Содержание:

Введение

1. Истоки фашизма

1.1 Социально-экономические предпосылки

1.2 Политические факторы

Основная часть:

2. Пути прихода фашизма к власти

2.1 Школа диктаторов

3. Италия

3.1 Приход фашистской партии к власти в Италии

4. Германия

4.1 Гитлер : путь к власти

4.2 Борьба за власть в партии

4.2.1 Противостояние А. Гитлера с основателями НСДАП

4.2.2 Борьба с “левой оппозицией”

4.2.3 Разгром СА. Абсолютизация власти Гитлера в НСДАП

4.3 Установление режима личной власти А. Гитлера над Германией

4.3.1 Легальный приход Гитлера к власти в стране

4.3.2 Расширение власти Гитлера в Германии

4.3.3 Абсолютная власть фюрера над Германией

Заключение

Вывод

Список литературы

Введение

В конце 70- начале 80-х годов в развитых капиталистических странах наметилось определённое оживление крайних правых сил. Оно проявляется и в создании экстремистских союзов и движений, и в попытках объединить так называемых умеренных правых и силы откровенно неофашистского лагеря, и в проведении целой серии кровавых террористических акций.

Постоянным источником политической напряженности являются неофашистские элементы в бывших цитаделях «традиционного» фашизма - в Италии, ФРГ, Испании. Последыши Муссолини и Гитлера хотели бы повернуть вспять исторический процесс, пуская в ход террористические методы и используя широкие легальные возможности, представленные им буржуазным обществом. Не желают смериться с поражение фашисты пиренейских государств, где так долго держались диктаторские режимы. Активизировались реакционные силы на Латиноамериканском континенте. Сигналом тревоги для человечества стала трагедия Чили. «Она учит бдительности против современного фашизма»,- подчеркнул Л.И. Брежнев на 25 съезде КПСС.

Очаги неофашизма сохраняются и в кичащихся своей «демократией» государствах Запада при попустительстве, а порой и под покровительством властей. По улицам Лондона нагло шествуют молодчики из расистско-фашистского «национального фронта», в Чикаго демонстрируют американские последователи фашистов. Брюссель и Льеж становятся ареной экстремистских вылазок бельгийских фашистов, всю Францию потряс устроенный неофашистами взрыв на улице Коперника в Париже. Неофашисты пытаются сплотить все свои силы в международном масштабе, чтобы противодействовать позитивным тенденциям современного мирового развития.

Очевидно, что в этих условиях перед демократическими, антифашистскими силами остро встаёт задача: сорвать замыслы и планы, вынашиваемые международной реакцией, и прежде всего преградить путь фашистской опасности. Для решения этой задачи необходимо глубокое и всестороннее знание истоков, происхождения и социальной сущности фашизма.

В этом плане необходимо четко представлять ту роль, которую сыграл в прошлом фашизм. Напомни, что зарождение фашизма пришлось на то время, когда капитализм вступил в стадию общего кризиса. Господство крупных монополий усугубило прежние противоречия. Первая мировая война с огромной силой форсировала эти процессы, а Великая Октябрьская социалистическая революция в огромной степени ускорила революционизацию широких масс.

В этих условиях перед буржуазией в большинстве государств развитого капитализма встал во всей остроте вопрос о новых формах сохранения своего господства. Буржуазия стремилась выйти из кризиса путём установления открытого террора в отношении широких масс трудящихся, применения более изощрённых методов насилия и манипуляции массами. Она стала применять политическое насилие, опираясь на фашистское движение, возникшее на волне шовинистических настроений. В обстановке острого кризиса на фашизм были возложены функции, которые могли в создавшихся условиях выполнять традиционные буржуазные партии: приспособить старую систему власти к новой экономической и социальной реальности и тем самым создать альтернативу социализму. Иными словами, ставилась задача при помощи крайних средств установить господство государственно- монополистического капитализма со всеми свойственными ему атрибутами.

Сказанное, разумеется, не означает, что развитие от монополистического к государственно- монополистическому должно было неизбежно пройти через фазу фашизма. Впоследствии правящий класс ряда стран нашел другие пути перехода к государственно- монополистическому капитализму при сохранении традиционных форм буржуазной демократии. Речь, таким образом, не идёт о фатальной неизбежности фашизма. Однако в сложившихся тогда условиях правящие классы в некоторых развитых капиталистических странах обратились именно к фашизму.

Немалую роль в выборе, который они сделали, сыграло и то, что фашизм оказался им удобным орудием осуществления внешнеполитических амбиций. Стремление к тотальной регламентации жизни общества и реорганизации его на военизированной основе, апелляция к крайнему национализму делали его превосходным инструментом подготовки к проведение террористической экспансии. Не случайно, фашистские силы захватили власть в тех странах, в которых правящие классы чувствовали себя обойденными при дележе добычи (Италия) или ущемлёнными в результате понесенного поражения ( Германия).

Результаты всего этого общеизвестны. Сегодня, произнося слово «фашизм», мы ясно представляем себе главные характеристики этого мрачнейшего феномена 20 века. Фашизм- это порабощение и ограбление десятков народов, лишение их не только человеческих прав, но и жизненно необходимых средств к существованию. Фашизм- это массовые кровавые расправы, уничтожение целых народов, фабрики смерти. Фашизм- это всеобщее подавление и слежка, система физического и духовного гнёта.

Ситуация, в которой действует ныне капитализм, по многим показателям существенно отличается от той, которая способствовала возникновению и укреплению фашизма в межвоенный период. В этой связи достаточно напомнить о новом соотношении сил в мире между капитализмом и социализмом, империализмом и антиимпериалистическими движениями, реакцией и прогрессом.

