Политическое и правовое наследие К.П. Победоносцева

В то же время, Победоносцев жестко выступал против высшего женского образования, почему-то видя в нем развращающий фактор, «ведущий к растлению нравов». Демократическому требованию предоставить женщинам равные права с мужчинами в области образования К.П. Победоносцев и его окружение противопоставляли целую систему дискриминационных мер, тормозивших развитие женских гимназий, институтов, высших курсов, профессиональных школ. В 1895 году в одном из писем Победоносцев признавался, что именно по его инициативе в 1891 году был похоронен проект открытия в Петербурге женского медицинского института, и сетовал на то, что времена меняются и делать подобное становится все труднее.

Говоря в конце XIX века о будущей реформе образования, Победоносцев подчеркивал, что ни в коем случае нельзя обойти вниманием и социальный статус преподавателей. При существующей школьной системе учитель или профессор «отрабатывает» положенное время и не имеет никакого отношения к ученикам, с которыми чаще всего совершенно не знаком. Личного и постоянного отношения между учителем и учеником не существует, а наведение порядка и другие меры производит надзиратель, личность которого не вызывает в обществе (к сожалению, чаще всего справедливо) ничего, кроме негативных эмоций. Такой школьный порядок приводит к тому, что ученик практически лишен какого-либо воспитательного влияния со стороны своих преподавателей и предоставлен самому себе. Результатом отсутствия влияния учителя становится неоправданное и неадекватное самоутверждение ученика, старающегося в своей свободе «укрыться» от надзора и привыкающего лгать, причем не только окружающим, но и самому себе. По этому поводу К.П. Победоносцев писал: «Педагогическая система, приводящая к привычке притворяться и лгать, - система явно и безапелляционно негодная» [37, с.79].

Будущая новая школа, образец которой Победоносцев нашел в Англии, должна была на место учителя и надзирателя поставить профессора-воспитателя, живущего с учениками и обучающего их не только формально, но и на личном примере, находясь с ними в духовно близких отношениях, поскольку «непрерывное обращение преподавателя с воспитанниками устанавливает между ними отношение, похожее на отношение к детям отца». Только в этом случае, ученик не предоставлен самому себе и дурному влиянию товарищей. Таким образом, К.П. Победоносцев считал исключительно важным определенное сближение двух типов образования и воспитания: семейного и школьного. В этой апелляции к семейному и даже патриархальному началу в педагогике (учитель-отец) он, безусловно, выступал как последовательный консерватор-традиционалист.

У Победоносцева не было склонности видеть жизнь сквозь розовые очки. В статье с характерным названием «Болезни нашего времени» он набрасывает нерадостные картинки современного ему отечественного быта: «Вот больница, в которую боится идти народ, потому что там холод, голод, беспорядок и равнодушие своекорыстного управления… Вот улица, по которой пройти нельзя без ужаса и омерзения от нечистот, заражающих воздух, и от скопления домов разврата и пьянства, вот присутственное место, призванное к важнейшему государственному отправлению, в котором водворился хаос неурядицы и неправды… Велик этот свиток, и сколько в нем написано у нас рыданий, и жалости, и горя». Победоносцев не сомневался в том, что Россия нуждается в «бездне улучшений».

Как монархист, К.П. Победоносцев видел свой исторический идеал в медленном, постепенном эволюционным развитием общества, мирном органическим движением, не прерываемом никакими насильственными катаклизмами. Крепкая семья и патронирующая роль государства по отношению к больным, слабым и непридусмотрительным должны были выступать гарантом стабильности. К заслугам Победоносцева следует отметить введение им в России системы церковно-приходских школ, народных и реальных училищ, где главный приоритет был отдан религиозному и православному воспитанию личности. Благодаря этому, миллионы неграмотных крестьян смогли стать грамотными и получить минимальное образование.

Среди критиков К.П. Победоносцева были В.С. Соловьёв и Л.Н. Толстой и др., неодобрительно расценившие его стремления решать большинство вопросов путём принуждения. Вместе с тем, Ф.М. Достоевский, К.Н. Леонтьев и др. высказывали ему своё расположение. Знаменитую фразу К.Н. Леонтьева «Подморозить Россию, чтобы не пахла», Константин Петрович сделал главным девизом своей жизни, и в некоторой степени переусердствовал в этом направлении. Как справедливо отмечали В.В. Розанов и Л.А. Тихомиров, наряду с позитивными моментами запрещения «либеральничанья» в России, Победоносцев уничтожал и творческие консервативные начала мысли, что не помогало, а наоборот усугубляло дело.

Однако, Победоносцев правильно считал, что процесс демократизации в стране несёт в себе опасность, способную стать гибельной для России как государственного, так хозяйственного и культурного организма.

Можно согласиться с В.В. Розановым, который называл Победоносцева «Гамлетом по устроению и Дон - Кихот по историческим задачам». И добавил, что Победоносцев «нервно ненавидел общество и общественность, и в этом отношении произносил слова удивительной дерзости, но уже по их темпераменту и вообще по отсутствию в нём лукавства, хитрости, двуличия, притворства, заискивания, по этому свободному прекрасному в нём духу, он был наш! Плоть от плоти общества, литературы, скажу необыкновенную вещь - улицы» [42, с.291].

Прогрессивная общественность (в основном либеральная, интеллигентская) не могла простить ни его взглядов, ни его политического курса. Новое безрелигиозное и свободное от всякого греха время не нуждалось больше в старом монархисте, патриоте и консерваторе. Даже некоторые иерархи церкви выступили против его церковной политики (в частности, митрополит Петербургский Антоний (Вадковский). 17 апреля 1905 года Кабинет министров, несмотря на его возражения, утвердил указ о веротерпимости. 19 октября того же года Константин Петрович был уволен от должности обер-прокурора Синода.

