Петр Первый

Преображенский и Семёновский полки, в отличие от других не дрогнули, стойко отбивали шведов. Крепко держалась дивизия раненого генерала Вейде.

Шведов было в четыре раза меньше, чем русских. К тому же, разграбив русский лагерь, солдаты нашли запасы вина и напились до потери боеспособности. В этот момент Карл XII был также близок к победе, как и к поражению. Но командовавший русским войском герцог де Кроа не смог установить связь с дивизией и полками, стоявшими твёрдо, и поспешил капитулировать. Карл, зная состояние своего войска, так обрадовался, что обещал пропустить русских восвояси с оружием; всю ночь шведы наводили мост, чтобы скорее спровадить русских от Нарвы.

Ещё до рассвета гвардейские полки - Семёновский и Преображенский - в полном порядке переправились на правый берег реки Нарвы. И тут Карл нарушил обещание: остальные полки должны были складывать оружие. Больше того, шведский король оставил у себя в плену генералов и офицеров - около 700 человек. Достались шведам 145 пушек, 28 мортир, 6 гаубиц - вся русская артиллерия - и 20 знамён. Полное поражение русских. Стремительная победа шведов.

6. ВНЕШНЯЯ ПОЛИТИКА ПОСЛЕ НАРВСКОГО СРАЖЕНИЯ И ДО КОНЦА ПРАВЛЕНИЯ ПЕТРА.

Карл не воспользовался своей победой и не пошёл на Москву. Часть голосов на его совете высказалась за поход в Россию, но Карл близоруко смотрел на силы Петра, считал его слабым врагом - и отправился на Августа. Петр мог вздохнуть свободно. Но положение все-таки было тяжёлым: армия была расстроена, артиллерии не было, поражение дурно повлияло на настроение духа внутри государства и уничтожило престиж России за границей. Рядом с дифирамбами Карлу западноевропейская публицистика разразилась градом насмешек над слабостью Москвы и Петра. Была пущена в обращение медаль, изображавшая с одной стороны Нарву и Петра, греющегося при пушечном огне (подпись взята из Библии: «Петр стоя и греяся»), а с другой стороны - Петра и русских позорно бегущих от Нарвы (подпись оттуда же: «исшед вон плакася горько»).

Под свежим впечатлением у Петра возникла мысль искать мира, но Петр не нашёл ни у кого за границей охоты помочь России, взять на себя посредничество между ней и Швецией. Однако и сам Петр недолго останавливался на мысли о прекращении войны. Он деятельно готовил новые войска; рекрутские наборы (со всех сословий) дали ему много людей, страшная энергия помогла ему устроить из них армию. Обруселому немцу Виниусу Петр поручил изготовление новых пушек. Медь, которой Московское государство было далеко небогато, доставали из церковных колоколов, взятых в казну. В течение года Виниус успел изготовить 300 пушек. К лету 1701 года у Петра, таким образом, снова явились средства продолжать войну.

В феврале 1701 года Петр, близ Динабурга, в местечке Биржах виделся с королём Августом, на которого теперь обратился Карл, Петр и Август условились продолжать борьбу со Швецией. Петр обязался помогать Августу войсками, отдавал ему в случае успеха Эстляндию и Лифляндию, но оставлял себе свободу действий в Ингрии и в завоевании этих областей полагал свою конечную цель. Летом 1701 года начались военные действия у Финского залива и в Польше. В продолжение нескольких лет Петр делил свои силы надвое: на севере он действовал за себя, в Польше помогал Августу.

На севере, у Финского залива, дела шли удачно для Петра. Слабые силы, оставленные Карлом для защиты Эстляндии и Лифляндии не могли отразить русских войск. В 1701 и 1702 гг. Шереметев с большой армией опустошил эти области и два раза разбил шведского генерала Шлиппенбаха (при Эретсфере в декабре 1701 года и Гуммельсгофе в июне 1702 г.). Первые победы очень радовали Петра. Сам он не принимал постоянного участия в военных действиях

против шведов. Он оставил на свою долю трудное дело организации государственной защиты и военных сил. Он ездил из конца в конец по России: в Архангельске принимал меры против нападения шведов с моря; в Москве - следил за общим ходом военных приготовлений; в Воронеже удостоверялся, годен ли недавно сооружённый флот для защиты южных областей в случае нападения турок. Ежегодно появлялся он и на театре войны. В 1702 году Петр из Архангельска без дорог, через леса и болота дошёл до Ладожского озера и притащил с собой две яхты. Явившись к истокам и действуя корпусом Апраксина, Петр взял здесь шведскую крепость Нотебург, древние новгородцы владели им и звали его Орешком. Петр назвал его Шлиссельбургом, т.е. ключом к морю. Весной 1703 года, после поездки в Воронеж, Петр снова явился на Неве с войсками Шереметева, взял укрепление Ниеншанц и основал при море укрепленную гавань Петербург (в мае 1703 года). Место было выбрано для первой русской гавани не без расчета: во-первых, восточный берег Финского залива - есть ближайший к Руси пункт Балтийского поморья (о Риге Петр тогда не мог и мечтать), а во-вторых, Нева, на которой основан был порт, представляет естественный конец водных путей, лежащих внутри России. Петр очень дорожил новой гаванью, и все дальнейшие военные операции на севере направлялись к тому, чтобы обеспечить обладание Петербургом. С этой целью шло систематическое завоевание Южного берега Финского залива: были взяты Копорье, Ям (Ямбург), Нарва. В 1704 году был взят самим Петром Дерпт. На Финском заливе Петр немедленно завёл флот, а в новый порт приглашались иностранные корабли, чтобы тот час начать и торговлю с Западом новым путём.

