных, хорошо оплачиваемых рабочих». Именно в этот период промышленной монополии Англии оппортунизм и экономизм начали господствовать в английском рабочем движении. База оппортунизма отнюдь не исчезла и после того, как в последней четверти XIX в промышленной монополии. Англии пришел конец. Причина этого, неоднократно подчеркивал Ленин, заключалась, прежде всего, в быстром расширении колониального грабежа Англии в 80-90-х годах XIX в., в переходе к широкому экспорту капитала и получении сверхприбылей. Так создается связь империализма с оппортунизмом, которая сказалась раньше всех и ярче всех в Англии благодаря тому, что некоторые империалистические черты развития наблюдались здесь гораздо раньше, чем в других странах». Об этом и вывод А. Боджера: «Присяга Абулхаира 1731 г. не может быть новым этапом в истории казахского народа», ибо «его будущее отныне оказалось тесно связанным с Россией» [49, с. 50]. Но X. Сетону-Уотсону не следовало бы преднамеренно противопоставлять передовых представителей и рабочие движения Англии и России, ссылаясь на вырванные из контекста цитаты, не отражающие взгляды основоположников марксизма-ленинизма по колониальному вопросу. Тема же о влиянии колониального господства России над среднеазиатскими народами на рабочее движение страны, о материальной и иной заинтересованности переселенцев в увековечении колониальных порядков в Казахстане должна стать предметом специального исследования. Прогрессивность присоединения Средней Азии и Казахстана, о котором пишут советские историки, определялась не только развитием здесь капиталистических отношений, но и тем, что создаются необходимые условия для борьбы трудящихся коренного населения вместе с русским народом против социального и национального угнетения, для развертывания национально-освободительного движения и слияния его с общероссийским революционным процессом.