Таким образом, К.П. Победоносцев с большим недоверием относился к теоретическим конструкциям, опасался насилия отвлеченной догмы над жизнью. В его научных трудах царил культ «факта» при неприязненном отношении к выводам, теориям, умозаключениям.

Отвергая дух парламентаризма Победоносцев считал, что в России более всего дорожить надо нравственным доверием народа, верою его в правительство. Возможные законные льготы и постановления - ничто перед этим чувством. Народ приходит в уныние и тоску, когда не чувствует правящей силы. У нас, в России, нет другой движущей силы, кроме единства народа с правительством в нравственном сознании.

2.3 Правовые взгляды К.П. Победоносцева

Те из российских юристов, кто был знаком с юридическими сочинениями Победоносцева, высоко оценивали его как специалиста в области юриспруденции. Так, А. Э. Нольде писал в 1907 г. в статье-некрологе, посвященном Победоносцеву: «Политическая известность его заслонила собой более скромную и менее бросающуюся в глаза ученую его деятельность. А между тем она заслуживает внимания; сочинения К. П. Победоносцева по вопросам гражданского права и, в частности, капитальный труд его в этой области «Курс гражданского права», имели в свое время большое значение для научной разработки этой дисциплины, да и в настоящее время не утратили его. На них лежит своеобразный отпечаток, и в нашей юридической литературе они занимают видное место». «Всем известно значение и характер курса гражданского права К. П. Победоносцева, - писал в 1896 г. Б. В. Никольский. - Теоретическая сторона курса не встретила похвал и одобрения от представителей нашей юридической науки, но практический характер книги сделал ее одним из трех устоев, которыми держится наша цивилистика: это - 10-й том Свода законов, «История Российского законодательства» Неволина и «Курс» К. П. Победоносцева» [49, с.39].

Над своим самым значительным юридическим произведением Константин Петрович работал по меньшей мере 20 лет. Первая часть «Курса гражданского права» была закончена им в феврале 1868 г. В том же году она вышла в свет под названием «Вотчинные права». Вторую часть «Курса» Победоносцев назвал «Права семейственные, наследственные и завещательные». Он выпустил ее в свет в 1871 г.). Третья часть «Курса» - «Договоры и обязательства» - была издана только в 1880 г. До 1897 г. - юбилейного для Победоносцева - его фундаментальный труд по гражданскому праву неоднократно переиздавался, и история этих переизданий по-своему любопытна. Вот главные вехи ее: в 1875 г. была переиздана вторая часть «Курса», в 1876 г. вышла вторым изданием первая его часть, в 1890 г. - третья. В 1883 г. было выпущено третье издание первой части, а в 1889 г. - второй. В 1892 г. вышло в свет четвертое издание первой части. Наконец, в 1896 г. выходит последнее его издание и впервые одновременно во всех трех частях. Новые издания «Курса» мало чем отличались от первого его издания - автор всего лишь учел некоторые изменения в действующем гражданском законодательстве, да вставил несколько новых рассуждений.

В предисловии к «Курсу» Победоносцев следующим образом характеризовал избранный им способ изложения русского гражданского права: «В изложении главною моею целью было способствовать полнейшему по возможности разъяснению понятий о главных предметах гражданского права. С этой целью выбрал я сравнительную методу изложения и старался прежде всего в начале каждой статьи указывать на основную идею учреждения, потом переходил к объяснению учреждения, в отличительных его чертах, по римскому, французскому и германскому праву. Затем уже, приготовив в уме слушателя или читателя по возможности полный и закругленный образ учреждения, приступал я к изложению его по русскому закону, с предварительным очерком его происхождения и исторического развития на нашей почве. Таким образом, по моему расчету, читателю возможно было бы в потребных случаях судить, в чем русский закон учреждения соответствует или не соответствует общему его типу, как он выразился в истории, в экономии и в праве Западной Европы» [44, c.23].

«Курс гражданского права» Победоносцева содержит мало теоретических рассуждений о правовых институтах, в нем почти отсутствуют общие определения, система изложения материала в «Курсе» во многом повторяет систему 10-го тома «Свода законов Российской империи». Победоносцев создал, по существу, не только учебник по гражданскому праву, но и настоящее практическое руководство для юристов, призванных вести дела по гражданскому праву. Не случайно цитаты из его «Курса» в 70-80-х годах XIX в. неоднократно приводились в решениях Гражданского кассационного департамента Сената для обоснования той или иной позиции.

Подобного рода произведения обыкновенно мало что говорят о личности их автора, о его мировоззрении и пристрастиях. «Курс гражданского права» Победоносцева стал в этом смысле исключением из правила. Нигде, пожалуй, характер Победоносцева как правоведа не проявился так выпукло, как в этом его произведении. «Этой своей книгой Победоносцев создал науку русского гражданского права; он по справедливости может назваться отцом и родоначальником этой науки, - писала газета «Россия» в 1907 г. (N 399). - Все то, что было в этой области до него - это или сколки с иностранных книг, или изложение законов, или, на лучший конец, приспособление общей теории гражданского права к русскому закону. Впервые Победоносцев с замечательным проникновением в русскую историю и русский правовой дух дает самобытное и вместе с тем высоко научное изложение гражданского права русского народа. Пройдет еще не одно поколение русских юристов, но книга Победоносцева останется исходной точкой для всякой научной работы в этой области» [44, с.26]. Высоко оценивал «Курс гражданского права» Победоносцева и такой видный российский правовед-цивилист, как Г. Ф. Шершеневич. По его словам, «в лице г. Победоносцева мы видим совершенно особый тип юриста, не подходящий к большинству русских ученых. Не поддаваясь влиянию западной науки, не связанный выводами предшествовавших русских ученых, г. Победоносцев отличается полною самостоятельностью взглядов на исторические и догматические вопросы русского права. Спокойный и тонкий анализ, бесстрастное изложение, упорный консерватизм в вопросах de lege ferenda - таковы отличительные черты г. Победоносцева как ученого: Мы не преувеличим, если сравним г. Победоносцева с римским юристом. Как и последний, г. Победоносцев опасается обобщений, избегает определений, предпочитая описание фактов, но зато поражает логичностью рассуждений, когда дело касается толкования действующего законодательства. Следить за автором в его заключениях и таким путем приобретать способность к самостоятельным юридическим решениям - такова главная польза, которую можно получить при чтении. Если курс Мейера врезывает в памяти читателя систему гражданского права, что имеет несомненное громадное значение для юриста, то курс Победоносцева приучает к цивилистическому мышлению и с этой стороны является лучшею школою для догматиков» [44, c.29].

