Первые этапы завоевания Римом восточного Средиземноморья

Размещено на http://www.allbest.ru/

Первые этапы завоевания Римом восточного Средиземноморья

Содержание

1. Иллирийские войны (229-33 гг. до н.э)

2. Рим и Филипп V. Проблемы начального этапа римского наступления на Балканах

3. Завершение подчинения Македонии

4. Литература

1. Иллирийские войны 229-33 гг.

В I Пунической войне Рим еще только выходил на широкую политическую арену. Сенат имел ограниченные цели (захват Сицилии), что являлось прямым продолжением южно-италийской агрессии. Роль дипломатии в войне была ничтожна, военные действия велись на сравнительно небольшой территории. Война стала, в сущности, схваткой из-за Сицилии (Polyb. 1.13.2; Liv. XXI.41). Вероятно, тогда же зарождается идея о непобедимости и избранности римлян. Но простой люд от победы почти ничего не получил, раздел земли на "Галльском поле" был каплей в море. Нужны были новые земли, следовательно, -- новые войны.

В этом кроются истоки "римского империализма". Кроме земельного дефицита, сказывалась бедность римского государства, при слабо развитой аграрной экономике реально пополнять казну можно лишь за счет добычи и контрибуций. Войны консолидировали общину. Они порождались осознанием собственной силы, многовековой психологической привычкой к войне как средству общения с соседями. Римская агрессивность не была в чем-то особой или патологической. Она типична для аграрного полиса. Экспансия, однако, не была "результатом разложения полиса", напротив - она стала его причиной. Римский империализм хорошо объясним, поэтому мнение У. Харриса о его темных и иррациональных корнях, как и утверждения о врожденной воинственности и кровожадности римлян, отдают мистикой и едва ли могут быть признаны научными.

Степень агрессивности Рима ещё в середине III в. была достаточно скромной. Когда Карфаген, охваченный после I Пунической войны восстание наемников и ливийцев, был близок к гибели (Polyb. 1.6), сенат не воспользовался его бедственным положением. Напротив, вёл себя предельно корректно и даже дружески. Восставшим на Сардинии наемникам было отказано в помощи, как и просившейся в римское подданство Утике (Polyb. 1.83). Возможно, сыграла свою роль традиционная римская честность, качество, конечно, не "генетическое", а благоприобретённое в условиях простого крестьянского быта.

Кроме того, пунийцы должны были еще десять лет выплачивать контрибуцию, и незачем было губить их государство. Видимо, главной причиной была именно еще недостаточная агрессивность Рима, а следовательно, отсутствие установки на уничтожение Карфагена. В 240 г. сенат не "поддержал восставших", напротив, помог пунам: запретил италикам торговать с восставшими, вернул пленных, разрешил закупать хлеб и вербовать воинов в Италии (Арр. Sicil. II.3). Ф. Уолбэнк, на наш взгляд, справедливо подверг сомнению последнее утверждение Аппиана. Фраза автора, что римляне даже отправили послов в Африку, пытаясь прекратить войну (ibid.), и вовсе фантастична - римские посольства вмешивались только в тех случаях, когда хотя бы одна из воюющих сторон была в союзе с Римом.

Когда восстание было подавлено, одолела старая ненависть, и в 238 г. Рим "вопреки праву" (Polyb. III.28) занял Сардинию, "желая иметь Тирренское море под своим контролем". В ответ на возмущение карфагенских послов сенат объявил войну. Воевать Карфаген не мог, поэтому купил мир отказом от острова и выплатой 1200 талантов (Polyb. 1.88.12). Одновременно римляне захватили и Корсику, хотя она не была упомянута в договоре. Тем самым Рим получил господство в западном море. Рим действовал с позиций грубой силы.

Причины, на наш взгляд, хорошо объяснил С. Дайсон. Рим с самого начала был обществом границ и очень заботился об их укреплении, Сардиния находится всего в 230 км. от Италии и стратегически важна. Однако нерешительность, проявленная сенатом в вопросе об аннексии острова показывает, что это решение далось ему нелегко. Это тоже подтверждает ещё явно недостаточную степень агрессивности Рима, направленной за пределы Италии. С целью подготовки новой войны Баркиды в 237 г. начали завоевание Испании. Римские политики оказались не настолько предусмотрительными, чтобы помешать этому. Они не имели никаких интересов в Испании (Dio Cass. XII.48). Ближе, на севере Италии, появилась более очевидная угроза: готовился поход галлов на Рим. Решительное вмешательство в испанские дела могло привести к войне, но, несомненно, она протекала бы для римлян более успешно, чем это случилось впоследствии. иллирийский война римский филипп

Только после разгрома галлов в 231 г. в Испанию прибыло римское посольство, но не с целью остановить завоевания, а с требованием дать разъяснения. Ответ Гамилькара, что цель войны - добыть денег для контрибуции, как ни странно, удовлетворил послов. Когда большая часть Испании была покорена, сенат всерьез встревожился. "Отцы" поняли, что их беспечность позволила врагу усилиться, и пытались поправить прошлое (Polyb. II. 13.3). Новое посольство 226 г. заключило договор о том, что границей Карфагена в Испании будет Ибер. Такая уступчивость объясняется тем, что близилась очередная война с галлами, раздражать пунийцев было неразумно -они быстро усиливались, теперь с ними приходилось считаться. Стало очевидно: новая война неизбежна и ее начало лишь вопрос времени (Polyb. 11.36).

С тревогой наблюдая за успехами врага, сенат деятельно укреплял государство. Он уже не мог проводить политику, не учитывая ситуацию на востоке, севере и западе. Как отмечает Полибий, частые войны с италийскими галлами ранее сковывали инициативу по отношению к Карфагену (II. 13.5; 11.22.9) и могли помешать в будущем. Именно необходимость расправиться с ними до начала ожидаемой войны и привела к широкомасштабным операциям на севере. Эту связь отмечает и Полибий, сообщив об установлении границы по Иберу, он тут же добавляет - немедленно после этого была начата война с галлами (И. 13.7). Покорив их в 222 г. и выведя колонии в долину По, Рим, как казалось, обезопасил себя с севера, присоединив Сицилию с юга, Корсику и Сардинию -с запада. Обеспечить тыл на востоке еще раньше и должна была I Иллирийская война.