2.3 Историография колониальной политики царизма в крае

В современной буржуазной историографии стран Западной Европы и США уделяется значительное внимание изучению различных аспектов колониальной политики царизма в Средней Азии и Казахстане. В 1967 г. в «Славянском обозрении» опубликована статья Дэвида Маккензи «Кауфман Туркестанский, оценка его правления в 1867-1881 гг.», в которой он подверг критике некоторые выводы Ю. Скайлера относительно колониальной администрации в Средней Азии. В этой связи в журнале со статьей «Юджин Скайлер, генерал Кауфман и Средняя Азия» выступил другой американский историк Франк Сискоу, обвинивший Д. Маккензи в «подрыве авторитета Скайлера, одного из самых способных американских дипломатов того периода». Он превозносил научный уровень труда Скайлера. В опровержение доводов Д. Маккензи о кратковременности пребывания Ю. Скайлера в Казахстане и Средней Азии, Ф. Сискоу, основываясь на архивных материалах, хранящихся в США, писал, что Ю. Скайлер интересовался новопри-обретенными землям России с 1868 г. В подтверждение своих мыслей Ф. Сискоу приводит также высказывания официальных американских лиц, мнения западноевропейской прессы и отрывки из переписки Ю. Скайлера, находящейся в Библиотеке конгресса США. По мнению Ф. Сискоу «тенденциозность» статьи Д. Маккензи была обусловлена односторонним использованием источников, в частности, материалов «Голоса» и других русских газет, выступавших в свое время с критикой данных Скайлера [50, с. 14]. В ответной статье, опубликованной в этом же номере «Славянского обозрения», Д. Маккензи не отрицал, что Ю. Скайлер был, «несомненно, способным, добросовестным американским дипломатом и его книга «Туркестан» содержит богатый и ценный материал о крае, его населении и русском влиянии на Среднюю Азию». Однако замечает Маккензи, Ю. Скайлер был введен в заблуждение врагами Кауфмана, которые завидовали его «престижу и независимой власти»; большинство материалов Ю. Скайлером почерпнуто из сомнительных и недостоверных источников, а также из хроник «злейшего врага Кауфмана» генерала М.Г. Черняева. Ссылаясь на эти и другие сведения, Д. Маккензи пришел к выводу, что описания Ю. Скайлера «далеки от полной правды». Эта дискуссия между двумя американскими историками отразила, в целом, две противоположные точки зрения, сформировавшиеся еще в дореволюционный период относительно колониальной политики царизма в Средней Азии и Казахстане. Русофобы (Г. Роулинсон, Г. Керзон, Д. Бульджер, А. Краусс и др.) в резких тонах высказывались относительно административно-экономических мероприятий, проводимых царизмом по закреплению своей власти на национальных окраинах, отмечая «алкоголизм, подозрительность, амбициозность, самодовольство» русских чиновников в Средней Азии и Казахстане [51, с. 25]. Они обращали внимание лишь на негативные аспекты проблемы. А. Краусс писал: «На территории всех азиатских владений России ее политика является политикой агрессивного империализма… Короче говоря, ее стремление к экспансии преследует, в то же время ничего не предпринято для того, чтобы содействовать благосостоянию народностей, время от времени прибавляемых к населению империи». Сторонники же концепции «цивилизаторской миссии» колонизаторов в Азии всячески восхваляли деятельность царской администрации в Средней Азии и Казахстане, сочиняя дифирамбы в адрес отдельных генерал-губернаторов типа Кауфмана. Ссылаясь на произвольно выбранные выдержки из работ западноевропейских путешественников, Б. Тёббарт в статье «Россия как цивилизующая сила» писал: «военные чины умиротворили край, привели его в цветущее состояние… русские любимы своими среднеазиатскими подданными». О «благотворности и полезности» присоединения Средней Азии и Казахстана к России для «развития хозяйства и торговли», писал преподаватель географии в Эдинбургском университете Г. Чисхольм. Идеализация колониальной политики царизма стала доминирующей тенденцией в работах буржуазных историков Франции и Англии накануне и в период первой империалистической войны. Так, в 1913 г. У.Р. Рикмерс безаппеляционно заявил: «Сейчас вопрос о том, как управляет царская империя своими подданными народами, не является предметом спора. Один из великих секретов успеха состоит в принципе невмешательства в религиозные верования и обычаи. Многое достигнуто в ирригационном и дорожном строительстве и других сферах экономики, что, в конце концов, составляет основу интеллектуального прогресса» [51, с. 26]. Следует отметить, что и в самой дворянской и буржуазной дореволюционной историографии России господствовало представление о «процветании» окраин под управлением царизма, что не могло не повлиять на выводы ряда западных авторов, обращавшихся к русским источникам Х1Х начала XX вв. Среди публикаций дореволюционных авторов по проблемам присоединения Средней Азии и Казахстана к России выделяется специальная работа немецкого историка Отто Гетча «Русский Туркестан и тенденции современной русской колониальной политики». Автор сочинения являлся одним из основателей в 1913 г. «Общества по изучению истории России», а в Веймарской республике возглавлял это общество, был редактором ряда периодических изданий по истории России и Восточной Европы и вел курс русской истории в Берлинском университете, Исследования О. Гетча включены в книги «Россия» (1913 г.) и «Война, и большая политика». В 1920 г. избирался в Рейхстаг. Выступал за политические, экономические отношения с Советской Россией. Указанное выше сочинение О. Гетча «Русский Туркестан» издано по частям в двух выпусках «Ежегодника», редактором которого был Г. Шмоллер - представитель «новой исторической школы» в политической экономии Германии. Немало фактических материалов о развитии экономической и культурной жизни в колониальном Туркестане и Казахской степи приводятся в работах современных зарубежных историков. Акцентируя внимание на «благотворительных» аспектах деятельности царизма на окраинах, они твердят о «несомненных успехах» школьного образования, зачатках медицинского образования, «водворениистабильности и порядка», появлении первых национальных кадров интеллигенции. При этом творчество и деятельность казахских просветителей А. Кунанбаева, И. Алтынсарина, Ч. Валиханова и др освещаются ими с позиции концепции «вестерниации» и «модернизации» А. Кунанбаев в их изображении выступает как «неосознанный последователь взглядов русских политических ссыльных» и русской культуры, И. Алтынсарин - как проводник миссионерских усилий Н. Ильминского, а Ч. Валиханов - «отважный путешественник, выполнявший рискованное задание царского правительства» [52, с. 60].