К.П. Победоносцев в полной мере сознавал своеобразие русского права, его укорененность в прошлом. «Наши вотчинные отношения весьма разнообразны и покуда мало еще исследованы наукою: на практике же и в экономии нашего быта из них возникает множество своеобычных вопросов, которые или неизвестны вовсе, или давно утратили свое значение в экономии западноевропейского общества» [33], - писал он в приложении к 1-й части своего «Курса гражданского права». Среди современных ему российских правоведов Константин Петрович славился своим знанием истории русского права. Исторической эволюции различных правовых институтов в русском обществе он посвятил свои первые научные работы в области юриспруденции, публиковавшиеся в течение 50-60-х годов XIX в. в различных журналах, главным образом в «Русском вестнике». Изучать историю русского юридического быта Константин Петрович не переставал и в дальнейшем - в те времена, когда был уже Обер-прокурором Святейшего Синода. Он продолжал работать в архивах, делать выписки из различных документов, а также из «Полного собрания законов Российской империи». «Курс гражданского права» Победоносцева покоился, таким образом, на фундаменте глубокого знания автором исторических реалий русского права.

К.П. Победоносцев разработал одно из самых либеральных законов, касающихся авторского права (хотя сам он терпеть не мог слова «либерал»). Его «Авторское право», «Лесной кодекс» почему-то используются в качестве законов в Польше и Финляндии (когда-то территорий Российской империи), а не в России.

Свой метод познания права, основанный на изучении текстов правовых памятников, архивных актов, судебной практики, Константин Петрович рекомендовал применять всем начинающим юристам. В частности, тем, кто приступает к изучению институтов гражданского права, он советовал сначала «приобресть знакомство с общими началами науки гражданского права, затем возбудить и воспитать в себе логическую последовательность юридического мышления». По его мнению, лучшим средством к этому «для человека, еще не испробованного на практической деятельности, может служить не просто чтение, но внимательное и сериозное изучение одного из классических творений, которыми может похвалиться германская юридическая литература». В качестве такого творения Победоносцев называл книгу К. Ф. Савиньи «System des heutigen rцmischen Rechts», которую он характеризовал как «несравненную по строгости юридического анализа, по основательности выводов, по простоте приемов мышления и по изяществу юридического слога» [35, с.209]. Кроме того, Победоносцев рекомендовал начинающим юристам прочитать хорошее французское сочинение по гражданскому праву. По его словам, такое чтение будет «полезно по ясности и практичности изложения, которыми отличаются сочинения этого рода во Франции»[35, с.208].

После всего этого Победоносцев советовал всем тем, кто начинает изучать русское право, обратиться к «Полному собранию законов Российской империи». Он рекомендовал всякому «истинно жаждущему знания» приняться за чтение данного собрания, начиная с первого тома. «Многим может показаться странен такой совет, - пояснял Константин Петрович, - но смею уверить всякого, что такое чтение, в начале, правда, требующее некоторых усилий, вскоре окажется интересным, а для иных и увлекательным чтением. С каждым томом читатель станет входить в силу и живее почувствует в себе драгоценнейший плод внимательного труда - здоровое и дельное знание, то самое знание, которое необходимо для русского юриста и которым русские юристы, к сожалению, так часто пренебрегают, питаясь из источников иноземных: незаметно воспринимают они в себя понятия, возникшие посреди истории чужого народа, усвоивают начала и формы, на чужой почве образовавшиеся и связанные с экономией такого быта, который далеко отстоит от нашего: естественно, что отсюда родится ложное понятие о потребностях нашего юридического быта и о средствах к их удовлетворению, пренебрежение или равнодушие к своему, чего не знают, и преувеличенное мнение о пользе и достоинстве многого такого, что хорошо и полезно там, где из своего быта выросло, но криво и лживо оказывается там, где нет соответствующей почвы и соответствующих условий исторических и экономических. Такое знание невозможно признать здоровым и истинным, как отрешенное от жизни, следовательно, от истины. Напротив, тем и дорого изучение нашего полного Собрания законов для русского юриста, что здесь каждое явление юридическое, каждое положение представляется в связи со всею обстановкою быта, со всеми данными историческими, и в совокупности с ними объясняется. Сверх того, великую пользу приносит такое чтение еще и потому, что освоивает читателя с чистотою и ясностью слога, которым писаны первые памятники законодательства - уложение и новоуказные статьи: ясность, определительность и чистота русской речи - качество необходимое для юриста, правая рука, без которой обойтись ему невозможно, а этого свойства надобно искать в исторических памятниках, ибо образцы позднейшего законодательного стиля не отличаются ни чистотою, ни ясностью речи, носящей на себе следы иноязычной конструкции, иноязычных форм и понятий. Словом сказать, изучение первого полного Собрания законов составляет, по моему мнению, необходимость для русского юриста, и лучшей школы для него прибрать невозможно, как это школа мертвых, но красноречиво говорящих памятников, ибо у нас нет еще живой и постоянно действующей школы для образования русского юриста, той школы, которая воспитывает человека совокупным действием предания, живого авторитета и живой практической деятельности»[35, c.263].

