Установление единодержавия в Московской Руси и возвышение значения великокняжеской власти

Реферат на тему

Сосредоточение великорусских земель и княжеств в руках московских князей, несомненно, подготовливало разрушение удельного порядка, уменьшая в общем политическое дробление страны, по крайней мере, на первых порах. Но само по себе оно не могло еще привести к полному падению удельной системы. Дело в том, что московские князья-собиратели, расширяя свои владения, долгое время не выступали с сознательными государственно-объединительными стремлениями. В своей собира-тельной политике они долгое время руководились чисто частными, семейными побуждениями -- увеличить свое достояние, оставить побольше наследства жене, детям. Умирая, они по обычаю делили свои владения между детьми, оставляя известную часть жене и дочерям. Так поступил князь Иван Данилович, поделив свое княжество между сыновьями, женой и дочерьми. Так поступил и внук его Димитрий Иванович Донской и праправнук Василий Васильевич Темный. Производя эти разделы, московские князья по обычаю того времени старшего сына наделяли несколько больше, чем других, давали ему некоторую прибавку на старейшинство: предполагалось, что старший сын будет заботиться о младших, будет руководить ими, держать их в любви и согласии, и потому он должен быть богаче, сильнее младших, чтобы внушать им почтение, уважение и, если понадобится, страх. Этот обычай соблюдался в то время повсюду в Русской земле. Московские князья в данном случае не представляли исключения из общего правила.

2. Излишек на старейший путь.

Но в чем они с течением времени стали уклоняться от общего правила -- это в том, что все более и более стали увеличивать излишек «на старейший путь». Это увеличение и подготовило исподволь единодержавие на Руси и прекращение дробления суверенитета. Излишек «на старейший путь» был сначала незначительным. Старший сын Калиты Семен получил, кроме своей трети в Москве, Коломну и Можайск с волостьми и кроме того поименно 16 волостей; второй сын Иван -- 13 волостей, третий Андрей -- 11, а жена с дочерьми 14 волостей. В общем, таким образом, уделы были более или менее равномерны, с незначительным уменьшением книзу. Но далеко не, то встречаем в распределении волостей уже между сыновьями Димитрия Донского. Какое отношение было между их уделами по величине и доходности, это ясно видно из количества дани, платимой ими в Орду: в каждую тысячу ордынского выхода старший брат Василий должен был платить 342 рубля, более 1/3, Юрий -- 270, более 1/4, Андрей -- 167, Петр -- 111 рублей. Еще более значительной представляется доля старшего сына Василия Темного -- Ивана Васильевича. По завещанию отца он получил 16 городов с уездами, а остальные четверо его братьев -- Юрий, Андрей Большой, Борис, Андрей Меньшой -- все вместе 15 городов. Чем же объяснить это прогрессирующее увеличение излишка «на старейший путь» в завещаниях московских князей? Очевидно, в этом сказалось инстинктивное стремление московских князей удержать свой род на высоте того политического положения, на которое обстоятельства вознесли его во второй четверти XIV века. После бегства князя Александра Михайловича Тверского великое княжение Владимирское было отдано князю Ивану Даниловичу Калите. В качестве великого князя Владимирского Калита сделался старейшиной над всеми другими князьями, уполномоченным хана в Русской земле. Он передавал остальным князьям ханские приказы, водил их по повелению хана на войну и т. д. Когда он умер, ярлык на великое княжение Владимирское получил сын его Семен, причем, говорит летописец, «вси князи русский под руце его даны». Семен стал величаться уже великим князем всея Руси и надменно обращаться с остальными князьями, за что и получил прозвище Гордого. Великое княжение с того времени прочно утвердилось за московскими князьями и помимо их богатства и могущества должно было давать им известный авторитет и значение в глазах других князей. Великие князья московские стали вождями остальных князей, особенно с того времени, как выступили против татар, и летописцы все чаще и чаще начинают говорить об этих князьях как подручниках Москвы. Про Димитрия Донского летописец говорит, что он «всех князей русских привожаше под свою волю, а которые не повиновахуся воле его, и на тех нача посягати». Результатом этих усилий было подчинение князей его власти. И летописец под 1389 годом говорит: «призва вся князи русские земли, сущая под властью его». Увеличение владений и усиление значения среди других князей дало возможность московским князьям развернуть широко свою внешнюю деятельность. Они выступили со стремлениями сбросить иго татар и не побоялись вступить с ними в открытую борьбу. Тот же Димитрий Донской стал бороться с могущественным Ольгердом, великим князем Литовским, а сын его Василий -- с еще более могущественным Витовтом. Чем дальше, тем все шире и шире развертывалась политическая деятельность московских князей, тем тяжелее и сложнее становились их политические задачи. Московские князья должны были инстинктивно почувствовать, что эти задачи могут выполняться лишь в том случае, если старшие из них, великие князья, будут вооружены для этого надлежащими средствами, если они будут иметь решительный перевес над своими младшими родичами и держать их в должном подчинении и повиновении. Результатом этого и было прогрессивное увеличение излишка на «старейший путь» в духовных завещаниях московских князей.