На другом театре войны, в Польше, дела шли не так удачно. Летом 1701 года соединенные русско-саксонские войска были разбиты Карлом, который, тесня Августа на юг в Польше, добился «деторнизации» Августа и возвел на польский престол познанского воеводу Станислава Лещинского. Но многие паны держались Августа, и в Польше настало междоусобие. В 1705 году Петр после успехов своих на Балтийском побережье, решился поддержать августа серьёзно, чтобы не терять с его падением последнего союзника. Русская армия в 60000 человек вошла в Курляндию и Польшу. Но после некоторых успехов русских Карл принудил главные силы русской армии отступить от Гродно к Киеву, и только военный талант Меньшикова, берёгшего солдат по приказу Петра, дал возможность русским сохранить артиллерию и боевой порядок. Саксонские же войска (со вспомогательным русским корпусом) были разбиты Карлом в Силезии. В 1706 году неудачи продолжались: Карл напал на Августа в самой Саксонии и принудил его к заключению мира (в Альтранштадте), по которому Август от польской короны и от союза с Петром (при этом Паткуль был выдан Карлу). Петр остался без союзников, в единоборстве с таким королем, который приобрёл в Европе славу непобедимого.

Положение Петра представлялось ему самому крайне тяжёлым: в письмах своих в то время он подписывался «печали исполненный Петр». Но и с печалью в сердце он не потерял своей энергии. Ожидая врага с юго-запада, Петр укреплял границы и в тоже время старался в самой Польше найти опору против Карла и его союзника короля Станислава. Петр вошёл в сношение с панами, недовольными Станиславом, и искал человека, которого можно было бы противопоставить Лещинскому в качестве претендента в короли польские. Но эти старания не увенчались успехом. После Альтранштадского мира Карл в 1707 г. перешёл в Польшу и распоряжался ею.

Только в декабре 1707 года начал он наступление против Петра и занял Гродно (через два часа после отъезда из Гродно Петра). Русские отступали. Ясно было, что наступал кризис войны, подходили решительные минуты. Карл из Гродно мог двинуться или на север, чтобы отнять у Петра завоевания на берегах Балтийского моря, или на северо-восток, на Москву, чтобы в корне подорвать силы Петра. Петр не знал, чего ждать. Москву укрепляли под руководством царевича Алексея Петровича, южная граница была поручена Меншикову, заботы о завоёванном Прибалтийском крае взял на себя Петр. Он удалился с юга в Петербург в тяжёлом, тягостном расположении духа. Болея телом и духом, тревожно ожидал он развязки войны. Он просил Меншикова не вызывать его из Петербурга без крайней надобности и требовал, чтобы Меншиков держался против Карла с полной осторожностью. Однако Петр скоро сам оставил Петербург и принял деятельное участие в кампании 1708 года.

Эта кампания 1708 года далеко не была проигрышем для русских. Карл начал наступление к Москве, с боя завладел переправой через Берёзину (при Головчине), дошёл до Могилева и ждал соединения с вспомогательным корпусом Левенгаупта, который из Лифляндии шёл на помощь королю с большим запасом продовольствия. Но, благодаря стратегическим оплошностям Карла, часть его войска была разбита при мысе Добром князем М.М. Голицыным, а весь корпус Левенгаупта был наголову разбит Петром при деревне Лесной 28 сентября 1708 года. Все запасы пополи в руки русских. Теперь вся надежда Карла была на Малороссию, где он рассчитывал найти запасы и союзника в лице гетмана Мазепы. Победа при Лесной была большим успехом Петра, он называл день 28 сентября начальным днём нашего добра, и это была правда, перевес военного счастья стал склоняться заметно на сторону Петра с этого 1708 года.

Карл и в Малороссии потерпел неудачи. Малороссия во второй половине XVII в. присоединенная к Москве, жила до времени Петра неспокойной внутренней жизнью; в ней постоянно шло брожение, была рознь общественных классов. Задачей Москвы было уничтожение этой розни, но московские меры не всех удовлетворяли: если низшие классы были довольны сменой польского господства на московское, то высший класс - казачья старшина - скорее желал занять место польского панства в Малороссии и сочувствовал польскому строю жизни. Вместе с тем стремление Москвы крепче взять в руки Малороссию и получить больший контроль в малорусских делах не нравилось многим малороссиянам. Малороссийские гетманы всегда были в трудном положении, с одной стороны - Москва, требующая строго подчинения, с другой - малорусское общество, требующее автономии, с одной стороны Москва, требующая порядка, с другой - внутренний раздор, партии, стремящиеся к господству в стране. Эти обстоятельства делали гетманов жертвой самых разнообразных и противоположных влияний, происков, интриг, - и в результате «после Богдана Хмельницкого, - как говорит С.М.Соловьёв, - не было ни одного гетмана в Малороссии, который спокойно кончил жизнь свою в гетманском достоинстве». В течение десятилетнего гетманства Мазепа не только умел малорусское общество, но успел и в Москве заслужить редкое доверие Петра. Петр не верил многочисленным доносам на Мазепу, а сам Мазепа умел убедительно оправдываться от обвинений. Когда Карл в 1707 году решил идти на Россию, то Мазепа был убежден, что Петру не справиться с врагом, и рассчитывал, что если Малороссия останется верной побеждённой Москве, то победители Карл и Станислав Лещинский не пощадят ни Мазепу, ни Малороссию. Если же Малороссия перейдет ранее на ту сторону, чья победа вероятнее, то такой переход обеспечит в будущем и самостоятельность внутренней жизни Малороссии, и высокое положение гетмана. По этим соображениям, как объясняют историки, Мазепа решил отложиться от Московского государства и стал союзником Карла. При таком шаге он надеялся на сочувствие всех тех, кто был недоволен режимом Москвы. Гетман думал, что за ним пойдёт вся Малороссия.