Тем не менее фашистская угроза коренится в самой социально-экономической и политической природе империализма. В середине 70-х годов капитализм вступил в полосу резкого обострения всех его противоречий. Продолжается оно и в 80-е годы. Проявившись в первую очередь в экономической сфере, кризисные процессы, как это обычно бывает, захватили и политическую область, усилив тем самым существовавшую и до этого неустойчивость политического механизма, призванного обеспечить неприкосновенность капиталистических общественных отношений.

Как только кризис институтов власти приобрёл острые формы, в правящих кругах капиталистического общества усилились опасения за свои позиции. Это в ряде случаев привело к пересмотру взглядов на наиболее предпочтительные формы осуществления политического господства. Соответственно, укрепилось влияние сторонников открытого политического принуждения.

Выбор форм и методов осуществления власти зависит, разумеется, не только от воли правящей верхушки. Он определяется также степенью противостояния других общественных групп, и прежде всего- активностью демократических движений и организаций. Вне зависимости от желания власть имущих существует реальная возможность предотвратить тенденцию сползания вправо, к автократическим и авторитарным типам господства. Можно положить конец и амбициям фашистских и неофашистских организаций, подрывая их массовую базу и пересекая попытки прорваться к власти.

Об этом ясно и четко говорится в документах международного коммунистического движения. «Необходимо искоренить фашизм, предотвратить его возрождение в открытой или завуалированной форме, бороться против организации и деятельности фашистских и неофашистских террористических организаций и групп».

1. Истоки фашизма

Проверенный историческим опытом марксистский взгляд на фашизм позволяет научно подойти к выявлению его истоков. Они генетически сплетаются с истоками общего кризиса капитализма, который в полную силу разразился после первой мировой войны и Великой Октябрьской социалистической революции. Однако процесс всестороннего разложения устоев буржуазного общества начался ещё до первой мировой войны- война, отмечал В.И. Ленин, лишь ускорила его. Зародышевые элементы общего кризиса капитализма проявляются в социально-экономической, политической и духовной сферах жизни буржуазного общества, вступившего в империалистическую стадию развития.

При анализе предпосылок фашизма следует иметь в виду следующее ленинское указание: «С точки зрения марксизма нелепо останавливаться на положении одной только страны, говоря об империализме, тогда как капиталистические страны так тесно связаны друг с другом». В.И. Ленин подчеркивал международный характер империалистической реакции, усилившейся «при всяких политических порядков», т.е. начиная с самодержавной монархии и кончая буржуазно-демократической республикой. И эмбрионы фашизма вызревали в самых разнообразных политических и социально-экономических структурах.

Попытки сузить сферу распространения фашизма, предельно локализовать его, встречающиеся в буржуазной исторической литературе, основаны на смешении вопроса о предпосылках фашизма и вопроса о причинах успехов или неудач, силы или слабости фашистских движений в отдельных странах. Если предпосылки возникают в большинстве империалистических государств, то степень их глубины и интенсивности оказывается везде различной в силу неравномерности социально-экономического и политического развития отдельных стран, их национально-исторической специфики.

Непосредственные предпосылки фашизма формируются с началом «империалистической эпохи всемирного капитализма», в качестве исходного пункта которой В.И. Ленин выделял рубеж 19 и 20 веков.

В.И. Ленин постоянно подчеркивал реакционный характер империализма. «Политически империализм есть вообще стремление к насилию и к реакции… политической надстройкой над новой экономикой, над монополистическим капитализмом (империализм есть капиталистический капитализм) является поворот от демократии к политической реакции. Свободный конкуренции соответствует демократия. Монополии соответствует политическая реакция »,- писал он.

В империалистической реакции антипролетарские, антисоциалистические тенденции сочетались с антилиберальными, поскольку либерализм считался синонимом буржуазной демократии. Фашизм, несмотря на преобладающий в нем антикоммунизм, антидемократичен в самом широком смысле слова, будучи решительным и последовательным отрицанием не только социалистической, но и буржуазной демократии.

Фашизм- крайняя форма империалистической реакции, и зарождение его, естественно, связано с монополистической стадией эволюции капитализма. Это, разумеется, не означает, что установление фашистских режимов было исторической неизбежностью. В империалистической реакции заложена потенциальная возможность развития фашистских тенденций в ужасающую реальность фашистских диктатур. Однако претворение этой возможности в реальность в конечном счете зависит от конкретного соотношения классовых сил в отдельных странах и на международной арене в целом. Такая постановка вопроса особенно важна, поскольку она не освобождает различные партии, группировки и отдельных политических деятелей от исторической ответственности за трагедии народов, ставших жертвами фашизма.

1.1 Социально-экономические предпосылки

Социально-экономическая почва империализма стала благодатной питательной средой для вызревания эмбрионов фашизма. Хотя в генезисе фашизма немаловажное значение имеют факторы политического и психологического характера, главная роль все же принадлежит такому основополагающему признаку империализма, как монополизация экономики.

Монополизация экономики требовала возрастания роли государства. Предпринимателям эпохи свободной конкуренции нужно было государство со скромными функциями и расходами, своего рода «ночной сторож». Им хватало простора в сфере производства и на рынках. Рабочее движение ещё только формировалось организационно, поэтому буржуазия чувствовала себя достаточно сильной, чтобы обходиться без посредничества государства во взаимоотношениях с рабочими. Буржуазия эпохи монополистического капитализма предъявляет иные требования к государству. С его помощью она стремится обеспечит гегемонию на внутренних рынках и завоевать рынки внешние, удержать классовое господство под натиском развивающегося рабочего движения. Ей нужен не скромный «ночной сторож», а вооруженный до зубов часовой, способный отстаивать её внутренние и внешние интересы.

