Борьба народа Приднестровья за самоопределение. Образование ПМР

Перед частью молдаван правобережья стоит сегодня мучительная проблема соотношения молдавской и румынской идентичностей. После объявления Приднестровья республикой для проживающих в ней молдаван актуальным стал вопрос: кто они такие? Остались ли они неотъемлемой частью молдавского этноса или обрели статус диаспоры? Такой же вопрос вправе себе задать и часть правобережных молдаван. Все смешалось. Где «центр» молдавского народа? На правом или на левом берегу Днестра? Эти проблемы приобрели далеко не шуточное значение.

Россия как правопреемница Советского Союза совершила в определенном смысле предательство по отношению к 25 миллионам русских, оказавшихся волею судьбы в пределах 14 бывших союзных республик. Приходится констатировать, что, несмотря на усилия отдельных депутатов и фракций Государственной Думы Российской Федерации, манифестирующих заботу о своих соотечественниках, эта группа русского населения вместе с еще 17 миллионами русскоговорящих оказалась обреченной на деформацию своей этнической идентичности. Даже при всей сложности этнополитичес-кой ситуации и положения русских в новых государствах ближнего зарубежья коррекции, вносимые в формирующуюся новую идентичность, не привели к противостоянию одной части русских против другой ее части. Что же касается молдавского населения, разделенного Днестром и многовековой историей, то оно не избежало этой участи. Раскол этнической идентичности прошел внутри самого народа, когда в кровавый конфликт оказались втянутыми молдаване обоих берегов реки.

Советский Союз и сформированная за годы его существования гражданская идентичность советского человека медленно уходят в историю. Однако расставание с этой идентичностью проходит крайне неравномерно в различных регионах бывшего Союза. Особенный контраст заметен в правобережной и левобережной частях бывшей Молдавии.

4.2 Региональная идентичность в Приднестровье

Применительно к Приднестровскому региону понимание региональной идентичности как некоего многомерного пространства выдвигает задачу его осмысления в двух аспектах: структурном и функциональном.

Внелегитимный выход Советской Молдавии из состава СССР, вызвавший аналогичные коллективные действия гагаузов и приднестровцев, обусловил невероятную путаницу в соотношении этнической, гражданской и региональной идентичностей многих групп населения. Эта неразбериха усиливается малограмотной пропагандой, настойчиво ведущейся не только средствами массовой информации, но и со страниц учебников, авторы которых претендуют на «научную трактовку», на «преподавание национальной истории на основе объективной правдивости». Складыванию такой идентичности может, к примеру, способствовать формула «румынское население Республики Молдова», открывающая «Краткий курс лекций», адресованных широкому кругу читателей: «ученикам, абитуриентам, студентам, учителям истории и всем тем, кто интересуется историей вообще». Ни к чему, кроме душевного разлада человека с самим собой, приведенная формула новейшей трактовки истории молдавского народа привести не может. Вольно или невольно, а скорее всего по недомыслию, она претендует на концептуальный ориентир и одним махом лишает права всех молдаван считать себя молдаванами и сохранять таким образом свою этническую идентичность, а румынам, т. е. жителям соседнего государства, также вопреки их желанию навязывает идентичность с представителями иностранного государства, как будто они (т. е. румыны) являются не румынскими, а молдовскими гражданами.

Между тем проблемы регионализма территорий, в том числе и региональной идентичности, получают широкий общественный резонанс в постсоветском пространстве.

Основой конструируемого гражданского общества в Приднестровье является согласно его Конституции формирование «многонационального народа» (но не многонациональной нации) с полноправным сохранением (без излишней правовой манифестации) этничности всех народов и правом каждого человека на добровольный выбор своей этнической принадлежности.

Конституция ПМР не перегружена этническим фактором, лингвицизмом и этни-цизмом. Убедительным подтверждением сказанному служит тот факт, что языки трех крупнейших по численности этнических групп - молдавский, русский и украинский (ст. 12) объявлены официальными языками «на равных началах». Таким образом, существенная разница с Конституцией Республики Молдова состоит не только в признании правового трехязычия (в отличие от одноязычия в Молдове), но и в отказе от формулы «государственный язык», ставший, как известно, первопричиной многих бед и катаклизмов на полиэтнической земле бывшей союзной республики.

Более чем 136 статей Конституции ПМР не акцентируют внимание на этническом факторе. Совсем иначе обстоит дело с правовой основой национальной идентификации в Конституции РМ. Едва ли не с первых слов преамбулы, утверждающей основополагающие принципы конституционного устройства Республики Молдова, ее население группируется по этническому признаку на молдаван и немолдаван, на «наших» и «иных». Для первых учитывается «непрерывная государственность молдавского народа в историческом и этническом пространстве его национального становления», для вторых выражается стремление к удовлетворению интересов «граждан иного этнического происхождения».

