«Плыл корабль на Крайний Север, Это скудный берег Лаппу, Бедняков угрюмый берег».

Одновременно с накоплениями русскими людьми данных по географии Севера, в Европе о жителях Лапландии существовали самые нелепые представления. Датский писатель Саксон Грамматик рассказывал, как однажды несколько мореплавателей, во время плавания из Исландии в Норвегию, были отнесены ветром в «туманную область» и, пристав к какой- то земле, «нашли людей необычайного роста и дев, которые, говорят, делаются беременными от глотка воды».

Термин «Лапландия», по мнению географов, лингвистов и историков, появился в XII веке. Так называли огромную территорию севернее Полярного круга, от Беломорья на востоке до Норвежского моря на западе. Когда государственное размежевание на севере Европы было юридически узаконено, возникли русская (Мурман), шведская (Норботтен), норвежская (Финмаркен) и финская Лапландия.

Есть немало сведений о саамах и в русских летописях: о жизни и обычаях, о верованиях и занятиях, о сборе дани с саамов в пользу Новгорода и Москвы, о торговых отношениях, об овладении новгородскими дружинами всей территорией русской Лапландии (конец XIII века). Места расселения саамов на Кольском полуострове русские летописцы звали либо «Лопь Терская», либо «Лопь Кончанская», либо «Лопь Лешая». А население - «лопинами», «лопарями», «лопиками».

Русская колонизация Кольского полуострова усилилась в XVI в. На этот раз во главе ее были не дружинники, а православные миссионеры. Не последнюю роль в истории саамов сыграли Соловецкий, Кандалакшский, Трифоно-Печенгский и другие монастыри. Хотя христианство пришло к русским лопарям на столетие раньше, чем к скандинавским, оно не облегчило материально-бытового положения саамов, да и сама сущность христианства так и осталась непонятной и чуждой саамам.

Один из путешественников, посетивший Лапландию в XVI в. писал о лопарях: «Они не имеют постоянной оседлости, но, истребив в каком-нибудь месте рыбу и зверей, переселяются затем в другое место. Хижины, в которых живут, они покрывают корой и дерном, одеваются в шкуры соболей, оленей и других этого рода животных. Они имеют свой язык, непонятный для других… Все они - очень опытные стрелки…».

В середине XVII в. в русской Лапландии побывал француз П.М. Ламартиньер, оставивший описание нравов, обычаев, верований, одежды и промыслов саамов, но довольно в приукрашенном виде. В конце того же века в Европе вышла на латинском языке книга Иоганна Шеффера «Лаппония», целиком посвященная саамам, где дан большой историкоэтнографический материал о народе, живущем «на краю света».

Он сообщал, что саамские семьи жили обычно в двух местах: зимние погосты находились вблизи леса, летние располагались у озер или рек. Легкое конусообразное сооружение из жердей, утепленное оленьими шкурами, несколько десятков оленей, две-три собаки, небольшой домашний скарб - вот и все достояние саамской семьи

В 1608 г. царский писец Алай Михалков и дьяк Василий Мартемьянов описали одно из главных поселений восточный саамов в центре Кольского полуострова - Ловозерский погост. Раскинулся он у реки Вирмы, неподалеку от богатого рыбой озера, о котором саамы рассказывают: «Лежит в широкой тундре Ловозеро. Самое большое, самое красивое, самое рыбное, самое глубокое озеро в тундре. Главное озеро саамов. Самое главное». В старину это место звалось Лойъяврсийт, что означало «Селение сильных у озера».

В XVII в. о лопарях как об охотниках, славящихся меткой стрельбой, с детства приученных выслеживать зверя, закаленных суровыми условиями Заполярья, хорошо знали в Москве. В 1655 г., когда Польша воспротивилась воссоединению украинского и белорусского народов с русскими, московское правительство привлекло на государеву службу наиболее крепких и здоровых лопарей. В сопровождении стрельцов они прибыли в Москву, а затем были отправлены в армию.

В середине XVII столетия большинство лопарей пользовались на охоте еще луком, но уже входило в употребление ружье-пищаль карельской работы. Об этом свидетельствует упоминания в воеводском судопроизводстве о привозе пороха в саамские погосты в обмен на лопарские товары.

Именно с этих времен, жизнь населения Кольского полуострова стала отражаться и фиксироваться в исторических документах, позволяя теперь проследить изменения жизни Заполярья на протяжении нескольких веков.

2.2 Первые упоминания о Кольском полуострове

Собственного летописания на Кольском Севере не существовало. Однако ранняя история Кольского края запечатлена в ряде летописей, составленных на территории других регионов.

Первое письменное упоминание о Кольском Севере содержится в иностранном источнике -- письменно зафиксированном рассказе жившего в IX в. норвежца Отера (Оттара) английскому королю Альфреду. Отер совершил плавание вокруг Кольского полуострова. В рассказе королю он сообщил: «Эта страна простирается очень далеко на север, но она вся пустынна, и только на немногих местах поселились здесь и там финны, занимаясь охотою, а летом рыбным промыслом на море…Земля терфиннов была совсем пустынна, кроме отдельных местечек, где жили охотники, рыбаки и птицеловы». Финнами норвежцы называли саамов, а терфинны - жители Кольского полуострова.

Первые письменные документы, содержащие упоминания о Кольском полуострове, относятся к началу XIII в. Так, в документе, датированном 1216 г., сказано, что жители Терского берега были данниками новгородцев, а в договорной грамоте 1265 г. среди новгородских волостей названа волость Тре. Судя же по норвежским источникам, область новгородской дани не ограничивалась Терским берегом и захватывала значительную часть Кольского полуострова. Так, из текста «Гулатингской Правды», составленной около 1200 г., следует, что новгородцы доходили до Ивгейреки и Люнгенфиорда, расположенных в современном Финмарке.

Таким образом, начиная с XIII столетия Кольский полуостров находился во владении Новгорода. Древние новгородские названия края - «Тер», «Тре», «Турья» относились ко всей внутренней территории края во время, когда ее жители не знали, что она является полуостровом.

