Мифология и мировоззрение древней Руси в новейшей отечественной историографии

Б.А. Рыбаков, рассматривая архетип волка в славянском фольклоре, уделяет особе внимание наиболее яркому его проявлению - Серый волк. Тот незаменимый помощник героя, который приходит на службу после прохождения героем определённой (по всей видимости, охотничьей) инициации, учась мудрости у лешего или иного «старшего» обитателя леса. После чего герой познаёт язык животных, или принимает на себя иные качества животного мира, что позволяет ему взаимодействовать не только с миром людей, но и иными пространствами призывая себе на помощь древнего пса - Серого волка.

Интересным является и тот момент мифа, что герой по сюжету как правило умирает. А Серый волк - его верный помощник в свою очередь призывает Ворона, который раздобыв издалека живую и мёртвую воду воскрешает героя, позволяя ему продолжить творить миф и завершить начатое. Этот элемент мифа на первый взгляд сложен в понимании, но здесь очевидно указание на часть инициатической трансформации, открыто сохранившейся в практике сибирских шаманов и скандинавском фольклоре. Подразумевается ритуальная смерть. У сибирских шаманов её целью является спуск в нижний мир, где злые духи разрывают ментальное тело шамана на части, и если тот вытерпит боль и не проявит страха, духи собирают шаману новое ментальное тело иного качества, нежели прежнее. Целью этого ритуала является, как обретение нового тела позволяющего беспрепятственно перемещаться между тремя мирами формирующими мироздание в представлении сибирских народов. Подобный ритуал, отдельными частностями идентично схожий шаманской инициацией сибирских шаманов присутствовал и у германских народов, в особенности скандинавов. Проходящий инициацию, проделывал тот же обряд, что по поверьям некогда прошел сам Один. Инициируемый приносил сам себя в жертву Одину, чаще всего через повешение и пускал себе кровь, подобно тому как и Один вися на мировом древе пронзил себя копьём.

Умершие в процессе обряда считались удостоившимися чести попасть в Вальгаллу, и хоронились с соответствующими почестями. Редкие выжившие же, считались воскреснувшими из мёртвых, познавшими их мудрость, и наделёнными иными способностями. Опираясь на эти мифы, по аналогии, можно понять, что смерть героя, это как в раз последующая более глубокая инициация... Мёртвая вода - восстанавливающая целостность тела, отражает перестройку качеств человека личностный переход на новый совершенно иной уровень.

Живая же вода - дар продолжения жизни в новом теле, а вероятно и элемент мифа в последствии унаследованный христианством - «чаю воскресение мертвых и жизни будущего века» (вопросы которого будут подняты в главе о принятии христианства Русью).

Так же без внимания сложно оставить и Ворона добывшего воду для героя славянских сказок. Аналогия сразу же находится в античной мифологии, в которой Ворон сопровождает солярных героев и хтонических богов (таких как, например Кронос или Сатурн). А в скандинавской мифологии, Вороны неразрывны всё с тем же образом вождя-охотника... Вороны Хугин и Мунин

Карл Густав Юнг. Архетип и символ. Минск: Renaissance, 1991. с. 304.(перевод имён «мысль» и «память») сопровождают Одина. А покинув его на долгий срок, возвращаются с дальних краёв принося ему вести.

Хугин и Мунин над миром все время летают без устали; мне за Хугина страшно, страшней за Мунина, -- вернутся ли вороны?

В античном мифе наблюдается кардинальная противоположность образов персонажей которых сопровождает Ворон. А в случае со славянской и скандинавской мифологиями Ворон - как своеобразный символ надежды, всегда возвращается с дальних земель и предельных краёв в последний момент, принося спасительный артефакт или знание. Всё это может указывать на роль образа ворона как посредника между мирами, мирами порой предельно противоположными, или максимально далёкими друг от друга. Ворон - как хранитель какого-то тайного знания, позволяющего ему свободно перемещаться между всеми пространствами, подобно прошедшему инициацию сибирскому шаману, или даже античному Гермесу. Вновь обратившись к расставленным акцентам в скандинавском аналоге мифа, нельзя не отметить его высокую психологичность. И обращенность образов во внутренний мир. Ранее уже упомянутые имена воронов Одина «Хугин и Мунин» - «мысль и память», как нельзя ярко показывают суть инициации и понимания мифов в целом. Центром мировоззрения является человек, даже если в первобытном обществе он ещё этого не понимал. Инициация в первую очередь психологическая практика, трансформация через волевые решения и поступки, перешагивание через себя, совершение подвига. Наконец переживание стресса изменяющего личность и переводящего её на новый уровень.

Сам бог Один -- бог инициаций. Скандинавский эпос подробно повествует о его личностном становлении, ряде множества инициатических практик, в результате которых Один заслужил титул «Всеотца», и вождя богов, не являясь изначально верховным богом. Что опять же позволяет увидеть параллель с Орионом поднятым на звёздное небо Зевсом, о котором в своём труде рассуждает М.Л. Серяков.

Пройдя через инициацию Орион «подружился» с псами, отправившись на охоту он доказал свои способности претендуя тем самым на дальнейшую инициаторскую практику в результате которой Зевс превратил его в созвездие.