Водораздел между молдаванами и немолдаванами пролегает не только по этническому, но и по языковому признаку. Это разделение четко закреплено особой статьей 13, согласно которой «государственным языком Республики Молдова является молдавский язык, функционирующий на основе латинской графики». Что же касается языков носителей «иных» этнических образований, то государство лишь «признает и охраняет право на сохранение, развитие и функционирование русского языка и других языков, используемых на территории страны».

Неодноплановый статус этнического и особенно языкового факторов, конституционно закрепленных в конституциях РМ и ПМР, вполне адекватно рефлексирует в общественном сознании населения как правобережья, так и левобережья. Об этом свидетельствуют серьезные различия в иерархии идентичностей и месте, занимаемом региональной и национальной идентичностью в целостной структуре (в комплексе) идентичностей.

В формировании этнонациональной идентичности, бесспорно, немаловажную роль играет субъективный фактор и, прежде всего, принятая на идеологическое вооружение национальная политика. В разработках Народного фронта Молдовы пропаганда национальной самобытности и курс на румынизацию стали основополагающими факторами формирования этнонацио-нальной идентичности молдавского и (по закону цепной реакции) всего остального населения. В Тирасполе, напротив, ключевым моментом национальной политики являлся курс на формирование межнационального (межэтнического) согласия как важнейшей составляющей борьбы за права человека и демократизацию общества.

Например, согласно предвыборной программе кандидата в Президенты ПМР И.Н. Смирнова национальная политика, направленная на сохранение и развитие традиций межнационального согласия, уходящих корнями в глубь веков, строилась на следующих фундаментальных принципах: «национальный паритет с другими народами, в том числе равенство в использовании родного языка в официальных отношениях, общественной и культурной жизни; право на этнокультуру, самоорганизацию путем создания ассоциаций, землячеств; государственная поддержка программ возрождения и развития многообразия национальных культур».

Полная противоположность двух этнонациональных политик - на правом и левом берегах Днестра - состояла в том, что первая больше ориентировалась на дальнейшее огосударствление этнического фактора путем признания самого государства собственностью молдавского народа, в то время как вторая вела к паритетному сочетанию интересов всех проживающих в Приднестровье национальностей и ослаблению государствообразующего влияния этнического фактора.

Государственный патернализм Приднестровья не подразумевал создание приоритетов для представителей одной из национальностей. Более того, в блоке политических наказов ОСТК Тирасполя кандидату в Президенты ПМР на выборах 22 декабря 1996 г. специальным пунктом выделялась «борьба с национализмом, проповедью национальной исключительности или неполноценности».

При всей значимости субъективного фактора нет серьезных оснований для переоценки роли этнонациональной политики в насаждении этнической исключительности для правобережных и для обвинения в манкуртизме левобережных молдаван. Более того, пропаганда, прямо направленная на разжигание межнациональной розни («мыть кишиневский асфальт русской кровью») и осуществляемая с помощью человеконенавистнических лозунгов типа: «Утопим русских в жидовской крови», «Чемодан-вокзал-Магадан», «Русских за Днестр, евреев в Днестр», «Русский Иван, собирай чемодан», хотя и привела к кровопролитию, но в конечном итоге серьезно не пошатнула корневых основ менталитета ни по правую, ни по левую сторону Днестра.

Молдаване в массе своей остались молдаванами, русские - русскими, гагаузы - гагаузами. После прекращения вооруженного конфликта, несмотря на тяжелейшие жертвы и потери, сохранение этнической идентичности не расставило людей различной этнической принадлежности по разные стороны баррикады. Естественно, передаваемая этническая (этнокультурная и этноязыковая) информация и нормально функционирующая этническая идентичность оказались сильнее навязываемых этническими лидерами конструкций.

Принципиальное значение для понимания менталитета приднестровского населения и коренного его отличия от правобережного имеет выявленный опросом факт принципиальной равновеликости трех идентичностей: национальной (44,6%)*, региональной (43,7%) и конфессиональной (42,0%) в общей системе идентификационных ценностей, находящихся приблизительно в соответствующей отдаленности от семейной и имущественной идентификаций, занимающих первые два места в менталитете приднестровцев.

Региональная идентичность жителей Приднестровского региона представляет собой одновременно привязанность населения к месту (региону) своего проживания и лояльность к установившемуся на этой территории (в этом регионе) государственному устройству и национальному составу. Можно допустить, что это выявленное опросом самоощущение граждан Приднестровья есть важный показатель более емкого явления - приднестровизма (приднестровство, приднестровность - дело не в термине) по аналогии с молдавенизмом, румынизмом, русскостью и т. д.

И если это явление действительно имеет место в реальности, то всех лиц, признавших в ходе опроса население Приднестровья уникальным, несмотря на наличие отдельных черт сходства с жителями соседних государств, можно с долей условности отнести к разряду регионалистов. Еще с большей осторожностью все остальные группы опрошенных в Приднестровье и признавших, что у него, т. е. населения Приднестровья, гораздо больше черт, сходных с населением Молдовы, России, Румынии или Украины по сравнению с приднестровским населением, можно без какого-либо намека на оценочность именовать ориентированными «националистами», в зависимости от того, с населением какой из соседних стран они обнаруживают наибольшее количество черт сходства у жителей Приднестровья.

