Г.К. Граф весьма подробно рассказывает о том, как происходила деятельность заседаний Мюнхенского монархического объединения. В них Н.А. Епанчин предоставлял слово «Его Сиятельству», «Его Превосходительству» и т.д. Иными словами вёл заседания так, как они происходили в дореволюционной России, однако заседания генерал Епанчин вел «как высший военный начальник. Он предлагал… члену собрания высказаться, затем делал свое заявление и выносил постановление без голосования». Однако, его воспоминания не были бы так ценны. Г.К. Граф дает характеристику одному важному сюжету. На одном из заседаний обсуждался вопрос о признании «главой династии великого князя Николая Николаевича по формуле “не легитимного, а старейшего и желанного”». И далее Гарольд Карлович делает важное резюме: «Он [генерал Епанчин. - В.Ч.] имел указание Высшего монархического совета подготовить почву для такого признания Николая Николаевича». Сюжет этот примечателен тем, что раскрывает перед нами основную задачу создания монархических объединений в составе Высшего Монархического Совета. И в этом вопросе Г.К. Граф показал себя последовательным легитимистом, который ставил силу законов выше политических интересов заинтересованных лиц.

Н.В. Антоненко отмечает, что в 1923 году на основе Русского Монархического объединения в Баварии был основан Русский Легитимно- Монархический Союз (РЛМС), который был весьма близок к ВМС, а также пользовался поддержкой промышленных кругов западных странах. В сентябре 1924 года РЛМС был распущен и был заменен представителями Великого Князя Николая Николаевича135. В этой связи будет правильно сказать, что представители Николая Николаевича назначались в разных странах русского рассеяния, но они не назначались единовременно. Генерал Д.Л. Хорват был назначен главой русской эмиграции в Китае только в 1927 году. Г.В. Мелихов говорит, что «объединительная идея была созвучна времени и отвечала настроениям людей, встретила поддержку всех наиболее влиятельных эмигрантских организаций, обосновавшихся в городах Китая». Как правило, объединение наталкивалось всегда на определенную оппозицию. Например, в Китае оппозицию возглавили атаман Г.М. Семенов и Н.Л. Гондатти. Глава русской эмиграции в определенной стране назначал своих уполномоченных представителей в разных городах региона.

Для перехода к дальнейшим рубежным событиям важно упомянуть и еще один небезынтересный сюжет. 26 июля 1922 года Великий Князь Кирилл Владимирович выпустил два исторических обращения «К русскому народу» и «К русскому воинству». Документы имеют принципиальное значение, т.к. в обращениях говорилось, что на основании старшинства в порядке престолонаследия Великий Князь взял «на себя возглавление русских освободительных усилий, в качестве Блюстителя Государева Престола». Интересно отметить определенное «совпадение» актов Кирилла Владимировича и решения Приамурского Земского Собора во Владивостоке от 31 июля того же года. В своем решении Собор принял решение о признании монархии для будущего Российского государства на законных основаниях. Согласимся, что «вряд ли можно предположить некую взаимозависимость этих событий», в силу отсутствия средств связи между Европой и Владивостоком, и передачи информации о подобных заявлениях в короткий срок138. Данные обращения были прикреплены в сообщении Русского монархического совета к монархическим объединениям. Документы сопровождались запиской, в которой говорилось, что Рейхенгалльский съезд «поручил» ВМС обратиться на имя Вдовствующей Императрицы Марии Федоровны с просьбой об «указании лица, имеющего стать… блюстителем престола». В письме отмечалось, что блюстителем «не должен быть кто-либо из ближайших правопреемников на наследование престола», и именно поэтому эмигранты стали обращаться к лицу, который был известен «в народе и в войсках». Этим лицом стал Великий Князь Николай Николаевич. В письме заключалось, что «обращения создали непримиримое противоположение со всеми предшествующими действиями Высшего монархического совета», а для выхода из ситуации требуется созвать съезд «уполномоченных монархических организаций». В.В. Шульгин на допросе уже в 1946 году показывал: «“Высший монархический совет” ориентировался на Николая Николаевича Романова как на монарха».

Идея членов ВМС по поддержке кандидатуры Великого Князя была не лишена своей логики. Действительно последний являлся старшим из всех членов Дома Романовых. Был у Николая Николаевича и еще одно большое преимущество. Во время Второй Отечественной войны 1914-1918гг. «дядя Николаша» дважды назначался своим племянником и императором Николаем II на пост Верховного Главнокомандующего. Именно этот аргумент являлся решающим в спорах в эмиграции, это мы уже отмечали.

Интересно и другое. Уже в рамках подготовки к Российскому Зарубежному Съезду 1926 года русские общественные деятели начали проводить консультации по вопросам объединения русской эмиграции. Заседания инициативной группы начались 15 сентября 1923 года. И уже на первом обсуждении будущего русской эмиграции фигура Николая Николаевича имела одно из центральных мест в обсуждении. На первом заседании участник съезда Русского Национального Объединения М.М. Федоров сделал доклад об истории «возникновения и постепенного проведения в жизнь идеи объединения общественных организаций» и о том, в каком положении это находилось на момент заседания с целью подготовки к образованию объединенной организации. Он также отметил, что требуется определить «характер взаимоотношений этой новой организации к Великому князю». В результате дискуссии между М.М. Федоровым, А.Ф. Треповым, В.И. Гурко и А.Н. Крупенским, в которой обсуждавшие отметили, что М.М. Федоров высказал исключительно свое мнение по отношение к обсуждавшемуся вопросу. Е.К. Миллер в своем слове озвучил письмо барона П.Н. Врангеля о том, что «с момента подчинения армии Великому князю представитель не может входить равноправным членом в общественную организацию политического характера». Именно поэтому Е.К. Миллер должен был стать экспертом по военным вопросам в будущей организации142. Промежуточный итог дискуссии подвел А.Ф. Трепов, который сказал, что «отношение организованного монархизма к Великому князю, такое же, как и у армии», т.е. организованный монархизм поддерживает бывшего Верховного Главнокомандующего. И далее: «Поэтому монархисты могут входить членами в состав объединения, пока последнее вполне подчинено Великому Князю», а если орган не будет подчинен, а будет лишь с ним взаимодействовать, сохраняя независимость, то «монархисты вынуждены будут пересмотреть свое положение в составе выше манифест от 8 августа 1922 г. «всколыхнул всю эмиграцию и, конечно, эмигрантов в Мюнхене». После провозглашения манифеста Г.К. Граф и генерал В.А. Леонтьев имели беседу с Н.Е. Марковым 2-м, которая согласно воспоминаниям Г.К. Графа прошел на повышенных тонах. Председатель ВМС доказывал, что Кирилл Владимирович выступил преждевременно и не согласовал свою позицию с позицией ВМС. Иную точку зрения доказывали легитимисты Граф и Леонтьев, доказывая, что Великий Князь самостоятелен в своих действиях. Главной причиной, которую формулирует Г.К. Граф, побудившей перейти Кирилла Владимировича к активным действиям, стала подготовка к выступлению Николая Николаевича, о котором было известно.