«Во второй половине XIX в. появилась незначительная интеллектуальная элита в казахском обществе. Некоторые сыновья ханов, окончив кадетскую школу в Омске, стали военными офицерами; они были больше русскими, чем казахами. Тем не менее, они стали своего рода мостиками между русским и казахским мирами, усваивая западные идеи через посредничество русской литературы». Американский профессор Э. Олуорд утверждает, что работу по пробуждению своего народа, начатую предыдущим поколением казахских просветителей, продолжали А. Байтурсынов, М. Дулатов. О «вестернизации» верхушки казахского общества пишет Р. Пирс, который вопреки историческим фактам противопоставляет взгляды Ч. Валиханова идеалам и чаяниям трудовых масс казахского народа. «Получив образование, - пишет он, - немногочисленная группа казахов, среди которой был и Ч Валиханов, оторвалась от масс, от родного языка и культуры». Далее он указывает, что «пропасть» между этой группой и большинством населения сужалась с появлением людей, получивших образование в русских школах. Они работали учителями, переводчиками и на других младших должностях царской администрации [52, с. 61]. Ярким представителем этой многочисленной группы, говорит Р. Пирс, был И. Алтынсарин. Тем самым, выдающийся педагог, казахский просветитель в трактовке канадского историка остается в истории лишь «посредственным клерком». «Казахским Пушкиным» называли Абая Кунанбаева», - констатирует он. Но вся его деятельность, общественно-политические, философско-эстетические взгляды сведены к дружественным связям с русскими политическими ссыльными; переводам на родной язык отдельных стихов и басен Пушкина, Лермонтова, Крылова и других поэтов. Р. Пирсу известен и казах Тлеу Сейдалин, который окончил Оренбургский кадетский корпус. Шагимардан Мириасович Ибрагимов опубликовал большое количество статей по этнографии народов Средней Азии и Казахстана и в 1891 г. был назначен русским консулом в Джидде. Искаженной интерпретации подвергается творчество поэтов Махамбета Утемисова, Доскожи, Нысанбая и Шернияза; освободительные идеи, дух национального достоинства в их творческом наследии квалифицируются как проявление «неумирающей ненависти к русским и их казахским коллаборационистам». Изучение «послужных списков ст. помощника Тургайского уездного начальника, надворного советника султана Сейдалина», материалов об этнографе Ш. Ибрагимове и др. представителях казахской интеллигенции, служивших в колониальной администрации, отнюдь не свидетельствуют, что они во всем следовали указаниям колонизаторов вопреки интересам своего народа [53, с. 44].

В советской историографии нет специального исследования о казахах, получивших высшее образование до 1917 г., но в архивах имеется обширный материал для плодотворного изучения этой проблемы. Приведем несколько примеров. В 1895 году Сатылган Саботаев после окончания верненской гимназии поступил в Московский Лазаревский институт восточных языков. С золотой медалью окончил Семипалатинскую гимназию, а затем Томский технологический институт Алимхан Ермеков. Юридический факультет Московского университета окончил С. Аппасов. В 1882 г. Казанский университет окончил Д. Чуваков. В 1899 г. в Казанский ветеринарный институт поступил бывший воспитанник Оренбургской гимназии Сулейман Ибрагимов. Этот же институт в 1904 г. окончил Абубакир Сейдалин. Высшее образование в Казани получили Б. Кулманов, М. Бекимов и многие другие. Десятки казахов учились в высших учебных заведениях Москвы, Петербурга и др. городов России, в Польше, Египте. Некоторые из них А. Байтурсынов, М. Дулатов, М. Тынышпаев, впоследствии сыграли активную роль в национальном пробуждении своего народа, становлении казахской национальной культуры, строительстве новой жизни. Для буржуазных истоков все эти процессы и явления представляются продолжением и плодом того «великого дела», начатого царским режимом. Об отдельных прогрессивных аспектах в действиях царской администрации в Бухаре и Хиве, невмешательстве в их внутренние дела говорит С. Беккер. Описывая «благодеяния» царизма, Р. Пирс рассматривает широкий круг вопросов социально-экономического развития Средней Азии и Казахстана в колониальный период «водворение в крае мира и порядка»; реформа законодательства и административной системы, развитие торговли, сельского хозяйства, добывающей промышленности и мануфактурного производства, строительство железных дорог и ирригационных сооружений, организация библиотек, современных школ, научных учреждений, издание газет и журналов. «Несмотря на все трудности, - пишет Р. Пирс, - имелись перспективы улучшения положения местного населения» [53, с. 45]. В подтверждение этого он указывает на то, что к 1911 году многие состоятельные казахи строили себе деревянные и каменные дома, живя в юртах только в летнее время. Они приобретали сенокосные машины. Отмечает и «улучшение» положения бедных семейств. В Петропавловске в начале XX в. удельный вес семейств без скота снизился с 83 до 51, Кокчетавском уезде - с 75 до 49, в районе Омска - с 67 до 55. Иными словами, точка зрения Р. Пирса, Ф. Каземзаде относительно эффективности русского колониального управления в Средней Азии и Казахстане выражает общую, преобладающую тенденцию в современной буржуазной историографии, оформившуюся в 50-60-х годах в концепцию «модернизации». Ее сторонники утверждают, что фундамент нынешних успехов народов Средней Азии и Казахстана был заложен еще в колониальном прошлом, деяниями царизма, К. Кауфмана, Ю. Витте и др. Р. Пирс - не беспристрастный повествователь исторических событий, как это представляется Ф. Каземзаде. Если Средняя Азия в 1917 г. стала бы независимым государством или даже подмандатной территорией, среднеазиатцы обеспечили тот же уровень развития за тот же срок. Для современного мира, непрерывно развивающегося, прогресс, не является монополией какой-либо одной системы». С расширением Российского государства, начиная с 60-х годов XIX в. вводилась новая система управления национальными окраинами. При разработке административных реформ была установлена известная очередность мер с учетом того, что, «всякая крутая мера в этом отношении принесет более вреда, чем пользы, и вызовет фанатизм и упорство народа». В некоторой степени принимались во внимание особенности каждой из областей, вошедших в состав генерал-губернаторств. Была проведена судебная реформа. Положено начало школьному образованию, был налажен выпуск ряда периодических изданий в Средней Азии и Казахстане. Понимая, какое значение для стран Востока имеет мусульманская религия, царское правительство неоднократно повторяло, что «вера и обычаи их останутся без изменений». Оживилась торговля, появились новые отрасли экономики. Но все эти преобразования и реформы осуществлялись в интересах господствующих классов России и итоги деяний царизма никак не могли служит «фундаментом достижений» народов Средней Азии и Казахстана в советский период, о чем говорят буржуазные историки [53, с. 55].