Причины войны источники трактуют неоднозначно. Все авторы видят их в пиратстве иллирийцев, но Ливии (Per. 20), Полибий (И. 18.12), Аппиан (Шуг. II.7) и Евтропий (III.I) добавляют убийство посла; Флор, выражая крайне тенденциозную римскую версию, "убивает" обоих послов (XXI.II). Полибий полагает, что другой причиной было усиление пиратского государства (П.2.4), что нам представляется абсолютно несущественным. Дион Кассий указывает на союзные обязательства перед Иссой (fr. 49), что может быть верным лишь отчасти, поскольку римляне осуществляли исполнение своих обязательств только в том случае, если это было выгодно исключительно им самим. Это вообще один из главных принципов римской дипломатии. Более существенно другое наблюдение Диона Кассия и следующего за ним Зонары - римляне хотели наказать ардиэев, которые мешали их плаванию из Брундизия (Dio Cass. fr. 49.2; Zon. VIII. 19). Некоторые исследователи, ссылаясь на Аппиана, пишут, что сенат главным образом тревожило расширение пиратского царства, однако это утверждение, приписываемое ими Аппиану, не находит подтверждения в тексте самого автора. По версии, приводимой только Аппианом, в состав римского посольства к Тевте входил представитель Иссы Клеемпор (Illyr. II.7). В 230 г. пираты осадили Иссу, которая недавно стала союзником Рима (Арр. Шуг. VIII), после чего к Тевте и прибыли римские послы.

Общепринятая версия Полибия-Ливия о результатах этого посольства слишком драматична, чтобы быть достоверной. Из неё следует, что причиной войны были "бестактность" Луция Корункания и надменность Тевты, спровоцировавшей войну, - нам такой подход представляется несколько наивным. Полибий, очевидно, использовал тенденциозного Фабия Пиктора, чем и объясняется не свойственная ахейцу излишняя драматичность изложения. Фабий считал, что эту войну (как, впрочем, и все другие -- А.Б.) римляне начали, не имея корыстных целей и не вмешиваясь в чужие дела.

Существенно отличается вариант Аппиана, основанный на источниках, "которые мы не можем идентифицировать", но можно предположить, что они были скорее греческими, чем римскими. По просьбе Иссы римляне отправили посольство к Агрону, чтобы узнать его требования к Иссе. Ещё до прибытия к царю послы подверглись случайному нападению пиратов, убивших Луция и Клеемпора, за это римляне начали войну (Арр. Illyr. II.7). Текст Аппиана изобилует фактическими ошибками: Агрон уже умер, Корунканиев было двое (см.: Polyb. И.4.6), иллирийцы хотели захватить Иссу и не было смысла узнавать их "требования". Далее Аппиан пишет, что ещё в 229 г. римляне подозревали Деметрия Фаросского в неверности, 2 Иллирийскуцю войну относит к 220 г., утверждает, что римляне убили Деметрия (Шуг. II.8). Наконец, вопреки тексту Аппиана, римляне не знали практики совместных посольств.

С другой стороны, рассказ Ливия об убийстве посла имеет более фантастические детали, чем у Аппиана, следовательно, едва ли заслуживает доверия, как исходящий от анналистов. Аппиан явно сохранил следы традиции, не отраженной в анналах, очевидно, - эллинской. Для реконструкции событий, несомненно, нужно использовать обе версии. Основанием для посольства были ограбление италийских торговцев в Фенике (Polyb. II.8.2), участившиеся жалобы на разбой (Polyb. П.8.3) и просьбы Иссы о помощи (Арр. Illyr. II.7). Посольство было чисто римским, иссии его лишь сопровождали. Луций погиб ещё до прибытия в Иллирию, вины Тевты в этом нет, следовательно, отпадает одно из обоснований войны. Обычай требовал отправить послов с требованием возместить убытки, но они получали строгие инструкции и не могли допускать никакой собственной инициативы в ходе переговоров. Поведение посольства показывает, что Рим не желал сохранения мира, очевидно, сенатом война уже была решена.

Тевта едва ли хотела войны, её ответ, что она не может запретить пиратство, не был "наглостью", как пишет Полибий (II.8.13). Напротив, он был максимально мягким. Она действительно не могла контролировать "неофициальное" пиратство, которое являлось естественным порождением социально-экономических отношений того времени и было лишь одним из многих занятий иллирийцев. Внутреннюю непрочность государства показало восстание части племен против Тевты (см.: Polyb. П.6.4; II.8.5). Правда, сильного отпора от ослабевшей Греции пираты не получали. Ближайшими соседями иллирийцев были дарданы, старые враги македонян. Вражда дардан и иллирийцев до какой то степени сближала последних с Македонией. Деметрий II заплатил деньги Агрону за оказание помощи Медиону (Polyb. И.2.4-5), видимо, они не стали союзниками, и это было разовое сотрудничество. Но в любом случае оно показывает заинтересованность Деметрия в помощи иллирийцев, если он был даже готов покупать её за деньги. Как полагает И. Дройзен, царь не собирался защищать полисы от иллирийцев. Напротив, каждый раз, когда Македонии грозила опасность с севера, побуждал их нападать на Грецию, чтобы отвлечь греков . Мнение А.М. Малеванного о стабильной иллирийско-македонской вражде не вполне подтверждается источниками. Некоторые вожди Иллирии позже активно помогали Македонии в ее борьбе с Римом (см.: Liv. XL.42).

Тевта, правившая после смерти Агрона (Polyb. И.4.6), повела еще более широкую экспансию. "Велико было смущение и страх, наведенные иллирийцами на прибрежных греков" (Polyb. II.6.7). Эпир и Акарнания вынуждены были заключить союз с Тевтой (Polyb. П.6.9). Осажденной пиратами Коркире пытались помочь Ахайя и Этолия, но их небольшой флот был разбит (Polyb. II.6.8). До Агрона пиратство имело целью добыть пропитание, при нём превратилось в "государственную индустрию" . Но существовало ещё и "частное пиратст-во" , не подвластное Тевте. Более того, её усилия запретить пиратство могли стоить ей короны .

Весной 229 г. римский флот с двумя консулами подошел к Коркире, захваченной пиратами (Polyb. II. 11.3). Наместник царицы Деметрий Фаросский сдался, уже занятому острову консулы "предложили" отдаться под покровительство Рима. Поставленные перед фактом и надеявшиеся на защиту от пиратов греки не упрямились (Polyb. П. 11.5). Война закончилась быстро. Царица выпросила мир, обязуясь платить дань и прекратить пиратство (государственное! -- А.Б.), ей оставили часть бывших владений (Polyb. II. 12.3). Тевта просила прощения за убийство посла, произошедшее не при пей (Арр. Illyr.II.7). Война, однако, не была "лёгкой прогулкой", ардиэи оказали упорное сопротивление (Polyb. II. 11.13), вероятно, происходили и партизанские действия против римлян. В результате войны ардиэйское государство фактически было уничтожено.