Г.К. Граф справедливо говорит, что если бы Николай Николаевич возглавил монархическое движение, а для его сторонников, по словам Г.К. Графа, он «будущий государь», то тогда бы наметился отход от легитимизма, с чем будущий ближайший сотрудник Кирилла Владимировича согласиться не мог. Н.В. Савич по этому поводу написал, что «банда, его окружавшая, конечно, проведала про то, что затеял Высший Монархический Совет, о готовящемся провозглашении Н[иколая] Н[иколаевича] Блюстителем Престола».

Большая часть эмиграции особенно в Германии была на стороне бывшего Верховного Главнокомандующего. «Легитимисты в Мюнхене были в меньшинстве», - замечает Г.К. Граф. В 1923 году создается союз русской молодежи «Молодая Россия», которая в 1934 году преобразуется в Младоросскую партию во главе с А.Л. Казем-Беком. В конце 1923 года Великая Княгиня Виктория Федоровна выделила деньги на создание Главного легитимно-монархического комитета, которому вменялось в обязанности руководить всеми легитимистскими организациями русских эмигрантов.

Уже в следующем 1924 году между монархическими организациями легитимистов «кирилловичей» и «николаевцев» окончательно произойдет раскол. Поводом к нему станет совершенно неоднозначный документ - Манифест от 31 августа 1924 года о принятии титула Императора Всероссийского. Манифест составлялся в весьма странных условиях. Даже в ближайшем окружении Великого Князя Кирилла Владимировича были сомнения. По определению Г.К. Графа сторонниками подписания манифеста были Великая Княгиня Виктория Федоровна и генерал В.В. Бискупский. Составителем манифеста стал граф В.А. Бобринский. Манифест говорил, что принятие императорского титула происходит на фоне достоверных известий о смерти Императора Николая II, его сына Цесаревича Алексея и его брата Великого Князя Михаила Александровича. «А посему Я, Старший в роде Царском, Единственный Законный Правопреемник Российского Императорского Престола, принимаю принадлежащий Мне непререкаемо титул Императора Всероссийского», - такими словами заканчивался манифест. По поводу принятия данного титула и целесообразности подписания манифеста ведутся достаточно ожесточенные споры даже в научной среде. Главным популяризатором правильности данного шага и правомерности манифеста является к.и.н. А.Н. Закатов, который к тому же является директором Канцелярии Е.И.В. Великой Княгини Марии Владимировны, внучки Императора в изгнании Кирилла Владимировича.

Реакция на издание этого манифеста также была неоднозначная. Согласно, аналитической записке о последствия этого шага значилось, что «различные монархические группировки не установили общей точки зрения в отношении к манифесту». Монархическая эмиграция разделилась на группы: первая - те, кто считают манифест неприемлимым; вторая - те, кто оспаривает право на подобный шаг, но не оспаривают прав Кирилла Владимировича на престол; третья - те, кто надеются на возможность отречения от титула в пользу сына Владимира Кирилловича, которому согласно манифесту был дарован титул Великого Князя. Были даже те, кто отрицал права Кирилла Владимировича вовсе и поддерживал Великого Князя Дмитрия Павловича148. Стоит сказать, что в 1924 году также было важно противоборство в военной сфере. Русская армия генерала П.Н. Врангеля 1 сентября 1924 года была преобразована в Русский Обще-Воинский Союз. До этого 30 апреля 1924 года согласно Приказу №108 Блюстителя Государева Престола по военной части был основан легитимистский Корпус Императорской Армии и Флота (КИАФ). Основная цель создания КИАФ - сплотить представителей военной эмиграции вокруг Великого Князя Кирилла Владимировича. Сплочение военной эмиграции вокруг легитимистских лозунгов шло достаточно сложно. А.В. Толочко, анализируя в своей диссертации идейные настроения военно-морской эмиграции, говорит, что большая часть этой группы эмигрантов были монархистами и все больше склонялись к легитимизму. Наибольшую активность в легитимизме принадлежала парижскому «Военно-Морскому очагу Союза Младороссов», а также тем эмигрантам, которые проживали вне Парижа. В тоже время между 1921-1924гг. командование Русской эскадрой, которая частично находилась в Бизерте (Тунис), частично в Египте, приняло решение не участвовать в политике. Наиболее яркой фигурой, которая сразу поддержала издание манифеста и присоединилась к легитимизму, стала фигура адмирала А.И. Русина. Одним примечательным фактом биографии Александра Ивановича стал его отказ в феврале-марте 1917 года подписать телеграмму Императору Николаю II с требованием об отречении от престола. Также негативно манифест отразился на взаимоотношениях в итак разобщенной фамилии Романовых. Манифест поддержали Великий Князь Александр Михайлович, все его сыновья, а также родной брат нового Императора Великий Князь Андрей Владимирович, Великие Князья Дмитрий Павлович и Михаил Михайлович, а также и князь Всеволод Иоаннович, сын убитого Князя Императорской Крови Иоанна Константиновича. Г.К. Граф называет среди поддержавших манифест Князя Императорской Крови Гавриила Константиновича. Однако, архивные материалы из Дома Русского Зарубежья А. Солженицына утверждают обратное. Оказывается, что разрыв в переписке между Императором Кириллом I Владимировичем и Князем Гавриилом Константиновичем составляет почти 5 лет. Последнее письмо, которое хранится в соответствующем деле от Кирилла Владимировича, было им написано накануне подписания манифеста летом 1924 года. Нам трудно судить, но есть вероятность, что Гавриил Константинович на него не ответил, или же таких материалов не сохранилось. Во всяком случае, черновик письма, в котором Гавриил Константинович выразил верноподданнические чувства Главе Династии, датирован лишь 10/23 января 1929 (!) года. В этом письме Его Высочество писал: «Дорогой Кирилл! Повинуясь [неразборчиво] моей совести, считаю своим священным долгом выразить тебе чувства моей верноподданнической преданности. Твой Гавриил».