Возвращаясь к вопросу восприятия ворона в славянской мифологии, стоит вспомнить о символизме птиц у славян в целом. Птица считалась духом умершего предка, по поверьям духи оставляли птичьи следы, и требы им необходимо было оставлять так же на крыше. В обрядах кологодных праздников так же встречается указание на птиц, как например Жаворонков. Особое внимание к которым уделяется во многих обрядах, но в особенности свадебных гуляниях, и в праздник «Закличек весны». Здесь жаворонки отождествлены не то с душами предков, не то с посыльными божественных сил. Жаворонки приносят людям благие вести, и прочие послания богов. Но в мифах прослеживается аналогичное отношение и к ворону, роль которого не столь ясна и ярко выражена в качестве посыльного в славянском фольклоре. Объяснение явного соответствия по аналогии с мифологией иных культур, при отсутствии открытого указания на ворона как посланника и посыльного богов. Интересные интерпретации и лирические рассуждения в данном вопросе можно найти у русских поэтов Золотого и Серебряного веков, которые изучали миф и частично вкрапляли его элементы в своё творчество. Так в творчестве А.С. Пушкина вороны отражены как нейтральные силы природы, древние - но так и не прирученные и понятые аспекты мирозданья. В творчестве Н.С. Гумилёва ворон показан как опять же непонятый, забытый аспект, очернённый в умах масс. Именно в его творчестве видна схожесть с предположениями Б.А. Рыбакова и Л.Р. Прозорова, которые отождествляли жаворонков - как исключительно положительные аспекты. Птиц приносящих добрые вести, появление которых не предвещает горечей и трудностей. Ворон же вестник «не избирающий», его появление может предвещать как удачную охоту, так и неурожайный год. За имением иного фольклорного образа вестника, в памяти и мифе произошло разделение ролей. Жаворонки остались в своей ипостаси благих вестников, а символизм ворона полностью перешел в разряд вестей печальных и тяжестей инициатических практик. И пока жаворонки прилетают по весне и сопровождают молодожёнов. Ворон - верный спутник погибающего воина, и последняя надежда «шамана» проходящего глубокую инициацию, непонятную а от того и пугающую простой люд - носителя массовой общедоступной традиции.

Следующим рассмотренным Б.А. Рыбаковым сохранившимся в фольклоре отголоском охотничьего культа, является миф о Калиновом мосте. Борисом Александровичем было верно подмечено, что «калинов мост» сооруженный из тонкий ветвей кустарника калины должен быть весьма не прочным, еле-еле выдерживающим вес человека. Не говоря уже о мифическом чудовище пытающимся перейти через этот мост...

Но сперва о вариациях мифа и его общих маркёрах, собранный Рыбаковым. Борис Александрович выделяет следующие ключевые моменты:

Всегда присутствует ветхий мост, иносказательно именуемый Калиновым; Мост всегда расположен над рекой или озером; Нередко река является огненной, а озеро чёрным; Герой переходя через этот мост вступает в бой с чудовищем именуемым «Змеем» или «Чудом-юдом»; Чудовище это массивно, часто волосато и пылает огнём; Чудовище «хоботисто», а тех кто ему попадается оно вбивает и втаптывает в землю; Когда чудовище приближается «гром гремит - земля трясется»; Герой побеждая чудовище сбрасывает его вниз с моста.

В этом мифе, Рыбаков видит прямое повествование, ярчайшего воспоминания передававшегося древними от поколения в поколение. Событие которое так же повторялось достаточно регулярно, значимость которого так же не подлежит сомнению. Это повествование о том как проходила первобытная охота на мамонта (роль которого при зарождении первых зачатков человеческой культуры уже была ранее рассмотрена). Известно, что для охоты на мамонта, древние тщательно подготавливались, предварительно выкапывая огромную яму, дно которой вероятно забрасывалось терновником или заставлялось острыми кольями. Две основных роли в охоте выполняли загонщики следовавшие за бегущим мамонтом, пугающие его огнём (а в последствии и лаем собак) тем самым корректируя направление мамонта загоняя его прямо в яму прикрытую калиновыми ветками, и роль самих убийц. Ведущих бой с мамонтом вырывавшегося из «огненного оцепления», или уже упавшего в яму но продолжающего сопротивление. В складывающийся картине становится понятным уточнение о втаптывании чудовищем, или вбиванием им в землю. В такой дикой охоте многие гибли, ведь легко было попасть под ноги бегущего столь массивного зверя. Так же скорее всего мамонт оказывал ответное сопротивление хватая охотников хоботом и убивая их ударом о землю. Разорвав кольцо погонщиков, или уже упав в яму волосы мамонта легко могли загореться, и он сам становился «носителем огня» или «огнедышащим» - что искаженно почувствуется в мифе. Понятным становится и указание на «хоботистость» чудовища, как и топот бегущего мамонта сотрясавший землю. Змеем же чудовище-мамонт стало именоваться по всей видимости весьма поздно, уже в сформированных культурах людей, и при искажении мифа в памяти. Повествование которого стало сумбурным и хаотичным. В славянской культуре слово Змей - отождествляется с хтоническими силами, в том числе и с чудовищами. Посему мамонт- чудовище, вполне лаконично вписывается в ассоциативный ряд с этим культурным мифологическим понятием. Пробуя провести аналогию, сразу же вспоминаются Драконы западно-европейских культур. Миф о сражении с которыми восходит к тому же воспоминанию, что и славянский миф о Калиновом мосте и Чуде-юде / Змее. Дракон в западно-европейской культуре это собирательный образ химера из всевозможных видов зверей и птиц, своеобразный абсолют животного мира, наглядными примером таких представлений могут служить «головы» ладей и драккаров, что именовались драконьими головами призванными пугать своим видом врага. На деле мало похожи на современные представления о фэнтезийных драконах которыми наполнена массовая культура. Головы «драконов» чаще были козлиными, или коровьими, с ушами медведя или волка, рогами оленя, или вовсе без них. Так же примером правильно отраженной головы дракона может послужить картина Г. И. Семирадского «Похороны знатного руса» хранящаяся в государственном историческом музее. На которой изображена ладья, в которой хоронят знатного человека, у этой ладьи есть голова «дракона» которая по факту выглядит как голова лошади с гиперболизированными чертами волка, как например уши, клыки и продолжение гривы. В целом этот миф схож с ранее упомянутым скандинавским мифом «Дикой охоты», вероятно имея общий корень. Примечательно, что временим дикой охоты считается зимнее солнцестояние, то же время когда славянами отмечается кологодный праздник «Коляда» в который принято наряжаться в нежить отождествляемому с духами предков и иных духов всех мастей. Время, когда стираются границы сфер влияния, и абсолютно любые духи могут явиться в мир людей. Так и в Дикой охоте Одина, скандинавской традиции загонщиками выступают души предков и павших воинов, которые несутся бурей по небу и спускаются на землю. Дабы гнать нечисть, осмелившуюся проявиться в эти дни, а так же встретить своих потомков и проверить их готовность вступить в Дикую охоту.

§3. Становление анимизма и бытовой магии. Первые воззрения с элементами дуализма

К началу становления первых «систем» в религиозном строе А.В. Карпов относит появление общепринятого символически обозначенного анимизма.