Если согласиться с предложенной типологизацией, то надо одновременно признать наличие серьезных различий в интенсивности проявления региональной идентичности в зависимости от национальности приднестровцев. Таким образом, следуя этой логике, можно согласиться с тем, что соотношение между регионалистами (т. е. признающими уникальность Приднестровья) и националистами (усматривающими больше черт сходства с каким-либо соседним государством) сильно колеблется в зависимости от национальной принадлежности.

Наиболее сильно в этом отношении расколото молдавское население, среди которого близки доли регионалистов (38,5%) и националистов (30,8%). Не случайно среди молдаван Приднестровья выявился высокий удельный вес лиц (17,1%), не сумевших дать какую-либо самооценку своей региональной идентичности.

Приблизительно каждый пятый русский и украинец указали, что население Приднестровья имеет наибольшее сходство соответственно с населением России и Украины. Удельный вес этой категории лиц («националистов») в составе каждой национальной группы был в два раза меньше доли регионалистов. Иными словами, даже проживая в Приднестровье, ставшим для них родным, они видели сходства, прежде всего, в государствах с этнически родственным населением. Диаспоральное ощущение, подпитывающее этническую идентификацию, давало о себе знать, являясь в то же время конкурирующей базой для формирования чувства региональной идентичности.

Выход Молдавии из состава Советского Союза и обретение государственной независимости (27 августа 1991 г.) произошли под лозунгами этнического (национального) самоопределения. При этом были проигнорированы принцип территориальной целостности СССР как единого государства и результаты референдума в марте 1991 г. Не удивительно, что планка этнической принадлежности в общественном мнении населения Республики Молдова, как уже говорилось, оказалась, во-первых, на втором месте (72,2%) после планки семейной идентичности (81,7%), а во-вторых, вполне конкурентной (т. е. более или менее равновеликой по значимости) с имущественной (69,7%) и религиозной (58,3%) идентичностями.

На правом берегу Днестра не хотят признавать приднестровский регионализм и право приднестровского населения быть уникальным. Лишь немногим более чем каждый десятый в ходе опроса признал, что отдельные черты сходства с населением соседних государств есть, но в целом население Приднестровья уникально. В общественном мнении подавляющего большинства правобережного населения жители Приднестровья скорее похожи на жителей одного из трех соседних государств (48,0% - на население Молдовы, 88% - России, 2,3% - Украины), чем не похожи.

Как и следовало ожидать, более всего на наличии схожести приднестровцев с населением Республики Молдова (65,99%) настаивает немногочисленная группа румынизированных молдаван (всего их в РМ 15,9%), среди которых самая низкая доля (2,3%) тех, кто признает уникальность населения Приднестровья. Понятно, что в основе подобной установки лежит идеологизированное представление о неразделен-ности молдавского народа и о полной идентичности румын и молдаван.

Большинство молдаван (55,6%) правобережья, сохранивших свою принадлежность молдавскому народу и не поддавшихся массированной пропаганде активистов ру-мынизации, считают, что у жителей Приднестровья имеется значительное сходство с жителями Республики Молдова. Эта категория лиц почти в пять раз меньше той, которая признает уникальность населения Приднестровского региона больше, чем схожесть с населением Молдовы и, наконец, без малого каждый десятый думает, что больше всего черт сходства у приднестровцев не с Молдовой, а с Россией.

Можно предположить, что русское население правобережья хуже, чем молдавское, осведомлено об уникальности населения левобережья и о его особом историческом пути. К такому выводу приводит тот факт, что самая большая доля русских, проживающих в Республике Молдова (42,1%), уверена скорее в схожести населения Приднестровья с населением Молдовы, чем в его уникальности. Лишь 15,8% русских на правом берегу Днестра признают региональную идентичность левобережного населения и еще 11,8% думают, что приднестровцы более похожи на жителей России.

Обобщая приведенные данные, можно подтвердить сделанный выше вывод о том, что непризнание уникальности населения Приднестровья в его схожести, прежде всего, с Молдовой является существенной чертой менталитета всего правобережного населения, в том числе русского и украинского.

4.3 Соотношение региональной с иными идентичностями

Наиболее резко различается конкуренция между национальной (этнической) и региональной идентичностями среди молдаван Приднестровья. Об этом без каких-либо сомнений свидетельствует обратно пропорциональная зависимость между значимостью национальной принадлежности и масштабами регионализма, т. е. признание населения Приднестровья уникальным. Чем сильнее значимость этнической идентичности (от 21,2 до 50,0%), тем слабее проявление региональной идентичности (от 52,6 до 28,6%). В формировании региональной идентичности у русского и украинского населения указанная жесткая связь не проявляется.