3. Иван III и установление единодержавия.

Но вполне оценил значение материального перевеса старшего брата над младшими великий князь Иван Васильевич, сын Василия Темного, выступивший с сознательными стремлениями к установлению единодержавия на Руси. Эти сознательные стремления пробудились в нем, прежде всего под влиянием горького опыта, пережитого в юности. Иван Васильевич вырос в бурное время усобицы в семье московских князей, был свидетелем невзгод и бедствий своего отца и тех опасностей, которым подвергалась в это время Русь. Княжеская усобица задержала дальнейшие успехи Москвы в собирании Руси, подвергла ее опасности растерять добытое князьями-собирателями и утратить то значение, которое она уже приобрела на Руси. Впечатлительная душа молодого Ивана должна была болезненно почувствовать все это, и он уже с малых лет должен был почувствовать отвращение к удельному порядку, от которого происходит одно только «не-строение» и «брань» в земле. Позже он выработал уже вполне сознательный взгляд на этот предмет, который и выражал неоднократно словом и делом. В 1496 году он узнал, что зять его, великий князь Литовский Александр, собирается выделить удел брату своему Сигизмунду, отдать ему Киев. Немедленно отрядил он посла к дочери с советом, чтобы она всячески отговаривала мужа от этого намерения, и писал ей: «Слыхал я, дочь, каково было нестроение в Литовской земле, когда было там государей много, да и в нашей земле, -- слыхала ты, какое было нестроение при моем отце, слыхала, какие и после были дела между мной и братьями». Здесь уже мы встречаемся с вполне сознательным отношением к удельному порядку. Это отношение помимо впечатлений юности должно было воспитываться в Иване III и чувством тягости политических задач, которые легли на него.

С присоединением Новгорода и Твери Московское княжество превратилось уже в громадное Великорусское государство. Это государство естественно взяло на себя задачу освобождения русского населения от татарской неволи и насилий. Могущественный Московский князь, собравший под своей властью почти всю Великую Русь, перестал платить выход в Орду и вступил на несколько фронтов в борьбу с татарами. Этот князь вместе с тем сознал себя прирожденным национальным Русским государем и стал считать своей обязанностью соединить с Москвой и те русские земли, которые находились под чужеземной властью. Своему титулу «великий князь всея Руси» он стал придавать теперь не почетное, а юридическое значение. В 1501 году в Москву явился посол от папы и Венгерского короля Владислава в качестве посредника между Иваном и зятем его, королем Польским и великом князем Литовским Александром. Этот посол стал упрекать московское правительство за то, что оно захватывает чужие вотчины и земли, на которые не имеет никакого права. Иван отвечал послу: «Короли Владислав и Александр объявляют, что хотят против нас за свою отчину стоять; но короли что называ-ют своей отчиной?.. Папе, надеемся, хорошо известно, что короли Владислав и Александр отчичи Польского королевства да Литовской земли -- от своих предков, а Русская земля -- от наших предков, из старины, наша отчина». Подобное же заявление Иван сделал и послам Александра при заключении перемирия 1503 года. Литовский господарь жаловался, что Иван не отдает ему его земель, что ему жаль своей отчины. «А мне, -- возражал Иван, -- разве не жаль своей вотчины, русской земли, которая за Литвою, Киева, Смоленска и других городов?» С национальной идеей тесно связалась и религиозная идея. После падения Греческой империи Московский князь остался единственным государем, от которого православное христианство могло ожидать защиты веры, личности и имущества, и Московский князь сам сознал это свое призвание. Поэтому он счел своей обязанностью вступиться за православную веру в соседнем Литовском государстве, когда ей стала возражать пропаганда унии с Римом. По поводу принуждения православных людей к римской вере московское правительство неоднократно делало представления литовскому в конце XV века, а затем взялось и за оружие. Но взяв на себя выполнение всех этих новых задач в силу естественного хода вещей, великий князь Московский неминуемо должен был придти к заключению о несовместимости их с удельным строем, неминуемо должен был принять меры к уничтожению этого строя.

