Первые этапы завоевания Римом восточного Средиземноморья

Поведение царя во 2 Пунической войне объясняется одинаковым страхом перед Римом и Карфагеном. Канны могли стать началом карфагенского господства, чему Филипп не желал помогать, он имел целью сохранить свободу Греции от Карфагена. Путем союза он добился невмешательства Ганнибала в Грецию, которая признавалась сферой интересов только Македонии. Очевидно, это и было главной причиной союза. Воспользовавшись войной, царь мог вытеснить римлян с Балкан, опираясь на помощь Карфагена, по сам ему никакой помощи оказывать не собирался! После победы Ганнибала владения Филиппа были бы обезопасены званием карфагенского союзника, в договоре на этом сделан особый акцент: "мы не будем злоумышлять друг против друга..." (Polyb. VII.9.8). После победы царь, независимо от результатов войны в Иллирии и даже своих собственных усилий в ней, добивался ухода римлян с Балкан, так как по договору это было условием мира союзников с Римом.

Можно согласиться с X. Хабихтом, что устранение римского влияния в Иллирии и стало основной и законной целью македонской политики. И заключив союз с Ганнибалом, Филипп скорее рассчитывал завоевать Иллирию сам, воспользовавшись благоприятной ситуацией. Нет оснований считать, что Италия "определялась сферой интересов Карфагена, куда царь вмешиваться не будет", - в тексте договора ничего об этом нет. Филипп не имел интересов в Италии, ему хватало забот на Балканах. Он беспокоился только об удержании Греции.

Следующий сложный вопрос - определение агрессора в 1 Македонской войне. Многие отводят эту роль Филиппу. Агрессивность проявила Македония, пытавшаяся отнять у Рима Иллирию, в которой он был заинтересован¹⁸³, политика Рима была оборонительной. Внешне всё так и выглядит - Филипп напал, римляне защищались, но такая оценка поверхностна. С другой стороны, Дж. Файн полагает, что оборонительной была политика Македонии. К.А. Ревяко называет агрессором только Рим и отрицает агрессивность царя.

В действительности агрессорами являются обе стороны. Македония была заинтересована в Иллирии не менее, чем Рим. Для Рима Иллирийские войны были превентивными, вызванными его агрессивной борьбой с Карфагеном. Для царя война за изгнание римлян была такой же, обусловленной агрессией в Греции и нежеланием иметь конкурента. "Оборонительный империализм" продемонстрировали обе стороны, их столкнули агрессия Рима против Карфагена (в перспективе - и против Балкан) и Македонии против Греции. Появление Рима на Балканах было опасно для македонской гегемонии, но эта опасность не имела ярко выраженного характера и не бросалась в глаза. Вторжение Филиппа в римские владения представляло непосредственную угрозу римским интересам, поэтому из двух агрессоров таковым признается только Филипп.

Другой спорный вопрос - это готовность царя воевать в Италии. Господ-ствует имение, что царь мечтал об этом, только немногие подвергают это сомнению. Д. Мэй признаёт, что попытки Филиппа вытеснить римлян из Иллирии были объективно более полезны для него, чем поход через Адриатику. Вообще уверенность, что Филипп желал воевать в Италии основывается всего лишь на трёх указаниях источников, другие свидетельства вторичны и опираются на них.

1. Амбиции Филиппа и мечты о мировом господстве (Polyb. V. 108.5). Это утверждение Полибия бездоказательно и не заслуживает доверия. 2. Для переправы в Италию царь считал нужным покончить с делами в Иллирии (Polyb. V. 108.4). Ему не удалось захватить Иллирию, но не это было причиной того, что он так и не появился в Италии. После овладения Иллирией ему было незачем воевать в Италии. Оба предыдущих пассажа Полибия полностью опровергаются приведенным самим автором текстом договора с Ганнибалом. 3. Царь обязался переправиться в Италию и участвовать в войне, после победы Италия и добыча остаются Ганнибалу. Затем обе армии отправляются на восток и воюют, с кем укажет Филипп (Liv. XXIII.33). Причём Балканы остаются Филиппу (Liv. Ibid.). Почти теми же словами излагают договор Евтропий - "по искоренении римлян переправляются в Грецию" (III.VII), Аппиан (Мае. I) и Зонара (IX.3). Небывалые условия! "In has ferme leges" (Liv. XXIII. 34.1) был заключён договор царя с пунийцем. Отсюда следует, что сам документ Ливии не видел и излагает тенденциозных анналистов. Следует помнить, что "в ряде случаев Ливии предпочитает одну версию другой, руководствуясь патриотическими соображениями". Анналистам было выгодно представить Филиппа злейшим врагом римлян, стремящимся к уничтожению их государства. Предполагалось, что царь сможет выставить 200 кораблей (Liv. ХХШ.ЗЗ) - это доказывает фальсификацию, так как у Филиппа практически не было флота (о чем могли не знать анналисты).

Вариант Ливия имеет сторонников в основном в старой литературе. Положение царя в Греции было достаточно прочным, ему незачем было принимать на себя такие тяжёлые обязательства (анналисты плохо знали ситуацию в Греции!). Едва ли он желал вмешательства пунийцев в греческие дела. Логичнее было самому вытеснить римлян из Иллирии. "Условия невероятны, даже нелепы, что доказывает и документ, приведенный Полибием". По мнению М. Олло, договор поддельный, сфабрикован анналистами и не заслуживает внимания. Текст Ливия ошибочен и представляет собой фантастическую версию римской анналистики Полибий, несомненно, приводит подлинный текст договора. Римляне захватили македонских послов с текстом соглашения (Liv. XXIII. 34; Арр. Мае. I), очевидно, автору позволили снять копию в архиве. Доказано, что греческий текст является буквальным переводом с финикийского языка. Если версия Полибия расходится с информацией Ливия, то доверять следует именно Полибию. По Полибию (VII. 9), союзники обязались воевать до победы, затем Рим очищал Балканы и не должен был туда вмешиваться. Это выражено предельно конкретно и четко (см.: Polyb. VII.9.13-14), меж тем как обязательства союзников изложены очень неопределенно. Стороны согласились на взаимную помощь, но в тексте договора нет ни слова об обязанности царя высадиться в Италии.

Не предусматривалось и "уничтожение" (Liv. XXI.30) Рима -- в текст договора введен пункт, что союзники помогут друг другу в случае будущих войн с Римом. Соглашение - скорее договор дружбы, чем военный наступательный союз. Стороны вели себя не очень честно: Филипп не собирался оказывать реальную помощь, а для Ганнибала союз имел форму берита, личного договора, что не налагало на карфагенское правительство абсолютно никаких обязательств.