В свою очередь Великого Князя Николая Николаевича поддержала Вдовствующая Императрица Мария Федоровна, которая отвечая на письмо Кирилла Владимировича на ее имя в сентябре 1924 года, в котором тот говорил, что «Если осуществиться чудо, в которое Ты веришь, что возлюбленные Сыновья Твои и Внук остались живы, то Я первый и немедленно объявлю Себя верноподанным Моего Законного Государя и повергну все Мною содеянное к Его стопам», говорила о несвоевременности манифеста, и не поддержала принятия титула Императора, пока доподлинно неизвестна судьба Николая II, его семьи и брата. В свою очередь Николай Николаевич издал приказ 16 ноября 1924 года о том, что он принимает «на себя руководство через Главнокомандующего как армией, так и всеми военными организациями».

Теперь обратимся к вопросу о том, какие проекты объединения русской правой эмиграции предлагали представители этого направления.

Объединение русской правой эмиграции фактически происходило с двух разных направлений «сверху» и «снизу». В данном случае процесс объединения «сверху» представляется как процесс объединения русской эмиграции под главенством великого князя Кирилла Владимировича, который, проводя процесс объединения со своих позиций, в меньшей степени опирался на подготовленный аппарат и корпус общественных объединений, которые были готовы его поддержать. В августе 1922 года старший в Доме Романовых опубликовал обращение, в котором объявил себя Блюстителем Императорского Престола. Г.К. Граф считал шаг, предпринятый Великим Князем «вполне своевременным», но в тоже время отмечал, что «выступление Кирилла Владимировича создало раскол среди монархистов, и не в его пользу».

Кирилл Владимирович помимо прочего обратил внимание на то, что поддержка со стороны политических сторонников в эмиграции должна быть консолидирована и институционализирована. Фактически именно на этой основе в русской эмиграции стали появляться легитимистские монархические организации, которые ставили своей целью объединение русской эмиграции на принципах верности принципу легитимного монархизма - т.е. на объединении по принципу признания Основных Законов Всероссийской Империи о наследовании Императорского престола. А.В. Серегин замечает: «Стремление части эмиграции принять участие в “освободительных усилиях” привело к формированию легитимистских союзов в европейских странах, попыткам установления контактов с резиденцией Блюстителя в Кобурге, создании проектов по реализации таких “усилий” на территории СССР».

Как отмечает А.В. Серегин, «Союз Русских Государевых Людей» (СРГЛ) был создан в 1920 году в Болгарии (г. Тырново-Сеймен) офицерами Сергиевского артиллерийского училища, и на первоначальном этапе данная организация не имела четкой династической окраски. Легитимистской организацией стала несколько позднее в 1923 году, когда ее возглавили полковник Г.А. Дементьев и инженер-полковник А.В. Цыгальский. Организация, как отмечается, была достаточно разветвленной. Помимо центрального Парижского отдела другие филиалы организации существовали в разных странах русского рассеяния (Германия, США и др.) в т.ч. и в Персии. Здесь уже существовали отделения других политических и террористических организаций русской эмиграции. Уже в 1924 году СРГЛ получил официального покровителя - им стала дочь Великого Князя Кирилла Владимировича княгиня Кира Кирилловна, будущая Принцесса Прусская. Стоит предположить, что дарование СРГЛ имени княгини Киры Кирилловны, являлось исключительно идеологическим и пропагандистским шагом, направленным на «выделение» СРГЛ из других монархических организаций по имени особы из Дома Романовых. Так в «Положении о работе и взаимоотношениях Союза Русских Государевых Людей великой княжны Киры Кирилловны с лицами, занимающие отдельные должности в движении» редакции 1927 года было сказано, что председатель Союза «непосредственно подчинен государю императору».

Главным органом политического объединения сторонников кирилловцев являлось Государево Совещание (Совещание по вопросам устроения Императорской России), созданное в 1924 году. Положение о Совещании было утверждено 19 ноября того же года. В первый состав данного политического органа при Императоре в изгнании вошли Великие Князья Андрей Владимирович, Александр Михайлович и Дмитрий Павлович, сенаторы Н.Н. Корево и А.В. Бельгард, М.С. Толстой-Милославский, В.П. Мятлев, К.И. Савич и А.А. Столыпин, брат убитого в 1911 году председателя совета министров Российской империи П.А. Столыпина. В том же 1924 году в состав Совещания вошли еще целый ряд лиц, начиная от Великого Князя Михаила Михайловича, бывший товарищ обер-прокурора Правительствующего Сената П.П. Жемчужников и некоторые другие лица. Значительно состав совещания был расширен в 1925 году, когда в число его членов вошли член Особого совещания при Главнокомандующем ВСЮР генерал-лейтенант Н.М. Тихменев, русский правый граф В.А. Бобринский, П.Н. Крупенский, А.А. Мосолов, генерал-лейтенант Н.А. Лохвицкий и др. Государево Совещание не имело постоянного места своего пребывания, но официальным председательствующим на совещании являлся сам Кирилл Владимирович. Некоторые члены совещания (Великий Князь Андрей Владимирович, А.А. Столыпин, А.В. Бельгард) возглавляли собрания Совещания во Франции, Королевстве Сербов, Хорватов и Словенцев, а также в Германии соответственно. О совещании в Германии иностранный отдел ОГПУ в начале 1925 года в частности сообщал следующее: «В настоящее время представительство имеет помещение (Потсдаммерштрасс, 27/Б), часть комнат которого отведена под “Бюро Русских Артелей”. Официально в квартире помещается “Общество Защиты Русской Культуры”, под флагом которого будет также собираться также “Государево Совещание” под председательством сенатора Бельгарда». Работа данного представительства Совещания была разделена на несколько сфер: «работа в эмиграции, регистрации, канцелярии и чисто представительская часть» (ответственные граф О.Л. Медем и барон А.А. Врангель), «высшая политика “Государево Совещание”» (ответственный сенатор А.В. Бельгард) и «оперативная и разведывательная части» (ответственные Хомутов, Гуманский, Пфейль и сын Бельгарда).