Долго вёл он тайные переговоры об отпадении с польским двором и Карлом. Хотя в Москву и шли доносы об измене гетмана, но Петр им не верил, но Петр не верил, потому что верил Мазепе. Известный донос Кочубея (генерального судьи) и Искры (полтавского полковника) кончился пыткой и казнью обоих в 1708 году. Но осенью того же 1708 года, когда Карл с войсками пошёл в Малороссию, Мазепа принуждён был открыть свою игру и прямо примкнуть к одному из противников. Боясь неудачи задуманного шага, Мазепа долго колебался и сказывался больным, когда получал приказания от Петра действовать против шведов. Наконец, когда притворяться было уже нельзя, он уехал из своей столицы Батурина и с отрядом казаков пристал к шведскому войску. Его измена для Петра была неожиданна, и не только для Петра, но и для массы малороссиян. Никто не мог сказать, пойдёт ли Малороссия за гетманом или останется верной Руси. В таких обстоятельствах русский главнокомандующий Меншиков проявил замечательную ловкость: 29 октября 1708 года Мазепа соединился с Карлом, а уже 31-го преданный Мазепе Батурин был взят штурмом и сожжён. Центр предполагаемого восстания был уничтожен, вся Малороссия почувствовала энергию и силу русских. Через неделю в Глухове казаки избрали нового гетмана (Ивана Скоропадского): Мазепа, как изменник был предан анафеме духовенством. Малороссия фактически оказалась в руках Петра, а малороссийские крестьяне начали народную войну против наступавших шведов. Так неудачно окончился для Карла 1708 год.

Но шведы сохраняли престиж непобедимости и казались грозным врагом. Петр боялся, что турки воспользуются пребыванием этого грозного врага на юге Росси и начнут войну со своей стороны; на это твёрдо надеялся и Карл. Поэтому Петр зимой 1708\09 г. принял меры обороны от турок, лично побывал в Воронеже и Азове, а к лету 1709 г. прибыл к армии Меншикова. Хотя в действиях против шведов Петр держался крайне осторожно, не рискуя вступать в открытые столкновения с Карлом, однако он решился открытым боем выручить осаждённый шведами город Полтаву; 27 июня 1709 г. произошло знаменитое сражение при Полтаве. Эта генеральная битва кончилась полным бегством шведов на юг, к Днепру. Сам Карл успел переправиться через Днепр и уйти в Бендеры, в турецкие владения, но вся его армия у Днепра (у Переволочны) положила оружие и была взята в плен.

Полтавская победа совершенно сломила могущество Швеции: у неё не осталось армии, у Карла не стало прежнего обаяния; раньше торжествовавший над всеми врагами, а теперь разбитый Петром, он сразу передал Петру и Московскому государству то политическое значение, которым до тех пор пользовалась Швеция. И Петр сумел воспользоваться плодами победы. Естественным образом, он перенёс военные операции к Балтийскому морю и в 1710 г. взял Выборг, Ригу и Ревель. Русские стали твёрдой ногой на Балтийском побережье, существование Петербурга обеспечивалось. В то же время вместе с военными успехами Петр сделал и большие политические успехи. Поражение Карла подняло против Швеции всех её врагов: Дания и Саксония объявили Швеции открытую войну; северогерманские владетели тоже стали принимать живое дипломатическое участие в великой Северной войне, не вступая пока в открытую борьбу со Швецией. Среди всех союзников первое место теперь стало принадлежать России и Петру. Петр сделался гегемоном Северной Европы и сам чувствовал, что он сильнейший и влиятельнейший монарх Севера. Ниже мы увидим, что тревожный для союзников Петра вопрос о его неожиданной гегемонии повёл к охлаждению между Петром и остальными членами коалиции. Но политическое преобладание России оставалось неизменным с 1709 г., несмотря даже на неудачи Петра в Прутском походе.