С точки зрения генезиса фашизма особое значение имеет следующая объективная закономерность, свойственная базису капиталистической системы в эпоху империализма:

«Чем больше базис имеет тенденцию к превращению в монополистический, чем больше растёт концентрация капитала, тем больше государство испытывает тенденцию к превращению в государство не всех капиталистов, а в государство финансового капитала, господствующей олигархии… » В таком развитии уже таилась угроза установления контроля над государством и обществом со стороны наиболее агрессивных группировок монополистического капитала.

Вследствие концентрации производства и капитала формируется могущественная финансово-промышленная олигархия: стальные, угольные, нефтяные, пушечные, газетные и прочие «короли» образуют династии, богатства которых и степень влияния на все стороны достигают невиданных масштабов.

Хорошо известно что переход капитализма в империалистическую стадию сопровождался усилением неравномерности экономического развития отдельных стран. Отсюда и существенные изменения в соотношении сил на мировой арене: «С одной стороны, молодые, необыкновенно быстро прогрессировавшие капиталистические страны (Америка, Япония, Германия); с другой- страны старого капиталистического развития, которые прогрессировали в последнее время гораздо медленнее предыдущих (Франция, Англия)».

В США промышленная продукция в 1870-1914 гг. выросла в 9 раз, в Германии- в 5,5 раза, во Франции- в 3 раза, в Англии- в 2,3 раза. В 1870 г. удельный вес Германии в мировом промышленном производстве составлял 13%, Англии- 32%, Франции- 10%, а в 1913 г. - соответственно 16, 14 и 6%.

В Италии период наиболее бурных темпов роста промышленности пришелся на 1901-1913 гг. За это время прирост промышленной продукции в стране достиг 87%, тогда как по Европе в среднем- 56%.

К началу 20 в. Север Италии (между промышленным Севером и аграрным Югом существовал довольно большой разрыв) занял уверенные позиции на международной арене. К концу 19 в. Милан, центр итальянской текстильной промышленности, потеснил Лион, а Генуя успешно конкурировала с Марселем в борьбе за роль главного порта Средиземноморья.

Буржуазия «запоздавших» стран стремилась опереться на поддержку государства, чтобы противостоять буржуазии стран «старого капиталистического развития», успевших укрепиться на внешних рынках, создать колониальные империи.

В.И. Ленин неоднократно указывал на Германию как на «образец передовой капиталистической страны, которая в смысле организованности капитализма, финансового капитализма, была выше Америки. Она была ниже во многих отношениях, в отношении техники и производства, в политическом отношении, но в отношении организованности финансового капитализма в государственно- монополистический капитализм- Германия была выше Америки».

Что касается итальянского империализма, то его, по словам П. Тольятти, «можно отнести к числу наиболее слабых, поскольку у него нет собственного сырья, но сточки зрения организации, структуры он, без сомнения, один из наиболее развитых». Экономическая слабость итальянского капитализма в известной мере компенсировать разветвленной системой организационно-финансовых связей, мощью отдельных монополий-гигантов («Ансальдо», «Ильва», «Бреда», «Пирелли», «Фиат» и др.). Главной чертой запоздалой итальянской промышленной революции известный историк Р. Ромео считает вмешательство государства в таком объеме, «который отнюдь не предвидела либеральная экономическая теория». Эта практика способствовала более раннему зарождению государственно- монополистических тенденций в «запоздавших» странах. Их финансово-промышленная олигархия при активном содействии государства вторгается в различные сферы общественной жизни. Но и в «старых» империалистических государствах с буржуазно-либеральными традициями также усиливается тенденция к всеобщему контролю за экономикой, политикой и массовым сознанием со стороны финансово-промышленной олигархии. Только контроль этот осуществлялся более косвенными, негосударственными методами через парламентарные и партийно-политические структуры, с помощью массовой прессы, родиной которой стала буржуазно-демократическая Англия. Именно в этой стране «лорды прессы» располагали огромным влиянием на правительство, парламент, буржуазные партии. Первенство тогда, бесспорно, принадлежало лорду Нортклиффу, чья газета «Дейли мейл» в 1914 г. выходила рекордным тиражем- 7 млн. экземпляров в день.

Гигантское разнообразие экономических и политических условий, крайнее несоответствие темпов развития разных стран, как отмечал В.И. Ленин, было ограничено связано «с бешеной борьбой между империалистическими государствами». Их острое соперничество за «место под солнцем», а также развитие рабочего движения обусловили нарастание милитаристских тенденций. Содержание постоянных армий, втягивающих в орбиту военного обучения миллионы людей, создание крупного военно-промышленного потенциала заметно увеличили удельный вес милитаризма в капиталистическом обществе, придали ему качественно новые черты. «Современный милитаризм ,- писал В.И. Ленин, - есть результат капитализма. В обеих своих формах он- “жизненное проявление ” капитализма: как военная сила, употребляемая капиталистическими государствами при их внешних столкновениях и как оружие, служащее в руках господствующих классов для подавления всякого рода (экономических и политических) движений пролетариата».

Громадные масштабы милитаризм принимает прежде всего под прямым воздействием процесса монополизации экономики. В области военного производства возникают гигантские монополии, неразрывно связанные с государством. Эти первоначальные проявления государственно- монополистического капитализма в известной мере предвосхитили создание современного военно-промышленного комплекса.

Даже в Англии, где монополистические и государственно- монополистические тенденции до первой мировой войны по сравнению с другими странами были выражены более слабо (сказывались последствия многолетней торгово-промышленной гегемонии), в военной промышленности возникли могущественные монополии, тесно связанные с государством.

Милитаризм служил постоянной опорой для авторитарно-диктаторских устремлений внутри господствующих классов, нагнетал атмосферу националистическо-шовинистического угара. Он готовил кадры, способные на любые преступления. Не случайно почти вся фашистская «элита» в той или иной мере прошла казарменную школу милитаризма. Исторические судьбы фашизма и милитаризма неотделимы друг от друга.