Такой метод изучения русского права был вполне оправдан в то время, когда Победоносцев создавал свой «Курс гражданского права». Он соответствовал и уровню развития русской теоретической юриспруденции в тот период, и характеру самого русского права. Действовавшее в России гражданское законодательство складывалось из актов, принятых в различные исторические эпохи. Поэтому уяснить суть того или иного правового института можно было только путем последовательного изучения всей тянувшейся из далекого прошлого цепи законов, посредством рассмотрения правовых норм в контексте той исторической обстановки, в которой они возникли и развивались.

Но данный метод изучения гражданского права, проповедовавшийся Победоносцевым, имел наряду с достоинствами и целый ряд недостатков. Все они проявились в содержании «Курса гражданского права».

Многие российские правоведы признавали, что по богатству материалов, в нем собранных, «Курс гражданского права» К. П. Победоносцева не имел себе равных.

Помимо курса гражданского права, Победоносцев читал на юридическом факультете Московского университета лекции и вел практические занятия по курсу гражданского судопроизводства. Однако он опубликовал мало своих работ по этой отрасли юриспруденции. Среди них только одна книга. Она вышла в свет в 1872 г. под названием «Судебное руководство. Сборник правил, положений и примеров, извлеченных из теории и практики гражданского судопроизводства». Литографическим способом была размножена запись лекций Победоносцева по курсу гражданского судопроизводства, читавшихся им на юридическом факультете Московского университета с 15 января по 21 марта 1863 г. В 1865 г. в газете «Московские ведомости» (14, 15, 16, 17, 28, 30 апреля и 1 мая) Константин Петрович опубликовал анонимно серию статей-передовиц о судебной реформе.

Главная мысль, которую Победоносцев проводил в своих статьях, записках и заметках относительно судебной реформы, заключалась в том, что преобразования судебной организации и судебного процесса, узаконенные судебными уставами 1864 г., не были обеспечены необходимым числом соответствующих исполнителей - квалифицированных и честных судебных деятелей. «Не учреждения сами по себе, не тот механизм, который проектирован для них в судебных уставах, составляют желанную цель преобразования, - подчеркивал Победоносцев, - учреждения эти, в новой своей организации, суть только средство для достижения цели, а целью служит утверждение в судебной практике основных начал правого и разумного суда»[35, с.527]. Отсутствие достаточного числа надлежащих исполнителей Константин Петрович считал самым серьезным препятствием к достижению данной цели. Обращаясь осенью 1885 г. к императору Александру III, он писал: «В Российском государстве не может быть отдельных властей, независимых от центральной власти государственной. Возведенная в принцип абсолютная несменяемость судебных чинов представляется в России аномалией странной и ничем не оправдываемой, ибо в нашей истории не могло образоваться доныне особливое судебное сословие, крепкое знанием, преданием и опытом и связанное чувством и сознанием корпоративной чести. При недостатке людей твердых и успевших пройти правильную школу опыта, приходится при замещении судейских должностей довольствоваться деятелями юными и мало опытными и представлять им деятельность в среде губернского и уездного быта, которая, как известно, у нас еще неспособна сама воспитывать и направлять общественных деятелей. Очевидно, что прививать к таким должностным лицам сознание внешней независимости от властей и права несменяемости - не дело здоровой политики и служит не столько к нравственному укреплению судебного сословия, сколько к его деморализации, что мы и видим на самом деле» [11, с.183].

В данном случае отчетливо проявилась характерная черта мышления Победоносцева-правоведа - его стремление видеть во всех политических и правовых институтах их социальную основу, оценивать данные институты с точки зрения их воздействия на общественную нравственность. «Закон, - отмечал он, - с одной стороны, правило, с другой стороны - заповедь, и на этом понятии о заповеди утверждается нравственное сознание о законе: Об этом высоком и глубоком значении закона совсем забывает новое учение и новая политика законодательства. На виду поставлено одно лишь значение закона, как правила для внешней деятельности, как механического уравнителя всех разнообразных отправлений человеческой деятельности в юридическом отношении. Все внимание обращено на анализ и на технику в созидании законных правил. Бесспорно, что техника и анализ имеют в этом деле великое значение; но, совершенствуя то и другое, разумно ли забывать основное значение законного правила» [35, с.164].

Не соответствующим общественным условиям России Победоносцев считал и суд присяжных. Данное учреждение, отмечал он, усиливает случайность приговоров даже в тех странах, где существует «крепкое судебное сословие, веками воспитанное, прошедшее строгую школу науки и практической дисциплины». «Можно себе представить, - продолжал он, - во что обращается это народное правосудие там, где в юном государстве нет и этой крепкой руководящей силы, но взамен того есть быстро образовавшаяся толпа адвокатов, которым интерес самолюбия и корысти сам собою помогает достигать вскоре значительного развития в искусстве софистики и логомахии, для того чтобы действовать на массу; где действует пестрое, смешанное стадо присяжных, собираемое или случайно, или искусственным подбором из массы, коей недоступны ни сознание долга судьи, ни способность осилить массу фактов, требующих анализа и логической разборки; наконец, смешанная толпа публики, приходящей на суд как на зрелище посреди праздной и бедной содержанием жизни; и эта публика в сознании идеалистов должна означать народ» [35, с.389].