Прутский поход 1711 г. получил своё название оттого, что развязка русско-турецкой войны 1710-1711 гг. произошёл на берегах реки Прут. Эта русско-турецкая война была уже результатом дипломатической деятельности Карла XII и дружественного ему французского двора. Карл жил в Турции после полтавского поражения, и ему не раз грозила выдача в руки Петра. Россия требовала выдачи Карла, а он доказывал туркам своевременность и необходимость для турок воевать с Петром. Результатом его настояний был дипломатический разрыв Турции с Россией. Петр объявил Турции (в ноябре 1710 г.) войну и задумал вести её наступательно. Он рассчитывал на помощь турецких славян, на союз с вассальными турецкими владетелями (господарями) Молдавии и Валахии и на поддержку Польши. Весной 1711 г. Петр поспешил в поход, думая раньше турок Молдавией, Валахией и переправами через Дунай. Но никто из союзников не явился на помощь вовремя. Присоединение к Петру молдавского господаря Кантемира не спасло русскую армию от голода, переход через степи истомил людей. К довершению всего турки ранее перешли Дунай на берегу Прута окружили громадными силами армию Петра. По недостатку провианта и воду (русские были отрезаны от Прута) нельзя было держаться на месте, а по сравнительной малочисленности войска невозможно было пробиваться сквозь турок. Петр вступил в переговоры с великим визирем. Отправляя к нему доверенных лиц, Петр дал им полномочие для освобождения войска и заключения мира уступить Азов, все завоевания на Балтийском море (если турки потребуют этого для Карла), даже Псков, но Петр желал, чтобы Петербург и восточный берег Финского залива оставался во чтобы то ни стало оставался в руках русских. Однако уступлено было гораздо меньше того, на что был готов Петр. Случилось так благодаря тому, что турки сами желали окончить войну, в которую были втянуты посторонними влияниями. Кроме того, делу пособили ловкость русского дипломата Шафирова и богатые подарки, посланные Петром визирю. Мир был заключён, и русская армия была освобождена на таких условиях: Петр отдавал Турции Азов и некоторые укрепленные пункты близ Черного моря, отказывался от вмешательства в дела Польши (необходимо заметить, что тогда уже были проекты раздела Польши, пользовавшиеся сочувствием Петра): наконец, Петр давал Карлу свободный проезд в Швецию. Хотя Петр возвратился в Россию «не без печали», по его собственным словам, но его избавление от плена и сравнительно легкие условия мира с Турцией могли оказаться даже удачей. Он дёшево отделался от турок и продолжал удерживать то высокое политическое положение в кругу европейских государств, какое дала ему Полтавская победа.

После кампании 1709 г. война со шведами, в общем, шла вяло. Для Петра существовало два театра войну со Швецией: как сильнейший член коалиции против Карла, он участвовал в общих союзнических предприятиях на южном берегу Балтийского моря, где были шведские провинции (Померания), в то же время действовал и особо от союзников, завоёвывая Финляндию.

Приобретение Финляндии для Петра казалось важным делом «двух ради причин главнейших (так писал он адмиралу Апраксину): первое -- было бы что при мире уступить… другое, что сия провинция есть матка Швеции, как сам ведаешь: не только что мясо и прочее, но и дрова оттоль». В 1713- 1715 гг. русские воска и флот овладели Финляндией и стали грозить самой Швеции. Таким образом, на этом театре войны Петр имел положительный успех.

Менее удачно шли дела с союзниками. Военные действия против шведов на юге от Балтийского моря были, правда, не без удач: шведы теряли свои североамериканские владения. Но дипломатические недоразумения и столкновения мешали ему единству союзных действий. Когда, после Прутского похода, Петр в 1711 и 1712 гг. приезжал в Германию, ему удалось теснее сблизиться с Пруссией: но прочими своими союзниками он уже был недоволен за их неискренность и неумение согласно вести войну. Но в то же самое время и дипломатия, и западноевропейская публицистика были, в свою очередь, недовольны Петром. Они ему приписывали ему и завоевательные виды на Германию, в его дипломатах видели диктаторские замашки и боялись вступления русских вспомогательных войск в Германию. И после неудачи на Пруте Петр своим могуществом был страшен Европе.

От союза с Петром, однако, не отказывались. При участии русских союзники вытеснили шведов окончательно из их германских владений в 1715 и 1717 гг. Не помогло шведам и присутствие самого Карла, который в 1714 г. вернулся из Турции. Одновременно с взятием у шведов последней крепости в Германии (Висмара) союзники задумали высадку в самую Швецию и отдали союзные флоты под личное начальство Петра, но высадка не состоялась благодаря крупным недоразумениям между Петром и союзниками. Петр думал занять Висмар своими войсками, желая передать его герцогу Мекленбургскому, за которого выдал замуж свою племянницу Екатерину Иоанновну. Но датская и германская дипломатии воспротивились занятию Висмара, ибо видели в этом желание русских овладеть и Мекленбургом, и Висмаром. В это время (1716 г.) страх перед Петром достиг своего апогея. Петр действительно держал себя с чувством собственного достоинства и давал понять союзникам свои силы. Благодаря этому он стал любимым предметом политических памфлетов, которые приписывали самые чудовищные завоевательные планы.

Опасения прессы разделяла и дипломатия: английские дипломаты делали представления германскому императору о необходимости удалить русских из Германии; датчане желали, чтобы Петр со своими войсками оставил Данию, где он был в 1716 г.; в Германии требовали выхода русских из Мекленбурга, Петр всюду видел страх и недоброжелательство, то скрытое, то явное. Понимая, что при таких условиях нет возможности действовать против шведов решительно, и рассерженный недопущением русских в Висмар, Петр пришёл к мысли действовать отдельно от союзников. Голштинский дипломат барон Герц взялся быть посредником между Петром и Карлом, но, пока это посредничество не привело ещё к определенным результатам, Петр вступил в оживлённые сношения с Францией, которая до тех пор держала сторону Швеции, а к России была враждебна, потому что Москва дружила с её врагом -- германским императором. В 1717 г. Петр предпринял даже поездку через Голландию во Францию с надеждой заключить и политический и брачный союз с французским королём (малолетним Людовиком XV). На пребывание Петра в Париже, представляющее любопытный эпизод в личной жизни Петра, не привело и к чему. Он добился только обещания Франции отступить от дружеских договоров со Швецией. Возвратившись в Голландию, Петр возобновил переговоры с герцем об отдельном мире между Швецией и Россией. На 1718 год был назначен русско-шведский конгресс на Аландских островах.