Возникновение социальных предпосылок фашизма находится в тесной взаимосвязи с уже рассмотренными экономическими процессами, прежде всего с монополизацией. Одним из главных социальных последствий монополизации экономики являлось формирование нового элемента элиты буржуазного общества- монополистической олигархии, постепенно превращающегося в решающую силу лагеря верхов. Как раз её наиболее реакционные фракции становятся мощным генератором тенденций, способствующих зарождению фашизма.

Чтобы разобраться в социальной подоплёке фашизма, необходимо учитывать и психологические факторы: состояние умов, систему ценностей людей разных социальных слоёв, в том числе и правящих верхов. Процесс монополизации углублял у последних неутолимую жажду полновластия. Колониальные авантюры привели вкус к политическому авантюризму, а опыт жестокого подавления колониальных народов побуждал к политическому экстремизму и в метрополиях.

В эпоху империализма формируется мощная армия революционных сил, нацеленных на свершение социалистической революции, но вместе с тем экономическая и социальная реальность буржуазного общества порождает у отдельных индивидуумов и определенных социальных слоёв такие психологические свойства, которыми может манипулировать самая махровая реакция. Прежде всего это относится к мелкобуржуазным и средним слоям, занимающим промежуточное положение между буржуазией и пролетариатом. В период монополистического капитализма их социальные позиции пошатнулись. Мелкой буржуазии казалось, что она находится между двух огней. С одной стороны, она ощущала свою слабость перед монополиями, а с другой- испытывала страх перед набиравшим силу организованным рабочим движением.

В «запоздавших» империалистических государствах интенсивная ломка традиционных социально-экономических структур особенно обостряла классовые противоречия и создавала напряженную психологическую ситуацию для многочисленных слоёв населения, не успевших адаптироваться в быстро меняющихся условиях.

Ранняя монополизация, прежде всего в Германии и Италии, ставила в трудное положение мелких предпринимателей, торговцев, ремесленников, не успевших экономически и политически консолидироваться в той мере, как, например, аналогичные слои во Франции, где они имели опыт участия в нескольких революциях и многолетнюю школу политической борьбы.

Немецкая мелкая буржуазия по своему политическому развитию значительно отставала от подобных социальных слоёв в других западноевропейских странах. «Английский, французский и всякий другой мелкий буржуа отнюдь не стоит на одном уровне с немецким»,- отмечал Энгельс. Причина, по его словам, кроется в следующем: «В Германии мещанство- это плод потерпевшей поражения революции…».

Политическое единство пришло в Германию поздно. Результатом его явились «порядок», «величие», «слава», а мелкой буржуазии особенно свойственно отождествлять себя с нацией и с её воплощением- государством. Идентификация с мощной кайзеровским рейхом льстила социальному самолюбию мелкого буржуа, насквозь пропитанного в Германии тем духом верноподданничества, который с таким разящим сарказмом развенчал Г. Мани. Не удивительно, что мелкобуржуазные слои в Германии оказались подвержены воздействию реакции и часть их была вовлечена в русло консервативной юнкерско-буржуазной политики.

Идея «национального величия» давала мелкому буржуа *причем не только германскому) компенсацию за пошатнувшиеся экономические отношения. Империалистическая экспансия выглядела конкретной реализацией этой идеи.

Эффективным рычагом для втягивания массовых слоёв в орбиту империалистической политики служил реакционный национализм. Трудно переоценить его роль в подготовке социальной базы фашизма. В то же время нужно иметь в виду, что в распространённых на Западе концепциях национализм изображается своего рода стихийным порывом широких народных масс, который будто бы и подталкивал верхи на путь экспансии. Так, американский историк А. Касселс пишет о «народном национализме», проистекающем из глубоких иррациональных инстинктов масс.

На самом же деле националистическая истерия насаждалась сверху. Наглядным примером может служить Германия, где запоздавший к разделу мира империализм обрёл наиболее агрессивный характер. Там основным разносчиком националистической заразы был основанный в 90-х годах 19 в. Пангерманский союз. Он пропагандировал не только объединение всех немцев под одной крышей, но и, по сути дела ничем не ограниченную экспансию.

После того как главой союза в 1909 году стал Г. Класс, ещё более упрочились связи пангерманцев с монополистическим капиталом. Тем более что один из руководителей союза- А. Гугенберг возглавил директорат концерна Круппа и вошел в директорат Центрального союза германских промышленников. Не удивительно, что крупцовскую монополию Г. Класс приводил в качестве примера подлинно национального промышленного комплекса.

Пангерманский союз представлял собой своеобразное головное учреждение, от которого тянулись идейно-организационные нити к родственным организациям. Так, в декабре 1913 г. В Германии насчитывалось 3845 местных групп Флотского союза, требовавшего создание мощного флота и неограниченной экспансии на океанских просторах.

Националистическую пропаганду вели также Союз сельских хозяев, Германское колониальное общество, Имперский союз против социал-демократии и т.д.

Энергично действовали итальянские националисты. В Италии крикливая националистическая риторика служила взбадривающим средством для слабого, но претензионного «империализма бедняков» в сравнительно отсталой стране. Националисты стремились подтолкнуть итальянскую буржуазию к более активной борьбе за «место под солнцем», к решительным мерам против социалистов и либеральной демократии, привить ей вкус к «интенсивной», «героической» жизни. «Националистическую пользу» они ставили выше социальной справедливости, а реальным воплощением нации объединяли государство, прочное изнутри, способное осуществлять широкую внешнюю экспансию. Сферой вожделений итальянской буржуазии была Адриатика, а также весь бассейн Средиземного моря.