Филиппа напрасно обвиняют в вялости и "нерешительности", Полибий отмечает присутствие духа, энергию царя, способность действовать и см-лость на войне (IV.77). Скорее у него был даже избыток энергии. Нельзя объяснить его бездействие "отсутствием флота" или тем, что римские корабли "помешали" ему высадиться в Италии. У Филиппа были ахейские, вифинские и карфагенские корабли, он даже решил дать бой римскому флоту в Ионийском море (Liv. XXVII.30), но для крупного десанта в Италию их было явно недостаточно. Только в 208 г. царь начал строительство 100 военных кораблей (Liv. XXVIII.8), но в это время высадка в Италии была уже совершенно бесперспективна. Очевидно, уже тогда у Филиппа появились планы агрессии в Эгеиде, для чего и предназначался будущий флот. Уже в 201 г. македонские суда на равных сражались с родосско-пергамским флотом: у Филиппа было 53 крупных корабля и 150 мелких (Polyb. XVI.29). Имея такие силы в 212 г., царь легко смял бы римскую заградительную эскадру. Но он восемь лет после Канн не предпринимал ничего для создания флота, способного десантировать крупные силы через Адриатику. Страх, что царь появится в Италии, был абсолютно не обоснован.

Филипп планировал "обеспечить за собой часть Италии". Но из договора не видно, что замышлялся такой раздел. Т. Франк полагает, что Карфаген не хотел делиться, царь не вторгся в Италию лишь потому, что этого не желал сам Ганнибал, опасающийся конкурента. От Филиппа откупились, дав ему свободу действий в Иллирии, чем он был разочарован. На самом же деле Иллирия была единственной его целью! Ганнибал, испытывая недостаток войск, умолял свое правительство о резервах. Вероятно, он побуждал царя к переправе, но тщетно. Д. Мэй уверен, что карфагенские эскадры, прорывавшиеся в Адриатику в 209 и 208 гг., шли установить контакт с Филиппом.

Летом 214 г. Филипп осадил Аполлонию. Мнение Т. Моммзена, что царь плыл в Италию, но, нарушив обещание Ганнибалу, повернул к Аполлонии, ни на чём не основано и ошибочно. Разбитый римлянами он сжёг свои суда и бежал (Liv. XXIV.40). Римляне оставили в Орике флот и могли наблюдать за обеими сторонами пролива (Polyb. VIII. 1; Liv. Ibid.). Безопасностью протектората они временно пожертвовали ради защиты Италии, вторжения царя на Апеннины не боялись и не желали зря дробить силы. Поэтому Филипп к 212 г. легко захватил Парфинию и Атинтанию, и тогда сенат заключил союз с Этолией, чтобы не дать ему развить успех в Иллирии, именно в Иллирии, едва ли сенат верил в его "италийские планы".

Почти общепринятое мнение, что высадиться в Италии царю помешала вовремя устроенная сенатом этолийская война (см. главу II), не имеет никаких оснований. Невозможно согласиться, что "римляне не допустили появления македонских войск в Италии", на самом деле, Филипп никогда не планировал вторжение в Италию. Уже в 214 г. Ганнибал контролировал юго-восток Италии, он очень желал захватить Тарент (Liv. XXV.8) и ждал Филиппа. Осенью 213 г. царь взял Лисе (Polyb. VIII. 16), получив выход к морю, зимой 213/212 г. пуниец занял Тарент (Polyb. VIII.36), обеспечив переправу. Между захватом Лисса и выступлением этолийцев в 211 г. (Liv. XXVI.24; Justin. XXIX.4) прошло слишком много времени. Нельзя объяснить, почему Филипп, якобы страстно мечтавший воевать в Италии, не воспользовался им. Почти вся Иллирия была захвачена царем без труда, а в Италии он мог получить только тяжелые бои и ничего взамен. Филипп ограничил свои действия Иллирией, не пытаясь помочь пунийцу.

Эфемерный союз Филиппа с Ганнибалом был опасен только внешне и ничего не дал ни одной стороне. Царь рассчитывал использовать затруднения пунийцев, нуждающихся в союзниках, для достижения собственных целей. Он лишь на время мог быть союзником Ганнибала, в перспективе в случае победы над Римом Филипп мог стать врагом Карфагена. После того, как Этолия в 206 г. заключила сепаратный мир с Филиппом, 1 Македонская война далее шла очень вяло -- поражение Карфагена стало очевидным, и для царя она утратила смысл. Он еще мог заключить приемлемый мир и "очень желал его" (Liv. XXIX. 12). Рим стремился освободиться для удара в Африке (ibid.) и был готов на уступки, царь хотел урвать хоть что-то. По миру 205 г. Атинтания отошла Филиппу (ibid.). Уступки шли в основном от царя - он очистил большую часть завоеванных территорий. Рим уступил ему "свою" Атинтанию и "чужой" Лисе, принадлежащий Скердилаиду. Утверждения, что Рим сохранил все свои владения и получил контрибуцию, - ошибочны. Стороны обязались не обижать союзников друг друга.

Компромиссный мир не разрешил противоречий. Стороны не считали его ни надежным, ни заключенным по доброй воле (Арр. Мас.Ш.2). Эта оценка Аппиана является ключевой для правильного понимания последующих событий. Он мог только прервать борьбу, искреннего примирения не было. В сложившейся ситуации мир был выгоден обеим сторонам. Однако он не был "триумфом Филиппа", другая крайность - "Рим был единственным, кто извлек выгоду из мира", не принесшего никакой пользы Македонии. Условия мира были благоприятны для Филиппа. Утверждение Н.Ф. Мурыгиной, что война окончилась поражением царя, не имеет оснований, как и мнение Э. Фримана о том, что поражение потерпел Рим. Главная задача - укрепиться на Балканах - была достигнута. Важен результат.

Многие исследователи полагали, что появление Рима на Востоке было роковой необходимостью, вызванной заботой о собственной безопасности. На самом деле Рим вёл защитные войны только будучи малым полисом. Тогда он действительно сражался за само существование. Затем, окрепнув, боролся за гегемонию в Италии, потом -- уже за покорение Италии. Теперь же Рим воевал не с теми, кто угрожал его существованию или хотел отнять у него свободу, он враждовал с теми, кто хотел отнять у него власть над какой-то территорией или стоял у него поперек дороги на его пути к такой власти. Разница с былыми войнами огромная!

Римско-пуническая борьба, агрессивная по сути, вела к так называемым "превентивным войнам". Однако превентивная война - "любимое дитя любого империализма". Чтобы обеспечить успешную агрессию в одном месте, приходится вести "оборонительную" войну в другом. Логика развития любой агрессии требует "превентивных мер", растущая экспансия и превентивные войны тесно связаны друг с другом. Эти войны часто ведут к завоеваниям.