Конгресс этот состоялся (нашей стороны были на конгрессе Брюс и Остерман). Обе стороны желали мира, но об условиях его не могли сговориться очень долго. Когда же пришли к соглашению, смерть Карла XII помешала делу. После Карла на престол Швеции была избрана его сестра Ульрика - Элеонора, и правление перешло в руки аристократии. Переговоры о мире были прерваны, и возобновилась война. Но теперь Петр стал действовать крайне решительно. Несмотря на поддержку Англии, оказанную Швеции, Петр ежегодно - в 1719, 1720 и 1721 гг., - посылал русские корпуса в самую Швецию и этим принудил шведское правительство возобновить мирные переговоры. В 1721 г. состоялся съезд русских и шведских дипломатов в Ништадте (недалеко от Або), и 30 августа 1721 г. мир был заключён. Условия Ништадского мира были таковы: Петр получил Лифляндию, Эстляндию, Ингрию и Карелию, возвращал Швеции Финляндию, уплачивал два миллиона ефимков (голландских талеров) и в четыре года не принимал на себя обязательств против прежних союзников. Петр был чрезвычайно доволен этим миром и торжественно праздновал заключение его.

Значение этого мира для московского государства определялось кратко: Россия становилась главной державой на севере Европы, окончательно входила в круг европейских государств, связывала себя с ними общими политическими интересами и получала возможность свободного сообщения со всем Западом посредством новоприобретённых границ. Усиление политического могущества Руси и новые условия политической жизни, созданные миром, были поняты и Петром, и его сотрудниками. Во время торжественного празднования мира 22 октября 1721 г. Сенат поднёс Петру титул Императора. Московское государство, таким образом, стало Всероссийской империей, и эта перемена послужила внешним знаком перелома, совершившегося в исторической жизни Руси.

Русский государь. По сознанию русских современников, имел право именоваться Императором. Но западноевропейские исторические традиции, вам, конечно, известные, признавали этот титул за одним лишь Императором Священной Римской Империи (германским). Поэтому на западе новый титул Петра был признан не сразу. Только Пруссия и Нидерланды признали его немедленно: в 1723 г. его признала Швеция; Австрия и Англия стали признавать его только с 1742 г.; Франция и Испания - и того позже, с 1745 г.

Чтобы окончить обзор внешней политики Петра Великого, следует упомянуть об его отношениях к Востоку. Всем известно, какое важное значение играл Восток в экономическом развитии Европы, как упорно стремились европейцы узнать пути к конечной цели торговых вожделений - Индии. В XVI и XVII вв. в Москве явились иноземцы, искавшие путей на Восток. Отчасти благодаря им, отчасти благодаря собственному торговому опыту, в Москве сумели оценить значение Востока и путей, туда ведущих. Петр, высоко ставивший торговлю как рычаг общественного благосостояния. Не упустил из виду и торговли с востоком. С 1715 г. он старался производить разведки о военных путях в Азии, которые вели бы к Индии (с подобными целями были посланы в 1715 году Волынский в Персию, в 1716 г. Бекович-Черкасский в Хиву). В конце концов, Петр остановился на мысли о приобретении берегов Каспийского моря, как базиса для азиатской торговли. С этой целью, как только окончилась Шведская война, Петр объявил войну Персии. В 1722-1723 гг. русские взяли Дербент и Баку. Вначале кампании Петр сам был на театре войны, но в 1723 г. вернулся в Петербург, где и был заключён осенью того же года мирный договор с Персией, по которому Россия приобрела взятые города и всё западное побережье Каспийского моря.

7. ПЕТРА ТВОРЕНЬЕ.

У Петра была мысль утвердиться в устье Невы. В октябре 1702 г. Петр приступил к крепости Нотебургу, и после семидневного бомбардирования, а потом после сильного штурма нотебургский комендант Густав Шлиппенбах 11 октября сдал крепость на капитуляцию со всеми орудиями и запасами. Эта крепость была древний русский город Орешек, уступленный Швеции по Столбовскому миру, но Петр, пристрастный к иноземщине не возвратил ему древнего русского названия, а назвал его Шлиссельбургом (т.е. Ключ - городом). Меншиков был назван губернатором новозавоеванного городка. Петр, любивший вообще праздновать свои победы несколько на классический образец, торжествовал покорение Орешка триумфальным шествием в Москву через трое ворот, построенных нарочно по этому случаю. Неутомимый царь после этого празднества отправился из Москвы в Воронеж. По дороге осмотрел он работы на кануне между верховьем Дона и рекой Шатью, впадающей в Упу, заложил в имении Меншикова город Ораниебург, осмотрел воронежские корабли, сделал распоряжение о присылки туда рабочих и железа, в то же время был, по его собственным словам, «зело доволен Бахусовым даром». А весною уже был он снова не Неве в Шлиссельбурге и так рассердился на Винуса за неаккуратность в доставке артиллерийских снарядов и лекарств в Шлиссельбург, что отставил его т службы и наложил на него большое взыскание.

25-го апреля 1703 года Петр вместе с Шереметевым и с 25000 войска подступил к крепости Ниеншанцу, построенной при устье реки Охты, впадавшей в реку Неву. После сильной пушечной пальбы комендант полковник Опалев, человек старый и болезненный, сдал город, выговоривши себе свободный выход. Между тем шведы, не зная о взятии Ниеншанца, плыли с моря к Неве для спасения крепости. Петр высылал Меншикова с гвардиею на тридцати лодках к деревне Калинкиной, а сам с остальными лодками тихо поплыл вдоль васильевского острова под прикрытием леса, отрезал от моря, вошедшие в Неву суда от прочей эскадры, стоявшей ещё в море. Русские напали на 2 шведских судна с двух сторон. Шведы были застигнуты врасплох так, что из семидесяти семи человек осталось живых только 12. Русские убивали неприятеля, даже просившего пощады, и взяли 2 больших судна. Событие это, по-видимому, незначительное, чрезвычайно ценилось в своё время: то была первая морская победа русских, и Петр, носивший звание бомбардирского капитана, вместе с Меншиковым пожалован был от Адмирала Головина орденом Андрея Первозванного.