В историографии доминирует мнение, что причиной войны было пиратство. Упоминаются еще нападения пиратов на Рим и его союзников. Пиратство беспокоило южноиталийские города, главной причиной войны был ущерб, причиняемый италийской торговле, в частности, торговле Брундизия. Мнение Р. Эррингтона, что дополнительной причиной войны являлись подозрительность сената к сильным соседям и его желание делать сильных соседей слабее, нам представляется необоснованным, это наблюдение было бы справедливым не для 20-х гг. III в., а для событий, последовавших 30 лет спустя. Особняком стоят две группы мнений. 1. Угроза морским коммуникациям в Адриатике. 2. Рим уничтожил пиратство, чтобы приобрести в этом регионе влияние и получить контроль над обоими берегами Адриатики.

Медлительность, с какой Рим вступил в войну, породила миф о нежелании воевать вообще, о долготерпении римлян, втянутых в войну против воли и не стремящихся к захватам на Балканах, единственной их целью было искоренить пиратство. Но в таком случае, почему, подавив пиратов, Рим закрепился на Балканах? A.M. Малеванный, напротив, усматривает причину войны исключительно в агрессивности Рима, ардиэи, как он полагает, занимались не разбоем, а возглавили борьбу с римской агрессией. В таком случае придется признать, что они начали эту "борьбу" задолго до того, как проявились агрессивные поползновения сената по отношению к Иллирии. Обобщая, он приходит к выводу, что завоевание Балкан Римом вызывалось опасностью со стороны Эпира (?! - А.Б.), желанием обезопасить север Италии от вторжений альпийских и варварских племен (?), стремлением (с середины II в.) получить связь со своими провинциями Македонией и Грецией, коммерческой деятельностью италийских купцов на Адриатике.

Неубедительны мнения, что причины войны - это захват пиратами Коркиры, "важного пункта на морском пути из Италии на восток", имеющего стратегическое значение, иллирийская экспансия столкнулась с римскими интересами, а главная причина -- подозрительность сената к сильному соседу. Сила Иллирии здесь явно преувеличивается, в Коркире Рим не был заинтересован, её падение никак не влияло на сенат или торговлю. Двигавшийся к Коркире римский флот еще даже не знал о её захвате (Polyb. II. 11.2).

Такие оценки причин войны едва ли состоятельны. Официальные мотивы: месть за разбой и убийство посла -- только благовидный предлог. Причины появления римлян на Балканах более сложны и нуждаются в комплексном рассмотрении. Римские интересы рост "пиратского" царства никак не затрагивал. На жалобы ограбленных купцов "отцы" не реагировали, они, как и италийская торговля, сенат не заботили. Разумеется, правительство не могло начисто игнорировать их интересы, но потребности торговли отнюдь не имели приоритета в римской политике. Сенат не видел оснований проливать кровь римлян ради каких-то торговцев, "многие из которых принадлежали к покоренным Римом народам".

"В прежние времена римляне оставляли без внимания жалобы на иллирийцев" (Polyb. II.8.3) - эта фраза чрезвычайно важна для правильного понимания дальнейших событий. Если теперь сенат снизошел к жалобам, значит, появилось какое-то важное обстоятельство, отсутствующее раньше. Им было, несомненно, близившееся столкновение с Карфагеном. Война с ним планировалась, как связанная с крупными морскими операциями -- переброской войск в Испанию, Сицилию, Африку. Роль морских коммуникаций для снабжения войск неизмеримо возрастала. Интерес сената к Адриатике начал проявляться ещё раньше, не случайно в 246 г. на побережье была основана латинская колония Брундизии, вскоре ставшая главным восточным портом Италии. Брундизии, безусловно, был основан, "чтобы закрыть Адриатику для карфагенского плавания". Кроме того, важно было обеспечить тыл со стороны Иллирии и устранить помехи морской торговле, значение которой в военное время всегда возрастает.

Такие оценки причин войны едва ли состоятельны. Официальные мотивы: месть за разбой и убийство посла -- только благовидный предлог. Причины появления римлян на Балканах более сложны и нуждаются в комплексном рассмотрении. Римские интересы рост "пиратского" царства никак не затрагивал. На жалобы ограбленных купцов "отцы" не реагировали, они, как и италийская торговля, сенат не заботили. Разумеется, правительство не могло начисто игнорировать их интересы, но потребности торговли отнюдь не имели приоритета в римской политике. Сенат не видел оснований проливать кровь римлян ради каких-то торговцев, "многие из которых принадлежали к покоренным Римом народам".

"В прежние времена римляне оставляли без внимания жалобы на иллирийцев" (Polyb. II.8.3) - эта фраза чрезвычайно важна для правильного понимания дальнейших событий. Если теперь сенат снизошел к жалобам, значит, появилось какое-то важное обстоятельство, отсутствующее раньше. Им было, несомненно, близившееся столкновение с Карфагеном. Война с ним планировалась, как связанная с крупными морскими операциями -- переброской войск в Испанию, Сицилию, Африку. Роль морских коммуникаций для снабжения войск неизмеримо возрастала. Интерес сената к Адриатике начал проявляться ещё раньше, не случайно в 246 г. на побережье была основана латинская колония Брундизии, вскоре ставшая главным восточным портом Италии. Брундизии, безусловно, был основан, "чтобы закрыть Адриатику для карфагенского плавания". Кроме того, важно было обеспечить тыл со стороны Иллирии и устранить помехи морской торговле, значение которой в военное время всегда возрастает.

Усиление пиратства, принявшего более организованный характер, мешало контактам с соседями через Адриатику, что особенно недопустимо накануне решающей схватки с Карфагеном, которая и стала главной причиной иллирийской экспедиции. Это вытекает из общей установки Полибия - "Антиохова война зародилась из Филипповой, Филиппова - из Ганнибаловой, Ганнибалова - из Сицилийской..." (111.32). В эту преемственность вписывается и Иллирийская война, которую нельзя рассматривать изолированно -- "история по частям дает очень мало для точного уразумения целого" (1.4.10). Достичь его можно лишь соединением всех частей (1.4.11; VII.4.9-11), обращая внимание на предыдущие события (III.31.11).

Исследователи, считающие главной причиной пиратство, игнорируют важный факт: как ранее, так и впоследствии сенат не обращал никакого внимания ни на потребности купечества, ни на морское пиратство, мешавшее торговле. Как справедливо отметил Т. Франк, Рим настолько пренебрегал торговыми интересами, что, заключая договоры с Набисом (197 г.) и критянами (189 г.), разбойничавшими на морях, даже не пытался очистить от них море. Позже пиратство расцвело настолько, что сенат вынужден был вмешаться только тогда, когда оно блокировало поставки хлеба в Рим (особые полномочия Помпея).