Агрессивность Рима понимали и современники. Саллюстий приводит письмо Митридата: "У римлян есть лишь одно основание для войн - желание владычества и богатства" (Hist. V.6). Юстин, явно отражая не дошедшую до нас антиримскую традицию, - "считая пределы Италии для себя тесными и побуждаемые к покорению всего света..." (XXIX.2). Полибий ставил своей целью показать, как все известные земли попали под власть Рима за 53 года (1.1.5), он рассматривал римскую историю как последовательное осуществление плана покорения мира. Разумеется, такого плана не было, да и сама идея мирового господства пришла в Рим намного позже, но были действия, подготовившие эту идею. Очевидно, до 201 г. Рим не имел определенной восточной политики и долгосрочной программы.

Есть мнение, что война была великой целью существования римлян. На это прекрасно ответил Полибий: "...ни один здравомыслящий человек не ведёт войны только ради того, чтобы одолеть в борьбе... Всё делается ради выгод..." (Ш.4.9-11). В свете этих выгод и следует рассматривать генезис восточной политики римлян. Они скоро поняли, что их интересы не ограничиваются только Италией. Сначала их политика была крайне гибкой и осторожной, приходилось учитывать существование сильных противников - Карфагена и Македонии.

Против последней Рим пытался создать общегреческую коалицию. Для этого нужно было привлечь к себе греков, используя противоречия эллинского мира, сенат натравливал их друг на друга. Его политика состояла в образовании возможно большего числа враждебных между собой государств. Ганнибал, только однажды разбитый римлянами, отмечал, что могущество Рима состоит не в его военной мощи, а в способности разъединять противников. Эллинистический же Восток был настолько разобщён, что неминуемо должен был стать легкой добычей Рима.

После 2 Пунической войны Рим активизировался на Востоке. Эта война, помимо всего прочего, имела для Рима еще одно важное значение. Она заставила мыслить международными категориями. Мышление Рима стало шире. В значительной степени благодаря тем урокам, которые он получил на Балканах. Победа над Ганнибалом обеспечила Риму господство на Западе. Политические задачи в этом регионе были выполнены, чтобы закрепить успех, оставалось покорить Испанию и покарать цизальпинских галлов. Для обеспечения гегемонии на западе уже не приходилось затрачивать серьёзных политических усилий. На Испанию ушло много времени, но теперь всё сводилось именно к военным усилиям. Западная политика перестала быть глобальной после устранения Карфагена, дипломатическая активность переместилась на Восток. Сенат стал понимать, что события вне Италии влияют на её судьбу, таким образом, причина обращения на восток кроется и в изменении политической установки.

Рим смог активнее заняться Востоком не только дипломатически, но и военным вмешательством. Г. Скаллард считает, что сначала следовало покорить запад, однако ситуация, сложившаяся на востоке, требовала немедленного вмешательства. Опоздав, Рим мог много потерять. Натиск на восток был предпочтительнее и легче. Против иберов и галлов не на кого было опереться, а на востоке можно было использовать противоречия многих существующих там государств. 1 Македонская война показала, что таким путём можно сберечь собственные ресурсы, и римляне предполагали следовать этому и впредь. Если на западе угрозы римскому владычеству не стало, то на востоке сильная Македония беспокоила сенат. Помня о медлительности, позволившей Ганнибалу перенести войну в Италию, правительство было готово "действовать на опережение" и ударить первым. Теперь в поле зрения старались держать весь известный мир, иметь о нём полную информацию и не дать подняться возможному конкуренту. 2 Македонская война логично вытекала из 2 Пунической. И став на путь агрессии, Рим уже не мог остановиться, пока существовали другие сильные державы.

Филипп желал компенсировать неудачу в Иллирии захватом египетских земель Эгеиды. Одновременно Антиох III пытался отнять у Египта Келесирию и малоазийские владения. Источники очень туманно говорят о союзе царей с целью раздела Египта (Polyb. XV.20.4; Liv. XXXI. 14.5; Арр. Mac. IV), ссылаясь на сообщения родоссцев (Арр. Ibid.) и египтян (Just. ХХХ.2.8).

Очень многие исследователи верят этим слухам и даже приводят нелепые подробности -"Египет и Кипр - Антиоху, Киклады, Ионию и Кирену (??!!-А.Б.) - Филиппу". Некоторые считают, что "секретный пакт" был и служил целям раздела египетских владений "и, возможно, самого Египта". Другие, как X. Браунерт, полагают, что цель договора царей заключалась не в отторжении территории самого Египта, а в разделе его заморских владений и уничтожении египетской гегемонии. Заметим - для этого времени говорить о гегемонии Египта уже едва ли оправданно. Лишь немногие историки не верят таким слухам, очевидно, они более правы.

Новейшие исследования опровергают устоявшиеся мнения о союзе Филиппа и Антиоха для совместных действий против Египта. Однако нам это представляется несущественным, как и приведенные В.И. Кащеевым мнения о том, насколько факт наличия такого договора стал причиной 2 Македонской войны. В любом случае, существовал договор или нет, агрессия царей, пусть не согласованная, выглядела так, словно они действуют заодно. Невозможно поверить, что Рим "вообще не знал ничего" об этом гипотетическом договоре. Просившие помощи послы Родоса, Египта, Пергама, Этолии и Афин не только должны были информировать сенат о захватах, но и пугать римлян в своих целях союзом царей, явным или мнимым. Вероятно, слухи о договоре распустили родоссцы и пергамцы, они были в опасности и нуждались в помощи Рима. М. Грант явно не прав, полагая, что римляне поддались влиянию своей "партии войны", считавшей, что коалиция царей может быть направлена и против Рима.

Ослабевший Египет пришел в упадок и перестал пользоваться уважением. Для его раздела не нужно было сотрудничать, да цари и не стремились к кооперации. Можно согласиться с А.Б. Рановичем, что договор (если он был. - А.Б.) - лишь дипломатическая игра, за которой скрывалось соперничество и взаимное недоверие. Падение могущества Египта сопровождалось растущей политической изоляцией, в поисках опоры он сближается с Римом. В 204 г. опека над малолетним Птолемеем V, следовательно, над страной, передана Риму. Опека, пусть формальная, показывает, насколько вырос авторитет Рима.