В «Летописце Новгородском» под 1216 г. упоминается погибший в Липецкой битве под Суздалем «терский данник» Семьюн Петрилович. По мысли И. Ф. Ушакова, «это первая достоверная дата, свидетельствующая о принадлежности Терской волости Новгородскому государству». В той же летописи есть сведения о борьбе русских жителей Поморья мурманами (норвежцами). Так, в 1419 г. «Пришед мурмане войною в 500 человек, в бусах и в шнеках, а повоеваша Варзуги погост Корильский», не русские отразили это нападение: «Две шнеки мурман избита, а иные избегоша на море».

В Никоновской (Патриаршей), Софийской и Львовской летописях есть сведения о принятии православия лопарями.

1526 год: «Приехаше к Москве лопняне с моря Окиана, из Кандалакшской губы, усть Нивы реки, из дикой лопи и били челом государю и просили антиминса и священников церковь свящати и просветити их святым крещением, и государь велел архиепископу Макарию послати из Новгорода от соборныя церкви священника и диакона, и они ехавше свящали церковь Рождества Иоанна Предтечи и многих лопнян крестиша».

В 1532 г.: «Приехаша в Великий Новгород лопляне с Мурманского моря, с Колы-реки, с Тутоломи, и били челом государеву преосвященному Макарию и просили антимисов и священников церкви Божия свящати и самех просветити святым крещением. И боголюбивой архиепископ Макарий посла от соборныя церкви святей Софеи священника и диякона, и они ехавше церкви Божия свящали Благовещенье святей Богородицы да чудотворца Николу в Филиппов пост, и самех многих крестиша…».

Соловецкие летописи сообщают о нападении шведов на селения края в 1589-1591 гг. «Божьим изволеньем, грех ради наших, приходили немецкие люди в Печенской монастырь войною… церкви и монастыри пожгли и игумена Гурья и братью и слуг побили, и казну монастырскую взяли, и стояли в Печенге 10 дней. И ис Печенги пришли в Колу волость под Кольский острог того же декабря месяца за два дни до Рождества Христова и к острогу приступали. И Божьим милосердьем и государя царя и великого князя Феодора Ивановича всеа Русии и его царского величества счастьем ис Кольского острога осадные люди на выласках немецких людей побили 60 человек, а живых в острог взяли 30 человек. А достальные немцы Туломою рекою в свою землю побежали».

В 1832 г. на русском языке были изданы сочинения посетившего Россию в первой четверти XVI века немецкого дипломата С. Герберштейна «Записки о московитских делах», в которых рассказывается о плавании русского дипломата Григория Истомы вокруг Кольского полуострова в конце XV в. и жизни лопарей.

В Ленинграде в 1925 г. И.И. Полосин напечатал записки немцаопричника Генриха Штадена «О Москве Ивана Грозного», в которых приводятся сведения о Кандалакше, Коле и Печенге середины 1570-х гг.

Ряд сведений о средневековом Мурмане и возникшем здесь международном торге оставили англичане (С. Бэрроу, А. Дженкинсон и др.), их записки были опубликованы в 1937 г. в Москве в сборнике «Английские путешественники в Московском государстве в XVI веке». Еще до революции были опубликованы записки другого английского путешественника XVI столетия -- Д. Флетчера, содержащие сведения о лопарях.

Но особенно ценную информацию о жизни края во второй половине XVI в. дают записки голландского купца Симона ван Салйнгена «О земле Лопии», опубликованные в 1901 г. А.М. Филлиповым. Анализируя этот источник, А М. Филиппов полагал, что упоминание Салиигеном под 1565 г. Колы («Мальмус») явилось первым известием о ней.

«Когда корабль пришел в Мальмус, там было не более трех домов, в которых жили: один известный в ту пору по имени Семен Вянзин, но теперь, так как он стал монахом, зовется Сергием Вянзиным; он является строителем монастыря Петра и Павла в Мальмусе, и пр.; Филя Ус и староста их Мокроус, и пр. Все они убежали в лес, когда увидели судно, и много дней никто не показывался, пока, наконец, не отыскал их взятый в Печенгском монастыре русский штурман, приведший наше судно в Мальмус. Он объяснил им, что мы люди смирные, благонамеренные и честные, и так уговорил их придти к нам».

В 1973 г. И.П. Шаскольский опубликовал на русском языке финляндский источник 1556 г., проливающий свет на несколько более раннюю историю Колы. Это рассказ, записанный финским деятелем Якобом Тейтом со слов оказавшегося на территории Финляндии русского подданного Ноусиа. Он содержится в составе большой рукописной книги «Регистр жалоб против дворянства в Финляндии 1556 года», хранящейся в шведском Каммар-архиве. И хотя рассказ Ноусиа не относится к «сочинениям иностранцев», он дошел до нас благодаря иностранному источнику. В рассказе содержатся обширные сведения о путях сообщения и географии пограничных местностей России и Финляндии. Упомянутое у Ноусиа «селение» «Колансооу», которое «граничит с Норвегией», Шаскольский связал с Колой, посчитав, что это первое упоминание о ней.

От XVI в. до нас дошло и донесение шведскому правительству лазутчика Якова Перссона за 1581 г., в котором содержатся сведения о развитии рыбных промыслов на Мурманском берегу. Документ издан на русском языке Г.Ф. Гебелем в 1909 г.

В середине XVII в. Мурман посетил французский врач Пьер де Ламартиньер. Его книга «Путешествие в северные страны», насыщенная различными подробностями местной жизни, была издана в русском переводе В.Н. Семенковичем в 1911 г.

2.3 Начало колонизации Кольского полуострова

О том, когда русские люди впервые появились на Кольском полуострове, можно судить только приблизительно. Так, в одной из новгородских грамот, датированной 1134 г., упоминаются местности, прилежащие к побережью Белого моря.

На легких лодках-ушкуях, часто перетаскивая их волоком, отряды новгородской вольницы устремлялись на север. Их манила надежда на богатую добычу: слухи о золоте, драгоценной пушнине, морском звере, дающем бесценный «рыбий зуб», как называли в старину клыки моржа, не давали покоя новгородцам.

Предметы промысла, добытые в Поморье, новгородцы продавали заморским купцам. Места звероловного и рыбного промыслов, выгоднорасположенные в устьях рек, которые впадали в Студеное море, осваивали снаряженные новгородской знатью «холопы-сбои». Они сооружали здесь ловчие и рыболовные станы, соляные варницы.