Как и в Германии, национализму в Италии предназначалась роль связующего звена между господствующими классами и массовыми слоями населения. Идея классовой борьбы переносилась на международную арену, ей придавалась видимость борьбы между нациями «молодыми», «динамичными» и «старыми», «одряхлевшими». Причём первые- это нации «пролетарские», а вторые -«капиталистические», «плутократические». Внутри «пролетарской» нации якобы нет места классовым антагонизмам, общие национальные интересы должны объединить всех итальянцев. «Подобно тому как социализм разъяснил пролетариату значение классовой борьбы, мы должны разъяснить Италии значение международной борьбы. Но международная борьба- это же война? Ну что ж, пусть будет война и пусть национализм пробудит в Италии жажду победоносной войны »,- заявил в 1910 г. На первом конгрессе Итальянской националистической ассоциации её лидер Э. Коррадини.

Националисты иногда принимали позу борцов против капитализма, но отнюдь не своего, итальянского, а английского, французского, американского. Анализируя книги Э. Коррадини «Итальянский национализм», В.И. Ленин с предельной ясностью выявил смысл этой, по его словам «дрянной книжонки»: «Другие нации грабят много. ”Социализм” состоит в том, чтобы наша маленькая и бедная нация догнала или догоняла грабящих много, чтобы она пограбила больше!».

Незадолго до первой мировой войны итальянским националистам удалось достичь известного идейно-организационного сплочения. В декабре 1910 г. Оформилась Итальянская националистическая ассоциация. «Армию национализма…. - отмечает итальянский историк-марксист П. Алатри,- составляла патриотствующая мелкая и средняя буржуазия, но генералами этой армии были крупные промышленники и аграрии». Программа националистов, нацеленная на внешнюю экспансию, требовала роста экономики, отказа от либерального принципа свободной торговли в пользу жесткого протекционизма. Она выражала интересы монополистического капитала, который стремился закрепить гегемонию внутри страны и утвердиться на международной арене. Однако монополисты и помещики предпочитали оставаться в тени, уступая авансцену специалистам по риторике из рядов буржуазной интеллигенции.

Конкретные исторические факты свидетельствуют о верхушечном происхождении реакционного национализма в империалистических странах. Он органично вписывался в контекст политического курса верхов, получившего наименование социал-империализма. Этот курс предусматривал определенные подачки представителям господствующих наций за счёт грабежа колониальных народов в сочетании в националистической пропагандой, культивированием чувства расового и национального превосходства.

Социал-империалистическая политика не была монополией главной колониальной державы - Англии; в тех или иных формах и масштабах её проводили империалисты других стран.

Хотя внутри социал-империализма имелось определённые тактические различия (одни его поборники делали ставку на социальные реформы, другие рассчитывали главным образом на националистический психоз), в целом он представлял собой политику национальной интеграции на реакционной основе. Это роднит его с фашизмом, выполняюшим аналогичную миссию. Характерно, что американский ученый Б. Семмел видит в основателе Британского союза фашистов О. Мосли интеллектуального наследника экстремистского крыла английского социал-империализма.

Родство между национализмом и фашизмом ещё более близкие. Многое идеологические принципы и практические методы реакционного национализма были легко впитаны фашистскими движениями, а в некоторых странах, прежде всего в Италии и Германии, фашизм прямо и непосредственно интегрировал националистические организации в свои ряды. Но следует подчеркнуть, что с самого начала обнаружились те социальные пределы, за рамки которых национализм не смог сколько-нибудь эффективно просочиться. Американский историк Э. Тенненбаум в книге о предвоенном мире признает, что наименьший успех националистическая пропаганда имела среди рабочих.

Процесс формирования социальных предпосылок фашизма охватывал преимущественно господствующие классы буржуазного общества и его промежуточные слои.В основе этого процесса лежали объективно присущие империализму социально-экономические тенденции, их психологические последствия, а также целенаправленное манипулирование массовым сознанием правящих верхов.

1.2 Политические факторы

Ключ к пониманию политических предпосылок фашизма дают ленинские положения об основных типах буржуазной политики. В.И. Ленин указывал, что «буржуазия во всех странах неизбежно вырабатывает две системы управления, два метода борьбы за свои интересы и отстаивания своего господства, причем эти два метода то сменяют друг друга, то переплетаются вместе в различных сочетаниях.» Один из них- метод насилия, грубого подавления рабочего движения, лавирование и реформы,- существо либеральной политики.

Выявляя основные типы буржуазной политики, В.И. Ленин учитывал сложность политической эволюции, которую пережили как консерватизм, так и либерализм. Интересы этих первоначально противоборствующих идейно-политических течений, представляющих уходящий феодализм и развивающийся капитализм, в значительной мере сблизились в силу необходимости отстаивать господство правящих классов от революционного пролетариата.

Со второй половины 19 века быстрыми темпами шел процесс социальной диффузии, в результате которого аристократия обуржуазилась, а буржуазия аристократизировалась. В.И. Ленин подчеркнул, что к началу 20 века консервативная политика «все больше перестаёт быть в Западной Европе политикой землевладельческих классов, все больше становится одной из разновидностей общебуржуазной политики».

Вступление буржуазного мира в империалистическую стадию приближало его к эпохе социалистических революций. Хотя лидеры буржуазии, даже самые опытные и проницательные, были не в состоянии осознать глубинные закономерности общественного развития, но интуитивно они в известной мере ощущали глобальность масштаба надвигающейся их классовому господству. Чтобы предотвратить её, они приступают к модернизации тактико-стратегического арсенала буржуазной политики.