Аргументы сторонников концепции «модернизации» опровергаются и материалами, которые, содержатся в работах дореволюционных западных авторов. Фр. Гелльвальд отмечает, например, что введение выборного начала в степи привело к распространению целой системы подкупов, ложных доносов, разделению населения на враждующие группы, готовые на все преступное, ради достижения своих честолюбивых замыслов. Английский путешественник А. Мичи, побывавший в Казахстане в 60-х годах XIX в., писал о сибирских казаках, которые «по своей инициативе совершали набеги» на казахские аулы, подвергая их грабежу. Набеги и угон скота казахов совершались казаками повсеместно - в Сибири, Семиречье, на Западе Казахстана. Об этом свидетельствуют и труды исследователей Казахского края. Один из знатоков его А.К. Гейне писал: «Привилегии, дарованные правительством казакам, послужили не к возвышению их благосостояния и деятельности, а, напротив, к развитию полнейшей праздности и лености, к расстройству их хозяйства и к систематически-организованному обирательству киргизов. Обирательством и всевозможным насилием они поселяют в киргизах враждебные чувства ко всему русскому населению». Административные и экономические реформы царизма, как правильно указывает Е. Бэкон, были направлены на разрушение традиционного казахского общества. По ее данным, в 1913 г. в целом в Казахстане было 267 аульных школ русской системы и 157 русско-казахских смешанных школ, которые готовили клерков и толмачей для царской администрации. Основной целью школьного образования в степи была русификация казахской молодежи. Царизм разрешил широкую миссионерскую деятельность среди казахов, что было отмечено в конце XIX в. французским путешественником Жозефом А. Бай. Среди колониальных чиновников казачества и офицеров было немало людей передовых взглядов, с сочувствием относившихся к бесправному положению угнетенного казахского народа. В западной историографии признается факт тяжелых последствий переселенческой политики царизма для основной отрасли экономики казахов - кочевого скотоводства, подвергнуты анализу причины и методы колонизации, ее роль в деле консолидации и закреплении «русской власти» в Казахстане. По утверждениям Р. Пирса, С. Зеньковского и др. западных историков, строительство городов и крепостей, укрепленных линий, даже казачество, обосновавшееся на территории Казахстана, не гарантировали стабильность «русского господства» в крае. Поэтому государственные, военные интересы, цели окончательного утверждения «русской власти» требовали колонизации Казахстана более представительной частью русского общества. Правда, Р. Пирс указывает в качестве причин переселения на земельную тесноту в России и стремление царизма ослабить аграрную напряженность в центре, создавая одновременно себе опору в степи. В работах Д. Вильямса, В. Лезаря, Р. Льюса приводится численность уральских и семиреченских казаков, освещаются ход переселенческого движения, создание Переселенческого управления, экспроприация им наиболее плодородных земель казахов и др. вопросы. Д. Вильяме, в частности, указывает, что к 1908 г. в плодородной и богатой природными ресурсами Семиреченской области были основаны 32 переселенческие деревни, и общее количество русского населения достигло здесь 260-270 тыс. человек [54, с. 9]. Сообщая данные о наплыве переселенцев и в другие районы Казахстана, С. Зеньковский утверждает, что им выделялись наиболее плодородные земли в климатическом отношении благоприятных районах, не считаясь с кочевыми маршрутами казахских аулов. Были отобраны даже возделываемые казахами посевные площади, во многих местах водные источники также отошли к переселенцам и казакам. Ход переселенческого движения со времени отмены крепостного права в России до начала первой мировой войны прослежен в книге американского историка Д Трэдгольда «Великая Сибирская миграция». Оценивая итоги переселенческой политики царизма, буржуазные историки подчеркивают изменение этнического состава населения Казахстана в пользу прибывших из европейской части России, радикальное изменение в традиционном образе жизни местных жителей и экономике, приведшее к пауперизации значительной части казахов. В 1911 г. более 40% всего населения Уральской Тургайской, Акмолинской и Семипалатинской областей составляли переселенцы из России. В монографии Н.Е. Бекмахановой «Многонациональное население Казахстана и Киргизии в эпоху капитализма», в которой подвергнута основательному исследованию переселенческая политика, говорится «Царизм, проводя свою переселенческую политику, не делал различий между народами России, и формально и по существу они пользовались равными правами, определявшимися существовавшим законодательством. Поэтому в заселении окраин страны, наряду с русскими, на равных участвовали украинцы, белорусы, мордва, татары. Это, с одной стороны, расширяло ареалы их расселения, а, с другой - приводило к совместному проживанию представителей разных народов, усиливало их взаимосвязи и контакты» [54, с. 16].