Среди правых легитимистских организаций, которые имели местом своего пребывания Париж на момент начала 1925 года, можно выделить Союз верноподданных, Союз монархической молодежи, Союз государевых людей, а также одна офицерская легитимистская организация. Другие монархические организации сторонников Кирилла Владимировича находились и в других городах Франции. В Ницце весной 1925 года «махровые монархисты», задавшиеся «целью при помощи» создания нового центра в этом городе «поддержать все более ослабевающее влияние кириллизма на эмиграцию». В это время именно в этом городе на юге Третьей республики шло формирование Союза объединенных монархистов, который фактически и должен был объединять разные течения в монархизме. Неудивительно поэтому, что среди сторонников создания монархического центра выделялись члены Союза освобождения и восстановления Родины, но также и герцог Лейхтенбергский и И.Л. Горемыкин. Как оказывается, сторонников Кирилла Владимировича в Ницце стал возглавляться генерал А.Н. Меллер-Закомельский.

В легитимисткой периодической печати сообщалось, что работа по объединению русской монархической организации началась еще с 1923 года в рамках создания Русского легитимно-монархического союза (РЛМС). Эта политическая организация образовалась за счет деятельности инициативной группы начавшей свою деятельность в 1923 году и которая закончила свою работу 26 мая 1923 года, когда данный Союз был окончательно оформлен. Он вошел в близкий контакт с Союзом Русских Государевых Людей (СРГЛ), а также с Союзом русской молодежи «Молодая Россия». С целью распространения идей легитимизма РЛМС учредил «Вестник русского легитимизма», который используется с целью пропаганды идей законной монархии, как на территории эмиграции, но также и на территории России. Помимо этого легимистами были учреждены газеты «Правое Дело» (США) и «Вера и верность» (КСХС).

Отмечая тенденции объединения эмиграции нельзя обойти вниманием и создание двух разных по составу, но в тоже время схожих по политическим и военным целям организациям военного характера - Русский Обще- Воинский Союз (РОВС) и Корпус Императорских Армии и Флота (КИАФ). Обе организации были учреждены в 1924 году, но легитимистская КИАФ, учрежденная на основании специального распоряжения Блюстителя Государева Престола 30 апреля 1924 года, находилась под личным главенством Великого Князя Кирилла Владимировича. В то же время РОВС официально стоял на позициях непредрешенчества. Уникальность данных преобразований заключалась также в том, что РОВС стал правопреемником Русской Армии, которая отправилась в эмиграцию в результате поражения в Крыму в ноябре 1920 года, в то время как КИАФ фактически стоял на позициях объединения ветеранов. При этом руководство последнего настаивало на сохранении военной силы и военной сплоченности тех формирований, которые входят в КИАФ. В рамках исторической перспективы отметим, что процесс «военной интеграции», предпринятый Великим Князем Кириллом Владимировичем в 1920-е гг. будет продолжен уже в 1930-е гг., но в следующий период работа по объединению военной эмиграции под одним началом будет происходить в практически полном отсутствии политических оппонентов у старшего в Доме Романовых. Материалы, посвященные этим вопросам, составляют немалую часть собрания фонда Князя Гавриила Константиновича в Доме Русского Зарубежья.

Другое направление русской политической эмиграции, фактически исповедующее ценности непредрешения являлись сторонники Великого Князя Николая Николаевича. Практически невозможно точно сказать, когда данное течение политической эмиграции окончательно оформилось на принципах предпочтения бывшего Верховного Главнокомандующего всем другим кандидатам. В тоже время доподлинно известно, что попытки установить официальные отношения между ВСЮР и великим князем имели место во время его пребывания в Крыму в 1917-1919гг. Тогда они не имели успеха, потому что как отмечают биографы, великий князь, находясь в Крыму, вовсе отказался от политики поддержки белого движения и в официальные отношения с ними не вступал. Однако с момента конституирования эмиграции такие попытки получили систематический характер. Великий князь оказался в центре политики разных группировок русской эмиграции. Сторонниками Николая Николаевича становятся, прежде всего, представители белого движения и военные эмигранты, основу которых составила Русская армия, чины которой по специальному приказу П.Н. Врангеля в 1923 году, не могли вступать в различные политические объединения, дабы не скомпроментировать принцип непредрешенчества. Стоит сказать, что с течением времени и развитием событий, когда пиком противостояния между кирилловцами и николаевцами были 1925-1927гг., Великий Князь вел себя достаточно осторожно во взаимоотношениях с различными политическими группировками эмиграции. Но к 1925 году, когда русские правоцентристы, наконец, принимают решение о начале плодотворной работы по созыву Российского Зарубежного Съезда, сторонники Великого Князя имели достаточно большое количество соратников, что абсолютно несопоставимо с количеством их политических противников. Сводки ОГПУ сообщали, что сторонники Николая Николаевича делятся на две крупные группировки: «чисто партийную» и «связанную непосредственно с великим князем Николаем Николаевичем или его учреждениями» и носящие «определенно военный характер». К первой группе советская агентура относила Русскую монархическую партию во Франции, в состав которой включала резерв охраны бывшего Верхглавкома, Союз братской помощи, Союз монархической молодежи; также газеты «Вечернее Время» и «Русскую Газету», а также Союз русских студентов- техников во Франции, а также Русский рабочий Союз. Главной опорой все же стоит считать ВМС. С военной точи зрения, ОГПУ отмечало, что военные кадры основаны на Союзах летчиков, галлиполийцев, русских офицеров во Франции, георгиевских кавалеров и др. Среди наиболее ярких сторонников Николая Николаевича выделялись соответственно фигуры лидеров данных объединений. Среди таких наиболее известные военные и общественные деятели П.К. Конзеровский, Н.Е. Марков 2-й, А.Н. Крупенский, А.Ф. Трепов и другие.