Еще более резкой критике Победоносцев подвергал «так называемую свободу печати». По его мнению, данное явление есть «одно из безобразнейших логических противоречий новейшей культуры, и всего безобразнее является оно именно там, где утвердились начала новейшего либерализма, - именно там, где требуется для каждого учреждения санкция выбора, авторитет всенародной воли: От одного только журналиста, власть коего практически на все простирается, не требуется никакой санкции. Никто не выбирает его и никто не утверждает»[34, с.173]. Судья, указывает Победоносцев, имея правомочие карать нашу честь, лишать нас имущества и свободы, получает его от государства. Он должен продолжительным трудом и испытанием готовиться к своему званию. Он связан строгим законом, он действует под контролем высшей власти, приговор его может быть изменен и исправлен. «А журналист имеет полнейшую возможность запятнать, опозорить мою честь, затронуть мои имущественные права; может даже стеснить мою свободу, затруднив своими нападками или сделав невозможным для меня пребывание в известном месте. Но эту судейскую власть надо мною сам он себе присвоил: ни от какого высшего авторитета он не принял этого звания, не доказал никаким испытанием, что он к нему приготовлен, ничем не удостоверил личных качеств благонадежности и беспристрастия, в суде своем не связан никакими формами процесса, и не подлежит никакой апелляции в своем приговоре: Итак, можно ли представить себе деспотизм более насильственный, более безответственный, чем деспотизм печатного слова? И не странно ли, не дико ли и безумно, что о поддержании и охранении именно этого деспотизма хлопочут все более ожесточенные поборники свободы, вопиющие с озлоблением против всякого насилия, против всяких законных ограничений, против всякого стеснительного распоряжения установленной власти? Невольно приходит на мысль вековечное слово об умниках, которые совсем обезумели от того, что возомнили себя мудрыми» [44, с.132].

Таким образом, «Курс гражданского права» К.П. Победоносцева представляет собой уникальное в дореволюционной юридической литературе сочинение, выдержавшее несколько переизданий и имевшее огромное влияние на судебную практику того времени и сегодня представляющее огромный интерес для теоретиков. Вклад К.П. Победоносцева в правовое поле России значителен и интересен.

2.4 Политические взгляды К.П. Победоносцева

Исследователь истории русской богословской мысли и культуры Георгий Флоровский писал о воззрениях и политике К.П. Победоносцева (1937): «Есть что-то призрачное и загадочное во всём духовном образе Победоносцева. Он был очень скрытен, в словах и в действиях, и в его "пергаментных речах" было трудно расслышать его подлинный голос. Он всегда говорил точно за кого-то другого, укрывался в условном благозвучии и благообразии очень и очень размеренных слов. Победоносцев по-своему был народником или почвенником. Это сблизило его с Достоевским. Но вдохновение Достоевского было Победоносцеву духовно чуждо. И образ пророка скоро померк в его холодной памяти… Народником Победоносцев был не в стиле романтиков или славянофилов, скорее в духе Эдм. Бёрка, и без всякой метафизической перспективы. Очень многое в его критике западной цивилизации и прямо напоминает контрреволюционные апострофы Бёрка. Победоносцев верил в прочность патриархального быта, в растительную мудрость народной стихии, и не доверял личной инициативе. Есть что-то от позитивизма в этом непримиримом отталкивании Победоносцева от всякого рассуждения. Умозаключениям он всегда противопоставляет «факты». Обобщений он избегает не без иронии, и отвлечённых идей боится. И здесь основная двусмысленность его воззрения. Вся эта защита непосредственного чувства у Победоносцева построена от противного. Сам он всего меньше был человеком непосредственным или наивным. Всего меньше сам он жил инстинктом. Сам он весь насквозь отвлечённость. Это был человек острого и надменного ума, «нигилистического по природе», как о нем говорил Витте. И когда он говорит о вере, он всегда разумеет веру народа, не столько веру Церкви. В православной традиции он дорожил не тем, чем она действительно жива и сильна, не дерзновением подвига, но только её привычными, обычными формами. Он был уверен, что вера крепка и крепится нерассуждением, а искуса мысли и рефлексии выдержать не сможет. Он дорожит исконным и коренным больше, чем истинным. Богословия Победоносцев решительно не любил и боялся, и об «искании истины» отзывался всегда с недоброй и презрительной усмешкой. Духовной жизни не понимал, но пугался её просторов. Отсюда вся двойственность его церковной политики. Он ценил сельское духовенство, немудреных пастырей наивного стада, и не любил действительных вождей. Он боялся их дерзновения и свободы, боялся и не признавал пророческого духа. Победоносцев не хотел общественной и культурной влиятельности иерархии и клира, и властно следил за выбором епископов, не только по политическим мотивам, не только ради охраны правительственного суверенитета»[50, с.23]

Религиозный философ Н. Бердяев сравнивал его с большевистским вождём Лениным: «[Победоносцев] был духовным вождём старой монархической России эпохи упадка. Ленин был духовным вождём новой коммунистической России. Он много лет господствовал в подготовительном к революции процессе, а после революции правил Россией. Победоносцев и Ленин представляли полярно противоположные идеи. Но есть сходство в их душевной структуре, они во многом принадлежат к одному и тому же типу. Победоносцев был более замечательным, сложным и интересным человеком, чем это о нем думают, когда обращают внимание исключительно на его реакционную политику. Я когда-то характеризовал мировоззрение Победоносцева как «нигилизм на религиозной почве». Он был нигилистом в отношении к человеку и миру, он абсолютно не верил в человека, считал человеческую природу безнадёжно дурной и ничтожной. У него выработалось презрительное и унизительное отношение к человеческой жизни, к жизни мира. Это отношение распространялось у него и на епископов, с которыми он имел дело, как обер-прокурор Св. Синода. Из своего неверия в человека, из своего нигилистического отношения к миру Победоносцев сделал крайне реакционные выводы. Победоносцев верил в Бога, но эту свою веру в Бога не мог перенести на свое отношение к человеку и миру. В своей личной жизни этот человек, приобретший репутацию великого инквизитора, был мягким, он трогательно любил детей, боялся своей жены, совсем не был свиреп в отношении к «ближнему». Он не любил «дальнего», человечества, гуманность, прогресс, свободу, равенство и пр. В чем же может быть сходство с Лениным? Ленин тоже не верил в человека, и у него было нигилистическое отношение к миру. У него было циническое презрение к человеку и он также видел спасение лишь в том, чтобы держать человека в ежовых рукавицах. Как и Победоносцев, он думал, что организовать жизнь людей можно лишь принуждением и насилием. Как Победоносцев презирал церковную иерархию, над которой господствовал, так и Ленин презирал иерархию революционную, над которой господствовал, он отзывался о коммунистах с издевательством и не верил в их человеческие качества. И Ленин и Победоносцев одинаково верили в муштровку, в принудительную организацию людей, как единственный выход [1, с.149-150].