В 202 г. Антиох вторгся в Келесирию, Филипп кроме египетских стал захватывать и вольные города Эгеиды и Босфора. Политика Антигонида отнюдь не была "самоубийственной" и он не "делал все, чтобы восстановить против себя всех греков". Ни один из атакованных им городов не был союзником Пергама или Родоса, но утверждение царя в проливах встревожило родоссцев, так как угрожало их торговле. Обеспокоились и Афины, зависимые от подвоза хлеба из Причерноморья. Захватив Лисимахию и Перинф, Филипп ухудшил отношения с Этолией и Византием. Жестокость царя оттолкнула малые полисы, а его агрессия напугала Пергам.

Так сложился антимакедонский союз: Родос, Пергам, Византии, Хиос, в 202 г. объявивший Филиппу войну. Ему было выгоднее иметь дело с беззащитными полисами. Видимо, он совсем не хотел этой войны, но повёл её очень энергично. Коалиция, зная свою слабость, желала привлечь к союзу сильную державу. Зная вражду Рима к царю, союзники надеялись на помощь. Сенат успешно проводил политику разделения своих противников и всегда готов был "поддержать слабого против сильного". Мир 205 г. для римлян был вынужденным, они и не трактовали его как мир, только перемирие. Не случайно Ливии пишет, что они "excitaverunt ad renovandum" (XXXI. 1.10) войну с Филиппом. Война, приостановленная в 205 г., возобновилась в 200 г. По римским понятиям, окончательный мир может быть заключен только с побежденным врагом, всё остальное - перерыв в военных действиях, не более. Это можно подтвердить терминологически: pax от расаге (покорять). Такая политика была традиционной для Рима в италийских войнах. Только продиктовав свою волю побежденным врагам, сенат заключал "настоящий" мир (см.: Liv. 1.38; 11.41; V.27; VII.12; VIII.15; VIII.19; VIII.25...). Заключение мира предполагало поражение противника и его подчиненное положение.

Рим не мог простить Филиппу вмешательства во 2 Пуническую войну. Затем к этому добавились слухи, распространяемые греческими союзниками римлян, что царь, якобы, послал в Африку 4000 воинов на помощь Ганнибалу (Liv. ХХХ.26.3). Автор утверждает, что этот отряд сражался у Замы (ХХХ.ЗЗ). Следует учитывать, что эта информация исходит от врагов Антигонида, а римляне охотно верили во всё, что могло доказать нарушение мира со стороны Македонии, и стремились использовать это в своих пропагандистских целях. Ап-пиан (Lib.VII.40) и Полибий, по словам самого Ливия, "автор, заслуживающий большого уважения" (Liv. ХХХ.45), македонян в битве при Заме не упоминают (см.: Polyb. XV.11). Следовательно, Ливии даёт неверную информацию. Ряд учёных верят Ливию, другие его опровергают. Более верной представляется средняя позиция - у Замы могло быть некоторое количество македонских наёмников, но Филипп их туда не посылал. Мнение о том, что царь помог Ганнибалу - плод антимакедонской пропаганды, возможно, эти наёмники даже не участвовали в битве. В это время Филипп уже был слишком занят войной но востоке, чтобы распылять свои силы.

В 202 г. царь совершил тактическую ошибку, отправив в Рим посольство с просьбой вернуть пленённых македонских наёмников. Сенаторы упрекали послов в помощи врагу и "обидах римским союзникам" (Liv. ХХХ.42). Практически война была решена уже тогда. Македонские послы были отпущены с суровым ответом: царь ищет войны и скоро найдёт её (ibid.). Утверждение Э. Бэдиана, что сенат хотел мира с Филиппом, опровергается свидетельствами источников.

При избрании консулов на 201 г. "отцы" решили не делить между ними провинции, пока не будут выслушаны послы Филиппа и карфагенян - "предвидели конец одной войны и начало другой" (Liv. ХХХ.40). По прибытии послов сначала слушали македонских (Liv. ХХХ.42), дело с Карфагеном уже решено, отношения с Македонией теперь важнее. Послы царя пытались оправдаться, очевидно, Филипп не хотел войны на два фронта, она мешала бы ему развить успех на востоке. Можно согласиться, что он заключил мир с надеждой избегать вражды с Римом, римляне же не отказались от мысли "смирить опасного врага". Царь мог думать, что Рим, окончив одну войну, не рискнёт сразу же начать другую, нарушив мирный договор. Наконец, он мог надеяться, что управится с захватами быстро, едва ли он понимал, что вторгся в область римских интересов, охватывающих уже энергия царя, его постоянное стремление выхватывать куски из владений соседей.

Осенью того же 202 г. в Рим прибыли этолийцы, прося защиты от македонян. Этолия пыталась восстановить дружбу. Сенат, заявив, что союза больше нет (Liv. XXXI.29), в помощи отказал. Об "измене" хорошо помнили и желали, чтоб Этолия сполна вкусила её плоды. Как любая агрессивная политика, римская была злопамятной и мстительной. Это отметил даже лояльный к Риму Полибий: "...римляне и вида не подали, что продолжают злобствовать (цл>г[аікакєіл>) за прошлое..." (Polyb. fr. 112). М. Олло считает, что Феника отметила конец римских интересов на востоке, поэтому Рим и не помог этолийцам, но с этим не согласен и сам Э. Бэдиан, цитирующий Олло. Кроме вражды к Этолии сказались занятость в Африке и Испании, почему Рим на время и отошёл от восточных дел.

В 201 г. с просьбой о помощи обратились Родос и Пергам (Liv. ХХХ.2). Они встретили совсем другой приём. Рим искал повода к войне, и хотя просьбы родоссцев и пергамцев не могли быть основанием, так как они первыми начали войну с царём, - сенат обещал помочь им. Одновременно римляне отправили послов в Египет, "прося сохранить расположение, если обиды вынудят начать войну против Филиппа" (Liv. XXXI.2). Это доказывает, что война была уже окончательно решена. В преддверии её прибегли к обычной практике - посещению союзников с целью заручиться их поддержкой. Это предшествовало любой войне.

Любопытное наблюдение сделал А. Мидоуз: с ноября 201 по март 200 г. состоялось 8 посольств в Рим и из Рима, но - в Рим прибыло 5 из них, из Рима в Египет - 1, из Рима в Грецию, Македонию и к Антиоху - 1; из Афин в Египет, Мизию, Крит, Этолию и Родос - I. Автор оставил это без комментариев, аведь само количество посольств в сенат накануне войны ярко показывает -- уэ/се в это время Рим считался решающей силой в восточном Средиземноморье!