Отдельные меры он принимал уже при жизни своей. Еще в 1472 году его брат Юрий Дмитровский, умирая бездетным, отказал ему свой удел. В 1481 году Иван взял удел по смерти бездетного брата Андрея Меньшого. В 1485 году Иван принудил Верейского князя Михаила Андреевича завещать ему удел мимо сына своего Василия, отъехавшего по неудовольствию на великого князя в Литву. В 1493 году Иван отнял Углицкий удел у брата своего Андрея Большого за то, что тот не пошел по его приказанию на берег Оки против хана, а самого посадил в заключение. Митрополит по обычаю стал было печаловаться за князя Андрея, но великий князь заявил ему, что, хотя ему и жаль брата, но он не может освободить его: «когда я умру, он будет искать великого княжения под внуком моим, и если не добудет сам, то смутит детей моих, а татары будут русскую землю губить, жечь, пленить и дань опять наложат, а кровь христианская опять польется по-прежнему, а все мои труды останутся напрасными, а вы будете рабами татар». Итак, национально-государственные соображения заставляли Ивана III сокращать уделы. Эти же соображения, очевидно, повлияли и на его духовное завещание. Иван не решился порвать окончательно с удельными традициями и все оставить одному из сыновей. Но он оставил ему так много, что доли всех остальных, взятые вместе, были ничтожны по сравнению с долей старшего сына. Иван отказал старшему сыну Василию приблизительно две трети своего государства (66 городов с уездами), а остальным приблизительно треть (30 городов), ибо старший сын должен был платить 717 рублей в каждую тысячу ордынских проторей. Таким образом, удельные князья и порознь, и все вместе стали представлять величину, вполне безопасную для великого князя. Не удовольствовавшись этим, Иван предоставил старшему сыну целый ряд преимуществ перед младшими. Между прочим, он предоставил ему исключительное право чеканить монету и наследовать выморочные уделы после своих братьев. Еще при жизни своей он заставил второго сына Юрия заключить с Василием договор, в силу которого Юрий обязался держать великого князя господином старшим братом, держать честно и грозно без обиды. В силу этого обязательства Юрий вступал в те же отношения к великому князю, в коих находились его дядья к отцу его, т. е. не имел права вести сношения с другими государствами помимо великого князя. Старший сын Ивана -- Василий венчан был торжественно на великое княжение и провозглашен митрополитом «государем всея Руси».

Так установилось единодержавие на Руси Московской. Уделы, правда, остались и после того, но это уже были только имения с княжескими правами суда и дани, владельцы которых находились в полной воле государя всея Руси -- великого князя.

4. Отстройка резиденции великого князя.

Василий III доканчивал начатое отцом. При нем, как уже сказано, достроен был каменный жилой дворец. В 1508 году после пасхи, великий князь Василий перешел в эти кирпичные палаты, которые сохранились и до нашего времени, составляя три нижних этажа, так называемого Теремного дворца. В то же время великий князь велел «подписывать» свою дворцовую церковь Благовещения золотом, позолотить главы и украсить иконы золотом, серебром и бисером. В следующем году был окончен и освящен Архангельский собор, куда великий князь велел перенести останки прародителей своих, начиная с Ивана Калиты. В 1514 году по приказу великого князя начали расписывать стены Успенского собора «вельми чудно и всякой лепоты исполнено». «Изумительно было видеть, -- говорит современник-летописец, -- каждому входившему в храм превеликое пространство соборной церкви и многочудную подпись и целбоносные гробы чудотворцев, воистину можно было думать, что не на земле, а на небеси стоишь».

Так отстраивал и украшал свою резиденцию могущественный Московский владелец. В исторической литературе эти факты ставятся иногда в связь со вторым браком великого князя Ивана: по инициативе греческой царевны Софьи великий князь Московский стал строить новые церкви и палаты, окружать себя великолепием и пышностью; Софья была недовольна убогой обстановкой великого князя Московского и т. д. Нам думается, что сама Софья в данном случае была не причиной вышеуказанных явлений, а наряду с ними последствием известной основной причины. Великий князь Московский потому и вступил в брак с бедной, но знатной царевной, что это соответствовало его повышенному самочувствию в самосознанию. Он поступал так же, как иной разбогатевший мужик, который старается жениться сам или сына женить на дворянке. Для такой жены, конечно, заводится и новая обстановка. Но это сплошь и рядом делается и независимо, просто потому, что данное лицо начинает чувствовать себя большим человеком. Московский великий князь отстроил свою резиденцию, несом-ненно, потому, что он почувствовал себя и сознал большим государем.