Когда на правом берегу Днестра обвиняют приднестровских молдаван в манкуртизме, то создается впечатление, что преследуются цели укрепить молдавскую этническую идентичность. Вероятно, правобережные молдаване так эту пропаганду и воспринимают. На самом же деле любые обвинения в отступлении левобережных молдаван от «истинно» молдавских (т. е. румынских) стандартов, в предательстве ценностей румынизма, в отходе от мира румынизма несут два вектора воздействия: с одной стороны, это действительно укрепляет молдавскую идентичность на правом берегу Днестра, а с другой - не менее последовательно упрочивает левобережный регионализм.

Складывается парадоксальная ситуация. Идеологи Кишинева из рядов НФМ напоминают человека, рубящего сук, на котором сидят. Вместо того, чтобы манифестировать схожесть молдаван по обе стороны Днестра и тем самым добиться укрепления внутриэтнической консолидации всего молдавского народа, сторонники румы-низации, игнорирующие общественное мнение своего народа и населения всего правобережья, помимо своей воли усиливают региональную идентичность левобережных молдаван, не притягивая, а отталкивая их от себя.

Основу региональной идентичности Приднестровья составляют территория и непризнанная государственность ПМР. Все население, проживающее в пределах этой республики, независимо от своей этнической или любой другой идентичности, может признавать или отвергать регионализм как основу своей региональной идентичности. Однако региональная идентичность не обязательно предполагает совпадение территории и государственности, пусть даже непризнанной, как в случае с Приднестровской Молдавской Республикой.

Региональная идентичность в ряде случаев выступает питательной средой формирования регионального патриотизма. По наблюдениям академика Н. Амосова, ставшего в последнее время организатором ряда крупных социологических опросов в Украине и России, укоренились две конкурирующие идентичности: этническая и региональная. Вывод, сделанный украинским ученым, 30 лет занимавшимся кибернетикой, о том, что региональный патриотизм является «единственной реальной силой, ныне объединяющей сограждан», несмотря на чрезмерную категоричность, представляется чрезвычайно интересным для сопоставления региональных идентич-ностей в Приднестровье и других точках постсоветского пространства. Важнейшую роль при этом играют два фактора: этногеографический - совместное проживание на одной территории - и этноисторический - продолжительность межэтнических контактов. Например, каждый из регионов Украины, как отмечает Н. Амосов, «имеет свою культуру, у него собственные политические лидеры, своя подковерная борьба за власть, свои интриги». Вся жизнь каждой из таких локальных территорий как бы замыкается вовнутрь. «Когда, к примеру, дончанин говорит о патриотизме, он подразумевает не Украину в целом, а свой Донбасс.»

Неудивительно, что совокупная (синтетическая) региональная идентичность при-днестровцев представляет собой многомерное и многокомпонентное содержание менталитета, в пространстве которого рядом стоят различные формы идентичнос-тей, ни один из которых не является ни сходным, ни доминирующим.

Содержание менталитета приднестровского населения формируется как из мифов, отсылающих к разнообразным этническим и культурным источникам, так и из реальности, развивающейся под давлением Кишинева.

Наивно было бы полагать, что при современных средствах массовой информации аргументы, используемые кишиневскими идеологами национализма для пропаганды этнической исключительности румынства, не доходят до сведения молдаван, расселенных на левом берегу Днестра. Эта пропаганда, как уже говорилось, подрывает не столько межнациональную солидарность населения Приднестровья и правобережья, сколько формирует чувства этнической исключительности молдаван левобережья. Не случайно среди местных молдаван планка региональной идентичности находится едва ли не на самом низком уровне по сравнению с планками региональной идентичности среди русского и всего остального немолдавского населения левобережья. И наоборот, в хоре мнений населения правобережья сильнее других звучали голоса русских, украинцев и представителей других национальностей, признающих право приднестровцев на региональную самобытность и идентичность.

4.4 Генезис регионализма

Независимо от масштабов и глубины придне-стровизма как объективной, так и мифической реальности, имеет смысл подвергнуть анализу исторические и социологические предпосылки и факторы формирования региональной идентичности, а также и логику ее проявления в менталитете и поведении ее приверженцев.

Ответ на этот вопрос имеет принципиальное значение, поскольку от понимания регионализма и его фактообразующих характеристик зависят перспектива развития Приднестровья и его взаимоотношения с Республикой Молдова. Иными словами, возможность преодоления последствий конфликта между Тирасполем и Кишиневом в немалой степени будет зависеть не только от мудрости политических элит, но и от воли народа, которая, в свою очередь, определяется соотношением региональной и этнической идентичности в самом Приднестровье и в соседней Молдове. В широком плане речь идет о том, как найдут консенсус в одном случае регионалисты и националисты в самом Приднестровье, а в другом - регионалисты Приднестровья и националисты Молдовы.

Обобщенный демографический социально-культурный и политический портрет регионалистов и националистов выглядит следующим образом. В формировании региональной идентичности в пределах Приднестровья важную роль сыграли историческая судьба Приднестровского региона и длительное совместное проживание людей различных национальностей в условиях мира, взаимопонимания и бесконфликтности.