Ему приписывается фраза, сказанная в начале 1900-х Николаю II: «Я сознаю, что продление существующего строя зависит от возможности поддерживать страну в замороженном состоянии. Малейшее теплое дуновение весны, и все рухнет».

Русский военный историк А.А. Керсновский в 1930-е писал в эмиграции: «Существуй в России конституция с 1881 года, страна не смогла бы пережить смуты 1905 года, и крушение бы произошло на 12 лет раньше. Александру III, отвергнувшему по совету Победоносцева меликовский проект, Россия обязана четвертью столетия блестящей великодержавности» [35, с.439].

Без особого риска ошибиться, можно утверждать: обер-прокурор ненавидел и презирал русскую партийную интеллигенцию, которая отвечала ему взаимностью и, победив в 1917 г., на протяжении нескольких поколений, усилиями историков, обществоведов, публицистов утверждала в общественном сознании образ Победоносцева как идеолога «самой разнузданной и гнусной реакции» [3, c.161]. В начале третьего тысячелетия подобный идеологизированный подход нельзя не признать безнадежно устаревшим, ни в коей мере не отвечающим уровню и требованиям современной науки. Мировоззрение обер-прокурора, безусловно, необходимо рассматривать с позиции содержания и структуры самой консервативной идеологии. В данной статье предпринята попытка именно такого анализа.

К.П. Победоносцев не был убежденным противником преобразований вообще, приветствовал отмену крепостного права, участвовал в подготовке судебной реформы, а в эпоху контрреформ не поддержал многие консервативные инициативы. Если учесть, что обер-прокурор откровенно недолюбливал русское дворянство, относился к нему с сарказмом и подозрением, то очевидно, что его консерватизм был вызван неприятием разрушения исторических основ российского государства и национальных традиций, а не защитой интересов того или иного сословия, класса или группы населения. Моментом истины стало для него взаимодействие на российской почве отечественных традиций с «новыми философскими и экономическими началами, выработанными в Западной Европе жизнью, мыслью и наукой» [3, с.161-162]. В ранних работах он высказывал осторожную надежду, что если «первым плодом новых начал было сознание и упразднение этих противоречий», то «конечным результатом должно быть примирение» [3, с.165]. Но для Победоносцева исключительно важно, чтобы новации не шли вразрез с традициями. Все новшества еще должны пройти своеобразную верификацию, новые идеи не должны противоречить сложившимся в обществе отношениям. Только в этом случае возможно гармоничное восприятие «чужого», которое еще должно стать «своим».

«Человек есть сын земли своей, отпрыск своего народа: кость от кости, плоть от плоти своих предков, сынов того же народа, и его психическая природа есть их природа, с ее отличительными признаками и недостатками, с ее бессознательными стремлениями, ищущими сознательного исхода» [3, с.165].

Чтобы понять логику мысли К.П. Победоносцева, следует обратиться к анализу понятия традиции и вариантам ее интерпретации. В истории, конечно, не существует обществ, изначально и навечно устойчивых и стабильных, поэтому, как отмечал польский социолог Ежи Шацкий, вопрос об отношении к прошлому и вариации на тему «золотого века» проявлялись «как идеологическая реакция на социальные изменения: протест против изменений возник в форме апологии прошлого, поиска в нем идеала, образца и нормы, в то время как приятие изменений способствовало обычно ослаблению эмоциональной связи с прошлым и даже проявлению откровенной неприязни ко всему старому, связанному с прошлым»[3, с.165]. В этом смысле либеральная и революционная интеллигенция стремилась разорвать связи с прошлым, выйти из-под обаяния традиции, тогда как консерваторы, напротив, утверждали неразрывность прошлого и настоящего, отстаивали единство общества не только в пространстве, но и во времени. Это положение ведет к обособлению и противоборству «охранителей» с «радикалами». Конфликт этот в условиях обострения общественно-политической ситуации совершенно неизбежен. В России он назревал с начала XIX в. и завершился тремя революциями.

Развитие и распространение консерватизма как явления, отличного от обычного примитивного традиционализма, по мнению Манхейма, зависит от динамичного характера современного мира (основой этой динамики является социальная дифференциация). Многообразие форм мышления зависит от горизонтальной и вертикальной мобильности. Пока традиции национальных и локальных групп остаются нерушимыми, связь с привычным типом мышления остается настолько прочной, что типы мышления, обнаруживаемые в других группах, рассматриваются как странность, заблуждение, двусмысленность или даже ересь. Поэтому, «в обществе, где каждый член группы с детских лет привыкает к одинаковому смыслу слов, одинаковому методу логического построения, отклоняющиеся процессы мышления не возникают». Однако, со времени великой буржуазной революции 1789 г. утвердилось рационалистическое убеждение, что разум способен диктовать обществу справедливые, но попираемые традицией общественные законы. Декларация прав «гражданина и человека» и лозунг о «свободе, равенстве и братстве» носили теоретизированный, абстрактный характер, но обрели силу аксиомы для части либерально-демократической интеллигенции. Обаяние европейской цивилизации диктовало критическое, а то и пренебрежительное отношение к собственному историческому прошлому, что особенно проявлялось в пореформенную эпоху. Реакция со стороны консервативной элиты, представителем коей и был Победоносцев, последовала незамедлительно.

Одна из наиболее характерных черт консервативного способа мышления и жизни - стремление придерживаться того, что непосредственно дано, действительно и конкретно. Многочисленные примеры убеждали Победоносцева, что русское общество не готово к дарованной ему самостоятельности. Настоятельно требовалось действие регламентируемого, вносящего порядок начала, которое Победоносцев видел в самодержавии.