Уже накануне официального объявления Великого Князя «Вождем русской эмиграции» в среде правой ее части назревали достаточно яркие противоречия между сторонниками и противниками его фигуры, а также и о роли будущего съезда. В мае 1925 года в сводке Союза Братской Помощи даже сообщалось о том, что «масоны повели атаку на Высший монархический совет, и всех монархистов, державшихся постановлений Рейхенгалльского съезда. Чувствуя, с одной стороны приближение развязки, с другой стороны , неся непрерывные неудачи в своем стремлении захватить в руки движение великого князя… и расколоть монархистов с помощью кирилловского движения… они бросили огромные деньги на русскую прессу, которая за последний месяц занялась усиленной травлей ВМС». Даже находясь в эмиграции правые не забывали свои традиционные обвинения в сторону масонства и его заговоров.

Таким образом, в русской эмиграции фактически сформировалось два идеологических течения: легитимный законный монархизм сторонников Великого Князя Кирилла Владимировича, а также фактически непредрешенческий монархизм сторонников бывшего Верхглавкома Русской Армии. Фактически получалось, что русские монархисты выбрали свои политические предпочтения. Однако не смотря на то, что в целом русская эмиграция, как по оценке П.Б. Струве, так и П.Н. Милюкова, по большей части состояла из монархистов, «ретроградность» политических взглядов некоторых активных деятелей русской правой эмиграции, могла создать опасную ситуацию противоречия, в которой объединение русской эмиграции на платформе поддержки Николая Николаевича было бы фактически невозможно из-за нападок со стороны республиканцев и демократических элементов. Именно поэтому в эмиграции возникает с точки зрения политической практики своевременная попытка трансформации политической идеологии с дореволюционной России. Именно трансформированная под новые условия идеология «либерального консерватизма» могла дать новую платформу для политического взаимодействия русской эмиграции.

1.3 Либеральный консерватизм: от политической и общественной практики дореволюционной России к «ренессансу» в эмиграции

Поскольку истоки консервативной идеи восходят ко временам Французской революции и реакцией на нее со стороны известных французских и английских политических философов Р. де Шатобриана и Э. Бёрка, то именно к этим проблемам в политической практике возвращались и русские консерваторы в XIX веке. С определенной натяжкой некоторые историки относят к либеральным консерваторам и Э. Бёрка. В российской же политической традиции к этому направлению консервативной идеологии относят профессора всеобщей истории Московского университета, либерала по политическим взглядам, Т.Н. Грановского. Его и западноевропейскими консерваторами роднил «полемический либерализм» (данное определение было дано политическим философом К. Лефором).

Самым ярким представителем либерального консерватизма в дореволюционной общественно-политической мысли является Б.Н. Чичерин (1828-1904). Исследованиям его общественно-политических взглядов занимался воронежский историк Л.М. Искра, а также и другие отечественные ученые. Наряду с Борисом Николаевичем другим важным представителем либерального консерватизма в России является русский историк, публицист К.Д. Кавелин (1818-1885). Идеологические предпосылки формирования русского либерального консерватизма были заложены именно этими авторами. Б.Н. Чичерин не пытался создать либеральный консерватизм в современном понимании. В его трактовке он носил название «охранительный» консерватизм, в котором консерваторы прежде всего не основываются на доктринах и учениях, а в первую очередь «запросами жизни, историческими реалиями своего народа и никакая общественная теория не может лечь в основу охранительной системы». Несмотря на то, что сам Б.Н. Чичерин отдавал симпатии именно консервативному мировоззрению, он не отрицал значения и либерализма. Он отмечал, что консерватизм являлся гарантом стабильности общества, а либерализм способствовал его развитию. Как отмечал Л.М. Искра, для Чичерина было характерно понимание политической идеологии, направленной на дальнейшее развитие по такому принципу: «для нормального функционирования общества необходимо как развитие, так и торможение». Именно этот тезис можно считать основой «охранительной» идеи в русской политической идеологии. Эту идеологию русский мыслитель уподоблял общежитию, для которой важно, «сохранять улучшая».

О «единоцарствии» (по сути об идеологическом сотрудничестве) либерализма и консерватизма на русской почве говорил и князь В.П. Мещерский. В то же время издатель журнала «Гражданин», разумеется, не являлся представителем либеральной парадигмы. Публицисты второй половины XIX - начала ХХ века называла его «мошенником пера», «газетным мистификатором», «старым шутом». Не менее интересны и отдельные попытки политических выступлений на этот счет. Так, петербургский историк А.Э. Котов считает создание газеты «Берег», основанную новороссийским профессором П.П. Цитовичем в 1880 году в Санкт-Петербурге, одной из таких проектов либерально-консервативного синтеза. В.К. Кантор в 1988 году оценивал Цитовича как «типичного представителя буржуазного либерализма», что конечно можно считать данью времени. Однако интересным показателем того, что «Берега» не отвечали консервативному направлению отечественной политической мысли, стало то, что его издание не приветствовали публицисты «националистического “русского направления”». В одной из передовиц за апрель 1880 года было сказано в частности следующее: «Мы желаем самого широкого распространения в обществе либеральных идей и осуществления их в практической жизни; не оспариваем их цивилизующего влияния, но при одном обязательном и неизбежном условии, чтобы представители либерализма на всех поприщах практической деятельности стояли в уровень со своей задачей, чтобы их образование и политическое убеждение были действительно серьезными, а не служили бы блестящей декорацией, скрывающей внутреннюю немощь и ложь; чтобы либеральные идеи действительно проводились в жизнь, во всей их полноте без тенденциозных искажений и приспособлений. Инициатива такого полного либерализма у нас всецело принадлежит правительству и реформаторской деятельности».