5. Новые титулы великого князя и венчание на великое княжение.

Это сознание проявилось чрезвычайно определенно в новых титулах, которыми он стал вели-чаться в сношениях с иностранными дворами и домами. Великий князь Иван Васильевич нашел для себя неприличным именоваться по-русски Иваном, а стал писать себя «Иоанн, Божьей милостью государь и великий князь всея Руси, Владимирский, Московский, Новгородский, Псковский, Тверской, Пермский, Югорский и Болгарский и иных». Мало того, во внешних сношениях великий князь стал именовать себя так, как дотоле назывались на Руси самые могущественные государи -- Гре-ческий и Римский и хан Золотой орды, т. е. царем (сокращенно из цесарь, цезарь, кесарь). Уже в грамоте к крымскому жиду Захарию, писанной в 1484 году, встречаемся с этим титулом. Этот же титул Иван употреблял в сношениях с Ливонским орденом, Датским и, наконец, Австрийским двором, которые в свою очередь величали его totius Russiae imperator, von Gotze Gnade Keiser и т.д. Сын Ивана Василий к титулу отца прибавил еще «самодержец», т.е. независимый владетель, и новые владельческие обозначения.

Высоко смотря на свою власть, сознавая себя большим государем, великий князь Московский счел нуж-ным передать эту власть своему наследнику особо торжественно, короновать его по примеру греческих царей и всех вообще великих монархов. В 1498 году, таким образом, произошло «венчание на царство» внука Ивана III Димитрия, а в 1502 году после опалы, постигшей Димитрия, сына его от Софьи -- Василия, который и стал таким образом «боговенчанным царем».

6. Содействие духовенства возвеличению Московского государя.

Осмыслить свое новое положение великому князю Московскому много помогло и тогдашнее общество, в особенности духовная интеллигенция. Надо сказать, что эта интеллигенция давно, с самых первых времен христианства, пропагандировала у нас на Руси идею богоустановленного и боговенчанного царя, обладающего полнотой власти, ответственного только перед Богом и призванного охранять православное христианство. Но до поры до времени эта пропаганда не вела, ни к каким практическим последствиям. Богоустановленным и боговенчанным царем, главой православного христианства оставался Византийский император. Наряду с ним был еще царь поганский, хан Золотой орды. Русские князья долгое время не подходили к тому высокому идеалу, который пропагандировала церковная литература. Во-первых, их было много, и большинство их были мелкие владетели. Свою власть они получали не от Бога, по праву простого рождения, а от людей -- от городских веч, от содействия дружины или по распоряжению хана. Они не были и полновластными, независимыми государями: в церковных делах были подчинены Византийскому императору, как главе православного христианства, а в мирских татарскому хану. Во внутреннем управлении они долгое время были ограничены обществом, вечами и дружиной.

Но в XV веке эти условия постепенно исчезают. Падает Константинополь, и прекращается Греческая империя. Падает власть хана Золотой орды на Руси. Московский князь объединяет в своих руках всю Великую Русь, подчиняет себе всех других князей и становится государем всей Руси. Считаясь со всеми этими совершившимися фактами, духовенство возобновляет свою пропаганду идеи Русского царя, и на этот раз пропаганда сопровождается уже известными практическими результатами. Духовенство в своих писаниях и речах начинает величать великих князей московских царями. Так, автор сказания об осьмом Флорентийском соборе, на котором установлена была уния, говоря о твердости великого князя Василия Васильевича в православии, величает его «боговенчанным царем всея Руси». Митрополит Иона в послании к псковичам, писанном в 1461 году, также именует его «великим господарем, царём русским, благородным и благочестивым великим князем». Ростовский архиепископ Вассиан в послании к Ивану III на Угру величает его «великим русских земель христианским царем».