В 200 г. на восток отбыла особая миссия сената для ознакомления с ситуацией и привлечения новых союзников. В Италии уже были готовы войска и корабли для их переброски на Балканы. Прибыв в Афины, хору которых разорял македонский стратег Никанор, римские послы заставили его уйти из Аттики (Polyb. XVI.27). Стратег разорял хору в ответ на объявление афинянами войны Македонии, т.е. с точки зрения эллинистической политики это были обоснованные и общепринятые действия. Афины не были союзником Рима, доказано, что они внесены в число подписавших мир в Фенике анналистами и Ливием задним числом, таким образом, римляне не имели формального права вмешиваться в этот инцидент. Утверждение, что вторжение Филиппа в "союзную" Аттику дало повод к войне, вообще не имеет никаких оснований.

Затем римские послы посетили Эпир, Этолию, Ахайю, ведя антимакедонскую пропаганду и рекламируя требование к Филиппу не воевать с греками. Одной из целей миссии было удержание Эпира и Ахайи от помощи царю. Одновременно Аттала известили, что Рим с готовностью пойдёт войной на Филиппа (Polyb. XVI.26.2). Вскоре царю предъявили ультиматум: не воевать с греками, не посягать на Египет, ответить перед третейским судом за обиды Родосу. Эти требования никак не могли опираться на условия мира в Фенике и показывают новые цели Рима - сделать Македонию зависимым государством. Показательно, что Филипп пытался оправдаться, объясняя, что родоссцы первыми напали на него, но был грубо прерван римским послом (Polyb. XVI.34.5). Возмущенный Антигонид с царственным достоинством заявил, что желает мира, но если римляне начнут войну, то получат отпор (Polyb. XVI.43.7;Liv. XXXI. 18). По Аппиану, Филипп сказал, что римлянам стоит держаться тех условий, которые они с ним заключили (Мае. IX), т.е. не вмешиваться не в свои дела. "Так был нарушен заключенный договор...", - добавляет Аппиан, считая виновным царя (Ibid).

Инициатором и виновником войны был Рим, но в то же время и Филипп отнюдь не безвинная жертва. Проявляя агрессивность, он планировал создать державу в Эгеиде, поскольку Рим положил конец его мечтам править всей Грецией. На переговорах в Никее у Филиппа потребовали вернуть те земли в Иллирии, которые он "post pacem in Epiro factam ocupasset" (Liv. XXXII.33.3). Здесь Ливии даёт дословный перевод Полибия (см.: Polyb. XVIII. 1.14). С. Уст вслед за М. Олло и П. Бэлсдоном даёт перевод не "после мира в Эпире", а "в соответствии с миром". Однако, как отмечают Дж. Ларсен и Д. Брискоу, такой перевод невозможен. Он противоречит грамматике и логике. Приведенное там же требование вернуть Египту земли, "quas post Philipatorem Ptolomaei mortem occupavisset" (Liv. XXXII.33.4), нельзя перевести так: "которые в соответствии со смертью Птолемея Филопатора захватил". Наконец, Полибий в таком случае должен был употребить предлог ката, но не цєта. Единственно возможный перевод: "после мира... после смерти...".

Отсюда следует, что Филипп после Феники действительно захватил какие-то земли в Иллирии. Можно, однако, определенно утверждать, что они не входили в римский протекторат, Филипп был заинтересован в сохранении мира с Римом и не стал бы так рисковать. С другой стороны, и римляне восприняли бы его вторжение в протекторат как немедленное возобновление войны. Очевидно, царь напал на "ничейные" нейтральные иллирийские земли, надеясь, что Рим занят Карфагеном и не обратит на это внимания. Но даже эту ошибку Антигонида трудно считать "обидами римским союзникам" и тем более основанием для войны. Не желая войны, Филипп, очевидно, по требованию сената очиетил бы эти территории, а требование "restituenda" (Liv. XXXII.33.3) их Риму выглядит излишне категоричным, поскольку они не были частью римского протектората.

Даже непризнания прав сената вмешиваться в восточные дела было достаточно для войны, но причины её кроются глубже. Приведенное Ливием обоснование войны: за нарушение мира с этолийцами и другими союзниками, отправление войск Ганнибалу, просьба Афин, обиженных Филиппом (XXXI. 1) -несостоятельно. Обращением Этолии сенат пренебрёг, обиды союзникам весьма проблематичны, войск в Африку царь не посылал, а Афины вообще не были союзником Рима.

В историографии указываются пять частных моментов, ставших причиной войны. 1. Наиболее распространенное мнение - месть Филиппу за союз с Ганнибалом. Это, безусловно, верно, но это не главное. 2. Союз Филиппа с Антиохом, опасение чрезмерного усиления Македонии и совместного похода царей на Рим. Нам такой страх представляется сильно преувеличенным. Фи-липп, несомненно, казался далеко не таким страшным, как Ганнибал. Сильной Македонии сенат не хотел - но и это не главное. В возможность объединенного похода царей едва ли кто верил. 3. Одна из причин войны - возрождение морского могущества Македонии. Полностью отбрасывать это мнение нельзя, но флот царя был не настолько силён, чтобы представлять угрозу Риму. Это могло быть лишь третьестепенной причиной. 4. Защита союзников и слабых государств востока. Рим начал войну по просьбе Родоса и Пергама и "под сильным их давлением". Такая позиция не соответствует действительности.

5. Причина войны - борьба нобильских родов за славу. Войны желала антисципионовская группа, завидуя его славе и желая уравняться с ним во влиянии. Её спровоцировала группа Сульпиция Гальбы или Клавдия. По этой же причине Сципион был против войны, и отказ комиций утвердить её подстроен Сципионом. С другой стороны, напротив, утверждается, что войну начал Сципион. Сами исключающие одно другое определения "авторов" войны показывают несостоятельность такого подхода.

Мнение марксистки М. Уэйзон отличается от всех предыдущих. Империалистическая агрессия не была причиной вмешательства Рима, сенат боялся контакта революционной Греции с недовольным населением Италии, а поскольку Филипп не мог контролировать Грецию, то римлянам пришлось действовать самим, чтобы усмирить Балканы и не допустить революции на Апеннинах. Именно слабость царя вынудила Рим к интервенции, контроль над Грецией был установлен в интересах правящего класса, римляне вошли в союз с греческими олигархами. Эта установка перекликается с позицией ряда советских учёных, но является устаревшей и безусловно ошибочной.