Б.А. Рыбаков относит этот период к эпохе охотничьего культа. По его же мнению чёткие элементы анимизма в культуре и религиозных воззрениях славян сохранились вплоть до XII века. Им же выделяются разновидности «духов местности», разделяемые на две категории «берегини» и «упыри».

К первым упомянутым относятся «добрые» и «благие» духи, в их же числе домовые, лешие, береговые русалки, и всевозможные духи местности - все перечисленные, по сути, так же являются обобщающими по функционалу подгруппами, в которые входит великое множество различных духов известных под своими частными именами. Пристально рассматриваться которые в данной работе не будут.

Слово «берегини» очевидно однокоренное со словам «оберег», что указывает на роль этих духов в мироустройстве древних славян. Это самостоятельные духи местности, или же души предков (в основном в случае с домовыми) - которые выполняют охранную и оберегающую роль. Своеобразные помощники и защитники человека. Зарождение первых представлений о них Б.А. Рыбаков возводит к глубочайшей архаике, рассуждая о первичности слов «берег» и «беречь». Предполагая своеобразный страх первобытного человека к глубоким водоёмам, не говоря уже о огромных морях с бушующими волнами, которые явно вызывали у первобытного человека глубокие переживания и сакральный страх. Моря и океаны - изначально были чем-то недоступным, стихиией непреодолимой силы. Пространством лишенного твёрдой не изменчивой поверхности, суши к которой привык человек. Так по мнению Б.А. Рыбакова и начало формироваться представление о «береге» и «берегинях», о защищенном пространстве, устойчивой почве на которой человек находится в безопасности. Аналогом в западно-европейских культурах можно считать женственных духов-покровителей. Часто это тоже духи предков, или домовые. И точно так же как и у славян куда чаще женского рода. Именуются они Fylgia.

И напротив духи «упыри», которых обобщённо будет правильнее именовать «штрыги» или «стриги», подвидов которых тоже множество, как и в случае с берегинями. Но отличительной чертой всех их можно рассматривать - вампиризм и наведение хворей. Само слово «упырь» на древнеславянском и означает «вампир», от таковых вампиров не отделяются и оборотни, волкодлаки, и ожившие мертвецы. Нежить - в узком смысле слова.

В западно-европейской традиции аналогами могут выступать варги (идентичны волкодлакам), и драуги, но не оборотни, что на западе более отождествляются с берсерками и ульвхейнирами - людьми воинами, прошедшими определённые инициации, и принявшие в себя силу зверя. По аналогу с инициациями описанными в предыдущем параграфе. Драуги - наиболее подходящий аналог славянским стригам и упырям. Они представляются то ожившими мертвецами, телами грешников и неблагородных людей, чьи души не находят покоя, а тела скитаются по земле потеряв рассудок. Драуги-праобраз всей фэнтезийной нечисти, и кажутся её собирательным образом, но напротив являются источником всех персонажей. Драуг воет по ночам, лазает по крышам, нападет на путников в лесу. Живёт за счёт того что пьёт кров, или просто вытягивает жизненные силы из человека. Его появление несёт собой хвори и иные невзгоды. Будь то неурожай или мор скота.

Рыбаков Б.А. Язычество древних славян. М.: Наука, 1981. с. 32-33, 145, 180.Примечательно, что так же роднят стриг и драугов отождествление их с ветрами (не с морскими ли ветрами, и штормом который так пугал человека в древности?) Именно сопровождающие драугов бури и холодные ветра губят урожай, а шум ветров по поверьям может быть воем мертвеца - драуга. Так и в славянской культуре обиталищем духов считаются тёмные водоёмы, а спутниками их - завывающие ветра, вместе с которыми летят и воют стриги. Как в своём труде замечает Л.Р. Прозоров - ветер на славянском именуется «стрий», при таком тесном отождествлении стриг с ветрами, и явном созвучии названий. Очевидно, эти слова являются однокоренными и имеют под собой общую подоплёку, более подробно которая будет рассмотрена в следующем параграфе.

Так же, наблюдение сохранившегося в украинском языке фразеологизма «шрига повш» - переводящегося как «полнолуние», по всей видимости, время полной луны воспринималось, как время появления стриг и прочей нечисти.

Сопоставив соответствия мифов, тонкости образов, упомянутые в фольклоре славян рассматриваемые Б.А. Рыбаковым с учётом замечаний Л.Р. Прозорова, можно выделить следующие особенности восприятия стриг и их черты. Стриги, штрыги, упыри - вампирические сущности, духи несущиеся с ветрами и сопровождающие их пронзительным завыванием. Так же как и берегини, могут быть душами умерших людей. Обиталищем этих духов являются водоёмы, а время рассвета их сил полнолуния, а в особенности шторма и бури. Стихийно их можно отнести к воде и ветру. Берегини напротив стихийно отождествимы с землёй, устойчивой и твёрдой почвой, а так же огнём и теплом очага.

Тем и другим, славяне оставляли требы, задабривая духов. Благодаря берегинь за защиту, и прося стриг, не вторгаться в жизненный лад.

С точки зрения аналитической психологии, появление подобного дуализма вызвано страхом перед неизведанным наложенным на одушевление проявлений природы упомянутых в этом и предыдущих параграфах. Разум человека делит сам себя на сознание и подсознание. В сознании хранится явное, систематизированное и понятное. Оно представляет собой «спасительный остров», в море бессознательного находящегося в подсознании. Само подсознание всегда воспринимается как вода, тёмные неизведанные воды. Бушующий ветер и шторм, как столкновение с бессознательным или неизведанным, тем, что непонятно человеку. С единственной и первичной причиной любого страха, страхом перед неизведанным. Таким образом, человек в процессе эволюции воспринял в себя проявления внешнего мира, или скорее наоборот создал для себя картину мира «по образу и подобию своему», ту систему воззрений, что соответствует его естеству - инстинктам и особенностям работы мозга.

В этом же параграфе стоит рассмотреть вторичный продукт появления анимизма. Одушевляя природные силы, и формируя представления о дуализме. В культуре появляется элемент внеобрядовой магии, такой как заговоры.