Нет оснований говорить и об альтруистическом желании римлян помочь грекам. Скорее Рим заботился о возвышении своего престижа в Греции. Наконец, Риму нужны были хорошие морские базы в Адриатике, которых не было в Италии, что признает, кстати, и сам Т. Моммзен.

Нельзя было оставить без помощи Иссу. Первому союзнику на Балканах надо было показать, что он не ошибся в выборе покровителя. Только так можно было сохранить прежних союзников и получить новых, что было особенно важно на Балканах, где Рим делал первые шаги. Римляне хотели оказать услугу Иссе, чтобы показать свою дружбу (Dio Cass. fr. 49). Войны научили сенат ценить союзы, а лучшее средство сохранить союзников -- это помогать тем из них, кто попал в беду (Liv. XXI.52). Возможно, до 230 г. Исса действительно не была в союзе с Римом, но самим фактом обращения за помощью перешла под его покровительство.

Захват Сицилии стимулировал торговую деятельность и интерес к морским границам, Рим начал обращать внимание на обеспечение безопасности своего восточного побережья. Серия акций Рима (захват Сардинии и Корсики, разгром галлов, Истрийская война 222-221 гг.) имела целью установить господство в италийских морях. Иллирия имела важное стратегическое значениє , и после 229 г. Рим стал хозяином Адриатики.

Осторожность и неспешность римлян вполне понятны, вторжение на Балканы могло вызвать совершенно ненужные сейчас осложнения с Антигони-дами. Вся сложность заключалась не в сопротивлении иллирийцев, а в возможных международных осложнениях . Поэтому для удара выбрали единственно возможный момент - Деметрий II умер, его сын Филипп был еще мал и страна оказалась в сложном положении (Just. XXVIII.3.14). Впрочем, из текста Полибия можно понять, что начало 1 Иллирийской войны и смерть Деметрия произошли всего лишь примерно в одно и то же время (11.44.2). Но в любом случае очевидно, что сенат владел информацией о событиях в Македонии и вокруг неё.

Рим не оккупировал Иллирию - это могло насторожить греков. Была установлена узкая полоса протектората, соприкоснувшегося с территорией Македонии. Часть земель отдали Деметрию Фаросскому, ожидая найти в нем верного союзника. Римляне закрепились в городах на побережье, получив базу для дальнейших действий.

Эти города, формально deditii, имели тот же статус, что и взятые штурмом, это обрекало их на полное бесправие. Фактически они остались автономными, "свободными" (Арр. Illyr. II.8) от Рима, но только во внутренних делах. Полибий называет их подданными римлян (III. 16.3), так же рассматривали их сами римляне (см.: Арр. Illyr. II.7). Города поставляли Риму вспомогательные войска (Polyb. И. 12.2). Их положение соответствовало статусу римских союзников, но правильнее было бы определить его как протекторат. Греки не могли защититься от пиратов самостоятельно. Поэтому протекторат не ощущался болезненным ограничением независимости⁷⁴. Римских "наместников" в городах не было. Имелись лишь постоянные коменданты гарнизонов Иссы, Коркиры и, возможно, Эпидамна. Иллирийские племена были обложены данью (Liv. ХХИ. ЗЗ). Рим стал патроном слабых, зависимых государств-клиентов, его обязанности могли трактоваться очень гибко. Обычно римляне вели себя на завоеванных территориях куда жёстче, но сейчас неопределенность их положения на Балканах вынуждала быть дипломатичнее.

Римские посольства, прибыв в Этолию и Ахайю, объяснив причины появления римлян на полуострове, зачитали условия мира с Тевтой (Polyb. II. 12.4), обезопасившего море, что вызвало восторг греков. Это был тонкий дипломатический ход, Рим появился в Греции не агрессором, а освободителем. Уже после 1 пунической войны часть греческого мира знала Рим как сильную державу, способную защитить друзей, а сейчас его авторитет резко возрос. Нельзя согласиться, что все закончилось лишь "обменом любезностями". Были заложены основы дружеских, хотя и недолгих, греко-римских отношений, имеющих основанием "общую неприязнь к Македонии" . Коринфяне даже допустили римлян к Истмийским играм (Polyb. II. 12.7), тем самым признав их членами эллинского мира, правда, чисто формально. Исополития, дарованная римлянам Афинами, упоминается только Зонарой (VIII. 19) и обоснованно отрицается большинством ученых.

Сенат не случайно направил первые посольства именно в Этолию и Ахайю, самые сильные союзы, враждебные Македонии. Вероятно, он рассчитывал найти в них опору против македонян. Союзы, в свою очередь, могли надеяться с помощью Рима вытеснить царя из Греции, что отвечало и римским интересам. Вопреки мнению Ф. Уолбэнка, посольства имели ярко выраженный антимакедонский характер. Последующие посольства в Афины, только в 229 г. освободившиеся от власти Антигонидов, и в Коринф -- метрополию Аполлонии и Эпидамна имели ту же цель: заручиться поддержкой греков, противостоящих Македонии.

Греция к III в. ослабела, походы Александра, переселения на восток, усобицы, нашествие галлов 280 г. привели к убыли населения. Беды усугублялись вторжениями македонян, пиратством, неурожаями, снижением уровня жизни и политической нестабильностью. Наряду с кризисом полиса усилилась автаркия. Прежние центры пришли в упадок, поднялись бывшие окраины, за века накопившие сил. Федерализм не имел перспектив в Греции, поскольку носил узкорегиональный характер. Эллада оказалась в тупике, из которого сама не могла выбраться. Ни один союз не имел достаточно сил, чтобы объединить всю Грецию, да и не ставил перед собой таких целей. Р. Фласерьер явно переоценивает мощь Этолии, полагая, что она не уступала Македонии, как показали последующие события, этолийцы не могли на равных сражаться с Антигонидами. Упорно борясь с Македонией, Этолия, однако, влияния в Греции не имела. Её войны разоряли страну, непрерывно грабившие Элладу этолийцы (Polyb. IV. 16.4) после одного похода в Лаконику увели в рабство 50000 человек (Plut. Cleom. XVIII.7). Ахейский союз враждовал с Этолией, что мешало как ахейцам, так и этолийцам успешно бороться с македонянами.