Заселение края русскими людьми началось в XV столетии. Так, в 1419 г. новгородская летопись отмечает «корельский погост в Аргузе», то есть в Варзуге. В «Сотной выписи» 1563 г. в Варзуге указывается 126 дворов и в них 167 человек. Соседняя Умбская волость тоже разрасталась. Появились новые поселения - Порья Губа и Кандалакша. Дальнейший путь новгородцев пролегал на север полуострова. Населявшая северное побережье полуострова «западная лопь» стала в числе первых данников Русского государства.

Несколько позже русским людям стали известны и другие районы северного побережья Кольского полуострова. Так, 1411 г. датируется военный поход заволочан во главе с двинским посадником Яковом Степановичем. Затем летом 1496 г. подобный же морской поход был предпринят под командованием московских воевод.

По мере освоения русскими людьми территории Кольской земли и омывающих его морей создалось представление о том, что полуостров окружен водой с трех сторон, который стал именоваться Терским наволоком. Как отмечает в одной из работ И.П. Шаскольский, самое раннее упоминание термина «Терский наволок», применительно ко всей территории Кольского полуострова, относится к XV веку. Но северные грамоты более раннего времени до нас, к сожалению, не дошли.

Географическое понятие «наволок» означало мыс или небольшой полуостров, примыкающий к нему. Когда карт на Руси еще не существовало, именно на Кольском Севере, люди впервые осознали, что полуостровами могут быть огромные пространства суши. Поняв, что обширная Терская волость Новгорода является полуостровом, русские первопроходцы сделали значительный вклад в развитие представлений об устройстве земной поверхности.



2.4 Значение деятельности святых подвижников на Кольском полуострове

Деятельность Феодорита Кольского

В начале XVI в. жители полуострова - саамы - были язычниками. Их, саамов, называли дикой лопью, потому что они были некрещеные. Первоначально Новгород, а позже московские власти терпимо относились к языческим верованиям народов Крайнего Севера. Все изменилось, когда интерес к территориям проживания саамов стали проявлять государства с другой верой - Швеция и Дания, где главенствующей была лютеранская религия. Поэтому в начале 20-х гг. XVI в. началось крещение саамов в «русскую веру». Решение этой задачи легло на монахов Соловецкого монастыря и новгородское духовенство.

Проповедовать христианство в Лапландии было исключительно трудно: суровый климат, разбросанность поселений, к тому же разные группы саамов говорили на различных диалектах, отчего плохо понимали друг друга. Поэтому для крещения требовался одаренный человек. Им стал выдающийся проповедник, монах Соловецкого монастыря Феодорит.

Великий подвижник XVI в. преподобный Феодорит Пустынник первый из святых Крайнего Севера, который с детства возжелал и сознательно готовился к великой миссии - к просвещению нашего края, к покорению просторов Великой Лапландии. Всю свою долгую жизнь он посвятил воплощению этой мечты, и столь грандиозная по своему масштабу задача была им успешно решена.

Преподобный Феодорит родился в Ростове Великом в 1481 г. С малолетства обучался книжному слову и языкам в монастыре при ростовском архиерейском доме. Трудясь над переписыванием книг для Соловецкой библиотеки, возревновал юный «дьячишка Федор» о повторении подвига святителя Стефана, просветившего в XV в. светом веры Евангельской языческие народы Великой Перми.

Для осуществления этой достойной миссии юный Федор обладал всеми необходимыми внутренними качествами и дарованиями. Очевидные способности к языкам, филологические, философские и богословские таланты в полной мере были им наследованы от своих выдающихся предков.

В конце XV в., с 1493 г. двенадцатилетний отрок Феодор уже числится в послушниках Соловецкого монастыря. По уставу преподобного Зосимы Соловецкого искус послушания для Соловецких послушников продолжался не менее трех лет, но игумен Досифей уже через год принял решение о постриге отрока с наречением имени - Феодорит.

Через год, после пострига, Феодорит отправлен в монастырский Шуереченский скит на семнадцатилетнее послушание к иеромонаху Зосиме, старцу «святому, премудрому и многолетнему». Здесь в полной мере прошел он эту мудрую науку не суетности воспитания «новой твари во Христе», и главного делания жизни монаха - «облечься в нового человека, созданного по Богу, в праведности и святости истины» (Еф. 4, 24).

«Навыкнув всякой премудрости духовной» и укрепившись духом во время паломничества и пребывания в северорусских монашеских обителях, Феодорит на целых двенадцать лет уходит в «лопарские пустыни». Затем на долгие годы скрывается он в пустынях Кирилло-Белозерского монастыря, постигая великую науку священнобезмолвствующих.

И лишь стяжав благодать Духа Святого, войдя в духовную силу «мужа совершенного, в меру полного возраста Христова» (Еф. 4,13) священноинок Феодорит изливает свои благодатные деяния на эту иссохшую, жаждущую Кольскую землю. Он поселился среди лопарей, с которыми прожил много лет, изучил язык, обычаи, и только после этого начал проповедовать «Веру Христа». Феодорит и его подвижники крестили лопь и приобщили саамов к более высокой культуре. Происходило сближение коренного населения с русскими. В Лапландии даже сложился обычай крестования - обмена нательными крестами в знак братства между подружившимися лопарем и русским.

В этом славном делании Кольский старец не останется одинок. Феодорит, как духовный отец породил великий сонм святых Кольского Севера, он оставил после себя целую плеяду последователей школы монастырского старчества. Среди его учеников такие знаменитые подвижники, как преподобные Трифон Печенгский и Варлаам Керетский, преподобномученики Печенгские Иона и Герман, игумен Гурий и с ним 116 мучеников.

Преподобный Феодорит, просветитель Кольский, сподобился завершить долгий и славный земной путь на месте своего пострига, в Соловецком монастыре. Девяностолетний старец был погребен близ южной стены Преображенского собора, о чем гласила надпись на белой могильной плите: «Лета 7079 (1571) августа 17 дня преставися раб Божий священноархимандрит Суздальский Евфимиева монастыря, священноинок Феодорит, Соловецкий постриженик».

Яркая жизнь великого апостола Крайнего Севера, преподобного Феодорита Кольского ясным образом свидетельствует об утратах нашего времени, обличая болезненную суетность нашей жизни и духовную немощь современных христиан.

Особенности миссионерского служения Трифона Печенгского.

К истории Кольского Севера имеет прямое отношение житие Трифона Печенгского. «Сей святой великий проповедник и пустынный житель преподобный отец Трифон рождение и воспитание имел в Новгородских пределах, близ града Торжка, от священных и благочестиво живущих родителей».