С веками и развитием культуры количество и разнообразие заговоров росло, так до наших дней их дошло великое множество, и сложно представить случая или проблемы по вопросам которой не существовало бы заговора. Заговор в поверье древних работал как заклинание, по всей видимости, появился он из попыток общения с духами местности. Получения от них выгоды и заключения с ними сделок. И как верно было подмечено западными исследователями: если бы бытовая магия и наговоры не работали бы, она вряд ли просуществовали сотни лет, не говоря уже о развитии этой традиции. Верное утверждение, но не предполагает ли оно действительное существование магии и заклинаний? Ответ на данный вопрос опять же может дать аналитическая психология, описывающая реальную действенность аутотренинга. А так же открывшая не только существование самовнушения, но и такую особенность работы мозга, как возможность искажения собственной памяти. Практикуя заговоры, совершая сам наговор, по представлениям человека глубокого прошлого он выражал слово во внешний мир, а всё высказанное перестаёт быть ментальным, провоцируя процесс своей реализации. Реализация таких процессов (своеобразная воображаемая причинно-следственная связь), реализовывась как в раз через общение с миром, его проявлениями - духами берегинями, и вампирами стригами.

Более подробное рассмотрение текстов дошедших до наших дней заговоров. Сохранившихся в них неизменных фольклорных элементов, и культурная значимость, будут присутствовать в последующих главах.

§4. Культ плодородия. Появление первых богов

Вторым этапом развития мифологии древних славян, после архаичного этапа культа примитивной магии и дуалистичных духов природы считается выделение божеств, и формирование их самостоятельного культа. После эпохи первобытных охотников, начинает развиваться земледелие - разновидность труда наиболее распространённая на территории «русской равнины», по праву и неизбежно обросшая своим культом... Это был уже совершенно новый этап как развития человеческого общества, так и его культуры. Человек научился эффективно взаимодействовать с миром, и культ аморфных духов смог трансформироваться в культ богов. Для мирного этапа развития земледельческого общества, разумеется наиболее было важно взаимодействие с «силами плодородия», роль которых ранее выполняли духи местности, а теперь их сменил дающий солнечный свет и влагу почвы - Даждьбог.

Происхождение его имени Б.А. Рыбаков возводит к санскритскому слову «dag» - день, свет, жар. А интерпретирует имя как «бог дающий». Сразу же примечается своеобразный аналог в скандинавской культуре, где в ряде германских языков слово «dag» идентично по написанию, прочтению и значению санскритскому. В магических культах же имеется руна dagaz, ассоциирующаяся с белым светом и считающаяся приносящей дар процветания. Даждьбог - как бог-отец является богом солнца, дающего урожай. Это показывает как познание мира и истинных причин вещей, влияет на восприятие человека и трансформацию его мировоззрения. Первобытному человеку не была столь очевидна зависимость всходов от солнечного света. В процессе становления культуры, стал возможен подобный более сложный культ - культ богов.

К этому же периоду эволюции языческого культа Б.А. Рыбаков относит становление культа Род и Рожаниц - одних из наиболее интересных и неоднозначных божеств как этапа культа «Плодородия и земледелия», так и всего славянского и русского язычества в целом. Несомненно, Род и Рожаницы - боги плодородия, как в широком, так и узком смысле слова. Но о конкретных функциях и происхождении этих богов ничего неизвестно. Ряд выдвинутых Рыбаковым предположений, возводят их культ к эпохе охотничьих культов рассмотренных в предыдущих главах... Род как бог-родоначальник, старший покровитель, вероятно, восходит к тому же обожествлённому охотнику, с которым отождествлялось созвездие Ориона о котором писал М.Л. Серяков и упоминал в своих трудах Б.А. Рыбаков. Он предполагает, что это две самостоятельных и изначально совершенно разных богини, со своими уникальными функциями, культ которых адаптировался к новым реалиям. Но по его же словам версия эта весьма шаткая, а представить себе подобное слияние культов на тот период, при полной утрате их изначальных элементов крайне сложно. Он же высказывает догадки о эволюции представления о созвездиях Большой и Малой медведиц, а точнее поверий о них. Как у сибирских народов, как в античной мифологии, так и в славянском мифе, вне зависимости от животных именами которых называли созвездия - всегда они женского рода. И даже в логике эволюции культов прослеживается, что следующим этапом должно стать антропоморфное отождествление этих культовых созвездий и священных животных. Так по одной из версий Рожаницы - продолжение женского аспекта культа предков, берущее своё начало с эпохи охотничьего культа.

Л.Р. Прозоров71 в свою очередь высказывает не менее интересную мысль о происхождении Рожаниц. Допущение таких идей не свойственных антинорманистам, к которым себя причисляет Л.Р. Прозоров, тем не менее, является весьма актуальным в данном вопросе. Он замечает сходство Рожаниц с античными Мойрами и скандинавскими Норнами, и южнославянскими Судженицами - женских божественных сущностей плетущих нити человеческих судеб. Каждая из «богинь» имеет свой аспект и функцию. Наиболее ярко они выражены в скандинавском аналоге, где Норны известны под именами «Урд», «Верданди» и «Скульд». Имена которых часто неверно переводят, как «Прошлое», «Настоящее» и Будущее» (в том числе в рассматриваемых трудах М.Л. Серякова) пытаясь притянуть за уши соответствие античным Мойрам, но более точный и верный перевод их имён будет звучать как «Честь», «Становление» и «Долг».

В этих интерпретациях, и в соответствии аналогов мифов аналогия Рожаниц кажется раскрытой. Но, Суждениц, Мойр или Норн всегда три, а Рожаниц только две. Нелепо будет и переносить функции одной из «богинь судьбы» на Рода которого сопровождают Рожаницы. Стоит обратить внимание на, пожалуй самую «крупную фигуру» среди женских божеств за всю историю Руси и славянства - Макошь. Появление её вероятно произошло ещё раньше формирования культа Даждьбога, Рода и Рожаниц, но это вопрос скорее из разряда «культового матриархата» который не пользовался особым вниманием у отечественных историков, и более-менее начал обсуждаться только в трудах М.Л. Серякова. Так или иначе, Макошь достойна особого внимания, а культ её существовал параллельно культу Рода и Рожаниц. Следующие предположения высказывались и Б.А. Рыбаковым, который так же допускал вероятность того, что Рожаницы имеют те же функции, что и спутницы Макоши «доля» и «недоля» помогавшие ей плести нити судеб.