Завоевания Александра меньше всего дали самой Македонии. Часто подвергаясь набегам варваров, она теряла позиции на Балканах, когда появились римляне - опасные конкуренты. Слишком многие греки, враждебные царям, готовы были поддержать против них кого угодно. Так был завязан узел римско-македонской вражды. Яблоком раздора стала не только РІллирия, но и влияние в Греции: римляне, быстро сориентировавшись, стремились установить дружбу с эллинами. Мнение ряда ученых, что появление римлян не угрожало Македонии и не тревожило царей, никогда не владевших Иллирией и не имеющих там интересов⁹¹, нам представляется не совсем оправданным. Многие считают, что Антигон Досон не был враждебен Риму. Парадоксальны выводы X. Делла: Рим не сделал Иллирию провинцией, значит, не имел экспансионистских намерений, а ослабевшую Македонию римляне не считали угрозой своему протекторату. Римское вмешательство прекратило агрессию иллирийцев и установило порядок на Адриатике, что было полезно Антигонидам. Римский протекторат обеспечил безопасность Македонии от иллирийцев, Антигониды не имели притязаний на Иллирию и были согласны с присутствием римлян, усмиряющих варваров. Некритично усвоив его взгляды, А.С. Буров пишет: "...серия римско-иллирииских воин нейтрализовала столь актуальную для Македонии иллирийскую опасность". Степень ослабления Македонии к концу III в. здесь явно преувеличивается. Очевидно, более правы те исследователи, которые отмечают явную враждебность Македонии к Риму, вторгшемуся в сферу её влияния. Западные границы имели для Македонии огромное значение. Рим отрезал её от моря, без войны с ним дальнейшая экспансия Антигонидов в Иллирии была невозможна. 1 Иллирийская война встревожила Македонию и привела к антагонизму между нею и Римом \ Характерно, что в Македонию римские послы не прибыли, как и в полисы, наиболее страдавшие от пиратства. Римляне хотели добиться расположения только возможных союзников. То, что Рим отправил послов не к ближайшим соседям - Эпиру и Македонии, а к их врагам -- Этолии и Ахайе, показывает, что он не был заинтересован в установлении мирных отношении.

Как отметил X. Хабихт, может быть, слишком рискованно предполагать, что Рим уже тогда хотел изолировать Македонию, но представляется достоверным, что он пытался снискать симпатии именно у противников Македонии. Всё это, как и утверждение римлян в Иллирии, "во всяком случае не могло оставить Македонию равнодушной".

Антигон Досон был враждебен Риму, но он был слишком занят другими делами, и, как отмечает пересмотревший свои взгляды X. Делл, не имел сил выступить против римлян. По мнению М. Олло, Филипп унаследовал "идею-фикс": очистить Иллирию от римлян. Неверно, однако, что обращение царя на запад -- резкий поворот политики, вызванный характером Филиппа, и в союз с Ганнибалом он вступил, чтобы дать выход "наследственной ненависти". Македония, кровно заинтересованная в хороших отношениях с Иллирией, проявляла здесь активность. Деметрий II пытался использовать в своих интересах силы Агрона (Polyb. II.2.5). Деметрий Фаросский стал союзником Антигона Досона (Polyb. 11.65), затем - Филиппа, Скердилаид был в союзе с Филиппом (Polyb. IV.2.9). М. Олло подчеркивает, что зимой 220 г. Филипп лично прибыл в Иллирию встретиться со Скердилаидом. Всё это показывает полную преемственность македонской политики в Иллирии.

После 228 г. внимание римлян было отвлечено от Балкан. Антигон, в 229-228 гг. занятый войной с дарданами, затем смог заняться греками, спеша укрепить свои позиции в Элладе. В этом ему помогла война ахейцев со Спартой. Потерпев поражение, Арат обратился к Македонии (Polyb. 11.50). Он подчинился Досону, чтобы не подчиняться Клеомену, никто другой не смог бы помочь союзу. Разбив Спарту, царь, опираясь на ставшую зависимой Ахайю, в значительной степени восстановил македонское господство в Греции". Досон стал гегемоном нового Эллинского союза, однако туда не вошли многие полисы. Деметрий Фаросский, заключив союз с Досоном, участвовал в Клеоменовой войне (Polyb. III. 16.3). Мнение, что иллирийцы в битве при Селассии были наемниками, ошибочно, Полибий перечисляет их среди союзников, отдельно от наемников (П.65.4). Деметрий действительно не входил в Панэллинский союз, но был личным союзником царя. Рим, занятый галлами, не пресёк эти союзные отношения. Тогда римляне часто, обращая внимание на одно, совершенно упускали из виду другое, - у них ещё не выработалось в полной мере умение мыслить универсально.

Став неподконтрольным сенату, Деметрий превратился в иллирийского династа и "больше не был римской куклой". По оценке Полибия, это был человек смелый, но "действующий необдуманно и наугад" (III. 19.9). Почувствовав себя самостоятельным, он отложился от Рима и вывел в море пиратов; Ганнибал уже занял Сагунт - война с ним становилась неизбежной (Polyb. III.20.2), следовало обеспечить себя со стороны Иллирии (III. 16.1). 2 Иллирийская война произошла непосредственно перед 2 Пунической, поэтому их связь более заметна, чем менее очевидная, на первый взгляд, связь между 1 Иллирийской войной и римско-карфагенским соперничеством. Правда, Д. Свэйн причину 2 Иллирийской войны довольно поверхностно усматривает всего лишь в возобновлении пиратства, и вызывает удивление утверждение столь авторитетного учёного, как Р. Эррингтон, - "...мы никогда не узнаем, почему сенат решил устранить Деметрия именно в этот момент". Непонятно, на чем основывается утверждение, что война началась "по инициативе" Деметрия Фаросского. Традиционно отмечается, что Рим хотел развязать руки для предстоящей войны и боялся потерять господство в Адриатике. Филипп, правивший с 221 г., вое-вал в Этолии и не мог помочь союзнику, да и не успел бы.

Когда в 219 г. римляне взяли Дималу (Polyb. III. 18.5), остальные города просили принять их под покровительство, причем консул принимал каждый город "на соответствующих условиях" (Polyb. III. 18.7). Несомненно, на их выбор повлияло положение Аполлонии и других городов, мягкое отношение к которым давало и им надежду на подобное положение. Деметрию удалось бежать в Македонию (Polyb. III. 19.8). Характерно, что сейчас Рим не стал рассылать послов по Греции - это было подавление восстания в собственно римских владениях, его не надо было никому объяснять.