Развал Советского Союза, совершенный верхушкой партноменклатуры Кремля при содействии и соучастии некоторых союзных республик, сыграл катализирующую роль в формировании региональной идентичности населения Приднестровья. Об этом свидетельствует сохранившаяся в общественном мнении ряда регионов постсоветского ареала до середины 1998 г. негативная оценка распада единого Союзного государства.

Обращает на себя внимание принципиальное несовпадение удельного веса в Приднестровье и Республике Молдова сторонников и противников развала Союза. Доля лиц, признавших развал Советского Союза негативным явлением, в Приднестровье составила 74,5%, что в 1,6 раза больше, чем в соседней Молдове. И наоборот, удельный вес противников СССР, т. е. тех, кто признал его распад позитивным явлением, составил в Молдове 37,9%, что в 2,6 раза выше процента приднестров-цев и людей с аналогичной установкой. При этом среди молдаван по обе стороны Днестра доля противников Союза была значительно выше, чем среди представителей других национальностей. Доля русского населения, высказавшегося положительно о развале Союза, в Приднестровье составила 7,1%, что почти в 3 раза меньше аналогичной доли молдаван. В Республике Молдова эта разница составила 1,6 раза.

Следует отметить, что среди регионалистов Приднестровья, т. е. лиц, признающих уникальность региона и его населения, удельный вес сторонников сохранения Советского Союза был в 8,5 раза выше, чем среди тех, по мнению которых население региона не обладает самобытностью и имеет черты сходства с каким-либо из соседних государств. Среди русского населения этот показатель составил 15,2 единицы, среди украинского - 8,5, среди молдаван - 5,0.

Формирование региональной и гражданской идентичности Приднестровья тесно связано с распадом СССР и появлением на политической карте мира нового государства - Республики Молдова. Важнейшую катализирующую роль в укоренении региональной и гражданской идентичностей сыграл мобилизованный лингвицизм, который начал набирать крутые обороты со времени, когда молдавские этнические лидеры из Союза писателей Молдавской республики добились принятия законов о языке. С этого момента начались процессы нарушения гражданских прав русского и всего немолдавского населения Молдавии, пиком которых стало кровопролитие во время вооруженного столкновения между Кишиневом и Тирасполем. Следовательно, этот конфликт можно считать важнейшей основой усиления ностальгии у значительной части приднестровцев, как, впрочем, и у населения во многих других регионах постсоветского пространства, по советской идентичности.

Проведенные в постсоветские годы этносоциологические и этнополитические исследования дают основания для вывода о том, что эта ностальгия проявляется в двоякой форме: во-первых, в виде сожаления о распаде СССР как великой державы ХХ столетия при соответствующей негативной оценке самой акции и, во-вторых, в виде осознания (по инерции) себя гражданином СССР, несмотря на то что это государство перестало существовать.

Огромную роль в утверждении и закреплении региональной идентичности в общественном сознании приднестровцев сыграли события, связанные с образованием Республики Молдова и вооруженным конфликтом между Кишиневом и Тирасполем. Курс на румынизацию, взятый Правительством Молдовы, создал реальную угрозу для существования исторически сложившейся самобытности Приднестровского региона.

Между тем ничто так не могло укрепить солидарность среди населения региона-листов, как перспектива вновь оказаться в составе Румынии, память о которой глубоко вошла в сознание людей, бывших в оккупации. Историческая память о румы-низации вместе с попыткой насильственного наведения порядка ради сохранения «территориальной целостности Республики Молдова» привели к консолидации всех политических сил Приднестровья, укреплению решимости народа отстаивать свои права, свободы и вновь обретенную государственность.

4.5 Демографический фактор

Важную роль в утверждении региональной идентичности у населения Приднестровья, бесспорно, играет этнодемографи-ческий фактор и, в первую очередь, относительная равновеликость трех этнических групп. Согласно данным последней переписи населения 1989 г., в Приднестровье преобладающее большинство (93,6%) составляли молдаване (39,9%), русские (24,5%) и украинцы (28,3%). Ни одна из национальностей не имела демографических оснований на то, чтобы считать себя абсолютным численным большинством.

Постсоветская история и этнодемографические процессы внесли некоторые изменения в межэтнический треугольник. Он стал «более» равнобедренным, чем за два года до развала СССР. Видимо, сказались последствия вооруженного конфликта, миграционный обмен населением между правым и левым берегом Днестра, а также изменения в административной конфигурации районов, в том числе переход нескольких сел левобережья в состав Республики Молдова, а г. Бендеры, наоборот, в состав Приднестровской Молдавской Республики. В итоге, как показали специальные расчеты, каждая из трех национальностей составила приблизительно одну треть населения региона.

Равнобедренный треугольник национальностей жителей Приднестровья, демонстрирующий паритетность в демографическом плане, не является первопричиной складывания региональной идентичности приднестровцев. Его роль состоит лишь в том, что он является базой глубинных взаимодействий между этническими группами, которые в конечном итоге формируют лояльность и толерантность представителей различных национальностей друг к другу. Более тонким и надежным показателем лояльности считается межнациональная брачность. Еще во времена Советского Союза Молдавия и тем более Приднестровский регион славились самыми высокими показателями национально-смешанных браков. Эта традиция сохранила свою привлекательность и в постсоветский период. Половина русских и украинских семей и четверть молдавских, как показал опрос 1998 г., состояла из лиц различной национальности.