Образуется картина практически аналогичная мифам западных культур, лишь с гипертрофированной фигурой «Урд», от которой берёт начало нить судьбы. Но не стоит забывать, что рассматриваемый период был заполнен культурой земледелия и охвачен культом плодородия - именно оно ставилось во главу угла. Это и может объяснять, почему функции богинь - матерей, как прялок судьбы были отодвинуты на второй план, или вовсе ещё не успели полноценно развиться.

Функции богинь первостепенно должны быть отвечать за достаток и плодородие. Мать сыра земля рождала плоды, покуда отец-солнце Даждьбог согревал её своим светом.

§5. Государственный культ. Завершающая стадия становления язычества в Древней Руси

Все исследователи, в том числе и западноевропейских традиций согласны с чёткой характерной чертой этого этапа: возведение бога-громовержца в главы пантеона. Во всех традициях Евразии, бог-громовержец является «вторичным», подчинённым или «богом-сыном» вышестоящего божества. Будь то индийский Индра, скандинавский Тор, или даже античный Зевс. Всем им предшествует земледельческий или солярный культ. Хтонический культ бога-отца, который после свергается более молодым богом принимающим на себя функции свергнутого.

Среди мифов наиболее понятным представляется античный миф о свержении Зевсом своего отца Крона. Бог-неба, громовержец Зевс, культ которого был культом воинов и аристократии смещает с главенствующей роли общенародный земледельческий, хтоничный культ Крона - дающего плодородие земле, и сам порождавший богов. Аналогичная картина произошла и в древней Руси. Где на этапе становления государственности, усиливалось влияние князей и дружин, естественным для которых было обозначить своё превосходство возведя своего бога над остальными. Так бог покровитель дружин, бог-громовержец был установлен в качестве главенствующего бога. Что вызвало недовольство простого люда, чьими богами-покровителями были архаичные Даждьбог, Велес, Макошь, Род и Рожаницы.

Отличительной чертой Перуна (как и одну из вероятных причин его неприятия народом) является сложность трактовки его имени, и попыткой обнаружения его архаичных корней. Б.А. Рыбаков отрицает устойчивость той версии, что Перун «привозной» бог, который является точным заимствованием балтийского бога-громовержца Перкунаса, чьё имя восходит к слову «перкуния», что означает «молния». Но есть и иной аналог, а точнее выразиться праобраз «привозного» Перуна, о котором рассуждают М.Л. Серяков и В.Н. Топоров - это Прове бог балто-славянского пантеона. У которого в качестве атрибутов, соответствий с Перуном даже больше, чем у Перуна с Перкунасом. Прове, как и Перун отождествлён с дубовыми рощами; Имел большие уши (что вероятно и ввело и в заблуждение ряд исследователей, ошибочно приписывающих Перуну «золотые уши», а не «усы»); В одной руке имел копьё, а в другой красное железо.

Как известно по исследованиям Б.А. Рыбакова красное железо в руке Перуна - атрибут власти (подобно державе в царской руке). Он символизировал нагретый до красна камень, что использовался при архаичном судопроизводстве в качестве испытания проверявшего степень вины человека. Необходимо было взять голой рукой подобный раскалённый камень, поднять или пронести определённое расстояние. В зависимости от того получится это проделать у человека или нет, определялась лояльность к нему богов, а соответственно и степень его повинности. Так же приём с раскалённым камнем использовался и в ряде архаичных инициатических практик в воинских культах. Так в руках Перуна -- бога дружин, этот камень приобретал и иной сакральный смысл. Копьё в руках Прове - так же отголосок архаики, копья как первейшего оружия как кроманьонцев, так и неандертальцев. Копьё - как «стержень человеческой личности», воспринимается сродни скипетру в руках царя. Что наиболее ярко прослеживается в скандинавской мифологии. Где копьё Гангнир - всегда попадающее в цель, является атрибутом именно верховного бога - Одина. Древко этого копья было сделано из самого мирового древа Иггдарасиля, а острие - являлось воплощением чистого духа, этим же копьём Один ранил себя во время своей инициации. И уподобляясь ему, так же себя ранили древние воины.

Эти атрибуты относят Прове «преобразившего» Перуна к глубокой архаике, когда ещё не существовало чётких дуалистических воззрений. Об этих глубинах в отечественной историографии впервые начинает рассуждать Л.Р. Прозоров, описывая Перуна как Змееборца, солярного героя противостоящего «Змею» - хтоническому чудовищу. Как это было описано в рассмотренном в предыдущих параграфах мифе о первобытной охоте и сражением с чудовищем. Перун выступает как отчаянный защитник «всего хорошего» от «всего плохого», этот образ был столь ярким, что впоследствии так же наложился на геральдический образ святого Георгия - судьбоносного копьеносца убивающего Дракона, воплощение хтонического зла. В рамках восприятия государственного язычества, этот миф скорее интерпретировался как противостояние сил порядка силам хаоса. В подтверждение версий Л.Р. Прозорова можно вспомнить наиболее аналогичный миф из скандинавского эпоса, в котором сын бога Одина - Тор сперва охотится на «мирового змея» Йормунганда, а после вступает с ним в схватку. Тор - бог-громовержец, воитель и истребитель чудовищ, противопоставлен хтоническому чудовищу, детищу древних великанов который так же драконоподобен, как и его аналоги. Несущественная разница лишь в том, что пышит он не огнём, а ядом, но это является наслоением другого мифа. В античной же мифологии Зевс так же противопоставлен своему хтоничекому отцу, и множеству великанов - необузданных сил стихий.

Так восхождение бога-громовержца как главы пантеона, знаменует начало государственного языческого мировоззрения. Где силы порядка всё больше отвоёвывают жизненного пространства у необузданный сил природы и внешнего мира.