Поражение Македонии во 2 Македонской войне почти окончательно отрезало её от Иллирии. Филипп старался закрепиться во Фракии, поскольку путь на запад ему закрыли римляне. Но контакты с иллирийцами не прекращались. В начале 3 Македонской войны Персей совершил поход в Иллирию, надеясь перетянуть местные племена на свою сторону. Ему удалось занять несколько городов и оставить в них свои гарнизоны. Вождь лабеатов Гентий обещал царю помощь, но просил денег. Скупой по натуре Персей (см.: Liv. XLII.67.5; XLIV.26.1; Polyb. XXVIII.9; Plut. Aem. Paul. XII-XIII) не желал даже говорить о деньгах, "хотя только ими одними мог быть склонён к войне неимущий варвар" (Liv. XLIII.20.3). Очевидно, Гентий отнюдь не был убеждённым врагом Рима, а просто решил использовать благоприятную ситуацию, чтобы вытянуть у царя крупную сумму денег. Помощь Гентия могла быть очень существенной, но Персей "не мог заставить себя потратиться даже ради этого дела величайшей важности" (Liv. XLIII.23.8). Только когда римляне уже стояли на подступах к Македонии, царь купил союз с Гентием за 300 талантов серебра (Liv. XLIV.23.2), но из них вождь получил на руки лишь 10! (Liv. XLIV. 27.8-12)

Часть иллирийцев сражалась на стороне Рима, как и ополчения из греческих полисов Иллирии (см.: Liv. XLIV.30.10). Римляне покорили владения Гентия за 30 дней, сам вождь попал в плен и вместе с Персеем был проведён по улицам Рима во время триумфа Эмилия Павла. Иллирию разделили на три самостоятельных области (см.: Liv. XLV.26.12-12).

Но покорение Иллирии на этом далеко не закончилось, её северо-запад фактически оставался независимым. Ещё накануне 2 Иллирийской войны римляне воевали с истрами (221-220 гг.). По мнению Х. Делла, причины войны -пиратство истров и, возможно, их союзные отношения с Деметрием Фарос-ским. С первым можно согласиться, но союз истров с Деметрием весьма гипотетичен, если даже он и существовал, то едва ли мог стать причиной похода. Да и пиратство далеко не главное, скорее, следует говорить о стремлении Рима поставить под свой контроль весь бассейн Адриатического моря, сделать его своим "внутренним морем". Стратегическое значение Адриатики как связующего звена между Италией и Балканами было огромным. Более мелкий и более частный фактор - истры, как и все иллирийцы, пиратствовали во многом "ради хлеба", дефицитного в их гористой стране со слаборазвитым земледелием, а римляне просто "провоцировали" их на разбой, вывозя морем из плодороднейшей Цизальпинской Галлии транспорты с зерном. С начала 20 гг. III в. возникает претензия Рима на контроль над бассейном Адриатики, поскольку началась экономическая эксплуатация северной Италии, она требовала свободных морских путей со стороны восточного побережья. Война с истрами началась из-за того, что они грабили римские корабли с хлебом (Eutrop. НІЛІ) - правительство вынуждено было позаботиться об их безопасности. Конечно, и пиратство было бы намного легче искоренить, прочно контролируя всю акваторию Адриатики и хотя бы прибрежные части Иллирии. Однако достичь этого никак не удавалось: Риму пришлось ещё несколько раз воевать с истрами (181-176, 171, 129 гг.), похоже, что он полностью не контролировал Истрию. Здесь римляне завязли на несколько десятилетий, как и в Испании. В 157 г. сенат начал войну на крайнем северо-западе Балкан - в Далматии, к 155 г. её покорили. Можно предположить желание установить сухопутный мост между Италией и Балканами вокруг Адриатики.

Последние иллирийские войны периода Римской республики - это походы Октавиана 35-33 гг. Они были вызваны не столько внешнеполитическими соображениями, сколько внутренними проблемами римского государства. Опасность отпадения Иллирии и зависимость безопасности Италии от сопредельных иллирийских территорий, о чём пишет A.M. Малеванный, нам представляется объяснениями надуманными. Римскому господству в Иллирии реально ничто не угрожало, не говоря уже о том, что местные племена не собирались вторгаться в Италию или предоставлять свою территорию для прохождения туда потенциальным врагам Рима. Тем более, что к северу и северо-востоку от Адриатики просто не было сил, которые на тот момент могли бы представлять собой угрозу Риму.

Несомненно, правы исследователи, которые главной целью походов Октавиана считают его желание укрепить свой личный авторитет, с чем в конечном счёте соглашается и A.M. Малеванный. Парфянский поход Антония в 36 г. был попыткой создать подавляющий перевес над Октавианом , предпринявшем в ответ пропагандистскую контракцию в Иллирии. На фоне неудачи Антония в Парфии чрезмерно раздутые самим Октавианом его довольно скромные достижения в Иллирии должны были продемонстрировать сенату и народу римскому, кто из них достойнее власти. Необходимость чем-то занять армию и попутно добыть денег на её содержание (Арр. ВС. V.127; 128; Dio Cass. 49.36.1), равно как и желание отомстить далматам за разгром римских легионов зимой 48/47 г. - это тоже факторы внутриполитические. По римским понятиям, кровь квиритов не должна оставаться неотомщённой. Прекрасно владеющий всеми методами политической пропаганды и искусством саморекламы, Октавиан демонстративно поместил в портик Октавии отбитые у далма-тов знамёна Габиния (Арр. Шуг. 28; Dio Cass. 49.43.8).

Важен конкретный итог войны 36-33 гг. Настоящего завоевания иллирийских племён не произошло, поэтому походы Октавиана были скорее карательными экспедициями. Значительная часть племён фактически не находилась под римской властью.

Таким образом, длительные, почти двухсотлетние контакты римлян с иллирийцами вплоть до конца Республики не привели к прочному овладению всем восточным побережьем Адриатического моря. Это оказалось задачей на перспективу. Сам термин "Иллирия" - это понятие чисто географическое, единого государства здесь никогда не было, как не было и зрелой государственности. Существовали лишь союзы племён, максимум -- рыхлые протогосударственные образования типа "царства" Тевты, лишённые внутренних цементирующих связей. Только интегрировавшись в Римскую державу, иллирийцы получили единую организацию, хотя это и была всего лишь римская провинция. Но самое примечательное при этом - достаточно быстрая романизация Иллирии, географически, экономически и даже культурно всегда более близкой к Греции, чем к Риму, более тяготевшей к греко-македонскому, а не римскому влиянию. Это одна из немногих примыкавших непосредственно к Греции территорий, столь быстро ушедших из ареала эллинского воздействия, даже несмотря на большое количество греческих полисов в Иллирии. Ко времени издания эдикта Каракаллы о даровании гражданских прав всему свободному населению империи в 212 г. н.э. иллирийцы фактически уже стали римлянами. Это одна из наиболее привлекательных черт римской государственности - умение превращать вчерашних врагов в нынешних сограждан, чужих - в своих. Цивилизаторская миссия Рима в Иллирии несомненно присутствовала, даже на уровне смягчения нравов аборигенов, включённых в орбиту римской цивилизации. Правда, произойти это могло лишь в рамках единой римской империи, отказавшейся от полисной замкнутости Республики. При аккультурации две различные культуры вступают в контакт и каждая заимствует культурные черты другой, но обычно это имеет асимметричный характер. Более слабая группа усваивает черты более многочисленной, богатой и мощной группы, что заканчивается ассимиляцией, и более слабая культура "адсорбируется" другой, утрачивая своё своеобразие - таков общий смысл книги итальянского этнолога А. Миланаччо. Разумеется, римская культура была выше, но в любом случае феномен столь быстрого "оримливания" варваров-иллирийцев ещё ждёт своего объяснения.