А на острове Люсть-Эйланд уже кипела работа. Вырубали лес, покрывавший островок. Когда Петр прибыл на остров, тот был уже весь расчищен. Ещё раз осмотрел его царь, обойдя весь, и поперек, и вокруг по берегу. Кончив осмотр, он взял у одного из сопровождавших его солдат башмет. Вырезал два продолговатых дёрна, положил их друг на друга крест накрест, и, обращаясь к окружавшим его спутникам, громко сказал:

- Быть здесь городу, а имя ему Санкт-Питер-Бурх!

Быстро всё делалось у Петра. Ожила доселе пустынная местность. С самого раненого утра до поздней ночи стучали топоры, слышался говор и крики рабочих. Пленные шведы, местные жители: карелы, калмыки и т. д. трудились над новым сооружением. Леса и топи быстро исчезали. Там, где стояла хижина старого рыбака Николы, начали расти мало-помалу новые укрепления. Известно было всем, что желает великий государь отпраздновать свои именины торжественною закладкою крепости. И он сам, не покладая рук, трудился над сооружением будущего красавца города, ставшего ему вечным памятником.

Уже ближе к окончанию Северной войны и до конца жизни Петр всё больше времени проводил в столице, своём любимом детище Петербурге, который уже тогда, в значительной степени благодаря его заботе и стараниям, начал превращаться в город, впоследствии прозванный Северной Пальмирой.

Особенно занимала его застройка Петербурга. И сделано было не мало. Всё, что «зело и старо, и необыкновенно», он указами велел собирать и присылать в Петербург. Купил за границей, например, анатомическую коллекцию амстердамского учёного Рюйша, собранную за 30 лет, и др. Немало ему дарили иностранцы, знавшие его любознательность, и уверенные в том, что редкости будут сохранены для науки и потомков. Да и сам царь, обычно скуповатый, на подобные вещи денег не жалел.

Новый город рос и как промышленный центр. Раньше всего возникли кирпичные заводы. Вслед за Адмиралтейством построено Новое Адмиралтейство (1713 г.), Партикулярная (1714 г.) и Охтенская верфь (1720 г.). Начали работать Литейный (1711 г.), Смоляной (1714 г.) и Канатный (1720 г.) дворы. Крестовский и Охтенский пароходные заводы появились в 1714-15 гг. и т. д.

К Петербургу перешла от Архангельска роль главного порта страны.

9. РЕФОРМЫ ПЕТРА ПЕРВОГО.

а) Церковные преобразования

Петр предпринимал коренные изменения в церковном и, главное, монастырском быте. Патриарх Адриан скончался 16 октября 1700 года. По заведённому порядку следовало избирать нового, но Петр рассчитал, что для его самодержавной власти неудобно допускать в церковном управлении существование такого сановника. Петр решился не иметь более патриархов. 16 декабря 1700 года он уничтожил патриарший приказ, все производившиеся в нём мирские дела приказал распределить по другим ведомствам, а духовные дела поручил временно назначенному от государя блюстителю. Таким блюстителем Петр назначил митрополита рязанского, Стефана Яворского, давши ему титул «экзерха патриаршего престола». Стефан был родом из малороссиян, из Волыни, киевский воспитанник, в этом же году приехавший в Москву и недавно посвящённый в митрополиты. Это был человек замечательно учёный и вовсе не честолюбивый: он отбивался всеми силами не только от такого высокого положения, но даже от архиерейства; любимым желанием его было вернуться в Малороссию и жить там, в уединении, но Петр дорожил им. В январе 1701 г. дома патриарха, все архиерейские и монастырские дела были переданы боярину Ивану Мусину-Пушкину и под его председательством был восстановлен монастырский приказ, некогда учреждённый по уложению, но уничтоженный Федором Алексеевичем. Этот приказ должен был заведовать монастырскими вотчинами и творить в них суд. С марта занялись перепискою всех архиерейских и монастырских вотчин. Царь велел выгнать из монастырей всех неподстриженных и в женских монастырях келейницами быть только людям старого возраста; всех девиц, проживавших в монастырях под именем родственниц, велено выдать замуж, а вперёд постригать в монахини не ранее сорока лет. Запрещено в монастырские имения посылать для дел монахов, а так как оказалось, что монахи возбуждали недовольство против царя, то монахам запретили в кельях писать и давать им чернила и бумагу, позволяя им писать только в трапезах с разрешения начальства. В конце 1701 г. монахам и монахиням решительно запретили вмешиваться в управление монастырских вотчин, все доходы с этих вотчин должны были идти в монастырский приказ и на содержание монахов и монахинь выдавать по 10 рублей, по десяти четвертей хлеба и доставлять им дрова. В беднейшие монастыри велено уделять доходы богатых монастырей, всё лишнее из монастырских доходов отдавать на богадельни для призрения нищих. Ещё того в июне велено было утраивать с тем, чтобы на десять человек больных был один здоровый и смотрел за ними. Если мы примем во внимание, во владении монастырей было 130000 дворов, и один Троицкий монастырь владел 58000 дум, то ясным покажется, как важна была для финансовых целей Петра эта мера, передававшая в его руки столько доходов.