Родившийся в июне месяце 1485 г. и получивший в крещении имя Митрофан, будущий великий святой Русского Севера, был награжден от Господа богатырским телосложением, исполинской силой и отменным здоровьем. По традиции того времени сын попа должен был следовать по отцовским стопам. Однако приложиться ко стезе своих предков Митрофану не прилучилось. Митрофан был взят прислугой в богатый дом присматривать за боярскими детьми, а повзрослев, юноша избрал себе стезю ратного служения.

Дальнейшая судьба юного Митрофана может послужить нам примером того, как потакание своим страстям и похотям разрушает душу человека и толкает его на погибельный путь. Довольно скоро имя Митрофана, страшного атамана шайки разбойников, стало наводить ужас на жителей финского пограничья, заставляя трепетать «каянских немцев» из поселений близ Каяно-моря (Ботнического залива). Так что, «много народу ограбил и разорил он на границе и много крови пролил».

Затем Митрофан обрекает себя на пятилетние бесприютные скитания по диким, безлюдным пустыням Крайнего Севера, подвергая тяжким испытаниям, изнуряя и терзая свое грешное тело голодом, холодом, зноем, мошкарой, ежедневной угрозой смерти от дикого зверя и всем прочим, чем так богата суровая северная земля.

Спустя пять лет, около 1519 г. происходит встреча Митрофана со святым подвижником, книжником, богословом, и духоносным старцем Феодоритом Кольским. Встреча, которая изменила судьбу Печенгского отшельника.

Феодорит открыл Митрофану его нынешнее предназначение, промысел Господа о его новом поприще. Около пяти-шести лет, пребывая «вкупе» с Феодоритом, научался Митрофан молитвенному деланию, постигая великую науку «священнобезмолвствующих». Примерно в 1524 г. Митрофан возвращается в места своих покаянных первоначальных скитаний - в район реки Печенги.

В 1533 г. Митрофан по благословению святителя Макария Новгородского строит для своих лопарей первую церковь на месте, где в реку Печенгу впадает речка Мана. «Ту святую церковь иероинок Илия освятил». Присланный от архиепископа Макария иеромонах Илия совершил и постриг Митрофана: «И от того же иероинока Илии преподобный отец наш Трифон духом и сердцем правый инок и знаменосец соделался».

Вскоре при этой Свято-Троицкой церкви образовался первый лопарский монастырь. Лапландские аборигены нашли в лице прп. Трифона благодатный пример жертвенной любви. Насколько старец с добротой и бесконечным терпением относился к своим низкорослым чадцам, настолько этот богатырь и воин был непримирим и безжалостен к тем многочисленными непрошеным гостям, что приходили грабить и обижать его духовных детей.

В трудах, постах и молитве прошло шестнадцать лет жизни этой удивительной обители. Но вот, около 1549 г. «буйная» братия Кольского монастыря, недовольная строгостью устава, изгнала своего строителя прп. Феодорита и переместилась из Колы в устье Печенги. Под угрозой смерти от «лукавых людей» Трифон на восемь лет оказался вынужден уйти из монастыря. В его отсутствие братия самовольно переносит монастырь из Трифоновской пустыни, в устье Печенги, где удобнее заниматься промыслами, торговлей и прочими мирскими попечениями.

В 1556 г. ходатайством прп. Феодорита и чудесами явленными Печенгским старцем при царском дворе, монастырь получает от Иоанна Грозного жалованную грамоту. Вместе с новым игуменом Гурием прп. Трифон возвращается на Печенгу. Как и иные Кольские старцы, он принимает «за послушание» новые принципы взаимоотношения Церкви и государства, задачу строительства северных монастырей-крепостей.

Преподобный Трифон скончался в декабре 1583 г. Перед смертью он оставил братии грозное пророчество о грядущей страшной беде, о разорении монастыря, и о том, что «от острия меча умучатся многие». Все исполнилось ровно через шесть лет. В декабре 1589 г. при нападении отряда шведских финнов абсолютное большинство братии явили истинное, идущее даже до смерти, послушание своему игумену, запретившему устраивать побоище в церкви. В результате, стоя на коленях, все они приняли страшную смерть. По молитвам Трифона, они наследовали райские обители, ибо через мученическую кончину, Трифон «их Христу чистыми представил».

Просветительская деятельность преподобного Варлаама Керетского.

Преподобный Варлаам Керетский один из великой плеяды подвижников XVI века просветивших светом веры Христовой земли Великой

Здесь на берегах северного поморья был Василий «научен книгам и Божиим судом поставлен пресвитером в Кольском граде в церкви Николы чудотворца».

Отец Василий, будущий Варлаам, был ревностным и одаренным священником, «и людей Закону Божию, яко истинный пастырь поучал». Нравом он был суров и порой крут, но честен и чист пред Богом и людьми. Сильно скорбел он о тяжком «идолобесии», о вере языческой в которой пребывали еще многие лопарские семьи - коренные жители этих мест. Кольский батюшка смело противостал этой власти князя тьмы издревле сильной на Кольском Севере, в этих «землях Полнощных», и «добре подвизаясь на невидимого врага козни», вступил в опасную схватку с «тьмой века сего» (Еф. 6,12).

Кольский священник с матушкой, тяготея к монастырскому укладу, были частыми гостями у старца Трифона в Печенгском монастыре, где с некоторых пор подвизался их предшественник по службе в Кольской церкви поп Иоанн, ставший теперь иеромонахом Ионой.

Время шло и вскоре в Коле, образовался Свято-Троицкий мужской монастырь, основанный духовным отцом Василия преподобным Феодоритом Кольским, другом и сомолитвенником преподобного Трифона Печенгского. Священник Василий с матушкой указом Новгородского владыки - святителя Макария были переведены на приход Георгиевской церкви, в родное село Кереть.

В дальнейшем Преподобный уходит, еще дальше, вглубь Чупской губы, где «построил он часовню, и жил в пещере со зверями». Несмотря на пустынность места его уединения, к нему «как к светильнику, сияющему в темном месте» (2Пет.1,19), за духовной помощью нескончаемо тянулся люд поморский, со своими проблемами, скорбями и болезнями. Особенно стремились к нему за вспоможением страждущие от духов нечистых, те, кто подпал под страшную власть князя тьмы. Все они неизменно получали исцеление по молитвам старца.