Страницы отечественной периодической печати времен формирования либерального консерватизма как будущей идеологии, а изначально как направления мысли достаточно любопытны. Так, интересным синтезом нескольких направлений консерватизма стал «Варшавский дневник», который выходил в столице Царства Польского. Во многом данная газета ассоциируется с «революционным консерватизмом», который появился в России, начиная с 1870-х гг. Как отмечает А.Э. Котов, формально совпадали понятия революционного консерватизма на русской почве и консервативной революции в Германии. «Варшавский дневник» по мнению исследователя в 1880-е гг. запечатлел на своих страницах представителей всех направлений консерватизма: «сословно-дворянского (Н.Н. Голицын и К.Н. Леонтьев), этатического (П.К. Щебальский) и славянофильского (П.А. Кулаковский). Взгляды каждого из них содержали в себе тот или иной элемент, ассоциировавшийся тогда с революцией: либо правовой нигилизм, либо демократизм и либеральный национализм». Однако, для представителей катковского направления в русской общественной жизни было очевидно, что «единственным европейцем в России» является государственная власть, что противоречило идеям либерального консерватизма.

Как отмечает специалист по русскому консерватизму А.В. Репников, «в начале ХХ века попытки внедрить либерально-консервативную идею в политическую жизнь страны потерпели неудачу. Правые партии, их идеологи и теоретики позиционировали себя как убежденных антилибералов». Стоит также согласиться с мнением историка и в том, что на платформе газеты «Новое время» мог выработаться либеральный консерватизм в русской политической жизни начала ХХ века. Однако исход оказался удручающим - русская национал-либеральная доктрина потерпела фиаско не только на практике, но и в теории.

В тоже время нужно отметить, что попытки создать политическое ядро на основах либерально-консервативного мышления все же предпринимались.

8 июня 1906 года в I Государственной Думе была образована фракция, состоящая из 26 депутатов, которая в будущем получила право быть организована как политическая партия. Эта фракция, а в будущем политическая сила получила название Партия мирного обновления (ПМО), которая была создана в том же году. Фактически партия оказалась в весьма интересном в политической практике положении. Она стремилась объединить все политические силы, «осуществив синтез октябризма с кадетизмом», где главной политической целью являлась активная и успешная борьба с революционными силами при эволюционном развитии государства. Среди наиболее ярких фигур ПМО можно выделить будущего политического эмигранта Н.Н. Львова, М.А. Стаховича, П.А. Гейдена и Д.Н. Шипова. Е.Н. Трубецкой в 1907 году подвел итог неудавшимся попыткам ПМО объединить политические силы словами: «в данный исторический момент “мирное обновление” может быть сильно и влиятельно лишь в “качестве направления, а не в качестве политической партии”». В 1910 году Е.Н. Трубецкой написал статью «О гибели октябризма и необходимости создания в России конституционно-консервативной партии». В ней политик подчеркнул надежду на создание соответствующей партии в политической жизни России, но, как известно, данные перспективы оказались нереализуемыми на практике.

Из политических партий начала ХХ века как относительных либералов можно выделить представителей «Союза 17 октября», а также правых кадетов. Среди наиболее эффективных политических сил, позиционировавших себя как национально-демократические, следует выделить Имперскую народную партию, их же орган периодической печати «Ладо». В определенной степени следует рассматривать и представителей Прогрессивного блока времен Первой мировой войны 1914-1918гг. как представителей другого политического мышления.

К. фон Бейме писал: «Чем более социалистическим становится радикализм в России, тем больше либералы ориентировались в направлении консерватизма. “Либеральный консерватизм”… был излюбленной самохарактеристикой… для этой концепции от Чичерина до Струве. В условиях все более сгущавшейся автократии консерватизм-статус-кво… не мог иметь успех… Поэтому в рамках такой системы либеральные консерваторы должны были брать на себя функцию консерватизма. Струве однажды заметил, что русский народ слишком долго топтался на месте, чтобы позволить себе быть консервативным». Историкам консервативной идеологии данный аргумент ставится как наиболее убедительный в том, почему же либерал-консерваторы как правило выходили из левых. При этом этот фактор не объясняет того, почему левые в принципе изменяли своим политическим взглядам. Обратим внимание на то, что в силу малочисленности таких идейных сторонников можно данный фактор списать и на субъективные качества каждого отдельного представителя интеллигенции. В силу этого синтеза историки считают, что прямая ветвь преемственности от первых европейских консерваторов на русской почве прервалась.

Однако, крайняя оппозиционность, отсутствие идеологического синтеза между либеральными и консервативными идеологиями не позволяет выявить четко представителей либерально-консервативного синтеза в политической жизни. Однако определенным катализатором изменения идеологических особенностей различных политических групп стала революция 1917 года и последовавшая за ней Гражданская война. Последовавшая за ней глубокая рефлексия, сочетавшаяся скорее с «нестандартностью» переживаемых событий привели к ревизии идеологии. Стоит обратить внимание, что во многом на возрождение идей либерального консерватизма играл психологический фактор ностальгии по прошлому, который возрождал монархические симпатии у большей части эмиграции с одной стороны; и общее стремление найти единомышленников и объединиться для борьбы с большевиками с выработкой общей политической позиции для всей эмиграции с другой. Выработка в данном случае не авторитарной, а демократической с определенными сильными рычагами власти элементами идеологической системы привели к появлению новой идеологии. Кроме того, стоит не забывать об особенностях видения будущего России и непредрешенчества и аполитичности Белым Движением, которое позиционировало себя как патриотическое, и причины его поражения в войне, когда многие общественные и политические деятели просили лидеров движения поднять определенный флаг. Как правило, требовали поднять монархический.