Глава 2. Языческое мировоззрение от обретения формы до принятия христианства

§1. Формирование Руси как суперэтноса. Мировоззренческие особенности и отличия

«Подобно этносу, суперэтнос в лице своих представителей противопоставляет себя всем прочим суперэтносам, но, в отличие от этноса, суперэтнос не способен к дивергенции. Суперэтнос определяется не размером, не мощью, а исключительно степенью межэтнической близости» (Л.Н. Гумилёв)

Русский суперэтнос -- вобравший в себя все славянские племена востока Европы, с территории так называемой «русской равнины», а после взявший себе имя от племени Русь (споры о этногенезе которого продолжаются по сей день). В процессе своего становления обогащался не только этнически, но и культурно. Принимая в своё лоно различные традиции древних народов, каждая из которых в той или иной мере повлияла на культы и мировоззрение Руси в целом. Вобрав в себя не только весь спектр славянских культур, но и богатые элементы германских, иранских, финно-угорских и иных. Что по праву позволяет считать культуру русского суперэтноса - Евразийской. И вероятно единственной культурой, что заимствуя элементы чужих культур, очень быстро их поглощает и ассимилирует, делая поистине «своим», и порою тяжело отождествляемым со своим изначальным праобразом.

Неоднозначной и неоднородной является и сама «пришедшая» Русь, о вопросах которой щедрее всех высказывался А.Г. Кузьмин. Она могла быть осколком иной крупной культуры, полиэтническим сословием, или совершенно уникальным славянским племенем, тайна происхождения которой ещё предстоит быть раскрытой. Но бесспорной является её активная роль в истории народов, по праву сделавшая племя полулегендарным. А впоследствии повлиявшим на объединение великих славянских земель и их народов, унаследовавших от Руси её имя.

§2. Самоназвание славян до обретения имени от Руси

культ языческий христианство русь

Само название «славяне» имеет неясное происхождение, появившееся примерно в то же время, как и первое упоминание племён Византийскими историками, в частности именитым исследователем готов Иорданом. Греки упоминали славян начиная с VI века говоря о племенах славян, как о своих соседях или же прямых противников называя их «склавины»

Некоторые российские исследователи (М.В. Ломоносов, П.Й. Шафарик, И.Е. Забелин, Д.А. Мачинский, М.А. Тиханова) указывают, на упоминание некоего племени «ставанов» Sтauavo в работе Клавдия Птолемея, говоря об ух тождестве со славянами, в то же время само слово согласно О.Н. Трубачёву является калькой с самоназвания славян (индоиранск. stavana - «хвалимый») тем самым удревняя первое упоминание ко II веку н.э.

Хотя все эти названия являются лишь греческими отголосками, но не прямыми названиями, а лишь подобием и фонетическим замещением. На данный момент, на самом деле и нет какой-либо общей гипотезы, и важно сейчас обсудить все имеющиеся теории этнонима «славяне» и указать те объединяющие и дополняющие их элементы. Достаточно популярными остаются две пересекающиеся версии о происхождении названия, восходящих к одному и тому же индоевропейскому корню kleu - «слышать». Обе гипотезы не являются основными теориями, которые плотно связаны с племенами, чья история очень сильно была завязана с рекой Днепр. Это, прежде всего происхождение этнонима от слов, которые мы сразу осязаем слыша слово «славяне», безусловно, одно из этих слов, слово -- «слава», ученые, предполагавшие именно эту лингвистическую разгадку, говорили о том, что древние славяне нарекали себя по двум причинам, либо они сами о себе говорили, как о неких: славных, прославленных людях, либо они имели ввиду, то что они прославляют себя, своих предков, возможно так же божеств. В любом случае данная теория была почти повсеместно отвергнута, не смотря на её привлекательность, она слабо соотносится с тем, как называли себя индоевропейские племена. Зачастую опираясь, на единую внешнюю черту, единый характер, на единый язык, некий географический объект, но не нечто абстрактное.

Из этого вытекает другая гипотеза от слова «слово», что является типичным наречением древних народов, со значением того, что славяне, говорят на едином понятном языке, способны к простому и лёгкому аккумулированию между группами разных племён. В противовес, называя своих соседей, или противников «немыми», то есть не способными идти на контакт, эта версия занимает достаточно значимую позицию среди ведущих историков и лингвистов нашего времени, но в любом случае сильно критикуемой, приверженцами «топонимической теории» указывающие на отсутствие подобной абстракции у индоевропейцев. Ну, всё же есть и прямой аналогичный пример происхождения самоназвание албанцев -- shqiptaret («говорящие понятно»). Кроме того, в значении «народ» употреблялось слово языкъ («язык»), что так же указывает на сильное значение данной теории. Важным в доказательстве этой теории, прежде всего, является типичное для славянских языков огласовка с - о, в то время как огласовка с - а, скорее является греческой, возможно латинской или поздней интерпретацией, это можно заметить на примере некоторых этнонимов таких как: словЪне, словжне, словаки, словенцы, словинцы, ильменские словене.

В то же время обе версии отвергаются именитыми учёными, как и было сказано выше, основной опорой на опровержение этнонима является сочетание суффикса -яне, который помимо прочих плотно использовали в самонаречении многие племенные союзы, небольшие кланы и племена, с топонимами, например, поляне, древляне, волиняне, гопляне, лендзяне и т.д.

В том смысле, что эти этнонимы были непосредственно связаны с неким географическим объектом и само название напрямую касается этой местности. Тем самым подобное построение самоназвания натолкнуло на мысль многих лингвистов об аналогичном наименовании и о некоем месте, по которому было названы славяне. В тоже время появилась ещё одна версия, что это было название, либо одного из племён, либо некоего «первоплемени», которое распространилось на все группы славян. Безусловно, важной загвоздкой теории является отсутствие конкретики в самой топонимике, а точнее определённого места, по которому мы могли бы с большой уверенностью сказать, что именно оно и послужило тем первичным топонимом и собственно того что название могло так сильно укорениться во времена постоянных миграций.

Хотя нельзя отбросить тот факт, что есть и достаточно веская догадка, хотя и привязана она и к поэтическому гидрониму реки Днепр, которое звучит как Словутич, так же реки Слуя, названия рек Slawa, Slawica, сербское Славница. Эти гидронимы восходят к индоевропейскому корню kleu- со значением «омывать», «очищать». Так же имелось указание на литовскую деревню Slavenai на реке Slave как на точную этимологическую параллель названию «словЪне», образованную при этом от гидронима.