Варлаам прожил дольше всех Кольских святых, как говорили в Керети: «будто бы до ста лет». «И Божию помощию бесовские полки победив, с миром ко Господу отиде» в 1599 году.

Служение преподобных Астерия (Аксия), Авксентия и Тараси Кашкаранских, Соловецких на Кольской земле.

На Терский берег Белого моря, на Кашкаранский наволок добытчики Великого Новгорода с давних времен приходили на промысел, но только лишь на сезон, дабы добывать морского зверя и ловить рыбу. И, конечно же, тогда, в начале XV века, все знали живущего здесь с давних лет, уединенного отшельника - «монаха Аксия». Каждый приходящий на промысел считал своим долгом навестить старца и испросить его святых молитв о благополучии и удаче в тяжком морском деле.

Согласно предания, в одну из весен на Терском берегу, на «Кашкаранском наволоке» для «наледного промысла» собралось большое количество народа, которое болело цингой, отчего много людей умирало.

Старец Аксий молитвенно поддерживал болящих, принимал исповеди и напутствовал умиравших. Но вот пришло время и случилось заболеть самому Аксию. Каждый добытчик, из многочисленных ватаг артельщиков, посчитал необходимым попрощаться с почившим Кашкаранским подвижником. Но тут все стали замечать, что кто бы из болящих и недомогающих ни приходил ко гробу попрощаться с усопшим монахом, от гроба отходил уже здравым. И таким образом болезнь на всем берегу отступила и более не распространялась.

Погоревав о кончине старца, промышленники решили перевезти тело инока Аксия для отпева и захоронения в Соловецкий монастырь. Поморский карбас с телом почившего монаха в ночь «при способном ветре» отошел от Кашкаранского наволока, с расчетом к утру, «к свету», быть на Соловках.

Согласно с преданием, моряки-поморы шли под парусами всю ночь, а на рассвете обнаружили, что они все еще «на виду Кашкаранцев». Для опытных, северных мореходов такое событие явилось небывалым чудом и вызвало настоящее потрясение.

Всё произошедшее справедливо истолковали, как указание Божье о захоронении тела инока именно здесь, в Кашкаранцах. Место сей могилы стало весьма почитаемым всеми промышленниками, приходившими в эти края на лов. Особенно после того, как все заметили, что «болезнь цинготная» или, по-местному, скорбут в этих местах больше не случалась вовсе.

Как раз, где-то во время этих событий, в Кашкаранцах стали появляться монахи Соловецкого монастыря, наследуя места славных деяний учеников преподобного Евфимия Корельского. Вскоре эта часть Терского берега была и официально отписана Соловецкой обители. Как свидетельствуют документы, в 1470 г., вдова новгородского посадника Исаака Борецкого, Марфа отписала отцу основателю обители преподобному Зосиме Соловецкому, рыболовные тони от «Кашкаранского ручья до Красной щелейки, свою вотчину Кашкаранский наволок и Точильный ручей».

Одной из версий истории монаха Аксия, можно считать утверждение, что старец этот, один из тех немногих учеников преподобного Евфимия Корельского, что уцелели после упомянутого жестокого разорения, как самого Никола-Корельского монастыря, так и его многочисленных скитов на Кольском полуострове в 1419 г.

В таком случае «Монах Аксий» лишь потому считается соловецким подвижником, что закончил свой долгий жизненный путь на Кашкаранском берегу, уже отписанном Соловкам, хотя, по постригу, соловецким монахом он не был.

В тоже время, все сказанное выше о времени жизни монаха Аксия (Астерия), лишь предположение. Но она позволяет нам хоть как-то объяснить причину весьма странного обстоятельства - утраты подлинного имени монаха. Однако при этом апеллирует к событиям столь давних времен, что порождает большие сомнения, поскольку для православной историографии Крайнего Севера такая древность не характерна.

В тоже время, есть и иной вариант исторических обстоятельств, который мог породить эту странную ситуацию с утратой имени. Речь идет о временах более поздних и более реальных - о середине XVII в. Именно в это время с 1668 по1676 гг. в родном монастыре «монаха Аксия» происходил бунт, более известный, как «Соловецкое сидение» - противостояние и сопротивление сторонников «старой веры» церковной реформе патриарха Никона. Осада монастыря, проводимая царскими стрельцами, полностью лишила Соловецкий архипелаг связи с большой землей. В таком случае эпизод, связанный с возвращением поморской лодьи с телом почившего Аксия назад в Кашкаранцы приобретает вполне реалистичное объяснение, чему в последствие, могла быть придана житийная окраска.

К моменту занятия Соловецкой крепости правительственными войсками в 1676 г. внутри монастырских стен почти не оставалось монахов: большая часть братии монастыря либо покинула его, либо была изгнана мятежниками. Двадцать восемь мятежников были казнены, оставшиеся разосланы в Кольский и Пустозерский остроги.

Таким образом, становится вполне понятным и объяснимым, почему подлинное имя почившего в Кашкаранцах монаха осталось неизвестным, и так никогда и не было установлено.

Приобретая вотчины, Соловецкий монастырь ставил в них «дворы», куда наряжал своих старцев-приказчиков для управления промыслами и угодьями «старцев-витаманов», как их называли». Такими «старцамивитаманами» в Кашкаранцах последовательно подвизались «монашествующие Соловецкого монастыря, заведующие рыбными ловлями» преподобные Авксентий, Аксий и Тарасий Кашкаранские.

В богослужебных текстах Минеи и иных документах можно видеть, что последовательность поминания старцев могла быть именно такой:

«Преподобный Авксентий инок, Соловецкий, Кашкаренский; Преподобный Аксий инок, Соловецкий, Кашкаренский; Преподобный Тарасий инок, Соловецкий, Кашкаренский». Так что, если принять вторую гипотезу, и время кончины преподобного Аксия отнести ко второй половине XVII века, то весьма вероятно, что до него «заведующим рыбными ловлями Соловецкого монастыря», действительно мог быть монах Авксентий, поминаемый в богослужебном тексте раньше Аксия.