Идея Победоносцева о невозможности в кратчайшие исторические сроки сменить систему управления подтверждается и современной социологией. Так, Ежи Шацкий указывает, что «при отсутствии накапливаемых столетиями практических знаний общественной жизни возникает потребность в технике управления, в общих правилах, которыми мог бы воспользоваться каждый, а не только люди, издавна посвященные в секреты власти». Демократизация же предполагает именно отлучение от власти старой элиты и создание новой, на формирование которой, по справедливой мысли Победоносцева, потребны десятилетия, если не столетия. XX век показал, что не все страны и народы в равной степени быстро и безболезненно приспосабливаются к требованиям современной цивилизации.

Победоносцев считал, что государственная власть утверждается на единстве духовного самосознания между народом и правительством, на народной вере: власть, по его мнению, «подкапывается с той минуты, когда начинается раздвоение этого, на вере основанного сознания... Доверие массы народа к правителям основано на вере, то есть не только на единоверии народа с правительством, но и на простой уверенности в том, что правительство имеет веру и по вере действует». События 1917 г., крушение самодержавия и православной церкви показали, что тревоги обер-прокурора были не напрасны и основывались на понимании роли и значения православия в духовном укладе русского народа. Подмена веры в Бога верой в вождей имела тяжелые последствия для русского послереволюционного общества.

В представлении Победоносцева философия Ж.-Ж. Руссо «построена на одном ложном представлении о совершенстве человеческой природы и о полнейшей способности всех и каждого уразуметь и осуществить те начала общественного устройства, которые эта философия проповедовала» [28, с.625]. Константин Петрович говорил о появившейся знаменитой «схеме народного счастия», придуманном «рецепте мира, согласия и довольства для народов и правительств», как о построенном на «чудовищном обобщении, совершенно отрешенным от жизни, и на самой дикой, самой надутой фантазии, тем не менее, эта ложь, которая, казалось, должна была рассыпаться при малейшем соприкосновении с действительностью, заразила умы страстным желанием применить ее к действительности и создать, на основании рецепта, новое общество, новое правительство».

Но когда эту формулу захотели обратить в обязательный закон для общественного быта, когда из нее решили сделать «формальное право, связующее народ между собою и правительством во внешних отношениях, когда ее возвели в какую-то новую религию для народов и правителей, -- она оказалась роковой ложью, и идеальный закон любви, мира и терпимости, сведенный на почву внешней законности, явился законом насилия, раздора и фанатизма» [7, с.56].

В подтверждение своих размышлений Константин Петрович обращался к истории развития новых демократических учреждений в странах Европы и Южной Америки. Победоносцев на конкретных исторических примерах доказывал, что монархические учреждения гораздо стабильнее и долговечнее, нежели учреждения демократические: Именно поэтому Победоносцев считал «демократическую форму правления самой сложной и самой затруднительной из всех известных в истории человечества» [7, c.56]. По его словам, она трудно приживается и к ней нужна особая подготовленность в политическом, нравственном и культурном отношении.

От анализа идей, положенных в основание западного общества, Победоносцев вновь возвращался к носителям этой идеологии, точнее их российскому варианту - интеллигенции.

Неприятие обер-прокурором российской интеллигенции имело вполне определенные конкретно-исторические и мировоззренческие основания, которые, зачастую, упускали из вида многие поколения советских историков.

Что же такое интеллигенция в самом широком смысле этого понятия? Манхейм определяет интеллигенцию как социальные группы, главная задача которых заключается в том, чтобы создавать для данного общества интерпретацию мира. Появление ее связано с тем, что «монополия церковной интерпретации мира сломлена и место замкнутого, строго организованного слоя интеллектуалов заняла свободная интеллигенция, для которой характерно то, что она все более рекрутируется из постоянно меняющихся жизненных ситуаций и способ ее мышления не подвергается более регулированию со стороны какой-либо организации типа касты»[8, с.223]. Согласно законам свободной конкуренции интеллигенты осваивали сложившиеся типы мышления и применяли их в борьбе. «Они были вынуждены поступать таким образом потому, что им приходилось бороться за благосклонность общества, которое, в отличие от клерикального, уже не принимало покорно, без определенных усилий, предлагаемую ему концепцию»17.

Обер-прокурор Св. Синода считал современное ему образованное общество «смешением лиц, принадлежавших к так называемой интеллигенции, очень пестрое, шатающееся во все стороны...». Ответственность за положение в государстве Победоносцев возлагал на разлагающее влияние интеллигенции, что, как мы видим, вполне подтверждает вывод Манхейма. Создавая «новый мир», интеллигенция должна была идейно опорочить старый порядок, убедить общество в архаичности, реакционности старых традиций.

Общее чувство нестабильности, незавершенности и переходности эпохи конца XIX века, предчувствие перемен и страх перед ними были устойчивы в размышлениях о судьбе России наиболее проницательных русских консерваторов. «Нерв эпохи» остро чувствовали многие из современников обер-прокурора- Академик А.В. Никитенко в своем дневнике размышлял: «Россия - странное государство: это страна всевозможных экспериментов - общественных, политических и даже нравственных, а между тем ничто не укореняется в ней надолго. Залог ли это будущей самобытности, которая не успела еще отыскать своей опоры, или доказательство неспособности установиться на чем-либо твердом и судьба ее вечно колебаться и бессознательно переходить от одной формы к другой? Избави Бог». Знаменитый книгоиздатель и журналист А.С. Суворин, со слов А.В. Богданович, признавал «конец XIX столетия … временем неожиданностей, тяжелой, но интересной эпохой. Он уверен, что в эти 10 лет будет переворот… Сказал, что теперешние люди за 2 -- 3 года совсем изменились, что у них есть много инициативы, что они совсем иначе работают, что эти люди с убеждениями, а если правительство их не поддержит, они будут хуже анархистов».