Хорошо укоренившееся чувство региональной идентичности чаще встречается среди тех лиц, у которых родители состояли или состоят в национально-смешанном браке, по сравнению с теми, кто связан происхождением из однонациональной родительской пары. Указанная тенденция характерна в целом для всего населения ПМР. Удельный вес регионалистов, т. е. тех, кто признает уникальность населения Приднестровья, в семьях с национально-разнородными родителями почти в 1,5 раза выше, чем в семьях, где родительские пары принадлежат одной и той же национальности, в том числе среди русских - в 1,6 раза, среди молдаван и украинцев - в 1,2 раза.

Следовательно, формирование самосознания подрастающих поколений и складывание «инвентаризационного списка» идентичностей имеют больше нагрузки в национально-смешанных семьях, чем в национально-однородных. Региональная идентичность становится в первом случае не менее конкурентоспособной, чем этническая, конфессиональная или какая-либо другая, кроме семейной.

В Приднестровье с его исторически обширным и глубоким опытом совместного проживания лиц различной этнической принадлежности «родительский» фактор, т. е. национальная принадлежность отца и матери, действует и в диахронном плане.

По крайней мере в каждой из трех выделенных групп населения: молодежи (18- 30 лет), среднего (31-50 лет) и пожилого (51 и старше) поколения доли лиц с убежденным самоощущением региональной идентичности оказались приблизительно равными. Это свидетельствует о том, что на протяжении ХХ столетия в жизни трех поколений национально-смешанные родительские пары сильнее, чем национально-однородные, «работали» на воспроизводство, т. е. были в числе факторов, благоприятствующих формированию региональной идентичности, и не угрожали при этом складыванию и проявлению идентичности этнической.

Влияние национально-смешанных браков на формирование региональной идентичности сказывается не только в ретроспективном плане, но и в перспективном. Основанием для подобного вывода служит тот красноречивый факт, что и в настоящее время, в том числе и в ходе проводившегося в Приднестровье исследования, выявились два типа семей: национально-однородный и национально-смешанный, которые задавали разные векторы для развития региональной идентичности. Национально-смешанные семьи служили питательной средой для формирования и расширенного воспроизводства региональной идентичности.

К примеру, в семьях с разнонациональными супругами удельный вес региона-листов был в 1,7 раза больше, чем в семьях с однонациональными супругами. При этом наиболее сильное влияние на формирование региональной идентичности оказывала национально-смешанная среда для молдаван, менее заметное - на украинцев и на русских. Среди лиц, состоявших в национально-смешанных браках, и лиц, состоявших в однонациональных браках, молдаван было в 2,4 раза больше, украинцев и русских - в 1,5 и 1,2 раза.

Формирование национально-смешанных супружеских пар как генераторов региональной идентичности зависит не только от численного и процентного соотношения совместно расселенных этнических групп и от статистически расчетной теоретической вероятности количества таких браков, но и от общего климата межнациональных отношений, степени лояльности и толерантности представителей различных национальностей друг к другу.

За истекшие после развала СССР годы в менталитете населения левобережья и правобережья произошли существенные изменения. Наиболее яркое проявление эти изменения нашли в переструктурировании слоев населения с тремя различными установками на заключение национально-смешанных браков. В то время в левобережье, как и в советские времена, положительное отношение к заключению брака сына (68,3%) или дочери (68,9%) с человеком другой национальности осталось базовым для основной части населения, на правом берегу этот показатель снизился почти в 2 раза и составил соответственно для сына (39,4%) и дочери ( 39,1%).

Одновременно среди правобережного населения резко возросло негативное отношение к национально-смешанным бракам, в том числе в 5,4 раза по отношению к женитьбе сына и в 5,2 раза - к замужеству дочери.

Одним из результатов повышения планки этнической идентичности среди правобережного населения стало возрастание масштабов ограничительного подхода к межнациональной брачности.

Удельный вес лиц с мягкой (предпочли бы невесту или жениха своей национальности) и жесткой (национальность в браке не имеет значения, если жених или невеста принимает обычаи моего народа) ограничительными установками в общественном мнении правобережья составил соответственно 42,6 и 43,4% (для сына и дочери), что в 1,6 раза больше, чем в общественном мнении приднестровцев. При этом этнофобия (нежелательность национально-смешанных браков) среди молдаван стала более частым явлением, чем среди лиц других национальностей. Самыми откровенными носителями этнофобии стала радикализированная часть молдаван, в одночасье сменившая свой этноним с молдавского на румынский. Если среди всех молдаван отрицательное отношение к национально-смешанному браку выявил каждый десятый, то среди молдаван-румын - каждый четвертый.