В.И. Кащеев справедливо предостерегает -- нельзя ограничиваться только причинами единичными, частными. Все причины имеют одну основу -растущую агрессивность Рима. Именно отсюда желание не дать царю усилиться за счет слабых соседей! Грецию, самую слабую часть эллинистического мира, Рим сам хотел прибрать к рукам. Македония могла помешать - её следовало разгромить. Причины войны лежат не столько в Македонии, сколько в Греции и Иллирии. После 206 г. вопрос остался нерешённым: Филипп не смог вытеснить римлян из Иллирии, но и им не удалось сохранить все свои иллирийские владения. Царь примирился с таким исходом, римляне - нет! Цели сената узкоагрессивны: вернуть Атинтанию и устранить влияние Македонии в Греции. Цель Рима -- не завоевать Грецию, а ослабить Филиппа и ограничить его власть Македонией. Главным здесь был не страх перед усилением вероятных противников, а соперничество Рима и Македонии на адриатическом побережье. Г. Бенгтсон, не веря в страх сената, признаёт римскую политику агрессивной. У Рима не было легальных оснований для войны. Лозунг защиты греческой свободы давал формальные основания для нарушения мира.

В 200 г. консул сделал в сенате доклад о войне с Македонией. Уже после обязательных перед войной жертвоприношений, "кстати для возбуждения умов к войне" (Liv. XXXI.5), пришли письма послов об угрозе, которую якобы представляет армия Филиппа для Италии; и прибыли афиняне просить помощи. Появился благовидный предлог, и афинским послам ответили: после раздела провинций царь получит войну (ibid.).

Однако народ, уставший от войн, отказался её утвердить (Liv. XXXI.6). Это устоявшееся общее объяснение, но оно становится понятнее, если добавить к нему сухие цифры. Ценз 233 г. показал 270713 граждан (Liv. Ер. 20), 208 г.

137108 человек (Liv. Ер. 27). Следовательно, только за 10 лет 2 Пунической войны Рим потерял более 133000 квиритов, не считая союзников! Неудивительно, что народ хотел хотя бы мирной передышки. Лишь прибегнув к обману, что царь готов высадиться в Италии, консул убедил граждан. Эта ловкая политическая спекуляция показывает, насколько римские политики были правдивы даже с собственным народом! Дабы не раздражать квиритов, набрали только два легиона неслужилой молодёжи плюс добровольцов-ветеранов. Зато союзные контингента были увеличены, после 2 Пунической войны их набирали почти вдвое больше. Одной из мер наказания нелояльных италиков стал более тяжёлый "налог кровью".

Вдобавок сенат надеялся на помощь греков, чему способствовала официальная мотивировка войны - за обиды, причиненные союзникам Рима (ibid.). В Греции Рим желал появиться не агрессором, а мстителем за обиженных и освободителем от ига Македонии. Агрессивны были обе стороны, но римляне повели дело так, что виновником войны выглядел царь.

Крупные силы пришлось держать в Италии -- на севере восстали галлы, много племён опорочило себя помощью пунийцам и было раздражено против Рима (Liv. XXXI.8). На Балканы послали армию всего в 30000 человек, однако от помощи, предложенной Египтом, отказались. Сенату важно было показать, что, несмотря на тяжёлые потери, он может справиться с любым врагом, а помощь союзникам - это дело только самого Рима (Liv. XXXI.9).

Дипломатическое обеспечение войны продолжалось. У Массиниссы попросили конницу, обещая взамен "поддержать и увеличить" его царство (Liv. XXXI.11). Карфаген добровольно помог хлебом. Особо важная миссия была возложена на посольство к Антиоху - добиться его нейтралитета. Это легко удалось: цари относились друг к другу без доверия, а неудачи одного не трогали другого. Как отмечает Т. Моммзен, Антиох был не настолько дальновиден, чтобы помешать появлению Рима на востоке, хотя трудно поверить, что он даже желал поражения Македонии, лишь бы "не делиться" египетскими владениями. Скорее всего, царю не было дела ни до Рима, ни до Филиппа, ведь в данный момент он воевал с Египтом.

Ещё в 204 г. египетские послы умоляли сенат защитить их страну от Селевкида (Just. ХХХ.2.8). Но вплоть до конца 2 Македонской войны Египет был предоставлен своей судьбе, и лишь потом, обострив отношения с Антиохом, Рим заявил о своей готовности защищать и египтян. Г.В. Штолль утверждает, что Рим не мог равнодушно смотреть на обиды дружественному Египту, однако сенат несколько лет преспокойно взирал на эти обиды, пока ситуация не изменилась и не стало выгодно вмешаться. Необходимо анализировать римскую политику без малейшей идеализации, опираясь только на факты!

Осенью 200 г. консул высадился на Балканах, горячего приёма он не встретил, греки выжидали. Македонию не любили, но опасались и "варваров", их появления многие не одобряли. Сначала только Родос, Пергам и Афины сражались за римлян, а на стороне Филиппа - Эпир и Беотия. Рим сразу стал важнейшим фактором международных отношений востока и главной силой в войне. Он использовал противоречия эллинистических правителей, но Македонские войны отнюдь не были "внутренними для эллинистических держав" и Рим не стал "только членом антимакедонской коалиции". Нельзя согласиться, что его роль в войне была "незначительной", это противоречит фактам. Ахейцам, пытающимся помирить родоссцев с Филиппом, римляне жёстко и однозначно заявили, что Родос не может заключить мир без согласия Рима (Polyb. XV.35).

Военные действия шли вяло, предстояла главная борьба - за союзников. Филиппу, испортившему отношения с Ахайей, не удалось вовлечь её в войну. На собрании этолийцев послы Филиппа удерживали их от нарушения мира, римляне склоняли к войне (Liv. XXXI.29). В словесном состязании победа осталась за Римом, и не потому, что римский легат оказался красноречивее, скорее, сыграла свою роль явная угроза, которой он закончил свою речь: или вы погибнете с Филиппом, или победите с Римом (Liv. XXXI.31).

Вскоре, узнав о мелких победах Рима и нападении на Македонию дарданов и иллирийцев (Liv. XXXI.40), Этолия вступила в войну. Римляне долго не могли добиться успеха - Сульпиций и сменивший его Виллий были слабыми полководцами. Италики не желали гибнуть за Рим, новобранцы не имели боевого опыта, а ветераны, наскуча войной, не дающей добычи, устроили бунт, утверждая, что их набрали насильно, и требуя отставки. Учитывая, в каких условиях началась война, нельзя поверить, что ветераны шли на неё "большей ча-стью поневоле". Ливии ясно пишет: брали добровольцев (XXXI. 14.2).