Если в большинстве случаев Победоносцев доказывал неприемлемость многих европейских институтов для России, опираясь на ее исторический опыт, то в «Московском сборнике» ту же идею он обосновывал от противного, выделяя англосаксов, как уникальный и неповторимый феномен истории: «Англосаксонское племя, с тех пор как заявило себя в истории, и доныне отличается крепким развитием самостоятельной личности», чему «и в сфере политической, и в сфере экономической англосаксонское племя обязано и устойчивостью древних своих учреждений, и крепкой организацией семейного быта и местного самоуправления, и … несравненными успехами». Существенное отличие этого быта «состоит в отношении каждого гражданина к государству… Местное управление держится личным, сознательным по долгу, участием местных обывателей в общественном деле. Учреждения административные обходятся без полчища чиновников, состоящих на содержании у государства и чающих от него обеспечения и возвышения. Вот на каком корне сами собою исторически выросли представительные учреждения свободной Англии, и вот почему ее парламент состоит из действительных представителей местных интересов, тесно связанных с землей; вот почему и голос их может считаться, в достаточной мере, голосом земли и органом национальных интересов» [38, с.59].

Индивидуализм англосаксов Победоносцев противопоставлял «прочим народам Европы», которые «образовались и выросли совсем на ином основании, на основании общинного быта». Общинный быт большинства народов Европы, в том числе и русского, воспитывал в личности особую зависимость от «общественного союза». С возникновением государственности личность в силу традиции по-прежнему ищет защиты в корпоративности, растворяя самостоятельность в коллективе. «Отсюда, - констатировал Победоносцев, - в таком состоянии общества оскудение людей самостоятельных и независимых, людей, которые сами держатся на ногах своих и знают, куда идут, составляя в государстве силу, служащею ему опорой, и, напротив того, крайнее умножение людей, которые ищут себе опоры в государстве, питаясь его соками, и не столько дают ему силы, сколько от него требуют» [35, с.372]. Именно такое положение вещей вызывает необходимость усиления роли государства, расширения его функций, появления массы чиновников. Опасность такого рода обществ состоит в том, что его граждане, возлагая всю вину за свое положение на государство, в нем ищут себе защиты. «В таком состоянии общество мало-помалу подготовляет у себя благоприятную почву для развития социализма, и привычка возлагать на государство заботу о благосостоянии всех и каждого обращается, наконец, в безумную теорию социализма государственного» [35, с.374]. Логическим следствием этого Победоносцев считал полную невозможность развития истинно представительных начал у большинства народов континентальной Европы.

Попытка заимствовать чуждые народу установления объяснялась утопичной попыткой интеллигенции найти в смене формы правления «прогрессивный путь развития». В «Московском сборнике» обер-прокурор очень подробно и педантично обосновывал, в чем суть этой «ошибки». «Испытывая в течение веков гнет самовластия в единоличном и олигархическом правлении и не замечая, что пороки единовластия суть пороки самого общества, которое живет под ним, люди разума и науки возложили все бедствия на своих властителей и на форму правления и представили себе, что с переменою этой формы на форму народовластия или представительного правления общество избавится от своих бедствий и от терпимого насилия», но в итоге, «люди, оставаясь при слабостях и пороках собственной натуры, перенесли на новую форму все прежние свои привычки и склонности. Как прежде, ими правит личная воля, которая «осуществляется уже не в лице монарха, а в лице предводителя партии, и привилегированное положение принадлежит не родовым аристократам, а господствующему в парламенте и правлении большинству».

Диалектика рассуждений Победоносцева сводилась к утверждению основополагающей для него идеи: гражданское равноправие - фикция, прикрывающая интересы новой политической элиты. «Горький исторический опыт показывает, - отмечал он, - что демократы, как скоро получают власть в свои руки, превращаются в тех же бюрократов, на коих столь сильно негодовали, становятся тоже властными распорядителями народной жизни, отрешенными от жизни народной, не только не лучше, но иногда еще и хуже прежних чиновников».

Победоносцев был убежден, что Россия, лишенная исторически оправданных общественно-государственных традиций и православия, неизбежно превратиться в «ледяную пустыню», по которой «бродит лихой человек». Ответа на вопрос, было ли это утверждение пророчеством или заблуждением, пока нет.

Таким образом, из всей совокупности политических воззрений Победоносцева особого внимания заслуживает его учение о сущности власти, жертвенности и священности истинной политики. Гарантия общественной стабильности в правильном понимании своих истоков и коренных начал национальной жизни. Одним из таких начал является власть, которую мыслитель понимал как нравственную, объединяющую людей силу. Ее основой всегда было и будет поиск людьми правды, ведущей свое происхождение от божественного начала.

Кроме своего таинственного, жертвенного смысла власть имеет также еще одно, не менее важное значение воспитательное. В этом плане государство осознается как большая семья, в которой только смирение, жертвенность, отказ от собственного «я» способны создать общественный порядок и гармонию. Власть самодержавного государства рисуется при этом как равнодействующая всех классовых, групповых и частных интересов сила. Она является посредником между сословиями в обществе и, объединяя их в себе, направляет на обустройство и укрепление общего для всех дома.

Олицетворением разрушения в обществе являлась демократия, которая является наиболее порочной и опасной тенденцией общественного развития, главной «болезнью нашего времени». Ярчайший пример течения этой «болезни» идея народовластия. Вытекающая из этой идеи теория парламентаризма была, как считал автор «Московского сборника», тем центром, из которого расходились круги более частных инновационных принципов и концепций, требующих решительных изменений различных элементов веками складывавшейся политической системы. По этой причине критика этой «лжи», идей конституционализма и парламентаризма занимала ум Победоносцева на протяжении всего периода его обер-прокурорства.