Ещё в годы, предшествовавшие первой мировой войны, В.И. Ленин обратил внимание на сдвиги внутри как либеральной, так и консервативной политики, вызванные развитием империалистической реакции диапазон консервативной политики заметно раздвинулся вправо. «Европейская буржуазия,- отмечал В.И. Ленин,- судорожно цепляется за военщину и реакцию из страха перед рабочим движением». Империалисты Запада, по словам В.И. Ленина, были готовы «продать любому авантюристу всю свою “цивилизацию” за меры “строгости” против рабочих или за лишний пятак на рубль прибыли».

Процесс монополизации усугублял тягу капиталистов к «твёрдому порядку», так как при огромных масштабах производства забастовки и другие формы борьбы рабочего класса причиняли им всё больший ущерб. По сравнению со сложным механизмом буржуазно-демократического контроля над обществом и производством многим из них авторитарная организация власти представлялась более простой и надёжной.

В то же время среди правящих верхов имелись влиятельные фракции, не утратившие веру в эффективность гибкой либеральной тактики. Но в условиях напряженной борьбы с постоянно усиливающимся классовым противником сторонники такого курса начинают осознавать необходимость серьёзного обновления традиционных либеральных методов. Наиболее дальновидные из них делают ставку на буржуазное реформаторство, суть которого с предельной ясностью раскрыл В.И. Ленин : «…реформы против революции, частичное штопанье гибнущего режима в интересах разделения и ослабления рабочего класса, в интересах удержания власти буржуазии, против революционного ниспровержения этой власти».

Таким образом, расширяется диапазон и либеральной политики: «..буржуазия Европы и Америки, в лице своих идеологов и политических деятелей всё чаще выступают с защитой так называемых социальных реформ против идеи социальной революции. Не либерализм против социализма, а реформизм против социалистической революции- вот формула современной “передовой”, образованной буржуазии». Сторонники такого курса обычно рассчитывали вовлечь в его орбиту социал-реформистское крыло рабочего движения.

Либерально-реформистский вариант буржуазной политики, рассчитанный на интеграцию рабочего класса в капиталистическую систему с помощью социального лавирования и определённых уступок, ещё более усиливал ультраконсервативные. Экстремистские тенденции в среде наиболее реакционных фракций господствующих классов. В отличие от традиционных консерваторов, которые обычно не идут на коренные изменения политической надстройки, видят в ней фактор стабильности системы, консерваторы нового, экстремистского типа ищут путь строения системы своего классового господства в крутой лунке политических структур. Такой консерватизм до первой мировой войны ещё не успел оторваться от пуповины консерватизма традиционного, однако существенные различия между ними уже наметились, и не только в стратегических установках, но и в тактике и методах политической борьбы.

Обусловленный империалистической эпохой поворот к реакции отнюдь не мог предотвратить расширение участия масс политической жизни, дальнейшее развитие буржуазно-демократических институтов, которыми рабочий класс научился эффективно пользоваться для защиты своих интересов. Буржуазия не могла игнорировать это обстоятельство. «Без масс не обойтись,- подчеркивал В.И. Ленин,- а массы в эпоху книгопечатания и парламентаризма нельзя вести за собой без широко разветвленной, систематически проведенной, прочно оборудованной системой лести, лжи, мошенничества, жонглёрства модными и популярными словечками, обещания на право и на лево любых реформ и любых благ рабочим- лишь бы они отказались от революционной борьбы за свержение буржуазии».

Подобную систему манипулирования массовым сознанием В.И. Ленин связывал прежде всего с именем искуснейшего английского либерального политика Д. Лойд Джорджа. Естественно, именно либералы поднаторили в политическом манипулировании, которое в то время уже могло опираться на эффективные средства массовой пропаганды, и в первую очередь на дешевую прессу и её многомиллионные тиражами.

Возможности манипулирования использовали и консервативные фракции вверху. Подспорьем служил опыт политики бонапартистского типа (Луи Бонапарта, Бисмарка) проблемы вовлечения масс в фарватер реакционной политики особенно занимало сторонников экстремистского консервативного курса, от политики которых до политики собственно фашистского типа не такая уж большая дистанция. Они, в частности, выполняли свой тактический арсенал форами и приёмами массовой работы, заимствованными у противников слева: демонстрации, митинги, фестивали и.т.д. оружие манипулирования массового сознания оттачивалось в практике поведения социал-империалистического курса, в шумной националистической пропаганде.

Консервативные тенденции были особенно сильны в политике господствующих классов кайзеровской Германии. Здесь буржуазия не имела за плечами опыта победоносной буржуазной революции, из страха перед пролетариата она пошла на союз с землевладельческой аристократией, уступив ей ведущие позиции, приняв, в значительной мере её политические идеалы. Именно этому обстоятельству огромное значение предавал В.И. Ленин: «В Пруссии, и в Германии вообще, помещик не выпускал из своих рук гегемонии во всё время буржуазных революций и он “он воспитал” буржуазию по образу и подобию своему». «В конечном результате, - признавал немецкий экономист В. Зомбарт, - у нас так и не создался идеал господствующего класса, кроме идеала помещика-дворенина. И высшей целью нашей буржуазии оставалось по прежнему стать юнкером…».

Следствием этого, по мнению видного буржуазного ученого М. Вебера, явилась политическая ущербность германской буржуазии. Она выросла под крылом аграрной аристократии, а когда та пришла в упадок, не смогла выдвинуть из своей среды новой руководящий слой, который справился бы с решением сложных и достаточно масштабных политических задач. Не случайно Ф. Энгельс называл политическую структуру бисмарковского рейха мешаниной из полуфеодализма и бонапартизма. Государственный аппарат в Германии обрёл высокую степень относительной самостоятельности, так как буржуазия охотно предоставила ему свободу социал- политического маневрирования в благодарность за обеспечение благоприятных условий для наживы.