Над могилами Астерия (Аксия), Авксентия и Тарасия, как и положено, были поставлены кресты, и место это было очень почитаемо всем поморским людом. «А усердствующие отправляют при гробницах их панихиды. Таково усердие жителей к сим праведникам началось со времени самого погребения их и передается от предков к потомкам», так докладывал в 1815 году о почитании на Кольском поморье преподобных Астерия, Авксентия и Тарасия, Архангельскому Преосвященному Парфению, Благочинный Кольского Воскресенского собора священник Иоанн Дьяконов.

Считалось, что для благополучия в Северном промысле нужно помолиться у могил Кашкаранских иноков. А в благодарность за удачу пожертвовать монахам в Кашкаранский скит на помин душ «сих угодников Божиих». Известно, что со времени установления местного почитания этих угодников Божьих, на Терском берегу совершенно исчезла «цинготная болезнь» или скорбут.

Но, все же, главной заслугой кашкаранских святых всегда считалась их особая власть над «нечистыми духами» этих мест, и прекращение по их молитвам жутких ночных видений или, как их тут называли, «ночных страшилищ». Именно Кашкаранские тони, в этом смысле всегда считались особенно неблагополучными. Здесь, более чем в иных местах, трудно было христианам останавливаться на ловлю рыбы, ибо наводили великий ужас на рыбаков ночные явления древних покойников и прочие приведения. В этом смысле и появление часовни над могилой Безымянного инока в семи верстах от Кашка-ранцев сильно укрепило местный православный дух и окончательно смирило гордыню древних демонов этих мест. Вскоре и на этом святом месте, могильном пригорке трех чтимых монахов, была поставлена первая часовня. В настоящее время над могилой трех Кашкаранских святых стоит церковь Тихвинской Иконы Божьей Матери.

2.5 Возникновение монастырей и строительство храмов на Кольском полуострове

Царь, князья и бояре поощряли создание на Севере монастырей. По разным причинам шли туда люди. Одни верующие надеялись после смерти попасть в рай, думая, что в раю их ждет счастливая жизнь. Другие - хотели выслужиться, надеясь занять в монастыре высокие должности. А были и такие, кто хотел укрепиться за стенами монастыря, чтобы избежать наказания за преступления.

Освобождал царь монастыри от повинностей, разрешал им заниматься промыслами и торговлей. За монастырскими стенами, рядом с церковью, вырастали дома, хозяйственные постройки, промысловые заведения. На досуге монахи переписывали книги, проповедовали среди лопарей христианство.

Постепенно монастыри завладели землями, которые раньше принадлежали крестьянам и саамам. А за пользование этими угодьями стали брать большие подати с бывших хозяев.

Когда русские люди стали селиться на Кольском Севере, коренные жители полуострова - саамы - были язычниками. Они поклонялись различным каменным божествам (сейдам), а также земле и воде, также не умели ни читать, ни писать. Русские же люди в то время имели свою письменность и поклонялись единому Богу - Иисусу Христу.

Крепость дружбы между русскими и саамами тогда зависела от того, смогут ли саамы из язычников превратиться в христиан. Это казалось нелегкой задачей - поначалу саамы противились, продолжая верить в свои каменные божества.

Так продолжалось до тех пор, пока на Кольскую землю не пришел Трифон, который прославился тем, что приобщил печенгских саамов к христианству. Там же в Печенге, он построил церковь и жилища, в которых стали жить и русские, и саамы, принявшие христианство. Так возник монастырь.

При жизни Трифона Печенгский монастырь быстро вырос и окреп. Жившие в нем монахи и послушники обзавелись хозяйством, начали торговать. Иван Грозный подарил монастырю некоторые окрестные земли.

Многие монастыри на Руси для защиты от врагов сооружали толстые крепостные стены, но вокруг Печенгского монастыря таких стен не было. После смерти Трифона этим воспользовались иноземные грабители, которые напав на монастырь, убили всех местных жителей, а здания сожгли. Ходила легенда о том, как из горящего монастыря вылетело белых лебедей, в которых якобы переселились души погибших.

Так монастыря в Печенге не стало. Но Русь не забыла о делах Трифона. Основатель монастыря был причислен к лику святых, после чего его образ было разрешено изображать на иконах. Обычно иконописцы изображали Трифона старым человеком, с бородой, в длинных монашеских одеждах.

В дальнейшем Печенгский монастырь не раз возрождался и снова закрывался. Ныне он вновь открылся в Печенге, что означает, что память о Трифоне продолжает жить.

Трифонов-Печенгский мужской монастырь в Печенге

В XV в. на островах Белого моря был основан Соловецкий монастырь, который захватил земли и на Терском берегу. Затем постепенно возникли Кандалакшский (1548) и Печенгский (1533) монастыри.

В настоящее время самой древней деревянной постройкой на Кольском полуострове является храм Успения (кончины) Божьей Матери, или просто - Успенская церковь (1674). Находится она в старинном селе Варзуге, на Терском берегу Белого моря.

Успенскую церковь построил более 300 лет назад мастер Климент. Построил он ее без гвоздей, используя только топор. Деревянная постройка стройна и величественна, ее высота составляет 34 метра, что соответствует 11-этажному дому. Нижняя часть церкви чем-то напоминает русскую избу, а верхняя ее часть представляет собой шатер - она сужается кверху, завершаясь луковицей купола и крестом, в следствие чего церковь относится к шатровому типу.

Шатровые церкви часто строили на Кольском полуострове, но Успенская церковь в селе Варзуга, пожалуй, самая красивая из них. Она стоит на возвышенности, на берегу реки, окруженная необъятными просторами, чернеющими вдали дремучими лесами. Весь этот пейзаж придает церкви сказочный облик.

Успенская церковь в Варзуге

Выдающимся памятником деревянного зодчества был Воскресенский собор в Коле, построенный неизвестным мастером в XVII веке. Собор - значит главный храм в крае. Не только по названию, но и своим внешним видом он должен был отличаться от других церквей. Воскресенский собор имел величественный облик, его высота составляла 37 метров, а само здание, состоящее как бы из трех соединенных вместе церквей, венчали 12 куполов с крестами.

Красота этого собора настолько радовала жителей Колы, что среди них даже стала ходить легенда о том, как мастер после завершения строительства храма в присутствии всех жителей города выбросил свой топор в реку Тулома - дескать, лучшего творения ему уже не создать.