Англичанин X. Хэлл сообщает, ссылаясь на данные Министерства внутренних дел России от 30 августа 1841 года, что население этого ханства достигло 16 550 юрт. А по данным губернатора в Астрахани, где был автор, реальное число их не могло превысить 8 000 юрт. По интерпретации X. Хэлла получается, что в образовании Букеевской орды было заинтересовано более всего царское правительство, а не казахи Младшего жуза, как утверждается в советской историографии. Более углубленное изучение темы западными историками относится к послереволюционному периоду. Оно характеризуется вовлечением в научный оборот новых источников и материалов, расширением хронологических рамок и тематики исследований. Одним из первых в буржуазной историографии участие казахов в Крестьянской войне 1773-1775 гг. затронул Бернард Пэре. Его точку зрения на причины выступлений казахов Младшего жуза того времени в 60-х годах поддержали Чарльз Хостлер, Э. Саркисянц и другие западные историки.

В дореволюционной историографии встречается и немало объективных работ, в целом правильно освещающих социально-экономические причины, ход и характер выступлений казахов в 60-70-х годах XIX в. в Уральской и Тургайской областях, на Мангышлаке. Развернутого анализа заслуживает пока что единственная в буржуазной историографии монография американского историка Эдварда Д. Сокола «Восстание 1916 года в русской Средней Азии». Автор отмечает, что эта тема, в принципе игнорировалась в англоязычной литературе и ее затрагивали лишь мимоходом в одном или двух параграфах. Специальное изучение восстания 1916 г. в Средней Азии и Казахстане обуславливается, по его мнению, тем что: 1) восстание это, в котором участвовало в той или иной форме 11 млн. населения русской Средней Азии, прозвучало как первый грохот приближающейся катастрофы; 2) оно «было настоящей прелюдией революции в России и как катализатор, ускоривший выравнивание сил в регионе; 3) восстание имеет и другое значение, связанное с политикой царизма по отношению к национальным меньшинствам [54, с. 15]. Оно, как зеркало, отразило провал контактов двух различных культур, кочевого и оседлого населений, продемонстрировав горький вкус этих контактов. Восстание было откликом кочевого общества на вторжение оседлого населения, покушавшегося на его свободу и само существование. Каждый ответил на этот вызов по-своему в соответствии со своими традициями и историей. Э. Сокол, хотя и заявляет, что «первостепенное значение» придает раскрытию экономических и политических причин восстания в целом и 3 отдельных повстанческих районах, н сводит их к «постоянному вторжению русских поселенцев на территории кочевников». При определении характера восстания Э. Сокол опирается на работы П. Галузо, А.В. Шестакова, Г.И. Бройдо, Г. Сафарова, Т. Рыскулова и др. историков и критерием для него служат данные о количестве убитых повстанцами волостных, чиновников русской администрации, русских колонистов, казаков и капиталистических элементов На основе их анализа, Сокол делает вывод о различной направленности восстания в разных его очагах, что, по его убеждению, «зависело от характера межнациональных отношений в тех районах, где происходили боевые действия». Анализ содержания ряда работ, изданных на Западе в 50-80-х годах, показывают, что проблемы истории присоединения Средней Азии и Казахстана к России и национально-освободительная борьба народов этого региона в XIX - начале XX вв. останутся и в дальнейшем важнейшими направлениями разработки. Надо полагать, связанные с ними «старые» и «новые» концепции займут не последнее место в трактовке на Западе вопросов межнациональных отношений в СССР, о чем свидетельствуют издания советологов последнего времени.