Важность 2 Иллирийской войны заключается и в её последствиях: отношения Рима с Македонией испортились окончательно, тем более, что римляне потребовали выдачи Деметрия (Liv. ХХИ.ЗЗ). По эллинистическим понятиям, такое требование можно предъявить только зависимому или заведомо слабому государству! Филипп не мог простить Риму такого унижения. Царь энергично давил на Грецию, добиваясь подчинения, Рим мог стать существенной помехой. Теперь сама Македония не могла чувствовать себя в безопасности. Филипп понимал, что рано или поздно Рим начнет с ним войну. Царь был недоволен утверждением римлян в Иллирии и желал вытеснить их оттуда. Нельзя согласиться, что "сохранить мир с Македонией не составило бы труда". Вторгшись в сферу её интересов, Рим стал врагом, и ничто не могло помешать царю начать войну в удобный момент. Сильного и опасного соседа надо было сбросить в море. Одному Филиппу это было непосильно, он ждал подходящего случая.

Разумеется, хорошие отношения с Македонией, которых в действительности Рим не имел, не были "принесены в жертву из-за ничтожной прибыли". Такая уничижительная оценка Иллирийских войн недопустима. Римляне закрепились на Балканах, завязали отношения с греками, укрепили, как казалось, восточный тыл перед решающей схваткой с Карфагеном. "Желающие верно понять нашу задачу и выяснить себе постепенный рост римского могущества должны со вниманием остановиться на этом событии" (Polyb. П.2.2). Именно Иллирийские войны следует признать началом восточной политики Рима. Римляне имели целью ближайшие конкретные задачи. Быстро меняющаяся политическая ситуация позволяла планировать действия лишь на ближайшее обозримое будущее (покорение галлов, запоздалая попытка остановить Баркидов в Испании, Иллирия). Сенат не всегда понимал, какие отдалённые последствия могут вызвать его действия. Он, конечно, не мог предвидеть, что Филипп станет союзником Ганнибала, как и предположить, что пунийцу удастся ворваться в Италию.

Оба удара в Иллирии были нанесены в единственно возможный момент, когда Македония не могла помешать. Это не может быть случайным совпадением, очевидно, сенат был хорошо информирован о положении на Балканах. Полибий упоминает италийских "соглядатаев" в Греции (V. 105.5). Позже в этолийском стане находился специальный римский уполномоченный проконсул Сульпиций (Арр. Мас. НІЛ), свежую информацию могли поставлять греческие купцы юга Италии. Сам факт информированности подтверждает интерес к полуострову. Трудно согласиться, что Рим "не имел заинтересованности" в Балканах. Проявляя безразличие к Малой Азии или Селевкидам, сенат тогда и не стремился собирать о них сведения.

После покорения Италии возможность расширять свои территории была исчерпана, правительство могло поневоле заинтересоваться ближайшими заморскими землями (Сицилия, Балканы). В перспективе они могли стать объектом агрессии. Во время Иллирийских войн сенат проявлял интерес к западным Балканам, стремился захватить здесь стратегические позиции. Вслед за Ю.Е. Журавлёвым мы полагаем, что Иллирийские и две Македонские войны - это последовательные этапы развития восточной политики, направленной на укрепление и расширение римских позиций на Балканах и установление союзных отношений с греческими государствами. По внутренней логике развития событий это стало первым этапом всей восточной политики Республики.

2. Рим и Филипп V. Проблемы начального этапа римского наступления на Балканах

В начале правления популярность Филиппа в Греции была велика (Polyb. IV.77). По мнению Полибия, его господство держалось не только силой оружия, но и личным обаянием царя (Polyb. VI. 12). Хотя трудно согласиться, что у него даже были "серьезные шансы объединить Грецию", так как существовала коалиция врагов Македонии.

Уже во время Союзнической войны Филипп, возможно, имел план -изгнания римлян из Иллирии. Можно точно утверждать, что он внимательно наблюдал за римлянами и был хорошо осведомлен об их делах. Известия о неудачах Рима должны были усилить его решимость. Начать войну убеждал его и Деметрий Фаросский (Polyb. V. 101.7-10; Justin. XXIX.2.7). Однако сомнительно, что Деметрий "усилил его враждебность к Риму", - у царя и без него были основания недолюбливать римлян. Неверно, что с началом 2 Пунической войны Филипп "колебался, кому желать победу" (Liv. XXIII.33), выбора не было, враг Рима мог стать другом. Царь уже готов был принять сторону Ганнибала. Он закончил Союзническую войну именно с целью развязать руки. На переговорах этолиец Агелай, призывая к миру, указал на запад, где сцепились два хищника, и предостерёг, что победитель не удовлетворится властью над Италией (Polyb. V. 104.3). Нагнетая ситуацию, Агелай явно пытался запугать Филиппа угрозой с запада - "Тот, кто победит в этой войне, сейчас же двинется на восток" (Justin. XXIX.2.8-9). Ещё тогда некоторые дальновидные греки понимали смысл борьбы сверхдержав и страшились её последствий, если только Агелай не спекулировал "опасностью с запада" для получения более мягких условий мира для Этолии.

Впрочем, в любом случае было ясно, что победитель станет слишком силён и опасен. Филипп мог призвать греков к единству под эгидой Македонии и представить борьбу за Иллирию общеэллинским делом, но тогда он ещё не был опытным политиком. Мнение И.Г. Дройзена о том, что сознательной целью мира в Навпакте было желание соединиться на великую борьбу с Римом, глубоко ошибочно.

Многие вслед за Полибием (VI, 14) преувеличивают влияние на царя Деметрия Фаросского, внушившего Филиппу мечты о мировом господстве (Polyb. V. 102.1; V. 108.5). Молодой монарх вёл себя подчеркнуто независимо и вообще был маловнушаем. Он никогда не был игрушкой в руках Деметрия или Арата, как уверяет Полибий. Утверждение Полибия, что род Антигонидов всегда мечтал о мировом господстве (V. 102.1), голословно. Во времена Филиппа мировое господство ещё мыслилось только в рамках державы Александра. В своей произвольной конструкции Полибий игнорирует существование Селевкидов и Карфагена, с которыми Македония не могла тягаться, они не допустили бы её усиления, царь это прекрасно понимал. Высказывания автора об амбициях Филиппа риторически приукрашены. Интересы царя никогда не распространялись за пределы Балкан и Эгеиды. Воспитанный на политике баланса сил, он не знал войны на уничтожение, что так рано познал Рим, вообще не склонный к компромиссам и идущий на них только вынужденно.