Через 30 лет по образу Воскресенского собора был построен всемирно известный Преображенский собор в Карельском селе Кижи, который сохранился до наших дней. Воскресенский же сгорел во время Крымской войны, при бомбардировке Колы английским кораблем «Миранда». Что касается каменных построек, то в старину на Кольском полуострове они не были распространены. Больше всего ценилось дерево, поэтому храмы, дома, хозяйственные строения все были из дерева.

Однако дерево не является долговечным материалом, что нельзя сказать о камне. Каменные постройки могут простоять тысячелетия.

Сегодня в городах и поселках нас окружает много каменных построек. Но так было не всегда. Сто лет назад на всем Кольском полуострове имелось лишь два каменных здания - Благовещенская церковь и дом уездного казначейства. Они сохранились до наших дней и находятся в старинном городе Кола.

Самым примечательным из тех первых каменных строений является Благовещенская церковь. Этот храм был построен почти 200 лет назад на деньги, пожертвованные русской императрицей Екатериной II.

Люди, возводившие на Севере великолепные здания из дерева, не сразу научились каменному зодчеству. Небольшое здание Благовещенской церкви строили почти 9 лет. Перед самым завершением строительства обрушился главный купол храма, поэтому пришлось возводить его заново.

Здание Благовещенской церкви состоит из четырех частей - колокольни, «зимней» церкви, главного помещения (под широким куполом) и алтаря. Высота самой высокой части храма - колокольни вместе с крестом - составляет 24 метра.

В старину среди прихожан Благовещенской церкви было много поморов-рыбаков. И это не случайно, ведь работа в часто штормовом, бушующем море была очень опасной. Перед тем как уйти на промысел, поморы-рыбаки приходили в церковь, чтобы помолиться о своем благополучном возвращении домой. О тех молитвах помнит и старинный деревянный крест, который 350 лет простоял на улице, а сейчас располагается внутри самой церкви.



2.6 Кольская земля и ее история в фольклорных источниках

Европейский Север России, в состав которого входит и Кольская земля, издревле богат талантами. Безымянные творцы русской культуры - зодчие городов и храмов, сказители и певцы, музыканты и мастера кустарных промыслов - создали поистине неповторимые произведения. Дошедшие до нас из глубины веков, они и сегодня радуют и поражают точностью найденных пропорций и целесообразностью красоты, совершенным вкусом и высоким мастерством.

При всем отличии и разнообразии памятников Русского Севера в них есть нечто цельное, объединяющее их, а вместе взятые, они «как бы образуют общий ансамбль», единый памятник русской национальной культуры.

Народное искусство северного края, столетиями воздействовавшее на общерусскую культуру и общественное самопознание, и в эпоху научнотехнического прогресса не утратило этой роли. Встречи с памятниками старины - будь это великолепный музей, заповедник деревянного зодчества или антология народного поэтического творчества - всегда незабываемы, они рождают желание узнать свои корни, помогают ощутить трепетную любовь к родному краю.

Особую ценность историко-культурного богатства северного края составляет фольклор, в котором отразился многовековый опыт народной эстетики.

Далеко не каждый знает, как разнообразен и удивительно интересен фольклор Мурманской области. Его становление и развитие связано с освоением Терских земель Беломорья русскими поселенцами в XII-XVII вв. Север привлекал людей из разных краев старой Руси своими богатыми лесными угодьями и рыбными ловищами, разными ремеслами, оживленной торговлей Архангельска, центра края, с другими государствами и, конечно же, отсутствием крепостного права.

К XVII в. на Терском берегу Белого моря уже были поселения: Варзуга, Умба, Кузомень, Порья Губа, Чаваньга.

В условиях суровой северной природы и отсутствия крепостного права формировались люди предприимчивые, свободолюбивые, твердые духом. Поморы были хорошими мореходами, ходили они шнеках в Архангельск, Колу, на Грумант (Шпицберген); смело отстаивали свои земли, если на них посягали иноземцы, и не раз оказывали помощь центральной России.

Пришел фольклор на берег Белого моря из Новгородской земли. Здесь он встретился с традициями коренного населения. Некоторые элементы народного творчества саамов, с которыми легко уживались русские, органично вошли в состав формирующейся культуры Поморья. Позднее поморский фольклор расширялся и обогатился репертуаром тверских, московских, ярославских переселенцев.

Отдаленность от центра Русского государства, слабое влияние городской культуры, быт северной поморской деревни с его размеренностью, спокойным «сидением» на тонях или за плетением сетей, изготовление изделий из бересты и дерева, вязанье и художественное шитье помогали сохранить фольклор в его чистоте и первозданности. Поморье стало своеобразным и естественным хранилищем старины, народной культуры. Терский берег сберег для нас сказки и лирические песни, обрядовую поэзию и бывальщины, традиции народного исполнительства и замечательный язык в многообразных вариантах.

Нужно только захотеть все это услышать и узнать, тогда фольклорные произведения поведают о глубокой старине, о том, к чему стремились наши предки, с чем боролись, что любили и что ненавидели. Чем раньше обратится человек к фольклору, тем действенней будет его влияние на формирующееся сознание.

Сказка.

Сказка, известная в Поморье с глубоких времен, всегда была любима народом. Она звучала под сводами добротно срубленного дома и в морских просторах, куда уходили отважные поморы на рыбный промысел или охоту на морского зверя. Слушали сказки на тоне терчане-семужники, коротая светлые летние ночи, и поморская молодежь, собираясь зимними вечерами на беседочки. Сказка утоляла жажду прекрасного, совершенного, преображая трудную, полную опасностей жизнь поморов, наполняя ее отсветом чудесного.

Сюжеты поморских сказок разнообразны. Это сказки о медном, серебряном и золотом царствах, о верных женах, разыскивающих своих мужей, морском царе, молодильных ягодах, о богатом и бедном мужике, о мышке-норушке, зайке, лисичке-сестричке. Причем каждый из названых сюжетов варьируется: в одном он расцвечивается изобразительными подробностями, насыщенными северными реалиями, полутонами, что сродни краскам суровой природы; в другом - характеризуется только условными средствами русской народной сказки.

Загадки.

Поводом для создания загадок могло быть все: явления природы, сам человек, его хозяйство, животные. Являясь одной из форм освоения и познания мира, загадка через метафору передает образность человеческого мышления, его способность сопрягать, сближать самые разнохарактерные предметы, явления, указывая на их происхождение или функцию.