Заключение

Совокупный анализ источников и литературы по теме дипломной работы позволяет, таким образом, выявить основные этапы и направления, тематику историко-этнографического изучения дореволюционного Казахстана в Западной Европе и США очертить круг проблем, поныне привлекающих внимание зарубежных историков. История познания Казахстана иностранцами в дореволюционный период прошла три этапа (с древнего времени до конца XVIII в., с нач. в 50-60-х гг. XIX в. и с 60-х гг. ХIХ в. до 1917 г.), разделение на которые обусловливалось не только количественными и качественными параметрами процесса накопления, обобщения и осмысления исторических и этнографических материалов в западных странах; внутренними закономерностями развития исторической и этнографической наук, их становлением в этих странах в качестве самостоятельных дисциплин, но и внешними факторами. К числу последних относятся, в частности, внутренние и внешнеполитическое положение каждой из этих стран соперничество империалистических держав за среднеазиатский плацдарм завершение присоединения Казахстана к России. В результате многочисленных поездок, западными путешественниками, купцами, дипломатами, учеными, журналистами, военными, покрывшими своими маршрутами значительную часть территории Казахстана, был собран обширный полевой материал по этнографии и истории казахского народа. Они осветили в своих трудах обычаи, нравы, вероисповедание и жилища казахов, административное устройство, развитие земледелия, торговли, добывающей промышленности. Устойчивым объектом их интереса являлись традиционное кочевое скотоводство, маршруты кочевок и караванные пути в разных направлениях. Путешествия иностранцев по разным районам Казахстана доставили богатые сведения о развитии городской жизни, численности населения Чимкента; Аулие-Аты, Верного, Капала, Аягуза, Усть-Каменогорска, Семипалатинска Акмолинска, Уральска и Гурьева национальном и социальном составе жителей, архитектурных памятниках. Началось научное издание первоисточников на европейских и восточных языках, осуществлялся перевод ряда работ русских исследователей, а том числе и Ч. Валиханова на английский, французский и немецкий языки. Были достигнуты первоначальные успехи в изучении этнографии рода, его духовной ку древнетюркской письм. В процессе осмысления накопленных фактических материалов формировались исторические и философские концепции, с позиции которых западные исследователи пытались осветить тот или иной аспект жизни казахского и других восточных народов. Оживилась идея географического детерминизма, известная еще с античного времени. Широко распространились теории о «вечной борьбе» оседлого населения и кочевников, «несовместимости» западной и восточной культур. На буржуазную историографию оказывала влияние «теория героев». Многие из указанных идей и теории стали важными компонентами познавательной культуры в западных странах и приобрели методологическую функцию в исследованиях о казахском народе, написанных во второй половине XVIII - вплоть до начала XX в. Особенно широкое распространение получила идея эволюционизма. Под ее влиянием в буржуазной историко-этнографической литературе зародилось и развивалось географическое направление. Было бы неверным отрицать опрестоев общества у них, сильное влияние на буржуазную историографию истории Казахстана европоцентристских идей не давали возможность многим исследователям предоопределить основные вехи истории Казахстана.