б) Пошлина на штаны.

Указ

«О ношении всякого чина людям Немецкого платья и обуви и об употреблении в верховой езде Немецких седел».

«Боярам и окольничим и Думным и Ближним людям и Стольникам и Дворянам и Дьякам и Жильцам и городовым Дворянам и приказным людям и драгунам и солдатам и стрельцам и чёрных слобод всяких чинов людям Московским и городовым жителям, и которые помещиковы и вотчинниковы крестьяне, приезжая, живут на Москве для промыслов, кроме духовного чину, свяшенников и церковных причетников, и пашенных крестьян, носить платье Немецкое верхнее Саксонския и Французския, а исподнее камзолы и штаны и сапоги и башмаки и шапки Немецкия, и ездить на Немецких седлах; а женскому полу всех чинов, также попадьям и дьяконицам и церковных причетникам и драгунским и солдатским и стрелецким женам их и детям носить платье и шапки и кунтуши, а исподнее бостроги и юпки Немецкие же, а Русского платья и Черкесских кафтанов и тулупов и азямов и штанов и сапогов и башмаков и шапок отнюдь никому не носить, и на русских седлах не ездить, и мастеровым людям не делать и в рядах не продавать. А буде кто с сего Его Величества Государя указу, станут носить платье и штаны и сапоги и башмаки и шапки Русские и Черкесские кафтаны и азямы и тулупы, также и на Русских седлах ездить: с тех людей в воротах целовальникам имать пошлина, с пеших по 13 алтын и 2 деньги, с конных по 2 рубли с человека; также и мастеровые люди станут делать и в рядах торговать: и тем людям за ослушание их, учинено будет жестокое наказание».

В декабре 1701 года жители Москвы первыми узнали о новом царском именном указе по поводу ношения «немецкой» одежды.

Три года спустя, 23 декабря 1741 года, этот указ был подтвержден новым установлением, вступившим в силу с 1 января 1705 года. И в этом же 1705-м был обнародован указ «О бритье бород и усов всякого чина людям, кромя попов и дьяконов, о взятии пошлин с тех, которые его исполнять не захотят, и о выдаче заплатившим пошлину знаков».

С 1701 по 1724 год было издано 17 различных указов, регламентирующих правила ношения костюма европейского образца, типов тканей, отделку форменного и праздничного платья и т.д. Количество именных указов, постепенное ужесточение наказания за их неисполнение свидетельствуют о том, что Петр I придавал большое значение костюму в системе проводимых им реформ.

Замена национального платья заимствованным неоднократно имела место в истории. Но, как правило, это было связано с навязыванием побеждённым некоторых элементов бытовой культуры победителей. В России же начала XVII столетия произошло нечто небывалое - запрет на национальный костюм исходил не от завоевателя, а от законного государя. Осознать значимость этого события можно, только хорошо представляя себе, что даже в рамках универсальной европейской моды вплоть до середины XIX века национальные различия поддерживались сознательно. Лишь широкое распространение готовой одежды после 1838 г. значительно смягчило региональные отличия в европейском костюме.

Исследования позволяют выявить личную мотивацию запретов царя на национальную одежду. В них содержится не только стремление навязать свою волю ненавистному боярству, но - и это главное - сознательная государственная политика, направленная на укрепление и развитие России. Для этого требовались новые люди, привлекаемые Петром из самых разных сословий. Костюм же - точный знак сословия. В общественном сознании того времени боярин в горлатной (меховой) шапке и крестьянский сын в ярмаке не могли обладать равной властью. Да и самосознание крестьянского сына, даже облечённого личным доверием царя, и боярина в наследственной шапке и шубе с «козырём», безусловно, было различным. Ведь именно костюм каждой своей деталью указывал на глубокую пропасть между ними, разницу в их сословном и имущественном положении.

«Когда древнерусский боярин в широком охабне и высокой горлатной шапке выезжал со двора верхом на богато убранном ногайском аргамаке, чтобы ехать в Кремль челом ударить государю, всякий встречный человек меньшего чина по костюму, посадке и самой физиономии всадника видел, что это действительно боярин, и кланялся ему до земли или в землю, как требовал обычай, потому что ведь он столп, за который весь мир держится, как однажды выразился про родовитых бояр знаменитый, но не родовитый князь Пожарский», -писал В.О. Ключевский.

Платье поднимало простолюдина не только в собственных глазах, но и в общественном сознании. Принудительно изменив форму выражения сословной принадлежности. Петр вовсе не ставил задачи отказаться от понятия «свой-чужой» (в значении национальный), что, в сущности, является одной из основных функций костюма. В известном смысле это произошло стихийно, так как за первоначальный образец были выбраны голландский, немецкий и французский костюмы, а не известное на Руси ещё с XVI века и потому уже обрусевшее польское и венгерское платье.

Новая одежда потребовала новой системы жестов, пластики, походки. Оглаживать бороду при бритом подбородке стало невозможно; засовывать руки за кушак, повязанный по обычаю ниже талии, тоже стало трудно (шарфы полагались только военным).

При прочтении указа 1701 года следует обратить внимание, что «духовного чину и пашенные крестьяне», на которых указ не распространялся, составляли более 80 процентов тогдашнего населения. Таким образом, речь идёт о «переодевании» в платье европейского образца лишь незначительной, преимущественно городской части населения. Особый интерес для понимания процессов адаптации к новому костюму представляет высшее сословие.