В Риме росло недовольство, на 198 г. консулом избрали энергичного Тита Квинция Фламинина, известного филэллина. Сенат надеялся, что он привлечёт к Риму симпатии греков. Положение оставалось сложным. Филипп отбил удары дарданов (Liv. XXXI.43) и этолийцев (Liv. XXXI.42). Антиох занял несколько пергамских городов, и Эвмен просил помощи Рима (Liv. XXXII. 18). Сенат обещал помирить его с Селевкидом, добрые отношения с которым римляне в это время всячески подчёркивали. Само столкновение они представили конфликтом двух союзных Риму царей (ibid.). "Дружбу" с Антиохом надо было сохранить до победы, но Пергам был нужен, и римлянам удалось убедить Селевкида увести войска (Liv. XXXII.27). Дружба сената к Антиоху вызывалась соображениями дипломатическими (Liv. XXXII.20). Раньше "римляне и царь с большим подозрением относились друг к другу" (Арр. Syr. 2). Римляне считали, что он может нарушить нейтралитет, Антиох опасался, что они помешают ему переправиться в Европу. "Но вообще у них не было явных причин для враждебных отношений" (ibid.).

Чтобы выиграть время, Фламинин начал переговоры, Филипп охотно пошел на них, он желал ухода римлян из Греции и даже готов был очистить занятые города. Консул потребовал освободить Фессалию, что или ослабляло Македонию, или при отказе прекращало переговоры. Царь, разумеется, отказался (Liv. XXXII. 10). Тем временем Фламинин привлёк значительную часть эпиротов на свою сторону (Liv. XXXII. 14) и оказал сильное давление на Ахайю, дав понять, что остаться в стороне не удастся. Опасаясь стать врагами Рима, ахейцы стали врагами Македонии. Большинство ахейцев было недружелюбно к римлянам (Арр. Мае. VII), но утверждение А.И. Павловской - знать союза примкнула к Риму, надеясь, что он будет охранять её классовые интерес, является безусловным упрощением.

Лестью или силой консул получил помощь от греков, его дипломатическая победа изменила соотношение сил. Эти успехи побудили сенат продлить его полномочия ещё на год (Liv. XXXII.28). Встревоженный Филипп возобновил переговоры (XXXII.32). Очевидно, он уже не верил в победу и готов был купить мир крупными уступками. Рим предъявил ещё более тяжёлые и "обидные" условия, явно не желая ещё одного "незрелого" мира. Сенат хотел заставить царя признать римское политическое верховенство. Растеряв союзников, Филипп обратился к Набису, тот, верно оценив ситуацию, перешёл на сторону Рима (Liv. XXXII.39). Продолжая политику изоляции Македонии, Фламинин заключил союз с Беотией (Liv. ХХХШ.2). Только теперь, ослабив царя и обеспечив тыл, он дал генеральное сражение. В 197 г. при Киноскефалах македонская армия была разгромлена, исход битвы во многом решила этолийская конница. Царь запросил мира.

Война окончилась и сразу изменилось отношение к союзникам, особенно этолийцам. Раньше Фламинин всё прощал им, теперь же начал всячески принижать (Liv. XXXIII. 11). Сделав так много для победы, Этолия претендовала на гегемонию в Греции, но Рим сам хотел править (Арр. Мае. IX). Римляне воевали не для того, чтобы место одного гегемона занял другой. Укрепляясь на востоке и не прибегая к захватам, Рим поддерживал баланс сил, никому не давая усилиться. Только так можно было сохранить своё господство над всеми. Поэтому сенат отверг требование Этолии об уничтожении Македонии. Были и соображения частного порядка: разгром Македонии облегчал бы варварам набеги на Грецию, которую уже считали своей подопечной. Довод о набегах был рассчитан на греков, не могли же объяснить им, что предпочитают сохранить ослабленную Македонию как пугало для Греции и обоснования своего вмешательства в греческие дела.

С заключением мира следовало поспешить, дошли слухи, что Антиох движется в Европу (Polyb. XVIII.39.3; Liv. XXXIII. 13), по пути "перезахватывая" города, ранее взятые Филиппом. Продвижение селевкидских войск и было главной причиной быстрого заключения мягкого мира (ibid.). Следует учитывать, что Филипп был не настолько ослаблен, чтобы подчиниться любым условиям. В известной мере и этот мир стал для Рима вынужденным, война не была доведена до логического конца - Македония не стала полностью зависимой.

Одна цель была достигнута - Греция оказалась во власти Рима. Этой властью надлежало распорядиться наилучшим образом (см. главу IV).

После 197 г. римляне "посоветовали" Филиппу заключить союз с Римом, чтобы не казалось, что он ждёт Антиоха, желая примкнуть к нему (Pol. XVIII.48.4). Царю пришлось подчиниться.

В 195 г. сенат велел Фламинину начать войну с Набисом, отказавшимся очистить Аргос (Liv.34.22). Главной причиной войны были опасения, что он примкнёт к Антиоху (Just. ХХХШ.44), а не его "революционность". Римляне разбили Набиса, чтобы не воевать на два фронта (Liv. XXXI. 1.6). Созвав общегреческое собрание, консуляр представил войну делом всех греков. Имея приказ о её начале, он лицемерно спрашивал, не угодно ли грекам освободить Аргос, поскольку это только их дело, а римляне не имеют к этому никакого отношения (Liv. XXXIV.22). Возникает резонный вопрос: почему сенат решил войну без предварительных консультаций с греками? Это показывает, насколько всерьёз воспринимали "свободу" эллинов. Рим никогда не считался с мнением греков, даже в делах, касающихся Греции.

На Набиса двинули большие силы, даже Филипп прислал отряд (Liv. XXXIV.26), уклонились только этолийцы. Отнятый у разбитого Набиса Аргос объявили свободным и отдали ахейцам! (Liv. XXXIV.41) Во внутренние дела Спарты сенат вмешиваться не стал, это опровергает тезис, что он искореняли в Греции демократию, опираясь на олигархов. Спарту не уничтожили, чтобы сохранить баланс сил.

В 194 г. сенат увёл войска из Греции, оставить армию означало внушать грекам сомнения в подлинности освобождения. Перед отъездом Фламинин отменил в городах все распоряжения сторонников Филиппа, которые могли бы усилить позиции промакедонских сил (Liv. XXXIX.48). В Греции положение оставалось сложным, ценой "свободы" была разруха и раздробленность страны. В 193 г. этолийцы пытались поднять против Рима Спарту и Македонию. Филипп отказался, но и не известил сенат о переговорах. Одновременно Этолия агитировала Антиоха, обещая ему помощь Филиппа и от себя большое войско (Арр. Syr. 12). Селевкид не торопился. Возмутить удалось только Набиса, напавшего на Ахайю, но его разбили так быстро, что сенат не успел вмешаться и Спарта была включена в Ахейский союз (Liv. XXXV.37).