Наряду с национально-смешанными браками, являющимися важным и относительно надежным показателем атмосферы межнациональной лояльности и интенсивности межэтнических контактов, в формировании региональной идентичности у приднестровцев заметную роль играют урбанизационные процессы, понимаемые в узком смысле как абсолютный и относительный рост численности городского населения, а в широком - как привнесение городских стандартов жизни в сельскую местность.

Среди всех жителей Приднестровья, в том числе среди каждой национальности в отдельности, горожане чаще, чем сельчане, ощущали уникальность населения Приднестровья и несхожесть его с населением соседних государств. При этом оказалось, что воздействие двух урбанизационных факторов из биографии опрашиваемых - места, где родились, и места, где проживают в момент опроса, - действовали более или менее в одинаковом направлении и стояли в ряду факторов, обеспечивающих складывание чувства регионализма.

Эффект города как фактора формирования региональной идентичности усиливался в сочетании с фактором времени. Так, среди молдаван, родившихся в городе, удельный вес приверженцев региональной идентичности был в 1,8 раза больше, а среди русских в 1,6 раза, чем среди молдаван и русских, которые родились в сельской местности. Среди молдаван и русских, проживающих в городе на момент опроса, аналогичный показатель составил 1,2.

Приднестровское село, особенно с молдавским населением, заметно больше, чем город, генерировало этническую идентичность. Например, среди молдаван, родившихся в сельской местности или проживающих в ней, удельный вес «националистов», для которых схожесть населения левобережья с населением правобережья была более очевидной, чем уникальность (несхожесть), был в 2 и 1,8 раза больше, чем среди тех, кто родился или проживал в городе.

В отличие от молдавского населения, притягательной силой порождения (зарождения и формирования) этничности и функционирования этнической идентичности на приднестровской земле для русских и украинцев соответственно являлась Россия и Украина. «Приднестровье никогда не было румынской землей и никогда ею не будет», - было записано в резолюции митинга женщин, состоявшегося 1 сентября 1991 г. в Тирасполе. «Мы надеемся, - говорилось далее, - что великие народы России и Украины защитят братьев и сестер независимого Приднестровья от нового кровопролития, не дадут отторгнуть наши земли от Матери-прародительницы.»

Русские, родившиеся в сельской местности, усматривали б о' льшую схожесть населения Приднестровья с населением России, чем русские, родившиеся в городе. В то же время разница между нынешними горожанами и сельчанами русской национальности в их понимании этой схожести была в целом невелика.

Логика этнополитического развития Приднестровья состоит в том, что на глобальный вызов этнической идентичности, агрессивно проявляющей себя в идеологиях многих «титульных национальностей», в том числе и в идеологии Народного фронта Молдовы, возникает ответ в форме региональной идентичности. Механизмом формирования последней является частичное освобождение самосознания от связывающего его содержания, на котором воздвигнуто здание этнической идентичности.

Тяжко пришлось Приднестровью после распада СССР. История непризнанной республики, возникшей в ответ на постсоветский национализм, столь же интересна, сколь трагична. Пребывание Приднестровья в составе Украины с 1924 по 1940 г. несло в себе, с одной стороны, бремя разделенного молдавского народа, имеющего в то время два центра социокультурного и геополитического притяжения, а с другой - благоприятную почву для формирования атмосферы межнациональных отношений от толерантности до солидарности.

Разделенность молдавского народа в послевоенный период, когда правобережная и левобережная части объединились в составе единого Советского Союза, была преодолена, хотя и не стала полностью беспроблемной. Отсутствие явных противоречий и непримиримой конфронтации подорвало почву для возникновения маргинализации и обесценивания этнической идентичности. Осознание себя этническим молдаванином никоим образом не конкурировало ни с осознанием себя гражданином Молдавии, ни с осознанием гражданином Советского Союза, ни с осознанием общей для всех граждан СССР гражданской идентичностью - советский человек.

Под напором мобилизованного лингвицизма, ставшего лозунгом, идеологией и ударной силой национализма на рубеже 80-90-х годов, этнополитическая атмосфера в бывших союзных республиках, в том числе и Молдавской, резко изменилась.

Часть молдавских писателей, считавших себя рафинированными интеллигентами, ведущих свое происхождение едва ли не от Ромула и Рема и выступавших в авангарде борьбы с «советской тоталитарной империей», скоропостижно превратилась из оветских ягнят в романских волков, желающих создать собственную империю, не брезгуя при этом никакими средствами, в том числе насильственными.

Полчища кишиневских волонтеров, подогретых добрым молдавским вином, воинственными речами «утонченного» Мирчи Друка, попустительством «интернационалиста» Мирчи Снегура, двинувшись на юг республики усмирять гагаузов, выявили перед всем миром и цену изысканности НФМ, и дикость примитивного национализма. Характерно, что идеологи Народного фронта так же, как и многие другие этнические лидеры «титульных наций», были настроены на то, чтобы пресечь стремление «нетитульного» населения развивать свою этническую идентичность, сопротивляться форсированной деэтнизации и маргинализации.