В сферу взаимоотношений с рабочим классом германские капиталисты стремились привнести тип патриархальных отношений, характерных для юнкерских поместий. Они руководствовались принципом «предприниматель- хозяин в доме», т.е. между ним и рабочими не должно быть посредников в виде классовых профсоюзов, он должен определять производственную и социальную жизнь предприятия. Как и юнкеры, капиталисты пытались насаждать в своих владениях элементы милитаризма, казарменной муштры: «Если предприятие желает процветать, то его следует организовать на военный, а не на парламентский лад». Это изречение саарского промышленника Штумма отражало взгляды значительной части германских буржуа.

Рабочему классу капиталисты и их агентура внушали сословно- корпоративистские идеи, убеждали в том, что противоречия между капиталистами и рабочими имеют не классовый, а сословный характер и легко могут быть урегулированы в рамках корпоративной организации- такой, в которую входят представители обеих конфликтующих сторон.

Предприниматели всячески стимулировали создание различных «желтых» профсоюзов рабочих и служащих, видя в них противовес профсоюзам, возникшим по инициативе самих трудящихся.

Успехи социал-демократической партии, профсоюзного движения настолько напугали промышленников, что они не смогли по достоинству оценить те перспективы, которые открывались для них вследствие роста ревизионистских тенденций внутри рабочих организаций. Руководство Центрального союза германских промышленников считало положение программы Э. Бернштейна весьма опасными и не видело повода менять свою прежнюю политику в связи с открытым выступлением ревизионистских элементов в социал-демократической партии.

Крайне консервативные фракции германской буржуазии, выступая вместе с юнкерством, препятствовали либеральным и умеренно консервативным группировкам в их попытках более гибкого социального маневрирования. Западногерманский леволиберальный историк Д. Штегман пишет о «социал-политическом едином фронте» магнатов тяжелой индустрии и консервативных партий и организаций. Причем особая жесткость социально-политического курса отличала магнатов металлургической и угольной отраслей промышленности. Прочное партнёрство сложилось между Центральным союзом германских промышленников и Союзом сельских хозяев- политическим инструментом юнкерства.

С точки зрения этих кругов парламентские метода борьбы представляли собой чисто механическую, «не немецкую, кухонную возню». Им было тесно в рамках традиционного консерватизма, его идей и тактических принципов. В их пропаганде центральное место занимали такие категории, как «народная общность», «борьба за существование», отражавшие социал-империалистический характер проводимого ими политического курса. Интересно, что пропагандистский аппарат Союза сельских хозяев работал с учетом последних достижений в области массовой психологии, использовал новейшие технологические средства, с помощью которых новинки теории немедленно становились достоянием практики. Аристократы-аграрии активно апеллировали к массам, организовывали всякого рода массовые сборища, пропагандистские шествия и т.п.

О крайнем консерватизме агрегатно-монополистического блока свидетельствует его оппозиция умеренно-консервативным правительством Б. Бюлова и Т. Бетман-Гольвега. Кабинет канцлера Бетмен-Гольвега (1909-1914), на взгляд ультраконсерваторов, был недостаточно «боевым», слишком либеральным. Даже кайзеру Вильгельму II они приписывали «либеральный мир идей», чуждый консерваторам. По отношению к социал-демократии ультраконсерваторы признавали только политику репрессий. Известный германский экономист, сторонник Бетман-Гольвега Г. Шмоллер в апреле 1912 г. с осуждением высказывался о надеждах ультраконсерваторов на сильного человека, который «смог бы с помощью чрезвычайных законов, государственного переворота и насилия устранить всю современную социал-демократию».

В том же 1912 г. вышла книга главаря националистического Пангерманского союза Г. Класса под многозначительным названием «Если бы я был кайзером…». Она вполне соответствовала устремлениям лидеров ультраконсервативного течения. Автор предлагал ввести во всей Германии взамен всеобщего избирательного права либо мажоритарную систему, которая, как известно, носит реакционный характер, либо избирательное право по прусскому образцу, только избирателей разделить не на три класса, а на пять. Социал-демократию Класс рекомендовал исключить из политической жизни совсем на основе закона, напоминавшего бисмарковский закон против социалистов. Удобнее всего, указывал автор, осуществлять эти мероприятия после победоносной войны, которая, по его словам, является «возбудителем всех добрых, здоровых, могучих сил в народе».

Отвоевать массы у социал-демократов Класс рассчитывал не с помощью социальных уступок, а с помощью пропаганды расизма и антисемитизма. Многие положения его книги предвосхищают соответствующие пункты нацистской программы. Гитлер был среди самых внимательных читателей книги Класса. При встрече с лидером пангерманцев в 1920 г. он признал себя его прямым учеником.

Очередное поражение реакционных сил на выборах 1912 г. подстегнуло ультраконсервативный лагерь к организационному сплочению на основе выступлений простив демократии и социализма. Глава Союза сельских хозяев барон фон Вангенхейм писал Классу летом 1913 г. о необходимости борьбы «против демократии всех оттенков». Реальным результатом объединительных усилий реакции стал основанный в августе 1913 г. в Лейпциге Картель производственных сословий. В него вошли Центральный союз германских промышленников, Союз сельских хозяев, Имперско-германский союз среднего сословия. Один из главных пунктов программы лейпцигского картеля гласил: «Отпор социал-демократам и социалистическому лжеучению». Антисоциализм тесно сплетался с националистической пропагандой в пангерманском стиле. Тем более что Пангерманский союз превратился фактически во вспомогательную организацию картеля. Взывая к многочисленным слоям мелкой буржуазии, германская реакция, по словам Д. Штегмана, «пыталась создать широкий базис для антидемократической консервативной политики». Другой западногерманский леволиберальный историк- Г.Ю. Пуле приходит к обоснованному выводу о том, что с 90-х годов 19 в. внутри консервативного лагеря формируется широкий фронт, «который можно охарактеризовать как германский предфашизм».