Возвращение к доктрине «синтеза» в эмиграции, по всей видимости, следует считать закономерным процессом. «Создание новой версии осуществлялось в весьма радикальной форме как реакция на революционные события и, до известной степени, спонтанно ориентировалось как на характерный для русской радикальной демократии радикально- публицистический стиль, так и на полемические приемы, свойственные ранней стадии формирования политической философии консерватизма». Пережив революцию и гражданскую войну, русские политические и общественные деятели эволюционировали в своих взглядах. Ярых антилибералов в среде эмиграции теперь было найти очень трудно. Ведущий специалист по истории консерватизма пишет, что на Зарубежном Съезде 1926 года «Струве и Ильин выступили в духе непредрешенчества будущей политической формы, которую примет российская государственной после краха большевизма»180. В парижском отеле Мажестик сошлись представители «двух консерватизмов» с одной стороны П.Б. Струве и И.А. Ильин, а с другой Н.Е. Марков 2-й, который «пытался лишь механическим путем сплотить всех правых под началом “вождя”, в.к. Николая Николаевича»181. Обратим внимание, что именно в этом и заключалась основная суть и противоречие консерватизмов эмиграции. Белогвардейское непредрешенчество с авторитаризмом времен самодержавной монархии, которое представлял Марков 2-й.

П.Б. Струве уже в 1930-е гг. в своем известном цикле статей в газете «Россия и славянство» писал: «Суть либерализма, как идейного мотива, заключается в утверждении свободы лица. Суть консерватизма как идейного мотива, состоит в сознательном утверждении исторически данного порядка вещей, как драгоценного наследия и предания. И либерализм, и консерватизм суть не только идеи, но и настроения, точнее сочетание сознанной идеи с органическим, глубинным настроением». Однако, по нашему мнению, обращение к словам Струве 1930-х гг. не совсем справедливо для определения его политического «кредо» в 1920-е гг. Декларация политической платформы либерального консерватизма тогда имела совершенно четкую цель - подготовку эмигрантской общественности к объединительному съезду.

Однако за легитимизацизацией эмигрантских институтов, о которой нами будет сказано ниже, стояла не менее сложная проблема идеологической направленности общественно-политических сил, которые предлагали свои программы массам русских беженцев. О данных настроениях в среде правых писала Н.В. Антоненко: «Идейная разобщенность эмигрантского монархического лагеря от сторонников реставрации самодержавия до облачения монархической власти в форму конституционной монархии - не позволяла выработать компромиссной теоретической основы. Однако, несмотря на разницу в представлении будущей монархической власти, существовала общая идейная настроенность, выступавшая на поверхность общетеоретических противоречий. Она базировалась на двух идеологических положениях: общем неприятии большевизма и… идее создания сильного национального государства с царем во главе». Ян-Вернер Мюллер о процесс легитимации власти для начала ХХ века замечал некоторые новые моменты: «В новом публичном оправдании нуждались прежде всего режимы правого толка, стремившиеся править от имени традиции, а также процветавшие, особенно в межвоенной Европе, монархические диктатуры». Идея объединения эмиграции в данном контексте тоже сопровождалась оправданием на том основании, что для русских эмигрантов это потенциальная возможность победы над большевиками. При этом нужно иметь в виду, что для эмиграции вопрос о традиционных институтах власти также был актуален недавнем прошлым и потерей данного института в годы революции. Политолог К. Робин писал об особенностях мировоззрения консерваторов на переломе исторических эпох следующее: «Главное, чему учится консерватор у своих оппонентов, вольно или невольно, - это силе политической деятельности и могуществу масс. Из болезненного опыта революции консерваторы научились тому, что люди - с помощью целенаправленного применения силы или других проявлений человеческой деятельности - могут упорядочивать общественные отношения и политическое время». Политолог дополняет это и наличием «реакционного популизма», что предполагает «обращаться к массам, не подрывая власти элит, или, точнее, использовать энергию масс для укрепления или восстановления власти элит». Парадокс в том, что рассматривая историю консерватизма на западноевропейской основе, ученый помогает в определенной степени понять логику русской эмиграции. Ведь именно популизмом, за определенными исключениями, стоит называть попытки русских эмигрантов создать определенную политическую программу для противопоставления большевикам. Именно поэтому центральной идеей для эмиграции стала русская национальная идея, которая основывалась не только на русской идее, но и включала в себя идеи Белого движения, отчасти на которой и строилась эмиграция. Но для консервативных идеологов основываться исключительно на позициях русского национализма или русского консерватизма было уже невозможно. Политические противники правых - республиканцы в лице П.Н. Милюкова всегда резко парировали заявления правых, а именно поэтому, требовалось выработать и выставить на обозрение эмиграции такую политическую программу, которая будет с одной стороны объединять эмиграцию на основе национальной идеи, а с другой стороны, не противоречить существующему эмигрантскому положению беженцев.

И такую попытку предпринимает П.Б. Струве. Идея объединения всей эмиграции, как мы уже писали ранее, являлась ключевой идеей созыва Российского Зарубежного Съезда 1926 года. В передовой статье «Возрождения» от 3 июня 1925 года редактор газеты П.Б. Струве так писал об объединении: «Мы зовем к действенному объединению и во имя подлинной свободы и прочной государственности. Это не пустые слова, а ответственный призыв и тяжеловесная программа». Характер русского народа основывался на нелюбви к дисциплине и «легковерием к призрачным кумирам». Но Петр Бернгардович призывал «без колебаний звать русских людей к сомкнутому строю, к самоотверженной дисциплине, к суровой верности тем, кто подымет на себя тяжкое бремя национального водительства во имя России и только России». П.Б. Струве «спрятал» Великого Князя Николая Николаевича-мл. в данной фразе, который уже к тому моменту представлялся как глава Русского Зарубежья. Почему первоначально редактор «Возрождения» обезличил человека, который должен был поднять бремя «национального водительства»? Интересно, что некоторые историки пытаются доказать обратное. Так специалист по газете «Возрождение» и русской эмигрантской прессе Т.С. Кутаренкова вслед за Ю. Суомела говорит, что программное заявление Великого Князя к русской эмиграции было опубликовано в первом номере газеты, что не соответствует действительности. Первый номер газеты открывался упомянутой статьей П.Б. Струве «Освобождение и Возрождение». Материалы от имени Великого Князя и его речи публиковались значительно позже. Помимо прочего следует заметить, что Т.С. Кутаренкова отмечает, что статья П.Б. Струве «Наши идеи» была также опубликована 3 июня, в то время как этой статьи не значится не только за июнь, но и за июль 1925 года. Так почему же все-таки с самого начала в газете «Возрождение» не было сказано о целях нового издания публично? Мы смеем предположить, что этим решалась задача привлечь внимание к новому изданию как можно большего количества русских читателей, но не отпугнуть, что было бы сделано в случае объявления своей политической программы на первых полосах нового издания. В тоже время заметим, что публикация политико-идеологических материалов, которые определяли общественно-политическую позицию «Возрождения» стали появляться с самого начала издания парижской газеты. Как верно характеризует деятельность редактора газеты А.Ю. Вовк, «П.Б. Струве вынужденно балансировал между правыми и левыми политическими группировками. Он попытался объединить как можно больше патриотических сил Зарубежья». Таким образом, именно «Возрождение» стало рупором «либерального консерватизма» в русской эмиграции. Главным же отличием его от своих идейных истоков следует признать актуализацию идей на фоне изменившихся условий, на фоне идеологической эволюции русских общественных и государственных деятелей, прошедших через революцию и гражданскую войну.