В этом смысле мы имеем сильный вопрос, так как это наименование могло быть исключительно балтским, ведь на именно той земле прямо указывающие слои славянских культур обнаружены не были, лишь некоторые завезённые извне объекты утвари. С наименованием Днепра ситуация так же спорная, тут действительно можно спорить очень долго, так как есть очень веское мнение, что славяне переняв гидроним Дунай от готов, долгое время называли тем самым именем Днепр, в этом случае Словутич может иметь уже очень позднее происхождение после разделения славян, а значит без определённого распространения на иные племенные группы.

Как говорилось выше. Критики гипотезы так же указывают на отсутствие такого топонима, к которому можно было бы однозначно привязать название славян. Л. Мошинский также пишет о том, что невозможно себе представить, чтобы название топографического происхождения после расселения славян сохранялось наряду с другими топографическими названиями, то есть, чтобы одно и то же племя называло себя вислянами (живущими по Висле) и славянами (живущими по Слове).

В то же время в поддержку теории о происхождении от «слово», можно указать версии о связи названия с индоевропейским словом s-lau-os, что значит «народ», ср. греч. хао (где отсутствует индоевропейское подвижное s); сторонником этой точки зрения был И.Ю. Миккола. В этом смысле мы так же можем увидеть некоторую преемственность славянского «слова» от общеиндоевропеского языка, хотя возможно и просто слияние двух фонетических морфем.

Существует так же интересная зацепка американских специалистов о том, появившаяся в конце XX века, которая является своего рода реанимирующей теорию о происхождении этнонима от слова «слава», но и тут мы встречаем так же интересную загвоздку. Дело в том, что первые упоминания были связаны с написанием «словЪни» важно именно окончание -и, эта форма была зафиксирована раньше формы «словЪне, словжне» с окончанием на -е (впервые только в середине XIV века), опираясь на этот факт специалисты опираются на праформу slovenji со значением «группа (племя) под предводительством некоего Словена». Само имя СловЪнъ (ран. праслав.

Slow-en-as) ведёт свою этимологию и происхождение от праслав. *slow- (< пра-и.-е. *kleu-) и адъективного суффикса -en-, таким образом, имя значит «овеянный славой, славный», этот факт говорит о том что славяне действительно могли означать «славящих, прославляющих» или «славных», но тот смысл, который этой теории придавали Р. Якобсон и О.Н. Трубачёв меняют изначальный смысл, который вкладывали именно эти специалисты.

В то же время есть и жёстко критикуемые и повсеместно отвергаемые версии, прежде всего связанными с готским slavan «слуга, молчать». Опять- таки, самоназвание исторически не рождается от внешнего фактора, к тому же структура, суффикс и окончание совершенно не типично для наименования этноса. Или от наименования в греческом языке, которое якобы было образовано название раба -- среднегреческое акМро. Да славяне действительно из-за своей многочисленности и разобщённости, очень часто становились частым товаром на рынке рабов у германцев, греков и арабов. Но академическая наука в лице чешских специалистов уверенно критикует эту версию, отвергая её. Указывая, что термины были совершенно не связанными между собой и имели разный возрастной период и разное значение. В этом смысле мы здесь можем уловить лишь случайное фонетическое совпадение, которое никак не может быть чем-то исторически верным.

В любом случае мы не можем с точностью говорить о таком сложном этнониме как «славяне» в плеяде жарких споров, важно здесь скорее увидеть теоретическую преемственность и то как теории способны возрождать друг друга и давать новое дыхание находя в довольно разных версиях схожие черты.

§3. Кологодные праздники. Календарные святодни. Роль обрядов

Важной особенностью успевших сформироваться религиозных воззрений является своя обрядовость и наличие ритуалов, часто восходящих ещё к эпохе анимизма и глубокой архаике охотничьего культа. Но в подавляющей степени такие праздники берёт свое начало от эпохи земледельческих культов и богов плодородия.

В целом выделяются три стадии становления языческих культов, в случае древней Руси такими маркёрами переходных точек являются:

I. Стадия Анимизма с сильными архаичными воззрениями - культ духов природы, появление дуализма, принесение треб стригам и берегиням, появление примитивной магии и заговоров.

II. Стадия культа Плодородия с акцентом на земледельческой культуре - постепенное угасание страха перед природными силами, появление богов плодородия (Рож и Рожаницы, Даждьбог, Макошь и т.п.), первые этапы развития социального общества.

III. Стадия Государственной религии - главенство кровавого культа Перуна, власть закрепляется за князем и дружиной.

В предыдущей главе было упомянуто большое внимание древних к звёздному небу, солнечному и лунному циклам. С приходом эпохи культов плодородия и земледелия так же особенное внимание стало уделяться годовому циклу, смене времён года и соответственных погодных условий. За сотни и тысячи лет люди научились определять ключевые астрономические события, и приурочивать к ним изменения во времени года.

Из которых можно выделить четыре основных точки:

I. Летнее и зимнее Солнцестояние

II. Весенне и осеннее Равноденствие

Соответственно на летнее солнцестояние приходилась середина лета, самый длинный световой день в году, после которого день переставал расти и начинал убавляться. Зимнее солнцестояние напротив, представляет из себя самый короткий световой день, и самую длинную ночь. Крайнюю точку года, от которой начинал отсчёт новый цикл.

Равноденствия же знаменовали смену времён года, весеннее с зимы на весну, и осеннее, с лета на осень соответственно. Эти точки в году являются срединными днями с ровными сутками светового дня и ночи.

В праздник весеннего солнцестояния проводились обряды и гуляния связанные с пробуждением природы после долгой зимы. Считалось, что в эти дни разгорается новое юное солнце и просыпаются первые медведи, именно с ними были связаны ритуалы «будения медведя» упомянутые в прошлой главе. Особыми отличиями праздника прихода весны считаются, дожившие и до наших день - обряды сжигания куклы зимы (а именно чура-идола Морены, богини зимы), дабы та наконец ослабила свои ледяные оковы. Так же традиционное приготовление блинов, что символически означали новое солнце, будучи схожими с ним по форме и цвету. Круглые и колесообразные формы всегда отождествлялись с солнцем и движением, о чём тоже уже развёрнуто говорилось в предыдущей главе. На те же масленичные гуляния катали с горок подожженные колёса, которые так же отождествлялись с разгорающимся солнцем, что движется, катясь по небу.