Принципиальная особенность этнопо-литической ситуации в Молдавии, в отличие от многих других регионов, состояла в том, что идеологи НФМ действовали одновременно на два фронта: они хотели пресечь борьбу гагаузов за сохранение своей этнической идентичности и борьбу приднестровцев за сохранение своей региональной идентичности. Отказ в праве одним сохранять и развивать свою этническую, а другим - свою региональную идентичность и межнациональную солидарность стал серьезной ошибкой народнофронтовской идеологии, тактики и стратегии.

Отдельные радикально настроенные публицисты пытаются объяснить поражение в войне с Приднестровьем и вынужденные уступки гагаузам не собственным пещерным национализмом, а внешними факторами, в том числе и вмешательством третьей стороны. Этой мифической силой чаще всего признается «рука Москвы». При этом трезво рассуждающие и умеющие думать политики Кишинева хорошо понимают, что плохому танцору всегда что-то мешает. И если Россию можно в чем-то обвинить, то, прежде всего, в том, что она, не сумев глубоко осознать свои государственные интересы и геополитические цели, не смогла выработать компетентную, эффективную и последовательную политику, учитывающую не только пророссийскую ориентацию 25 млн русских, оказавшихся в одночасье в руках эт-нократических режимов, но и стремление к интеграции в экономическое и культурное пространство еще 17 млн населения различных национальностей, не приемлющих перспектив деэтнизации и утраты своей этнической или региональной самобытности.

Комплекс «имперского синдрома», навязанный России командой младорефор-маторов, в том числе ближайшими советниками президента по национальному вопросу, играл и продолжает играть роковую роль в глубоком недопонимании Россией как собственных стратегических интересов по периметру своих новых границ и интересов, симпатизирующих ей народов, независимо от того, какая из идентичностей этническая (как у гагаузов, абхазцев, южных осетин) или региональная (как у при-днестровцев) лежит в основе их притяжения к России.

Формирование региональной идентичности имеет не только политическое, но и поистине историческое значение для судеб демографического воспроизводства совместно проживающих этнических групп. Сознательный выбор региональной идентичности отнюдь не отрицает этническую идентичность, хотя и ослабляет ее радикализм.

Значение выбора региональной идентичности как составной части менталитета и образа жизни создает предпосылки для такого важного решения, как отказ от чувства (самоощущения) диаспоральности, которое нередко порождает дискомфорт при нормальном функционировании этнической идентичности в отрыве от материнско-отцовского этнического образования, с которой человек связан происхождением. Утверждение региональной идентичности в известной мере приглушается давлением этнической памяти, когда последняя становится помехой как для адаптации человека в иноэтническую или в этнически разнородную среду, так и для его социально-профессиональной карьеры.

Коротко говоря, в развитии региональной идентичности как социокультурной, этнополитической и демографической основы существования Приднестровской Молдавской Республики пока еще нет однозначной перспективы. Вопрос стоит так: или региональная идентичность с русским языком окажется в состоянии скрепить межнациональную солидарность всего населения Приднестровья и станет мощным волнорезом против разрушительного напора национализма, основанного на гипертрофированной этнической идентичности с румынским языком, или же региональная идентичность, утратив свою созидательную силу, окажется неконкурентоспособной в противостоянии с мобилизованным этницизмом.

Литература:

1. Арутюнян Ю. В. Трансформация постсоветских наций: По материалам этносоциологических исследований. - М.: Наука, 2003. - 207 с.

2. Конфликты в современной России (проблемы анализа и регулирования) / Под ред. Е.Н. Степанова. - М.: Эдиториал УРСС, 1999. - 344 с.

3. Кортунов А. В. Возможности ООН в поддержании мира на территории бывшего СССР/ Внешняя политика и безопасность современной России (1991- 2002 годы). Хрестоматия в 4 -х томах. Том 2. - М.: РОССПЭН, 2002. - 448 с.

4. Кременюк В.А. Установление мира: свет и тени современного миротворчества // США - экономика, политика, идеология. - 1997. - № 3. - С. 5- 17

5. Лебедева М.М. Межэтнические конфликты на рубеже веков (методологический аспект) // МЭи МО. - 2000. - № 5. - С. 31- 39

6. Основы национальных и федеративных отношений: Учеб./ Под ред. Р.Г. Абдулатипова. - М.: РАГС, 2001. - 352 с.

7. Пряхин В, Ф. Региональные конфликты на постсоветском пространстве (Абхазия, Южная Осетия, Нагорный Карабах, Приднестровье, Таджикистан). - М.: Гнои и Д, 1999. - 344 с.

8. Смоленский В. Г. Национальные конфликты в СССР и СНГ (1985- 1992 годы). - Улан- Удэ, 1996

9. Степанов Е. И. Ориентиры этноконфликтологического мониторинга// Социальные конфликты. Выпуск 3. - М., 1993. - С.211

10. Тирасполь и Кишинев подписали меморандум// Независимая газета. - 1997. - 12 мая. - № 84

Размещено на Allbest.ru