Формы внешнего выражения сословной принадлежности вырабатывались веками. Лишиться привычных атрибутов власти особенно боялось боярство, издревле кичившееся роскошью шуб, длиной бород, золотым кружевом, каменьями. Долгополые одежды также были знаком зрелого возраста и степенства. Открытые ноги у мужчины свидетельствовали о том, что он ещё не достиг зрелого возраста - а по новому указу нужно было носить чулки и башмаки. Дородство достигалось не только обильными многочасовыми трапезами, но и просторной многослойной одеждой, подпоясанной ниже талии, чтобы подчеркнуть толщину. По указу же требовалось носить платье, скроенное точно по фигуре. Такую одежду - изрезанную ножницами, короткую - не сложишь в сундук для потомства, как следовала по заветам «Домостроя». И все же боярство оказало гораздо меньше сопротивления этим нововведениям, чем можно было ожидать.

Причина такой податливости объясняется тем, что личное достоинство подменялось родовой спесью. На Руси, в отличие от европейского высшего сословия, сама по себе знатность ничего не значила без близости к царю, без его благоволения и подачек. Представители рода терпели любые унижения, в челобитных называли себя холопами, но воспринимали как страшное оскорбление, если место за царским было ниже, чем у представителей другого рода. Поэтому кичливые бояре, ещё недавно щеголявшие в старинных кафтанах, не убоялись «срамных» бритых подбородков, куцых камзолов и цветных париков - лишь бы не уступить места близ трона представителям других семей.

Люди же низших сословий при помощи иноземного кроя так меняли свое положение в системе сословий, что переодевалось охотно и без сомнений.

Заморское платье было известно на Руси не только благодаря приездам европейских посольств и купеческих караванов, но и по книгам светского содержания с прекрасными иллюстрациями. Иноземные правители присылали в дар царской семье драгоценные шелковые и иные ткани, а также сшитые из них «юпки и бостроги». Легко предположить, что их не только рассматривали, но и примеряли, дивясь европейским обычаям.

В домах русских именитых людей немало вещей европейской работы. Боярин Матвеев, в семье которого жила Наталья Кирилловна Нарышкина, украшал свой дом зеркалами и картинами европейского письма. В комнатах юного Петра в Кремле хранились клавикорды, часы, многочисленные механические игрушки, сделанные руками французских и немецких мастеров. Князь Василий Васильевич Голицын не только носил европейское платье дома, принимая иностранных гостей, но и появлялся в нем публично.

По свидетельству Иоганна Филиппа Кильбургера, входившего в состав шведского посольства в 1674 году, для ввоза в Московию предназначались шелковые и шерстяные чулки европейской работы, итальянские зеркала, немецкая и французская мебель, очки и различные точные приборы и инструменты в таких количествах, что очевидно не только их использование иностранцами, но и местными жителями.

Изменения в форменной одежде в первые годы правления Петра пролили почти незамеченными. Они не вызвали неудовольствия, так как удобство в бою ставилось выше иных соображений. Видимо поэтому именной указ о ведении единообразной формы для всех полков появился лишь в 1720 году, гораздо позднее многих распоряжений и государственных установлений об одежде гражданских лиц разных сословий пола. За образец кроя была выбрана форма немецкого мундира. Но форменная военная одежда даже при Павле не могла быть точной копией иноземного прототипа - цвет сукна, прибор (отделки, опознавательные знаки полков и их местоположение) сразу же позволяли принадлежность солдате или офицера русской армии.

Сложнее осуществлялись изменения в бытовом костюме. Здесь первыми задавали тон и строго следовали указам Петра члены его семьи.

До нас дошло подробное описание имущества царевны Натальи Алексеевны. В описи значатся многие костюмы и ткани, экзотические продукты вроде кофейных зерен и многое другое. Среди «рускова старова убору» мы найдём летник, опашень, телогрею, воротник бобровый, сорочку белую кисейную «з долгими рукавами». Перечень европейского гардероба во много раз длиннее. Там и «карестов 11», «да семь вееров разных», «чепцов 15», «фантанжей 4», «лацкин 10, а две камчатых на усах». Там же и «юпки, шлапроки, муфтей 10» и т.д.

Корсеты были главным формообразующим элементом в европейской моде, а создаваемый ими силуэт - полной противоположностью русскому идеалу красоты. На Руси женским костюмом всех сословий стремились создать впечатление дородности и статности. Его крой, основанный на простейших геометрических фигурах, позволял легко добиться такого эффекта. Женское платье европейского образца хотя и позволяло оценить пышность и белизну плеч красавицы, но требовало туго затянутой талии. Для этой цели в корсет вставлялись пластинки - металлические или из китового уса -с заданным изгибом. Было несколько вариантов корсета, но стоит отметить только два - английский и французский. Последний шнуровался сзади и затягивался довольно сильно, что позволяло сделать любой толстушке талию не более 40 сантиметров, английский же стягивал спереди и был не таким тугим.

Ключевский в своих лекциях по «Курсу русской истории», рассказывая о пребывании Петра в Германии, сообщает о том, что московские кавалеры, танцуя, «приняли корсеты своих немецких дам за их ребра». Этот факт получил столь широкую известность, что упоминается в исторических романах: «Крутились юбки, растрепались парики. Всыпали поту немкам. И многие дивились, - отчего у дам жесткие ребра? Спросил и Петр об этом у Софьи - Шарлоты. Курфюрстина не поняла сначала, потом смеялась до слез: -Сие не ребра, а пружины да кости в наших корсетах». В корсете было не только трудно дышать без должного опыта, но и сидеть - его планшетки нещадно впивались в тело жертвы.