Итак, накануне первой мировой войны в Германии сложилось довольно широкое внепарламентское движение, ставившее перед собой далеко идущие цели: либо заставить правительство проводить крайне консервативный курс, либо свергнуть его посредством государственного перевороты. И в программных положениях, и в тактике лейпцигского картеля и стоявших за ним политических сил нетрудно разглядеть черты, во многом превосходящие нацистское будущее.

В политическом развитии Италии было много общего с политическим развитием Германии. Обе страны синхронно достигли политического единства, причём лишь к последней трети 19 в., т.е. с большим запозданием по сравнению со своими соседями. И в том и в другом случае объединение осуществлялось сверху. И в Италии и в Германии буржуазия не была заинтересована в значительном продвижении вперёд по буржуазно-демократическому пути, не без основания опасаясь, что это окажется на руку пролетариату. В Италии она делила сласть с могущественными аграриями, там сложился блок капиталистов Севера с литифундистами с Юга. Вследствие запоздалого выхода на политическую сцену и германская и итальянская буржуазия не успела овладеть навыками политического искусства в такой мере, как буржуазия Англии, Франции и некоторых других западноевропейских стран, гораздо раньше вступивших на путь капиталистического развития.

Но при всех бросающихся чертах сходства политическому развитию Италии и Германии присущи также и существенные различия, которые не дают основания связывать возникновение фашизма и приход его к власти в этих двух странах главным образом с общностью их исторических судеб.

Английский ученый А. Литтлон обращает внимание на тот факт, что в процессе объединения Германии «авторитарный Восток», т.е. Пруссия, доминировал над либеральными Югом и Западом, а в Италии объединение стало делом самого передового на полуострове государства- Пьемонта. Кроме того, поскольку Пьемонтская монархия не снискала себе военной славы и потерпела поражение в схватке с парламентом, возник режим достаточно либеральный.

Хотя объединение Италии произошло сверху, в Италии был Гарибальди. Да и граф Кавур существенно отличался от Бисмарка. Его политический курс отражал спектр позиций итальянской буржуазии от умеренного консерватизма до умеренного либерализма. Все существовавшие группировки он стремился слить воедино в широком партийно-политическом блоке. Идеалом Кавура являлась двухпартийная система на английский лад (ввести её в итальянских условиях оказалось немыслимым делом, так как господствующие классы еще не успели консолидироваться и буржуазия отличалась крайней разобщенностью).

Наряду с особенностями, возникшими в результате процесса объединения Италии (раскол на сторонников «либеральной» монархии, республиканцев и клерикалов), следует отметить также вообще свойственный итальянским господствующим классам дух приспособленчества и вульгарного макиавеллизма- порождение долгих лет раздробленности и чужеземного владычества, когда верхушке итальянских государств приходилось плести замысловатые кружева интриг ради достижения ничтожных местнических интересов.

Определённый провинциализм, узость политического кругозора, отсутствие масштабного подхода к коренным политическим проблемам, низведение политики до уровня политиканства создавали почву для самых беспринципных политических комбинаций, которые затрудняли формирование партийно-политической структуры.

В Италии после объединения не сложились буржуазные политические партии с более или менее четко выраженными признаками партийной организации. Их роль выполняли региональные и персональные группировки, в задачу которых входила мобилизация весьма немногочисленных (до 1912 г.) избирателей. Политический облик этих организаций был очень расплывчатым- все их члены именовали себя либералами. Деление на «правых» и «левых» являлось достаточно условным, так как «левые», придя к власти, заимствовали в основном политический курс у «правых».

Знаток и активный участник итальянской политической жизни Г. Де Руджиеро говорил о «нивелировке и смешении партий, результатом чего явилось формирование аморфной, в сущности аполитичной, массы, представляющей собой великолепный материал для способного алхимика из числа тех немногих людей, которые сменяли друг друга у власти. Эта масса сохраняла название либералов точно так же, как обычно сохраняли дворянские титулы находившиеся в упадке родовитые семейства». Далее он констатирует: «Любое различие между той или другой партией не могло сохраниться при наличии практики трансформизма…».

Трансформизм- специфически итальянское явление. Под ним подразумевается идейно-политическая трансформация левых буржуазных группировок, постепенно отказывающихся от демократических принципов и сползающих вправо, на консервативные позиции. Глубинной причиной этого процесса явилось создание реакционного блока крупных помещиков и капиталистов, приводившего политику различных верхушечных группировок к единому консервативному знаменателю. Амплитуда колебаний политического маятника в Италии ограничивалась рамками трансформизма.

Однако консервативная политика принимала в Италии резкие формы и доминировала на протяжении длительных периодов. Достаточно вспомнить последнее десятилетие 19 в., отмеченное не прекращавшимися репрессиями властей против рабочего движения. В 1894 г. Ф. Энгельс писал, что «из всех европейских государств Италия является страной, где все политические болезни протекают в наиболее острой форме: с одной стороны, прямой бунт, с другой- необузданная, свирепая реакция».

К концу 20 в. стало ясно, что конспиративная линия 90-х годов не принесла успехов ни внутри страны, ни за её пределами. Ещё более обострились социальные противоречия, ещё более широкие масштабы приобрела борьба трудящихся масс за свои права. Поражение, которое войска эфиопского императора Менелика нанесли итальянцам под Адуа в 1896 г., поставило под сомнение честолюбивые экспансионистские планы итальянского империализма. «После кровавого десятилетия 1890-1900 годов,- писал А. Грамши,- буржуазия была вынуждена отказаться от диктатуры чересчур ограниченной, чересчур насильственной, чересчур прямой…». Настала «эра Джолитти».