В целом можно согласиться с мнением недавно скончавшегося сербского эмигрантоведа М. Йовановича, что «эмигрантская политическая сцена давала ложное впечатление постоянной активности и прежнего политического разнообразия, а по сути дела, была полна ссор, конфликтов и прежней разобщённости».

2. Организационно-правовые процессы и проблемы объединения эмиграции под главенством Великого Князя Николая Николаевича

Для определения статуса Российского Зарубежного Съезда 1926 года следует обратить внимание на то, какие институты существовали в Русском Зарубежья в начале 1920-х гг. Специалист по истории русской эмиграции д.и.н. М.Л. Галас отмечает, что среди институтов квази-государственности Русского Зарубежья, был главный, основой которого стали «легальные российские организации». Этим институтом являлся «представительский блок, руководимый Совещанием русских послов, Земгором, РОККом, Съездом русских юристов за рубежом». К другим институтам автор относит Российскую Армию (надо предполагать, что в данном случае автор говорит о единой российской армии, т.к. официальное название военных антибольшевистских сил, эвакуированных из Крыма в ноябре 1920 г. - Русская Армия ген. Врангеля) и Дом Романовых. Но ни армия, ни династия «не могли быть легитимизированы по основаниям суверенной безопасности государств-реципиентов и геополитического баланса, советских дипломатических и контрразведывательных акций». С утверждением историка можно согласиться. Даже с юридической точки зрения акт 26 июля / 8 августа 1922 года, в котором Великий Князь Кирилл Владимирович объявил себя «Блюстителем Государева Престола», не мог легитимизировать его как безусловного главу русской эмиграции, особенно с учетом того, что он не был безоговорочно признан со стороны русских беженцев. Помимо прочего, легитимизация главы династии происходила в двух аспектах: преемственном с точки зрения династических законов, но также и в образе законности среди эмигрантов. Однако наиболее слабой стороной для главы династии являлась его личность и особенно противоречивые действия в февральские дни 1917 года, и в связи с этим достаточно низкая популярность. В данном контексте общественное мнение эмиграции было далеко не на его стороне, что в целом говорит о малозначимости его акта для рядовой общественности. Мы согласимся с позицией М.Л. Галас и в том, что дипломатические представительства, которые фактически были объединены Совещанием (Советом) послов под руководством М.Н. Гирса, являлись институтами, которые могли нести в себе идеи легитимизации государственности Русского Зарубежья. Это же отмечает в своих работах М.М. Кононова. Идея легитимности в целом была характерна и особенно нужна в условиях первых лет существования многочисленной русской эмиграции, однако после дипломатического признания СССР со стороны Франции в 1924 году, для большей части эмиграции легитимность уже не носила обязательного характера. Актуальность сместилась в сторону возможности представлять интересы эмиграции перед мировым сообществом. В тоже время следует обратить внимание, что последние дипломатические представительства бывшего Крымского правительства генерала П.Н. Врангеля закрылись к 1925 году.

Согласно теоретическим построениям современных историков-эмигрантоведов (в частности покойного сербского историка М. Йовановича) русская эмиграция существовала в рамках т.н. «перемещенной государственности». По мнению Йовановича, в данное понятие входит преемственности политических институтов, начиная с существовавших органов политической власти в России со времен существования империи, заканчивая общественно-политическими объединениями и партиями, которые продолжали свою деятельность с дореволюционного периода. В республики структуры армии и церкви, элементы системы просвещения, культурные организации, печать, высшие организационные и оперативные структуры почти всех политических партий, ряд гуманитарных и профессиональных учреждений вплоть до появления двух претендентов на царский престол. Кроме того, феномен перемещенной государственности не консервировал прежних форм российской государственной и общественной жизни, а отличался их дальнейшим развитием в новых условиях, сохранял признаки живого общественного организма». Йованович М. Чехословакия и Югославия на карте Зарубежной России (в первой половине 20-х гг. ХХ в.) // Русская, украинская и белорусская эмиграция в Чехословакии между тоже время отметим, что сами дипломатические представительства не были включены Йовановичем в субъекты «перемещенной государственности». Династия Романовых не включалась в рамки данного феномена. Эта позиция, как мы сказали, правомерна, т.к. легитимизация Династии как института способствовала бы утверждению предположения о том, что русская эмиграция целиком состояла из приверженцев монархии, а не вбирала в себя представителей белогвардейских объединений и правительств, которые не были связаны с Домом Романовых в годы Гражданской войны. О феномене так писал С.С. Ипполитов, ссылаясь на Йовановича: «Россия зарубежная не желала уступать ей свои права и стремилась организовать руководящий центр, чтобы не остаться жалкой беженской пылью, этнографической массой и защитить юридические права россиян- эмигрантов».