После Октябрьской социалистической революции, несмотря на огромные трудности, вызванные противостоянием двух общественно-экономических формаций в деле налаживания и развития научных и культурных связей, процесс изучения Средней Азии и Казахстана за рубежом не прерывался, но приобрел новое содержание. Западные авторы уточняли и дополняли сведения и мысли об основных этапах генезиса казахского народа, о соотношении тюркского и монгольского компонентов в нем, казахских родах и их расселении по жузам, этнониме и этимологии термина «казах», формировании этнической территории, быте и обычаях. Но при всех своих отдельных творческих удачах и достижениях буржуазная историография не выработала, однако цельной концепции исторического развития казахского народа на отрицание эволюции социально-экономических отношений у кочевников.

Без информированности о том, что говорят и пишуто тебе и твое стране в других частях мира, будь то в соседнем государстве или за океаном, не могут быть достаточно эффективными деловые и культурные контакты с ними. Поэтому комплексное изучение идей, стереотипов и образа мыслей, сложившихся о казахском народе за рубежом должно служить взаимопониманию и сближению различных народов

Список использованных источников

1 Абдуллин Р.Б. Западная школа среднеазиаведения: организационные основы исследовательской базы и историографического направления. (1917-1991). - Автореферат на соискание степени кандидата исторических наук, Алматы. - 34 с.

2 Есмагамбетов К.Л. Что писали о нас на Западе. - Алматы, 1992. - 150 с.

3 Валиханов Ч. Собрание сочинений в 5-ти томах. Т.4 - Алма-Ата, 1985. - 577 с.

4 Алпатов М.А. Русская историческая мысль и западная Европа. - М., 1985. -250 с.

5 Аверкиева Ю.П. Современные разновидности «научного расизма. // Расы и общество. - М., 1982. - 222 с.

6 Бекмаханов Е.Б. Присоединение Казахстана к России. - М., 1957. - 357 с.

7 Бекмахананова Н.Е. Многонациональное население Казахстана и Киргизии в эпоху капитализма (60-е годы ХIХ в.-1917 г.). - М., 1986. - 350 с.

8 Велюков Ю.С. методологические основы критики буржуазного национализма. - Киев, 1985. -225 с.

9 Вопросы историографии Казахстана / ред. коллегия: членкор. АН СССР Б.А. Тулепбаев (отв. ред.). - А.-А., 1983. - 240 с.

10 Гуревич Б.П Международные отнощения в Центральной Азии в ХVII - первой половине ХIХ в.-М., 1979. - 280 с.

11 Дахшлейгер Г.Ф. Историография Советского Казахстана. - А.-А., 1969. - 250 с.

12 Джамгерчинов Б.Д. Добровольное вхождение Киргизии в состав России. - 2-е изд.-М., 1963. - 190 с.

13 Джунусов М.С. Буржуазный национализм: принципы критики. - М., 1986. - 235 с.

14 Дулатова Д.М. Историография дореволюцтонного Казахстана. - А.-А., 1984. - 230 с.

15 Есмагамбетов К.Л. Казахстан в трудах западно-европейских авторов. - А.-А., 1979. - 197 с.

16 Историческая наука Советского Казахстана (1917-1960 гг.) Очерки становления и развития. - А.-А., 1990. - 150 с.

17 Зеленчук В.С. Преодолеть ложные стереотипы / / Вопросы истории. - 1989. - №5. - 126 с.

18 Зенушкина И.С. Советская национальная политика и буржуазные историки, - М., 1971. - 254 с.

19 Златкин И.Я.А Тойнби об историческом прошлом и современном положении кочевых народов // Вопросы истории. - 1971. - №2. - 102 с.

20 Златкин И.Я. Конценция истории кочевых народов А. Тойнби и историческая действительность // Современная истриография зарубежного Востока: проьлемы социально-экономического развития.-М., 1971. - 193 с.

21 Зиманов С.З. Общественный строй казахов первой половины ХIХ в. - А.-А., 1958. - 190 с.

22 Зиманов С. Состояние и задачи разработки проблем обычного

23 права казахов. // Проблемы казахского обычного права. - Алма-Ата, 1989. - 360 с.

24 Козыбаев М. Казахстан на рубеже веков: размышления и поиски. В двух книгах. Книга первая. - Алматы: Гылым, 2000. - 389 с.

25 Галиев В.З. Национально-освободительное движение казахского народа в свете новых исследований. // Мысль, 1993. - №11. - 155 с.

26 Касымбаев Ж.К. Хан Кене. - Алматы, 1993. - 227 с.

27 Артыкбаев Ж.О. Казахское общество: традиции и новации. - Караганда: Полиграфия, 1991. - 389 с.