Отсутствие единства эллинистических царей позволило столкнуть Антиоха с Филиппом. Антигониду еще до войны вернули сына, обещали простить недоплаченную контрибуцию и оставить ему все владения, которые он сумеет отнять у Этолии и ее союзников (Liv. XXXVI. 10; Арр. Syr. 16). И он, вынужденный союзник, помог Риму не из любви к нему, а из ненависти к Антиоху . Царь, конечно, ненавидел Рим намного больше, чем Антиоха, но у него уже не было другого выхода. Сыграли роль жажда мести этолийцам, стремление прибрать к рукам хоть что-нибудь, желание мелких сиюминутных выгод. Его возмутило, что Антиох имел своего претендента на македонский трон, это действительно была большая ошибка Селевкида.

Но не это было главным, теперь Филипп желал "мирного сосуществования" с могучим Римом. Он понимал, что война с ним окончится крахом Македонии, а оказав помощь, мог надеяться на благодарность. Притом, заключив foedus с Римом, Филипп не мог остаться даже нейтральным. Не осмеливаясь думать о свержении ярма, он думал лишь о том, чтобы смягчить его суровость. Союзный договор предусматривал общих врагов. Такие договоры заключались после войны и "регулировали отношения Рима с побежденным, но еще не покоренным врагом".

Филипп стал фактически зависимым монархом. Сохранился любопытный фрагмент Полибия - "Важнее всего было отвращать (осуєкта) войну от Македонии..." (fr.I08). Кто, кроме царя, мог это делать? Эта фраза может быть подтверждением того, что Филипп не собирался затевать новой войны с Римом. Фрагмент мог находиться в книге о Сирийской или, что не менее вероятно - о 3 Македонской войне, обе эти книги дошли не полностью. Еще до начала войны послы Антигонида в Риме обещают вспомогательные войска, хлеб и деньги (Liv. XXXVI.4). Невозможно, однако, поверить, что на это его толкнуло захоронение Антиохом костей павших при Киноскефалах македонян, а раньше он хотел соотнести своё решение с военным счастьем (Liv.XXXVI.8; Арр. Syr. 16).

В 191 г. Антиох был разбит в Греции и бежал. Греки его не поддержали, и не потому, что у власти стояли "знатные и благонамеренные", - именно они позже втянули Грецию в войну против Рима на стороне Митридата! Просто неприязнь к Риму ещё не достигла того пика, к которому пришла веком позже. Греки прекрасно понимали, что Антиох будет освобождать их "для себя", и пока у них не возникла острая потребность в смене хозяина. Война с этолийцами окончилась в 189 г. Они вынуждены были признать верховенство и власть народа римского, обязались иметь общих с ним врагов и помогать Риму в войне (Polyb. XXI.32.2-4). Территорию Этолии сильно сократили, взяли большую контрибуцию. Этолия получила foedus iniquum и стала полностью зависимым государством-клиентом. Такие договоры были традиционны для Рима в Италии, и он перенес свой италийский опыт на греческую почву. Покончив с Антиохом, Рим ужесточил политику на Балканах. Теперь римляне считали, что их протекторат над греками сменился полной гегемонией. Нужда в помощи союзников исчезла, исходя из политического момента, ценность партнёров резко упала. Особое внимание сенат уделял Македонии, пытаясь превратить её в полностью зависимое государство. Давление на страну нарастало, её всячески старались ослабить (Арр. Мае. IX.6).

Филиппу изменило чувство меры и он занял не только этолийские города, но и несколько фессалийских. Не случись этого, сенат, возможно, дольше помнил бы о ценной помощи Филиппа в войне, к тому же, присоединившись к Антиоху, он мог очень навредить Риму (ibid.). Только благодаря Филиппу римская армия без потерь прошла через Фракию в Азию. На обратном пути, когда царь уже не обеспечивал безопасность дороги, фракийцы отбили часть трофеев, а консул с потрёпанным войском сумел спастись, лишь уйдя в Македонию (Арр. Syr. 43).

Тем не менее после войны сенат заявил Филиппу, что щедрые обещания, данные ему накануне войны, - это всего лишь обещания посла, и Рим не может их выполнить. Правда, ему оставили земли, занятые в Сирийскую войну, но позже потребовали очистить города Перребии и Эн с Маронеей (Polyb. XXII. 15.3-4). Разгневанный царь устроил резню в Маронее, ранее просившей сенат о свободе от Македонии. Римские послы установили, что резня -- дело рук Филиппа и он "враждебен к Риму" (Polyb. XXII. 18.6). Царь, однако, не шёл дальше бесполезной ненависти и не совершал по отношению к Риму враждебных действий. Он понимал, что дело идёт к уничтожению страны, и готовился к защите: утвердился во Фракии, упрочил дружбу с иллирийцами и заключил союз с бастарнами. Полибий, однако, напрасно видит причину 3 Македонской войны в Филиппе (XXII.8.10), a B.C. Сергеев, слишком буквально понявший эту фразу автора, пишет, что войну начал "всё тот же неугомонный Филипп". Заметим, что царь умер за 8 лет до её начала! Это показывает, насколько глубоко укоренилась необоснованная вера в реваншизм Филиппа. Царь больше не помышлял о мести Рим и готовился не к нападению, а защите, имея намерение напасть первым, он мог осуществить его в Сирийскую войну, но при всей ненависти к Риму не рискнул это сделать даже в союзе в Антиохом и Этолией. Неправомерны утверждения, что царь хотел организовать вторжение северо-балканских племён в Италию, отвлечь римлян нападением кельтов, чтобы вновь захватать гегемонию в Греции. Р. Эррингтон справедливо считает их фальшивыми и фантастичными слухами.

Разумеется, Филипп не стал пацифистом, но степень агрессивности прямо зависит от силы и политической ситуации, ни то, ни другое не давало ни малейшего шанса на победу. Невероятно, чтобы царь, "с умением и величайшей рассудительностью приспособившийся к своему новому положению" (Polyb. ХУШ.33.7), не понимал этого. Приписываемое ему желание начать войну и даже высадиться в Италии должно остаться на совести анналистов.

Ливии пишет, что если бы Персей, по примеру отца, ежедневно дважды перечитывал договор с римлянами, он не стал бы портить с ними отношения (XLIV.16). На эту фразу обычно не обращают внимания. Видимо, чтение договора, ущемившего Македонию, напоминало царю о мощи врага, что позволяло укрощать гнев и сохранять осторожность. Несмотря на то, что римляне крайне раздражали его своей назойливой опекой, он не терял самообладания и не позволил спровоцировать конфликт.

Война с Римом не была целью Филиппа, он готовился к борьбе, если бы римляне пожелали лишить Македонию независимости. Утверждение Полибия, что царь готовил войну мести, ошибочно. Он хотел видеть свою страну снова сильной, и ему это удалось. Филипп до самой смерти не нарушал хороших отношений с Римом. В 179 г. он умер, оставив Персею окрепшее царство.