Для нового титула находится и историко-юридическое оправдание. Титул царя носили греческие императоры. Но после падения Константинополя главой православного христианства стал Московский государь, а Москва как бы новым Константинополем, или третьим Римом. Поэтому Московскому государю подобает и титуловаться царем. Эту мысль неясно выразил уже митрополит Зосима в новой пасхалии, составленной в 1492 году на восьмую тысячу лет от сотворения мира. Упомянув о создании царем Константином града во имя свое, «еже есть Царьград и наречеся Новый Рим», Зосима замечает, что ныне прославил Бог «в православии просиявшего благоверного и христолюбивого великого князя Ивана Васильевича, государя и самодержца всея Руси, нового царя Константина новому граду Константиню -- Москве и всей Русской земли и иным многим землям государя». Вполне ясно эта идея преемственности царской власти в Москве от Византии проводится в посланиях псковского инока Филофея к великому князю Василию Ивановичу, дьяку Мисюрю Мунехину и царю Ивану Васильевичу. Филофей пишет, что два Рима пали, старый -- от Апполинарьевой ереси, новый -- потому, что греки предали православную веру латынству; третий Рим -- Москва стоит, а четвертому не бывать. Московский великий князь поэтому -- «бразд о держатель святых Божиих престол» вселенской церкви, пресветлейший и великостольнейший государь, во всей поднебесной христианам царь, «яко же Ной в ковчезе спасенный от потопа, правя и окормляя Христову церковь и утверждая православную веру».

Не довольствуясь этим, мысль современных книжников изыскивает и другие оправдания для царского титула князей московских. В казне московских князей со времен Калиты хранилось княжеское облачение: шапка, бармы и крест, принадлежавшие, по преданию, Владимиру Мономаху. И вот создается особое сказание, что эти вещи Владимир Мономах получил от деда Константина Мономаха и был тем царским венцом венчан в Киеве... «и оттоле боговенчанный царь нарицашеся в Российском царствии». Весьма вероятно, что это измышление московского книжника уцепилось за слова митрополита Никифора, который писал про Мономаха: «его Бог издалеча проразуме и предповеле, его же из утробы освяти и помазав, от царские и княжеские крови смесив». Как бы то ни было, но по сказанию выходило, что московские князья от предков своих цари. Этого мало: московские книжники скоро доказали, что и самый корень московских князей вышел из царского рода. Создалось сказание, что обладатель вселенной Август Кесарь, умирая, поделил всю землю между братьями и сродниками, причем область по Висле выделил брату своему Прусу, отчего она и стала называться Пруссией, От этого Пруса был в четырнадцатом колене и прародитель Московских государей -- Рюрик. Московские книжники в данном случае, по-видимому, использовали книжную легенду, ходившую в польской и западно-русской письменности, о выходе литовцев из Италии и о родстве первых литовских князей с императорской римской ди-настией. Эту легенду московские книжники переделали в пользу своих государей. Благодаря всем этим усилиям «царство» московских великих князей получило и религиозную санкцию, и историко-юридическое оправда-ние. Пропагандируемые ими идеи падали теперь на восприимчивую почву, входили в сознание и переходили в дело. Московский великий князь стал именовать себя теперь царем, стал венчать своих преемников на царство.

Сообразно с новоосмысленным значением своим великий князь Московский старался устроить и весь обиход своей жизни. Цесарский посол Сигизмунд Герберштейн, приезжавший в Москву при Василии III, поразился чинностью и церемонностью московского двора, пышностью и великолепием московской придворной обстановки. А ему ли, приехавшему от императора Священной Римской империи, было удивляться?! Значит, Московский великий князь действительно обставил себя истинно по-царски, стал показывать себя настоящим царем, преемником византийских императоров. Недаром он усвоил себе и герб их -- двухглавого орла,

7. Новые взгляды на власть Московского государя.

Дело не ограничилось одними внешностями -- титулом, гepбом, придворной церемониальностью. Византийская идея царя имела известное внутреннее содержание: с нею связывалось представление не только о внешнем могуществе и независимости (бхфпксбфщс, самодержец), но и о полноте и неограниченности власти, происходящей от Бога и, ни перед кем, кроме Бога, не ответственной. Это представление и стали пропагандировать московское духовенство и книжники конца XV и начала XVI века. Особенно много потрудился по этой части Иосиф Санин, основатель-игумен Волоколамского монастыря. Доказывая обязанность для государей казнить еретиков, Санин писал им: «слышите, цари и князи, и разумейте, яко от Бога дана бысть держава вам, яко слуги Божий есте: сего ради поставил есть вас пастыря и стража людем своим, да соблюдете стадо его от волков невредимо: вас бо Бог в себе место избрал на земли, и на свой престол вознес посади, милость и живот положи у вас, и меч вышняя Божия десница вручи вам: вы же убо да не держите истину в неправде... и не давайте воля злотворящим человеком»... Если дадите волю, -- заключает Иосиф, -- будете истязаны об этом в страшный день второго пришествия. Итак, на царей наложены великие обязанности, великое призвание -- охранять стадо Христово, вследствие чего и власть их и значение огромны: «Царь убо естеством подобен есть всем человеком, властию же подобен вышнему Богу». Иосиф проповедовал поэтому послушание и смирение перед царем как великие добродетели даже для епископов. Если кому-либо из святителей случится на соборе говорить с царем или князем, то должно прежде умолить царя, «дабы повелел рещи», и если он позволит, то говорить с кротостью и смирением: если царь и разгневается на кого, то надо с кротостью, смирением и слезами умолять его. «Сваритися» же с государем божественные правила никак не разрешают. Иосиф был вдохновителем целого политического направления в высшем московском духовенстве. Его взгляды в теории и на практике проводил митрополит