Загадки знают в Поморье с глубокой древности. Долгими зимними вечерами собиралась поморская молодежь у какой-либо бабушки-задворенки на беседы, обязательным атрибутом которых было загадывание загадок. Ведь выдумывались они простым народом в забаву «на праздное время». Предлагавший загадку старался удивить, поставить соревнующихся в затруднительное положение. Как ни сложны были загадки, все равно находились мастера их разгадок.

Саамские сказания.

Составной частью фольклора Мурманской области является народное творчество саамов - коренных жителей Кольского полуострова.

Содержание этих сказаний рождено как реальной жизнью саамов - охотой, рыбной ловлей, оленеводством, так и их мифическим представлением о мире. Саамы очеловечивали все, с чем соприкасались и что видели. Солнце, по их мнению, ездило по небу на медведе и оленях; у него, как и у людей, есть мать, сестра, жена, дочь. Северное сияние саамы представляли как отголоски душ умерших родных и знакомых и в пору «волшебного свечения неба» предпочитали прятаться. В сказаниях лопарей часто присутствовали и активно действовали камни, в которые превратился когда-то человек, олень или зверь. Так, они считали, что сейдозерский сейд имел темно-карие глаза, а на пальцах у него видны перстни. У саамов существовало много сказок о животных - о собаке, о медведе, которые тоже очеловечивались.

Саамы, жившие небольшими погостами, не могли организовывать должного отпора посягавшим на их родину, на их землю. В борьбе с чудью - так они называли завоевателей - эти миролюбивые люди могли рассчитывать только на собственную смекалку, ловкость, хитрость да на суровую северную природу. Место действия стародавних былей - таинственные вараки и отроги скал, затерявшиеся в тундре островки, берега рек, водопады-падуны, а герои их - саамы - рыболовы, охотники, вступающие в хитроумную схватку или открытый бой с чудью.

Самобытный характер носит цикл сказаний о дочери Солнца со злой дочерью Луны. К героическому эпосу относятся также сказания о Найнасе, о злой волшебнице старухе Аадз (Аццы), о Мяндаше - человеке-олене. Есть у саамов любимый герой, олицетворяющий их находчивость, бесстрашие и безграничную любовь ко всему родному, к отчей земле. Имя этого героя - Ляйне (Лийниче). В знак большой народной любви о нем сложено немало сказаний. Можно утверждать, что Ляйне так же популярен у саамов, как Илья Муромец у русских. Подобно Илье Муромцу Ляйне разит врагов направо и налево, натягивает тетиву лука и посылает стрелу в разбойника, чтобы он не убивал стариков и детей, а женщин не угонял в плен. Ляйне способен сокрушить несметные полчища врагов.

Саамские сказания, как любые героические произведения о защитниках родины, несут большой воспитательный заряд: они знакомят с духовным миром коренного населения, дают примеры преданной любви к родному краю.

Песни.

Самобытно и непередаваемо песенное наследие саамов. Писатель А.В. Кожевников писал: «…лопарская песня рождается в могильной тишине тундры и зимних ночей, когда можно забыть, что есть жизнь, одна она напоминает, что где-то шум, погосты, лайки, озера и на них хлопотливая птица. Не будь песни, можно лечь снега и замерзнуть».В саамских песнях - вся тундра, с оленями, собаками, волками; озера и реки, горы и леса; тут и настроение певца, и быт народа.

Саамские песни не имеют четко зафиксированных слов. Есть только общий сюжет, исполняемый по какому-либо поводу. «Саамские песни полны своеобразной прелести и динамичности. Они настолько живы и расцвечены исполнительски, что вызывает самый непосредственный интерес. Удивления также достойна музыкальность саамского народ. Саамы поют чрезвычайно много. Всякий какой-нибудь значительный повод вызывает к жизни если не развитую песню-импровизацию, то единичный рассказ в манере аморфного опевания. Так, старик может часами петь своей старухе о том, как хорошо он с ней прожил жизнь; старуха в свою очередь отвечает ему тем же».

Большинство саамских песен отличается импровизацией и напоминает разговорную речь. Саамы поют, к примеру, о только что приехавших гостях, об оленях, на которых прибыли гости, о происшедших или даже происходящих событиях.

Свадебные обряды и традиции.

На создание семьи в Поморье смотрели как на очень ответственное дело. Наши предки видели в браке, прежде всего, хозяйственную необходимость. Завести свой дом - значит получить заботливую, разумную хозяйку, вырастить детей-помощников, продолжить себя в потомках. Сватались поморы, ориентируясь на наследственный авторитет семьи. Быть или не быть свадьбе - решали родители. Однако молодежь в Поморье была свободна в своем выборе. Молодые знакомились на бесёдочках, горках, катаниях, которые были неотъемлемой частью народного быта.

Поморская свадьба как драматическое действо сложилась в XV-XVI вв. Она была яркой, зрелищной, обставлялась торжественно и сопровождалась множеством обрядов и заклинаний, которым приписывалось магическое значение.

Разнообразен по жанровому составу, функционален по содержанию и удивительно красив по форме свадебный фольклор Поморья. Песни, причитания, заговоры, загадки, присказки составляют единое целое.

Игрались свадьбы в Поморье осенью, по возвращении промысловиков с Мурманского берега. Возвещали о приближающихся свадьбах веселые бесёдочки с песнями, которые местные называли «долгими». В них рассказывалось о выборе невесты и обещаниях жениха. Строились «долгие песни» на многочисленных повторах, благодаря которым создавалась протяженность действия во времени, подчеркивалась ответственность принимаемого решения.

Добрый молодец, заприметив девицу, идет к ее дому, поднимается на высокое крыльцо, стучится в резное окно, просит показать ее бело лицо, а затем он откровенно признается в своем намерении.

Если же девица не понравится, то обещает нахвалить ее брату крестовому. Но невеста не может не понравиться.

Бело лицо, ясны очи, черны брови - это образы-символы, устойчивые в своем значении, они передают традиционно-народное представление о красоте.

Когда невеста выбрана, то родня жениха засылала сватов. С этого момента начиналась игра-действо, построенная на столкновении двух семей: каждая сторона нахваливала свой род, подчеркивала всей обрядностью ту честь, которая выпала каждой из сторон. Во взаимной борьбе двух родов и в полюбовном ее разрешении заключалась драматическая коллизия сватовства, которое начиналось традиционным обращением к родителям невесты.