28 Масанов Н. Кочевая цивилизация казахов. - Алматы, 1995. - 320 с.

29 Валиханов Э.Ж. Методология исследования причинных связей национально-освободительных движений первой половины XIX века. // Отан тарихы, 2003. - №1. - 160 с.

30 Ерофеева И.В. Присоединение Казахстана к России как историографическая проблема. // Историческая наука Советского Казахстана. - Алма-Ата, 1990. - 180 с.

31 Козыбаев М. Историография Казахстана: уроки истории. Алма-Ата. 1990. - 280 с.

32 Асфендиаров С.Д. История Казахстана с древнейших времен. Алма-Ата.: Казак университеті. 1993. - 636 с.

33 3 иманов С. 3. Политический строй Казахстана конца XVIII и первой половипы XIX веков, Алма-Ата.: Академиздат. 1960. - 400 с.

34 Сыроежкин К.Л. Государственность и этничность: проблемы и приоритеты переходных обществ. // Казахстан на пути к устойчивому развитию. - Алматы: Гылым. - 1996. - 230 с.

35 Жиренчин К.А. Правовое положение Казахстана в составе Российской исперии XVIII века. // Юридические науки. В.4 Алма-Ата: Изд-во КазГУ.1974. - 256 с.

36 Асанов М., Семенюк Г.И. Из истории исследования Казахстана

37 в XVI - первой половине XIX века. - Алма-Ата, 1969. -340 с.

38 Марков Г.Е. Кочевники Азии. Структура хозяйства и общественной организации. - М., 1976. - 377 с.

39 Сулейменов Р.Б. Формационная природа кочевого общества:

40 проблема и метод. // Взаимодействие кочевых культур и древних цивилизаций. - Алма-Ата, 1989. -456 с.

41 Жиренчин К.А. Правовое положение Казахстана в составе Российской исперии XVIII века. // Юридические науки. В.4 Алма-Ата.:Изд-во КазГУ.1974. - 510 с.

42 История Казахстана с древнейших времен до наших дней: В 5 т. Т.3. Казахстан в новое время. // Ин-т истории и этнологии им. Ч.Ч. Валиханова; Ин-т археологии им. А.Х. Маргулана. - Алматы: Атамура, 2002. - 768 с.

43 История Казахстана: белые пятна: Сб. ст. / Сост. Ж.Б. Абылхожин. - Алма-Ата: Казахстан, 1991. - 348 с.

44 Сулейменов Б.С., Басин В.Я. Казахстана в составе России XVIII начале XX. Алма-Ата.1981. - 350 с.

45 Казахи: девятитомный популярный справочник: В 9 т. // Министерство образования, культуры и здравоохранения РК; Институт Развития Казахстана. - Алматы: IDK-TIPO -1998. - 650 с.

46 Кшибеков Д. Кочевое общество: генезис, развитие, упадок. // Отв. ред. А.Е. Еренов. - Алма-Ата: Наука, 1984. - 238 с.

47 Тынышпаев М. История казахского народа: Учеб.пособие. // Сост., предисл. А. Такенова, Б. Байгалиева. - Алматы: Санат, 1998. - 224 с.

48 Асфендияров С. Прошлое Казахстана в источниках и материалах. А. 1997. - 355 с.

49 Артыкбаев Ж.О. Кочевники Евразии в калейдоскопе веков и тысячелетий. С. Пб. 2005. - 456 с.

50 Апполова Н.Г. Присоединение Казахстана к России в 30-х годах XVIII века. - Алма-Ата, 1948. - 390 с.

51 Киняпина Н.С. Административная политика царизма на Кавказе и Средней Азии в ХIХ в. // Вопросы истории. - 1983. - №4. - 157 с.

52 Коваль В.И., Коршунов В.И., Осипов В.П. Сила правда и бессилие лжи.-А.-А., 1982. - 250 с.

53 Козыбаев М.К История и современность. - А.-А., 1982. - 350 с.

54 Толыбеков С.Э. Кочевое общество казахов в ХVII - нач. ХХ в.-А.-А., 1971. -220 с.

55 Халфин Н.А.Дж. Керзон в Российской Средней Азии // вопросы истории. - 1988. - №3. - 115 с.

56 Энтин Дж. Спор о М.Н. Покровском продолжается // Вопросы истории. - 1989. - №5. - 159 с.

57 Этнография за рубежом: Историографические очерки. - М., 1989. - 360 с.

Размещено на Allbest.ru