Даниил. В слове о том «яко подобает ко властям послушание имети и честь им воздаяти», митрополит Даниил, повторяя доводы своего учителя о высоком происхождении и призвании царской власти, говорит о спасительности страха перед властями предержащими. «Страх вина бывает нам к благому житию»; власть земная поставлена для того, чтобы люди, если презрят страх Божий, вспомнили бы страх властителей земных, «да боящеся земных начальств, не поглотают друг друга, яко же рыбы».

8. Успех новых идей в московском обществе.

Таковы были понятия о царской власти, которые пропагандировала известная часть, едва ли не большая, московского духовенства. Проповедь эта падала уже теперь на благоприятную, хорошо подготовленную почву. Великий князь Московский, сделавшись обладателем большей части Руси, сосредоточив в своих руках, огромные военные и финансовые средства, подчинив себе и принизив удельных князей, должен был неизбежно почувствовать, что он теперь полновластный хозяин в государстве, его владыка и неограниченный повелитель. Это почувствовалось и в обществе. Великий князь стал величать себя государем, князья, бояре и служилые люди его холопами, духовенство -- богомольцами, крестьяне -- государевыми сиротами, -- наинизшее звание, которое только было тогда на Руси. Герберштейн, видевший Василия, говорит, что он докончил то, что начал отец, и властью своей превосходил всех монархов в мире. Он же свиде-тельствует, что пропаганда новых воззрений на эту власть со стороны духовенства имела успех в обществе. Москвичи говорили: «воля государева -- воля Божья; государь исполнитель воли Божьей»; когда их спрашивали о каком-нибудь неизвестном деле, они повторяли: «мы того не знаем, знает то Бог государь; один государь все знает» и т. п. В качестве преемника византийских царей великий князь Московский стал охранителем православной церкви и получил великую власть над нею. Он стал утверждать кандидатов на митрополию, архиерейские кафедры, а на практике даже избирать их, устраняя совсем собор. При поставлении митрополитов великий князь стал вручать им жезл, символ пастырской власти, произнося при этом знаменательные слова: «Всемогущая и животворящая святая Троица, дарующая нам всея Руси государство, подает тебе святый великий престол архиерейства, митрополию всея Руси... Восприими, отче, жезл пастырства и моли Бога о нас и о всем православии». Митрополит и епископы в своих пререканиях стали обращаться к разбирательству великого князя и т. д.

Так выросло внутреннее значение великого князя Московского с объединением Руси под его властью и установлением единодержавия. Это значение было очень далеко от того, какое приписывал себе великий князь Василий Дмитриевич в разговоре с митрополитом Киприаном: «вы поставлены к миру и любви учити, мне же имения собирати и возноситися». Это уже не был теперь рачительный вотчинник-владелец, заботящийся о при-умножении богатства, а великий государь, призванный охранять мир и доброе житие православного христианства и вооруженный для того полнотой и неограниченностью власти.

Этот великий государь не преминул объявить войну всем пережиткам удельной феодальной эпохи, которые еще уцелели к тому времени в объединенной под его властью Руси.

Литература.

1. И. Е. Забелин. История города Москвы. 2-е изд. Ч. 1. М., 1905.

2. М. А. Дьяконов. Власть Московских государей. СПб., 1889. Он же. Очерки общественного и государственного строя древней Руси. 4-е изд. СПб., 1914.

3. А. Н. Филиппов. Учебник истории русского права. 4-е изд. Ч. 1. Юрьев, 1912.

4. В. И. Сергеевич. Русские юридические древности. Т. 1. СПб., 1890.