Следующим большим праздником являлся Купала, приуроченный к летнему солнцестоянию. На этот день, а точнее его ночь, которая была самой короткой в году. Приходились, вероятно, самые бурные гуляния. Зажигались огромные костры «купальцы» вокруг которых водились хороводы. В этот день было принято гадать и «венчаться». В этот день, как и на Масленницу зажигается колесо символизирующее солнце, но оно не катается с горок (что символизировало его разгорание), его водружают на длинную палку и проносят высоко над головой после сжигая в купальце. Это действо, очевидно соотносится с тем фактом, что именно в летнее солнцестояние солнце доходит до своей крайней самой высокой точки, чего ритуально и повторяют люди. Купальские костры считались ритуальными погребальными огнями, в которых сгорало родившееся весной юное солнце, и вновь перерождалось, разгоревшись уже зрелым солнцем. Так же считается, что только в этот день позволялось пускать по рекам огни. Огонь и вода были сакрально противопоставлены друг другу ещё со времён глубокой архаики, и только в купальский святодень позволялось «совокупить» противоположные друг другу стихии, не разгневав духов и берегинь.

Четвёртым в году большим праздником было осеннее равноденствие, день, отождествлявшийся с приходом осени, праздник урожая. Именно в этот день почитались старые боги плодородия и изобилия, Даждьбог, Род и Рожаницы. Богам приносились жертвы и проводились пиры и игрища. Благодарились боги и задабривались духи, дабы и следующий год был урожайным. В этот же день полагалось проводить свадьбы пар венчавшихся на Купалу. Так поддерживалось ритуальное соответствие смыслов обрядов. В урожаи и изобилия праздновалась и свадьба, являющаяся своеобразной инициацией молодой девушки в будущую плодоносящую мать по подобию Рожаниц. О чём было изложено в первой главе настоящей работы, в описании символики земли и плодородия.

Последним большим праздником, и завершающим год является Коляда - день самой длинной ночи. По сути, является языческим «новым годом». В ночь солнцестояния жгут ритуальные погребальные костры, в котором так же ритуально сгорает уже состарившееся и умирающее солнце, которому суждено вновь родиться уже весной в день равноденствия. Из всех святодней - этот, пожалуй, наполнен наибольшей ритуальностью мифической архаикой. Согласно повериям в этот день стирается граница между мирами и пространствами, злые и добрые духи беспрепятственно проникают в мир людей. О чём уже и упоминалось в предыдущей главе. В этот день к людям приходят и духи предков, дабы проведать своих потомков. Но являются они, сокрыв лица масками. Что и ритуально отыгрывают колядующие ряженные, так же именуемые окрутниками (по всей видимости термин указывает на своеобразное «оборотничество»). Ряженными исполнялись песни, танцы, игра на музыкальных инструментах, производилась импровизированная постановка сюжетов разных мифов. Сама тема ряженных окрутников и всего спектра их функций достойная отдельной самостоятельно работы по их изучению и описанию. Считалось, что вместе с ряжеными гуляют и сами духи, а так же души предков. Скрываясь за масками и теряясь в людской толпе они могут незаметно наблюдать за своими потомками, или даже общаться с ними, будучи сокрытыми от них.

Каждый праздник подразумевал свои обряды и ритуальные действия, со своими определёнными целями. Действия эти сродни магии, призванной провоцировать причинно-следственные связи на мистическом уровне, в которые верили люди в древности. Но нами кологодные, годовые, сезонные праздники и их обряды свершались с идеей о сопричастности, очень вероятно имея под собой глубокую подсознательную подоплёку. Как изначально люди учились у природы, подражая ей и уподобляясь в действии, провоцируя возникающие самостоятельно причинно-следственные связи. Как пример тому, рассмотренный в предыдущей главе вопрос добычи огня... Изначально огонь, получаемый от лесных пожаров и зажженных ударом молнии деревьев, сохранялся и поддерживался, будучи полученным в готовом виде. После же, люди научились добывать огонь, именно наблюдая за природными явлениями и пытаясь их повторить. Так и смысл обряда, имел под собой подоплёку сопричастия изменениям происходившим в природе. Человек из позиции наблюдателя переносил себя в роль соучастника. Как бы помогая природным явлениям свершиться как они должны, дабы цикл не прерывался год от года.

§4. Погребальная обрядность и воззрения на загробную жизнь

В древней Руси в аспектах обрядности отчётливо сохранялся архаичный культ огнепоклонничества, что можно было проследить и по описанию кологодных праздников в предыдущем параграфе. Огонь с глубокой древности был опорой и защитой. Единственным источником тепла, а так же средством приготовления пищи. С его помощью отпугивали хищников и загоняли добычу в ловушку. Без него не могло развиваться общество и человек. Так культ и сакрализация огня глубоко въелась в человеческое мировосприятие, что некоторые исследователи даже стали возводить слово «освятить» к «осветить». Смея провести логическую цепочку от значимости и сакральности огня, до его охранительных и очистительных функций. Через это восприятие огня и сформировался языческий обряд провода умершего, который можно назвать «классическим» для языческих культур.

Во всех языческих традициях, и традиции древней Руси, в том числе покойников полагалось сжигать. Для этого сооружались огромные погребальные костры, на которых сжигалось тело, положенное в гроб, или же без него. Особо знатных людей сжигали в ладьях, сродни скандинавской традиции. Предполагалось, что огонь очищает тело и переносит умершего к душам ранее ушедших предков. Гроб в языческом мире, вероятно был символической ладьёй, в которой по аналогии с западно-европейской традицией умерший переплывал водоём разделявший мир живых и мир мёртвых. За неимением такого же лёгкого выхода к морю, в культурах «русской равнины», от изначального обряда осталась лишь его вторичная символика, на примере ранее упомянутого гроба-ладьи. На территории Руси даже тех кого сжигали в ладьях зачастую после закапывали в курган. Когда в «изначальной» версии обряда тело должно было затонуть вместе со сгоревшей ладьёй, что и означало уход покойника в земли мёртвых.