Нет смысла преуменьшать агрессивность Филиппа. В его политике постоянным и наиболее важным элементом была война. 42 года его правления дали всего восемь лет мира: 221, 196, 194-192, 188, 185, 182 гг. Однако в предстоящем столкновении с римлянами цели царя были весьма скромными -отнять Иллирию, воспользовавшись их затруднениями, что было вполне в духе эллинистической политики. Вытеснить римлян из Иллирии стало для него буквально вопросом жизни . К большему он не стремился, что и подтвердили дальнейшие события.

Мир, заключенный в Греции летом 217 г. на условиях сохранения статус кво (Polyb. V. 103.7), позволил Филиппу начать войну со Скердилаидом, совершившим набег на Македонию (Polyb. V. 108.2). К весне 216 г. было построено 100 лемб, "чтобы переправить на них войска в Италию" (Justin. XXIX.4.1), но Полибий пишет лишь, что Филиппу для его "замыслов" нужны были суда (V. 109.1). Будь это десант в Италию, автор не преминул бы сообщить. Даже Ливии нигде не говорит, что уже в это время царь хотел высадиться в Италии. Лембы - малые суда с одним рядом вёсел и без тарана вмещали 50 человек (см.: Polyb. II.3.1).

Типологически лембы близки комарам, на которых пиратствовали в Понте жители западного Кавказа. Небольшая лёгкая комара несла 25-30 человек. Если продолжить типологический ряд, то от лембы через камару мы придем к ладье князя Олега и казачьей чайке запорожцев. Все эти судёнышки были небольшими и беспалубными. Максимальное число воинов, которое могли принять 100 лемб, - 6000 человек.

С такими силами царь никогда бы не рискнул на вторжение в Италию: союз Ганнибалом ещё не был заключен, к тому же пуниец находился далеко от побережья, в любом случае до его подхода отряд был бы уничтожен. А если бы в открытом море эта легкая флотилия встретила несколько римских трирем, они без труда потопили бы всю сотню лемб. На пути к Аполлонии Филипп узнал, что римский флот стоит в Сицилии (Polyb. V. 109.5). Море было свободно, но царь двинулся не в Италию, где мог без помех высадиться, а к Иллирии. Еще раньше Филипп захватил Закинф (Polyb. V. 102.10), прекрасную морскую базу южнее Акарнании, откуда без труда мог достичь Италии. Наконец, обогнув Пелопоннес с востока (этим путем он и шел в 216 г.), царь всегда мог беспрепятственно плыть к италийскому побережью.

Следовательно, в 216 г. Филипп и не думал ударить по Италии - его спор с римлянами мог быть решен только в Иллирии и нигде больше. Лембы нужны были для переброски войск к Аполлонии и осады с моря. Римляне, извещенные Скердилаидом, послали 10 кораблей, царь, решив, что на него идет весь флот, бежал. Полибию страх Филиппа кажется неоправданным (V. 110.7), но это только доказывает, что его суда были слишком малы и не годились для морского сражения.

После Канн царь решил заключить союз с Ганнибалом и продолжить операции в Иллирии. Летом 215 г. возвращающееся домой македонское посольство попало в руки римлян, успевших принять меры (Liv. XXIII.38). Первый раз послов задержали еще по пути к Ганнибалу, но тогда им удалось уйти, заявив, что они плывут заключать союз с Римом (Liv. ХХШ.ЗЗ). Отсюда идут два недоразумения: Г. Бенгтсон, опираясь на Юстина (XXIX.4.3-4), полагает, что послов отпустили из великодушия, и неизвестно, узнали ли римляне о целях посольства; а К. Нич считал, что послы должны были заключить союз сначала с Римом, потом с Карфагеном. Источники однозначно гласят, что целью посольства был союз с Ганнибалом против Рима. Филипп потерял время и ему пришлось отправить к пунийцу второе посольство (Liv. XXIII.39).

Царь торопился, ему казалось, что война в Италии близится к концу, так как любое эллинистическое государство после сокрушительного поражения в генеральном сражении просило мира. Он спешил быть включенным в мирный договор, что давало гарантии на будущее. Однако Филипп слишком плохо знал римлян. По римской ментальности, чем хуже обстоят дела, тем тверже нужно держаться. Они и не думали капитулировать. Помог им и богатый опыт войн в Италии. Как справедливо отмечает Э. Брэдфорд, римляне глубоко усвоили, что отдельная битва ещё не обеспечивает завоевания страны. Им случалось проигрывать сражения, но одно - завершающее, они всегда выигрывали.

Инициатором союза был царь, противоположные мнения ошибочны. Утверждение Корнелия Непота "Филиппа он (Ганнибал. -- А.Б.) заочно втянул во вражду с Римом" (XXIII.2) неверно вдвойне: 1) враждебность к римлянам царь испытывал уже давно; 2) именно Филипп прислал послов к Ганнибалу, но не наоборот! Аппиан неубедительно объясняет союз жаждой Филиппа расширить свою власть, утверждая, что ранее царь не испытал от римлян никаких обид (Мае. IX. 1). Старая историография полагала, что Антигонид вмешался в войну, верно оценив опасность Рима для восточных государств. Здесь явно преувеличивается широта политического кругозора царя: он думал только о себе, судьбы востока его ничуть не занимали. Справедливее мнение, что Филипп стал союзником Ганнибала, понимая опасность появления Рима на Балканах. Он надеялся разделить с Баркидом плоды победы; видя благоприятные условия для изгнания римлян из Иллирии, царь и вступил в союз с ним. Безусловно, главной его целью было вытеснение римлян из Иллирии. Причина войны - утверждение римлян на Балканах, но отнюдь не "экспансия Филиппа к Адриатике и союз с Ганнибалом", "амбиции царя" или его желание "играть мировую роль". Как осторожно предполагает М. Леви - видимо, ни одна эллинистическая держава не имела столь острых и непримиримых противоречий с Римом, как Македония. Повторимся - главная причина этой непримиримости лежала в Иллирии и Греции, само появление римлян на Балканах лишало Македонию перспектив установления своей гегемонии над греками. Именно этим объясняется антиримская политика Филиппа V с 216 по 205 гг. Затем, поняв, что удалить римлян всё равно не удастся, он и переключился на Эгеиду. После 205 г. вражда, а тем более война с Римом не отвечала интересам македонского государства.